CC BY
145
ВЫЗОВЫ ГЛОБАЛИЗАЦИИ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ПОЛИТИКИ КНР В РЕГИОНЕ
Муратбек ИМАНАЛИЕВ
президент Института общественной политики, Чрезвычайный и Полномочный Посол (Бишкек, Кыргызстан)
Эрлан АБДЫЛДАЕВ
эксперт Института общественной политики, Чрезвычайный и Полномочный Посол (Бишкек, Кыргызстан)
В последнее время общие проблемы глобализации в той или иной степени затронули не только страны, но и континенты, привлекли пристальное внимание многих политиков и исследователей, принадлежащих к различным политическим партиям, школам и направлениям научной мысли. Этим определяется многообразие подходов к процессам, происходящим в современном мире, и взглядов на них. Сложность и неоднозначность данных факторов позволяет в принципе найти убедительные аргументы для обоснования любой точки зрения. Вместе с тем, говоря о глобализации и ее влиянии на конкретные страны и регионы (прежде всего в развивающемся мире), целесообразно поместить ее в контекст двух базовых тенденций: к универсализации мира и расширению его многообразия. Именно их взаимодействие, а нередко и противостояние определяют современное мировое развитие, его неоднозначность и, что самое важное, сохранение альтернативности для каждого народа и государства1.
По всей видимости, в последние десятилетия XX века человечество осознало неизбежность погружения в пучину глобализации — со всеми ее позитивными и негативными аспектами. При этом разброс прогнозируемых векторов развития мировой цивилизации остается весьма сильным и по сей день. Это определяется еще и тем, что каждая страна или группа стран, предъявляющие человечеству свою концепцию или видение, стремятся в предполагаемых процессах увидеть себя прежде всего в более привилегированном положении, нежели другие, пытаясь, таким образом, уже сейчас зафиксировать свои интересы в будущем. Практически все футурологи и политологи единодушны в одном: кардинальные изменения коснутся всех без исключения сфер деятельности людей и государств, в первую очередь политики, экономики, культуры, экологии и, разумеется, отношений между странами, регионами, религиями, расами и т.д. С другой стороны, необходимо признать, что глобализация (особенно ее международно-политический аспект) постепенно предъявляет повышенный спрос на регулирование, причем в увеличивающихся масштабах и объемах императивности. Глобализация, происходящая на сегодняшнем уровне
1 Cm.: Huntington S. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order. N.Y., 1996. P. 50—66.
развития науки, техники и коммуникаций, при такой сконцентрированности населения, капиталов и экономики, на фоне потенциально столь разрушительных экологических проблем и военной силы, диктует, чтобы риски дальнейшей эволюции мировой экономики и международных отношений были сведены к минимуму.
Таким образом, глобализация требует все более глубокого регулирования все большего числа сфер деятельности человека2.
В контексте изложенного выше следует отметить, что в эпоху глобализации наиболее важная проблема развивающихся стран — реализация планов ускоренного или «догоняющего» развития в целях искоренения бедности и возможного повышения уровня благосостояния населения в своих государствах и регионах при опоре на максимальное содействии развитых стран, а также предотвращение конфликтов с ними по самым разным аспектам современного мироустройства.
В рамках формирующихся конструкций глобализации есть и другие проблемы: какие процессы станут наиболее плодотворными и динамичными, каково будет участие в них основного большинства государств, смогут ли данные страны и народы повлиять на развитие этих процессов, стать их активными участниками, чтобы обеспечить достойную жизнь своих граждан, или же они вновь окажутся на обочине истории?
Основная проблема современного мира, как было отмечено выше, обусловлена тем, что взаимодействие двух базовых тенденций его развития — к унификации, углублению взаимозависимости народов и государств, с одной стороны, и к увеличению его многообразия — с другой, становится все более конфликтоносным3. Решающими факторами выбора дальнейших путей изменения облика мировой цивилизации и ее судеб, как это нередко случалось на переломных рубежах исторического развития, становятся не столько экономические, сколько политические и субъективные обстоятельства, а зачастую — и воля лидеров.
Изложенные выше соображения имеют прямое отношение и к государствам Центральной Азии. В рамках обозначенной проблемы актуален вопрос о том, насколько будут способны страны региона (прежде всего их лидеры) принять вызовы глобализации и изнутри начать необходимые скоординированные подвижки, позитивные для всей ЦА и для каждой ее страны в отдельности. Политическим руководителям республик региона необходимо в первую очередь консолидировать усилия для формирования трех реальных обликов ЦА, которые должны быть восприняты мировым сообществом:
1) ЦА как единый регион развития, для чего существуют не только объективные исторические, политические, экономические предпосылки, но и потенциал.
2) ЦА как единый геополитический и геоэкономический посредник между Востоком и Западом, Севером и Югом. Для этого также есть реальные возможности. Необходимо отметить, что в историко-культурном аспекте регион уже на протяжении длительного исторического периода является местом «схождения» мировых культур — русской, персидской, китайской, арабской (через ислам). К тому же он находится на стыке всех мировых религий.
3) ЦА как объединенный фронт борьбы с трансграничными угрозами, перечень которых, к сожалению, день ото дня пополняется4.
■ Во-первых, решить вышеозначенные цели отнюдь не просто, для этого необходимо преодолеть не только межгосударственные, политические, экономи-
2 См.: Косолапое Н.А. Легитимность в международных отношениях: эволюция и современное состояние проблемы // МэиМО, 2005, № 2. С. 4—6.
3 См.: Huntington S. Op. cit.
4 См.: Иманалиее М. Очерки о внешней политики Кыргызстана. Бишкек: Сабыр, 2002. С. 115.
ческие барьеры, но и культурные, этнопсихологические предубеждения, сформировавшиеся как исторически, так и в последнее время суверенного развития стран региона.
■ Во-вторых, государства ЦА должны придать импульс формированию (скорее, возрождению) исторического процесса, который можно обозначить как реставрацию Великого шелкового пути. Однако она (реставрация) не должна стать по своей сути лишь примитивным восстановлением транспортных коммуникаций и обменом культурными достижениями, что само по себе также весьма важно. Это действительно должно быть долговременным историческим процессом, охватывающим обширное пространство от Атлантики до Тихого океана. Такой процесс мог бы стать евразийским — без объединения стран в союзы или альянсы, что предлагают некоторые политики.
Следует упомянуть и об усиливающемся во всех республиках ЦА стремлении к ускоренному строительству национальных государств. Сегодня, по прошествии свыше чем 15 лет после обретения ими независимости, несмотря на подогреваемую определенными политическими силами «ностальгию по прошлому», в политической элите все ощутимее утверждаются взгляды, сводящиеся к необратимости исторического процесса, а также к необходимости в этой связи ускоренного строительства и укрепления именно национальных государств.
Следует также сказать несколько слов об историческом фоне и ситуации, в рамках которой идет развитие стран региона и их соседей.
Из событийного ряда недавнего прошлого ЦА очень важна оценка двух исторических моментов, которые способны воссоздать более или менее ясную картину для понимания того, что происходит в регионе сегодня и что может произойти в будущем. Во-первых, Советский Союз являвшийся по своей совокупной мощи второй в мире державой, в состав которой входили и республики региона, в одночасье превратился в полтора десятка нестабильных государств. Большинство их них до сих пор окончательно не вышло из экономического и политического кризиса, заняв в мировом списке благополучия места ниже шестидесятого или даже сотого. Во-вторых, за «независимые» 15 лет своего развития страны ЦА прошли путь от «окраин империи» до одного из центров притяжения разнообразных интересов многих ключевых держав мира. Это открывает для республик региона новые перспективы, но вместе с тем таит в себе определенные угрозы5.
Выбор пути развития государств ЦА был весьма «персонифицирован», хотя ни в коей мере нельзя игнорировать некие индивидуальные историко-культурные, географические, этнопсихологические особенности и характеристики народов и стран региона, оказавшие несомненное воздействие на этот их выбор. Поэтому основные концепции прогресса всех пяти республик ЦА отличаются друг от друга, а по ряду важнейших элементов — принципиально. Но в данном аспекте наиболее существенно то, что национальные концепции развития не конфликтуют между собой, то есть отсутствуют объективные мотивы к неприятию друг друга.
Экономические принципы и их реализация еще не освободились от подражания (имеется в виду механический перенос какого-либо зарубежного опыта) и инерции влияния советской модели социально-экономического развития. Но уже обозначились локальные контуры собственных элементов концептуального свойства. Вместе с тем серьезной проблемой остается низкий уровень и фрагментарность интеграции экономик государств ЦА в мирохозяйственные связи. Стратегический экономический
5 См.: Токаев К. Под стягом независимости. Алматы, 1997. С. 17—35.
интерес как Востока, так и Запада сфокусирован на энергоносителях региона, что никто и не скрывает. Вопрос в том, кто быстрее освоит центральноазиатский нефтегазовый «резервуар»6.
За короткий период суверенного развития стран региона их внешнеполитические ориентиры неоднократно менялись, что в принципе оправдано отсутствием опыта, неспособностью создать реалистичные внешнеполитические проекты на этом направлении и разработать соответствующие технологии, а также определенными дискурсами во внешней политике основных партнеров государств ЦА.
Центральноазиатские страны — не без внешнего влияния — попытались выйти на создание некоего экономического, даже военно-политического союза, однако на сегодняшний день эта идея осталась практически вне контекста серьезного диалога государств региона.
Террористические акты 11 сентября 2001 года и последовавшие за ними события внесли значительные изменения в общую ситуацию в ЦА и, безусловно, повлияли на внешнеполитические ориентиры этих республик7. Военные действия антитеррористичес-кой коалиции в Афганистане существенно ослабили напряженность в регионе, но полностью ее не устранили.
Единство позиций ведущих государств относительно совместной борьбы с международным терроризмом в глобальном масштабе с удовлетворением восприняли в странах ЦА, но базирование в них войск США спровоцировало необходимость внести непростые коррективы во внешнеполитические схемы, предопределило контуры новой модели взаимоотношений между главными игроками на центральноазиатском поле. В этом контексте для государств ЦА чрезвычайно важно не допустить конфликта интересов в регионе между основными мировыми державами, а также между некоторыми местными лидерами.
В последнее время — особенно с началом антитеррористической операции в Афганистане — все больше размывается существовавший прежде некий барьер между пятью странами региона и их южными соседями. Все чаще совокупность этих государств не только объединяется под одним названием, но и подпадает под реализацию общих программ, особенно настойчиво продвигаемых Соединенными Штатами. В обозримом будущем такое «объединение» внесет свои коррективы в политику стран ЦА. Действительно, историко-географическое определение региона охватывает не только пять бывших советских республик, но и такие страны, как Афганистан, Иран и Монголию, часть Пакистана, Индии, Китая и России. Однако Центральной (или Средней) Азией в Советском Союзе всегда именовали Кыргызстан, Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан, а Афганистан и другие государства относили (по принятой классификации) к Среднему Востоку, Южной Азии и т.д. Поэтому настойчивое «объединение» Западом бывших советских республик и стран, расположенных южнее, имеет для Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана и Туркменистана принципиальное значение с вытекающими из него последствиями, касающимися политики, экономики и (особенно) мировоззренческих устоев.
Как отмечалось выше, разные государства с различной интенсивностью пытались (и продолжат пытаться) создать собственные схемы и конструкции взаимоотношений со странами региона (как в совокупности, так и раздельно), стремясь при этом сформировать зоны собственного преимущественного влияния на политическую и экономическую жизнь государств ЦА. Хотелось бы привести несколько примеров.
6 См.: Султанов К. Реформы в Казахстане и Китае. Астана: Елорда, 2000. С. 102—107.
7 См.: Сюй Циньхуа. Исторические изменения геополитической ситуации в Центральной Азии // Обзор Азии и Африки, 2005, № 3. С. 63—65.
Турция. Важными ипостасями ее внешнеполитической стратегии на центральноазиатском направлении являлись:
1) Турция как модель развития;
2) этнолингвистическая солидарность;
3) религиозная идентичность. Анкара поставила перед собой цель сформировать в странах ЦА «турецкие группы влияния» — как на текущий момент, так и на перспективу.
В частности, набор из республик региона тысячных групп студентов можно рассматривать именно в этом ракурсе.
Однако вследствие неприятия планов Турции другими «игроками» и не совсем правильных расчетов турецких политиков эти замыслы не получили должного развития — в том числе идея создания «турецких групп влияния» из представителей культуры, бизнеса и т.д. Страны ЦА отрицательно отнеслись и к стремлению Анкары сыграть роль нового «старшего брата».
Ислам и исламская культура находились в основе центральноазиатской политики Ирана. Однако было совершенно очевидно, что его ислам и бизнес не были привлекательными для государств ЦА (кроме Таджикистана), поэтому влияние Тегерана пока ограничивается небольшими группами, включающими главным образом специалистов по Ирану, и некоей «командой» бизнесменов.
Следует также иметь в виду, что иранский, пакистанский и индийский опыт развития оказались вне сферы серьезных исследований и применения со стороны республик ЦА, не получили распространения в так называемых «группах интересов». Откровенно говоря, опыт и возможности данных государств в регионе не востребованы, в связи с чем Иран, Пакистан и Индия практически не оказывают влияния на внутриполитическую жизнь республик Центральной Азии (за исключением разовых мероприятий).
Страны Западной Европы, из которых выделялись прежде всего Германия, Великобритания, Франция, Швейцария и др., на начальных этапах пытались активно воздействовать на степень демократизации внутриполитической жизни государств ЦА через Евросоюз, ОБСЕ, а также в рамках двусторонних отношений, иногда увязывая финансовоэкономическую помощь с прогрессом в этой сфере. Как представляется, к своим первоочередным задачам европейцы относили прямое влияние на лидеров и формирование гражданского общества посредством гуманитарной и правозащитной деятельности. Однако имевшийся фактор персонифицированности оказался одним из самых сложных препятствий на этом пути.
Усиление на рубеже XXI века угрозы, исходящей от исламских экстремистов, активизация «Аль-Каиды» и других организаций международного терроризма вынудили европейцев и США акцентировано сотрудничать с республиками ЦА в сфере безопасности и борьбы с указанным злом, приглушая (порой даже устраняя) элементы критики относительно прав и свобод человека, а также в торможении демократических процессов. Между тем многие эксперты видят более весомую причину снижения критики со стороны Запада, касающейся «пробуксовки» в регионе демократических процессов, — развернувшуюся ожесточенную борьбу между мировыми державами за богатые минерально-сырьевые ресурсы ЦА. Значительными возможностями влияния на внутриполитическую жизнь стран региона обладают Россия, США и Китай.
РФ, в отличие от других государств, не только имеет в регионе оправданные интересы, но и несет определенную историческую ответственность за его судьбу.
Культурно-гуманитарное воздействие Москвы остается достаточно серьезным средством влияния на эти республики, а с экономической точки зрения она контролиру-
ет практически все транспортно-коммуникационные пути, соединяющие ЦА с внешним миром8. Ее серьезное преимущество перед ведущими странами выражается в наличии пророссийских групп интересов, особенно в Казахстане, Кыргызстане и Таджикистане.
США пытаются активно использовать как прямое воздействие на лидеров этих государств и возможности групп интересов, так и финансово-экономическую зависимость республик региона в целях формирования в ЦА новой (прозападной) системы государственного управления, законодательства, гражданского общества, демократических институтов и базовых элементов рыночной экономики. В то же время растущий интерес Соединенных Штатов к данным странам продиктован (с геополитической точки зрения) не только стремлением доминировать в борьбе за их сырьевые ресурсы, но и особым географическим положением региона, позволяющим одновременно влиять на процессы, происходящие на данном обширном пространстве, и (что, может, более важно) на потенциальных конкурентов в региональном и глобальном масштабах, то есть на Россию и Китай. По всей видимости, со временем этот геостратегический интерес США к Центральной Азии усилится. Не исключено, что регион может на многие годы сохранить имидж «горячей точки» планеты.
Следует отметить следующее: после событий 11 сентября и активного присутствия США и РФ в Центральной Азии, что выражено не только в наличии военных баз, внешняя политика республик ЦА «сузилась» до взаимоотношений преимущественно с этими двумя державами. В интересах России не конкурировать с другими странами за сферы влияния в регионе (в том числе с США, отчасти — с Китаем), а найти наиболее эффективные формы широкой внешнеполитической координации в целях поддержания в ЦА безопасности и стабильности, а также достижения экономического прогресса (в новом прочтении — «безопасность через развитие»).
Сегодня конфликт интересов Вашингтона и Москвы в Центральной Азии пока завуалирован; кроме того, он сдерживается общими целями в рамках борьбы с международным терроризмом и экстремизмом. Однако если упомянутый конфликт проявится, то практически всем лидерам государств региона придется сделать выбор, что представляется весьма затруднительным.
Вероятность усиления влияния США и России на внутриполитическую жизнь стран ЦА связана также со сменой их политических элит, начало которой уже положено в Кыргызстане и Туркменистане.
ЦА обладает еще одним сложным, может, и уникальным признаком (характеристикой). Например, для стран Балтии нет альтернативы европейской интеграции, и в этом — колоссальное преимущество этого региона. Отсюда — более или менее четкая и последовательная внешняя политика, решительно поддерживаемая внутренними политическими силами (за исключением отдельных выступлений русскоязычного населения Латвии и Эстонии). Правда, речь в данном случае идет не о сопротивлении «европеизации» данных государств, что, скорее всего, устраивает и их русскоязычных жителей, а об инерции мировоззренческих устоев и интересов этнолингвистических групп. А Центральная Азия как бы «растягивается» в разные стороны геополитическими факторами: западным, российским, исламским и китайским — отчасти.
Внутриполитический расклад в республиках ЦА представлен носителями и апологетами всех трех факторов в нарождающейся политической и бизнес-элите (в разном состоянии и с различной степенью). Исключение составляет такой крупный сосед, как Китай: прокитайски настроенных людей в этих государствах практически нет, точнее — пока
8 См.: Чжу Чжэнхун. Региональная безопасность Центральной Азии и Россия после событий 11 сентября // Проблемы Дальнего Востока, 2005, № 1. С. 8—9.
нет, так как расширяющиеся год от года торгово-экономические связи республик региона с КНР постепенно формируют бизнес-элиту, ориентированную на Пекин. В свою очередь, сам Китай активно демонстрирует, что он миролюбив, предсказуем и готов оказывать необходимую помощь.
Следует выделить следующий аспект, касающийся политики ведущих держав в ЦА: республикам региона весьма важно добиться, чтобы не произошел конфликт интересов ведущих государств — каждое из них может иметь свой сектор сотрудничества, не «наползающий» на сектор соседа. Строго говоря, это иллюзия, но в общих чертах достижимая. Более того, развернутое, открытое взаимодействие стран Центральной Азии с ведущими державами (как совместное, так и в индивидуальном порядке) может во многом способствовать укреплению национальных государств, созданию реального объединения республик региона, а также инициированию нового процесса реконструкции Великого шелкового пути.
С учетом вышеизложенного все большую актуальность обретает необходимость анализа политики в отношении государств ЦА «нового старого игрока» на этом поле — Китая, только начинающего заявлять о своих интересах, «примеривая» на себя роль пока регионального лидера. Адекватная оценка современной ситуации в ЦА и перспектив ее развития невозможна без исследования китайского фактора, роли КНР в борьбе с международным терроризмом, восприятия китайцами угроз собственной безопасности, подлинных интересов Пекина и его политики в регионе. ЦА, которую Китай издревле привык считать своим более или менее спокойным «тылом», теперь становится одним из основных направлений китайской внешней политики.
Постсоветская Центральная Азия в составе Казахстана, Узбекистана, Кыргызстана, Таджикистана и Туркменистана с населением, уже превышающим 60 млн чел., включена Пекином в так называемую сферу его «внешних» стратегических рубежей, непосредственно затрагивающую национально-государственные интересы КНР. Ее общие границы с новыми республиками ЦА (более 3 700 км) — предмет повышенного внимания китайского руководства. Наряду с «сепаратистским» Тайванем, именно с западного направления, по мнению Пекина, сегодня могут исходить основные угрозы стабильности и целостности Китая, чем объясняется повышенная активность его дипломатии в этом русле.
В первой половине 1990-х годов — после распада СССР и образования в ЦА новых независимых государств — Китай не проявлял в регионе заметной активности. Официально установив дипломатические отношения с его странами, Пекин был прежде всего заинтересован в сохранении политической стабильности в своем Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) и в расширении торгово-экономических связей с республиками ЦА. В этом плане следует особо отметить программное выступление руководителя Госсовета КНР Ли Пэна, сделанное им в апреле 1994 года в Ташкенте, — в ходе его первого турне по странам ЦА. Он определил четыре основных направления развития отношений Пекина с республиками региона: добрососедство, дружба и мирное сосуществование; взаимовыгодное сотрудничество в целях содействия общему процветанию; уважение выбора народов всех стран, невмешательство во внутренние дела друг друга; взаимное уважение независимости и суверенитета, содействие региональной стабильности9. В целом позиция Китая носила весьма сдержанный характер, что в принципе было обусловлено нестабильностью ситуации в самой ЦА, отражало реальные интересы и озабоченности Пекина на тот период времени.
Однако острые политические реалии ЦА — постсоветский вакуум внешнего влияния, нарастание угрозы исламского фундаментализма, обостряющаяся борьба за нефте-
9 См.: Ли Пэн. Выступление в Ташкенте // Агентство Синьхуа, 18 апреля 1994.
газовые и минеральные ресурсы региона, настойчивые поиски его новыми государствами внешних партнеров и др. — побудили КНР перейти к более активной политике. Не последнюю роль в этом сыграли и успехи экономического, социального и культурного развития в самом Китае. Особо необходимо отметить, что КНР, испытывающая значительный дефицит энергоресурсов — при том, что в странах ЦА сосредоточены их огромные запасы — должна была приложить все усилия для достижения договоренностей о расширении сотрудничества в этой сфере, прежде всего в плане инвестиций в разработку углеводородного сырья и прокладку трубопроводов для транспортировки ресурсов ЦА через территорию СУАР во внутренние регионы Китая. С другой стороны, для успешной реализации планов освоения месторождений и транспортировки центральноазиатских ресурсов в Китай необходимо обеспечить стабильность и безопасность СУАР, поскольку в ином случае железные дороги и трубопроводы могли бы быть весьма уязвимыми. В этой связи Пекину важно не допускать возникновения серьезных проблем в Центральной Азии, главными из которых для КНР являются радикальный ислам и этнический сепаратизм. Эти угрозы — наряду с необходимостью противодействовать расширяющемуся влиянию внешних сил (прежде всего США) — в значительной степени стали причинами, побудившими Китай взять курс на углубление сотрудничества с Россией и республиками ЦА, которые сообща создали «Шанхайскую пятерку», а затем ШОС.
Геополитические позиции КНР в ЦА после событий 11 сентября 2001 года можно охарактеризовать следующими факторами. В контексте антитеррористической операции в Афганистане Китай, с одной стороны, получил некоторые возможности, с другой — столкнулся с рядом новых вызовов своей безопасности. В рамках борьбы с терроризмом и сепаратизмом в СУАР для Пекина стали выгодными сама международная операция, свержение режима «Талибан» и относительная стабилизация в Афганистане, так как рушилась налаженная тесная связь между экстремистскими группировками в СУАР и талибами. Эксперты насчитывают свыше 20 структур, связанных с СУАР, методы которых варьируются от массовых выступлений до террористических акций. Некоторые из синьцзянских сепаратистских формирований имели устойчивые контакты с талибами. Ослабление в регионе угроз со стороны экстремистских группировок и приход к власти нового правительства в Афганистане положительно сказались на обстановке в СУАР. Экстремистские группировки в Синьцзяне лишились стратегической опоры в лице движения «Талибан».
Вместе с тем стало также очевидным, что у кампании в Афганистане была и «обратная сторона», касавшаяся интересов Китая. Это — проблема появления военных баз США и их союзников на территории двух государств ЦА — Кыргызстана, граничащего с КНР, и Узбекистана, хотя и не «соприкасающегося» с Китаем, но являющегося участником ШОС (впоследствии базу вывели). Таким образом, США стали де-факто «соседом» стран ЦА, что сегодня оказывает непосредственное влияние как на политические процессы в республиках региона, так и на выработку и принятие ими тех или иных внутри- и внешнеполитических решений. Фактор американского присутствия в ЦА воздействует и на корректировку подходов к региону других государств, традиционно имеющих здесь сильные позиции.
Китай отнесся к этим изменениям достаточно настороженно, в долгосрочной перспективе увидев в упомянутых военных базах угрозу своей безопасности. Некоторые эксперты Пекина открыто заявили, что эти объекты могут в отдаленном будущем быть направлены против КНР и что операция в Афганистане служит лишь поводом для сосредоточения военной инфраструктуры Вашингтона у западных границ Поднебесной.
Вследствие этого политика Китая, который все эти годы создавал по периметру своих границ зону стабильности и безопасности (это должно было способствовать внутренним реформам), столкнулась с рядом проблем. Один из ключевых принципов евразийско-
го направления внешней политики КНР — «безопасное соседство» — ныне проходит проверку на прочность. Все эти факторы (в совокупности с начавшейся в ЦА сменой политических элит) вынудили Пекин конкретизировать основные задачи своей внешней политики по этому направлению.
В данной связи весьма символично программное выступление в Ташкенте (2004 г.) лидера «четвертого поколения» КНР Ху Цзиньтао, в котором он вновь обозначил приоритеты политики Китая в отношении стран ЦА. Его речь демонстрирует преемственность, отсутствие резких смещений в курсе Пекина, у которого на этом направлении остаются приоритетными обеспечение безопасности и развитие торгово-экономических связей с акцентом на энергетический и сырьевой секторы. В качестве инструментов достижения данных целей КНР рассматривает не только расширение и углубление двусторонних отношений с ключевыми государствами региона, но и прежде всего возможности ШОС.
В центральноазиатской стратегии Китая нашло также отражение урегулирование погранично-территориальных проблем с республиками ЦА. Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан, работая в единой команде с Россией, с 1994 по 2002 годы один за другим подписали соглашения по границе с КНР, окончательно сняв с повестки дня этот болезненный и отягощающий двусторонние контакты вопрос.
Если США обладают универсальной мощью и являются единственной в мире сверхдержавой, а Россия имеет традиционную тесную связь с ЦА, то Китай, по всей видимости, пытается устранить отставание от своих главных конкурентов в иерархии стратегических интересов стран региона посредством активного использования рамок и возможностей ШОС.
Исторически первоосновой создания ШОС было стремление КНР, а также граничащих с ней РФ и республик ЦА разрешить прежде всего пограничные проблемы и укрепить доверие в военной сфере на рубежах. Другой существенный фактор, приведший данные государства к объединению, — их общая заинтересованность в обеспечении безопасности и стабильности в регионе. Серьезными угрозами для него стали усиливающаяся инфильтрация террористических сил из соседнего Афганистана, рост и активизация местного религиозного экстремизма и этнического сепаратизма. Именно поэтому данные страны объединились (в 1996 г.) в «Шанхайскую пятерку», которую они использовали в качестве важного инструмента обеспечения региональной безопасности.
Достижение договоренностей по мерам доверия и сокращению вооруженных сил на границах Китая с Россией и республиками ЦА создало благоприятную атмосферу и стимулировало, с одной стороны, процесс решения пограничных вопросов, с другой — расширение рамок сотрудничества. В 2001 году «пятерка» была преобразована в ШОС (с присоединением к ней Узбекистана). Базовыми принципами функционирования Организации, закрепленными в ее уставных документах, стали взаимное доверие, взаимная выгода, равенство, уважение интересов друг друга, взаимные консультации, достижение договоренностей на основе консенсуса, добровольное согласие выполнять подписанные соглашения10.
Несомненно, что особая роль в создании ШОС принадлежит КНР, подобным образом заявившей о своих интересах в ЦА. Активно инициируя образование этой структуры, Пекин исходил, по всей видимости, из того, что упрочение его позиций в ЦА будет означать укрепление стабильности и безопасности всего региона, расположенного непосредственно на границе с КНР. К тому же решение пограничных вопросов с прилегающими государствами не только сделало общие рубежи безопасными, но и трансформировало их
10 См.: Комиссина И.Н., Куртов А.А. Шанхайская организация сотрудничества: становление новой реальности / Под ред. д.и.н. Е.М. Кожокина. М.: Российский институт стратегических исследований, 2005. С. 34—45.
в действенный канал тесных контактов с ЦА. Еще один важный фактор, способствующий таким связям, — общность народов ЦА с национальными меньшинствами Синьцзяна в этнической сфере, религии, культуре, истории и обычаях.
Кроме того, Пекин рассчитывает, что ЦА сыграет позитивную роль в реализации его стратегии освоения западных регионов Китая и станет стабильным источником поставки не только энергоресурсов, но и других сырьевых материалов, столь необходимых для быстро развивающейся экономики КНР.
Пекин характеризует создание ШОС как стратегическое продвижение и дипломатический прорыв Китая в ЦА.
Таким образом, КНР приобрела механизм обеспечения безопасности, институции-рованный канал участия в делах региона и возможность развития всестороннего сотрудничества с его республиками. С другой стороны, как отмечают китайские эксперты, создание ШОС — достижение стратегических компромисса и «равновесия» Китая и России в ЦА, взаимное признание их интересов и реализация стратегического сотрудничества между ними в регионе, что отражено практически во всех документах, подписанных в рамках ШОС, в том числе в ходе ее юбилейного саммита в Шанхае.
Особо следует выделить сферу международных контактов Организации, а также постепенно приобретающие актуальность процессы принятия новых стран-членов и предоставления статуса наблюдателя в данной структуре. За пять лет функционирования ШОС в ней не появились новые участники, а статус наблюдателя обрели Монголия, Иран, Индия и Пакистан, причем некоторые из них выражали желание сразу стать ее полноправными членами. Совместно с Афганистаном Организация создала «Контактную группу ШОС — Афганистан» и уже ряд лет приглашает в качестве гостя руководство ИРА на мероприятия, проводимые в рамках данной структуры. Кроме того, ШОС наладила партнерские отношения с АСЕАН, СНГ и ЕврАзЭС; получила статус наблюдателя в ООН.
Принципиально важным в международных контактах ШОС является то, что на протяжении всего периода ее существования главы стран-участниц неизменно заявляли об открытом характере данной структуры и ненаправленности против интересов третьих государств и организаций. На саммите, состоявшемся в 2006 году в Шанхае, председатель КНР Ху Цзиньтао вновь подчеркнул, что «ШОС не является замкнутым военным политическим блоком, ратует против геополитического противостояния и не направлена против какой-либо страны или организации. Мы должны путем широкого международного сотрудничества и активного внешнего обмена обеспечить безопасность и стабильность в регионе и в мире в целом». А президент России В. Путин отметил, что «ШОС — открытая организация. Она ни от кого не отгораживается, не собирается трансформироваться в замкнутое объединение, тем более — в некий блок. ...Сердцевиной философии ШОС является убеждение, что Центральная Азия не должна превращаться в поле конфронтации — как внутренней, так и внешней. Акцент необходимо делать на поиске тех моментов, которые объединяют, при полном уважении права на собственную модель развития, стремления ввести демократические процессы в контекст национальной истории и национальных традиций. ШОС не собирается ни с кем соревноваться...» Расстановка именно таких акцентов в выступлениях руководителей Китая и России — в отличие от саммита в Астане (2005 г.), где было заявлено о необходимости определить сроки дислокации военных баз США в регионе, — является, по мнению специалистов, своего рода сигналом или предложением к поиску взаимоприемлемых точек соприкосновения с другими мировыми центрами, прежде всего — с Соединенными Штатами, которые после событий 11 сентября 2001 года и размещения военных баз в ЦА стали фактором реальной политики в регионе. По всей видимости, в недалеком будущем на повестку дня Организации может быть вынесен вопрос о создании Контактной группы ШОС — США или ШОС — НАТО как
механизма поддержания рабочих связей, подготовки совместных проектов и мероприятий в целях обеспечения безопасности и стабильности в ЦА и Афганистане, совместной борьбы против терроризма, незаконного оборота наркотиков и оружия, а также других трансграничных преступлений. Это могло бы стать начальным этапом для более широкого сотрудничества, которое учитывало бы региональные интересы как крупных держав, так и самих стран ЦА.
В последнее время сфера интересов ШОС активно распространяется (в том числе) на упрочение торгово-экономических, культурных и гуманитарных связей стран-участниц. Показатели торгово-экономического сотрудничества в рамках ШОС пока характеризуются явно невысоким уровнем, что, в принципе, соответствует довольно слабому экономическому развитию в первую очередь республик ЦА и определенной разнонаправленно-сти экономических интересов КНР и РФ. Тем не менее Организация ставит задачу существенного подъема экономики и торгово-экономических связей. На роль лидера в этих сферах в формате ШОС все более претендует Китай, обладающий самой мощной экономикой, оказывающий растущее влияние на ситуацию в регионе, к тому же участвующий в энергетических и транспортных проектах Казахстана, Кыргызстана и Узбекистана.
В рамках двусторонних отношений со странами ЦА руководство КНР по-прежнему проводит взвешенную, даже осторожную политику, не форсируя событий, а постепенно наращивая экономическое присутствие в этих государствах. Вместе с тем Пекин понимает, что республики региона стоят на пороге серьезных политических перемен, связанных с упомянутым нами выше начавшимся процессом смены первых руководителей и политических элит. В этой связи Китай, пытаясь закрепить достигнутые в регионе позиции, будет использовать свой богатый арсенал средств оказания соответствующего влияния на страны ЦА (политического, финансово-экономического и др.). В этом плане показателен пример китайско-кыргызских отношений после смены политического руководства КР.
События 24 марта 2005 года в республике, обусловившие приход к власти оппозиционных сил, а также последующее развитие внутриполитической ситуации первоначально вызвали определенную напряженность в двусторонних отношениях и настороженность официального Пекина. Несмотря на очевидное обострение политического кризиса в Кыргызстане весной 2005 года, руководство КНР не ожидало столь крутого поворота событий. По всей вероятности, настороженность Пекина, касавшаяся новых властей Кыргызстана, вызвана рядом обстоятельств, среди которых необходимо выделить следующие:
— нестабильность политической ситуации в КР, отсутствие единства не только между ветвями власти, но и в правительственной команде по ключевым вопросам стратегии развития страны;
— приход к власти ряда оппозиционных лидеров, выступавших ранее с антикитай-ских позиций;
— неустойчивость внешнеполитических приоритетов нового руководства, отсутствие четко выраженной преемственности, единых подходов и согласованности политического курса в отношении Китая, прежде всего по актуальным для официального Пекина вопросам;
— критика отдельными кыргызскими политиками достижений, договоров и соглашений, подписанных в предыдущий период кыргызско-китайских контактов (1992—2005 гг.);
— усугубление рисков дестабилизации положения в приграничном Синьцзян-Уй-гурском автономном районе под влиянием ситуации в Кыргызстане;
— усиление внешнего (прежде всего со стороны США) влияния в Кыргызстане.
Учитывая эти факторы, Пекин не форсировал события, занял выжидательную позицию, в определенной степени отдав инициативу Бишкеку. Немногочисленные политические контакты этого периода (встреча К. Бакиева и Ху Цзиньтао в Астане на саммите ШОС, встреча Ф. Кулова и Вэнь Цзябао в Москве, два визита министров иностранных дел КР Р. Отунбаевой и А. Джекшенкулова в КНР) в целом не привели к восстановлению отношений в полном объеме, так как позиция руководства Кыргызстана по ряду ключевых для Китая вопросов была нечеткой и двусмысленной. К тому же отдельные политики, в том числе ряд официальных лиц, по-прежнему выступали за пересмотр двусторонних соглашений по границе.
В сложившейся ситуации Бишкек и Пекин сосредоточились на подготовке визита президента КР К. Бакиева в КНР (он состоялся 9—10 июня 2006 г.), полагая, что в его ходе должны быть сняты имеющиеся разногласия и проблемы, причем каждая сторона имела свои цели, задачи и ожидания от визита. У Пекина, по всей видимости, они были связаны (прежде всего) с политической составляющей сотрудничества. В ходе визита руководство Китая пыталось максимально прояснить для себя не только позицию президента К. Бакиева по ключевым вопросам двусторонних отношений, региональной и международной политики, но и ее твердость, неизменность в долгосрочной перспективе. В целом для КНР речь шла о восстановлении атмосферы политического доверия между властями двух стран. В кыргызско-китайских отношениях уровень политического доверия между первыми руководителями и степень сотрудничества в сфере обеспечения безопасности всегда определяли (и будут определять) динамику развития отношений в других сферах (прежде всего в торгово-экономической) и темпы реализации крупных экономических проектов. Готовность Пекина к восстановлению сотрудничества в полном объеме зависела от позиции Бишкека по следующим вопросам:
— Тайваньской проблеме, Тибету;
— совместной борьбе с синьцзянским сепаратизмом, экстремизмом и терроризмом;
— преемственности руководства КР и его приверженности ранее подписанным двусторонним договорам и соглашениям, прежде всего политического характера;
— пограничному урегулированию;
— военному присутствию США в Кыргызстане;
— реформе Совета Безопасности ООН.
Все эти вопросы в той или иной степени вошли в повестку дня переговоров президента КР с высшим политическим руководством КНР и отражены в Декларации, подписанной по итогам визита главами двух государств.
Подтверждение преемственности и твердой приверженности Бишкека достигнутым ранее договоренностям и соглашениям, а также урегулирование вопроса о границе — ключевой фактор содержательной части визита К. Бакиева в КНР. Существовали определенные опасения по поводу того, что отсутствие четко выраженной позиции нового руководителя КР по данным вопросам могло, скорее всего, рассматриваться Пекином как слабость нынешней политической власти Кыргызстана, ведение ею двойной политики, что могло надолго заморозить двусторонние отношения на минимально достаточном для Пекина уровне. Официальное заявление президента КР о твердой приверженности ранее достигнутым договоренностям и соглашениям (несмотря на наличие внутриполитических оппонентов) эксперты рассматривают как значительный шаг к восстановлению атмосферы взаимного политического доверия.
В Совместной декларации стороны подтвердили приверженность принципам, зафиксированным в подписанных за 14 лет политических документах, выразили удовлетворенность успехами, достигнутыми в политической, торгово-экономической, гуманитарной сферах и области безопасности. Они пришли к единому мнению о том, что китайско-кыргызская дружба отвечает коренным интересам народов двух государств, благоприятствует миру и развитию в регионе.
Принципиально важны заявления о строгом соблюдении Договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между Кыргызской Республикой и Китайской Народной Республикой и Программы сотрудничества между Кыргызской Республикой и Китайской Народной Республикой на 2004—2014 годы, а также о признании большого исторического значения Протокола между Правительством Кыргызской Республики и Правительством Китайской Народной Республики о демаркации линии кыргызско-китайской государственной границы и Карты государственной границы между Кыргызской Республикой и Китайской Народной Республикой (в качестве приложения к Протоколу), ознаменовавшие окончательное решение двумя странами пограничного вопроса. Стороны обязались строго придерживаться всех подписанных соглашений и документов по вопросу рубежей, прилагать активные усилия по трансформации государственной границы между двумя странами в зону вечного мира и дружбы.
Бишкек подтвердил свою приверженность проведению политики одного Китая; заявил, что выступает против любых форм «независимости Тайваня», включая «легализацию независимости Тайваня», против попыток создания «двух Китаев», «одного Китая, одного Тайваня», против участия Тайваня в любых международных организациях, членами которых могут быть только суверенные государства. Кыргызская сторона подчеркнула, что не будет устанавливать официальных отношений с Тайванем и не намерена поддерживать с ним официальных контактов.
Со своей стороны КНР подтвердила, что поддерживает предпринимаемые Кыргызской Республикой усилия по обеспечению независимости, государственного суверенитета и территориальной целостности, упрочению внутренней стабильности, развитию национальной экономики; высоко оценила вклад КР в укрепление безопасности, стабильности и сотрудничества в ЦА.
Что касается борьбы с терроризмом, экстремизмом и сепаратизмом, то главы двух стран подтвердили, что будут усиливать координацию и взаимодействие между правоохранительными ведомствами и органами безопасности; продолжат в рамках ШОС принимать действенные меры по совместному пресечению всех видов терроризма (в том числе террористических сил «Восточного Туркестана») для обеспечения мира и спокойствия в обоих государствах, а также в регионе. Кроме того, они подчеркнули, что борьба с террористическими силами «Восточного Туркестана» — важная часть международной анти-террористической борьбы. Кыргызстан и Китай будут поддерживать и развивать сотрудничество между своими военными ведомствами.
Вопросы о военном присутствии США в Кыргызстане и о реформе ООН также были важными пунктами политической повестки дня переговоров К. Бакиева в КНР.
Относительно военного присутствия Соединенных Штатов в КР Пекин неоднократно заявлял, что понимает и разделяет позицию Бишкека, предоставившего Вашингтону авиабазу для борьбы с террористическими формированиями в Афганистане. Это решение прежнее руководство КР скоординировало с партнерами по ОДКБ и ШОС. Вместе с тем КНР твердо и решительно выступает за определение временных ограничений дислокации авиабазы в Манасе и против «расширения» ее мандата за рамки антитеррористи-ческой операции в Афганистане. По всей видимости, в ходе переговоров китайское руководство сумело убедить президента К. Бакиева в обоснованности своей позиции по данным вопросам и заручилось его поддержкой. В Совместной декларации Кыргызстан и
Китай заявили, что «не допустят использования третьими странами своей территории в ущерб государственному суверенитету, безопасности и территориальной целостности другой стороны, а также не допустят создания и деятельности на своей территории организаций и объединений, представляющих угрозу суверенитету, безопасности и территориальной целостности другой стороны».
По вопросу реформы ООН в Декларации отражена позиция, очень близкая по аргументации к точке зрения официального Пекина, что наводит на определенный вывод: по всей видимости, стороны пришли к единому мнению и по этой теме.
Экономическая составляющая визита президента К. Бакиева в КНР по большому счету не стала основной в повестке дня переговоров и, как следствие, несмотря на заявления отдельных кыргызских политиков, здесь не было достигнуто «прорывных» решений. Китай, не рассматривающий Кыргызстан в числе своих перспективных экономических партнеров в регионе, ограничился (в ходе визита) предоставлением традиционного гранта (70 млн юаней) для поддержки кыргызской экономики, а также (по настоянию высшего руководства КР) правительственного кредита для строительства цементного завода на юге республики (в г. Кызыл-Кия). По мнению экспертов, есть вполне обоснованные опасения, что без должного менеджмента, соответствующих финансовых и экономических расчетов завод может постичь участь кыргызско-китайской бумажной фабрики. По приоритетным для Бишкека экономическим проектам (строительство железной дороги Китай — Кыргызстан — Узбекистан и экспорт электроэнергии КР в КНР), которые уже не первый год находятся на стадии изучения и обсуждения, китайское руководство, как и предполагалось, предложило дополнительно исследовать их, что может означать отсутствие у Пекина заинтересованности в реализации этих планов. Это обусловлено тем, что оба проекта являются спорными с точки зрения экономической эффективности и достаточно затратными (необходимо свыше 2 млрд долл.). Однако, что более важно, оба проекта (при их претворении в жизнь) могут оказать непосредственное влияние на социально-экономическую ситуацию в Синьцзяне. Руководство КНР, не уверенное в стабильности политической обстановки в КР, не заинтересовано «привязывать» свой взрывоопасный Синьцзян к ситуации в Кыргызстане и изменениям в политических пристрастиях его политэлиты.
Визит президента КР К. Бакиева в КНР был нацелен на завершение затянувшейся паузы в двусторонних отношениях, возникшей после 24 марта 2005 года. Несмотря на отсутствие «прорывных» решений в экономике, ожидание которых сегодня вряд ли было бы реалистичным, необходимо признать, что цели — установление рабочих контактов с руководством Китая и восстановление в определенном смысле политического доверия между властями двух стран — в принципе были достигнуты, что можно считать важнейшим итогом этого визита.
Необходимо отметить, что Китай имеет в Центральной Азии не только энергетические и транспортно-коммуникационные интересы, а также заинтересован в рынках сбыта своей продукции, но и, безусловно, политические интересы, связанные с «американским фактором» в регионе.
С учетом всех вышеперечисленных аспектов следует признать, что, по всей видимости, без активного участия КНР (по крайней мере, без учета ее интересов в обеспечении защищенности и стабильности) ни одна система региональной безопасности ЦА не будет достаточно эффективной и перспективной. Вместе с тем такие благоприятные для Китая реалии возможны лишь при условии его соответствующей взвешенной политики.
