CC BY
304
С.В. Поленика
Поленина Светлана Васильевна — доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, главный научный сотрудник сектора теории права и государства Института государства и права Российской академии наук
Юридическая техника и правовая технология: теория, практика, преемственность1
История юридической техники как совокупности способов и средств оформления нормативных правовых актов независимо от приемов их закрепления и тем самым доведения до сведения заинтересованных лиц — адресатов: на камнях, металлических, деревянных или иных таблицах, на папирусах, бумаге либо электронных носителях уходит корнями в седую древность.
В этих условиях естественно, что как бы не называлась такого рода деятельность лиц, условно именуемых нами «законотворцами» (в кавычках или без них), вопрос о характере этого вида деятельности, ее содержании, оформлении, не говоря уже о наименовании, неоднократно вновь и вновь становился и становится предметом дискуссий в среде заинтересованных лиц, круг которых из века в век все более расширяется, а ныне по мере формирования в той или иной стране гражданского общества — и в его масштабах.
В современных условиях есть все основания рассматривать широкое использование правил юридической техники, апробированных мировым правотворческим опытом и обоснованных юридической наукой, как закономерность и требование, предъявляемое к самой правотворческой деятельности. Более того, жизнь неоднократно показывала, что недоучет принципов и требований юридической техники в процессе законотворчества приводит к снижению качества и эффективности не только самих законов, но и всей совокупности издаваемых на их базе подзаконных нормативных правовых актов, а в результате — к издержкам и ошибкам не только в ходе правотворческой, но и в процессе осуществления иных форм юридической деятельности2.
Более того, по мнению ряда авторов, в частности A.C. Пиголкина, технико-юридические правила правотворчества с полным основанием могут трактоваться в качестве одного из достижений мировой цивилизации3.
Тем более велика роль юридической техники в реалиях современной России, принимая во внимание широкое внедрение во все сферы хозяйственной, социальной и даже политической жизни страны рыночных отношений, обострения межнациональных отношений и не всегда реализуемых на практике попыток претворения в жизнь конституционных требований построения в Российской Федерации правового, социального и демократического государства. Все это вызвало, помимо прочего, рост в течение последних двадцати лет не только темпов законотворчества на федеральном и региональном уровнях, но и многократное увеличение числа и объема действующих федеральных и региональных законов и подзаконных актов, а следовательно, потенциальной возможности их внутренней противоречивости и рассогласованности.
Естественно, что Владимир Константинович Бабаев, творчеству которого посвящена нынешняя Международная научно-практическая конференция «Преемственность в праве : доктрина, российская и зарубежная практика, техника», являясь уникальным специалистом в области столь специфического правового института как презумпция в праве, неоднократно поднимал в своих трудах проблему надлежащего, а следовательно и эффективного оформления презумпций в законах и подзаконных актах нашей страны — СССР и Российской Федерации. Другими словами, вопросы юридической техники как важной структурной части процесса правотворчества и правоприменения постоянно находились в поле пристального внимания профессора В.К. Бабаева как ученого.
Обращаясь к событиям сегодняшнего дня, есть все основания считать, что без соблюдения требований юридической техники едва ли может быть претворена в жизнь экономико-технологическая, социо-культурная, политико-правовая модернизация, выдвинутые руководством страны в качестве стратегии развития Российской Федерации и основного направления внутренней и внешней политики нашего государства на современном этапе.
1 Работа написана при информационной поддержке компании «КонсультантПлюс».
2 См.: Поленина С.В. Качество закона и эффективность законодательства. — М., 1993.
3 См.: Законотворчество в РФ: Научно-практическое и учебное пособие // Под ред. A.C. Пиголкина. — М., 2000. — С. 241.
На протяжении длительного времени правовой статус юридической техники в системе отраслей и институтов права и законодательства не имел четкой «прописки». Как правильно отметил В.М. Баранов, юридическую технику традиционно рассматривали, да и до сих пор многие рассматривают сугубо в инструментальном ключе1. И это отражалось и отражается на том месте, которое исследователями отводилось юридической технике в системе науки «Юриспруденция» и особенно в учебном процессе правовых вузов.
Весьма категоричен, как известно, в этом вопросе был А.М. Васильев, который, анализируя правовые категории, пришел к выводу, что юридическая техника не относится к теории государства и права, не входит в ее предмет2. Такое суждение маститого автора фактически выводило юридическую технику не только за пределы теории государства и права, но по существу и юриспруденции как науки в целом, несмотря на внутреннюю логическую парадоксальность подобного утверждения. Ведь речь идет в конечном счете не просто о «технике», то есть аккумуляции операций, практически полезных для достижения конкретных целей, а о технике именно «юридической».
Неопределенность положения юридической техники в структуре отраслей права и законодательства Российской Федерации не могла не повлиять отрицательно и на ее место среди преподаваемых будущим юристам учебных дисциплин, а также на число отводимых для этой цели учебных часов.
В конечном счете наиболее «пострадавшей» по этим причинам оказалась существенно возросшая в условиях рыночной экономики в количественном отношении и по числу поступивших на книжный рынок работ индивидуальных и коллективных авторов учебная литература именно по теории государства и права. И это не случайно, поскольку при отсутствии официально утвержденных стандартов учебных пособий включение либо отсутствие в учебнике раздела, посвященного юридической технике, по существу оставалось на усмотрение автора , а в коллективных работах — также и ответственного редактора.
Весьма показательным в этом смысле может служить сопоставление вышедших в одном и том же году — 2007 — в Москве при участии и под редакцией профессора М.Н. Марченко двух учебных изданий, написанных во многом совпадающими коллективами исследователей, включая и автора настоящей статьи. В первом из них — учебнике «Проблемы теории государства и права» (объемом около 50 п.л.) вопросы юридической техники вообще обойдены молчанием. В отличие от этого во втором томе трехтомного академического курса «Общая теория государства и права» проблемам юридической техники посвящена написанная Д.А. Керимовым специальная глава под названием «Законодательная техника».
Думается, что ответ на вопрос о причинах столь разного подхода авторских коллективов к проблеме включения либо невключения в учебные издания по теории государства и права раздела, посвященного юридической технике, связан не только с существенным различием в объеме названных учебников.
Главное состоит, на наш взгляд, в незавершенности проводимого специалистами в области науки «Теория государства и права» анализа теоретических и практических аспектов юридической техники в их связи с сущностью и оптимизацией значительной части общетеоретических правовых институтов.
Наиболее заметны в этом плане различия в самом определении понятия «юридическая техника». Такие различия в науке весьма многочисленны и в основном они зависят от того, выдвигается ли исследователем на первый план задача создания при помощи средств и приемов юридической техники оптимальных с точки зрения доступности и точности их понимания законов и иных нормативных правовых актов либо об их качественном применении на практике.
Самым кратким и точным, но именно в силу своей кратости недостаточно полным можно считать определение юридической техники, предложенное А.С. Александровым — специалистом в области уголовного процесса Нижегородской академии МВД России. По мнению А.С. Александрова, юридическая техника — это техника коммуникации в юридической среде3.
Значительная часть предлагаемых в науке определений юридической техники связана так или иначе с понятием правотворчество, понимаемым в широком смысле этого слова, то есть как процесс создания не только законов и иных нормативных правовых актов, но и как способы и приемы их консолидации, унификации, систематизации и даже кодификации.
Способствуют разнобою в предлагаемых исследователями определениях юридической техники также существующие в юридической науке различия в правопонимании, а также неоднозначность вызванного этим обстоятельством подхода многих юристов к обособлению не имеющей каких-либо
1. См.: Баранов В.М. О качестве изложения проблем юридической техники в вузовской учебно-методической литературе по теории государства и права постсоветского периода // Юридическая техника: Ежегодник. — 2009. — № 3. — С. 14—26.
2. См.: Васильев А.М. Правовые категории. — М., 1976. — С. 146—149.
3. См.: Александров А.С. Юридическая техника — судебная лингвистика — грамматика права // Проблемы юридической техники / Под ред. В.М. Баранова. — Н. Новгород, 2000. — С. 102.
объективно вычленяемых границ категории «правообразование» от имеющего, в отличие от него, конституционные границы понятия «правотворчество».
Все это привело к выделению (как правило, в рамках общего термина «юридическая техника»), наряду с понятием «правотворческая техника» также понятия «законодательная (законотворческая) техника», достаточно часто используемого многими российскими и зарубежными учеными.
Опираясь на соображения российских и зарубежных авторов и основываясь на собственных исследованиях, широко известный теоретик права член-корреспондент РАН Д.А. Керимов определяет законодательную технику как «систему правил и приемов наиболее рациональной организации и логически последовательного формулирования законов в соответствии с их сущностью и содержанием»1.
Сведение понятия «юридическая техника» преимущественно к приемам и методам создания и систематизации законодательных актов и тем самым совершенствования правовой системы страны долгое время было господствующей линией в советской и российской юридической науке, хотя вопрос о роли юридической техники в ходе правоприменения также исследователями время от времени поднимался.
Стремление максимально широко подойти к вычленению и учету разнообразных приемов и способов, используемых в ходе любой , а не только правотворческой (законотворческой) юридической деятельности, привело профессора В.Н. Карташова к предложению объединить под общим названием «юридическая технология» следующие компоненты : а) систему соответствующих (?) средств, названную им юридической техникой; б) юридическую тактику, то есть систему приемов, способов и методов оптимальной юридической деятельности; в) юридическую стратегию, к которой он относит принципы, планы, прогнозы и методы (?) деятельности.
Если бы автор на этом поставил точку, то с ним можно было бы, хотя и с существенными оговорками, вызванными редакционной небрежностью и неопределенностью текста, в основном согласиться.
Но В.Н. Карташов, не ограничиваясь сказанным выше, относит далее по существу к юридической технологии практически все, что охватывается понятием «юриспруденция». По его мнению, понятие юридической технологии включает даже показатели, характеризующие качество и эффективность юридической деятельности, хотя этот круг вопросов и их анализ составляют, как известно, предмет правовой социологии.
Отнесены Карташовым к юридической технологии даже показатели временных, финансовых и иных затрат на юридическую деятельность, а также виды, формы, средства и методы контроля за законностью, качеством и эффективностью принимаемых решений (актов)2.
В своих дальнейших работах профессор Карташов стал вообще отождествлять юридическую технологию с юридической практикой, под которой он понимает «особую разновидность деятельности компетентных органов, должностных и физических лиц, направленную на издание (толкование, реализацию, систематизацию и т. п.) юридических предписаний, взятую в единстве с накопленным и внешне выраженным юридическим опытом, то есть социально-правовой памятью»3.
При всей своей стилистической «красивости» предлагаемое Карташовым определение юридической технологии через ее отождествление с юридической практикой едва ли говорит в пользу целесообразности замены термином «юридическая технология» возможно и «консервативного», но хорошо оправдавшего себя на практике на протяжении не только десятилетий, но и столетий понятия «юридическая техника».
Дело в том, что в рассматриваемой формулировке акцент делается автором на «социальноправовой памяти (?)», которая при всей своей значимости для правотворческой, инерпретационной, правореализационной и правоприменительной деятельности едва ли может быть достаточным ориентиром для компетентных органов, должностных и даже физических лиц, живущих ныне в условиях глобализации и такой ее разновидности в Российской Федерации как экономико-технологическая, политико-правовая и социо-культурная модернизация.
Ведь закон и издаваемые в его развитие подзаконные нормативные правовые акты, как бы безупречны они не были с точки зрения юридической техники ( технологии их написания и применения) могут считаться качественными лишь при условии, что они правильно, реально и точно регулируют общественные отношения в соответствии с поставленными при их издании целями. Разумеется, эти цели, как и вся законотворческая и правоприменительная стратегия, определяемая в соответствии с частью 3 статьи 80 Конституции Российской Федерации Президентом страны, должны базироваться на положениях Основного закона России и, главное, отражать потребности и интересы как общества в целом, так и государства.
1 Керимов Д.А. Общая теория государства и права. Академический курс / Отв.ред. М.Н. Марченко. — М., 2007. — 3-е изд. — Т. 2. — С. 510.
2 Карташов В.Н. Юридическая техника, тактика, стратегия и технология (к вопросу о соотношении) // Проблемы юридической техники / Под ред. В.М. Баранова. — Н. Новгород, 2000. — С. 16—23.
3 Там же. — С. 22.
В этом и состоит социальное назначение юридической техники (технологии), с помощью которой устанавливается неразрывная связь законодательной и правоприменительной стратегии с реализацией политических решений, которые должны базироваться в свою очередь на познании социальноэкономических процессов. Только при соблюдении этих условий может быть обеспечена эффективность законодательства.
Все это позволяет определить юридическую технику как разработанную наукой, прежде всего юридической, совокупность способов и приемов, при помощи которых обеспечивается прямая и обратная связь между гражданами, социальными слоями населения, гражданским обществом в целом, с одной стороны, и государством в лице его правотворческих и правоприменительных органов, с другой.
В этом и состоит социальное, а не только техническое (точнее технологическое) назначение юридической техники. Ведь принимаемые законы, правительственные постановления и другие нормативные правовые акты будут эффективны только в том случае, если они правильно и точно отражают социальные интересы и потребности как граждан страны, так и государства. А ошибки в способах достижении этих целей, к сожалению, далеко не единичны. Классическим примером этого служит, в частности, небезызвестный федеральный закон о монетаризации льгот.
Близкое, хотя и допускающее также излишне расширенное понимание юридической техники дается в юридической науке М.Л. Давыдовой. В своей работе, посвященной проблемам теории и методологии юридической техники, она предлагает трактовать юридическую технику как систему профессиональных юридических правил и средств, используемых при составлении правовых актов и осуществлении иной юридической деятельности в сферах правотворчества, правоинтерпретации, властной и невластной реализации права, обеспечивающих совершенство его формы и содержания1.
Определенный, хотя и не бесспорный интерес в этой связи представляет также трактовка и обоснование характеристики М.Л. Давыдовой правовых символов в качестве неязыковых нормативных средств юридической техники, без расшифровки и раскодирования которых общая картина социального действия права была бы, по ее мнению, неполной.
Включение правовых символов в состав юридической техники М.Л. Давыдова обосновывает символической природой воздействия правовой нормы на человеческое сознание, которое связано, в том числе и с тем, что право в целом символизирует в сознании людей такие ценности как авторитет, власть, сила, порядок, верность традициям и т. п. Развивая эту мысль, М.Л. Давыдова вслед за рядом исследователей, в том числе О.Ю. Перовым, К.В. Шундиковым, В.И. Лафитским и другими, останавливается на особом виде — нерегулятивном — правового воздействии на общественные отношения.
Специфика этого нерегулятивного воздействия, по мнению разделяющих данную точку зрения авторов, обусловлена восприятием права сознанием людей в качестве целостного явления, обладающего неким особым смыслом и значением. В результате право само по себе (независимо от того, что конкретно записано в тех или иных законах) оказывает влияние на сознание людей. С одной стороны, люди сознают конкретные нормативно-установленные правила, императивы (которые могут казаться им справедливыми или несправедливыми), с другой стороны, право в целом воспринимается нами как символ справедливости и порядка.
Именно «раздвоением права» в качестве целостного явления на уровне его восприятия объясняет М.Л. Давыдова попытки практически нереализуемого, хотя и существующего в науке теории права на протяжении веков представления о возможности якобы различения так называемого естественного и позитивного права или соответственно противопоставления права и закона.
С этим выводом, в определенном смысле завершающим проведенный М.Л. Давыдовой анализ научного и практического значения юридической техники, следует, на наш взгляд, полностью согласиться.
1 См.: Давыдова М.Л. Юридическая техника. Проблемы теории и методологии. — Волгоград, 2009. — С. 50, 287—289.
