CC BY-NC-ND
33
Научная жизнь
А.А. Шиян, Т.А. Шиян ЯЗЫК ФИЛОСОФИИ: ТРАДИЦИЯ И НОВАЦИИ
7-8 декабря 2010 г. на философском факультете РГГУ прошла ежегодная (уже 16-я) межвузовская конференция, посвященная в этом году теме «Язык философии: традиция и новации» (организатор - проф. А.Н. Круглов). В конференции приняли участие представители нескольких вузов и научных организаций Москвы, Санкт-Петербурга, Белгорода и Хорватии, представлявшие целый спектр философских и предметных направлений: феноменологи, логики, историки философии, переводчики философской литературы, филологи и другие специалисты. Конференция вызвала широкий интерес не только актуальностью темы, но и разнообразием и оригинальностью способов ее рассмотрения и толкования, а также использованием весьма широкого историко-философского материала. Прозвучавшие на конференции доклады с учетом их методологической и предметной ориентированности можно подразделить на несколько частично пересекающихся направлений: доклады, авторы которых пытались увязать проблематику философского языка с общим представлением о философии, ее методах, особенностях и т. д. (А.И. Алёшин, В.И. Молчанов, К.А. Павлов); доклады, посвященные различным аспектам истории феноменологии (А.А. Шиян, С.А. Коначёва, Н.З. Бросова и другие); выступления логико-семиотической направленности (В.В. Горбатов, Ю.В. Горбатова, А.С. Боброва, частично К.А. Павлов, Т.А. Шиян, П.В. Лютиков); сообщения, посвященные анализу тех или иных философских терминов (Л.Э. Крыштоп, М.Л. Хорьков), проблемам перевода философских текстов (М.Л. Хорьков, С. Фолнович) и другим лингвистическим аспектам философского языка (А.В. Корчинский, С. Фолнович); доклады, посвященные религиозно-философским темам (С.А. Коначёва, А.В. Марков, Ю.В. Горбатова и другие); доклады, проводившие некоторые связи
© Шиян А.А., Шиян Т.А., 2011
между философией и литературой (В.И. Стрелков, И.Н. Инишев, Н.З. Бросова и другие). Освещались и другие темы.
Несмотря на, казалось бы, разную проблематику, доклады А.И. Алёшина и В.И. Молчанова основывались на убеждении, что разговор о языке - это разговор, прежде всего, о подходах и методах самого философствования. А.И. Алёшин в своем докладе «"Язык философии" как тема и предмет исследования» выступил против позиции, что философские понятия не обозначают ничего, кроме самих себя, - так называемого положения об авторефе-ренциальном характере философии. Наличие относительно устойчивого терминологического и понятийно-смыслового ядра в европейской философии говорит о действительном, а не мнимом существовании референтов философского дискурса. Таким образом, продуктивный анализ философского языка (помимо обычных терминологических штудий) требует выявления и анализа тех «полей референции», которые стоят за философскими терминами и понятиями. В качестве примера такого анализа Алёшин рассмотрел концепт истины и изменения в его трактовке, происшедшие на рубеже Х1Х-ХХ вв. Истинность всегда связана с конкретным культурным контекстом, с той или иной подсистемой культуры: научной дисциплиной или школой, религиозной конфессией или течением, направлением и видом искусства и т. п. Согласно Алёшину, референтами концепта истины являются не те или иные суждения, а совокупность правил, норм и ценностей, принятых в той или иной культурной подсистеме и выполняющих в ней селекцию того, что достойно (по согласию мнений в этой подсистеме) статуса истинного. Именно в этом общекультурный смысл понятия истины: отбор, формирование и маркировка общих мест некоторого сообщества, его знаниево-смысловых «неподвижных точек», обеспечение безусловного принятия того, что помечается как «истинное».
В.И. Молчанов отошел в своем выступлении от первоначальной темы «Проблема и термин "я" в русской философии» и стал обсуждать факторы, определяющие язык философии. Его основной тезис - язык философии определяется стилем и методом философствования, т. е. является методологически зависимым. Молчанов выделяет три онтологически разных подхода к исследованию философских проблем. В рамках первого подхода (который можно условно назвать натурализмом, или наивным реализмом) философ фиксирует «данности опыта» или то, что он принимает за таковые. Согласно второму (который можно назвать конструктивизмом) -человеческий разум сам формирует свои понятия и категории, но философ, в отличие от других людей, делает это сознательно. Этим двум подходам, как «внешним» по отношению к опыту, Молчанов
противопоставляет третий, который он характеризует попытками «изнутри» описать «реальный» опыт и подобрать понятия, максимально этому опыту соответствующие. Методология третьего подхода, под которым, по всей видимости, неявно понималась феноменология, вызвала острые дискуссии. Одна из обсуждаемых проблем касалась того, в какой мере философ, описывая опыт в его сущностных взаимосвязях, может и должен оставаться в лоне обыденного языка.
Однако Молчанов не показал на примерах, как при феноменологическом подходе выстраивается, корректируется и изменяется язык философского исследования: его примеры касались преимущественно первых двух подходов. Этот пробел частично был восполнен выступлением А.А. Шиян «Гуссерль и Паточка: единство пути или дивергенция направлений?» В докладе на примере философии одного из учеников Гуссерля - чешского философа Яна Паточки - было показано, как происходит изменение языка гуссер-левской феноменологии вследствие переноса акцентов в проблемном поле исследований. Паточка сместил основную направленность своего философствования с изучения сознания на исследование явления как такового, отказавшись при этом от употребления традиционных и вполне уместных для этого терминов «значение» и «смысл». Что привело Паточку к отказу от проблематики и терминологии сознания? Паточка полагал, что гуссерлевские дескрипции недостаточно точно соответствуют нашему реальному опыту. Это ведет его к дилемме: догматически следовать уже наработанному учению Гуссерля, отказавшись от «основного принципа феноменологии», принципа феноменологически понимаемой бес-предпосылочности, или сохранить основное методологическое требование гуссерлевской феноменологии, отбросив значительную часть наработанных Гуссерлем результатов. По мнению докладчика, Паточка, не сознавая отчетливо этой дилеммы, движется в направлении второго решения.
Тезис, что язык рассмотрения проблем определяется самим подходом к рассмотрению этих проблем, можно понимать более широко и предметно: каждому предметному подходу (философскому, теологическому, научному и т. д.) соответствует свой язык. Именно на этом положении основывала свое выступление «Соотношение философского и теологического языка в поздних работах Хайдеггера» С.А. Коначёва. Из ее доклада следует, что разговор о философском и теологическом языках в творчестве Хайдеггера -это исследование соотношения философии и теологии, философского и теологического подходов в работах Хайдеггера. Согласно Коначёвой, несмотря на особый (для Хайдеггера) статус теологии,
философия у него все же претендует на роль последней инстанции в понимании и обосновании бытия.
Этот тезис косвенно оспаривался выступлением Н.З. Бросовой «Бытие, или То, как сказывается о бытии: тема языка в философии М. Хайдеггера», где утверждалось, что для позднего Хайдегге-ра аутентичное сказывание бытия осуществляется только в поэтизирующей речи. Как было отмечено в прениях, переход самого «позднего» Хайдеггера на поэтический язык повествования позволяет охарактеризовать его как в некотором смысле отступника от философии.
Утверждения о существовании специальных философских языков (определяемых методами, предметами философствования и тому подобными вещами) оспаривал в своем выступлении «Язык философии и строгость мысли» К.А. Павлов, который утверждал, что язык философии не существует в той форме, как существуют языки различных наук, в качестве некоторого сленга. Не существует специального философского языка, философия может осуществлять себя на любом языке. Философия, философское мышление случается, случаются акты или события философствования, и язык философии - это язык таких актов и событий. Причем невозможно заранее спланировать такой акт или событие, нельзя сказать, что я буду там-то и тогда-то заниматься философией, но только, что я там-то и тогда-то пережил событие философствования, философского мышления, что мне посчастливилось пережить его.
В.И. Стрелков выступил с остроумной и, как обычно, неожиданной темой «Иван Карамазов и черт-картезианец». По мнению Стрелкова, если в русской культуре и можно найти какую-то фигуру более-менее подходящую под название картезианца, так это черт, соблазняющий известного персонажа Ф.М. Достоевского. Черт является галлюцинацией и, следовательно, некоторым alter ego Ивана Карамазова, который, в свою очередь, наиболее полно представляет рассудочную западноевропейскую культуру. Таким образом, «картезианство» черта связано, по Стрелкову, с общей критикой Достоевским западноевропейской цивилизации.
Тему все возрастающей роли языка в современной философии развивал в своем выступлении «Различия языка и тождество мышления» А.Б. Паткуль. Он обратил внимание, что уже хайдегге-ровский ученик Х.-Г. Гадамер объявляет язык универсальным посредником опыта мира и универсальной средой осуществления философии. Паткуль считает, что за таким пониманием роли языка стоит молчаливая предпосылка «невозможности тождественности мыслимого», т. е. невозможность обращения мысли на саму себя. Как нам представляется, здесь речь идет о принципиально
нерефлексивной позиции в отношении языкового мышления. Выступавший бросил резкий упрек герменевтике, полагая, что ее установка лишает философию той строгости, которой со времен Платона не мог добиться ни один вид мыслительной деятельности. Паткуль высказал предположение, что «невозможность тождества мыслимого» характерна также для философии логического позитивизма, который обосновывает себя ссылкой на теорию референции, всякий раз относящейся к единичному, т. е. уже различенному объекту.
В этом году на конференции сформировался отдельный блок докладов, посвященных различным аспектам логики, логического анализа и роли искусственных языков.
Фактографически насыщенной была компьютерная презентация В.В. Горбатова, иллюстрировавшая его выступление «Тождество, истина и парадокс анализа». В своем выступлении Горбатов продолжил начатую Паткулем критику понимания языка как универсального посредника. Выступавший рассматривал так называемый парадокс анализа, тесно связанный, по его мнению, с «универсалистской» трактовкой языка. Горбатов попытался продемонстрировать на материале значительного числа разнообразных философских подходов, что все наметившиеся решения этого парадокса связаны с прагматизацией и контекстуализацией анализа, с отходом от универсализации роли языка.
А. С. Боброва в сообщении «Философия и язык в системе Ч.С. Пирса» рассмотрела, из каких дисциплин складывается, по Пирсу, логико-семиотическая наука. Исследования языка Пирс переводит в план анализа знаков. Этот анализ должен проводиться в трех аспектах: синтаксическом, семантическом и прагматическом (если использовать современную терминологию), и только учет всех трех аспектов дает полноценный логический анализ знаков, а следовательно, и языка (как одной из знаковых систем).
В выступлении «Прояснение понятия совершенства и проблема аддитивности в модальной версии онтологического аргумента Алвина Плантинги» Ю.В. Горбатовой анализировалось доказательство бытия Бога современного американского теолога Алвина Плантинги, построенное с использованием интуитивной семантики возможных миров (появившейся в работах Плантинги на несколько лет раньше соответствующих публикаций Крипке). Горбатова указала на многочисленные лакуны в логических построениях Плантинги, в частности на недопроясненность многих ключевых понятий, и продемонстрировала проблемы, возникающие при попытках уточнения и последовательного развертывания плантин-говских понятий и доказательств.
Т.А. Шиян в своем выступлении «Движение ММК и проблема обособления философских "дискурсов"» рассматривал проблемы использования графических искусственных языков в философии и специфическое влияние, оказываемое их систематическим использованием, на философские дискурсы. По мнению выступавшего, систематическое применение графических средств для представления предмета философского мышления сопровождается (приводит по мере становления «систематичности») трансформацией этого дискурса, его смысловым и операциональным замыканием на применяемых графических средствах, способах манипулирования ими, их оценки и на изучении получающихся конструкций. В наиболее чистом виде этот процесс замыкания и его различные аспекты можно проследить на примере становления и развития античной теоретической (философской) геометрии. Формирующаяся здесь структура становится характерной для всей последующей математики. Аналогичные процессы можно проследить и на примерах становления теоретического слоя в экспериментальных науках Нового времени. В этом случае роль графических и схематизирующих средств в основном выполняет уже сформированный аппарат математики, хотя в этих случаях практика соотнесения результатов замкнутого теоретического дискурса с предметной реальностью инкорпорировалась внутрь самих научных дисциплин как их экспериментальный или иной эмпирический слой. Особняком стоит современная философско-прак-тическая традиция, связанная с так называемым Московским методологическим кружком и движением СМД-методологии (си-стемомыследеятельностной методологии). Различия касаются и применяемых в СМД-методологии графических средств и фазы развития и институционализации дискурса. Все предыдущие упомянутые дискурсы окончательно обособились от философии к началу XIX в. в связи со становлением института науки, тогда как ин-ституционализация СМД-методологии пока далека от завершения, что позволяет нам исследовать детали, недоступные наблюдению в других некогда философских дискурсах.
Среди выступлений философско-этимологического плана стоит отметить два сообщения: Л.Э. Крыштоп «Философский язык в Германии XVIII в.: проблемы интерпретации (на примере понятия постулата)» об изменении понимания и употребления термина «постулат» у Канта и некоторых других философов его времени и М.Л. Хорькова «О счастье философов, блаженстве теологов и произволе переводчиков: одна немецкая проповедь Майстера Экхарта в позднесредневековом латинском переводе», где разбирались стилистические, теологические и философские аспекты средне-
векового употребления латинских терминов «beatitudo» и «felicitas» в свете их немецкого аналога «srelicheit» в проповедях Майсте-ра Экхарта.
Весьма познавательным для философов был доклад филолога А.В. Корчинского «Язык философии и философский дискурс», в котором он показывал взаимоотношение таких филологических понятий, как язык, речь, текст, дискурс, стиль, риторика, и их специфику применительно к анализу философии и философского дискурса.
Из философско-филологических докладов хочется особо отметить выступление хорватской философской переводчицы С. Фолнович «Особенности перевода философского текста», которая рассматривала трудности и искушения становления национального философского языка на примере процессов в современной Хорватии. За выступлением последовало оживленное обсуждение. Выработка и становление национальной терминологии, проблемы обособления от близкородственных языков и диалектов, административно-политическое навязывание тех или иных переводческих решений - проблемы, характерные для многих стран постсоветского пространства.
Среди других выступлений были интересные сообщения А.В. Маркова «"Имя всякого имени превыше". Язык Дионисия Ареопагита в понимании Григория Паламы и Жака Деррида», И.Н. Инишева «Литература как медиум философской рефлексии», Л.С. Ершовой «Историческая ностальгия как метафора». Острую полемику вызвало выступление П.В. Лютикова «"Маргинальный" язык. Попытка экспланации понятия». Прозвучал на конференции и ряд других докладов. Тексты планировавшихся выступлений были изданы к началу конференции отдельным сборником (ответственный редактор - А.Н. Круглов).
