CC BY
206
Добрый доктор Гааз
«Спешите делать добро!» — слова эти, став девизом всей жизни, принадлежат доктору Гаазу. Современник Пушкина и Гоголя, сподвижник митрополита Филарета (Дроздова) и военврач в армии Кутузова, Фридрих Йозеф Гааз родился в Германии, принадлежал католической церкви, но чудеса бескорыстного служения явил именно в России, где народная молва еще при жизни объявила его «святым доктором».
Как Фридрих Йозеф стал Федором Петровичем
«В Москве жил один старик, один «генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем; он всю жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок генерал». Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно; являлся, проходил по рядам ссыльных... останавливался перед каждым, каждого расспрашивал о его нуждах, наставлений не читал. звал всех «голубчиками». Он давал деньги, присылал необходимые вещи. приносил иногда душеспасительные книжки и оделял ими каждого грамотного. Он говорил с ними, как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца. Дошло до того, что его знали по всей России, то есть все преступники». Так, с документальной точностью, отразив даже нотку иронии, какую иные из современников испытывали к предмету описания, Гааза представил Достоевский в третьей части романа «Идиот». Имен автор не называл, к моменту выхода книги доктора уже 20 лет как не было в живых, однако причудливый образ ни для кого не остался тайной.
Фридрих Йозеф Гааз родился 24 августа 1780 года в Бад-Мюнстерайфеле близ Кельна в Германии. В 15 лет окончил католическую школу, в 17, досрочно, — Йенский
Саша
КАннонЕ
университет, где обучался математике и философии у самого Шеллинга, в 20 получил медицинское образование и приобрел практику в Вене, став вскорости известным специалистом по глазным болезням. В столице Австрии случай свел его с русским посланником князем Репниным, которого он спас от слепоты, и тот зазвал доктора в Москву, посулив ему обширную практику. Так, в 1802 году Фридрих Йозеф оказался в России.
Гааз получил не только практику, но и место терапевта в трех московских больницах — Павловской, Староекатерининской и Преображенской. Вскоре слухи о нем достигли высочайших ушей. В 1806 году личным указом императрицы Марии Федоровны он был пожалован орденом Святого Владимира и «определен в Павловской больнице над медицинской частью главным доктором».
В 1809-1810 годах Гааз дважды побывал на Кавказе, где изучил уже известные минеральные ключи и обнаружил новые. Собранные сведения он изложил в небольшом трактате «Мое путешествие на Александровские воды», с которого, собственно, и началось освоение источников и образование вокруг них городов-курортов. Впоследствии этот период истории Кавминвод назвали Петровско-Гаазовским (первым обратил на них внимание Петр I). Источник №23 в Ессентуках до сих пор носит имя открывшего его немца.
В начале 1810-х дела Гааза идут в гору. Он — надворный советник, у него дом в Москве, картинная галерея, собственный выезд цугом (подарок влиятельных друзей) и подмосковное имение с суконной фабрикой. Но наступил грозный 1812 год. Получив известие о болезни родителей, Гааз отправился в Германию. Однако узнав, что Наполеон объявил войну России, вернулся и пошел врачом в армию Кутузова. Он лечил раненых под Смоленском и при Бородино, с войсками дошел до Парижа, и лишь на обратном пути вновь оказался в Бад-Мюнстерайфеле.
Два месяца доктор провел у постели отца, собственной рукой закрыл глаза его и засобирался в обратный путь. Близкие оставляли его на родине, но он возразил, что его родина отныне Россия.
В Москву доктор вернулся в 1813 году, и уже не Фридрихом Йозефом, а «Федпетровичем», как нарекли его москвичи. До сих пор Гааз едва понимал по-русски, изъясняясь на немецком и латыни. За время похода он так освоил новый язык, что не только говорил на нем, но даже поправлял русских собеседников. Москвы он уж больше не покидал.
Главврач Москвы
К началу 1820-х «Федпетрович» становится известнейшим в столице персонажем, и ни одно значимое предприятие в области медицины не обходится без его участия. В 1825 году военный генерал-губернатор Москвы князь Дмитрий Голицын поручил доктору пресечь эпидемию тифа в Губернском тюремном замке (ныне Бутырская тюрьма), и когда тот справился с задачей, представил его к должности штадт-физика Медицинской конторы — главного врача Москвы. Гааз долго отказывался, но в конце концов принял предложение и со всей немецкой энергией и педантизмом взялся за переустройство медицинского дела столицы. В течение года он навел чистоту в больницах, починил аптекарские склады и официально зачислил
в их штат кошек, избавивших помещения от мы шей и крыс. При этом сам доктор оставался в штате недолго. Главной напастью медицинских учреждений того времени были вовсе не крысы, а тотальное воровство.
Спустя год административное рвение нового штадт-физика стало помехой для его подчиненных, и хотя многие перестройки Гааз осуществлял за собственный счет, а от положенных2225 руб. в год оклада и квартирных отказался в пользу своего предшественника на этом посту, на него посыпались доносы. Начались тяжбы, Федор Петрович уволился, суды, в которые его втянули, длились еще 10-12 лет. Все их он выиграл.
В 1830 году Федор Петрович спасает Москву от азиатской холеры, известной, в частности, по описаниям Пушкина, которого она несколько месяцев держала в болдинском карантине. Гааз вошел во временный Медицинский совет под председательством губернатора Голицына. Все время эпидемии совет собирался в доме градоначальника ежедневно, а то и дважды в день. Не оставляя своей повседневной работы в других больницах и прием пациентов на дому, доктор принимал участие в его заседаниях, а также выполнял обязанности инспектора временного холерного лазарета и заведовал регистрацией заражений в Москве. В иные месяцы их насчитывали до 5000 случаев. Но, произведя колоссальные
Празднование 100-летия памятника доктору Гаазу у бывшей Полицейской больницы в Москве.
опустошения в столице, за ее пределы болезнь не распространилась.
Входе второй эпидемии 1847-1848 годов, сопровождавшейся «холерными бунтами», по просьбе следующего московского головы графа Закревского, доктор еще и разъезжал по городу, развеивая слухи, что-де «начальство и лекари специально насаждают болезнь». Закревский не жаловал Гааза, но, признавая его авторитет, понимал, что он один сумеет вразумить толпу ввиду угрозы волнений.
«Святой доктор» не боялся проникать в самые зараженные районы, общался с больными, не только оказывая им медицинскую помощь, но и принося духовное утешение. И опасность щадила его, обходила стороной.
Почему у доктора никогда не было денег
В 1840 году московский губернатор Сенявин предложил Гаазу возглавить Екатерининскую больницу. Заступив на должность, он принимается за ее ремонт, сооружение водопровода и обустройство больничного двора. Средств выделяли мало, и, кроме отпускаемых сумм, в ходе работ Гааз тратил собственные накопления. Впоследствии в своем духовном завещании он напишет: «Я часто удивлялся, что, приобретая иногда деньги, имевши тогда практику, не расходуя на себя ничего особенного, я все находил себя без денег». Впрочем, деньги были важны для него лишь постольку, поскольку они могли служить ближним.
В последний раз Федор Петрович отказался от денег в 1850 году. Обсуждая проект новых штатов тюремных больниц, Тюремный комитет положил увеличить его оклад
с 514 до 1000 руб. в год. Доктор подал письменное мнение: «Насчет прибавления жалования служащим в больницах согласен, но не желаю сам пользоваться им. Имею честь изъясниться, что, размышляя о том, что мне остается только мало срока жизни, решился не беспокоить комитет никакими представлениями сего рода». В то время Федор Петрович жил на казенной квартире, носил драную волчью шубу и ездил на лошадях, предназначенных для бойни. Он специально выбирал таких: другие были не по карману.
Будучи столь небрежен к деньгам, доктор был крайне неаккуратен в финансовой отчетности. Испрашивая очередную сумму, он писал примерно так: «Мне кажется, мне она полагается, а буде что-то окажется сверх меры, я все верну из своих средств». Начальство сердилось на такие объяснения, но зная кристальную честность Гааза и в глубине души почитая его чудаком-фанатиком, спускало ему с рук. Известны также истории, как Федор Петрович подбрасывал кошельки на улице — точь-в-точь как Святитель Николай Мирликийский. Он делал это тайно, но несколько раз был узнан благодаря высокому росту (185 см) и той самой шубе.
Больница для всех
Доктору Гаазу принадлежит еще одно серьезное начинание в области общественной медицины России — создание службы неотложной помощи. Еще в 1825 году Федор Петрович пытался открыть лечебное заведение для внезапно заболевших людей. Однако осуществить этот замысел ему удалось лишь два десятилетия спустя. Сравнительно с первоначальным планом позднейший оказался расширенным. Теперь он мечтал о лечебном учреждении для всех пациентов, не способных рассчитывать на место в обыкновенной палате: неимущих, бездомных, бывших заключенных. Доктор и так оказывал им помощь — без-воздмездно, размещая их тайком от начальства во вверенных ему лазаретах и даже у себя дома.
Между тем в конце 1844 года во временное распоряжение Екатерининской больницы поступил казенный дом близ Покровки. Гааз воспринял это как дар свыше. Ни перед кем не отчитываясь, он стал принимать туда бесприютных и постепенно, слезами и унижениями перед начальством, добился негласного узаконения нового лечебного заведения. Так, без официального соизволения, благодаря одному лишь самочинству «Федпетровича», 2 мая 1845 года больница для бесприютных начала свою деятельность. Это было необыкновенное заведение. В него принимали бродяг, обмороженных, пострадавших в дорожных происшествиях, сирот, нищих. Оказав помощь, их не выставляли на улицу, но оплачивали дорогу домой, пристраивали на службу или в богадельни. В больнице действовал негласный устав трезвости, за хулу и ложь штрафовали как сотрудников, так и пациентов с их посетителями. Сразу по открытии ее назвали Полицейской, потом переименовали в Александровскую
(в честь императора Александра III), но до начала XIX века москвичи называли ее Газовской. Федор Петрович стал ее старшим врачом и занял в ней маленькую квартирку из двух комнат (дом, имение и фабрика к тому времени давно проданы, а вырученные средства пущены на дела благотворительности).
Как Федор Петрович оказался в тюремном комитете
Великое служение Федора Гааза началось в 1828 году, когда он вошел в состав Попечительского о тюрьмах комитета. Его возглавляли столичный генерал-губернатор Дмитрий Голицын и митрополит Московский Филарет (Дроздов). Гааз занял должности секретаря комитета и главного врача московских тюрем.
Положение в российских пенитенциарных учреждениях в середине XIX века было плачевным. Автор биографического этюда о Гаазе и статьи о нем в энциклопедии Брокгауза и Эфрона юрист Анатолий Федорович Кони характеризует его так: «Даже в столицах полутемные, сырые, холодные и невыразимо грязные тюремные помещения были свыше всякой меры переполнены арестантами. Отделение мужчин от женщин осуществлялось очень неудачно; дети и неисправные должницы содержались вместе с проститутками и закоренелыми злодеями. Все это тюремное население было полуголодное, полунагое, лишенное почти всякой врачебной помощи. В этих школах взаимного обучения разврату и преступлению господствовали отчаяние и озлобление, вызывавшие крутые и жестокие меры обуздания: колодки, прикование к тяжелым стульям, ошейники со спицами, мешавшими ложиться и т.п.».
Ежегодно через столицу проходили 4500 каторжных и столько же бродяг, отправляемых к месту жительства. «Препровождение ссыльных в Сибирь совершалось на железном пруте, продетом сквозь наручники скованных попарно арестантов, — продолжает А.Ф. Кони. — Подобранные случайно, без соображения с ростом, силами, здоровьем и родом вины, ссыльные, от восьми до 12 человек на каждом пруте, двигались между этапными пунктами, с проклятиями таща за собою ослабевших в дороге, больных и даже мертвых».
Шли по три часа кряду с перерывами по 10 минут. В день проделывали от 15 до 25 км. Весь путь до места заключения занимал от трех до шести лет (в срок наказания они не входили). Наконец, ни в тюрьмах, ни на этапах преступников не кормили. Еду приносили родственники или давали сокамерники.
Столкнувшись с этим впервые, Гааз испытал душевное потрясение. Отныне все его мысли и попечения были направлены на изменение этого устройства. За 23 года своего секретарства из 243 заседаний комитета Федор Петрович пропустил всего одно — и то накануне кончины, когда он сам был тяжело болен.
В Москве в ту пору было пять тюрем. Свои реформы доктор начал с переустройства Владимирской пересыльной, что на Воробьевых горах. В ней содержались заключенные из
Доктору Гаазу принадлежит серьезное начинание в общественной медицине России — создание службы неотложной помощи.
Великое служение доктора Гааза началось в 1828 году, когда он вошел в состав Попечительского совета о тюрьмах комитета. На фото: Бутырская тюрьма в Москве.
ФОТОСОЮЗ
Хоронили доктора Федора Петровича Гааза на казенный счет — своих денег у него не осталось.
23 российских губерний, которые проводили здесь два-три дня и затем отправлялись во Владимирскую губернию. Гааз продлил это пребывание до недели, расширил бараки, снабдил их системой отопления, ввел раздельное проживание заключенных сообразно их полу, возрасту и тяжести преступления. В камерах не было спальных мест, арестанты отдыхали на полу. Доктор установил нары, снабдил их матрасами и подушками и распорядился набивать их балтийскими водорослями, обладающими бактерицидными свойствами. При тюрьме доктор устроил больницу на 120 мест с трехразовым питанием и маленькую церковь.
Другим триумфом Федора Петровича стала отмена арестантского прута. День, когда это произошло, 8 апреля 1829 года, он назвал «счастливейшим в своей жизни». Победа эта далась ему относительно легко: в те годы во главе Москвы еще стоял знаменитый Дмитрий Голицын, любивший Гааза и от всей души сорадевший его начинаниям. С доктором и митрополитом Филаретом они обращались к Николаю I и даже писали прусскому королю, брату императрицы Александры Федоровны, чтобы тот повлиял на государя. В результате совместных усилий в Москве и Московской губернии прут был заменен на цепь.
Опасаясь «недобросовестных и равнодушных рук», Гааз провожал каждый этап лично. Женщин и престарелых он не позволял заковывать вовсе, недужных и павших духом оставлял до выздоровления в тюрьме, снабжал заключенных книжками, которые писал сам и издавал вместе со своим другом, известным петербургским негоциантом и благотворителем Мерилизом, настоял на отмене бритья половины головы женщинам и ссыльным, добился перестройки московского Губернского тюремного замка и сам разработал его план. Согласно ему, в центре тюрьмы помещалась церковь, а камеры располагались так, чтобы их обитатели могли слушать и наблюдать службу. Во дворе и вокруг замка были посажены первые в Москве сибирские тополя, очищающие воздух, при тюрьме открылись мастерские для заключенных (в том числе мебельная, которая действует по сей день), а также школа для их детей и дешевые квартиры для близких.
На деньги купца Рахманова доктор устроил Рогожский полуэтап, где каторжные могли отдохнуть на выходе из Москвы. Тогда же вдоль дороги были возведены навесы, под которыми арестанты могли укрыться от непогоды. Еще один друг Гааза, булочник Филиппов, пек по его просьбе для ссыльных свои знаменитые калачи. На них шла лучшая мука, они не портились, и их хватало на добрую часть пути. Почин прижился. Вслед за Филипповым хлеба для «несчастненьких» стали привозить другие московские хлебопеки, купцы и простые горожане. Об этом вспоминает Владимир Гиляровский в книге «Москва и москвичи».
Будучи не в силах исполнить все просьбы, в 1834 году Федор Петрович настоял на учреждении комитета «справщиков» по арестантским
\ ОБЩЕСТВО \
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / № 3 (119) 2012
101
делам, и, когда те, по выражению А.Ф. Кони, «очень скоро охладели к этой обязанности», в течение 20 лет «один за всех хлопотал по судам, канцеляриям и полицейским участкам». В архивах московского Тюремного комитета сохранилось 142 предложения Гааза о пересмотре дел или смягчении наказания. Рассказывают, что раз, при посещении Николаем I Тюремного замка, доктор пал на колени перед государем, умоляя о прощении 70-летнего ссыльного, оставленного им по болезни и дряхлости в Москве, и не вставал, пока не получил для него помилования.
Многие арестанты из крепостных были сосланы по распоряжению помещиков. Иногда они следовали с детьми, иногда родители шли в Сибирь одни. С 1830 по 1853 год по ходатайству доктора было выкуплено 74 взрослых осужденных и безвозмездно отпущено 200 детей.
Такое отношение к ссыльным производило чудеса. Преступники меняли образ жизни и ступали на путь исправления.
Врач и святитель
Врача и митрополита Филарета (Дроздова) связывали особые отношения. Поначалу они не ладили. Известен случай, когда на одном из заседаний комитета доктор вступался за всех подряд, и святителю наскучили его не всегда обоснованные просьбы. «Вы все говорите, Федор Петрович, о невинно осужденных, — молвил митрополит. — Таких нет. Если человек подвергнут каре, значит, есть за ним вина». Гааз взвился: «Да вы о Христе позабыли, владыко!» Все замерли. Но митрополит, выдержав паузу, ответил: «Нет, Федор Петрович. Когда я произнес поспешные слова, не я о Христе позабыл — Христос меня позабыл!..» Сказав это, митрополит благословил всех и вышел.
С этого дня началась дружба между святителем и врачом.
Как-то, в очередной раз отказав доктору в замене тяжелых кандалов, министр заметил, что «они сносны, к тому же металл делается теплым и зимой согревает арестантов». Ничтоже сумняшеся, доктор отвечал: «А вы
попробуйте, поносите их на себе». И тюремному начальству Федор Петрович был как кость в горле. Оно строчило кляузы, а однажды даже затеяло уголовное дело, обвиняя доктора в организации побега. Если бы не заступничество митрополита, Гааз мог оказаться за решеткой. Святитель ходатайствовал за доктора перед государем, погашал жалобы: после смерти Голицына он был единственным заступником Гааза перед властью.
Федор Петрович всю жизнь хранил верность католическому вероисповеданию, посещал службы в соборе Петра и Павла каждый день. При этом он любил и православные храмы, а в день русской Пасхи христосовался со всеми, включая обитателей тюрем, которых он одаривал яйцами и куличами. Митрополит Филарет часто навещал доктора в его квартире при Полицейской больнице и, зная тягу его к православию, приносил освященные просфоры, толковал о вере. Когда Гааз был при смерти, главный священник Полицейской больницы о. Алексий Орлов обратился к святителю: можно ли служить за католика? «Бог благословил молиться за всех живых», — ответил митрополит.
Доктор умирал при открытых по его желанию дверях в окружении друзей. Семьи у него не было — всего себя он посвятил людям. Рассказывают, что, когда приехал святитель, Гааз диктовал духовное завещание. Митрополит прочел первый лист: «Я все размышляю о благодати, что я так покоен и доволен всем, не имея никакого желания, кроме того, чтобы воля Божия исполнилась надо мною». Владыка перекрестил умирающего и произнес: «Господь благословит тебя, Федор Петрович. Истинно писано здесь, благодатна вся твоя жизнь, благодатны твои труды. В тебе исполняется реченное Спасителем: «Блаженны кроткие. Блаженны алчущие и жаждущие правды. Блаженны милостивые. Блаженны чистые сердцем. Блаженны миротворцы.» Укрепись духом, брат мой Федор Петрович, ты войдешь в Царствие Небесное.»
Гааз умер 16 апреля 1854 года. Хоронили его на казенный счет — своих денег у него не было. В последний путь «старичка генерала» провожали более 20 тыс. человек — из 170 тыс. всего населения Москвы.
В 1834 году Федор Петрович настоял на учреждении комитета «справщиков» по арестантским делам.
