CC BY
16
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
«ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЕ ЛОГИКОЙ» В СУДЕБНОЙ АРГУМЕНТАЦИИ: КРИТИКА ФОРМАЛИЗМА И РЕАЛИЗМА В ОЧЕРКЕ Г. Л. А. ХАРТА «ПОЗИТИВИЗМ И РАЗДЕЛЕНИЕ ПРАВА И НРАВОВ» (1958)*
С. Н. КАСАТКИН**
Статья посвящена концепции судебного решения, предложенной британским философом права Гербертом Хартом (на примере его очерка «Позитивизм и разделение права и нравов» (1958)), оценке автором места и роли логики в судебной аргументации. В первой части статьи исследуется проводимый Хартом анализ аргументов правового реализма против формализма (логико-дедуктивной модели судебного решения). Позиция философа раскрывается как срединная, когда он, с одной стороны, признаёт недостаточность дедукции для решений в пограничных случаях, требующих усмотрения и использования нелогических средств аргументации («тезис полутени»), с другой — связывает «слепые» решения не со «злоупотреблением логикой» (по Харту, лишь гипотетической формальной связи посылок и следствий), а с неосознанным/произвольным или отличным политическим истолкованием юридических терминов. Исходя из этого, во второй части статьи предпринимается попытка реконструировать общий взгляд автора на соотношение логики и нелогического инструментария в судебном решении. Делается вывод о том, что взгляды Харта подразумевают более сильное (по сравнению с «тезисом полутени») утверждение о децентрированном положении логики в судебном рассуждении как в спорных, так и в ясных случаях, подчиненном «искусству толкования и квалификации частностей», аппарату рационального определения юридических значений лингвистических/логических переменных. Подобные инструменты и принимаются философом в качестве альтернативной рационально-практической основы для построения обновленной (позитивистской) теории права и судопроизводства.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Г. Л. А. Харт, юридическая логика, юридическая аргументация, неопределенность в праве, судебное решение, толкование права, правоприменение, судейское усмотрение, юридический позитивизм, формализм, американский правовой реализм.
* Публикация подготовлена в рамках поддержанного РГНФ научного проекта № 16-03-00804.
** Касаткин Сергей Николаевич — кандидат юридических наук, профессор кафедры теории и истории государства и права Самарского юридического института ФСИН России.
Kasatkin Sergey Nikolayevich — candidate of legal sciences, professor of the Department of Law and State at Samara Legal Institute of Federal Penitentiary Service of Russia.
E-mail: kasatka_s@bk.ru
© Касаткин С. Н., 2016
KASATKIN S. N. "ABUSE OF LOGIC" IN JUDICIAL ARGUMENTATION: A CRITICAL REVIEW OF FORMALISM AND REALISM IN H. L. A. HART'S ESSAY POSITIVISM AND SEPARATION OF LAW AND MORALS (1958)
This article is devoted to a conception of judicial decision proposed by the British legal philosopher Herbert Hart (on the basis of his 1958 essay Positivism and the Separation of Law and Morals), to the author's assessment of the place and the role of logic in judicial argumentation. The first part of the article deals with Hart's analysis of the arguments advanced by legal realism against formalism (a logical-deductive model of a judicial decision). The philosopher's view turns out to be in the middle as he, on one hand, recognizes insufficiency of deduction for decisions in those marginal cases that require discretion and non-logical means of argumentation (the "penumbra thesis") and, on the other hand, associates "blind" decisions with an unconscious/arbitrary or distinctive political interpretation of legal terms, rather than with an "abuse of logic" (the latter, for Hart, is only a hypothetical formal connection of premises and consequences). Hence in the second part of the article there is an attempt to reconstruct the author's general understanding of relations between logical and non-logical instruments in a judicial decision. The conclusion is made that Hart's views imply a stronger (compared to the "penumbra thesis") assertion as to a decentralized position of logic in judicial argumentation both in controversial and in clear cases, which is subjected to an "art of interpretation and classification of particulars", an apparatus for rational definition of legal meanings of linguistic/logical variables. Those instruments are taken by the philosopher as an alternative rational-practical foundation for constructing a renewed (positivist) theory of law and adjudication.
KEYWORDS: H. L. A. Hart, legal logic, legal argumentation, indeterminacy in law, judicial decision, interpretation of law, law enforcement, judicial discretion, legal positivism, formalism, American legal realism.
Данная статья отталкивается от проблемы статуса и роли логики в официальной аргументации и исследует затрагивающую эти вопросы концепцию судебного решения, предложенную авторитетным британским правоведом, профессором Оксфордского университета Гербертом Л. А. Хартом (1907-1992). Для отечественной юриспруденции восприятие логики в качестве универсального инструмента и способа рассуждения является «общим местом». Именно универсальность логики зачастую имеется в виду, когда говорят о точном определении официального понятия, правильной интерпретации юридической нормы, принятии обоснованного судебного решения (истолкованного в духе силлогизма, как выведения следствий из определенных нормативных посылок). На идее всеобщности логики inter alia строится рациональность и легитимность института права, а так называемая «юридическая логика» мыслится не чем иным, как приложением формально-логического инструментария к особому объекту — официальному материалу. В этом контексте доктрина судебного решения Г. Харта представляет значительный интерес. Во-первых, концепция автора базируется на синтезе традиций позитивизма и аналитической лингвистической философии (воззрений Дж. Л. Остина, позднего Л. Витгенштейна и др.), которая является подчеркнуто критичной в отношении универсалистских притязаний логики и ее применимости к надлежащей репрезентации
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
и объяснению обыденного словоупотребления и иных «языковых игр». Во-вторых, учение Харта сопряжено с разбором и критикой ключевых подходов в юриспруденции, которые затрагивают статус логики в судебном решении, — формализма (аналога континентальной Begriffsjurisprudenz, «юриспруденции понятий»), отстаивающего логико-дедуктивную модель юридического рассуждения, и его оппонента, нормативного скептицизма (американского правового реализма), провозглашающего неуместность логической трактовки судебной аргументации. Наконец, в-третьих, концепция Харта, будучи широко распространенной и влиятельной в современной западной философии права, маркирует произошедший здесь поворот в восприятии роли языка в обществе, праве, гуманитарном познании, который, в сущности, так и не произошел в отечественной правовой мысли1.
Отметим, что универсальность логицизма и формально-логического инструментария являлось предметом анализа и критики со стороны Г. Харта в целом ряде его работ, к которым так или иначе можно отнести: «Приписывание ответственности и прав» (1949)2, «Сказка логика» (1951)3, «Определение и теория в юриспруденции» (1953)4, «Теория и определение в юриспруденции» (1955)5, «Аналитическая юриспруденция в середине двадцатого века: ответ профессору Боденхаймеру» (1957)6, «Позитивизм и разделение права и нравов» (1958)7, «Понятие права» (1961
1 См. об этом: Касаткин С. Н. Юриспруденция и словоупотребление. Проект юридической догматики // Юриспруденция в поисках идентичности: сб. статей, переводов, рефератов. Самара, 2010. С. 10-25.
2 Hart H. L. A. The Ascription of Responsibility and Rights // Proceedings of the Aristotelian Society. 1948-1949. Vol. 49. P. 171-194 (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав / пер. с англ. С. Н. Касаткина // С. Н. Касаткин. Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта. Самара, 2014. С. 343-367; или: Харт Г. Л. А. Приписывание ответственности и прав / пер. с англ. В. В. Оглезнева; под ред. В. А. Суровцева // Правоведение. 2010. № 5. С. 116-135).
3 Hart H. L. A. A Logician's Fairy Tale // Philosophical Review. 1951. Vol. 60. N 2. P. 198-212 (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Сказка логика // Вестник Томского государственного университета. Сер. Философия. Социология. Политология. 2009. № 4. С. 123-135).
4 Hart H. L. A. Definition and Theory in Jurisprudence // H. L. A. Hart. Essays in Jurisprudence and Philosophy. Oxford, 1983. P. 21-48 (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Определение и теория в юриспруденции // С. Н. Касаткин. Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта. С. 369-402).
5 Hart H. L. A. Theory and Definition in Jurisprudence // The Aristotelian Society. 1955. Suppl. Vol. 29. P. 239-264.
6 Hart H. L. A. Analytical Jurisprudence in Mid-Twentieth Century: A Reply to Professor Bodenheimer // University of Pennsylvania Law Review. 1956-1957. Vol. 105. P. 953-975 (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Аналитическая юриспруденция в середине двадцатого века: ответ профессору Боденхаймеру // В. В. Оглезнев, В. А. Суровцев. Аналитическая философия, юридический язык и философия права. Томск, 2016. С. 186-213).
7 Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals // H. L. A. Hart. Essays on Jurisprudence and Philosophy. Oxford, 1983. P. 49-87 (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Позитивизм и разграничение права и морали / пер. с англ. В. В. Архипова // Правоведение. 2005. № 5. С. 104-136).
(1994))8, «Введение» к книге Х. Перельмана «Идея справедливости и проблема аргументации» (1963)9, «Проблемы философии права» (1967 (1983))10, «Небеса понятий Йеринга и современная аналитическая юриспруденция» (1970)11, «Американская юриспруденция глазами англичанина: ночной кошмар и благородная мечта» (1977)12 и др. В рамках данной статьи мы обратимся лишь к одной из них, а именно к очерку 1958 г. «Позитивизм и разделение права и нравов»13. Хотя эта работа выражает позицию автора в его полемике с профессором Гарварда, теоретиком естественного права, Лоном Фуллером14 и нацелена прежде всего на обоснование утилитаристского тезиса о разделимости морали и права (И. Бентама, Дж. Остина и др.) и тем самым на обоснование состоятельности позитивистского проекта юридической науки, именно здесь содержится обсуждение Хартом спора формализма и реализма, истолкованного через призму «злоупотребления логикой» в судебном решении, т. е. в контексте проблемы места и роли логики в судебной аргументации. При этом в настоящей статье будут использоваться и другие произведения философа, взятые, однако, как дополнительные, — для прояснения и реконструкции общей позиции автора.
Итак, в очерке 1958 г. Герберт Харт стремится защитить состоятельность позитивизма (более конкретно, позитивистского различения права и морали), что, в частности, предполагает артикуляцию своей позиции в отношении ключевых трактовок судебной аргументации — формализма и нормативного скептицизма (правового реализма), и переустройство их базовых ценностей/аргументативных ресурсов: условно «логики» и «опыта». Иначе говоря, философу необходимо, с одной стороны, дистанцировать позитивизм от формализма, показав недостаточность логики и логико-дедуктивной модели для объяснения судебного решения, а также наличие иных оснований/элементов юридической аргументации, с другой — продемонстрировать ценность позитивизма в свете выпадов нормативного скептицизма, обосновав значимость правил, их способность предопределять поведение и решение по делу.
8 Hart H. L. A. The Concept of Law. 1st ed. Oxford, 1961. 2nd ed. with Hart's Postscript / eds. P. Bulloch, J. Raz. Oxford, 1994 (рус. пер. первого изд.: Харт Г. Л. А. Понятие права. СПб., 2007).
9 Hart H. L. A. Introduction // Ch. Perelman. The Idea of Justice and the Problem of Argument. London; New York, 1963. P. vii-xi (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Предисловие // Российский ежегодник теории права. 2011. № 4. СПб., 2012. С. 621-626).
10 Hart H. L. A. Problems of the Philosophy of Law // H. L. A. Hart. Essays on Jurisprudence and Philosophy. P. 88-119.
11 Hart H. L. A. Jhering's Heaven of Concepts and Modern Analytical Jurisprudence // Ibid. P. 265-277.
12 Hart H. L. A. American Jurisprudence through English Eyes: The Nightmare and The Noble Dream // Ibid. P. 127-144.
13 В дальнейшем мы будем цитировать англоязычный текст указанной работы, давая его собственный перевод (учитывая при этом упомянутый выше русскоязычный перевод В. В. Архипова). — С. К.
14 Fuller L. Positivism and Fidelity to Law — A Reply to Professor Hart // Harvard Law Review. 1958. Vol. 71. P. 630-672 (рус. пер.: Фуллер Л. Позитивизм и верность праву: Ответ профессору Харту // Правоведение. 2005. № 6. С. 124-159).
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
Формализм, или концептуализм (традиционно ассоциируемый с доктриной позитивизма), трактует право в качестве «закрытой системы» стандартов, содержащей в себе ответы на все юридические вопросы, — ответы, которые судья посредством логических средств выводит из официальных материалов/установлений и применяет к конкретным случаям. Судебное решение здесь представляет собой логическую дедукцию, «автоматическое» выведение предзаданных нормативных следствий.
Указанный взгляд оспаривается американским правовым реализмом (нормативным скептицизмом) как описательно и ценностно неприемлемый, как продвижение практик «механической юриспруденции» и «злоупотребляющих логикой» «слепых решений»15. Кредо реалистов образуют такие — принадлежащие американскому судье и теоретику судопроизводства О. У. Холмсу — максимы, как «Общие положения не решают конкретных дел»16 и «Жизнь права состоит не в логике, а в опыте»17. Согласно реалистам, правила не могут учесть всего многообразия обстоятельств дела и допускают различные толкования, а потому они имеют подчиненное значение либо не имеют такового вовсе, будучи лишь элементом официальной риторики и легитимации решения post factum. Отсюда, вопреки формализму, подчеркивается неопределенность права, неспособность официальных стандартов предопределить исход дела, а логической дедукции — выступать образцом судебного решения. По мысли реалистов, судьи реагируют не на нормы (писаные правила), а на конкретные фактические ситуации и действуют в их отношении в соответствии с принятыми в их сообществе/культуре стереотипами и установками; более того, они и должны действовать таким образом, выступая в качестве «социальных инженеров», ориентированных на продвижение, разграничение и защиту социальных ценностей и интересов18.
Отталкиваясь от данных воззрений и переосмысливая их в свете идей аналитической лингвистической философии, Харт предлагает собственную концепцию позитивизма и судебного решения, акцентирующую ценность «языка»/«практики словоупотребления» и — в противоположность как формалистам, так и реалистам — связанную с тезисами умеренной правовой неопределенности и ограниченного судейского усмотрения19. Разбирая
15 Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. С. 66.
16 Цит. по: Rumble W. E., Jr. American Legal Realism: Skepticism, Reform and the Judicial Process. Ithaca; New York, 1968. P. 39.
17 Holmes O. W., jr. The Common Law. Clark New Jersey, 1881. P. 1.
18 См., напр.: LeiterB. American Legal Realism // A Companion to Philosophy of Law and Legal Theory. 2nd ed. / ed. D. Patterson. Oxford, 2010. P. 249-266.
19 Подробнее о концепции правовой неопределенности Г. Харта см., напр.: Касаткин С. Н. 1) Проблема судейского усмотрения в полемике Г. Л. А. Харта и Р. Дворкина: линии аргументации и методологические истоки спора // Правоведение. 2012. № 3. С. 11-34. № 4. С. 10-33; 2) Проблема нормативных оснований судебного решения: концепция правовой неопределенности Г. Харта и ее критики // Антрополопя права: фтософський та юридичний вимiри (стан, проблеми, перспективи): статт участниюв Мiжнародного «круглого столу». Л^в, 2012. С. 220-240.
свой ставший классическим пример применения правила «Нахождение транспортных средств в парке запрещено» — и поддерживая в этом вызов/аргумент реалистов, — философ подчеркивает важную особенность языка (и обусловленной им юридической регламентации): наличие в нем как ясных случаев использования термина/правила («ядра» значения), так и случаев спорных, пограничных («полутени» значения), разделяющих лишь часть признаков ясного случая и связанных с новыми или нетипичными обстоятельствами употребления (так, в предложенном примере очевидно, что запрет касается легковых автомобилей, но неясно, относится ли он к самолетам, велосипедам, роликовым конькам, игрушечным машинкам?20). В таких проблемных ситуациях, полагает Харт, применение термина/правила является неопределенным (имеет то, что в других работах автор обозначил в качестве открытой структуры, или текстуры (open texture)21): оно не диктуется самими нормами или лингвистическими (и тем более логическими) конвенциями, с необходимостью требуя (от судьи, интерпретатора и т. п.) осуществления осознанного, рационального и ответственного выбора между альтернативными решениями, т. е. осуществления усмотрения:
Юридическое правило запрещает нахождение транспортного средства в общественном парке. Очевидно, что оно запрещает автомобиль, но как насчет велосипедов, роликовых коньков, игрушечных машин? Как насчет самолетов? Должны ли таковые <...> называться «транспортными средствами» с точки зрения цели данного правила или нет? Для того чтобы мы могли общаться друг с другом и <...> выражать намерения о том, что определенный тип поведения подлежит регулированию правилами, используемые нами общие термины <...> [здесь — «транспортное средство»] должны иметь некий стандартный пример, употребление которого не вызывает сомнений, должно быть ядро установленного значения. Но наряду с ним будет существовать и полутень спорных случаев, в которых слова не подлежат ни очевидному применению, ни очевидному исключению из употребления. Каждый из этих случаев будет иметь некоторые общие признаки со стандартным случаем; при этом они не будут обладать какими-либо чертами, присущими стандартному случаю, или будут иметь черты, которые в нем отсутствуют. Человеческое изобретение и природные процессы постоянно подбрасывают такие разновидности чего-то знакомого, и, чтобы утверждать, что данные совокупности фактов подпадают или не подпадают под существующие правила, проводящий классификацию должен принять решение, которое не предопределено, поскольку факты и явления, с которыми мы соотносим свои слова и по отношению к которым применяем правила <...> молчат. Игрушечный автомобиль не может сказать: «Я — транспортное средство с точки зрения целей этого юридического правила», как и роликовые коньки не могут произнести хором:
20 Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 63.
21 Hart H. L. A. 1) Philosophy of Law and Jurisprudence in Britain (1945-1952) // The American Journal of Comparative Law. 1953. Vol. 2. N 3. P. 364 (рус. пер.: Харт Г. Л. А. Философия права и юриспруденция в Великобритании (1945-1952) // В. В. Оглезнев,
B. А. Суровцев. Аналитическая философия, юридический язык и философия права.
C. 213-226); 2) Analytical Jurisprudence in Mid-Twentieth Century: A Reply to Professor Bodenheimer. P. 956-957; 3) The Concept of Law. P. 128 etc.
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
«Мы не являемся транспортным средством». Фактические ситуации не ожидают нас аккуратно сложенными, завернутыми и снабженными ярлыками, а их юридическая классификация не написана на них, чтобы быть просто считанной судьей. Вместо этого, применяя юридические правила, кто-то должен взять на себя ответственность по решению того, распространяются или не распространяются соответствующие слова на рассматриваемый случай, со всеми связанными с данным решением практическими следствиями22.
С этих позиций Харт критически оценивает формализм как теорию и судебную практику.
На теоретическом уровне ошибка формализма усматривается автором в неверном описании природы судебного решения как механической/ логической дедукции предзаданного результата, игнорирующей ситуации «полутени», творческую роль судьи (его стремления и выбор) и наличие иных стандартов и средств аргументации23. По словам философа, в пограничных случаях рациональность и обоснованность юридического вывода задается не логикой, а какими-то отличными от нее критериями или навыками24:
Если полутень неопределенности <...> [окружает] все юридические правила, тогда их применение к особым случаям, расположенным в области полутени, не может быть делом логического вывода, поэтому дедуктивное обоснование, которое многие поколения лелеяли как наивысшую форму человеческого рассуждения, не может служить в качестве модели того, что надлежит сделать судьям (да и вообще любому лицу) при подведении частных случаев под общие правила. В этой области люди не могут жить одной лишь дедукцией. Отсюда следует <...> [что рациональность юридических доводов и решений вопросов полутени] должна заключаться в чем-то ином, нежели логическое отношение к посылкам. Таким образом, если рационально или «обоснованно» утверждать и решать, что в свете целей данного правила самолет не является транспортным средством, этот аргумент должен быть обоснованным или рациональным, не будучи определяющим (conclusive) с логической точки зрения25.
22 Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 63-64. — Ср. с соответствующими фрагментами из «Понятия права» (Hart H. L. A. The Concept of Law. P. 126 ff).
23 Ср.: «Обращенное к теоретику права <...> [обвинение в формализме] означает, что он совершил теоретическую ошибку относительно характера судебного решения <...> [рассматривая его в качестве] вывода из [закрытой системы] посылок, где фактический выбор <...> судей не играет никакой роли» (Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 65).
24 Как это следует из дальнейших рассуждений Харта, в рассматриваемом случае — как и в иных пограничных ситуациях — в качестве таких критериев и навыков могут выступать соответствие неким социальным целям, ценностям, ориентирам, а также искусство толкования и квалификации частностей (Ibid. P. 66-68 ff).
25 Ibid. P. 64. — Отметим, что подобный ход мысли как раз и ставит вопрос об основаниях разумности и т. п. судебных решений, выводя на базовую для очерка 1958 г. проблему разделимости права и морали: «<...> Кажется правильным сказать, что критерий, который в таких случаях делает решение обоснованным, — это некое представление о том, каким должно быть право; отсюда легко незаметно перейти к утверждению, что это должно быть моральное суждение о том, каким надлежит быть праву. <...> Здесь мы
Вместе с тем в противовес реализму Харт считает некорректной оценку всех ситуаций как случаев неопределенности и судейского правотворчества, настаивая на существовании «ядра» значений, ясных случаев применения термина/правила26, вполне совместимых с «автоматическим» типом рассуждения, а также отвергает тезис о полном исключении логической дедукции из обоснования судебных решений (см. далее).
На практическом уровне — а именно здесь, по мысли автора, формализм особенно распространен, выступая прежде всего пороком судей — ошибка формализма состоит в неудовлетворительном толковании/ определении используемых юридических терминов, игнорирующем социальные цели, ценности, последствия и проч., и, отсюда, — в вынесении «слепых», абсурдных или иным образом неприемлемых решений27: идеалом для философа, скорее, выступает ответственный, сознательный, «социально ориентированный» юридический акт28. Вместе с тем, вновь споря с реалистами, Харт подчеркивает нетождественность судейского формализма («слепых» решений) и «злоупотребления логикой»:
Логика не предписывает какого-либо толкования терминов <...> не диктует ни глупой, ни разумной интерпретации того или иного выражения. Логика лишь говорит вам гипотетически, что если дать определенному термину определенное толкование, последует определенный вывод. Логика молчит о том, как надлежит классифицировать частности, а это — существо судебного решения. Поэтому ссылка на логику и на логические крайности является неправильным наименованием чего-то другого <...>29.
В трактовке автора, обвинения судей в формализме — зачастую высказанные довольно смутным языком, затемняющим существо вопроса — по сути, касаются двух видов определения/толкования терминов в ситуации «полутени» (и связанных с ними видов решений).
Во-первых, это случаи, когда судья не видит (или не хочет видеть) множественности интерпретаций термина/правила и возможностей выбора, а потому фиксирует значение, руководствуясь не социальными ценностями и целями, а повседневным или иным отличным правовым контекстом либо придумывая собственное «обычное» толкование с произвольными универсализируемыми признаками:
Судье нужно применить правило к конкретному случаю, допустим, правило, согласно которому запрещается перемещать украденное «транспортное средство» через границу штата, и в рассматриваемом деле был перемещен
касаемся точки необходимого "пересечения между правом и моралью", демонстрирующей ложность или <...> обманчивость [утверждений И. Бентама и Дж. Остина, которые якобы в силу неучета проблем полутени в судопроизводстве] настаивали на разделении права, как оно есть и как оно должно быть» (Ibid.; курсив мой. — С. К.).
26 См., напр.: Ibid. P. 63-64, 71-72.
27 Ср.: «<...> Существо [совершаемой судьей] <...> ошибки [формализма] заключается в том, чтобы придать некоему общему термину толкование, которое не принимает во внимание социальные ценности и последствия (или которое в каком-нибудь ином отношении глупо либо, возможно, просто не нравится критикам)» (Ibid. P. 66-67).
28 Ibid. P. 67.
29 Ibid.
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
самолет <...>. Судья либо не видит, либо делает вид, что не видит, что общие термины данного правила допускают различные толкования и что ему предоставлен выбор, не урегулированный языковыми конвенциями. Он игнорирует или закрывает глаза на тот факт, что он находится в области полутени и не имеет дело со стандартным случаем. Вместо выбора в свете социальных целей судья устанавливает значение иным образом. Он или берет значение, которое наиболее очевидно предполагается рассматриваемым словом в его обычном неправовом контексте по отношению к обычным людям, или значение, которое придается этому слову в каком-то другом правовом контексте, либо, что еще хуже, он представляет себе стандартный случай, а затем произвольно выделяет в нем некоторые характерные черты: например, в случае транспортного средства — то, что оно (1) обычно используется на суше, (2) способно перевозить человека, (3) способно двигаться самостоятельно — и рассматривает все эти три черты как всегда необходимые и всегда достаточные условия употребления выражения «транспортное средство» во всех контекстах, независимо от социальных последствий данного истолкования30.
По мнению философа, оценивать подобный ход мысли как «злоупотребление логикой» некорректно:
[Именно] этот выбор [при установлении значения термина], а не «логика» заставляет судью включить в обсуждаемую категорию игрушечный автомобиль (если у такового есть электрический двигатель) и исключить из нее велосипеды и рассмотренный выше самолет. Во всем этом, возможно, есть большая глупость, но не больше и не меньше «логики», чем в тех делах, когда толкование, даваемое общему термину, и последующее применение общего правила к частному случаю сознательно направляется некой определенной социальной целью31.
Более того, согласно автору, решения, принимаемые в подобной «слепой» манере, вряд ли заслуживают называться решениями («с таким же успехом, применяя юридическое правило, мы могли бы подбросить пенни [монетку]») и вряд ли верно характеризуют реальную практику («по крайней мере, сомнительно, являются ли какие-либо судебные решения (даже в Англии) настолько механическими»)32.
Во-вторых, обвинения в формализме, по Харту, также касаются случаев, когда судья совершает выбор из политических/ценностных соображений, не разделяемых субъектом оценки, — из консервативных идеалов, из убеждения в большей справедливости использования повседневного языка и т. п. (такие решения, согласно философу, уже не являются «слепыми», выступая действительными осознанными актами):
Скорее <...> толкования, заклейменные как автоматические, [либо] возникли из убеждения в том, что в уголовном законе честнее использовать значение, которое бы сразу приходило на ум обычному человеку, даже в ущерб другим ценностям, и это само по себе является (хотя, возможно, и неправильной) политической установкой (social policy); либо [что гораздо чаще] <...> это осознанный выбор, действительно сделанный в свете социальной
30 Ibid.
31 Ibid.
32 Ibid.
цели, но только цели консервативной [как в случае многих решений Верховного суда США на рубеже Х1Х-ХХ вв.]33.
Так или иначе, резюмирует автор, ни первая, ни вторая ситуации прямо не затрагивают инструментарий логики, ибо таковая, как отмечалось, лишь указывает на гипотетическую формальную связь оснований и следствий и не содержит предписаний относительно толкования терминов, квалификации данностей и т. п. (что, по мысли философа, и составляет здесь главную проблему, суть решения)34.
33 Ibid. P. 68. — Таким образом, у Харта, по сути, содержится трактовка формализма как практикуемой и вполне оправданной судебной политики и аргументативной/интер-претативной стратегии, имеющей собственные основания. — Ср. со схожими возражениями против примитивизации формализма: Тимошина Е. В., Краевский А. А. Толкование vs. «взвешивание» в ситуации конкуренции прав человека: не-реалистический подход // Проблемы методологии и философии права: сб. ст. участников II Международного круглого стола. Самара, 2015. С. 131-146.
34 Ibid. P. 66-68. — Следует отметить, что Харт неоднократно подчеркивает некорректность ассоциации Дж. Остина, И. Бентама и ряда других представителей (британской) аналитической юриспруденции с формализмом, иначе говоря, указывает на неисчерпанность формализмом общей позитивистской позиции: «<...> Только полное непонимание того, что такое аналитическая юриспруденция и почему <...> [Остин] считал ее важной, привело к воззрению, согласно которому <...> [любой] аналитик рассматривает право в качестве закрытой логической системы, в рамках которой судьи выводят свои решения из посылок <...>. Напротив <...> [Остин прекрасно] осознавал природу языка, его неопределенность или открытый характер <...> считал, что в ситуации полутени судья с необходимостью должен законодательствовать <...> ругал судей общего права за то, что они законодательствуют мало и робко, а также слепо полагаются на реальные или воображаемые аналогии с предшествующими делами вместо ориентации <...> на растущие потребности общества, раскрываемые моральным стандартом полезности <...>. <...> [Ответственность за такой формализм скорее лежит на Блэкстоуне и Монтескьё, а] корень этого зла состоит в озабоченности разделением властей и (как назвал ее Остин) "детской фантазии" (childish fiction) Блэкстоуна, согласно которой судьи лишь "находят" право, но никогда его не "создают"» (Ibid. P. 65-66). И далее: «<...> Никто из тех, кто хотел использовать эти пороки формализма как доказательство <...> [ошибочности утилитаристского различения права, как оно есть и как оно должно быть], не стал бы отрицать, что решения, получившие клеймо автоматических, являются правом; <...> что система, в рамках которой выносятся такие автоматические решения, является правовой системой. Несомненно <...> [такой критик] сказал бы, что они суть право, но дурное право; они не должны быть правом. Но это означает использовать названное различение, а не опровергать его. И, конечно, как Бентам, так и Остин использовали последнее для критики судей, не способных принять решения в условиях полутени в соответствии с растущими потребностями общества» (Ibid. P. 68). Ср. также с более ранней и общей позицией Харта: «<...> Очевидно, что одним из результатов самой аналитической юриспруденции <...> является демонстрация "открытой структуры" или неопределенности (vagueness) периферии понятий, используемых в повседневной жизни права, а также тех многочисленных отношений, в которых содержащим такие понятия юридическим правилам не удается однозначно определить решение по конкретных делам. <...> Это означает, что будет недоразумением и по сути ложью утверждать тождество аналитической юриспруденции с "концептуализмом", "механической" юриспруденцией или <...> с воззрением, согласно которому "право является самодостаточной наукой, не нуждающейся для своего надлежащего функционирования в помощи со стороны иных социальных дисциплин"» (Hart H. L. A. Analytical Jurisprudence in Mid-Twentieth Century:
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
Таким образом, Герберт Харт поддерживает антиформалистский вызов реалистов, заявляя на этой основе свой тезис/аргумент полутени — указание на ситуации неопределенности и необходимости усмотрения, демонстрирующие недостаточность логических правил и средств и центрирующие роль толкования, субзумпции, дополнительных аргумента-тивных ресурсов и проч. Наличие и постоянное воспроизводство сферы неопределенности, «окружающей» любую норму, делает некорректной ассоциируемую с формализмом исключительно логическую (или логико-дедуктивную) трактовку судебного решения. Требуемый и осуществляемый в такой ситуации выбор опирается на иные, нелогические соображения и инструменты и способен по-прежнему оставаться рациональным и юридически легитимным/действительным. Тем не менее собственная доктрина реалистов — радикализация правовой неопределенности и тотальное изъятие логики из судебной аргументации — видится Харту чрезмерной, необоснованной. С одной стороны, в ясных случаях правило («ядро» значения) способно предопределить решение по делу (что вполне совместимо с «механическим» или «автоматическим» типом рассуждения), с другой — потребность в толковании и выборе в проблемных ситуациях сама по себе не отменяет использования логической дедукции. К тому же «слепота» принимаемых здесь решений (вне зависимости от того, оспаривается их статус как решений или нет) обусловлена неучетом языковой/ нормативной многозначности и наличия/необходимости выбора, но никак не злоупотреблением логикой или аналитическими методами (автор не понимает, как это вообще здесь возможно)35.
Заявляя — вполне убедительно — представленную позицию (т. е. слабый тезис о неадекватности формалистской модели для пограничных ситуаций), Харт тем не менее оставляет за рамками своего анализа ряд важных вопросов, ответы на которые лишь «проглядывают» сквозь построения 1958 г. и требуют реконструкции с учетом иных произведений автора36. Речь идет о роли логики в ясных случаях, об общем соотношении
A Reply to Professor Bodenheimer. P. 956-957). — Ср. с близкой (но логикоориентиро-ванной) трактовкой позитивизма и судебной аргументации: Булыгин Е. В. Избранные работы по теории и философии права. СПб., 2016.
35 Впоследствии Харт будет представлять формализм и реализм в качестве крайних мировоззренческих позиций, «Сциллы и Харибды юридической теории», являющихся «великими преувеличениями», между которыми располагается истина, полезными, когда они исправляют друг друга (Hart H. L. A. The Concept of Law. P. 147).
36 Подобная ограниченность доводов Харта может быть вызвана тем, что для автора «тезис» или «аргумент полутени» был более адекватным и вполне достаточным с точки зрения предмета и целей рассуждения в очерке 1958 г. — разграничения права, как оно есть, и права, каким оно должно быть, проблемного именно в пограничных, спорных ситуациях: ибо, как отмечалось, согласно оппонентам Харта, если рациональность судебного решения не лежит в области логики, то она, по-видимому, принадлежит сфере должного, причем «морального должного» (Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 68-69. — Cр. также с точкой зрения оппонента Харта, Л. Фуллера: FullerL. Positivism and Fidelity to Law — A Reply to Professor Hart. P. 630-672). Заметим ad marginem, что описанная (противоположная) позиция также отвергается философом,
логических и нелогических элементов («толкования» и т. п.) в судебной аргументации37: так, из текста 1958 г. непонятно, можно ли, по мнению философа, утверждать, что логико-дедуктивная модель судебного решения не подходит лишь для спорных, пограничных ситуаций, однако вполне уместна для ясных случаев (по Харту, центральных, типичных и наиболее распространенных в правовой системе?38).
Реконструируя возможный ответ британского правоведа, отметим следующее. Как указывалось ранее, Харт разделяет проблемы «интерпретации» («толкования и квалификации частностей») и проблемы вывода (силлогизма). При этом логика относится им лишь к проблематике второго рода39. Далее, именно толкование (и связанный с этим инструментарий используемого и/или надлежащего обоснования, рационализации) является, по мысли философа, более значимой составляющей юридической практики («существо судебного решения») и теории судопроизводства40. Причем, судя по всему, последнее верно не только в ситуациях полутени, но и в очевидных случаях, ибо за вопросами «толкования» у философа, по сути, скрывается более фундаментальная проблема установления значения юридических терминов и тем самым содержания основанных на них стандартов, сопряженная с самой возможностью существования правовых норм и права в целом41.
Как тогда, с точки зрения Харта, возможен ясный/типичный случай? Как в такой ситуации возможно судебное решение? Каким образом в его обосновании соотносятся толкование и логика? Как это следует из других положений (и работ) автора, в его концепции значение терминов не
но уже с привлечением иных аргументов, в том числе тезиса о многообразии форм «должного» и его несводимости к морали (Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 69 ff).
37 Ср. с аналогичной постановкой вопроса в чистом учении о праве другого столпа позитивизма, Ганса Кельзена, который также проблематизирует роль формально-логических (и даже в целом интеллектуальных) элементов в создании нормы / вынесении судебного решения, а равно критически относится как к традиционной формалистической догматике, так и к доктринам свободного права и американского правового реализма (Kelsen H. Reine Rechtslehre: Einleitung in die rechtswissenschaftliche Problematik. [1. Aufl.]. Leipzig; Vienna, 1934 [2. Aufl., 1960] (рус. пер.: 1) КельзенГ. Чистое учение о праве: введение в проблематику науки о праве // Г. Кельзен. Чистое учение о праве, справедливость и естественное право. СПб., 2015. С. 107-240; 2) Чистое учение о праве. 2-е изд. СПб., 2015). Подробнее см.: Антонов М. В. Язык правовой доктрины (в правовой концепции Ганса Кельзена) // Знаково-символическое бытие права. XI Спиридоновские чтения. СПб., 2013. С. 181-199; Краевский А. А. Чистое учение о праве Ганса Кельзена и современный юридический позитивизм: дис. ... к. ю. н. СПб., 2014. Гл. 4. § 4; Касаткин С. Н. Доктрина неопределенности в юспозитивизме: Ганс Кельзен и Герберт Харт // Нормативная теория Ганса Кельзена и развитие юриспруденции в Европе и США (к 40-летию со дня смерти Г. Кельзена): мат-лы VII Междунар. науч. конф. Иваново, 2014. C. 100-109.
38 Hart H. L. A. 1) The Concept of Law; 2) Analytical Jurisprudence in Mid-Twentieth Century: A Reply to Professor Bodenheimer; и др.
39 См., напр.: Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 67.
40 Ibid.
41 См., напр.: Ibid. P. 67-68 etc.
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
является чем-то раз и навсегда данным, объективным, естественным или же логически предопределенным. Связь знака и референта складывается в рамках языковой игры, социолингвистической практики, т. е. носит социальный, конвенциональный, нормативный характер42. Отсюда, по Харту, обозначаемые и регламентируемые данности «безмолвствуют», не могут говорить сами за себя: «Фактические ситуации не ожидают нас аккуратно сложенными, завернутыми и снабженными ярлыками, а их юридическая классификация не написана на них, чтобы быть просто считанной судьей»43. Устойчивость бытовых ситуаций влечет развитие языковых средств, конвенций, навыков обхождения и практик употребления, которые и конституируют значения, создают возможности операций со словами и фразами44: взаимное общение, правовая регламентация, судопроизводство возможны именно благодаря тому, что используемые общие или юридические термины имеют «стандартный пример, употребление которого не вызывает сомнений», «твердое ядро установленного значения»45. Последнее и мыслится автором в качестве «права в наиболее важном смысле», его (права) «центрального элемента», который к тому же фиксирует границы или степени определенности и неопределенности («полутени»), с одной стороны, формируя группу вопросов, по-видимому, «закрытых» для пересмотра в свете общественной политики/политических установок и соответственно очевидных («механических», «автоматических») решений, с другой — задавая перспективы восприятия отклоняющихся или спорных случаев, возможные альтернативы для судейского выбора:
<...> [Отказ от позитивистского/утилитаристского различения права сущего и должного, взятый как форма выражения того факта, что] рациональное решение вопросов полутени — это решение, принятое не механически, а в свете целей и политических установок (хотя и не обязательно моральных принципов) <...> [по сути, является] приглашением к пересмотру нашего представления о том, что такое юридическое правило. Нас приглашают распространить термин «правило» на различные цели и политические установки, в свете которых разрешаются дела, находящиеся в области полутени, на
42 По мысли Харта, используемые в юридическом языке понятия соотносятся с фактуальными данностями не только посредством правил обыденного языка, но и (в первую очередь) посредством норм права; они приписываются наблюдаемым положениям дел, носят аскриптивный характер (Hart H. L. A. The Ascription of Responsibility and Rights). Более того, ключевые юридические понятия, такие как субъективное право, обязанность, корпорация и проч., не имеют непосредственных фактуальных аналогов и задаются исключительно институционализированным юридическим дискурсом (Hart H. L. A. Definition and Theory in Jurisprudence. Подробнее см., напр.: Касаткин С. Н. Как определять социальные понятия? Концепция аскриптивизма и отменяемости юридического языка Герберта Харта). Отметим, что подобный аскриптивизм, как кажется, близок идеям вменения и нормы как схемы толкования в учении Ганса Кельзена (Kelsen H. Reine Rechtslehre: Einleitung in die rechtswissenschaftliche Problematik. Leipzig; Vienna, 1934 [2. Aufl., 1960]).
43 Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 63.
44 См., напр.: Hart H. L. A. 1) Definition and Theory in Jurisprudence; 2) The Concept of Law. P. 124-136.
45 Hart H. L. A. Positivism and the Separation of Law and Morals. P. 63.
том основании, что в силу своей важности эти цели могут так же справедливо называться правом, как и ядро юридических правил, имеющих установленное значение. Но хотя приглашение нельзя опровергнуть, от него можно отказаться, и я предложил бы в пользу этого два основания. Во-первых, все, что мы узнали о судебном процессе, можно выразить <...> менее туманными способами <...> [сказав, в духе реалистов,] что юридические нормы сущ-ностно (incurably) неполны, и нам следует рационально решать дела в сфере полутени, обращаясь к социальным целям. <...> Во-вторых, настаивать на утилитаристском различении означает подчеркивать, что твердое ядро установленного значения является правом в некотором наиболее важном смысле, и что даже если есть пограничные случаи (borderlines), сначала должны существовать границы (lines). <...> [Иначе] понятие правил, регламентирующих решения судов, было бы бессмысленно <...>. Напротив, размывать данное различие, с таинственностью утверждать, что между правом, как оно есть и как оно должно быть, есть некое сплавленное тождество (fused identity), означает предполагать, что все юридические вопросы по своей сути подобны вопросам полутени <...> что нет центрального элемента действующего права, который можно усмотреть в ядре присущего правилам центрального значения, что в природе юридического правила нет ничего несовместимого с тем, что все вопросы открыты для пересмотра в свете общественной политики (socialpolicy). Конечно, хорошо заниматься сферой полутени. <...> Но заниматься областью полутени — это одно, а быть поглощенным ею — другое. <...> Несомненно, [подобно реалистам] мы могли бы отказаться от представления о том, что правила обладают властью (authority); <...> больше не придавать силу и даже значение аргументу, согласно которому некий случай с очевидностью подпадает под сферу действия правила или прецедента. Мы могли бы называть всякое подобное рассуждение «автоматическим» или «механическим», что уже составляет обычные выпады в адрес судов. Но пока мы не решили, что это именно то, что мы хотим, нам не следует поощрять такой взгляд, стирая утилитаристское различие46.
В этом плане, по мысли философа, языковая игра и образует тот контекст и общую рамку, благодаря которым обеспечивается (и ограничивается) сама возможность применения логики как схематизма судебного решения и официальной аргументации47. При этом, как и в ситуации полутени,
46 Ibid. P. 71-72. — Неясно, означает ли подобное рассуждение Харта тезис о том, что в правиле существуют вопросы, которые закрыты для пересмотра, в том смысле, что в соответствующей ситуации судья обязан их применить и не вправе отступать от них ни при каких обстоятельствах? Если так (что сомнительно в силу расхождений с описатель-ностью методологии автора), то критический антипозитивистский выпад Дворкина — согласно которому концепция Харта не объясняет возможность и полномочие судьи по отступлению от ясно сформулированной нормы/«ядра» значения — имеет под собой основания (ДворкинР. О правах всерьез. М., 2004. Гл. 2-4. — См. также: Waluchow W. J. Inclusive Legal Positivism. Oxford, 1994; Schauer F. On the Open Texture of Law // http:// ssrn.com/abstract=1926855; Касаткин С. Н. Проблема нормативных оснований судебного решения: концепция правовой неопределенности Г. Харта и ее критики).
47 Примечательно, что в свете идей аналитической лингвистической философии, в частности воззрений «позднего» Л. Витгенштейна, сама логика выступает в качестве одной из разновидностей языковых игр с собственными критериями и правилами словоупотребления (Витгенштейн Л. 1) Философские исследования // Л. Витгенштейн. Философские работы. Ч. I. М., 1994. С. 75-319; 2) Замечания по основаниям математи-
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА
в ясном случае логика у Харта прямо не затрагивает «проблем толкования и квалификации частностей», т. е., как кажется, не связана у него с установлением содержания переменных (даже будучи в принципе доступной для подобного использования, она не является здесь единственной, необходимой, первичной или определяющей). Более того, ориентируясь на социальные цели, ценности, последствия и учитывая вероятный исход логических умозаключений, судья может «нейтрализовать» действие логики, меняя/корректируя истолкование соответствующих норм и фактов48. Таким образом, логика — это всегда лишь подчиненный элемент, не исчерпывающий средств и ориентиров судебной аргументации даже в ясных случаях и предполагающий инструментарий определения юридических значений логических переменных, условно говоря, аппарат интерпретации и рационализации. Отсюда, как полагаем, неупоминание последнего в тексте очерка 1958 г. применительно к ясным случаям не подразумевает исключения этого элемента из состава юридического рассуждения. Скорее, речь здесь у Харта идет (должна идти) о предрешенности проблемы толкования как установления связи знака и референта, как определения типичного или образцового значения термина/правила и, следовательно, способа их употребления (но опять-таки предрешенности не логикой, а сложившейся в сообществе/правовой системе лингвистической и нормативной практикой), а потому — об отсутствии потребности в толковании как специальной, дополнительной процедуре экспликации и выбора между возможными сравнительно легитимными и обоснованными вариантами применения термина/правила49.
ки // Там же. Ч. II. М., 1994. С. 1-206). Вместе с тем, хотя такой взгляд и соответствует философско-методологической канве рассуждений Харта, мы не обнаружили подобной трактовки в текстах автора. В связи с этим можно говорить еще об одной проблеме, касающейся статуса логики в судебном решении (о ее истолковании британским мыслителем). С одной стороны, в целом ряде своих работ Харт подчеркивает многообразие языковых игр и демонстрирует неуниверсальность логицизма, разбирая конкретные случаи, когда применение логического инструментария неуместно по отношению к специфике словоупотребления. С другой стороны, он признает неудовлетворительность аргументов реалистов против использования логической дедукции в судебном решении, а также указывает на ее возможное применение в качестве способа связи нормативных посылок и следствий. Однако из сочинений Харта остается неясным, рассматривает ли он логику в качестве именно и только языковой игры, точнее, в качестве частной социальной (конвенциональной и институционализированной) речевой практики, которая таким образом может полностью отсутствовать в иных языковых играх? И, далее, возможно ли, по мнению автора, построение практики юридического языка и судебной аргументации вообще без использования аппарата формальной логики? Как нам кажется, в последнем случае Харт скорее воспроизводит более умеренную позицию.
48 См., напр.: Hart H. L. A. Theory and Definition in Jurisprudence. S. V.
49 Ср. с позицией Харта в «Понятии права» (Hart H. L. A. The Concept of Law. P. 126 ff). — Как это следует из учения Харта о лингвистической и правовой неопределенности, граница между типичными и нетипичными, очевидными и проблемными случаями не является четкой — скорее, она ситуативна, конвенциональна, контекстуальна. А потому любой, даже самый простой и привычный способ употребления слова,
Соответственно, дополненная и реконструированная подобным образом концепция Герберта Харта предполагает (по крайней мере, должна предполагать) более сильный тезис, чем просто утверждение о недостаточности логики для принятия решений в ситуациях полутени и тем самым об ограниченной применимости/дефектности логико-дедуктивной модели судебной аргументации. Позиция автора подразумевает, с одной стороны (вопреки американским реалистам), включенность логической дедукции в структуру официального рассуждения, с другой (вопреки формалистам) — невозможность исчерпания логикой всего аппарата юридического обоснования (рационализации). Согласно философу, логика характеризует лишь гипотетическую формальную связь посылок и следствий, прямо не затрагивая проблем «толкования и квалификации частностей» (т. е. определения значения используемых терминов и содержания норм), причем как в ситуации полутени, так и в ситуации, охватываемой «ядром» значения. Между тем указанные проблемы являются ключевыми, во многом предопределяя исход дела (в том числе через «нейтрализацию» действия правил логического вывода). Применение формально-логических инструментов всегда опосредовано более широким социальным, коммуникативным, ценностным и т. п. контекстом и подчинено особенностям характерных для правовой системы способов рассуждения, практикуемого здесь юридического языка50. Отсюда, по Харту, юридическая разумность и обоснованность не сводятся к логической рациональности, а юридический позитивизм — к формализму; (позитивистская) теория права и доктрина судебного решения может (и должна) строиться на иных рационально-практических основаниях.
правила и т. п. в тех или иных обстоятельствах, с тех или иных позиций может утратить свою понятность и очевидность, обусловливая необходимость в специальной процедуре толкования, прояснения, выбора.
50 Hart H. L. A. The Concept of Law. P. 127. — Ср. с позицией Харта, выраженной им в связи с риторическим анализом Х. Перельмана: «Характерной чертой юридического рассуждения является то, что оно зависит от прецедента и аналогии и апеллирует не столько ко всеобщим логическим принципам, сколько к определенным базовым допущениям, специфичным для юриста; соответственно, оно предоставляет наиболее яркий и <...> поучительный пример тех способов убеждения, которые основаны на разуме, но которые, тем не менее, не являются решающими с логической точки зрения» (Hart H. L. A. Introduction // Ch. Perelman. The Idea of Justice and the Problem of Argument. London; New York, 1963. P. vii). И далее: «Как только мы приобретаем ясное и подробное понимание того, как в живой речи выводы подкрепляются аргументами, а сами аргументы оцениваются в качестве "сильных" или "слабых" либо в качестве обладающих или лишенных "силы" или "веса", покажется догматичным сводить термин "рассуждение" к логическому доказательству, индуктивному обобщению или представлению самоочевидных истин» (Ibid. P. x).
