CC BY
42
Филологические науки / Philological Sciences Оригинальная статья / Original Article УДК 82
Я сам свое поле засеял...
© 2017 Гайтукаев К. Б.
Союз писателей России, Грозный, Россия; e-mail: [email protected]
РЕЗЮМЕ. Цель данного исследования - постановка проблемы современных реалий чеченской прозы в контексте общекавказского литературного процесса. Методы. Биографический, сравнительно-сопоставительный. Результаты. Проблемы «деформации» традиционного человеческого общежития, судеб отдельного человека и целых народов в современном мире стремительной глобализации, поднятые Магометом Сулаевым, сегодня актуальны как никогда и по своей объективной значимости выходят далеко за пределы собственно чеченской и кавказской истории и действительности. Выводы. Анализ текстов демонстрирует, что позитивное восприятие действительности чеченскими писателями базировалось на глубоком знании чеченского национального характера и фольклора, запечатлевшего исторический оптимизм нации.
Ключевые слова: Магомет Сулаев, чеченский писатель, поэт, илли, лирика, геноцид, чеченский народ.
Формат цитирования: Гайтукаев К. Б. Я сам свое поле засеял. // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки. 2017. T. 11. № 2. С. 4051.
I Sowed My Field by Myself...
© 2017 Kazbek B. Gaytukaev
Union of Writers of Russia, Grozny, Russia; e-mail: [email protected]
ABSTRACT. The aim of the study is stating the problem of contemporary realities of the Chechen prose withinin the context of the Caucasian literary process as a whole. Methods. Biographical, contrastive comparative. Results. The problem of "deformation" of traditional human society, fates of individuals and the entire nations in the modern world of rapid globalization, raised by Magomet Sulaev today are more relevant than ever. Taking into account their objective value, they go far beyond the boundaries of the Chechen and Caucasian history and reality. Conclusions. The analysis of texts shows that a positive reality perception of the Chechen writers was based on the deep knowledge of the Chechen national character and folklore, depicting the historical optimism of the nation.
Keywords: Magomet Sulaev, Chechen writer, poet, illy, the lyrics, genocide, Chechen people.
For citation: Gaytukaev K. B. I Sowed My Field by Myself... Dagestan State Pedagogical University. Journal. Social and Humanitarian Sciences. Vol. 11. No. 2. 2017. Pp. 40-51. (In Russian)
Введение
Магомет Абуевич Сулаев родился в 1920 г. в одном из живописнейших селений Чечни Гойты, которое не обошли бурные события гражданской войны тех лет. Однако его детство и юность, как и жизнь многих его сверстников, проходила в атмосфере пропаганды идеалов советской власти и всеобщего радостного ожидания скорого наступления
«светлого будущего». На оптимизм настраивала и благополучно складывавшаяся личная жизнь будущего поэта и прозаика.
В восемь лет он поступил в общеобразовательную школу в Грозном, в 1933 г. - на Бакинский педагогический рабфак, после окончания которого, в 1937 г. поступил в Азербайджанский медицинский институт и в
1941 г., перед самым началом войны, окончил его. С профессией врача он не расставался до конца своих дней...
Материалы и методы исследования
За более чем полувековой путь в литературе М. Сулаев опубликовал в центральных и местных издательствах два десятка книг прозы, поэзии, критики. Его произведения печатались в журналах «Дружба народов», «Знамя», «Звезда», «Нева», «Октябрь», «Орга», «Утро гор». Произведения Сулаева переведены на русский и многие языки народов бывшего Советского Союза.
Начало творческого пути М. Сулаева совпало с разгулом кровавых репрессий тридцатых годов, унесших многих тогда известных писателей молодой национальной литературы.
Беда не прошла мимо и семьи начинающего автора. В 1937 г. был расстрелян отец поэта - Абу Сулаев (реабилитирован в 1958 г.), который, как и другие его современники, наивно поверив большевистским лозунгам, ушел с оружием в руках защищать «народную» власть... Феномен эпохи! - вера молодого поэта в идеалы социализма не была поколеблена, несмотря на семейную трагедию. Не без патриотического подъема он встретил начало Великой Отечественной войны. По горячим следам легендарного подвига Героя Советского Союза Ханпаши Ну-радилова, создал поэму «Солнце победит» (1943 г.).
Окрыленный успехом поэмы (он был тогда же принят в Союз писателей), Магомет Сулаев и думать не мог, какие замыслы в это время вынашивал Кремль в отношении его народа, какая беда нависла над Чечено-Ингушетией. С подачи местных чекистов высшим руководством партии и правительства было принято решение о поголовном выселении в 1944 г. целого ряда малых народов Северного Кавказа и Поволжья, в том числе чеченцев и ингушей, навесив на них ставший к тому времени привычным для слуха обывателя ярлык «враг народа».
Вот откуда в творческой биографии М. Сулаева, как, впрочем, и других писателей репрессированных народов, пропуск в полтора десятка лет. Только в 1958 г., когда была восстановлена автономия республики, поэт издал свою вторую книгу стихов «Песни любви». Хрущевская «оттепель», однако,
длилась недолго. Ее оттеснили два долгих десятилетия стагнации, когда только партийные функционеры определяли, что достойно опубликования, а что в печати появиться не должно.
Результаты и их обсуждение
Магомет Сулаев с удовлетворением воспринял начавшиеся в России демократические реформы, приветствовал создание суверенной Чеченской Республики. Его выступления на различных форумах и в прессе в период «бескровной Чеченской революции» полны оптимизма и ожидания прогрессивных перемен. Политические перемены в республике создали условия для свободного и открытого выражения мыслей и чувств о вековечных мечтах народа, о трагических и героических страницах его истории, свидетелем и участником которых он был.
Писатель не дожил до второй в жизни одного поколения страшной трагедии... На 72-м году жизни, в пору нового творческого подъема, оборвалась его жизнь.
Все изломы, все трагические перипетии в истории родной страны и народа прошли по судьбе М. Сулаева и своеобразно преломились в его творчестве. Как это ни парадоксально звучит, доминирующей интонацией его творений, заданной еще на начальном этапе его творчества, была оптимистическая. Чем мрачнее обстоятельства, тем сильнее в его стихах вера в счастье, тем сильнее жажда жизни.
Чувство позитивного восприятия действительности базировалось на глубоком знании чеченского национального характера и фольклора, запечатлевшего исторический оптимизм нации. Именно в них черпал свое вдохновение поэт и писатель М. Сулаев. Было бы неправомерно исключить из этого ряда и ту обширную мировую и русскую литературу, гуманистические идеалы которой были им восприняты в юности и не только по школьным учебникам.
Зов Отчизны. Именно так можно было бы определить главный мотив лирики Магомета, в которой тему родины следует выделить в качестве сквозной и доминирующей. Понятие родины включает в себя не только и не столько географические, пространственные реалии, сколько духовные начала. Диапазон «песен об Отчизне» широк и многогранен.
Он вбирает в себя и вид «горных вершин Кавказа», и журчание «звонкого ручья», историю народа, овеянную славными подвигами его истинных героев, колыбельные мелодии, которыми мать убаюкивает дитя, предания и легенды, воскресающие величие духа предков, словом, все, что поэт в «сердце лелеял, все, что в жизни он любил». Мустангами мысли рванулись К звездам, манящим в дали, К выси небесной метнулись С нашей тревожной земли. Я сам свое поле засеял И звездной мечтой окропил Здесь все, что я в сердце лелеял, Здесь все, что я в жизни любил. В стихах Сулаева нередко в самой будничной, полной текущих забот обстановке вдруг прорывается такого напряжения и силы эмоция, которая неожиданно обнажает скрытую драму долго подавляемых чувств лирического героя, надолго отлученного от родины. Наверно, многим из тех, кто по воле «отца народов» был рассеян по степям Казахстана и горам Киргизии, живо напомнят о том состоянии бесконечного ожидания вестей с Отчизны - «Нана-Дег1аста», или радости встречи с земляком из родного края строки его стихотворения «Ах, нана, я очень устал»: И кто бы ни звал, не буди,... -Но если земляк наш заглянет. Буди, ни минуты не жди. Буди меня, добрая нана. [12, с. 4] Даже призывы той, ради которой лирический герой был готов принять «любые муки ада», приглушаются «зовом Родины», ибо он знает, что «лишь на родине возможно счастье!» («Ты все зовешь меня...») [12, с. 12].
И в стихотворении «Если ты потерял любовь» поэт Родину ставит выше всех жизненных приоритетов и ценностей. Последовательно нанизывая образы (первой любви, ночной дороги, потерю близкого человека и собственной жизни) на нить стержневой мысли, по принципу постепенного наращивания эмоционального напряжения, он завершает этот ряд на высшей ноте: И поверь, не всего Лишаешься ты
В час последний, когда умираешь,
Но все ты в мире теряешь,
Если Родину ты потерял!.. [12, с. 15]
Наиболее часто встречающееся сочетание в лирике М. Сулаева - это сочетание образов матери-Родины и матери-женщины. Есть у поэта и очень личные стихи о матери, отмеченные чертами автобиографичности. Как в стихотворении «Слово к матери» сквозь поэтически обобщенный образ переживания проступают обезоруживающей искренности строки о невосполнимой для поэта утрате: Раз увидал я женщину в Измире, Похожую немного на тебя. В гостинице чужой, в чужом мне мире, Я тайно плакал, о тебе скорбя. Нет, люди слез моих не видели. Но сердцу было тяжко потому, Что из какой бы не вернулся дали, Я маму не найду в родном дому. [12, с. 169]
Мир лирики Сулаева охватывает всю гамму переживаний человека - от первой юношеской влюбленности и до глубоких философских раздумий о жизни и смерти зрелого мужчины. Поэт значительно раздвинул жанровые рамки национальной поэзии своими песнями, лирическими исповедями, философскими раздумьями, сатирико-юмори-стическими миниатюрами, стихотворными посланиями, посвящениями...
Особенно удачными являются произведения Сулаева, написанные в народном духе, среди них песни, ритмически и интонационно связанные с фольклорными традициями («Гора синяя», «Восходит месяц...», «В бессоннице мечусь я до утра», «Ты так красива!..»), в которых подкупает непосредственность и чистота переживаемого лирическим героем чувства... Симфонией любви можно назвать песню «Ты так красива!..», значительно утратившую свой национальный колорит при переводе...(Мел тайна йина хьо, //Мел хаза йина хьо!). На чеченском она звучит на радио и телевидении так же свежо и оригинально, как и в день, когда была создана. То же можно сказать и о другой его песне «Хьо яре хьоьжу» («Я жду свидания с тобою» ...).
Лирический герой Сулаева, умудренный опытом долгой жизни, знает не только дни безмятежного счастья, но и дни ненастья («Твои волосы...», «Женщине»). Однако любовь к женщине, хотя и неразделенная - великое благо. В таком понимании этого жиз-
неутверждающего чувства поэт последователен и верен себе на всем протяжении своего творческого пути:
Мне и сейчас тепло от первых встреч, Хоть не меня любимая любила... Но я любил: тянула к высоте Меня любовь и не давала падать... Ушли года, уплыли, как во тьму, Но и сегодня, если скажут: «надо!» Во имя женщины я все приму, Любые муки, даже муки ада! [12, с. 227] В художественном наследии Сулаева есть цикл «ритуальных» стихов соцреализма («Ленин и заморский гость», «Мальчик и вымпел», «Солнце победит», «Чечня моя», «Быстрее время мчится» и др.), отмеченных, как и все другие его произведения, характерной сулаевской печатью искренности.
Судьба народа, судьба Родины, однако, остались предметом постоянных раздумий поэта, постоянной болью его сердца. Он глубоко переживал от постоянного идеологического давления на репрессированные народы, которое усилилось в пору брежневской стагнации: в еще более, чем прежде, изощренной форме в периодической печати, в том числе и в произведениях художественной литературы, продолжались попытки их дискредитации. Под видом «борьбы с пережитками» подвергались осмеянию национальные традиции, обычаи, нравы, культура. Высмеивался даже обычай горского гостеприимства, которым восторгались Пушкин, Лермонтов, Толстой..., фальсифицировалась история, принижалась или вовсе игнорировалась роль вайнахов - участников Второй мировой воины.
Своеобразным ответом на эти и подобные им инвективы должна была стать поэма «Горсть родной земли» (1983-1984 гг.), в которой Сулаев снова (после «Чеченского молодца на берегах Волги») вернулся к теме войны. Ему было важно показать не только «лучшие качества доблестного чеченского народа: его геройство и орлиную удаль, его смелость и отвагу, мужество и доблесть», которые воплотил в себе Ханпаша Нурадилов, Герой Советского Союза, «доблестный рыцарь Отчизны», как писала о нем одна из фронтовых газет [11, с. 10], но и подлинный, не лозунговый интернационализм, характерный для чеченского народа (живой пример —
«афганец» Али, спасший своего друга «афганца» Сашу в дни так называемой «первой чеченской...»), интернационализм и братство, которые складываются между воинами без разбора национальности, в минуты общей опасности, в условиях одинаково нависшей над всеми смертельной беды.
Узами такого братства связаны в поэме М. Сулаева два друга - чеченец Заур и русский Саша, добровольцами отправившиеся на фронт.
Национальная история и морально-этическая культура двух народов наложили свою печать на формирование характера каждого из них. По мнению автора, свою роль сыграли здесь и идеалы дружбы народов, которые эксплуатировались властями в своих пропагандистских целях...
Война - такой фильтр, который безошибочно выявляет подлинных друзей и врагов, истинных героев и подлых трусов, и изменников. И победа невозможна без настоящего боевого братства. И оно - братство - имело место в жизни.
Идея интернационализма как природная национальная черта чеченцев воплощена и в другой поэме М. Сулаева «Песнь о Чоче из Гойты» (1982 г.). В ней рассказано о памятном «Гойтинском сражении», об одном эпизоде из гражданской войны, когда гойтинцы предпочли смерть измене древнему обычаю - защищать гостя даже ценой собственной жизни. Отказавшись выдать деникинцам ги-каловских красноармейцев, многие чеченцы тогда заплатили за это своими жизнями. Старый гойтинец Чоча в том бою потерял всех четырех сыновей и единственного племянника.
Автор в прозаической сноске подчеркивает, что этот эпизод взят из реальной жизни: «Гойтинский бой состоялся 7 марта 1919 года. Гойтинцы не пропустили деникинцев через свои земли, но и жертвы понесли неслыханные. Житель села Дибишев Чоча участвовал в бою со всеми своими четырьмя сыновьями (Идрисом, Идой, Саидом, Межи-дом), которые все до одного пали в этой битве. Чоча на подводе привез четыре трупа домой» [12, с. 323].
В поэме использованы композиционно-стилистические атрибуты чеченских героических песен илли:
То не заросли камышовые
Плотно встали над озерком, То белогвардейские орды Двойным кольцом обложили Гойты. То не черные рыла кабаньи Тупо смотрят из тростников, То деникинскив пушки Под прицелом держат аул... [12, с. 322] Появляется парламентарий - «золотопогонник», требуя выдать «русских большевиков». Ему отказывают. И начинается бой: То не град застучал по крышам -То обрушился дождь свинца. То не стая волков завыла -То раздался снарядов вой [12, с. 323]. Один за другим погибают все четыре брата. Чоча «не покинул поля, покуда не закончился бой». «От горя немой», погрузив на арбу «четыре Вселенные», несчастный чеченец возвращается домой.
Силу и глубину его скорби автор подчеркивает образами и стилистическими оборотами, восходящими к фольклору: «Под колесами камни стонали», «Илеса без ветра качались», «Тучи вслед за арбою// Чочи Против ветра угрюмо пошли...» [12, с. 326].
Обычаи не позволяют мужчине выказывать свои чувства. Тем более что ни одну семью не обошла беда. Чоча не сдержал слезу лишь тогда, когда во двор въехала еще одна арба с безжизненным телом пятнадцатилетнего Лемы, единственного сына его вдовой сестры.
Не сочтите за малодушье: Хотя раны мои остры, Не от личного горя дрогнул — Жаль мне сына моей сестры... [12, с. 327]. Так оправдывается в своей «слабости» мужественный горец перед односельчанами, пришедшими выразить ему соболезнования. Сознание правоты дела, за которое они заплатили столь дорогую цену, помогает гойтин-цам пережить их великие потери: Если 6 только не правое дело, / все снести не хватило б сил [12, с. 326].
Факт реальной исторической действительности автору удалось сделать фактом искусства слова неотразимой эстетической силы.
Поэма «Песнь о Чоче из Гойты» - это подлинный гимн величию духа народа, проявленного им при защите таких вечных ценностей, как свобода, справедливость, достоинство, честь...
Мир поэзии М. Сулаева никогда не был ориентирован только на проблемы вайнахов. Все его творчество проникнуто сознанием того, что как благополучие отдельных людей, так и спасение народа в целом - в осознании ими своего единства со всем человечеством. Эта идея воплощена в поэме «Цвет планеты» (1976):
Окраска ее от многих причин ведь зависит,
Однако сегодня, планету на страны деля,
Уже постигают народы и истину истин
Что можно и общий, единственный цвет отыскать,
Когда бы всю землю заботливым взглядом обнять [12, с. 321].
Планета Земля - единственное обиталище человечества, и человек на ней - ценность абсолютная. Поэтому содержащийся в поэме призыв к бережному отношению к Земле (с большой и маленькой буквы), перед лицом тотального покушения на все сущее на ней, остается актуальным и своевременным.
В русле тех же общечеловеческих идей и идеалов исполнена и последняя по времени поэма М. Сулаева «Слезы Прометея» [13].
Художественная мысль поэта оперирует фактами и явлениями планетарного масштаба. Он нередко обращается к событиям всемирной истории, пытаясь проследить путь человечества с древнейших времен - в будущее. Ощущение многомерности бытия в поэмах и стихах Сулаева возникает от картин земного предметного мира и вечной устремленностью человека в бесконечное. Образный строй при этом выстраивается автором путем символического контраста миров: «Небо» - «Земля», «Солнце» - «3емля» («Бой за солнце»), «Вселенная» и «Земная человечья жизнь» («Скакун»), «Звезды Вселенной» и «Родины свет» («Песня матери»).
«Высокое» у Сулаева - это и вечные нравственные ценности (благородство, доброта, великодушие...), в постижении которых он видит смысл духовной жизни человека («Мужчины», «Человечность»), и, как было сказано, поэтический образ неистребимой человеческой мечты, устремленной в неизведанные тайны мироздания.
Во всех мирах М. Сулаева есть «сквозные» темы, к которым он периодически возвращается на том или ином этапе своего
творческого пути. Например, тема «Чеченского молодца на берегах Волги» занимала писателя более сорока лет, пока не разрешилась поэмой «Горсть родной земли». То же можно сказать о теме «становления новой морали в горской семье» в романе «Тавсолта ломара д1авоьду» («Тавсултан покидает горы», 1965 г.), к которой писатель снова обращается в середине семидесятых годов в повести «Эскиной», но окончательно удовлетворяется ее (темы) воплощением лишь в последнем варианте романа - «Лаьмнаша ца дицдо» («Горы не забывают», 1990 г.).
Роман о чеченском холокосте
На русском языке роман появился под названием «Горы молчат, но помнят» осенью 1992 г., но уже без автора, скончавшегося за несколько месяцев до его создания.
О том, какое значение Сулаев придавал этому итоговому труду всей своей жизни, свидетельствует его напряженная работа над русским переводом романа, можно сказать, работа до последнего своего часа.
Сам процесс переименования романа отражает не просто эволюцию замысла, жанровые изменения, углубление идейно-тематического содержания, но и этапы перемен общественно-политического климата в стране. Писать о геноциде 1944 г. стало возможным только в условиях перестройки, начавшейся с середины 80-х годов.
Основной конфликт в первом варианте («Тавсолта ломара д1авоьду») был сведен к семейной драме старого горца, возникшей на почве столкновения традиционных нравственно-бытовых устоев чеченцев с «новой моралью» новой власти. Тавсолта был противопоставлен родным дочерям, решившим объявить бой «замшелым пережиткам проклятого прошлого».
Эпопея трагедии народа, униженного и оскорбленного «спецпереселением» и почти наполовину заморенного «голодом и болезнями» на чужбине, долго держалась под строжайшим государственным секретом и в первые годы после реабилитации в подцензурном произведении не могла еще зазвучать в полную силу. Уже то, что запретная тема спорадически возникала в иносказаниях или подтекстах иных местных авторов, вгоняло в ступор большевистскую номенклатуру, чутко стоявшую на страже генеральной ли-
нии партийной идеологии. Для «обсуждения» романа Сулаева ею были задействованы эксперты из Москвы. Собратья по литературному цеху в целом благожелательно отнеслись к своему чеченскому коллеге. В своих формулировках они тщательно остерегались всего того, что могло подвести писателя под политические «упреки», за которыми, если бы они прозвучали, угадывались четкие контуры ГУЛАГа и сибирских морозов...
Коллеги из местных (Х. Ошаев, Х. Эдилов, М. Ясаев) «изящно» обошли молчанием «переселенческую» тему. Только москвич Л. Славин решился взять собрата под защиту: «Сам процесс переселения описан со сдержанной силой, с художественной лаконичностью. Не много страниц, но какие потрясающие!» И тут же поспешил успокоить блюстителей идеологической стерильности и предупредить их в подозрении крамолы: «Смысл романа - в словах учителя: «В нашей стране, в конце концов, всегда торжествует правда». Не будучи уверен в надежности «слов учителя», Славин берет защиту коллеги на себя: «В том, что Магомет Сулаев поднял такую тему, сумел ее поднять, я вижу очень важное - светлый его талант и смелость... Пушкин говорил, что гений и злодейство - две вещи несовместимые. Мне кажется, что талант и трусость тоже вещи несовместимые» [4].
Однако писателю все же пришлось «объясняться и ответить» «контрпропагандой», когда органами (КГБ в то время) была перехвачена передача радиостанции «Свобода» с безобидным, по нынешним временам, комментарием известного политолога-«антисо-ветчика» А. Авторханова к роману М. Сула-ева.
Вполне объяснимо, что сведения о физических утратах и духовных страданиях народа - «врага народа» и «изменников Родины» в романном содержании оказались «сдержанно-лаконичными». Нельзя было распространяться и о подлинных причинах депортации чеченцев и ингушей в Казахстан и Киргизию, без раскрытия которых повествование не могло быть полным, а потому и правдивым.
В новой, окончательной редакции романа «Горы молчат, но помнят» отсутствуют перечисленные «просчеты». Противостояние между Тавсолтой и дочерьми в основном све-
дено к традиционному конфликту между «отцами и детьми», хотя рецидивы «борьбы с пережитками», в полном соответствии с реалиями действительности того времени, сохраняются и в последнем варианте романа.
Однако главным в романе стал конфликт между народом, не пожелавшим покориться диктату чуждой воли, не совместимой с его пониманием правды и справедливости, и тоталитарной Системой, руководствовавшейся стратегической задачей - «перемолоть» все входящие в нее народы таким образом, чтобы на их помеси создать «новую историческую общность людей - советский народ».
Претерпел, как отмечалось, эволюцию и жанр романа: от социально-бытового в «Тавсолта покидает горы» до социально-политического в «Горы молчат, но помнят». Расширение предметно-образного содержания потребовало и соответствующей формы. Роман вобрал в себя и ту новую информацию, которая стала достоянием гласности в последние годы.
Открытым текстом в публицистической форме автор пишет в предисловии о том главном, что он хотел сказать всем содержанием своего романа: «В ночь на 23 февраля 1944 года, в «три ноль-ноль», (в праздничный день - день Красной Армии!) по коварному замыслу «отца народов» Сталина и его послушных холуев Молотова, Берии, Кагановича, полмиллиона чеченцев и ингушей... были в считанные часы взяты под ружье, погружены в товарные эшелоны, лишены имущества, домов, скота, вырваны с корнями из родной, исконной своей земли и насильственно вывезены в далекие края... Около половины переселенных погибло в первые же месяцы изгнания от морозов, болезней и голода» [13, с. 3].
Изображение трагических сторон жизни народа, ставшего жертвой геноцида, не является самоцелью автора. Ему важно было показать силу национального духа, не сломленного тяжкими испытаниями, веру народа в торжество исторической справедливости и в собственное возрождение в условиях свободы и независимости.
Писатель сосредоточил внимание вокруг семей Тавсолты Берсанова, Керима Алба-стова и Анны Львовны, через судьбы которых поведал о жизни маленького горского
села Эскиной в предвоенные годы, о его жителях в местах «спецперселения» и после возвращения в родные горы.
Тавсолта Берсанов, один из главных персонажей романа, - человек непростой судьбы. Он приверженец кодекса горской чести и достоинства, которые сочетаются в нем с некоторой односторонностью в отношении к женщине вообще и к дочерям своим в особенности. Как всякий отец, он любит свою семью и по-своему стремится к ее счастью и благополучию. Проблемы же возникают, когда его идеал высокого, нравственного сталкивается с реалиями советской действительности, которые вторгаются в жизнь его семьи...
В молодости он с оружием в руках отстаивал советскую власть. Однако вскоре практика реализации идей «светлого будущего» большевиков лишает его уверенности в правильности избранного им пути. Он видит, как лозунги и слова партийных функционеров расходятся с их делами, подрывая к ним доверие и уважение поверивших им простых тружеников.
Не все в семье Тавсолты складывается так, как ему хотелось бы. Соседи донесли, что видели его дочерей, старшеклассниц Селиту и Нурседу, играющими в волейбол без косынок (с «обнаженными головами»), да еще с мальчиками, пусть даже и одноклассниками. Это, по представлениям горца, непозволительная вольность. Выход он видит в том, чтобы держать дочерей дома - не пускать их в школу. Конфликт удается нейтрализовать благодаря тактичному вмешательству классного руководителя Анны Львовны - сестрам удастся закончить школу.
Влияние русской учительницы (почти ритуального персонажа в сюжете едва ли не каждого произведения каждого национального писателя!) и впредь будет сказываться на атмосфере семейных отношений Тавсолты, в характере которого мирно уживаются терпимое отношение к чужим обычаям, нравам, традициям и, вместе с тем, требование строгого соблюдения национальных традиций членами своей семьи. Так, следуя старинному горскому кодексу, он стойко переносит удары судьбы: известие с фронта о гибели сына Мурада, смерть жены Нурбики, тяготы «спецпереселенца». При этом он, как и гойтинский Чоча, на людях традиционно
сдержан, чувств своих не выдает, ибо знает, что у других горя тоже через край... Как ни тяжело далось ему это, он отказывается от дочери-ослушницы, вышедшей замуж без его позволения...
Тавсолта не фанатик и не слепой подражатель старины. Жизненный опыт учит его -при столкновении старого кодекса и жизни, мудрость заключается в том, чтобы найти в себе силы для того, чтобы способствовать торжеству закона жизни. По просьбе умирающей жены он прощает Нурседу. Сцена примирения отца с дочерью - одна из самых трогательных и выразительных в романе. Но с чем так и не смог примириться старый Тавсолта, так это с «комсомольскими свадьбами» и табаком, который стали выращивать в горах на колхозных плантациях...
Образ Тавсолты - один из самых колоритных и привлекательных в романе. Его нравственная стойкость, трудолюбие, скромная гордость, природный ум, гостеприимство вызывают уважение и доверие к нему. Вместе с тем это и самая трагическая фигура в романе. Личная драма, усиленная общенациональной, приводит старого горца к тупику, выхода из которого ему не суждено было найти. Тавсолта «покидает горы» и погибает в пути к дальнему родственнику.
Тут писатель не только и не столько следовал требованиям «соцреализма», сколько обнажал правду на практику «строительства социализма», которая сопровождалась перемалыванием целых народов и массовой гибелью в первую очередь самых сильных и стойких личностей, таких как Тавсолта из высокогорного чеченского селения Арсеной.
Важную идейно-композиционную роль в романе выполняет образ Керима Албастова. Это один из представителей новой интеллигенции, преданный «не за страх, а за совесть» исполнитель воли партии, абсолютно уверенный в правильности «социалистического выбора» страны. Будучи директором школы в Эскиное, историк по образованию, он одним из первых отправляется на фронт, после ранения возвращается в звании майора и тут же попадает под Указ о депортации...
С этого момента начинается процесс его прозрения. Он задает себе и другим вопрос: «За что?!» И не находит ответа. Его и не могло быть, как не было и не могло быть ра-
зумного объяснения поголовному обвинению в «измене» всех - от грудных детей и женщин до глубоких стариков, обвинение в пособничестве всего населения врагу, которому в действительности не удалось даже одной ногой ступить на территорию Чечни...
Керим так до конца и не поймет, что причина крылась в самой Системе и традициях российской государственности решать сложные вопросы «простыми» методами тотальных «зачисток» целых народов... Происшедшее на его глазах он воспринимал как нелепую ошибку, которую исправят, как только об этом узнает «товарищ Сталин». В этом искреннем заблуждении и заключалась историческая правда момента. Только старый «коммунист-ленинец» Савва Ильич, свекор Анны Львовны, понял, что Сталин давно «свернул с ленинского пути», «понял», и предусмотрительно ... замолчал. Это уже другой момент правды исторического заблуждения.
Страшные картины переселения, сопровождавшиеся расстрелом на месте, в упор «нетранспортабельных» стариков, больных, детей - не вымысел автора. За ними - кровоточащая правда, правда о заживо сожженных в Хайбахе, вероломно умерщвленных врачами-выродками больных в Урус-Мартановской райбольнице.
Четко разграничивая власть предержащих от простых граждан всех национальностей, Сулаев тепло описывает нормальные человеческие взаимоотношения, которые устанавливаются в среде последних, несмотря на оголтелую античеченскую пропаганду «спецорганов». Семьям Керима и Тавсолты помогает выжить в условиях депортации казах Шакен. И немец Эзау честно выполняет свой долг врача. На его счету десятки спасенных от голодной смерти «спецпереселенцев».
Картины ужасов сталинского ГУЛАГа, в который была превращена страна, дополняются в романе сценами жизни переселенцев в тюрьмах и лагерях, куда они попадали за малейшую провинность.
Не избежал участи каторжника и Керим. Его арестовали из-за просроченного пропуска (аналога немецкого ausweisa на оккупированных территориях) и дали 20 лет за преступления, которых он не совершал. По счастливой случайности дело пересмотрели
и, отсидев два года, Керим возвращается к семье. За множеством подобных эпизодов, которых в романе в изобилии, - бездна правды, море разбитых и искореженных реальных человеческих судеб.
Мучительные поиски причин депортации вайнахов в 1944 г., при всей очевидной несправедливости и по отношению к другим народам, которую наблюдает Керим в местах заключения и «на свободе», не приводят его к признанию порочности Системы, сотворенной большевиками. Даже тогда, когда произошло долгожданное «освобождение» и решением съезда большевиков 1956 года автономия чеченцев и ингушей была восстановлена, когда репрессированные, вернувшись на землю предков - Даймохк, приступили к восстановлению своих давно погасших очагов.
Керим тоже включился в работу по устройству быта репатриантов, наивно веря, что «в нашей стране, в конечном счете, добро и справедливость побеждают», с устранением «культа личности» все образуется к всеобщему счастью...
Как было отмечено, в образе Керима, перипетиях его личной судьбы, раздумьях и переживаниях о судьбах чеченцев и ингушей отразились черты и настроения, типичные для национальной интеллигенции 50-60-х годов.
Особой авторской любовью проникнуты страницы, рассказывающие о дочерях Тавсолты - Селите и Нурседе. По-разному складываются жизненные пути сестер. Озорная и деятельная Нурседа всегда готова включиться в каждый новый «почин», которые регулярно изобретались в партийных кабинетах. Так, она вносит свой «бригадирский» вклад в кампанию по пропаганде кукурузы, принимает активное участие в «борьбе с косынками». В качестве руководителя жен-совета организует «комсомольские свадьбы». Главное, все это она делает добросовестно, с искренней убежденностью, что так надо. Кроме того, ей важно доказать, что можно быть современной деловой женщиной, оставаясь при этом патриоткой своего народа, заботливой матерью, верной супругой и любящей дочерью...
Селита, старшая из сестер, сдержанна («молчалива и грустна»), в большей степени сосредоточена на внутренней, духовной
жизни. Это одна из тех редких натур, которые не изменяют себе ни при каких условиях. Наделенная природной красотой и ясным умом, она естественна, скромна в своих поступках, проста и открыта в общении с окружающими.
Селита могла устроить свою личную жизнь. И никто бы ее за это не осудил. Но, дав слово Увайсу перед его отправкой на фронт, она до конца остается верной данному слову и первому чувству. По роману ее верность вознаграждается: «пропавший без вести» Увайс, пройдя ужасы войны и все круги ада ГУЛАГа, возвращается к ней.
Жизненную полноту и достоверность роману придают внесюжетные новеллы и множество вставных эпизодов, непосредственно не связанных с судьбами героев романа. По оригинальности содержания и завершенности сюжета самостоятельную ценность представляет рассказ о Ширвани Хасиеве и Ирине Тыквиной, в котором драма и юмор органично соединились в исключительной по своей жизненной достоверности картине.
Вся картина превращения Ирины, «дочери Фадея из рода Тыквин» в мусульманку Мариям и ее выдачи за Ширвани, «сына Хаси из Ца-Ведено, родом Дишни» выполнена в лукаво-торжественном ключе. Комическую группу представляют собой семь старичков -«свидетелей», призванных «на этом и на том свете» подтвердить действительность обеих процедур.
Счастье Марьям оказалось недолгим. Вскоре объявилась чудом уцелевшая жена Ширвани Ламара. Она не требует развода, согласна быть второй женой. Просит только не бросать ее, оставшуюся больной, без помощи. У нее никого не осталось, кроме него.
Немногословная сцена, в которой Шир-вани обещает заботиться и не бросать свою первую любовь, исполнена тонкого лиризма и трогает до слез.
Однако Ирина, обманутая в лучших своих чувствах, закатывает скандал.
Но женское сердце отходчиво. Ирина дает не только развод, но и деньги на дорогу... Правда, и счастье Ламары было недолгим... Умирая, она просит мужа: - Какая она благородная! Как только я умру, ты похорони меня и сразу же вернись к ней, женись на ней обратно, Ширвани. Я на тебя за это на том свете не обижусь, буду только довольна... - А я,
знаешь, Ширвани, не считаю, что умираю, когда умираю при тебе. Спасибо тебе, что ты так меня принял... хотя я... расстроила твое благополучие и твою жизнь [13, с. 200].
В этом небольшом эпизоде выхвачены яркие человеческие характеры, с их невыдуманными проблемами, печалями и редкими радостями.
Но, что важно, за всей этой будничной суетой людей, постоянно занятых вопросами выживания, ненавязчиво разворачивается во всю ширь и глубину страшная панорама чеченского холокоста вкупе со всенародной трагедией страны...
В главе «Лениногорск» Сулаев рассказал об одном из погромов, которые нередко учинялись «местными» под контролем «силовых органов» над «спецпереселенцами». Рассказ основан на реальных событиях, на что указывает и точная дата: «16 июня 1950 года, в день окончания уразы».
Автор, умудренный опытом жизни, избегает того, чтобы его могли обвинить в «разглашении», хотя официально скрываемые подробности погрома и имена зачинщиков не составляли тайны и тогда же получили широкую огласку. Писатель достоверно и с разных сторон излагает события так, как они воспринимались рядовыми участниками и свидетелями.
Именно в этот день кем-то искусно подогреваемые античеченские настроения вылились в открытое межэтническое столкновение. Поводом послужил кем-то пущенный слух о пропаже русского мальчика. Зачинщиками погрома были «уркачи», выпущенные из тюрем, и «вербованные». Не щадили никого: ни чеченцев, ни русских, друживших с чеченцами:
- Они кровь нашу пьют, а ты, падло, их, зверей, еще и поишь!.. Я их, гиен, знаю. Детей русских выкрали, чтобы кровь выпить. У-у, чеченская морда, ненавижу... [13, с. 205].
Лениногорские события попали и на страницы романа Н. Горбачева «Смертные». Он, как русский национал-патриот, обвинительный вердикт привычно выносит чеченцам. У него в исходной мотивации погрома тоже фигурирует мальчик, но не русский. По Горбачеву, старик-чеченец убивает чеченского же мальчика, чтобы, обвинив в этом злодеянии русских, поднять на них чеченцев... Вот так
«хитро» закручивает сюжет опытный «инженер человеческих душ»...
Эти же события описаны в книге Х. Яндарбиева «Трагедия века», вышедшей в свет в местном издательстве в 1992 г.
Сравнительный анализ отображения одного и того же события или факта в произведениях различных жанров и авторов представляет самостоятельный интерес для исследователя...
Более пристального внимания в романе Сулаева «Горы молчат, но помнят» заслуживает исповедь бывшего чекиста Бакара Идри-сова о методах НКВД, которая существенно дополняет «портрет» Системы. Автор заменил имена некоторых реальных сексотов-осведомителей на вымышленные, другие видоизменил так, что за ними легко угадываются их настоящие носители. Факты же таковы, что многие из тех, кто сумел в тридцатые спастись, дополнил бы их великим множеством подобных или еще более мерзких...
Особое место в романе заняла тема осве-домительства и коллаборационизма. Актуальность и своевременность этой темы подтвердили годы последних двух войн в Чечне.
В романе М. Сулаева эта тема во всей своей неприглядной правде, воплощена в образе Тойсума Мотбетова, человека абсолютно беспринципного и бессовестного. Из шкурных интересов он готов донести на ближних и дальних, открыто и тайно клевещет на ни в чем не повинных людей, на суде дает ложные показания, что не осмеливались в прежние времена делать даже самые отъявленные негодяи из чеченцев.
Рядом с вымышленными человеческими типами в романе соседствуют реальные персонажи. В первой части произведения собственными именами названы организаторы и исполнители геноцида - Сталин, Берия, Серов, Гвишиани. К ним примыкают «столпы» Системы - Титов, Апряткин, Фотеев и другие ниже рангом, чьими именами пестрит третья, последняя часть.
Роман скомпонован таким образом, что множество действующих в нем лиц и обилие событий не затеняют авторского замысла, направленного на поиски ответа на вопрос: «За что?... »
М. Сулаев сам осуществил перевод своего главного произведения на русский язык, которым владел в совершенстве.
В манере авторского рассказа органично сочетаются широкое эпическое повествование с элементами документального репортажа и публицистики, а также драматургии.
Итоговый роман Магомета Сулаева является несомненным вкладом в историю современной чеченской художественной литературы. «Горы молчат, но помнят». Они молчат и предостерегают: это не должно повториться...
Заключение
Обзор, даже беглый, многогранной творческой деятельности М. Сулаева был бы неполным без упоминания о его переводах, которые сыграли важную роль в идейно-образном обогащении современной чеченской поэзии. Перечень только имен авторов, чьи произведения благодаря Сулаеву «заговорили» по-чеченски, могут дать определенное представление о круге его интересов: Г. Гейне, Т. Шевченко, А. Рудаки, К. Хетагуров, Р. Тагор, Р. Гамзатов, Д. Кугультинов, К. Кулиев, Х. Ардасаев... Имена же Пушкина, Лермонтова, Л. Толстого сопровождали чеченского писателя и поэта всю его сознательную жизнь.
К переводу полюбившихся произведений особо чтимых авторов М. Сулаев раз за разом возвращался, можно сказать, на протяжении всего своего творческого пути, добиваясь максимально полной передачи содержания и особенностей формы шедевров русской классики средствами чеченского языка.
Определенные заслуги принадлежат М. Сулаеву в развитии критики, в разработке соответствующей терминологии на чеченском
1. Айдаев Ю. Путь к мастерству / предисловие к кн.: Магомет Сулаев. Иду на зов. Книга стихов. Грозный, 1979. С. 5-14.
2. Айдаев Ю. Лаьманаша ца дицдо // Даймохк. № 40. 1991.
3. Айдаев Ю. Хунда воьду Тавсолта ломара д1а? // Орга. 1967. № 3-4. С. 103, 106.
4. Алироев И. Горы не забывают // Голос Чечено-Ингушетии. 19.01.1991.
5. Алироев И. Тавсолта уходит с гор // Грозненский рабочий. 15.06.1967.
6. Арсанукаев М. Сулаев Мохьмад // Нохчийн яздархой. Хьалхара том. Сольжа-Пала, 2012. С. 236-254.
7. Выписки из протокола обсуждения романа М. Сулаева «Тавсолта уходит с гор». Архив автора. Грозный, 1966.
8. Гайтукаев К. Б. Как и прежде, стремлюсь я
языке. Благодаря его критическим публикациям обрели гражданство такие понятия, как син1аткъам - переживание, васт - образ, синталламан хат1 - стиль, синк1орге таллам - психологизм, т1е1аткъам - влияние, воздействие и др.
Магомет Сулаев был бескорыстным и высоко профессиональным пропагандистом творчества собратьев по перу; одним из первых издал книгу о чеченской литературе «Октябро кхоьллинарг» («Рожденная Октябрем», 1968 г.), в которую вошли критические статьи, разборы, комментарии к произведениям С. Бадуева, Х. Ошаева, Дж. Яндиева, Х. Эдилова, А. Айдамирова, А. Сулейманова и ряда других.
Много внимания уделял М. Сулаев творчеству молодых. И, если обнаруживал в их произведениях хоть искорку таланта, радовался этому так, как если бы это был его личный успех.
В одном из его стихотворений есть такие строки:
...Как и прежде, стремлюсь я к вершине, Цепок пока я и смел, И не завистлив, и рад всем, кто ныне Выше подняться сумел. Автор, таким образом, выразил здесь не только свою неизменную приверженность к истинной поэзии, кто бы ни был ее творцом, но и затаенную надежду на силу собственного поэтического слова, на его нравственную и идейно-эстетическую значимость для потомков.
к вершине // Новости Грозного. 1991. № 1.
9. Гайтукаев К. Б. Магомет Сулаев и его книга «Горы молчат, но помнят» // Горы молчат, но помнят. Грозный, 1992. С. 329-334.
10. Гайтукаев. К. Б. Этапы творчества Магомета Сулаева // Казбек Гайтукаев. Писатель и его герои. 1998. С. 56-80.
11. Сергеев Н. Солнце в крови. Грозный, 1959. 10 с.
12. Сулаев М. Орлиной тропой. Стихи и поэмы. Грозный, 1987.
13. Сулаев М. Горы молчат, но помнят. Грозный, 1992.
14. Сулаев М. Слезы Прометея» («Пхьарматан б1аьрхиш») // Газета «Даймохк», №№ 13-14 от 21 и 23 сентября 1990 г.
15. Чапаев Б. Къегина лепа з1аьнарш // Ле-нинан некъ. 24.09.1980.
Литература
References
1. Aydaev Yu. Put' k masterstvu [Path to mastery]. Preface to the book: Magomet Sulaev. Coming to a call. The book of poems. Grozny, 1979. Pp. 5-14. (In Russian)
2. Aydaev Yu. Mountains don't forget. Day-mohk, No. 40. 1991. (In Chechen)
3. Aydaev Yu. Why does Tavsolta go out of the mountain? Orga. 1967. No. 3-4. P. 103, 106. (In Chechen)
4. Aliroev I. Gory ne zabyvayut [Mountains do not forget]. Voice of Checheno-Ingushetia. 19.01.1991. (In Russian)
5. Aliroev I. Tavsolta ukhodit s gor [Tavsolta climbes down the mountains]. Groznenskiy Rabo-chiy. 15.06.1967. (In Russian)
6. Arsanukaev M. Sulaev Magomet. Nokhchiyn Yazdarhoy. Halara Tom. Grozny, 2012. Pp. 236254. (In Chechen)
7. Excerpts from the Protocol of discussion of the novel "Tavsolta goes out of the mountains" by M. Sulaev. The author's archive. Grozny, 1966. (In Russian)
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ Принадлежность к организации
Гайтукаев Казбек Байсалович, кандидат филологических наук, профессор, писатель, член Союза писателей России, Грозный, Россия; e-mail: [email protected]
Принята в печать 03.02.2017 г.
8. Gaytukaev K. B. Kak i prezhde, stremlyus'ya k vershine [As before, I strive to the top]. Novosti Groznogo. 1991. No. 1. (In Russian)
9. Gaytukaev K. B. Magomet Sulaev and his book "Mountains are silent, but they remember. Mountains are silent, but they remember. Grozny, 1992. Pp. 329-334. (In Russian)
10. Gaytukayev K. B. Stages of Magomet Su-laev's creativity. Kazbek Gaytukayev. The writer and his characters. 1998. Pp. 56-80. (In Russian)
11. Sergeev N. Sun in the blood. Grozny, 1959. 10 p. (In Russian)
12. Sulaev M. By eagle's trail. Poems and rhymes. Grozny, 1987. (In Russian)
13. Sulaev M. Mountains are silent, but they remember. Grozny, 1992. (In Russian)
14. Sulaev M. Prometheus's tears. Daimohk Nespaper. No. 13-14, 21 and 23 September, 1990. (In Chechen)
15. Chapaev B. Glowing sun rays. Leninan nek Newspaper. 24.09.1980. (In Chechen)
AUTHOR INFORMATION Affiliation
Kazbek B. Gaytukaev, Ph. D. (Philology), professor, the member of Union of Writers of Russia, Grozny, Russia; e-mail: sovarim@ mail.ru
Received 03.02.2017.
