CC BY
18
Давид Ваттас David Watters
университет Нью-Гемпшир University of New Hampshire
Перевод и комментарии: Валерия Сухотина
Тульский государственный педагогический университет им. Л.Н. Толстого Международный факультет, магистратура 1 год обучения, Translation and comments: Valeria Sukhotina Tula State Lev Tolstoy Pedagogical University the International Faculty Контактная информация: [email protected] Научный редактор перевода: Ромашина Е.Ю., д.пед.н., профессор Supervisor of translation: Romashina E. Yu., Sc.D. (Education), professor
«Я ГОВОРИЛ, КАК МЛАДЕНЕЦ»: ВЛАСТЬ, МЕТАФОРА И «БУКВАРЬ НОВОЙ АНГЛИИ» DAVID H. WATTERS, "I SPОKE AS A CHILD": AUTHORITY, METAPHOR AND "THE NEW-ENGLAND PRIMER"1
Хотя «Букварь Новой Англии» давно цитируется как чрезвычайно влиятельный ранний американский текст, он редко становился предметом критического анализа. В частности, это связано с неприятием в наше время его взглядов на детство. Пренебрежение также может быть объяснено тем, что это детская книга, тексты которой менее трудны в художественном отношении, и потому не привлекали к себе внимание герменевтики. Наконец, существует проблема атрибуции самого текста. Библиографы утверждают, что существовали пять изданий до первой сохранившейся неполной версии 1727 года; составители неизвестны, и их содержание варьируется от издания к изданию1. Какое бы издание ни было выбрано для анализа, любое из них представляет собой набор отрывков из хорнбуков (буквы, слоги, числа), эмблематических книг (иллюстрированный алфавит), религиозных руководств (советы, пословицы, правила
поведения), молитвенников (молитвы, катехизисы) и популярных сборников религиозного содержания (стихи, назидательные рассказы, проповеди).
Мое исследование «Букваря...» основано на нормативном «тексте», собранном из сохранившихся изданий, опубликованных до 1761 года (см. Приложение). Текст «Букваря...» разрабатывался в период кризиса власти в Новой Англии, включая, по определению Перри Миллера, переход от колонии
1 Здесь и далее примечание автора, если не указано иное.
Современное исследование Букваря началось с работы Пола Лестера Форд. Форд определил Бенджамина Харриса как вероятного составителя / автора текста и предположил, что первое издание было опубликовано в 1687-1690 годах, а в 1690 году было анонсировано расширенное издание. Важную новую библиографическую информацию представил У. К. Форд («Букварь Новой Англии») о возможном английском издании 1683 года, но он поставил под сомнение атрибуцию текста Харрису, чей жизненный путь он исследовал в том же году («Бенджамин Харрис»). Наиболее полная библиография Букваря была напечатана Чарльзом Ф. Хартманом. Авраам Розенбах и Уильям Слоун раскрыли компилятивную природу текста, выявив источники некоторых его частей в работах Натаниэля Крауча и других авторов; Корнелия Мейгс и Дэниел Коэн поместили его в контекст истории американских детских книг. К сожалению, многие критические обсуждения Букваря окрашены антикварной сентиментальностью или устаревшими представлениями о пуританстве и пуританской практике воспитания детей. Все цитаты взяты из издания 1727 года или, если указано, из издания 1735 года.
к провинции, и, в общем и целом, содержание «Букваря...» определяет для ребенка его или ее место в отношении к родительской, гражданской и религиозной власти. Историки исследовали структуру власти и воспитание детей в семье - «небольшом содружестве»2, но гораздо меньше они обращали внимание на то, как овладение языком способствует поддержанию властных структур (Morgan, Demos, Greven, Slater). В Букваре имеются доказательства различных тезисов пуританских представлений о детской порочности или невинности, а также о степени и видах конфликтов между поколениями. Критики, которые исследовали психологию конфликта поколений в конце XVII и начале XVIII веков с позиций Фрейда, Юнга и Эриксона (Bercovitch, «Mather», Leverenz, Elliott), выделили риторические стратегии, используемые для разрешения этих конфликтов через создание того, что Сакван Беркович называет «американское самосознание». Хотя социальные историки не согласны с серьезностью конфликтов между поколениями, литературоведы обнаруживают глубокие изменения в отношении к власти, о которых свидетельствуют образы Бога-Отца и Бога-Сына, созданные в этот период. Наиболее расширенный анализ представлен Эмори Эллиотт, который утверждает, что
«процесс развития Пуританского учения с 1660 по 1690 год - это процесс замены одного доминирующего архетипа - изображения разгневанного Бога Отца другим архетипом - образом любящего и всепрощающего Христа. <...> На протяжении тех лет образ Бога Отца стал менее угрожающим, а Его поступки - объяснимыми и благожелательными» (С. 13-14, 75-76).
Хотя Эмори Эллиотт и другие показывают этот риторический сдвиг, являющийся частью динамического взаимодействия между психологией человека и историческими условиями, Букварь преподносит каждому читателю коллекцию метафорических описаний Бога как карающего отца и прощающего сына. Букваре можно увидеть, как дети пуритан узнают, что эти метафоры обладают особым языковым авторитетом, санкционированным словами родителей и Словом Божьим. Изучая набор религиозных метафор, ребенок узнает о своем месте в мире.
Ключевые метафоры кальвинистской теологии определяют в Букваре сущность ребенка с точки зрения человеческого непослушания Божьей власти. Бог - гневающийся отец, чьи «дети» Адам и Ева не повиновались ему; все дети виновны и заслуживают наказания за желания, противоречащие родительской или божественной воле. Ребенок узнает, что его личность ограничена создателями. Они дают жизнь, но вместе с тем ограничивают свободу, вплоть до угрозы самой жизни. К тому времени, когда ребенок осваивает Букварь, он или она уже знает религиозные метафоры, обычно используемые для толкования переживаний,
2 Ссылка на работу Джона Демоса «Небольшое содружество: семейная жизнь в Плимутской колонии». В данной работе семья рассматривается в контексте колонии, основанной паломниками, прибывшими на «Мейфлауэр». Опираясь на артефакты, завещания, описи имущества, различные правовые и официальные акты, автор представляет семью как структуру ролей и отношений, подчеркивая роли мужа и жены, родителя и ребенка, хозяина и служащего. Прим. переводчика.
являющихся пределами или границами жизненного опыта личности: рождение, смерть, благодать и вина3.
Недавние герменевтические теории о религиозном языке проливают свет на то, как Букварь приводит ребенка к представлению о себе, ограниченном властью Бога и родителей4. Дэвид Трэйси описывает пути, где религиозная перспектива раскрывает пределы обыденного опыта; религиозный опыт - это «открытие определенных фундаментальных структур нашего существования вне (или, наоборот, основанного на) обыденном опыте...» (Rage 93). Ограниченный опыт обязательно осведомляет о своей ограниченности, что Ханс-Георг Гадамер описывает в Истине и Методе как «горизонт» себя; Трейси и Гадамер указывают на особую роль религиозного языка для того, чтобы привлечь внимание к ограниченности его значения. Например, слова «вера» или «благодать» по своей сути относятся к понятиям, находящимся за пределами обыденного человеческого опыта, таким образом, мы должны рассчитывать на образность библейского текста для получения знания (Gadamer, Problem, p. 54-55). Как утверждает Поль Рикёр, религиозные метафоры лучше понимать как эвристические приемы или выдумки, которые попросту переводят или репрезентируют базовые предположения об основании или пределе нашего обыденного опыта перед лицом противоречивых эмоций, возникающих в результате этого опыта (Rule 22; Specificity; Fatherhood, p. 497). Букварь наполнен напоминаниями о самоограничении через боль, голод, сон, смерть,
3 Родители XVII века не ожидали, что дети «поймут» значение каждой доктрины в катехизисе или «Букваре». Букварь - это поэтапный текст с простыми частями, подходящими для совсем юных не-читателей, и довольно сложными материалами для подростков, все еще пользующихся книгой; и в каждой части метафорические утверждения соответствуют искушенности его читателей (см. Mather, A, B, C).
4 Мой подход к метафорическому языку в целом и религиозной метафоре в частности опирается на то, что можно условно назвать интерактивной теорией, изложенной в работах Макса Блэка, Ганса-Георга Гадамера, Поля Рикёра и Дэвида Трейси. Многие писатели XVII века понимали библейские образы с точки зрения доктрины приспособления, означающей, что Бог в Писании приспосабливался к лингвистическим способностям падшего человеческого разума. Это оправдывало использование метафорических выражений, извлеченных из человеческого опыта, для передачи нам знаний о Боге. Перри Миллер правильно видит работу Петруса Рамуса и Омера Талона как часть процесса, посредством которого место образного языка было узко ограничено функцией украшения; метафора теряет свой статус когнитивного устройства, когда сила изобретения заложена в системе логики, а не в риторике. Однако, к сожалению, следствием работы Миллера - которого он не предполагал - является исключительно лексический подход к метафоре, принятый многими исследователями американских пуританских текстов. Большинство из них имплицитно принимают замещающую теорию метафоры, исследуя доктринальное значение автора «за» завесой риторики. Независимо от того, как часто проповедники выступали за «сдирание с образов логического смысла», они знали, что убедительность в конечном итоге зависит от образов «потому что в этой жизни мы руководствуемся чувствами» (Miller, p. 358). Логический вопрос, полученный из метафор Священного Писания, обязан этим дискретным метафорам. Внимание к «этому единому и естественному смыслу» (Miller, p. 343) метафорического выражения указывает на понимание того, что метафоры функционируют на уровне семантики. Таким образом, мы не должны позволять риторике Рамуса ослеплять нас в отношении когнитивной функции метафоры в пуританских текстах.
семейную, гражданскую и религиозную традицию и закон; маленький читатель учится воспринимать эти ограничения в рамках основных метафор текста при главенстве Господа.
К тому времени как дети начинают слушать и читать Букварь, они осознают, что религиозный язык и книги имеют статус, превосходящий другие формы дискурса. Редкие записи об овладении ребенком-пуританином языком указывают на раннее знакомство с религиозными терминами и установление моделей дискурса, контролируемого родителями. Джон Коттон говорил, что младенцы в колыбели могут молча созерцать святыни и пребывать в состоянии благодати, но, когда они начинают говорить, родитель обязан внушить им, что обыденная речь раскрывает их порочность (Miller, Colony 87). Они должны узнать из Библии то, что Мэйсон Ловэнс называет «язык Ханаана». Раннее изучение языка порождает несоответствие языка младенца языку Библии. Понимая всю важность детской речи как таковой, родители-пуритане хотели, чтобы их дети запоминали фразы религиозного содержания в самом раннем возрасте (White 4). По словам Левина Л. Шюккинга, первые слова ребенка
«должны быть религиозно значимыми; особенно поощрялось произносить такие слова как "Бог", "Иисус", "вера", "любовь". С того момента, когда дети научились строить предложения, их учили произносить "Только Бог меня спасет", "Иисус отпустил мне грехи"; "Питать отвращение к гордыне", "Учись умирать"; "Никому не причиняй вреда, но служи всем"; "Все люди - братья"» (p. 68).
Недоверие пуритан к неконтролируемой речи ребенка объясняет педагогический акцент на катехизации и раннем использовании «Букваря...» для поощрения запоминания одобренных текстов. Первоочередность запоминания - это знак культуры, который Уолтер Онг (Walter Jackson Ong) называет «массивным словесным осадком». Такие культуры часто являются консервативными и традиционалистскими. В самом деле, в первые десятилетия колонизации Новой Англии катехизис был почти исключительно устной практикой. Самым маленьким детям давали отдельные слова или короткие фразы для запоминания, «слабейших и даже самых юных людей, наших детей, сразу после их отлучения от груди можно научить необходимости обращения к Господу и тому, что им требуется сделать, чтобы обратиться в веру» (Mather, A, B,C. p.18-19). Пример и увещевание поощряли заучивание молитв наизусть: «Чарльз Бриджмен еще не научился говорить, но научился молиться» (Janeway 32); «О, как чудесно слушать, как ребенок молится, ранее, чем научился говорить простыми словами!» (White 4). Пуританство было религиозной культурой, восставшей против устоявшихся форм молитвы, и в то же время дети заучивали определенные формулы. Сама практика катехизиса вводила ребенка в дискурс, который строго контролировался по форме и содержанию. Коттон Мэзер (Cotton Mather) отстаивал первоочередное заучивание ответов, которое он называл «эхом», а затем проверку понимания ребенком катехизиса через разделение каждого вопроса на «кусочки», по каждому из которых можно получить от ребенка короткий ответ да или нет (Cares 9,18).
Устная катехизация по образцу: вопрос от взрослого и ответ от ребенка, готовила последнего к встрече с письменными текстами, которые говорили бы с ним с властностью родителей. Дэвид Холл (David D. Hall)
описал «осмысленный и полный благоговения» стиль чтения в ранней Новой Англии, когда Библия и другие религиозные книги фигурировали в семейных ритуалах или использовались в частном порядке во времена кризиса (p. 34-35). По словам Дэвида Трейси, этот стиль усиливал опору христианской религии на тексты, которые «не имеют отношения к базовому пониманию религиозного сообщества и контролю над его ключевыми метафорами и, следовательно, к его видению реальности» (Metaphor 90). Для Коттона Мэзера глас Божий должен быть «услышан» ребенком в Библии и дискурсе:
«Дети, как только вы научились читать, вы можете взять Библию, и при чтении ее подумайте, это Глас Господа; Бог сейчас говорит во мне. Когда вы слышите поучения от Служителей Господа, вы должны следовать им; Это послания от Господа: Бог сейчас говорит во мне. Урок короток: Я буду прислушиваться к тому, что скажет Всемогущий Господь!» (A, B, C. 30).
Читатель мотивирован на вступление в «диалог» с текстом. В катехетической системе вопрос предполагает знание ответа; ответ подтверждает ожидания спрашивающего; каждый участник диалога усваивает весь дискурс. Ханс-Георг Гадамер утверждает, что это процесс свободной игры одного разума с другим, который обогащает обоих: «Понять текст - это прийти к пониманию себя через своего рода диалог. Понимание конкретного текста достигается, только когда сказанное находит свое выражение на собственном языке толкователя» (Problem 57). «Духовное молоко для американских младенцев» Джона Коттона (John Cotton, Spiritual Milk for American Babes) написано на языке, понятном ребенку; поскольку, как советовал Коттон Мэзер, послание Христа лучше всего понимается в Писании и проповеди, когда кажется, что оно обращено непосредственно к ребенку. Энн Гриноу, которая умерла в пятилетнем возрасте, потеряла дар речи от имени Христа и нашла «невыразимое наслаждение в катехизисе. Она задавала странные вопросы о вечных вещах и сама давала ответы, которые были чрезвычайно уместны» (Mother, Token 20). Конечно, речь идет о ребенке, усвоившем пуританские формы языка. В процессе катехизации дети пуритан усваивают правила игры, в которой самосознание контролируется социальным процессом создания смыслов. Катехизис готовит ребенка к принятию ключевых метафор, касающихся авторитета Слова Бога Отца в Букваре, поскольку его голос находит приемлемое для родителей выражение только в словах религиозной традиции.
Букварь начинается с иллюстрированного алфавита с двадцатью четырьмя гравюрами на дереве и простыми рифмами, подходящими для запоминания самыми маленькими читателями (Рис. 1)5. Предмет каждого стиха учитывает то, что маленькие дети имеют тенденцию интерпретировать
5 Уолтер Дж. Онг утверждает, что «алфавит как простая последовательность букв является основным мостом между устной мнемонической и письменной мнемоникой: обычно
метафору буквально (Gardner and Winner); стихи описывают библейскую «историю» или реальные события. Алфавит имеет форму символического изображения, которая сочетает в себе образ и текст, чтобы подчеркнуть визуальную составляющую образного языка. Привычка читать слева направо придает большое значение этим иллюстрациям в печатной культуре ранней Новой Англии. Издание, сохранившее порядок презентации образа и текста слева направо имеет удивительный эффект даже сегодня, и, по крайней мере, один современный читатель опасался, что ошибки в картинках алфавита были так же опасны для детей, как и идолопоклонство6.
Даже на простых примерах ребенок усваивает авторитетную, общепринятую интерпретацию смысла каждого символического изображения. Буква «A» представлена в виде андрогенной фигуры, дерева, змея-искусителя и строки «С Адамом все мы согрешили» (In Adam's Fall / We Sinned all). Символические изображения часто используют как «средний термин», прозаическое толкование, которое связывает поэтический текст и образ и выступает в качестве голоса общепринятой интерпретации. В этом случае родитель, который упражняет ребенка в запоминании текста, может предъявить такое толкование или указать на соответствующее место в катехизисе или Библии. Для самого маленького ребенка родитель может просто связать библейскую историю неподчинения Адама и Евы своему «родителю» с токованием образа и объяснить, что рифма «падение» (fall) и «все» (all) обозначает кару за первородный грех и общую порочность человечества как его результат.
последовательность букв алфавита запоминается в устной форме, а затем используется для визуального поиска материалов, как в указателях» (100-01).
6 Существует свидетельство XVIII века, согласно которому взрослые считали, что дети подвержены серьезным ошибкам толкования, если ими не руководит знающий взрослый. В письме, опубликованном в The Boston Gazette and Country Journal в 1759 году, автор жалуется на издания «Букваря», в которых по ошибке содержатся старые стихи рядом с новыми, евангелизированные начертания для нескольких букв алфавита, и он опасается, что «нежные малютки» могут быть введены в заблуждение: «Я помню, несколько лет назад преподобный епископ Бостона, полагая, что некоторые строки с картинками слишком незначительны, решил поменять их на нечто более важное; что не было к лучшему; например, - вместо играющей кошки, и напротив буквы C (англ. the Cat - прим. переводчика) было помещено распятие Христа (Crucifixion of Christ) со словами: Христос распят ради грешников; но, к моему большому удивлению, новое изображение сопровождают старые стихи; и, таким образом, представление нашего благословенного Спасителя, идущего на крест, когда тьма была над всем миром, имеет тот же смысл, что и уничтожения мышей кошкой. - Как! Разве можно показывать детям, что смерть их Искупителя не более важна, чем смерть мыши! Каким может быть следствие таких изображений?! - Это, конечно, худшее из них! - По этой причине я был просто обязан испортить рисунок своим пером, как если бы это было гравированное изображение (Heartman XXIII-XXIV)». Страх автора комичен, тем не менее, это подчеркивает веру в опасность неконтролируемых репрезентационных систем. По иронии судьбы антиквары XIX века, такие как Джордж Ливермор, который не видел изданий Букваря до 1775 года, оплакивали нечестивые издания, в которых печатались оригинальные гравюры и стихи вместо евангелических, полагая, что это были поправки, демонстрирующие упадок религиозности.
Рис
1. Иллюстрированный алфавит (1727)
Рис. 2. Мучения Джона Роджерса
Оба изображения из книги-раритета и редкой рукописи были любезно предоставлены автору Общественной Библиотекой Нью-Йорка, учреждениями «Astor», «Lenox», «Tilden».
Ребенок, по крайней мере, получал представление о том, что для наказания за неподчинение существуют причины помимо воли родителей. Как и во всех детских книгах, текст позволяет осуществлять игру с родительской интерпретацией языка. Строфа напоминает доктрину Августина о всеобщности грехопадения Адама (Slater 42, 52), и катехизические поучения сообщают родителям и ребенку, что их «родство» передает грех Адама из поколения в поколение.
Строфа описывает для ребенка общий опыт отделения от родителя. Слово, находящееся в центре внимания, это «грехопадение», - чувственный опыт, знакомящий с идеями умаления и отдаления поступка Адама в саду Эдема. Адам, а следовательно, и все люди, знакомы с состоянием невинности, бессмертия и воссоединения со своим Создателем, сошедшего на землю; ощущение морального падения, отделение от Создателя соотносится с религиозным термином «грех». При помощи метафоры ребенок может переосмыслить свое чувство отказа от благодати с точки зрения греха, чтобы понять смысл метафоры и свое место в мире. Как метафорическое выражение, текст передает ограничения себя самого несколькими способами. Ребенок связан общим «мы», которое передает прегрешение Адама из поколения в поколение отцовством, оно вытесняет происхождение от естественных родителей, которые дали жизнь, но не могут предотвратить смерть. Также ребенок чувствует уединенность, умаление в грехопадении. Сила данной метафоры зависит от ее скрытой формулировки первенства общих родителей, Адама и Евы, которые парадоксально дали жизнь, отделяя благополучателя от источника жизни. «Мой прародитель согрешил и Я в нем» (John Cotton, Spiritual Milk for American Babe, 1735).
В первой букве алфавита показаны основные противоречия отцовства Господа и затем следует комплекс метафор, с помощью которых читатель «Букваря...», переходя от детства к взрослению, может по-новому истолковать свои конфликты с родительской властью. Пол Рикер с иной стороны коснулся теории Фрейда о взаимоотношениях между отцом и сыном в христианстве (Fatherhood). Фрейд полагает, что неосуществимая мечта ребенка о всемогуществе спроецирована на отца, Господа, который представляется бессмертным. История грехопадения Адама может быть рассмотрена с позиции Эдипова комплекса: гнев, направленный на отца, который ограничивает желания ребенка, представляется как вина в грехопадении Адама, то есть вина, идентифицированная как грех. Фрейд объясняет основы христианства через жертву сына, которая является искуплением за воображаемое убийство отца, а также «выходом обиды на отца», поскольку Христос в бессмертии становится равным ему (p. 491). Рикер подвергает сомнению схему Фрейда, так как в ней не принимается во внимание возможность развития эго с иной стороны, поддерживаемой самим Писанием, в котором отцовство с самого начала содержит потенциал сострадания через заветы и Воплощение; сострадание, которое позволяет ребенку вступать в новые отношения с Отцом: «Если правда, что всемогущество желания является истоком планов бессмертного отца, то исправление желания происходит через принятие смертности отца» (p. 492). Рикер представляет себе движение от воображаемого всемогущества отца до принятия его как символа в системе взаимоотношений между родителем и ребенком, Богом и верующим, выступающим посредником между силой
отца и независимостью ребенка. В Букваре Бог-Отец не представлен изолированно; изображение алфавита наводит на мысль о возможности возвращения любви Господа, о возможности, в полной мере, осознаваемой в «Увещевании», автором которого является Джон Роджерс.
Изучая структуру алфавита, можно установить, что в нем содержится исторический контекст изображения Бога-Отца. Это объединяет Грехопадение и Первоначало в пространственную последовательность, настроенную на эсхатологические рамки христианской жизни и христианской истории, от рождения до смерти, от греха до спасения, от Адама до Христа. Движение происходит от акта неподчинения в первой букве к послушанию, к Слову Божьему во второй: «Эта книга - для исправления твоей жизни» (Thy Life to Mend / This Book Attend). В сущности, знание грамоты, которой обучали родители, помогает ребенку общаться с Богом. Процесс чтения книги, будь то Библия или Букварь, есть благочестие, идя от начала к концу книги, читатель повторяет ход человеческой жизни и великой драмы человеческой истории. Томас Уайт и содержание, по крайней мере, одного Букваря служат напоминанием читателю, что
существует книга трех листов, сказал он, и я читаю их всю мою жизнь и до сих пор не прочел: Один Лист был красным, другой белым, а третий -черным; черный Лист был Смертью, Адом и Судом, белый Лист был Раем, красный лист был Кровью Христа. (White 19; 1735)
Последовательность стихов алфавита повторяет религиозный паттерн смерти, жизни и спасения. Как можно заметить, Первоначало (Альфа) представляет собой Сотворение мира и Божий промысел; и в первой половине алфавита большинство букв изображает многогранность природы и человеческого опыта, где животные и люди одинаково следуют за своими естественными инстинктами, периодически вспоминая о смирении библейских героев, таких как Иов, и о быстротечности человеческой жизни. Однако по мере приближения к Омеге, алфавит во истину представляет собой каталог человеческих пороков, включая бунт и непослушание земным правителям (O) и Христу (P), усиленные контрастами между благочестивым поведением Эстер, Рахили и Самуила и тщеславием великих, таких как Давид и Ксеркс. Ребенок знакомится с библейской «семьей», которую с ним разделяет общий Отец, узнает о множественных взаимоотношениях Бога с его другими «детьми»7. Смерть присутствует повсюду (P, R, T, U, X, Y), но в букве Z, с ее чудным изображением маленькой верхушки дерева, мы узнаем, что «<Закхей взобрался на дерево, чтобы увидеть Господа». Это изумительная часть типологии, согласно которой люди, места и вещи Ветхого Завета предопределяют события, имеющие духовное значение в Новом Завете. Плод привел к грехопадению человека, а в данном случае растение является духовным спасением Закхея, который действительно увидел Христа на дереве, так же как христиане должны видеть его на распятии. В этом послании дети ощущают восторг при мысли о лазании по
7 В более поздних изданиях Букваря алфавит с картинками сопровождается катехетическим перечнем имен людей в Библии, упорядоченным в хронологическом порядке, что еще больше укрепляет знание ребенка о других людях, чья жизнь раскрывает аспекты поведения Отца. Следовательно, они, образно говоря, выполняют обязанности родных братьев для читателя-ребенка.
деревьям, но в то же время этот сюжет обращает внимание на образы других деревьев, представленных в алфавите, и непослушание (A, O), - что обеспечивает интерпретирующий контекст для последней буквы. Вследствие этого у читателя формируется привычка к интерпретации метафор, поскольку в самом алфавите он видит пример провидения и самоконтроля, а через отождествление себя с Закхеем получает некий стимул персонификации всех сюжетов Библии.
Во многих изданиях Букваря за алфавитом следует первое, явно метафорическое, описание Бога, к которому теперь ребенок может быть подготовлен. Обещания послушного ребенка подтверждают покорную и смиренную позицию ребенка по отношению к Богу и начальству, а также перечисляют некоторые религиозные обязанности детства. Список включает такие слова: «Я буду почитать Святилище Господне,/ Господь есть Огонь поядающий». Последняя фраза взята из Еврейской Библии 12:24; Павел разработал иное использование этой метафоры Моисея (Deut. 4:24). В Ветхом завете выделены обязанности детей Божьих, однако Павел указывает, что у духовных детей Господа есть свое, новое мироустройство. Оба текста завершаются предостережением о каре Господней. Эта яркая метафора, олицетворяющая силу Господа, особенно подходит для запоминания ребенком. В тексте значение метафоры соединяется со значением власти, основанной на образе гнева Господня, который противопоставлен другому набору метафор о том, что Господь - это царь, отец, пастырь и в Новом Завете - любовь. Метафора поядающего огня воплощает противоречия в видении Бога кальвинистами. Огонь дает жизнь, свет и тепло, без огня не приготовить еды, тем самым обеспечивается непрерывность человеческой культуры. Также огонь может ранить, уничтожить всё, что ему подвластно, обратить в прах всё, что дает жизнь; огонь олицетворяет ад. Противоречия между понятиями «огонь» и «наш Господь» весьма парадоксальны и логически неуместны. Здесь берется в расчет простой язык и опыт; конфликт между фокусом и рамкой метафоры, по словам Макса Блэка, может быть разрешен только посредством веры: Бог справедлив, и Его огонь будет беречь тех, кто подчиняется Его Заветам. Понятие «наш» Бог противопоставляется личностям других богов, но этот Бог должен быть почитаем, ибо Его нельзя сдержать, завладеть Им. Люди ограничены, сдерживаемы, но огонь свободен, переменчив и ненасытен.
Многие высказывания следующего раздела Моральные уроки метафорически противопоставляют понятия «ограничение», «тяжесть» и «экспансивность», «свобода», «легкость»:
Мудрый Сын радует Отца, глупый сын - тяжесть для Матери. Лучше иметь благоговейный страх перед Господом, чем бесчисленные богатства и несчастья.
Придите ко Христу, все трудящиеся, бедствующие и Он даст вам покой.
Ребенку настойчиво предлагают найти место для этих текстов в сердце, где они могут быть прочитаны Господом. Сущностный смысл строк преподносится родителями, и ребенок оставляет его в своем сердце, а затем воспроизводит в молитвах и праведном поведении.
Следующий раздел Букваря содержит молитву Отче наш, Символ веры, Десять заповедей и Обязанности детей в отношении их родителей, - все это показывает, как абсолютная власть отцовства над жизнью и смертью распространяется на повседневную жизнь. Если обратиться к терминологии Гадамера, то эти тексты представляют собой горизонт, с помощью которого читатель осознает свои мысли и поступки. Первые слова молитвы Отче Наш являют чрезвычайно сжатую форму ключевой метафоры, которая доминирует в этой части Букваря. От «кто проклинает Отца или Мать, пусть умрет» до «Кто проклинает своего Отца или Мать, Лампа того будет погашена во тьме», ребенку напоминают о его отвратительной зависимости. Здесь мало ограничений завета на осуществление патриархальной власти.
Если маленький читатель к этому моменту пришел к общему пониманию христианской концепции зависимости от внешней власти, то следующий раздел Букваря предполагает новый уровень развития ребенка, теперь уже готового сделать голоса Библии и родителей голосом своей совести. Это достигается посредством ежедневного набора молитв, которые выучиваются раз и навсегда. Во время приватной молитвы ребенок говорит от первого лица, что усиливает самоосознание временных условий земного существования, поскольку ход дней напоминает начало и конец каждой жизни. По воспоминаниям Чарльза Хэмбрика-Стоу, Букварь поощрял маленьких детей следовать ежедневной схеме набожности, которая проводила аналогию между концом дня и сном, концом жизни и смертью (219-22). Книга может быть метко описана как детская версия средневекового Искусства умирать (ars moriendi) (219-22).
«Стихи», которые, возможно, были написаны Коттоном Мэзером, вводят последовательность ежедневных молитв как части ars moriendi: На кладбище я могу видеть Могилы размером меньше, чем я; От смерти не свободен ни один возраст, Маленькие дети тоже могут умереть; Боже мой, пусть это ужасающее зрелище Станет для меня просветлением! О! чтобы с ранней благодатью Я мог быть готовым к смерти.
Еще в 1694 году Мэзер написал: «Молитесь, в следующий раз, когда вы придете на кладбище, обратите внимание: не увидите ли вы там могил, которые меньше вас?», он повторил предостережение в 1702 году (Early Religion 55, Cares 86). Стихотворение появляется в его Лучших украшениях юности (The Best Ornaments of Youth) 1707 года, с небольшой вариацией во второй строке, и с названием «Ребенок, видящий похороны другого ребенка» (39). Стихи, таким образом, напоминают ребенку об общественных обязанностях, и в 1713 году Мэзер обеспечивает для них приватный контекст в ряду размышлений Букваря. Сначала он сообщает своим слушателям, что Бог всегда видит и слышит мысли и дела каждого, и, в некотором смысле, является катехизатором для ребенка, который больше не твердит молитвы наизусть перед родителями. Затем он пишет: «Вы видите, как детей несут к их могилам: на кладбище вы видите могилы размером меньше, чем вы.
Когда в последний раз вы видели прекрасный Урожай Цветов? Теперь вы можете думать: Я могу умереть таким, как сейчас. Я не знаю дня моей смерти, Господь, сделай меня готовым к этому» B, С. 32). Содержание первых двух строк стихотворения усиливает самосознание говорящего, начинаясь и заканчиваясь с «я» и, таким образом, обрамляя отрицание какой-либо индивидуальности человека, лежащего в могиле, подобно стоящим на ней надгробиям. В самоутверждении приходит осознание инаковости, смерти, суда, рая и ада. Это стихотворение обычно сопровождается молитвами, которые нужно повторять перед сном и после пробуждения. Строка «Теперь я ложусь спать» ассоциируется со смертью и сном. Эсхатологическая последовательность от смерти к жизни, введенная в иллюстрированном алфавите, повторяется здесь, когда в утренней молитве возносится просьба о благословении:
После пробуждения утром, прежде всего, Поблагодари Бога за его благодать, Делай это ежедневно,
Чтобы Божье благословение было с тобой всегда.
Более поздние издания Букваря усиливают этот паттерн ежедневного ритуала, включив вечерние и утренние гимны Исаака Уоттса8 и молитвы перед едой, тем самым еще больше повышая осознание ребенком уровня существования вне повседневной жизни.
Установленная циклическая схема, согласно которой каждый день -это конец и начало новой Благодати, умело интегрирована в следующую молитву, которая могла быть прочитана как вдоль, так и поперек строк:
Хорошие дети должны,
Бояться Бога весь день, Любить Христа
Слушаться родителей, Молиться,
Не сквернословить, Меньше думать об играх,
Не поддаваться греху, Спешить совершать
Хорошие поступки.
Последнее стихотворение в этом разделе, посвященном ежедневным паттернам медитации, сжимает ключевые метафоры циклов жизни и смерти, дня и ночи в краткие строки. Аллитерация, акцентированный четырехстопный ямб и повторение слова «твой», привлекающее внимание к сдерживанию и ограничению себя, создают неизгладимое впечатление потребности через благодать вырваться из естественных циклов земного существования:
Проснись, встань, и вот у тебя есть
Твоя жизнь - лист, твое дыхание - взрыв;
Ночью, ложась, приготовься иметь
Твой сон, твою смерть, твою постель, твою могилу.
8 Исаак Уоттс (Isaac Watts; 1674-1748) - английский священник, теолог, педагог и поэт, сочинивший сотни гимнов, многие из которых используются и сегодня. Прим. переводчика.
Все эти метафоры зависят от уравнивания продолжительности человеческой жизни с другими формами измерения, будь то длина (более короткие могилы) или время (повседневная деятельность, времена года). По словам Макса Блэка, их эффективность, особенно в последней строке этого стихотворения, зависит от взаимодействия между фокусом и рамкой метафорического высказывания. Граница буквального определения понятий «сон» или «кровать» пересекается определением понятий «смерть» или «могила»; сходство между терминами, синтаксисом предложения приводит к повторному описанию опыта сна. Два дополнения из трудов Натаниэля Крауча, внесенные в Букварь в 1735 году - Стихи для маленьких детей и Господь, если ты продлишь мои дни9 - устанавливают более широкую эсхатологическую модель, в которой имеют место ежедневные молитвы. Эти стихи напоминают о смерти, суде, рае и аде. Стихи Крауча лучше всего помнятся историей о Елисее и злых детях, съеденных медведем за оскорбление лысого человека: содержание текста призывает детей оценить буквальные примеры возмездия. Важно отметить, что оба текста содержат обещание воссоединения с родителем на небесах и возвращения к нему: «Когда тот Бог, который создал меня, зовет меня домой... Позволь мне увидеть твое довольное лицо» (1735).
К этому моменту в Букваре основное внимание, по сути, было уделено диахроническим паттернам; иллюстрированный алфавит изображает, прежде всего, библейское время, а различные молитвы и поговорки, хотя и применимы к повседневному опыту семьи, дома и круговороту природы, соответствуют христианской жизни в любом времени месте. Напротив, Проповедь, приписываемая Джону Роджерсу, вовлекает маленького читателя в историю, помещая его не только в контексте смены поколений, но и в великие циклы 6000-летней борьбы между Христом и антихристом, которая разыгрывает свой последний акт в народе-искупителе Англии XVI века и Америки XVII и XVIII веков (Рис. 2). Читателя вводят в исторический момент, используя прозаический текст в прошедшем времени, но затем стихотворение в настоящем времени прямо обращается к ребенку-читателю. Как утверждает Ганс-Георг Гадамер, на основе этого текста каждый должен проверить свои собственные знания или кругозор. Чтение текстов «через время» является историческим процессом; независимо от того, как читатель представляет себе «настоящего» Христа или другие фигуры Библии, всегда есть понимание приоритета языка текста, который несет читателю особый мир, и требует, чтобы человек переосмысливал свой мир с точки зрения мира текста. В данном случае ребенок должен переосмыслить Отцовство с точки зрения жертвы. Джон Роджерс говорит детям: «Я действительно заслуживаю смерти / из-за грехопадения моих предков»; но жертва сына
9 Розенбах (6-7) и Слоан (205) отмечают неясную историю этих текстов. Крауч был популярным автором в Новой Англии. Если бы его стихи не были включены в ранние издания «Букваря», они были бы известны по изданию, опубликованному в Бостоне в 1708 году. Похоже, наблюдался всплеск спроса на религиозную поэзию для детей, когда Коттон Мэзер опубликовал несколько своих произведений. Если Мэзер действительно написал «На кладбище я могу видеть...», вполне возможно, что он дал толчок этим поэтическим дополнениям к Букварю, создав прецедент для пастырского участия в создании его текстов, сполна использованном Томасом Принсом в 1750-х годах.
Божьего-Христа искупает этот грех. Пламя мученичества - это страдания ради них, и их истинная обязанность состоит в том, чтобы придать смысл его жертве, «чтобы я мог встретить тебя на небесах / и увидел тебя лицом к лицу». Дети имеют власть искупить в истории и на небесах послание отцов.
Стихотворение Джона Роджерса имеет важное значение для развития в читателе исторического сознания и заставляет иначе определить его или ее социальную роль в зависимости от управления. Для начала необходимо отметить, что Джон Роджерс не был автором стихов -они были написаны другим мучеником, Робертом Смитом (Livermore n. p.; L.P. Ford 32-37). Джон Роджерс оставил священство и женился, а затем был замучен при Королеве Марии за отказ отречься от своего брака и семьи. Нетрудно понять образную привлекательность смешения этих людей. Джон Роджерс сбросил одеяния антихриста, став первым мучеником «избранного народа», зарегистрированным Фоксом10. С кальвинистским акцентом на Ветхий Завет и отца евреев Авраама стихи Роберта Смита должным образом переданы Роджерсу, «отцу» мучеников, которые умерли, но не отреклись от своего семени. Стихи содержат призыв к историческому народу, детям святых, взять власть ушедшего отца и жить так, как жил бы он.
В стихотворении явственно переосмыслена парадигма детской жертвы в библейских рассказах об Аврааме и Исааке, Боге и Христе, ибо в этом тексте умирает отец. Во всех этих историях существует напряженность между родительской властью и естественным процессом, когда дети наследуют или узурпируют власть отца. Фрейдист здесь описал бы Эдипов комплекс и чувство вины, на котором играет главный герой стихотворения, полагая, что смерть ничто по сравнению с разочарованием, которое почувствует отец, если дети ослушаются его. Но, следуя за Полем Рикёром, здесь мы видим трансформацию образа отцовства: от того, кто забирает жизнь, от Адама и от всех детей, к тому, кто снова дает жизнь через сострадание. По словам Рикёра,
Умерший за придет, чтобы занять место убиваемого... Смысл смерти перевернут: через «гибель за другого», смерть праведного превращает образ отца в фигуру доброты и сострадания (Fatherhood, 492).
У Джона Роджерса дети имеют право стать равными отцу, заботясь о матери, занимаясь благотворительностью; дети и отец будут воссоединены как равные, «лицом к лицу» с Богом на небесах.
10 Джон Фокс (1516/17 - 1587) - английский историк и мартиролог, автор труда «Actes and Monuments», более известного как «Книга мучеников Фокса». Формально это сочинение посвящено истории всех христианских мучеников Западной Европы, но особое внимание в нём уделено английским протестантам, пострадавшим во время правления королевы Марии I, и так называемым «протопротестантам» XIV века. Книга имела большую известность и пользовалась уважением в среде пуритан. Прим. редактора.
В стихотворении авторитет предыдущих поколений сохранен посредством исторического/религиозного императивв; стихотворение - это книга Иеремии, где детям дается указание быть верующим семенем, иначе «огонь поядающий» Отца настигнет их в конце времен. Эсхатологическая сила дается вместе с переходом власти от родителей к детям. Содержание стихотворения заставляет читателей пересмотреть мир в истории и увидеть, что жители Новой Англии являются детьми избранной Фоксом нации в пустыне11. Сам текст наполнен властью предков, как сказано в его первых строках:
Прислушайтесь, мои дети, к словам, за которые дорого заплачено Богом, Вложите его законы в свое сердце, и отпечатайте их в своем разуме, Я оставляю здесь маленькую Книгу, чтобы вы смотрели на нее; и могли видеть лицо своего Отца, когда он умер и ушел.
Эти строки играют на разлуке любого ребенка, когда лицо родителя исчезает из-за смерти или неудовольствия. Особенно поразительна метафорическая ассоциация текста и лица, которое дети должны запечатлеть в своих сердцах подобно образу Бога. Слова отца идут от слуха к сердцу, от изреченного слова к печатному, повторяя весь процесс овладения языком, посредством которого текст выучивается «наизусть». Объединив лицо отца и текст, читатель готовится отправиться в мир, чтобы продолжить дела Бога и Отца. Таким образом, работа Букваря проходит полный цикл: текст усваивается читателем, который затем передает его следующему поколению.
Нет никакой гарантии, что намерение отца в этом стихотворении или намерение коллективного автора всего Букваря будут поняты, не говоря уже об уважении к ним, поскольку поколения детей создают свои варианты прочтения текста. Стоит отметить, что поколение, подвергшееся наибольшему влиянию ранних изданий Букваря, обнаружило в период Великого Пробуждения религиозные чувства, которые были мало ориентированы на текстуальность, но часто описывались с помощью альтернативных ключевых метафор христианской любви12. Издания, напечатанные после 1756 года, фокусируют внимание на любящем, заботливом присутствии Христа. Хотя это выходит за рамки данного исследования, Великое Пробуждение может быть проанализировано с точки
11 т
11 Т.е. американские переселенцы совершили «исход» с историческом родины, но должны сохранить и преумножить ее духовные традиции. Прим. редактора.
12 Великое Пробуждение (The First Great Awakening) - период повышенной религиозной активности в Великобритании и ее североамериканских колониях в 1730-40-е годы. Причиной было недовольство сухим рационализмом установившейся в Новой Англии религиозной практики, формальным отношением к молитве. Сторонники движения стремились к открытости и эмоциональности в выражении своих религиозных чувств. Прим. редактора.
зрения фундаментального сдвига в ключевых метафорах христианского дискурса в Америке. Авторитет самого Букваря оспаривается после 1761 года - когда он обратился к текстам Исаака Уоттса, ориентированным на Христа и детей, и постепенно был заменен Королевским букварем13.
Успех Букваря в обучении детей использованию метафор, возможно, был для него губительным. Букварь структурирован как поэтапно усложняющийся текст. По мере усложнения языка и формы, он акцентировал внимание на эстетическом, а также религиозном опыте. Структура стиха совершенствовалась от простейших рифмованных куплетов к молитвам, гимнам, повествованию, драматическому монологу, а в некоторых изданиях - к стихотворной драме «Диалог между Христом, юношеством и дьяволом». Когда язык позволяет получать удовольствие, то его сложные формы допускают множество толкований. Если дети играли, подсчитывая, действительно ли на иллюстрации к стихотворению Джона Роджерса изображена «Жена с девятью маленькими детьми и одним у ее груди» (Livermore, n. p.; P.L. Ford 37), то они, безусловно, могли создавать свои собственные толкования Писания и тексты для следующего поколения детей.
Приложение
Нет конкретных доказательств издания Букваря в XVII веке. Некоторые упоминания в Реестре канцелярских товаров, в письмах и рекламных объявлениях до 1700 года, возможно, на самом деле относятся к катехизису Джона Коттона «Духовное молоко для американских малышей» (Spiritual Milk for American Babes); другие ссылки слишком кратки, чтобы служить индикатором того, что рассматриваемая книга имеет контент, общий с более поздними изданиями «Букваря...». Хотя части текста, такие как иллюстрированный алфавит, «Моральные уроки», гравюры и стихотворение Роджерса «Диалог между Христом, юношеством и дьяволом», появляются в более ранних текстах, опубликованных предполагаемым составителем «Букваря» Бенджамином Харрисом, нет никаких доказательств того, что эти части были собраны воедино до выхода в свет сохранившегося издания 1727 года.
Книгу лучше всего описать как текст XVIII века, и можно строить предположения: является ли ее статус в течение этого столетия свидетельством упадка устной культуры, изменения техники катехизации и процесса обучения детей чтению или желания кодифицировать религиозный семейный порядок, которому угрожает новая «провинциальная» ментальность. Текст сильно изменился в конце 1750-х годов, возможно, под влиянием Великого Пробуждения. Томас Принц (Thomas Prince) «евангелизировал» иллюстрированный алфавит, несколько элементов были заменены или дополнены гимнами и молитвами Исаака Уоттса, что сделало Букварь евангелическим текстом в узком смысле. Влияние со стороны либеральных теологов, Королевского Букваря и волнений реформ, порожденных учениками Джона Локка, разбавили доктринальное содержание многочисленных изданий. Таким образом, я
13 Так называемый «Королевский букварь» (англ. Royal primer) был утвержден королем Георгом II (1683-1760) для использования в качестве пособия для обучения грамоте во всех владениях Его Величества. Прим. переводчика.
ограничиваю свой анализ группой букварей, содержание которых отражает период консенсуса.
Ниже приводится стандартизированный список контента, содержащегося как минимум в пяти из первых десяти сохранившихся изданий. Он не включает в себя отдельный список основного материала: иллюстрацию обложки, библейские стихи, напечатанные на оборотной стороне титульного листа, малый и большой алфавиты, задания на правописание. Порядок следует структуре первого сохранившегося издания, с последующими добавлениями, вставленными там, где они чаще всего появляются. После каждого элемента указывается дата первого появления и количество выпусков, в которых он появился; звездочка обозначает частичный или предполагаемый текст. Важный новый материал найден в изданиях 1735 и 1746 годов, большая часть которого взята из работ Исаака Уоттса. Стандартный перечень контента для Букварей второй половины XVIII века должен был включать его Колыбельную песню (Cradle Hymn), Молитву Агура (Augur's Prayer; Притч. 30:1-14), Диалог между Христом, юношеством и дьяволом (A Dialogue between Christ, Youth and the Devil), молитву Нафанаила Хлопа (Nathaniel Clap's Prayer) и многие другие незначительные части.
Иллюстрированный алфавит (1727; 10)
Обещания послушного ребенка (1727; 10)
Моральные уроки в алфавитном порядке (1727; 10)
Сентенции о выборе (1727; 6)
Отче наш (1727; 10)
Символ веры (1727; 10)
Десять Заповедей (1727; 8*)
Обязанности детей по отношению к их родителям (1727; 9*)
«На кладбище я могу видеть...» (1727; 9*)
«Теперь я ложусь спать.» (1735; 9*)
«Первым делом после пробуждения.» (1727; 10*)
Хорошие дети должны (1727; 9)
«Проснись, встань, вот ты.» (1727; 8*)
«Общайтесь с немногими» (1727; 8*)
Долг перед Богом и нашим ближним (1746; 5)
Стихи для маленьких детей (1735; 8)
«Господи, если ты продлишь мои дни.» (1735; 6)
Названия и порядок книг Ветхого и Нового Завета (172.7; 7)
Буквы и цифры (1727; 5)
Наставление Джона Роджерса (1727; 10)
Краткий Катехизис (1727; 8)
Работы, процитированные автором
1. Anon. The New-England Primer Enlarged. Boston, 1727. The New-England Primer Enlarged. Boston, 1735.
2. Bercovitch, Sacvan. «Cotton Mather». Major Writers of Early American Literature. Ed. Everett Emerson. Madison: Univ. of Wisconsin Press, 1972. 93-149.
The Puritan Origins of the American Self. New Haven: Yale Univ. Press, 1976.
3. Black, Max. Models and Metaphors: Studies in Language and Philosophy. Ithaca: Cornell Univ. Press, 1962.
4. Cohen, Daniel A. «The Origin and Development of the New England Primer». Children's Literature 5 (1976), 52-57.
5. [Crouch, Nathaniel]. Some Excellent Verses For the Education of Youth ... to which are added Verses for Little Children. Boston, 1708.
6. Demos, John. A Little Commonwealth: Family Life in Plymouth Colony. New York: Oxford Univ. Press, 1970.
7. Elliott, Emory. Power and the Pulpit in Puritan New England. Princeton: Princeton Univ. Press, 1975.
8. Ford, Paul Leicester, ed. The New-England Primer. 1897; rpt. New York: Teachers College, Columbia University, 1962.
9. Ford, Worthington Chauncey. «Benjamin Harris, Printer and Bookseller». Proceedings of the Massachusetts Historical Society 57 (1924), 34-68. «The New England Primer». Bibliographical Essays: A Tribute to Wilberforce Eames. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1924. 61-65.
10. Gadamer, Hans-Georg. «On the Problem of Self-Understanding». Philosophical Hermeneutics. Tr. and ed. David E. Linge. Berkeley: Univ. of California Press, 1976.
Truth and Method. Tr. Garrett Barden and John Lumming. New York: Seabury Press, 1975.
11. Gardner, Howard and Ellen Winner. «The Development of Metaphoric Competence: Implications for Humanistic Disciplines». On Metaphor. Ed. Sheldon Sacks. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1979. 121-39.
12. Greven, Philip. The Protestant Temperament: Patterns of Child-Rearing, Religious Experience, and the Self in Early America. New York: Alfred A. Knopf, 1977.
13. Hall, David D. «The Uses of Literacy in New England, 1600-1850». Printing and Society in Early America. Worcester, Mass.: American Antiquarian Society, 1983. 1-47.
14. Hambrick-Stowe, Charles E. The Practice of Piety: Puritan Devotional Disciplines in Seventeenth-Century New England. Chapel Hill: Univ. of North Carolina Press, 1982.
15. Heartman, Charles F. The New England Primer issued prior to 1830. New York: R. R. Bowker Co., 1934.
16. Janeway, James. A Token for Children... Boston, 1700.
17. Leverenz, David. The Language of Puritan Feeling: An Exploration in Literature, Psychology, and Social History. New Brunswick: Rutgers Univ. Press, 1980.
18. Livermore, George. The Origin, History and Character of the New England Primer: Being a Series of Articles Contributed to the Cambridge Chronicle, By «The Antiquary». Cambridge: n. p., 1849.
19. Lowance, Mason I., Jr. The Language of Canaan: Metaphor and Symbol in New England from the Puritans to the Transcendentalists. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1980.
20. Mather, Cotton. The A, B, C. of Religion. Boston, 1713. The Best Ornaments of Youth. Boston, 1707.
Cares about the Nurseries. Boston, 1702.
Early Religion, Urged in a Sermon, The Duties Wherein, And the Rea sons Wherefore, Young People Should Become Religious. Boston, 1694. A Token, for the Children of New England. Boston, 1700.
21. Meigs, Cornelia, et al. A Critical History of Children's Literature. Rev. ed. New York: Macmillan, 1969.
22. Miller, Perry. The New England Mind: Prom Colony to Province. Cambridge: Harvard Univ. Press, 1953.
The New England Mind: The Seventeenth Century. New York: Macmillan, 1939.
23. Morgan, Edmund S. The Puritan Family: Religion & Domestic Relations in Seventeenth-Century New England. Rev. ed. New York: Harper & Row, 1966.
24. Ong, Walter J. Orality and Literacy: The Technologizing of the Word. New York: Methuen, 1982.
25. Ricoeur, Paul. «Fatherhood: From Phantasm to Symbol». Tr. Robert Sweeney. The Conflict of Interpretations: Essays in Hermeneutics. Ed. Don Hide. Evanston: Northwestern Univ. Press, 1974. 468-97.
The Rule of Metaphor: Multi-disciplinary studies of the creation of meaning in language. Tr. Robert Czerny et al. Toronto: Univ. of Toronto Press, 1977. «The Specificity of Religious Language». Semeia: An Experimental Journal for Biblical Criticism 4 (1975), 107-45.
26. Rosenbach, Abraham Simon Wolf. Early American Children's Books. 1933; rPt New York: Kraus Reprint Corp., 1966.
27. Schucking, Levin L. The Puritan Family: A Social Study from the Literary Sources. Trans. Brian Battershaw. New York: Schocken, 1970. Slater,
28. Peter Gregg. Children in the New England Mind: In Death and in Life. Hamden, CT: Archon, 1977. Sloane, William. Children's Books in England and America in the Seventeenth Century. New York: King's Crown Press,
1955.
29. Tracy, David. Blessed Rage for Order: The New Pluralism in Theology. New York: Seabury Press, 1975.
«Metaphor and Religion: The Test Case of Christian Texts». On Metaphor. Ed. Sheldon Sacks. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1979. 89-104.
30. White, Thomas. A Little Book for Little Children. Boston, 1702.
