CC BY
14
Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Филология. Журналистика. 2022. Т. 22, вып. 3. С. 267-272 Izvestiya of Saratov University. Philology.Journalism, 2022, vol. 22, iss. 3, pp. 267-272
https://bonjour.sgu.ru Научная статья
УДК 821.161.1.09-31+811.161.1
https://doi.org/10.18500/1817-7115-2022-22-3-267-272
Языковые особенности повести о Выдропусской иконе Божией Матери
П. Д. Садыков
Федеральный институт родных языков народов Российской Федерации, Россия, 101000, г. Москва, ул. Жуковского, д. 16 Садыков Петр Дмитриевич, ведущий специалист, psadykov@natlang.ru, https://orcid.org/0000-0003-3502-4507
Аннотация. Для второй половины минувшего века характерно усиление интереса к литературе Древней и Средневековой Руси. Начиная с 40-х гг. появилось большое число фундаментальных исследований, посвященных различным произведениям допетровского времени. Это внимание сопровождалось и более глубоким изучением самого церковнославянского языка: его орфографии, морфологии и, конечно же, лексики, о чем свидетельствует начатая в 70-е гг. работа по составлению словаря русского языка XI-XVII вв. Но, к сожалению, многие литературные памятники до сих пор остаются вне внимания ученых. В данной статье будет представлен краткий обзор языковых особенностей агиографического произведения конца XVI столетия - повести о Выдропусской иконе Божией Матери. Прежде всего, внимание будет уделено стилистическим особенностям, к которым прибегал автор сказания, используемой лексике, морфологической и синтаксической специфике. Все это будет сопоставлено с происходящими в то время в языке и литературе изменениями. При этом в качестве источников выделяются агиографические и гимнографические тексты, из которых нередко черпали содержательный материал авторы житийных произведений. Изучение подобного рода вопросов позволяет представить более детальную картину происходящих в русской литературе изменений и господствующих в ней тенденций в избранный период. Особенно когда исследуемый памятник является малоизученным, поскольку позволяет ввести в научный оборот новые сведения. Ключевые слова: церковнославянский язык, лексика, морфология, агиография, литературные памятники Средневековья, Выдропус-ская икона Божией Матери
Для цитирования: Садыков П. Д. Языковые особенности повести о Выдропусской иконе Божией Матери // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: Филология. Журналистика. 2022. Т. 22, вып. 3. С. 267-272. https://doi.org/10.18500/1817-7115-2022-22-3-267-272
Статья опубликована на условиях лицензии Creative Commons Attribution 4.0 International (CC-BY 4.0)
Linguistic features of the narrative about the Vydropus Icon of the Mother of God P. D.Sadykov
The Federal Institute of Native Languages of the Peoples of the Russian Federation, 16 Zhukovskogo St., Moscow 101000, Russia Petr D. Sadykov, psadykov@natlang.ru, https://orcid.org/0000-0003-3502-4507
Abstract. The second half of the last century is characterized by an increased interest in the literature of Ancient and Medieval Russia. Since the 40s, a large number of fundamental studies dedicated to various works before the time of Peter the Great have appeared. This attention was accompanied by a more thorough study of the Church Slavonic language itself: its spelling, morphology and, of course, vocabulary, as evidenced by the work begun in the 70s on compiling a dictionary of the Russian language of the 11-17th centuries. But, unfortunately, many literary monuments still remain unaddressed by scientists. This article will provide a brief overview of the linguistic features of the hagiographic work of the end of the 16th century - the story of the Vydropus Icon of the Mother of God. First of all, the article will note the stylistic features that the author of the narrative drew on, the vocabulary, morphological and syntactic specific features. All these will be compared with the changes in the language and literature taking place at that time. At the same time, hagiographic and hymnographic texts are singled out as sources, from which the authors of hagiographic works often drew meaningful material. The study of such issues allows us to present a more detailed picture of the changes taking place in Russian literature and the prevailing trends in it during the selected period. This obtains a particular significance in case the literary monument in question is understudied, because this makes it possible to introduce new information into scientific circulation. Keywords: Church Slavonic language, vocabulary, morphology, hagiography, literature masterpieces of the Middle ages, the Vydropus icon of the Mother of God
For citation: Sadykov P. D. Linguistic features of the narrative about the Vydropus Icon of the Mother of God. Izvestiya of Saratov University. Philology.Journalism, 2022, vol. 22, iss. 3, pp. 267-272 (in Russian). https://doi.org/10.18500/1817-7115-2022-22-3-267-272 This is an open access article distributed under the terms of Creative Commons Attribution 4.0 International License (CC-BY 4.0)
Article
Нередко, когда речь заходит о русской литературе, прежде всего, вспоминаются произведения ХУ11-ХХ вв., древние же источники, как правило, остаются вне внимания исследователей. Большой прорыв по изучению древнерусской литературы был сделан в минувшем столетии такими выдающимися учеными, как Д. С. Лихачев, Л. П. Жуковская [1, 2] и др. Несмотря на все это, работа в данном направлении находится на начальной стадии, поскольку еще многие памятники Древней и Средневековой Руси предстоит изучить исследователям.
Анализ языковых и художественных особенностей произведения можно назвать одним из основополагающих методов изучения литературы того или иного периода, ее развития, обогащения. В данной статье рассматривается повесть о Вы-дропусской иконе Божией Матери, написанная в конце XVI столетия. До сих пор данный текст не становился предметом научных работ, а лишь упоминался вскользь в некоторых публикациях.
В сказании говорится о боярине из Мурома, который, возвращаясь из похода на Великий Новгород, забрал из храма села Выдропуска (в настоящее время - Выдропужск, входит в состав Тверской области, тогда же относился к Новгороду) образ Божией Матери Одигитрия и перенес в церковь своего села. На протяжении всей повести автор всячески осуждает данный поступок и показывает, что он не мог остаться без последствий. После же того, как боярин дерзнул назвать богородичную икону своей пленницей, она с шумом исчезла. Лишь это заставило главного героя осознать свою вину и принести искреннее покаяние.
Стоит отметить, что до настоящего времени сохранилось небольшое количество списков этого произведения. Наиболее ранним и, скорее всего, тождественным первоисточнику можно назвать вариант, включенный в июльскую Четью-Минею иеромонаха Германа (Тулупова) 1632 г. [3]. Именно по нему будет осуществлен анализ языковых особенностей произведения. Цитаты из агиографических произведений будут транслироваться из используемых рукописей с сохранением грамматических и графико-орфографических особенностей.
В XV в. в агиографической традиции происходит возвращение к использованию в текстах витиеватых риторических конструкций, добавляющих повествованию определенную торжественность и пышность [4, с. 116]. Объясняется это стремлением авторов придать своим произведениям, восхваляющим святых и события, имеющие сверхъестественный характер, более возвышенный и сакральный с этической точки зрения вид [5, с. 155-156.]. Данная черта присутствует и в рассматриваемом произведении.
Так, в самом начале сказания автор обращается к Божией Матери, прося у нее помощи для осуществления задуманного. При этом он добавляет в данный фрагмент противопоставление Божественной чистоты и своей обремененности грехами, которая может стать препятствием для изложения чудес, произошедших с иконой: «но т"Ъ1 вдуце пожрауенн^ю дш8 жою, юж южрауй стртнъ1жй свойжй св^тдаго сднца йж сдов8
жтй просв^тй св^тож йжже просв^фает сйъ твои Хс <...> да твоею пожофТю цр'це во^жог8 повесть сТю уюдн8ю пйсанТю предатй» [3, л. 218-218 об.]. Данный отрывок напоминает византийские тексты, переполненные различными оборотами, добавляющими определенную торжественность. Достаточно вспомнить молитву из богослужебных часов «Иже на всякое время.», содержащую пространное обращение с перечислением свойств Иисуса Христа [6, с. 114].
Следует отметить: для русской агиографической литературы характерно обращение к Богу, Божией Матери или святым за помощью во вводной части произведения и указание на свою греховную скверну, малую образованность.
Например, в житии прп. Стефана Махрищ-ского игумен Иоасаф пишет: «Но о сем молю отческую и духовную вашу любовь. Яко да молитвою вашею поможете ми еже податимися от всемогущаго бога слову во отверзение оустъ моих, еже нЪчто написати от жит1я» [7, л. 306]. Связано это, прежде всего, со следующим: главной задачей авторов было передать духовный облик святого или показать роль Творца в жизни человека. Книжники были убеждены, что являются лишь орудием для написания текста, составителем же его выступает Сам Господь [8, с. 6-7].
В качестве примера риторической укра-шенности можно привести момент раскаяния муромского боярина после исчезновения иконы, с витиеватыми оборотами: «о'х^ оувъ! жн^ Бд^согр^шй, како нарекох^ пденнйцею своводн8 с$ф8, й своводйвшаго § в^ка весь жйръ рЖтожъ свойжъ § пдененТ° дТгаводл ¡§адовъ1 н^дръ» [3, л. 220]. В данном случае автор вспоминает дело спасения человеческого рода, произошедшее через Пречистую Деву, тем самым подчеркивая или даже усугубляя вину воина и усиливая его покаяние.
В сказании встречаются и сравнительные обороты, добавляющие поэтическую красоту повествованию.
Например, шум, сопровождавший чудесный перелет иконы, сравнивается с бурей: «въ1сть жйжо его ш^жъ, гаконосйж8 д^ханТю в$рн8» [3, л. 220 об.], а чудотворный образ уподобляется солнцу: «й оу^р^ ювра^ прутке ВЦ™ <...> столфь
на своему м^сте, гако сднце св^тАфесА» [3, л. 223 об.]. Сравнение с солнечным светом довольно распространено в христианской письменности, особенно в богослужебных текстах (например, в тропаре Тихвинской иконе Божией Матери: Днесь, словно солнце пресветлое, воссияла нам [9, с. 351]; стихире свт. Николаю Чудотворцу: Возсия якоже солнце, твоя святителю память [10, с. 189]).
В сказании встречается много повторов при описании одних и тех же событий. Агиограф делает уточнение о владениях боярина и добавляет: именно здесь герой и живет - «принесе его въ вотуин8 свою во овдасть м$ромск8ю Ид^же в^ житТе его» [3, л. 219 об.], хотя об этом уже упоминалось выше. Рассказывая о желании того же боярина после исчезновения образа проследовать в храм Выдропуска, автор поясняет - «Ид^же юнъ в^ у^дотворнъш сТи ювра^» [3, л. 220 об.], вопреки надобности.
В тексте несколько раз описывается обретение Выдропусской иконы в местном храме. Сначала это делает автор [3, л. 220-221 об.], а потом он влагает историю в уста свидетеля и местных жителей [3, л. 219, 222 и др.]. Неоднократно говорится и о ходе похищения и перенесения в муромский храм [3, л. 222]. В данном случае наблюдается придание автором особой роли пояснениям или напоминаниям как видам особого синтаксического воздействия.
Вообще, в тексте часто встречаются авторские комментарии. Как правило, они не делают картину более полной, без их добавления смысл произведения нисколько не изменился бы. Например, во фрагменте о походе государя на Новгородвносится и без того понятный факт: «понеж вто врем° въ!дъ ведИкТи новъгра во своей води» [3, л. 218].
Но в некоторых случаях подобного рода добавления агиографа служат источником дополнительных, необходимых сведений. При первом упоминании Выдропуска он замечает: «еже и нн^ многими ^наемо» [3, л. 218 об.]. Благодаря данной придаточной части предложения можно предположить, что слава о происшедшем чуде широко распространилась, и спустя практически 100 лет после описанных событий народ продолжал помнить и почитать образ Божией Матери.
Имеет место употребление синонимичного ряда. Как отмечают исследователи, данный прием занимал особое место в книжной традиции того времени, поскольку «ряды синонимов взаимно обогащали понимание сущностного начала и дополняли друг друга» [4, с. 117]: «нау° вогаринъ пдакати и ръ1дати» [3, л. 220]. Помимо значений плакать, скорбеть, церковнославян-
ский глагол плакати имеет семантику просить, молиться со слезами, и поэтому употребление его вместе с «ръ1дати» (плакать, скорбеть [11, с. 952]) призвано подчеркнуть всю глубину раскаяния боярина, которое выразилось не только в сокрушении и плаче, но и в зове к Богу с просьбой о прощении.
В сказании находятся и однородные члены, обороты, являющиеся синонимичными. Результаты похода на Новгород автор описывает тремя тождественными друг другу по семантике конструкциями, каждая из которых свидетельствует об удачном для Ивана III финале: нТа довр^§правльш8, И все своем8 желанТе совершИвшЗ, И велИкТи новъгра во ювласть свою прТАша» [3, л. 219].
Встречаются и сложные слова, зачастую являющиеся кальками с греческих: «вголювцам» (0е6оф1Ао^ [12, с. 42; 3, л. 218]; «хртолювИваго» [3, л. 218 об.]; «страстотерпца» (pdapiuq [12, с. 618; 3, л. 218 об.] и др.
Боярин неоднократно называет Выдро-пусскую икону пленницей: «§пои ми молевень полон°нке» [3, л. 219 об.], «юже полонИ» [3, л. 220]; пленница - «та, что захвачена у неприятеля в качестве трофея» [13, с. 224]). Данное слово («полон°нка») нередко употребляется в устном народном творчестве [14, с. 685]. Например, в песне «Было у Чечоточки девять сыновей»: Ты скажи, скажи, полоненочка, Ты коей земли ты коей ягоды, Коего отца, коей матери? [15, с. 112]. Лексемы «полона нка/полонАНИнъ» используются и в литературных произведениях (например, в «Повести о бесноватой Соломонии» [16, с. 97]), но, как правило, именно по отношению к людям. Употребление же этого слова для обозначения иконы Богородицы свидетельствует об определенной отдаленности воина от церковной и духовной жизни. В данном случае можно говорить об умалении православной сакрально сти икон и обытовлении этих образов.
Это говорит об использовании автором произведения как разговорной, так и книжной лексики, что также является характерным для письменности того времени.
Несколько слов следует сказать о морфологии рассматриваемого произведения. Если говорить о прилагательных, то автор чаще прибегает к полным формам: «др8гш» [3, л. 221], «уюдотвро рнъш» [3, л. 222], иначе дело обстоит с причастиями, краткие формы которых фигурируют чаще полных: «неИ^реуенен», «непостИжИма» [3, л. 218], «в^емь» [3, л. 220 об.] и т.д. Данная особенность лишь дает характеристику отличительных черт изложения агиографа и нисколько не свидетельствует о литературных веяниях того времени.
Следует рассмотреть и те формы, которые не являются исконно древнерусскими, но вошли в письменность из старославянских памятников. Например, действительные причастия настоящего времени с суффиксами -аф/-°ф, -8ф/-юф [17, с. 11]. Первоначально они образовались от основ на -о/-е, а не от вторичных на -I: поэтому полученные на их основе прилагательные сохранили старые суффиксы (-уч/-юч. - П. С.). Позднее, в результате стилистического отталкивания от церковнославянских форм на -ущ/-ющ, сложилось типичное для литературного языка противопоставление по признаку «идеальное качество: конкретное проявление (его)» в коррелятивном соотношении двух форм [18, с. 381-382] - южнославянской (церковнославянской) и восточнославянской (древнерусской), например, гремящий и гремучий (при возможном также гремячий), летящий /летячий и летучий [18, с. 381-382] и т.д. В рассматриваемом тексте обозначенные причастия хотя и редко, но встречаются: сто°фь [3, л. 218 об.], цртв8юфеж8 [3, л. 219], с^юф8 'е'ж8 [3, л. 220 об.] и т.д. Помимо этого, автор прибегает к страдательным причастиям с суффиксами -нн/ -енн: пожрау'нн^ю [3, л. 218]; поведанное [3, л. 220]; ней^реу'нное [3, л. 225].
Стоит отметить: в прямой речи, чтобы передать эмоции героя, часто используются восклицания. Для этого автор прибегает к нескольким междометиям «плачущего и сетующего» [19, с. 65].
Так, когда боярин сокрушается о содеянном и обращается к Божией Матери, употребляется междометие «(» [20, с. 7]: «( прта дво <...> ( ведйкое уюдо» [3 л. 224]. Употребляется оно в соответствии с правилами грамматики - со звательной формой. Данное междометие часто встречается в молитвах и гимнографических текстах при обращениях к Творцу, Божией Матери или святым, например в молитве к Богородице: «О пренепорочная и преславная бож1я мати» [6, с. 251].
Имеет место и междометие с зависимыми словами, указывающее на состояние горя «оов™» [11, с. 1124] («оОв™ жн^ Бд^согр^шй» [3, л. 220]), которое употребляется с дательным падежом. Оно тоже часто используется в молитвенных покаянных воззваниях и агиографических произведениях [21, с. 153], например в богородичне первого гласа: «Оувы мне что буду» [6, с. 274]. Встречается и такое междометие, как «о'хъ» [3, л. 220], стоящее также со словом в дательном падеже.
Саму форму изложения повествования можно назвать довольно примитивной. В тексте превалируют простые односоставные предложения. Относительно редко встречаются и сложносочи-
ненные, что является показателем склонности автора к разговорному языку. Как правило, они соединяются при помощи следующих союзов: чаще всего соединительного «й» («й прйнесе То въ вотуйн8 свою» [3, л. 219 об.]); реже противительных: «но» («\оф8 важъ вгодювцаж пов^датй <...> но т™ вдуце <...> дш8 жою <...> просв^тй [3, л. 218]) и «а» («йснесе ю вж$рожск8 ювдасть вседо сво'. а др8Тй ювра^ с нею прйшешь» [3, л. 221; 22, с. 411-412]).
Сложноподчиненные предложения можно разделить по функциям придаточных на следующие: придаточное определительное - «йд^же» («до цр'квй стого ведйкож'унйка хв^а георгТ йд^же юнъ в^ <...> ювра^ [3, л. 220 об.]); причины -«гако» («удкъ <...> поножарьск^ю сд$жв8 йж^фе <...> й кадйтй въ Црквй сто фа т8 йкон™ . гако посде войнь стватого, ¡ер'ю нес£ф£ т8 оу Црквй» [3, л. 221]); цели - «дав™» («йжодлше 'его, дав™ посд^шадъ й\ъ» [3, л. 223 об.]); условия - «афе» («не§вратй дйца своего § жен' <...>афе йнедостойнъ 'есть» [3, л. 224]).
Отдельное внимание следует обратить на относительные местоимения «йже - гаже - 'еже», нередко используемые в рассматриваемой рукописи. Данные единицы появились в церковнославянском языке вследствие того, что у равноапостольных братьев Кирилла и Мефодия «возникла необходимость в специализированных средствах, которые организуют структуру словосочетаний и предложений» [23, с. 35].
Исследователи пишут: со временем, уже после XIII столетия, книжники стали отказываться от употребления обозначенных лексем, так как последние являлись излишними и отделяли зависимое слово от главного [24, с. 107]. Но когда создавалась рассматриваемая повесть, для авторов важнее была не грамматическая чистота, а сущность понятия [25, с. 300], поэтому данные местоимения употреблялись часто. При этом нередко составители предпочитали их причастным оборотам. Т. П. Рогожникова это объясняет следующим образом: «Такая конструкция служила более точной передаче смысла, нежели традиционный причастный оборот» [25, с. 301].
В повести присутствуют обороты с двойным именительным падежом, заимствованные из греческой грамматики [26, с. 635-636]. Конструкция «двойной именительный» включает в себя два именительных падежа, «первый из которых обозначает лицо или предмет, второй - состояние, в котором он находится» [27, с. 108]. Например, «просв^фаетснъ твой хс св^тъ йстйнн™й» [3, л. 218 об.], «есть седо ^овожо в™дроп$жъ» [3, л. 218 об.] и др.
Обороты с «двойным винительным» и «двойным дательным» в повести отсутствуют.
Стоит отметить, что последний в целом крайне редко используется авторами новозаветных книг и церковнославянских текстов [27, с. 132].
Как отмечает Т. П. Рогожникова, в произведениях XVI столетия «дательный самостоятельный», как правило, имеет роль «придаточных времени, причины, уступки, следствия, условия, сравнения, дополнения» [25, с. 271-272]. Из повести о Выдропусской иконе Божией Матери можно привести такие примеры: «кн^гс <.. .> Ес° во° ем8 и хот^нТл довр^8правльш8, и все своем8 жеданТе соверишвш^» [3, л. 219].
Необходимо обратить внимание и на то, что текст повести написан русским полууставом XVII в., для которого характерны простота, отсутствие букв с узелками, усиками, хвостами, вытянутыми и широкими верхними частями [28, с. 133]. В то же время в повести о Выдропусской иконе Божией Матери автор использует слова с диакритическими знаками. Их употребление соответствует традиции полуустава XVII в., описанной В. Н. Щепкиным [28, с. 134]. При этом четкая систематизация и последовательность в употреблении надстрочных текстов в исследуемой рукописи отсутствует.
Орфография рукописи соответствует принятой в то время. В тексте есть буквы, которые возвращаются в обиход вследствие происходящих в правописании изменений. Так, в греческих словах используются графемы «ф» (фита), «V» (ижица), «ад» (омега) [20, с. 7-10]: «акафистъ, еглТе, георгТ». Единожды употребляется слово с буквой «б» (зело), также отсутствовавшей в книжном обиходе до XIV столетия: «ял^согр^ши» [3, л. 220]. При этом «ад» (омега) не употребляется на конце наречий, как это принято в современной церковнославянской орфографии [20, с. 8].
Еще можно назвать употребление в рукописи «Т» перед гласной вместо «-и», «-Ъ1» вместо «-ъТ»: «плененТл» [3, л. 220], в начале слова пишется «оу»: «оутр8» [3, л. 220 об.], а в середине или конце «-8»: «въ!дроп$ска» [3, л. 220 об.] и т.д. [28, с. 129-131].
Есть и случаи употребления «а» (азъ) после гласного вместо «га» ((и)я) подобно тому, как это делалось в болгарской и русской орфографии XI-XIII вв. [28, с. 130]. Данная новация, по свидетельству Б. А. Успенского, продержалась в церковнославянском языке лишь до окончания второго южнославянского влияния. Но исследователь отмечает: несмотря на это, в некоторых примерах продолжали использовать сознательно именно такое правописание, как правило, для маркировки архаизма. В качестве примера он приводит слово «всеа» из титулов русских царей и предстоятелей Церкви [29, с. 308]. В анализируемой же рукописи книжник пишет как «а», так
и «а» (юс малый): «всеа р8сТ» [3, л. 219], «все° р8сТи» [3, л. 218 об.], титул же государя пишет всегда полностью.
Таким образом, текст повести выдержан в простом стиле. С одной стороны, в нем отражены литературные традиции того времени (например, распространенные в XVI столетии риторические обороты, добавляющие красоту и витиеватость повествованию), с другой - превалируют простые предложения и конструкции.
Встречается немалое количество лексем, относящихся к разговорной речи, междометий, используемых в ней. Главное, что нужно здесь отметить, рассматриваемый литературный памятник отражает наметившийся в то время постепенный отход от строгого канона для подобного рода текстов. Орфографические же особенности отражают стихийную русификацию церковнославянского правописания, происходящую в то время.
Помимо этого, близость сказания к разговорному языку объясняется его бытовой темой. В отличие от иных произведений подобного жанра, данное посвящено не иконе Божией Матери и исходящим от нее чудесам, а конкретному случаю из жизни боярина, духовность и церковность ко -торого, скорее всего, далеко не были предметом для подражания. Все это характеризует происходящие изменения в мировоззрении людей того времени: церковная составляющая постепенно отходит на второй план, а литература все больше становится светской.
Список литературы
1. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы // Лихачев Д. С. Избранные работы : в 3 т. Т. 1. Л. : Художественная литература, 1987. С. 261-654.
2. Жуковская Л. П. Грецизация и архаизация русского письма 2-й половины XV - 1-й половины XVI вв. (об ошибочности понятия «второе южнославянское влияние») // Древнерусский литературный язык в его отношении к старославянскому : сб. ст. / отв. ред., авт. предисл. Л. П. Жуковская. М. : Наука, 1987. С. 144-176.
3. РГБ. Ф. 304. № 679. Л. 218-226.
4. Камчатнов А. М. История русского литературного языка : XI - первая половина XIX вв. : учеб. пособие. М. : Академия, 2015. 624 с.
5. Кусков В. В. История Древнерусской литературы : учебник. 7-е изд. М. : Высшая школа, 2003. 336 с.
6. Часослов. М. : Издат. совет Русской Православной Церкви, 2020. 288 с.
7. РГБ. Ф. 304Л. № 679. Л. 303-335.
8. Ужанков А. Н. «Слово о полку Игореве» и его эпоха. М. : Академика, 2015. 512 с.
9. Минея. Июнь. Ч. 2. М. : Издат. совет Русской Православной Церкви, 2011. 616 с.
10. Минея. Декабрь. Ч. 1. М. : Издат. совет Русской Православной Церкви, 2011. 606 с.
11. Материалы для словаря древне-русскаго языка по письменным памятникам : труд И. И. Срезневского : в 3 т. Т. 3. СПб. : Издание Отд-ния рус. яз. и словесности Императорской акад. наук, 1906. 513-1024 стб.
12. Русско-греческий словарь, составленный Иваном Синайским. Изд. 2-е, исправ. и доп. М. : Университетская типография (Катков и К°), 1869. 730 с.
13. Словарь русского языка Х!-ХУП вв. Вып. 1 (А-Б) / сост. Н. Б. Бахилина, Г. А. Богатова, Е. Н. Прокопович [и др.]. М. : Наука, 1975. 372 с.
14. Большой академический словарь русского языка. Т. 18. СПб. : Наука, 2011. 772 с.
15. Словарь русских народных говоров. Вып. 29. СПб. : Наука, 1995. 346 с.
16. Христофорова О. Б. «Повесть о бесноватой Соло-монии» : мифологические контексты и параллели // Фольклор : структура, типология, семиотика. 2020. Т. 3, № 1. С. 94-127. https://doi.org/10.28995/2658-5294-2020-3-1-94-127
17. Маршева Л. И. Церковнославянский язык. Причастие. Теоретический очерк. М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2016. 80 с.
18. Колесов В. В. Историческая грамматика русского языка : учебник. СПб. : СПбГУ, 2010. 512 с. (Русский мир : учебники для высшей школы).
19. Кондратьев Ю. А. Церковнославянский язык. Морфология : учеб. пособие : в 2 ч. Ч. 2. СПб. : Реноме, 2015. 88 с.
20. Маршева Л. И. Орфография церковнославянского языка. Теоретический очерк. М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2013. 56 с.
21. Коломейченко С. В. Стиль «Жития Стефана Пермского» : дис. ... канд. филол. наук. Архангельск, 2012. 261 с.
22. Маршева Л. И. Славянские соединительные союзы в историческом аспекте // Сретенский сборник. Вып. 5. М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2014. С. 407-416.
23. Маршева Л. И. Церковнославянский язык. Местоимение. Теоретический очерк. М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2010. 64 с.
24. Кравецкий А. Г., Плетнева А. А. История церковнославянского языка в России (конец ХК - ХХ в.). М. : Языки русской культуры, 2001. 400 с. (Studia РЫ1о^ка / Российская акад. наук, Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградова).
25. Рогожникова Т. П. Язык житийных текстов конца ХУ - середины ХУ! вв. (на материале «Макариевского цикла») : дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2003. 347 с.
26. Маршева Л. И., Протасова А. В. Характер связи компонентов в оборотах с двойными падежами в церковнославянском языке (исторический аспект) // Сретенский сборник. Вып. 7-8. М. : Изд-во Сретенского монастыря, 2017. С. 635-670.
27. Жирова А. В. Обороты с двойными падежами в церковнославянском языке (синхронно-диахронный анализ) : дис. ... канд. филол. наук. М., 2013. 252 с.
28. Щепкин В. Н. Русская палеография. М. : Наука, 1967. 224 с.
29. Успенский Б. А. История русского литературного языка (Х^ХУП вв.). М. : Аспект Пресс, 2002. 558 с.
Поступила в редакцию 22.03.2022; одобрена после рецензирования 28.03.2022; принята к публикации 06.05.2022 The article was submitted 22.03.2022; approved after reviewing 28.03.2022; accepted for publication 06.05.2022
