CC BY
27
CURRICULUM: КЛАССИКИ СОЦИОЛОГИИ
О СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ
2002.03.034. ПАРК Р.Э. НОВОСТЬ И ИНТЕРЕСНАЯ ИСТОРИЯ.
PARK R.E. News and the human interest story // Hughes H. News and the
human interest story.-Chicago, 1940.—P. XI-XXE
Современная наука добилась ощутимого успеха в вовлечении в пределы рационального объяснения и рационального контроля все более неосязаемых сил, личных и политических, которые мы всегда сознавали, но до сих пор не могли измерить. Так, мы создали относительно эффективные методы осуществления разных видов деятельности, таких, как измерение общественного мнения, поддержание дисциплины на предприятиях, организация забастовок и разжигание революций. В то же время мы дали жизнь чему-то вроде науки рекламы и пропаганды, которая добилась заметных результатов в мире бизнеса и мире политики.
В этих и прочих исследованиях в данной области общественное мнение было предметом преимущественно заинтересованного исследования, хотя, за исключением книги Липпмана «Свобода и новости»1, почти не было попыток исследовать природу новостей и их политическую и социальную функции. Еще примечательнее это в свете того, что, вообще говоря, общественное мнение рождается только в обсуждении новостей и событий, разрушающих рутину повседневной жизни.
Для науки характерно, что первым и последним вопросом, который она задает, является следующий: что собой представляет эта вещь, которой главным образом интересуются эта конкретная наука и это конкретное исследование?
Эта книга, помимо прочего, есть попытка дать очень основательный ответ на вопрос: что такое новость? О ней можно говорить как о пытливом исследовании с целью выяснить, что говорили и что обычно
1 Walter Lippmann. Liberty and the News. 1920.
знают о новостях, их разных типах и применениях. Во всяком случае, для целей систематического исследования в этой области необходимо рабочее понятие, в котором новость четко отграничивалась бы от других форм, в которых информация о текущих событиях попадает в широкое обращение, например, от слухов и сплетен и от пропаганды.
В этом исследовании, однако, интерес сосредоточен на различии между двумя основополагающими типами или, как можно было бы сказать, двумя основополагающими аспектами новостей. А потому представляется уместным сказать кое-что в виде введения относительно новости вообще и относительно некоторых сопутствующих и связанных предметов, с которыми неизбежно приходится иметь дело при обсуждении человеческого интереса к новостям, как они находят выражение в газете. Это кажется тем более важным, что любое исследование, начинающееся с вопросов конкретных и фактических и рассчитывающее на получение сравнительно абстрактной концепции, должно в то же время как-то определить общую область, в которой располагается исследуемая вещь.
Имеется любопытный факт—и это один из тех фактов человеческой природы, который философы имели обыкновение наблюдать и констатировать еще до того, как исследование человеческой природы стало систематическим и научным, —что вещи, которые большинству из нас хотелось бы обнародовать, это не те вещи, которые большинство из нас хотело бы прочитать. Мы можем упорно печатать то, что является или кажется нам назидательным, но читать мы хотим то, что для нас интересно. И это причина —по крайней мере одна из причин —того, почему «Congres-sional Records» и «Nation» имеют такой маленький тираж по сравнению с «Time», «New York Times» и коммерческой прессой вообще. На самом деле, у нас вообще есть газеты, в современном смысле этого слова, благодаря тому, что около столетия назад—в 1835 г., если быть точным—некоторые издатели газет в Нью-Йорке и Лондоне обнаружили: 1) что большинству людей, если они вообще умеют читать, проще читать новости, а не мнение редактора; 2) что обычному человеку хотелось бы, чтобы его развлекали, а не поучали. В то время это имело характер и значение настоящего открытия. Оно было похоже на открытие, сделанное позже в Голливуде, что джентльмены предпочитают блондинок. Во всяком случае, последовательному применению этого принципа газета обязана не просто своим сегодняшним характером, но и своим выживанием как вида. Это наверняка было верно постольку, поскольку выживание заключа-
ло в себе активную конкуренцию за тираж. Однако с тех пор, как существующая пресса завоевала во многих местах монополию на новости и внимание публики, этой ситуации более не существует, и, поскольку это действительно так, борьба за существование в газетном мире приобрела иной характер.
Говорят, что газетчиками, как и поэтами, рождаются, а не становятся. Эта поговорка, в отличие от большинства других образцов народной мудрости, вероятно, верна менее чем наполовину. Не-сомненно, некоторые люди быстрее улавливают новости, чем другие. Однако то, что в отделах новостей называют «нюхом на новости», не является прирожденной особенностью человеческой природы. Напротив, обычно это завоеванное тяжелым трудом приобретение, и обрести это умение легче на работе, чем в учебной аудитории, пусть даже и в школе журналистики.
То, чему репортер в конце концов научается, работая в газе-те,—это искусство смотреть на события как на свидетельства какого-то развития, всю значимость которого он не берется оценить. Не-сомненно, полная истина в отношении любого события включает в себя окончательное и определенное утверждение о том, как к нему следует отнестись. Такое утверждение, однако, предполагает, что мы имеем в своем распоряжении все относящиеся к делу факты. Кроме того, видимо, в самой природе новостного сообщения заложено то, что оно не является окончательным и что новость анонсирует события, а не интерпретирует их. Интерпретировать новости —функция редактора, историка и публики. Как только эти авторитеты заговорили, пусть даже просто бросили на них поверхностный взгляд, события перестают быть новостями и становятся историей.
Более того, по мере приобретения «нюха на новости» репортер учится смотреть на события более или менее безлично, видя их так, как, вероятно, они бы выглядели в глазах его публики, а не так, как они бы выглядели, если бы были проинтерпретированы с его собственной наивной точки зрения или с точки зрения любого другого обычного эгоцентричного индивида.
Кроме того, существует не одна публика, как иногда предполагается, а множество публик. Фактически каждый раздел газеты, начиная с колонки «Общество» и заканчивая спортивной страничкой, имеет свою публику, каждая из которых имеет собственное представление о том, что такое новость, и собственное определение того, что такое факт. Любопытно также, что публики, прочитывающие новости в соответствующих разделах, неизменно оказываются лучше информированными и более
критичными в отношении того, что они читают, нежели публика, читающая первую страницу. Во всяком случае — ииенно к этому я и подводил,— каждый газетчик должен знать свою публику и уметь представить факты без окраски и комментария, за исключением таких, какие необходимы, чтобы сделать их понятными и читаемыми для публики, которой они адресованы.
Среди того, чему должен научиться начинающий репортер и чему научиться труднее всего,—обязанность отсекать сентиментальщину и дать читателю самому извлечь смысл из рассказанного. Писательское искусство состоит в том, чтобы рассказать историю так, дабы надлежащие эмоции возникли не у автора, а у читателя. Репортерское искусство состоит в том, чтобы изложить факты так, дабы обе противоположные стороны приняли их как факты, хотя и могли бы не согласиться относительно их интерпретации.
Если, как часто бывает, разные индивиды извлекают из одной и той же истории разный и часто противоположный смысл, то так собственно и должно быть, ведь это и есть настоящая новость: нечто такое, что заставляет людей говорить, по выражению Чарльза А. Даны. То, что оставляет их равнодушными, определенно не является новостью.
Если новостное сообщение вызвало одновременно бурное одобрение и яростное неодобрение со стороны разных членов одной и той же публики, то это по крайней мере признак того, что события были изложены объективно. С точки зрения газеты объективность не может идти дальше этого. Факты, в конце концов, —всего лишь факты в мире дискурса, а, как я предположил, каждая публика имеет собственный такой мир. Это, однако, не более чем приложение общего принципа относительности к повседневным делам и к тривиальным, но от этого не менее важным аспектам личной жизни.
Я мог бы, пожалуй, добавить здесь на полях, что даже газета имеет свои каноны объективности. Например, газеты требуют, чтобы для каждой новости указывались дата и место события; также они требуют, чтобы упомянутые лица появлялись под своими подлинными именами. Это продиктовано той же самой причиной, которая требует, чтобы сообщение о научном открытии, претендуя на научную весомость, описывало в деталях те операции, при помощи которых это открытие было сделано. Это делается для того, чтобы факты можно было проверить. Подлинные истории и биографии, публикуемые анонимно или под вымышленными именами, могут быть человеческими документами, но это не новости.
Конечно, не все публикуемое в газетах является новостями. Частично это реклама, частично редакционные материалы и мно-гое — просто чтиво, «близкое к рекламе». Основная трудность, с которой исследователи прессы сталкивались в своих спорадических попытках оценить и сравнить содержание газет, заключалась в том, чтобы четко развести и ясно описать разные типы материалов, находящих дорогу на газетные страницы. По сути, коммерческая пресса стала с течением времени сугубо мирским делом, своего рода общим переносчиком, готовым растиражировать все —беллетристику, фотографии, комиксы, —публикация чего окупается.
Разумеется, функции редакторской страницы и колонок новостей очень различаются. Фактически они различаются настолько, что редко удается достичь полного взаимопонимания между редакторским отделом и отделом новостей. С точки зрения редакторского отдела, новость интересна тогда, когда предлагает несколько коротких и ярких замечаний о вещах вообще или служит темой для передовицы в поддержку политики или программы газеты, если она у нее есть. С точки зрения репортера и отдела новостей, каждое событие освещается или должно освещаться по своим индивидуальным достоинствам в зависимости от степени интереса, который оно скорее всего пробудит в самом широком круге читателей, и без какой-либо оглядки на чью-то политику или далекие последствия для индивидов или публики.
Единственная политика, которую склонен признавать репортер, — это политика, которая будет заставлять каждого публичного человека — если уж не каждого частного гражданина —жить и работать в свете настырной и беспощадной публичности, как если бы каждый день был судным днем.
Как только репортер понимает правила игры и она начинает ему нравиться, он начинает гоняться за новостями с таким же страстным и безличным интересом, с каким гончая охотится на кролика. Газета не является для него профессией. Она не возлагает на него никаких обязанностей и не предлагает никаких постоянных и адекватных вознаграждений за предприимчивость и преданность, которых она требует. Это как искусство для артиста—не столько карьера, сколько форма возбуждения и образ жизни.
Характер игры задаче репортера придает необходимость раздобыть факты—эаздобыть их быстро и в полном объеме. Время и место составляют самую суть новости, и именно здесь пролегает различие между
новостной историей (news story) и художественным рассказом (fiction story), если пользоваться языком отдела новостей.
Можно сказать то же самое иначе: новость имеет дело с событиями в реальном мире и черпает всю свою важность из этого факта. Художественная проза и искусство вообще символичны по характеру и имеют дело с событиями в идеальном мире, находящемся вне времени и пространства. Поэтому художественная проза и искусство не важны в том смысле, в каком важны новости.
По-видимому, именно это понятие важности является в конечном счете отличительной и определяющей характеристикой в определении новостей. Чтобы события имели для читателя характер новостей, они должны быть не просто интересными, но и важными. Однако важность, по всей видимости, является качеством, в чем-то подобным горячему и холодному; иначе говоря, она зависит от времени и места. В эмпирическом мире нет ничего подобного абсолютной, или вневременной важности. То, что в одно время было новостью, не является ею в другое, потому что описываемые события перестали быть интересными. История часто не уступает в интересности новостям. Но события, которые описываются историей, перестали быть важными, потому что с ними уже ничего нельзя сделать. С другой стороны, когда уже ничего нельзя поделать с событиями, о которых сообщалось в газете, они тоже уже не новости.
Почему газетчики узнают новости, когда их видят, так это потому что они знают, благодаря своего рода инстинкту, что важно в данное время и в данном месте в их мире и для их публики. Чтобы уметь это делать, они должны хорошо ориентироваться в мире, о делах которого сообщают, но не до такой степени, чтобы утратить способность глядеть на события с отстраненностью критически мыслящего наблюдателя. По существу дела, газетчики, не обладая экспертным или профессиональным интересом к вопросам, о которых они пишут, приобретают экстраординарное знание того, что считается или будет после опубликования считаться новостью для общей или специальной публики, для которой они пишут. С другой стороны, примечательно, что обыватели —профессионалы, бизнесмены, реформаторы и даже политики —имеют весьма слабое представление о том, какие вероятные последствия будут иметь газетные сообщения, когда достигнут широкой публики.
Именно потому, что газетчики имеют это особое знание, в Соединенных Штатах в последние 75 лет появилась новая профессия, начало которой положили, видимо, П.Т.Барнем и его «Величайшее шоу на зем-
ле», а именно —профессия пресс-секретаря, или, как его стали теперь называть, консультанта по связям с общественностью. У каждого публичного человека и каждого публичного учреждения, включая крупные университеты, правительственные департаменты и президента Соединенных Штатов, есть свои пресс-секретари: люди, которые делают профессию из знания того, когда и как следует выступать перед публикой, а также знания того, как эти выступления будут восприняты. В Соединенных Штатах пресса, пресс-секретари и так называемые группы давления, действующие по большей части через прессу, более или менее превзошли конгресс в формировании общественного мнения и, косвенным образом, в формировании законодательства.
Большинство среди экспертов по связям с общественностью составляют бывшие газетчики, которые отказались от карьеры репортеров текущей жизни и стали личными консультантами администраторов и директоров наших учреждений, публичных и частных. Это —кудесники, чья функция состоит в том, чтобы расшифровывать для Валтасаров наших дней зловещие надписи на наших стенах, иначе говоря, рассказы о событиях дня, помещаемые в ежедневной прессе.
Интерес Валтасара к текущим новостям своего времени был, видимо, целиком прагматическим. Однако текущие деяния, находящие отражение в прессе, часто представляют для философски мыслящего читателя или любого, кому на мгновение удается избавиться от давления личных и практических забот, совершенно иного рода интерес. Человек может в момент праздного времяпрепровождения читать газету с тем же интересом, с каким разглядывает через окно толпу, движущуюся по тесной улице. Он может читать газету, не обращая ни малейшего внимания на важность новостей. Лучшие примеры этого типа новостей —забавные сообщения, которые «Time» отбирает из газет по всей стране и печатает время от времени под заголовком «Всякая всячина». Вот вам образчик, взятый из номера от 22 августа 1938 г.:
ПОД НОГАМИ
Статуя Вашингтона высотой 16 футов, вырезанная покойным скульптором Лорадо Тафтом, которая на протяжении 29 лет позорным образом пылилась в Сиэтле, шт. Вашингтон, была водружена на 27-футовый пьедестал неподалеку от Художественной галереи Генри при университете штата Вашингтон. У ступней Вашингтона были найдены
три недостойных предмета: пробка из-под бутылки виски, дырявый воздушный шар и забрызганная грязью записка «дружку Гарри». Вот текст записки: «Привет, парень... Чем ты в последнее время занимаешься? Все ходишь в те долгие походы, какие у нас бывали? Пока, любитель снежков1. Не знаю, дойдет до тебя записка или нет. Если бы знал наверняка, еще много как бы тебя назвал. Ну да и хрен с тобой. Микки».
Это пример того типа новости, который можно назвать «хотите верьте, хотите нет». Эти сообщения, которые могли представлять новостной интерес для читателей тех газет, в которых они изначально были напечатаны, лишены какой бы то ни было важности в том контексте, в котором они появляются в «Time». Это просто сообщения о фактах и предположительно часть новостей. Но читают их попросту потому, что они забавны, комичны, или потому, что в них отражаются стороны жизни, относительно универсальные и вневременные с точки зрения нашего интереса к ним. Они были бы одинаково интересны независимо от того, читают их в Арустуке, штат Мэн, или в Валла-Валла, штат Вашингтон. Сообщения, подобные этим, интересны не потому, что имеют какое-то значение для жизни; во всяком случае, в них нет ничего такого, что настоятельно требовало бы от человека пересмотра собственных планов или смены установок. Напротив, они просто производят впечатление и, видимо, выводят нас из мира сиюминутных и локальных дел во вневременной мир идей и фантазий. Они для нас интересны, но интересны примерно в том же духе, в каком «Алиса в стране чудес» или экранные фантазии Уолта Диснея.
Между тем в новостях обнаруживаются и иные вещи, которые не могут быть классифицированы как анекдоты или как истории типа «хотите верьте, хотите нет», но которые тем не менее —в силу того, что содержат в себе нечто, делающее их значимыми и придающее им более или менее универсальный и символический характер, —обречены на то, чтобы их запоминали, повторяли и широко разносили независимо от времени и места, в котором они появились. Со временем они могут занять место в общей совокупности идей, сохраняющихся вне того контекста, который окружал их в локальной истории. В таком случае они могут проявиться в форме народных сказаний или возродиться после дальнейшей трансфигурации, став темами формальной литературы и искусства.
1 Наркоман, употребляющий кокаин.
Иногда писатели—например, Бен Хехт в «1001 полудне в Чикаго» и Теодор Драйзер в «Американской трагедии»—знали, как без вмешательства времени и расстояния перевести мерзкие инциденты полицейско-судебной трагедии в язык и идиому серьезной и утонченной литературы. Однако если говорить в целом, отчеты об этих происшествиях — каи народные баллады, которые им предшествовали, —остаются своего рода популярной литературой для увеселения и наставления пролетарской публики городов.
В жаргоне газетной редакции эти трагические эпизоды, как и забавные анекдоты, читаемые просто в силу заложенной в них интересно-сти и почти без соотнесения с действительным миром людей и событий, в котором они имели место, называют «интересными историями» (human interest stories). Низшей формой интересной истории, и к тому же самой популярной, является, несомненно, уже упомянутая выше история типа «хотите верьте, хотите нет».
Каждый газетчик знает, что такое интересная история, хотя и может испытывать трудности с тем, как ее определить. Именно она делает новость историей, которую будут читать ради нее самой, даже если читателя она вообще не интересует как новость. Человеческий интерес —универсальный элемент в новостях. Именно он придает новостному сообщению символический характер. Именно способность раскрыть и истолковать в новостях человеческий интерес делает репортера литератором, а новостное сообщение —литературой. В интересной истории почти исчезает различие между новостным сообщением и художественным рассказом.
Самый примечательный пример тенденции новостного сообщения к принятию литературной формы, а художественной беллетристики к принятию характера репортажа обнаруживается, пожалуй, в недавно опубликованном романе Стейнбека «Гроздья гнева».
Именно практика драматического приукрашивания новостей и наполнения их душещипательными деталями, обретшая существование с рождением «желтой прессы», превратила газету в Соединенных Штатах и, в меньшей степени, в других странах, включая Японию, из более или менее хладнокровной летописи событий в разновидность популярной литературы. В разных газетах эта трансформация произошла, разумеется, в разной степени. Издатели вроде покойного Адольфа Окса, выпускавшего «New York Times», пытались сделать свои газеты хроникой событий, так чтобы они были чем-то вроде исторических летописей нашей эпохи. Другие издатели, такие, как Уильям Рэндольф Херст, пытались сделать
газету просто разновид-ностью литературы, использующей новость как тему для романтических историй, —историй наподобие тех, которые отражены в народных балладах, историй любви и смерти.
Эти газеты, каждая в соответствии со своей особой политикой, пытались документировать новости. «New York Times» пыталась, насколько это было возможно, печатать в полном объеме речи и офи-циальные документы, которые могли бы когда-нибудь заинтересовать историка политики. Мистер Херст, в свою очередь, охотился за человеческими документами и, делая это, явно способствовал появлению новой моды на так называемые журналы «подлинных историй». Таким образом, если «Times» стремилась сберечь факты для истории, вклад мистера Херста лежал в области литературы и социологии.
Новейшее применение жизненной истории или человеческого документа для понимания и интерпретации человеческой природы и общества —книга «Таковы наши жизни», выпущенная при поддержке университета Северной Каролины1.
Именно интересная история, или, пожалуй, лучше сказать, интересный аспект новостей —главная тема настоящей книги. Важность такого исследования для ученого, изучающего общество и человеческую природу, состоит, по всей видимости, в том, что она открывает для эмпирического исследования целую неизведанную область: роль и влияние не просто газеты, а популярной литературы вообще в современной жизни. До сих пор полагали, что влияния прессы лежат целиком в области общественного мнения и политики; но с пришествием кинематографа и ростом популярности подлинных историй в газетах и иных средствах информации ученые стали сознавать более тонкие и всепроникающие воздействия популярной литературы и массового искусства на институты и человеческие отношения вообще.
Перевод В.Г.Николаева
1 These Are Our Lives: As Told by the People and Written by Members of the Federal Writers' Project of the Works Progress Administration in North Carolina, Tennessee and Georgia. Chapel Hill, N. C., 1939.
