CC BY
105
О.Б. Купцова
Купцова Ольга Борисовна — кандидат юридических наук, доцент кафедры теории и истории государства и права Нижегородской академии МВД России
Юридические конструкции как феномены языка права
Основоположник школы конструктивной юриспруденции Р. Иеринг, раскрывая сущность юридической конструкции, отмечал, что она является пластическим искусством юриспруденции1. В течение длительного времени данная сфера научного исследования многих ученых-правоведов остается актуальной и требующей всестороннего осмысления.
Иеринговская трактовка юридических конструкций является достаточно широкой, включающей и понятия, и теории, и положения закона, и иные подобные явления. Несмотря на длительный период времени, прошедший после создания данной работы, однозначного устоявшегося определения данного понятия так и не сложилось. Тем не менее, в современной юридической мысли традиционно существуют два основных подхода, в соответствии с которыми ведется речь о широком и узком понимании юридической конструкции. В соответствии в первой точкой зрения в качестве юридических конструкций рассматриваются практически все правовые явления, имеющие определенную структуру и строение. В соответствии с узким значением юридическая конструкция — это средство правотворческой техники, которое представляет собой логическое построение нормативного материала в рамках какой-либо модели2.
Несмотря на поливариантность подходов к пониманию данного явления, юридические конструкции занимают свое особое место в правовой реальности. Одной из значимых работ в данном направлении является исследование А.Ф. Черданцева, который представлял юридическую конструкцию как модель урегулированных правом общественных отношений или отдельных элементов, служащих методом познания права и общественных отношений, урегулированных им»3. Постулируя некоторые положения доктринальных юридических исследований, еще раз обратимся к мнению этого ученого, который отмечал, что в зависимости от обращения к соответствующим функциям следует выделять нормативные и теоретические юридические конструкции. Первые находят определенное закрепление и выражение в нормах права, вторые используются правовой наукой в качестве метода исследования. В целом ряде исследований указанная позиция как получала поддержку, так и подвергалась критике.
Вместе с тем, опираясь на труды, обобщающие опыт правовой доктрины, следует отметить, что между нормативной юридической конструкцией и юридической теоретической конструкцией нет грани, которая бы полностью отделяла одну от другой. Нормативная юридическая конструкция может находить свое выражение в конструкциях юридической науки, и, наоборот, конструкции юридической науки могут превратиться в юридические конструкции. В большинстве случаев те и другие совпадают4.
Целый ряд современных преобразований государственно-правового характера свидетельствует о том, что юридические конструкции активно развиваются. Так, например, в ходе обновления законодательной базы в отечественном праве появляется множество новых юридических конструкций. Ряд их был разработан применительно к социально-экономическим условиям постсоветской России, в том числе, на базе ранее функционировавших в дореволюционном российском праве. Другие конструкции были заимствованы из правовых систем иных стран. Наконец, интеграция России в мировое сообщество сделала неизбежным проникновение в отечественную правовую систему и международноправовых конструкций. Это, а также многие другие обстоятельства, предопределяет необходимость проявления особого внимания к той материи, с помощью которой создаются и закрепляются юридические конструкции — языковому выражению правовой действительности.
В одном из аспектов понимания язык права возникает как функциональная трансформация нормативных высказываний доправового социального регулирования и представляет собой социальноисторически обусловленную систему способов и правил словесного выражения понятий и категорий, выработанных и применяемых в целях правового регулирования поведения субъектов общественных
1 Иеринг Р. Юридическая техника. — СПб., 1905. — С. 63—67.
2 См. подробнее: Чевычелов В.В. Юридическая конструкция (проблемы теории и практики): Дис... канд. юрид. наук. — Н. Новгород, 2005. — С. 11—53.
3 ЧерданцевА.Ф. Логико-языковые феномены в юриспруденции. — М., 2012. — С. 228.
4 Чевычелов В.В. Юридическая конструкция (проблемы теории и практики): Дис... канд. юрид. наук. — Н. Новгород, 2005. — С. 81—83.
отношений1. Таким образом, можно утверждать, что язык выступает как средство воплощения права, причем единицы языка права адаптируются к потребностям существования правовой информации и ее развития. Конструктивность в сфере языкового изложения является неотъемлемой его характеристикой.
В лингвистике и юриспруденции о своеобразии юридического языка говорят, характеризуя, как правило, тексты правовых актов, приемы законодательной техники, то есть при рассмотрении тех жанров, в которых наиболее ярко проявляются черты официально-делового стиля. При этом одни авторы оперируют понятием «язык права», другие говорят о «языке закона», третьи отмечают существование «юридического языка» (сторонники выделения юрислингвистики как направления лингвистических исследований). Также ведут течь о языке законодательства, употребляют понятия «правовой язык», «язык юриспруденции», «язык юристов»2. Поливариантность трактовок данного понятия не случайна и отражает сложность, многоаспектность и недостаточную изученность рассматриваемого феномена.
Вместе с тем, есть основания полагать, что существуют достаточные основания для употребления понятия «язык права», учитывая его особенности как самостоятельного феномена. Причем в основе его понимания лежит определенный тип словоупотребления, отражающий правовую информацию. Н.В. Власенко разделяет два ключевых понятия: «правовой язык» и «язык закона». Первый термин наиболее общий, под ним понимается весь словарный запас языка юриспруденции. По сути дела — это вся система словосочетаний (включая термины и понятия), которыми оперирует право во всех его проявлениях. Сюда включается язык нормативно-правовых актов, примыкающая к нему система терминов индивидуальных актов, юридические профессионализмы, «доктринальный юридический язык, юридические жаргонизмы». Второе понятие — «это лексикон нормативных правовых актов и актов официального толкования3.
Язык права обладает своей специфической терминологией, закрепляющей определенные правовые явления, а также устойчивыми словосочетаниями. При этом моделирование правовых явлений, в том числе получающих непосредственное закрепление в текстах правовых актов, осуществляется посредством формирования ряда юридических конструкций. Причем зачастую на этот процесс накладывают отпечаток тенденции историко-правового развития. Так, А.Н. Шепелев справедливо отмечает, что «первые нормативные представления формировались и фиксировались в слове в виде совокупности человеческих требований к природному и социальному миру — к тому, каким он должен быть. Обычные правила поведения человека в обществе складывались на основе некоторых стереотипов, выработанных в ходе совместной сознательной деятельности людей, целенаправленно преобразующих окружающую среду в соответствии со своими потребностями и интересами. Чтобы адекватно выразить необходимые для этого понятия, понадобилась общеупотребительная, несложная для восприятия словесная форма, которая могла прояснить конкретную ситуацию и побудить людей к определенным действиям. Выраженные в слове, социальные правила поведения становились неотъемлемой частью индивидуального и коллективного сознания»4. Продолжая мысль автора, следует отметить, что выраженные в правовой форме явления стали приобретать модельный характер.
Определенную демонстрацию отмеченных положений дает исследование этимологии слова ius и конструкций, возникающих на основе его первоначальной смысловой нагрузки. Проблема понимания древнейшего ius и его соотношения с lex весьма активно обсуждалась в середине XX века. Как отмечает Л.Л. Кофанов, традиционная этимология, предложенная Т. Моммзеном, состоит в том, что термин ius этимологически связан с глаголом iubere5. Отсюда следует вывод, что ius publicum6 изначально было равнозначно или почти равнозначно понятию iussum populi7 и соответственно близко по своей сути к определению закона. Вместе с тем, следует отметить, существуют значимые аргументы в пользу тесной связи архаического ius с религиозной сферой, которые основываются на вполне очевидной связи ius с глаголом iurare8, а также с древнейшей клятвой Юпитера — ius iurandum per lovem lapidem9. Таким образом, можно проследить связь термина ius и производных от него слов с религией.
1 См.: Шєпєлєв A.H. Язык права как самостоятельный функциональный стиль: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Тамбов, 2CC2. — С. 9.
2 См. подробнее: Mypaвьeвa A.A. Текст права в культурно-речевом аспекте: Дис... канд. филол. наук. — М., 2CC6. — С. 19—2C.
3 См.: BnaceHKo H.A. Язык права: Монография. — Иркутск, 1997. — С. 14.
4ШєпєлєвA.H. Язык права как самостоятельный функциональный стиль: Автореф. дис. канд. юрид. наук. — Тамбов, 2CC2. — С. 12.
5 Приказывать (лат.).
6 Публичное право (лат.).
7 Приказ народа (лат.).
8 Клясться, присягать (лат.).
9 См. подробнее: Koфaнoв Л.Л. Lex и ius: возникновение и развитие римского права в VIII—III вв. до н. э. — М., 2CC6. — С. 181 — 19C.
3SG
Юридическая техника. 2G13. М 7 (ч. 2)
Изложенное позволяет утверждать, что юридические конструкции дают возможность структурировать и формировать язык права.
Вместе с тем, следует учесть мнения ученых, которые подчеркивают, что язык права надо рассматривать не только в статике, но и в динамике. В поддержку данной позиции отметим слова Д. Валдеса, который считает, что право стабильно или динамично в той же мере, что и язык, в котором оно выражается. Есть установления, пребывающие неизменными, есть эволюционирующие, многие порождаются новыми реальностями1. Неизменными можно считать некоторые конструкции прав человека, к эволюционирующим отнести конструкцию собственности. Новой можно считать теоретическую конструкцию нормативного правового акта в электронной среде, разработанную профессором В.Б. Исаковым2, которая, стоит полагать, имеет все основания стать нормативной.
Динамические конструкции, несмотря на меньшую их распространенность, также играют особую роль в механизме правового регулирования. Так, например, процессуальные правовые позиции могут как содержаться в мотивировочной части постановления Европейского суда по правам человека, так и представлять собой последовательность процессуальных действий или алгоритм, который пронизывает осуществление всех стадий судебного постановления. В качестве примера последнего вида можно привести алгоритм применения статьи 8 Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 года. Во-первых, Суд определяет, идет ли речь в деле о правах, гарантируемых указанной статьей. Во-вторых, был ли факт вмешательства в данные права и в какой форме это вмешательство осуществилось. В-третьих, соответствует ли вмешательство, осуществленное публичными властями, закону. В-четвертых, преследовало ли вмешательство законную цель. В-пятых, было ли вмешательство необходимым в гражданском обществе3.
Нельзя обойти вниманием такую специфическую черту языка права, как использование латинской терминологии и фразеологии. Д. Валдес акцентирует внимание на том, что в широком смысле язык права — самый общий и самый древний из всех существующих. Тем не менее, латынь по-прежнему используется в некоторых юридических формулировках. Юридическая латынь представляет собой своего рода lingua franca4, язык, сохраненный юридической практикой в значительной части мира5. Продолжая мысль автора, следует подчеркнуть, что посредством такой формы закрепляется ряд юридических конструкций.
Например, в постановлениях Европейского суда по правам человека содержатся словосочетания, которые обозначают определенные конструкции данного судопроизводства. В качестве наиболее распространенных среди них можно отметить следующие: habeas corpus6,ratione temporis7, ratione loci8, ratione personae9 и другие. Так, например, ratione temporis обозначает систему установлений определения сроков подачи жалобы в Европейский суд по правам человека. Факты, послужившие основанием для обращения, должны произойти после ратификации государством Конвенции, но не позднее 6 месяцев с момента исчерпания заявителем всех средств внутригосударственной правовой защиты по рассматриваемому спору. Ratione loci — это формула принципа, обозначающего, что государства могут быть привлечены к ответственности лишь за те нарушения, которые произошли на подчиненных им территориях10. Ratione personae — это установлений определения круга лиц, имеющих право на подачу индивидуальной жалобы в Европейский суд по правам человека.
Таким образом, существует целый ряд аспектов взаимовлияния и взаимообусловленности языка права и юридических конструкций. Последние являются своеобразными моделями языкового выражения правовых явлений и отражают его специфику и тенденции развития.
1 См.: Валдес Д. Язык права и право языка. — М., 2008. — С. 26.
2 См.: Исаков В.Б. Официальное электронное опубликование как необходимая предпосылка для перехода к системе непрерывной кодификации // Кодификация законодательства. — Н. Новгород, 2009. — С. 254—262.
3 См.: Лаптев П.А. Правовая система России и европейские правовые стандарты // Отечественные записки. — 2003. — № 2. — С. 150—151.
4 Франкское наречие (лат.). В переносном смысле означает смешанный или универсальный язык.
5 Валдес Д. Язык права и право языка. — М., 2008. — С. 26.
6 Ты можешь иметь тело неприкосновенным, то есть располагать собой (лат.). Это обозначение судебного приказа, выдававшегося на предмет немедленного освобождения от незаконного лишения свободы.
7 В разумные сроки (лат.)
8 В разумном месте, на основании места (лат.)
9 На основании лица (лат.)
10 Однако это не исключает возможности того, что произошедшие за пределами территории государства нарушения могут стать основанием для разбирательства жалобы против него в Европейском суде по правам человека.
