"ВЫГОДЫ", ДОСТУПНЫЕ ПРЕЗИДЕНТСКИМ РЕСПУБЛИКАМ, В УСЛОВИЯХ ПАРЛАМЕНТСКИХ ДЕМОКРАТИЙ * Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

«Выгоды», доступные президентским республикам, в условиях парламентских демократии

Ричард Альберт

В статье перечисляются ключевые демократические «выгоды», извлекаемые, по мнению автора, государствами из применения на практике теории разделения властей, и сравниваются возможности получения этих «выгод» президентскими и парламентскими республиками. Автор оспаривает распространенную точку зрения, согласно которой механизм разделения властей эффективен только для президентских республик, доказывая, что парламентские республики способны извлекать из применения механизма разделения властей не меньшую пользу.

^ Теория разделения властей; «парламентские системы»; «президентские системы»; «полупрезидентские системы»;защита от тирании; предотвращение произвола власти; повышение эффективности управления государством

1. Введение

Теория конституционного права долгое время утверждала, что разделение властей — атрибут исключительно государств с президентской формой правления, в парламентских же республиках оно невозможно. Со временем такой подход прочно укоренился по мере разрастания научных споров о сравнительных достоинствах президентских или парламентских систем в условиях молодых демократий или реформируемых государств1. Но в рамках этого традиционного подхода к процессу разработки конституций все еще остается неисследованным вопрос, могут ли демократиче-

* © R. Albert, 2010. Oxford University Press and New York University School of Law. All rights reserved. For permissions, please e-mail: [email protected].

AlbertR. Presidential values in parliamentary democracies // International Journal of Constitutional Law. Vol. 8. 2010. No. 2. P 207-236.

Автор выражает благодарность за содержательные дискуссии по вопросам теории разделения властей и полезные комментарии к черновикам настоящей статьи Брюсу Аккерману, Габриэлю Хин-дину, Алану Хатчинсону, Радживу Кадамби, Дональду Коммерсу, Адаму Кунсту, Дэрилу Левинсону, Сэнфорду Левинсону, Ли Роффма-ну, Дэниэлу Сиверсу и Марку Ташнету, а также глубокую признательность Фонду Бакстера и Альмы Рикард (La Fondation Baxter & Alma Ricard) за щедрую помощь.

ские преимущества разделения властей быть достигнуты как в президентской системе, так и в парламентской. Я уверен, что ответ должен быть утвердительным.

Несмотря на свою исключительную популярность в международном сообществе, «президентское» разделение властей не лежит в основе и не подходит для описания современного конституционализма. Несомненно, многие конституционные демократии нарушают основы теории разделения властей в ее изначальном виде, действуя прямо противоположно ей: вместо разделения государственной власти на три ветви с определенными полномочиями имеет место смешение их полномочий2. Эти режимы в большинстве своем тяготеют к установлению парламентских систем, характеризующихся двумя чертами: во-первых, зависимостью главы правительства от высшего органа законодательной власти, во-вторых, правом исполнительной власти инициировать выборы, распустив представительный орган3. Такими полномочиями, как правило, не обладает исполнительная власть в президентских системах — именно потому, что они обыкновенно верны принципу разделения властей4.

Разграничение сфер полномочий, предусмотренное теорией разделения властей, не

терпит их смещения, поскольку распределение полномочий предпринимается с целью наделения одной ветви государственной власти правом контролировать другие, причем все они оказываются связаны взаимными подозрениями. Подобная организация государственной власти, культивирующая частичное пересечение сфер компетенции властных институтов, имеет целью предотвратить узурпацию абсолютной власти каким-либо одним органом государственной власти. Это чрезвычайно важно для любого демократического государства. Кроме того, это одна из ключевых демократических «выгод», на достижение которых направлен принцип разделения властей. Другие демократические «выгоды», которые становятся доступны таким образом, — это предотвращение произвола власти и господства законодателя, а также повышение эффективности управления государством. Демократические президентские системы стремятся к получению этих демократических «выгод» и с этой целью применяют на практике принцип разделения властей. Но разве из этого следует, что данные ценности не могут быть доступны парламентским системам? Это вопрос, которому будет уделено значительное внимание ниже. Кроме того, прежде чем мы сможем ответить на этот вопрос, мы должны сформулировать по меньшей мере три дополнительных:

1) Что мы подразумеваем под «выгодами», извлекаемыми из использования принципа разделения властей?

2) Что это за «выгоды»?

3) Сколько существует видов парламентских систем — только один или больше?

Только после рассмотрения этих вопросов можно будет ответить, могут ли быть обретены «парламентскими системами» такие ценности, достижению которых служит разделение властей.

Я намерен доказать, что они действительно достижимы (по крайней мере, частично) и в парламентских системах. Данный вывод — о том, что и парламентские, и президентские системы учитывают как теоретическую критику теории разделения властей, так и результаты ее проверки на практике — несет в себе большие возможности развития принципа разделения властей и открывает несколько направлений для нового переосмысления конституционного устройства государства.

Во второй главе настоящей статьи я дам оценку традиционному подходу, согласно которому разделение властей неотъемлемо от демократии. Я также рассмотрю «выгоды», извлекаемые государствами из разделения государственной власти на ветви. В третьем разделе будут продемонстрированы некоторые существующие формы парламентских систем, и, кроме того, будет системно исследован вопрос о том, могут ли демократические «выгоды» быть получены посредством применения принципа разделения властей в парламентских системах каждого из видов. Я отвечаю на этот важный вопрос утвердительно, тем самым опровергая распространенное мнение о том, что разделение властей — это имплицитно присущая всем демократическим режимам черта. Раздел четвертый будет базироваться на этих выводах, что позволит предложить новые подходы к принципу разделения властей. Раздел пятый будет посвящен выводам и предложениям, касающимся дальнейших исследований данной проблемы.

2. Демократия и принцип разделения властей

Возможно, наиболее важное для решения поставленных нами задач наблюдение — это что специалисты в области конституционного права рассматривают демократию и разделение властей фактически как синонимы, последнее считается неотъемлемой частью первого. Во многом это происходит благодаря примеру Соединенных Штатов Америки, который не так уж удивителен, если учесть, что принцип разделения властей закреплен в Конституции США. Однако общепринятое мнение, согласно которому демократия требует разделения властей — проникло даже в исследования американских и неамериканских авторов о неамериканской и «непрези-денталистской» конституционной традиции5. И вот это уже удивительно. Не менее интересно, что мировая массовая культура также воспринимает принцип разделения властей как основу демократии6. Я поднимаю этот вопрос не для того, чтобы преуменьшить благотворные последствия применения этого принципа в различных конституционных моделях, но, скорее, для того, чтобы просто отметить: здесь возникает твердая установка, согласно которой президентские системы вырабатыва-

ют определенные стандарты управления, невозможные в конкурирующих системах. При этом всегда остается без ответа вопрос: почему разделение властей воспринимается как нечто неотделимое от демократии?

2.1. Теория разделения властей

Разделение властей закреплено в конституциях большинства современных государств7. Идея разделения властей формировалась на основе политических и философских концепций8, библейских и ближневосточных источников9, древнегреческих и древнеримских смешанных форм правления10 и американской политической теории и пропаганды11. Ее принципиальная цель — это разделение функций государственной власти ради служения конкретным целям государственного управления.

Государственная власть может быть разделена в трех «плоскостях»: горизонтальной, вертикальной и диагональной. Деление по горизонтали, находящееся в фокусе данного исследования, предполагает разделение полномочий между ветвями власти, которые являются частью единого порядка управления. Самый наглядный пример горизонтального разделения властей — это выделение трех ветвей федеральной власти в Конституции США12. Вертикальным разделением, напротив, называется распределение полномочий между двумя или более уровнями власти. Примером здесь может служить федеральная Конституция Канады, в которой проводится четкое разграничение функций федерального правительства и правительств штатов13. Государственная власть может быть также разделена по диагонали, в соответствии с принципом субсидиарное™14. Этот принцип требует, чтобы каждая задача управления решалась на самом нижнем (находящемся ближе всего к людям) уровне власти, который только способен успешно решить ее15. Принцип субси-диарности, пожалуй, наиболее четко отражен в европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод16.

Теория разделения властей (в ее первоначальном виде) производит разделение полномочий по горизонтали между исполнительной и законодательной властями17. Но современная теория разделения властей, как правило, распределяет полномочия по горизонтали

между тремя ветвями государственной власти и утверждает, что законодательная власть должна создавать законы, исполнительная — исполнять их, а судебная — толковать. Это разделение основано в значительной степени на предполагаемых сравнительных преимуществах каждой из ветвей власти перед остальными; например, способность судебной власти применять универсальные правила к частным делам, исполнительной власти — оперативно откликаться на нужды общества, законодательной власти — уравновешивать различные, зачастую противоположные, интересы18.

Разделение властей отражает представление о том, что управленческие функции должны быть распределены между органами государственной власти. Эта теория основывается на трех аргументированных предпосылках: 1) государство должно выполнять все свои правовые функции; 2) эти функции могут подразделяться на три связанные между собой категории; 3) такое разделение является рациональным способом организации государственной власти. Однако не всегда ясно, какие функции государственной власти должны быть переданы той или иной ее ветви19. Более того, неочевидно, что горизонтальное распределение полномочий обязательно требует выделения трех ветвей власти. В принципе, возможно создать структуру государственной власти из четырех20, пяти21 или даже большего22 количества органов управления — систему, которая бы при этом соответствовала строгим критериям горизонтального разделения.

2.2. Преимущества разделенной власти

В своей весьма значительной статье о разделении властей Эрик Барендт доказывает, что оно может служить получению по крайней мере четырех демократических «выгод»: 1) защите от произвола власти; 2) защите от господства законодателя; 3) предотвращению автократии; 4) повышению эффективности государственного управления23. Это весьма важные выводы, от которых можно отталкиваться при оценке преимуществ разделения властей, поскольку большинство специалистов в области конституционного права утверждают, что из применения принципа разделения властей возможно извлечь лишь

одну или несколько «выгод», перечисленных здесь. В данном разделе я обозначу и рассмотрю содержание каждой из них.

2.2.1. Защита от тирании

Государство, в котором господствует тирания, не может претендовать на демократическую легитимность. По мнению Шарля Луи де Монтескье, определявшего тиранию как неограниченную насильственную власть, способную ограничивать прямые выборы24, тираническое правление пренебрегает самой сущностью демократии, заведомо содержащей в себе идею свободы25. В свою очередь, свобода предполагает, по мысли Монтескье, возможность управлять самим собой в том смысле, чтобы иметь свободный дух и возможность управлять государством, в котором живешь, через представительную демокра-тию26. Выделив эти две составляющие свободы, Монтескье дал определение и разделению властей как структурному инструменту, не позволяющему реализоваться тираническим амбициям власть предержащих.

Создание теории разделения властей было «ответом» Монтескье тирании. Он считал, что для обретения свободы и «спокойствия духа», достижимого благодаря комфорту и безопасности выбора, три ветви власти — законодательная, исполнительная и судебная — должны быть отделены друг от друга27. В случае, когда законодательная власть формируется иначе, чем с помощью представительной демократии, или когда эта ветвь власти не отделена от других, становится вероятным установление тирании: «Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их»28. Поэтому Монтескье ввел принцип разделения властей как конституционный механизм для предотвращения сосредоточения законодательной, исполнительной и судебной функций в одних руках.

Предотвращение концентрации власти рассматривается сегодня как принципиальная цель разделения властей29. И поэтому не должно показаться удивительным, что основная задача современного искусства управления государством — распределить властные

полномочия между общественными институтами30. Такая задача стоит перед ним с тех пор, как «отцы-основатели» Соединенных Штатов Америки сделали разделение властей краеугольным камнем в конституционной архитектуре31, опираясь в значительной мере на концепцию государственной власти, разработанную Джеймсом Мэдисоном32.

2.2.2. Защита от господства законодателя

Разделение властей также направлено на получение еще одной демократической «выгоды»: защиты от господства законодательной власти. Реальная угроза тирании законодателя неочевидна, поскольку демократическое управление государством через законодательные органы довольно привлекательно для массового сознания33. Хотя господство законодателя вполне совместимо с примитивным пониманием процедурной демократии, оно может при этом противоречить идеалам содержательной демократии. Мажори-таризм, характеризующий господство законодателя, может пренебрегать основными правами граждан, если это политически целесообразно, или в период кризиса, чтобы только не допустить возникновения конкурентов. Как пишет Стивен Гардбаум, господство законодателя порождает проблему юридически не ограниченного мажоритаризма, который на терпит никаких ограничений власти законодателя, будь они законодательными, основанными на обычае (традиции), культурными, моральными или вытекающими из норм общего права34. Обращение к правилу большинства как к способу урегулирования разногласий не вызывает вопросов, однако его преимущества испаряются в контексте плюралистической либеральной демократии35. Именно это заставило «отцов-основателей» Соединенных Штатов Америки выделить три ветви государственной власти как структурную основу будущей конфедерации. Как писал Мэдисон, граждане должны настороженно относиться к стремлению законодателя расширить свою сферу влияния36 и к его склонности к самовосхвалению37, которые могут стать неконтролируемыми и неукротимыми в отсутствие здравого институционального устройства, сдерживающего законодательную власть38. До этого и сами американские граждане пришли к убеждению, что сле-

довало бы препятствовать угрозе экспансии законодательной власти39, и, следовательно, ограничили как само общество, так и государственных служащих некоторыми предназначенными для этого институциональными механизмами, включая билль о правах и полномочия по осуществлению судебного надзора40.

Разделение властей способно сдержать возможную экспансию не только законодательной, но также судебной41 или исполни-тельной42 властей. Для этого граждане должны опасаться не только господства законодателя. В равной степени им следует заботиться о том, насколько неприкосновенно будут протекать демократические процессы в условиях господства судебной43 или исполнительной44 власти. Механизм разделения властей, таким образом, помогает снижать риск господства любой из трех ветвей власти, действуя так, чтобы разделение властей достигалось за счет предотвращения концентрации полномочий, о котором шла речь выше. Поэтому далее я буду рассматривать проблемы сосредоточения полномочий и защиты от господства законодателя в одном разделе.

2.2.3. Предотвращение произвола власти

Третья демократическая «выгода», извлекаемая из применения механизма разделения властей (которой сегодня, возможно, придают наименьшее значение), представляется наиболее важной: это — предотвращение произвольного использования властных полномочий каким-либо из органов власти. Американские исследователи отметили, что разделение властей с самого начала использовалось именно с этой целью45. И в самом деле, «отцы-основатели» отвергли предложение о включении билля о правах в изначальный текст Конституции США в основном потому, что считали разделение властей достаточной мерой по предотвращению подобного произ-

вола46.

Важность этой «выгоды» проистекает из основополагающего демократического принципа верховенства права, две общепризнанные черты которого — это предсказуемость действий официальной власти и честность в применении правовых норм47. Механизм разделения властей помогает достигнуть этих целей, препятствуя установлению произвола власти. Наделение каждой ветви собст-

венными полномочиями представляет собой форму предупреждения. Оно повышает предсказуемость в разделении сфер ответственности каждой из ветвей власти и устанавливает коллективную ответственность за выполнение общественного долга. Как поясняет Ричард Беллами, благодаря разделению властей произвол власти сменяется более устойчивой формой правления, с более объективной правовой системой, основанной на справедливом законодательстве, нормы которого не имеют обратной силы48.

Принцип разделения властей, таким образом, устанавливает разграничение полномочий между органами государственной власти. Хотя эти органы и обладают некоторой степенью свободы при осуществлении своих полномочий, эта свобода действий сама по себе связана верховенством права49. Таким образом, разделение властей призвано предотвратить произвол власти и, в свою очередь, добиться от каждой из ветвей власти рационального, а не произвольного, общественно-ориентированного подхода к управлению государством50. Один из примеров проявления такого подхода на практике — это принцип неделегирования полномочий, который выводится из теории разделения властей и подразумевает, что никакая из ветвей власти не может передавать свои полномочия другой. Это не означает, что данный принцип является «панацеей» против установления тирании или концентрации власти, — скорее, следовать ему желательно, чтобы обеспечить электорату инструмент для закрепления за каждой из ветвей власти ответственности за ее действия или бездействие51.

2.2.4. Повышение эффективности управления государством

Считается, что разделение властей способствует повышению эффективности управления. Теоретически, «разделение труда» между органами государственной власти предоставляет каждому из них осуществлять свою деятельность без чрезмерного вмешательства со стороны других. Ричард Познер разработал основы теории, согласно которой разделение властей служит интересам эффективного управления государством посредством присвоения определенных функций органам, наиболее пригодным для тех целей, ко-

торые достигаются выполнением этих функ-ций52. Это — лишь вопрос распределения полномочий государственной власти53. Возможно, прагматический взгляд на механизм разделения властей как на способ достижения эффективности управления может быть почерпнут из основополагающих решений Верховного суда США, установившего требование, чтобы Сенат США одобрил решение Президента об увольнении начальников почтовых отделений Соединенных Штатов Америки, что снизило бы эффективность исполнительной власти54. Президент, как написал Верховный суд США, должен сохранять за собой право принимать административные решения без угрозы со стороны политически инспирированных тактик проволочек, рискующих подорвать систему предоставления коммунальных услуг, контролируемую исполнительной властью.

Лишь немногие ученые полагают, что эффективность управления — это и есть принципиальная цель применения механизма разделения властей55. Большинство связывает его с необходимостью предотвращения тира-нии56. Другие, напротив, утверждают, что одного разделения властей недостаточно, поскольку этот механизм создает препятствия для хода законодательного процесса57. И все же именно благодаря этому данный механизм помогает предотвратить концентрацию власти. Применение разделения властей, в частности, минимизирует опасность унилатера-лизма, сознательно ставя преграды законодательному процессу58. Признавая причинно-следственную связь между созданием этих помех и сопротивлением тирании59, «отцы-основатели» были довольны уже тем, что пожертвовали оптимальной эффективностью управления ради большей вероятности сво-

боды60.

2.3. Использование механизма разделения властей

Неудивительно, что нет никакого единодушия по вопросу об основных целях разделения полномочий государственной власти. Хотя, по мнению некоторых, следует выделять главную цель разделения властей из всех про-чих61, я не уверен в этом. Разделение властей в либеральной демократии служит одновременно нескольким значимым целям. Однако

теория конституционного права также предполагает, что эти цели могут быть достигнуты только с помощью распределения властных полномочий. В этом отношении традиционная теория конституционного права ошибочна.

Например, политический процесс сам по себе намечает перспективу преследования значимых целей, которые могут быть достигнуты и с помощью разделения властей. В своей недавней статье, где пересматриваются основы теории разделения властей, Дэрил Левинсон и Ричард Пилдс доказывают, что в целом принцип разделения властей должен быть применен не только к ветвям государственной власти, но также и к политическим партиям, поскольку политическая конкуренция не менее важна в попытках защиты от концентрации власти, чем распределение полномочий62. Как следствие, Левинсон и Пилдс стремятся убедить государства с демократическим режимом создать необходимые условия для того, чтобы гарантировать политическим партиям возможность эффективно выполнять свою роль как партии власти и оппозиции соответственно. В частности, Левин-сон и Пилдс рекомендуют ряд институциональных решений, которые не только помогли бы развитию и укреплению политической конкуренции, но также препятствовали бы концентрации полномочий — без компромиссов в отношении эффективности управления. Эти предложения включают в себя следующие пункты: 1) введение строгого регламента прав оппозиционных партий (например, отведение дней для встреч с представителями оппозиции и установление времени для ответов на их вопросы, определение роли оппозиции в утверждении повестки заседаний, а также ее места в постоянно действующих комитетах); 2) создание независимой административной или бюрократической ветви власти, чья автономность предохраняла бы ее от захвата со стороны партии власти или какой-либо из оппозиционных партий; 3) создание избирательных округов непартийными органами и без какой-либо связи с партиями63. Эти институциональные решения, предположительно, могли бы способствовать формированию такого политического климата, в котором демократические ценности, на достижение которых направлено разделение властей, достижимы даже в том случае, когда, например, одна партия получила контроль

над всеми органами государственной власти, став партией власти, удерживая большинство в обеих платах двухпалатного законодательного органа и назначая большинство судей высшего органа судебной власти — точный сценарий, который дает основания для выводов Левинсона и Пилдса.

Брюс Аккерман прав, отсылая теоретиков конституционализма к исследованию Левин-сона и Пилдса; оно действительно должно лечь в основу будущего переосмысления теории разделения властей64. Их значимая статья полезна, по крайней мере, по трем причинам. Во-первых, она имеет серьезную научную базу, поскольку применяет авторитетную теорию английского политолога Вильяма Джен-нингса к американскому контексту президентского правления65. Как и Дженнингс, Левинсон и Пилдс делают акцент на ведущей роли политических партий в борьбе против тирании66. Согласно обеим теориям, конституционные или структурные меры защиты против тирании хороши, но не достаточны. Обе признают фундаментальную роль политических мер безопасности в предотвращении тирании. Соответственно, обе теории выступают за то, чтобы уполномочить политические партии осуществлять контрольную функцию подобно институциональной, которую конституция в противном случае возлагала бы на каждую из ветвей государственной власти в отношении остальных.

Во-вторых, хотя политологи долгое время заключали, что политические партии могут исправлять некоторые недостатки практического применения принципа разделения властей в Соединенных Штатах Америки67, Ле-винсон и Пилдс сейчас выступают с позиции теории конституционного права, сквозь совершенно новую призму наблюдая и оценивая политическую динамику государственной власти. Тем самым они произвели давно назревшее обновление американского проекта демократии. Их вклад не только знаменует фундаментальное обновление американской теории конституционного права, но, кроме того, приводит ее в соответствие с американской конституционной практикой.

И третья причина, по которой работа Левинсона и Пилдса обязательно должна быть включена исследователями в процесс изучения проблемы разделения властей, касается только что рассмотренного вопроса о теории

конституционного права: отношений между структурой и культурой. Хотели они того или нет, Левинсон и Пилдс подняли теорию разделения властей от частного вопроса конституционной структуры до вопроса политической культуры. Структурный аспект, разумеется, остается у Левинсона и Пилдса определяющим в толковании теории разделения властей, однако они имплицитно приглашают читателя подойти к принципу разделения властей с точки зрения политического ландшафта. Определяется ли структура конституции политической культурой или, наоборот, политическая культура проистекает из конституционной структуры — это полезный вопрос. Он может помочь осветить другую часть вопроса в продолжение дискуссии среди политологов и правоведов о сравнительных достоинствах парламентской и президентской систем. В этом смысле Левинсон и Пилдс помогли продвинуть учение о разделении властей.

Тем не менее общепринятая точка зрения, на которой базируется теория разделения властей, продолжает утверждать, что разделение властей служит трем взаимосвязанным целям. Во-первых, разделение властей предотвращает произвол власти. Во-вторых, распределение и разделение властных полномочий — это полезная мера по предотвращению тирании, которая может возникнуть из-за концентрации государственной власти. Это предполагает защиту от господства законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти. И, в-третьих, разделение властей — это действенный способ повышения эффективности управления и руководства государством.

3. Разделение властей в парламентских системах

Обозначив «выгоды», извлекаемые из применения принципа разделения властей, я перейду к парламентским системам. Это важный шаг при ответе на вышепоставленный вопрос о том, возможно ли извлечь эти демократические «выгоды» из применения принципа разделения властей в условиях парламентской системы, поскольку существует несколько форм парламентских систем, в разной степени восприимчивых к достоинствам разделения властей. Хотя один исследователь

и выделяет множество вторичных форм парламентских систем68, позвольте мне утверждать, что существует всего три исходных формы: 1) британский парламентаризм; 2) ограниченный парламентаризм; 3) полупрезидентские системы. Структурные различия между этими системами имеют значительные последствия для перспектив достижения ими демократических ценностей при применении механизма разделения властей.

В этой главе я проведу обзор трех перечисленных видов парламентаризма и сделаю попытку оценить, возможно ли успешно извлечь демократические «выгоды» из применения на практике принципа разделения властей — служащего защитой от тирании правительства, предотвращающего произвол власти и повышающего эффективность управления — в рамках каждой из них. Если мне удастся доказать, что парламентские системы действительно могут получить эти преимущества классического разделения властей, не прибегая к нему, это будет означать, что традиционная точка зрения (утверждающая, что разделение властей — это неотъемлемая черта демократии) является ошибочной. Собственно, именно это мой анализ и призван продемонстрировать.

3.1. Нестандартный механизм разделения властей: британский парламентаризм

Существует три основных различия между президентской и парламентской системами. В парламентских системах правительство избирается парламентом, члены которого напрямую избираются гражданами; правительство уязвимо для вотума недоверия, а исполнительная власть принадлежит кабинету министров. В президентских системах, напротив, исполнительная и законодательная ветви власти избираются гражданами отдельно, правительство не может быть объектом вотума недоверия, а исполнительная власть сосредоточена в руках одного человека69. Два других отличия — в том, что, во-первых, президентские системы обычно устанавливают фиксированный срок полномочий для главы правительства, тогда как парламентские системы требуют, чтобы глава правительства сохранял доверие большинства членов законодательного органа, а во-вторых, президентские системы запрещают президенту вхо-

дить в состав законодательного органа70. (В Соединенных Штатах Америки вице-президент — представитель исполнительной власти — является председателем Сената, одной из двух палат Конгресса США71.)

Британский парламентаризм не выделяет ветвей власти в традиционном смысле. Напротив, он смешивает полномочия различных ветвей72. Возможно, самый показательный пример — это администрация лорда-канцлера, еще до недавнего времени обладавшая как исполнительными и законодательными, так и судебными функциями. Лорд-канцлер был одновременно старшим судьей и главой судейского корпуса, членом законодательного органа, спикером Палаты лордов и главой кабинета министров73. Поскольку должности лорда-канцлера не существует более в рамках этой нетрадиционной структуры, нам остается посмотреть только, насколько новая британская модель конституционализма будет близка к американской президентской системе74. Поскольку долгосрочная перспектива предрекает глубокую структурную трансформацию Соединенного Королевства, маловероятно, что результаты этих трансформационных изменений станут очевидны в ближайшее время.

Наиболее знакомый пример смешения полномочий в британской модели — это общее смешение исполнительной и законодательной ветвей власти. Эти две ветви «исключительно сближены», согласно широко известному определению Уолтера Бэгхота75. Глава правительства обычно принадлежит к пулу членов законодательного органа, как и члены кабинета, которые заседают (как правило, параллельно) в нижней или верхней палате Парламента76. В результате исполнительная власть, если она руководит большинством, определяет законодательные приоритеты (обычно инициирует законодательный процесс77) и может провести любой акт Парламента через законодательный орган, причем оппозиция зачастую существует лишь номинально78. Британский парламентаризм также демонстрирует тонкое понимание различий между правовой и политической ответственностью, поскольку отделяет административные функции исполнительной власти от функций кабинета, несущего политическую ответственность перед электоратом79. Более того, центром тяжести в этой системе являет-

ся парламентский суверенитет80, а это означает, что воля Парламента является верховной — лишь с некоторыми исключениями81. Наиболее распространенное представление о британском парламентаризме — что он более унифицирован, эффективен и ответственен, чем президентские системы, характеризующиеся разделением властей82. Но есть доказательство обратного. Например, президентские системы с разделением властей предоставляют обществу больше доступа к процессу принятия решений, чем парламентские системы, которые сами по себе более замкнуты и непроницаемы83.

В британском контексте разделения властей не существует в горизонтальном измерении — между исполнительной, законодательной и судебной ветвями власти. Скорее, оно существует между Короной и Парламентом. Эта форма разделения имеет, по крайней мере, два источника: во-первых, Акт о Престолонаследии 1701 года, направленный к ограничению вмешательства Короны в дела Парламента84; во-вторых, злоупотребления «Долгого Парламента», а также реставрация монархии и Палаты лордов85. Создатели Конституции США отталкивались от этого разделения при установлении президентских полномочий на ведение войны86. В действительности, американское государство было сконструировано именно так, чтобы исключить парламентаризм87. Конституция США сама по себе отражает это основополагающее на-мерение88.

Адам Томкинс мастерски выявил это разделение между Парламентом и Короной. Вместо попыток подогнать английское государственное устройство под мэдисоновскую модель тройственного разделения властей, Томкинс описал английскую модель разделения властей самостоятельно89. Она, согласно Томкинсу, воплощает обособленную теорию разделения властей, которая не соответствует ни традиционным взглядам на разделение властей, ни другим моделям парламентаризма. В разделении полномочий между Короной и Парламентом (как противоположности традиционному разделению между законодательной, исполнительной и судебной ветвями власти) английская модель: 1) требует от монарха подписать билль, принятый Парламентом, что представляет собой достижение согласия между двумя суверенными властя-

ми, без которого законотворчество было бы в принципе невозможно; 2) делает министров ответственными перед Парламентом, поскольку они представляют Корону и с их помощью Парламент сохраняет за Короной конституционную и политическую ответственность; 3) создает необходимое взаимоограничение между Парламентом и судами, поскольку Парламент уполномочен пересматривать решения судов, которые, в свою очередь, получают свою конституционную власть от Короны90.

Это — основополагающие элементы механизма разделения властей британского парламентаризма. Они демонстрируют, что разделение властей существует между Парламентом и Короной, а не между ветвями государственной власти, как, например, в случае американской президентской системы. Согласно концепции британского государственного устройства Томкинса, это разделение служит достижению тех же демократических ценностей, на обретение которых направлен принцип разделения властей. Во-первых, через противопоставление Короны и Парламента оно предотвращает возможность господства одной из ветвей власти и тем самым служит для борьбы с тиранией. Во-вторых, оно предупреждает возникновение произвола власти, поскольку согласуется с принципом верховенства права и с соответствующими характеристиками, присущими ему, — предсказуемостью и равенством. Наконец, оно повышает эффективность работы правительства, поскольку Парламент может издавать законы под бдительным, но, как правило, ненавязчивым оком Короны.

По этой причине, несмотря на то что теория разделения властей в ее обычном понимании может не быть доминирующей в британском парламентаризме, она, тем не менее, влиятельна91. Как поясняет Колин Манро, существует, по общему признанию, «перекрытие» между исполнительной, законодательной и судебной ветвями власти в британском парламентаризме. И все же ветви государственной власти возлагают на себя добровольные или законодательные ограничения относительно использования преимуществ от пересечения сфер их полномочий. Рассмотрим три примера: 1) лорды-судьи, представители суда, наделены законодательными полномочиями, но не распоряжаются ими по

своему усмотрению; 2) Палата общин и Палата лордов, каждая из которых осуществляет законодательную власть, имеют карательные полномочия, но обычно не выполняют эту функцию исполнительной власти; 3) хотя весь кабинет министров должен состоять из членов Палаты общин либо Палаты лордов, законодательно закреплено максимальное число министров, которые могут заседать в законодательном органе92. Эти и другие примеры институциональных ограничений делают более доступными для британского парламентаризма те ценности, к которым стремится принцип разделения властей в его традиционном понимании.

Однако некоторые задаются вопросом, действительно ли разделение властей в президентских системах защищает свободу более успешно, чем в парламентских системах93, поскольку британский парламентаризм влечет за собой, возможно, одну из величайших опасностей — опасность тиранического правления. Когда законодательный орган управляется партией большинства, чья деятельность определяется жесткой политической программой и чей лидер — премьер-министр, который является главой правительства — не менее непреклонен, это наиболее сомнительные условия для существования демократических свобод94. Как утверждает Сэмюэл Ис-сачарофф, смешение исполнительной и законодательной ветвей власти в парламентских системах обеспечивает гораздо более слабую защиту от злоупотребления политической властью, чем разделение властей в президентских системах95. Это объясняется (по крайней мере, частично) превосходством, которое исполнительная власть может получить над законодателем. Хотя законодатель должен одобрять программу исполнительной власти, последняя, если обладает большинством, успешно пользуется своей свободой проводить любой закон по своему усмотрению. Члены Парламента, принадлежащие к партии власти и угрожающие сокрушить программу исполнительной власти, рискуют быть исключенными из числа выдвигаемых кандидатов, если только они поступают так не в соответствии с линией своей партии.

Однако и эта ситуация, представляющая собой, по сути, пример концентрации власти, имеет свое преимущество: здесь общество скорее сможет привлечь к ответственности

ветвь государственной власти, допустившую злоупотребление96. Несмотря на то что система британского парламентаризма смешивает кадры исполнительной и законодательной ветвей власти, она поддерживает разделение исполнительных и законодательных функций: исполнительная власть должна поддерживать законодательную, которая должна, в свою очередь, одобрять планы исполнительной власти по управлению государством. Это — важная черта британского парламентаризма, именно поэтому она предупреждает автократическое осуществление властных полномочий, достигая этих целей через четкую регламентацию соответствующих обязанностей исполнительной и законодательной ветвей власти способом, понятным для граждан.

Возможно, величайшее преимущество британского парламентаризма — это его способность повышать эффективность управления государством именно при помощи содействия быстрым и решительным мерам97. В отличие от президентских систем, парламентские системы, как правило, невосприимчивы к тупиковым ситуациям98. Они избегают безвыходных положений, поскольку в ситуации большинства лидирующая партия не встречает препятствий на пути воплощения своей программы. Она или будет продвигать свое законодательство, или воспользуется вотумом недоверия, если проект настолько привлекателен содержательно, что гарантирует инициирование выборов в случае его провала99. Контраст с президентскими системами в этом отношении оказывается наиболее сильным. Парламентские системы более нацелены на повышение эффективности управления государством, чем президентские системы, несмотря на то что последние ориентированы на сдерживание тиранической экспансии100. Парадоксально, но президентские системы чаще, если не регулярно, вырождались в тирании; это происходило даже почти с необходимостью — из-за больших возможностей для неконституционных действий, предоставляемых ими главе правительства101. Поэтому ситуация не так однозначна, как традиционно принято считать, поскольку британскому парламентаризму на деле удается достичь целей, которые преследует механизм разделения властей, хотя и довольно неординарным способом.

3.2. «Судебноцентричная» модель разделения

властей: ограниченный парламентаризм

Ограниченный парламентаризм установился в нескольких государствах, включая Канаду, Германию и Индию. Брюс Аккерман ввел термин «ограниченный парламентаризм» для обозначения систем, подобных британскому парламентаризму, но со следующими отличиями: 1) парламент не обладает полным суверенитетом; 2) нижняя его палата доминирует в отношении законодательства и обычно является ресурсом для выбора членов кабинета министров; 3) конституционный статус верхней палаты не равен конституционному статусу нижней палаты; 4) законодательные полномочия закреплены в тексте конституции, в билле о правах, и независимые суды наделены полномочием конституционного контроля102.

В таких современных парламентских системах разделение властей усматривается в виде, который далек от традиционного. Во-первых, отличие выражается в представлении общества о роли оппозиционных партий, в их противостоянии правящей партии, в критике ее и в попытках составить ей конкурен-цию103. Во-вторых, деятельность смешанных исполнительных и законодательных ведомств контролирует главным образом судебная власть — это, возможно, наиболее важная отличительная черта ограниченного парламентаризма. Эта модель парламентских демократий характеризуется сильной и независимой судебной властью104, цель которой — оказывать противодействие мажоритариз-му, который типичен для парламентаризма105. Возможно, это покажется парадоксальным, но, ведя свое происхождение от британского парламентаризма, характеризующегося верховенством парламента, ограниченный парламентаризм использует судебный надзор как защиту от возможного возникновения тира-

нии106.

Канада является хрестоматийным примером ограниченной парламентской системы. Со времен создания Хартии прав и свобод граждан в 1982 году107 Канада более не придерживается теории парламентского суверенитета108. Нижняя палата Парламента Канады — Палата общин — это главная сила в законодательном процессе, тогда как верхняя палата — Сенат Канады — не играет здесь

важной роли109. Более того, новый канадский Билль о правах уполномочивает суды осуществлять функцию судебного контроля110. Принимая во внимание ведущую роль Парламента Канады в государственной политике, равно как и возрастающее влияние судебной власти, можно сказать, что Канада сдвигает границы, разделяющие британский парламентаризм и американский президентализм.

Занимая промежуточное место среди всего спектра демократических систем, Канада, тем не менее, использует принцип разделения властей. Верховный суд Канады в нескольких случаях не только призывает к применению этого принципа на практике, но и полагается на него при вынесении решения. Он признает, что, хотя Конституция Канады не устанавливает механизма разделения вла-стей111 и не настаивает на строгом применении принципа разделения властей112, можно утверждать, что «в Канаде существует разделение полномочий среди трех ветвей власти — законодательной, исполнительной и судебной»113. Более того, Верховный суд Канады признал разделение властей одной из «существенных черт» канадского конститу-ционализма114 и «определяющей чертой» канадского конституционного порядка115, который гарантирует, что «каждая из ветвей власти в государстве в должной мере наделена автономией от других»116. Он рассматривает разделение властей как необходимое условие судебной независимости117, полагая, что судебная власть — это страж конституции, чья деятельность должна быть защищена от вмешательства со стороны других ветвей вла-сти118. При этом Верховный суд установил, что общепринятая теория разделения властей в Канаде позволяет несудебным органам выполнять судебные функции, так же как суды иногда сами наделяют себя несудебными функциями119. Это не значит, однако, что некоторые функции государственной власти не могут быть только судебными, исполнительными или законодательными по своей природе и, следовательно, неделегируемыми120.

К чести Верховного суда Канады, он был аккуратен в обзоре критических отличий между действием механизма разделения властей в парламентских и в президентских системах. Например, он однажды отклонил жалобу исполнительной власти на то, что законодатель не выполнил своих задач, при-

няв закон, который противоречил пожеланиям исполнительной власти. Исполнительная власть приводила в качестве аргумента формальное разделение исполнительной и законодательной властей; однако Верховный суд Канады нашел этот аргумент несправедливым, потому что исполнительная и законодательная ветви власти контролируются в Канаде одним и тем же лицом121.

В данном вспомогательном контексте мы уже можем оценить, способен ли ограниченный парламентаризм воспринять демократические «выгоды», которые преследует механизм разделения властей, а именно защиту от тирании правительства, предотвращение произвола власти и повышение эффективности управления государством. Ограниченным парламентским системам удается добиться второй и третьей из этих целей по той же причине, что и британской парламентской системе. Но они потенциально могут добиться также и первой цели (защиты от тирании), которой британский парламентаризм не всегда достигает. Системы ограниченного парламентаризма с гораздо большей вероятностью достигнут этой цели, поскольку подчиняют действия исполнительной и законодательной властей строгому судебному надзору. Судебная власть ответственна за соблюдение норм, содержащихся в тексте конституции, и билля о правах в его текущем виде, и эта функция уполномочивает судебную власть лишать законной силы действия других органов государственной власти, противоречащие принципам и нормам, изложенным в этих конституционных документах. Но возможное последствие ограниченного парламентаризма — это судебная тирания. Независимая судебная власть обладает приоритетным правом разрешать споры о распределении полномочий. Вне зависимости от того, разделены ли ветви власти вертикально, горизонтально или диагонально, судебная власть обладает громадным объемом полномочий как арбитр в спорах о компетенции. Эта форма тирании — которую Рэн Хиршл называет «юристократи-ей»122 — создает серьезные затруднения для управления массами, поскольку предоставляет судебным органам решать «полицентрич-ные» вопросы (и, возможно, наделяет эти органы соответствующими полномочиями).

Полицентричность — это качество, выраженное в сложной политической проблеме,

включающей в себя несколько уровней, каждый из которых связан с другим, приводя в конечном итоге к первичной проблеме, которая при этом отсылает нас к второстепен-ным123. Для решения этих проблем часто требуется политический такт и практическая чувствительность, которая, согласно Лону Фуллеру, недоступна для судей и их советников124. С подобными вопросами, добавляет Фуллер, лучше справляется законодатель, который позволяет заинтересованным сторонам прийти к такому решению, которое одновременно примиряет несовпадающие цели, консолидирует интересы и является результатом постепенно достигаемых политических договоренностей125. Судебная тирания вызывает в памяти хорошо известное исследование Алексиса де Токвиля о том, что все политические вопросы, в конце концов, становятся судебными126, поскольку судебная тирания втягивает все вопросы, включая полицентрические, в судебный водоворот, хотя бы они и не относились изначально к компетенции судов.

3.3. Разделение полномочий исполнительной власти: полупрезидентские системы

Феномен полупрезидентской системы берет свое начало в Пятой республике во Франции127, возникшей в 1958 году128. Сегодня он находится в расцвете, получив распространение в Хорватии129, Словацкой Республике130, Польше131, России, Венгерской Республике и еще в некоторых государствах после окончания «холодной войны»132. К 1999 году примерно пятьдесят стран выбрали полупрезидентские системы133 в соответствии с рекомендациями ученых, высказывавшихся за то, чтобы формирующиеся демократии приняли эту форму конституционного устройства134. Она была предложена даже в проекте конституции Афганистана в 2004 году135.

Французская полупрезидентская система характеризуется следующими признаками: 1) граждане избирают президента напрямую, как в президентских системах; 2) президент или законодательный орган одобряет кандидатуру главы правительства, обычно премьер-министра, которому необходимо сохранить доверие парламента, как в парламентских системах; 3) президент может инициировать выборы через роспуск законодатель-

ного органа, но только совместно с премьер-министром; 4) президент не обладает правом абсолютного вето в отношении законодательного органа, но может предложить, чтобы законодатель повторно рассмотрел законопроект; 5) президент может участвовать в законодательной деятельности, издавая указы, если наделен этой властью; 6) члены кабинета министров не заседают одновременно в законодательном органе136.

Россия, другой пример полупрезидентской системы, сделала к французской модели несколько достойных упоминания дополнений. Наиболее принципиальное отличие касается объема полномочий Президента137. Например, российский Президент, в отличие от французского, имеет не только право вето, но и право законодательной инициативы. Президент Российской Федерации может также по собственной инициативе отправить в отставку Правительство в полном составе, чего Президент Франции сделать не может. Хотя Конституция Российской Федерации провозглашает применение принципа разделения властей, на практике Президенту Российской Федерации принадлежат полномочия и законодательной, и исполнительной властей138, что способно наделить держателя президентских полномочий намного большим объемом реальной власти, чем тот, которым обладает президент в президентских системах или премьер-министр, как в Соединенном Королевстве, так и в ограниченных парламентских системах.

По этой причине президенты в полупрезидентских системах играют отнюдь не чисто символическую роль. Они наделены широкими полномочиями, которые позволяют занимающему пост президента вмешиваться практически в любые вопросы управления139. Во Франции, например, Президент наделен в том числе и полномочиями в сфере регламен-тарной власти140. И в послевоенной Шестой Республике Южной Кореи государственная власть была в значительной мере сконцентрирована в руках Президента. Хотя распределение полномочий между Президентом и премьер-министром постоянно менялось и никогда не оставалось одним и тем же141. Доминирование президента в полупрезидентских системах неудивительно, учитывая, что в них отражено повышение роли президента, приобретение им на основе плебисцита

статуса лидера142. Однако полупрезидентские системы воплощают своего рода компромисс, поскольку президент владеет экстраординарным объемом конституционных полномочий, хотя эти полномочия, в свою очередь, обусловлены положениями конститу-ции143.

Тем не менее президенты заведомо могущественны не во всех формах полупрезидентских систем. Несмотря на то что они в этих системах обладают наибольшим объемом власти, когда контролируют партию парламентского большинства (и по этой причине могут действовать, как президенты в президентских системах), они оказываются гораздо слабее, когда сталкиваются с оппозиционным большинством в парламенте (в этом случае президент должен уступать значительную часть как реальных, так и номинальных полномочий, а также массовой популярности премьер-министру)144.

Полупрезидентская система, согласно некоторым исследователям, имеет по меньшей мере три структурных дефекта: 1) прямые выборы президента наделяют победившего кандидата экстраординарными полномочиями, которые не уравновешиваются системой сдержек и противовесов, типичной для президентских систем; 2) двойственность исполнительной власти провоцирует непродуктивные и неразрешимые конфликты; 3) парламент отступает в тень всемогущего президента и доминирующего премьер-министра145. Возможно, главной отличительной чертой полупрезидентских систем является их расчлененная исполнительная власть, которая находится в руках всенародно избранного президента, с одной стороны, и премьер-министра, который пользуется поддержкой большинства в законодательном органе, с другой сторо-ны146. Это и становится причиной разделения всей полноты авторитета высшей исполнительной власти между главой государства и главой правительства, каждый из которых имеет независимый электорат, от которого исходят требования и пожелания относительно законодательства и право на осуществление властных полномочий, как недавно случилось во Франции, где Президент оказался вынужден сотрудничать с премьер-министром, принадлежащим к оппозиционной политической партии147. Другой наглядный пример — это польский эксперимент с введением

полупрезидентской системы в период перехода государства к демократическому режиму правления. Двойственность исполнительной власти подогревала конфликт между Президентом и премьер-министром, из которых ни один не контролировал партию парламентского большинства148. Неспособность кого-либо из этих политиков возглавить коалицию привела к разочарованию общества не только в их лидерских качествах, но и в политическом процессе в целом, в основном потому, что эти трения начались в то время, когда страна трудилась в надежде на мирную жизнь после «холодной войны»149. Полупрезидентские системы, в которых президенту отмеряется фиксированный срок полномочий, также демонстрируют особенную неполноценность, поскольку это вовсе не обязательно (не говоря уже «всегда») отражает волю народа150. Прежде всего, в отличие от чисто парламентских систем, в которых непопулярный премьер-министр не может долго оставаться у власти, не сложив с себя полномочий или не продемонстрировав какими-либо действиями свою готовность выполнять волю общества, полупрезидентские системы позволяют президенту спокойно оставаться у власти на протяжении его срока пребывания в должности, даже если его популярность у населения очень низка. Именно так и произошло в Польше. Рейтинг популярности Президента в 1993 году едва достигал 20 %, однако Президент оставался на своем посту и в 1995 году, будучи уверен, что между ним и гражданами существует особая связь, которой не отражают опросы общественного мнения151.

Теоретически полупрезидентскими системами могут быть получены две из трех «выгод», которым служит разделение властей: 1) предотвращение произвола власти; 2) защита от тирании. Они всегда терпят неудачу при попытке получить третью — повышение эффективности управления государством — и как раз потому, что преуспевают в обретении двух первых. Создание такой полупрезидентской системы характеризуется разделением исполнительной власти между главой государства (обычно президент, избранный прямым голосованием) и главой правительства (обычно премьер-министр, который или назначается президентом, или выбирается не напрямую). Разделение полномочий исполнительной власти между этими двумя ее но-

сителями в некоторых обстоятельствах благоприятствует разрушительной двусмысленности конституции. Это проявляется в искажениях конституционных текстов, которые формируются в процессе государственного урегулирования и определения направления развития государства, развития и осуществления национальной политики, в ходе заседаний кабинета министров и выполнения других функции исполнительной власти.

Это расщепление власти на уровне исполнительной ветви — очевидный источник потенциальных трений152 — происходит в пользу президента, поскольку полупрезидентские системы тяготеют к возложению на президента не только ответственности за международные отношения и безопасность, но также скрытых полномочий, которые он может использовать для ответа на действия премьер-министра или парламента153. Результатом «разрастания» объема власти президента, таким образом, становится сокращение объема власти премьер-министра, и это вносит предсказуемость в политический процесс и создает условия для стабильности в полупрезидентских системах154. Тем не менее полупрезидентские системы идут на компромисс в вопросе об эффективности управления в целях предотвращения тиранического осуществления государственной власти.

4. Перспектива смешения ветвей государственной власти

Решающий вывод, который можно сделать на основании анализа, проведенного выше, — что либеральные демократии создали различные механизмы для закрепления ответственности за своими органами управления, делается ли это с целью защиты от тирании, предотвращения произвола власти или повышения эффективности управления. На практике некоторые молодые демократии выбрали для себя парламентские, а не президентские системы, заимствуя при этом из других систем мощные государственные институты, такие как конституционные суды, владеющие широкими полномочиями надзора за исполнительной и законодательной властями, не свойственными Верховному суду США в президентской системе Соединенных Штатов Америки155. Тем не менее демократические государства могут управляться эффективно

в условиях как парламентских, так и президентских систем156.

В этом разделе я использую вывод, сделанный выше (о том, что разделение властей не является фундаментом демократии именно потому, что и при смешении сфер полномочий государственной власти нам могут быть доступны те же ценности), для того, чтобы оценить эффективность различных форм конституционного устройства, которые не следуют традиционным моделям разделения властей. Я делаю это на примере «примирительного конституционализма» (этот термин я использую для обозначения конституционного устройства молодых, нестабильных или восстанавливающихся демократий).

4.1. Выгоды от «выгод»

Я согласен с тезисом о том, что государства не должны быть ограничены в выборе между парламентской и президентской системой и должны, напротив, использовать такие формы конституционного устройства (возможно, и нестандартные), которые удовлетворяли бы широким, наиболее общим и основным принципам демократического управления157. Это может повлечь за собой трансформацию существующих парламентских и президентских моделей и полностью новых конституционных структур, еще только формирующихся и ищущих ответов на новые и развивающиеся социальные, экономические и культурные тенденции и условия, с которыми государствам и их населению предстоит столкнуться. Я упоминаю здесь, например, африканские государства, которые часто заимствовали западную модель конституционализма, хотя и не без приспособления ее к местным вкусам158.

Но все же выбор между парламентскими и президентскими системами — это только часть вопроса. Парламентские системы часто опираются на принципы, которые или несовместимы с принципом разделения властей, или прямо противоречат ему. Примером может служить британская модель, в которой неписаная конституционная традиция была бы несовместима с практикой закрепления за органами государственной власти строго определенных полномочий в основных положениях конституции и которая, в своей приверженности парламентскому суверенитету, наделила бы Парламент правом отменять

любую практику, которая прежде была законодательно закреплена в целях соблюдения принципа разделения властей159.

Сама структура конституций такова, что в практике парламентских систем какого-либо одного типа доступность одной демократической «выгоды» может исключать доступность других для той же самой парламентской системы. Следовательно, между демократическими «выгодами» существует своего рода «баланс», и в силах граждан и создателей конституции — найти баланс между этими конкурирующими, но при этом парадоксальным образом дополняющими друг друга ценностями. Граждане и органы государственной власти должны также выбрать «призму», сквозь которую они намерены рассматривать вопрос о разделении властей, и, что особенно важно, определить для себя, будут ли они следовать в этом вопросе формалистам, приверженцам концепции Холмса или функцио-налистской трактовки этой теории. Первые делают акцент на тексте конституции и замысле ее создателей, вторые рассматривают этот вопрос как политический, а третьи сводят его к вопросу о функциях конституции и механизмах их осуществления160. Это сложные вопросы правового и политического искусства управления государством, которые порождают споры по поводу целей конституционализма и использования государственной властью своих полномочий.

Это достаточно важная дискуссия, чтобы предпринять попытку ее разрешения. Не только потому, что она восходит к общей проблеме того, что значит быть людьми, которые нашли бы причину для объединения в общество и создания институтов государства, но и потому, что конституционализм стремится дать определение понятию гражданства. Конституционализм способен объяснить его через психологическую связь между гражданином и его государством, на которую указывал Ганс Кельзен161, связанность членов общества коллективной моралью, которую Роберто Ундер считал жизненно важным основанием правовой системы162, социальную солидарность, которая, по мысли Эмиля Дюркгейма, гарантирует сплочение общества163. Основой гражданского общества может, вероятно, быть и работа механизма разделения властей.

Однако разделение властей — это не панацея от всех проблем для любого граждан-

ского общества, стремящегося к демократической законности. В конце концов, хотя теория разделения властей и основана на соблюдении принципа верховенства права, верховенство права может существовать и без разделения полномочий государственной власти164. Учитывая, что создать адекватные условия для нормативного применения принципа разделения властей предельно важно, на кону оказываются большие ставки. Можно с уверенностью утверждать, что это более важно и для обретения демократических ценностей, которому служит разделение властей, и для создания таких форм государственного устройства, которые были бы адекватны социальным и политическим условиям, даже не преследуя традиционных целей, для достижения которых применяется механизм разделения властей. С этой точки зрения «отцы-основатели» Соединенных Штатов Америки были и остаются правы по крайней мере в одном важнейшем вопросе. Они признали в самом раннем проекте американской конституции, что определенное смешение властных полномочий необходимо для достижения некоторых целей демократии и что разделение властей не является необходимым «волшебным ингредиентом» для гарантирования демократической стабильности165.

4.2. Креативный конституционализм

Основной смысл теории разделения властей — это присвоение различных полномочий различным органам государственной власти для обеспечения таких демократических ценностей, как защита от тирании власти, предотвращение произвола власти и повышение эффективности управления. Как было показано в двух предыдущих разделах, эти цели достижимы не только для президентских систем. В действительности различные модели парламентских систем, ни одна из которых не вписывается в стандартную концепцию разделения властей, в разной степени восприимчивы к демократическим ценностям и могут обретать их способами, отличными от способов, используемых «президентскими системами», но ключевые ценности все же, как правило, воспринимают. Это важное замечание, поскольку оно открывает некоторые возможности для будущего развития теории разделения властей.

Одна из таких возможностей — это формирование систем, отличных от традиционных президентских и парламентских. До сих пор мы насчитывали три вида таких систем среди государств с демократической формой правления: 1) разделение полномочий между ветвями государственной власти в президентских системах; 2) смешение сфер этих полномочий в парламентских системах; 3) распределение политических партий между ветвями власти в президентских системах.

Однако мы все же должны рассмотреть четвертый вид таких систем: смешение партий в рамках каждой из ветвей власти в парламентских или президентских системах. Эта модель имеет перспективы для молодых, нестабильных или реконструируемых демократий, где на пути к стабильности и миру должны примиряться между собой разрозненные группы и сотрудничать конкуренты. Такое видение конституционализма является для новых демократий основой процесса национального строительства, в противоположность процессу государственного строительства. Последний очевидно важен с практической точки зрения, но менее важен, чем национальное строительство, поскольку государственное строительство ориентировано более узко — на формирование и учреждение институтов государства. Конституционное устройство как часть национального строительства в молодых, нестабильных и реконструируемых демократиях — это часть явления, которое я называю «примиряющим конституционализмом».

Такая модель сотрудничества членов разных партий в качестве представителей одной ветви власти в настоящее время превалирует в Ираке. Она впервые была представлена в законе «Об управлении государством Ирак в переходный период» в 2004 году и реализуется в форме Президентского совета Ирака, действующего в составе трех членов (Президента и двух заместителей); исполнительная власть в Ираке осуществляется отчасти этим органом166. Избираются Президент и вице-президенты Национальной ассамблеей Ира-ка167. Президентский совет Ирака выполняет крайне важные функции, включающие в себя олицетворение суверенитета Ирака и контроль за государственными делами168. В частности, он обладает правом вето в отношении законодательства, надлежащим образом при-

нятого Национальной ассамблеей Ирака169. Этот орган уполномочен командовать Вооруженными силами Ирака (хотя и лишь в церемониальных целях170), а также ответственен за назначение судей171. Возможно, наиболее важные из функций Президентского совета Ирака, возложенных на этот орган Конституцией Республики Ирак, — это, во-первых, право назначать премьер-министра172, во-вторых, вытекающее из него право отстранять от должности премьер-министра и Совет министров Республики Ирак173. При выполнении этих ключевых функций Президентский совет Ирака должен принимать свои решения единогласно, и его члены не могут замещать друг друга, действуя в свою поль-зу174. Современная Конституция Республики Ирак, принятая в 2005 году, сохранила действующий состав Президентского совета Ирака до конца текущего периода полномо-чий175. Большое преимущество Президентского совета Ирака в том, что он объединяет различные конкурирующие партии в рамках исполнительной ветви власти. Это — форма принудительного взаимодействия.

В Ираке постоянно проживают представители трех этнических и конфессиональных групп: курды, шииты и сунниты. Первоначальный состав Президентского совета Ирака был следующим: курд Джаляль Хусамад-дин Талабани занимал пост Президента, а шиит Абдель Абдул-Махди и суннит Гази Ад-жиль аль-Явар были его заместителями176. Второй состав был сформирован после принятия новой Конституции Республики Ирак: Талабани остался на посту Президента; Аб-дул-Махди также остался как его заместитель и представитель шиитов; а в качестве второго заместителя Президента и представителя суннитов в новый состав Президентского совета Ирака вошел Тарик аль-Хаши-ми177. Вместо того чтобы позволить одной из трех групп завладеть всей полнотой президентской власти, каждая из них представлена в этом органе. И, учитывая, что Президентский совет Ирака должен принимать свои решения единогласно, он предоставляет каждой из этих трех групп также право голоса и право вето при определении направления развития государства.

Несмотря на то что он был сформирован без опоры на теорию разделения властей, структура Президентского совета Ирака

обеспечивает достижение, по крайней мере, двух из трех демократических преимуществ, обретению которых служит механизм разделения властей. Напомню, что это — защита от тирании, предотвращение произвола власти и повышение эффективности управления. Внутренняя структура Президентского совета Ирака препятствует возникновению тирании и предотвращает произвол власти. Однако эти цели достигаются в ущерб эффективности управления государством, поскольку в двух, если не более, случаях существует риск возникновения тупиковых ситуаций. Во-первых, выборы членов Президентского совета Ирака Национальной ассамблеей (парламентом) Ирака являются чрезвычайно необъективными, и процедура их заведомо сложна. Следует принять во внимание, что у Национальной ассамблеи Ирака процедура избрания членов Президентского совета Ирака в 2005 году заняла два месяца178. Во-вторых, Президентский совет Ирака, ответственный за назначение премьер-министра, может зайти в тупик при выборе, учитывая, что каждый из трех членов этого органа представляет разные интересы. Так и произошло в 2005 году, когда на назначение премьер-министра потребовалось десять недель179. Но вопреки этому риску возникновения тупиковых ситуаций и снижения эффективности управления, Президентский совет Ирака обладает важными преимуществами, компенсирующими эти недостатки, особенно в контексте «примиряющего конституционализма».

Такая структура исполнительной власти в Ираке сохранялась до 2010 года, когда закончился срок полномочий нынешних членов Президентского совета Ирака и этот орган был заменен единоличным Президентом и вице-президентами180. Президентский совет Ирака создавался с тем, чтобы сотрудничество правящих лидеров нации в рамках одного органа распространилось на весь правительственный аппарат и (что, может быть, еще более важно) смогло стать распространенным явлением. Нам предоставляется судить, достаточен ли был такой короткий период времени для того, чтобы сделать что-либо большее, чем посадить семена примирения, и для того, чтобы наконец достичь этой достойной, но ускользающей цели. Мы увидим, смогут ли иракцы на деле обрести национальную идентичность и найти общий смысл

проживания на единой территории в сложившихся обстоятельствах. (Несмотря на прошедшие 7 марта 2010 года выборы в Национальную ассамблею Ирака, победившие партии погрязли в бесконечных склоках, новый состав Национальной ассамблеи не собирался, и только к 10 ноября удалось добиться хрупкого соглашения о формировании правительства и разделе власти в стране. Иракские парламентарии 13 мая 2011 года утвердили кандидатов на посты вице-президентов страны, которые до этого оставались вакантными, поскольку отсутствовала необходимая законодательная база. Ими стали Адиль Абдул-Махди и Тарик аль-Хашими, которые ранее входили в Президентский совет Ирака и были избраны повторно. Третьим вице-президентом впервые стал бывший министр образования Худайр аль-Хази (шиит). Однако уже 30 мая Абдул-Махди объявил о своей отставке, объяснив этот шаг необходимостью сокращения числа членов правительства.Ли-дер Высшего исламского совета Ирака (политико-религиозного объединения, членом которого состоит Абдул-Махди) Абдул Газиз аль-Хаким заявил, что этот поступок является «ответом на чаяния народа и пожелания ряда высших шиитских деятелей». Интересно, что в феврале 2011 года Президент Та-лабани представил на рассмотрение Национальной ассамблеи проект закона, в соответствии с которым в Ираке может быть введена должность еще одного вице-президента. Если такой пост будет учрежден, то занимающий его станет представлять интересы турк-манов (иракских тюрков). Всего, как считает Президент, у него должно быть четверо заместителей. — Примеч. ред.) Тем не менее с точки зрения теории конституционного права и конституционной культуры Президентский совет Ирака представляет собой важный новый механизм, позволяющий использовать Конституцию для формирования политической и общественной культуры.

Президентский совет Ирака — это пример органа власти в государстве, где имеет место «объединительная» модель демократии. Этот термин введен Арендом Лийфартом181, выступающим за разделение полномочий государственной власти между конкурирующими этносами или классами общества, которые чрезвычайно разделены, что способствовало бы мирному разрешению политических и со-

циальных разногласий182. Одна интересная формулировка описывает подобные модели как нетерриториальные формы федерализ-ма183. «Объединительная» модель демократии используется в Бельгии, Швейцарии, Австрии, Нидерландах184 и — в более умеренном виде — в Канаде185. Президентский совет Ирака отражает одно из центральных положений концепции Лийфарта — необходимость побуждения или, скорее, принуждения представителей элиты различных этносов и классов к сотрудничеству186. Еще одно из ее ключевых положений — обеспечение каждой из групп права вето187. В результате складывается определенная форма коалиционного правительства, которая оказывается жизнеспособна только при взаимном приспособлении ее членов188; она также в некотором смысле устанавливает меру культурной автономии для участников коалиции189. Подобные системы обычно бывают более эффективны в государствах, где ни одна группа не доминирует безусловно, не может требовать для себя большего представительства в высшем органе исполнительной власти и, следовательно, господствовать в политическом про-цессе190.

Как было отмечено выше в связи с Президентским советом Ирака, «объединительные» меры могут парализовать политический процесс, как в Боснии и Герцеговине, где Конституция, закрепляющая принципы «объединительной» модели демократии, создала тупиковую ситуацию191. «Объединительная» модель демократии ставит дополнительную задачу: формально укрепляя этническую или расовую политическую власть, она может усугубить именно те внутренние конфликты системы, которые предполагалось смягчить192. Эти и другие недостатки данной модели демократии вызвали множество критических отзывов о ее перспективах в качестве способа поддержки молодых, нестабильных и реконструируемых демократий193.

Возможно, успех «объединительных» мер возможен только там, где граждане и органы управления сначала продемонстрируют, по крайней мере, стремление к примирению. Существует способ побудить к сотрудничеству группы, не желающие сотрудничать; он совершенно отличается от способов побуждения там, где партии очевидно готовы идти на компромисс в интересах эффективного

урегулирования ситуации. Он заставляет нас вернуться, сделав «круг», к нашей более ранней дискуссии и том, определяет ли структура культуру. Будучи не в силах однозначно заключить, что из этого является независимой переменной, а что — зависимой, я остановился на промежуточной конструкции: конституционное устройство и политическая культура тесно связаны между собой, поскольку последняя — источник легитимности первого, и, кроме того, может тяготеть к первому в определенных обстоятельствах. С учетом сказанного, можно назвать государства, которые могли бы опробовать вариации на тему иракской модели для того, чтобы постепенно приближаться к мирному труду и процветанию, например Гаити, где граждане не жаждут ничего другого, кроме стабильности в стране, в которой будут расти их дети, жизнь которых гражданам хотелось бы видеть счастливой194. Это, разумеется, потребовало бы внесения некоторых изменений в Конституцию Республики Гаити, которые сами по себе элементарны, но чрезвычайно сложно реализуемы в теперешних условиях политической неопределенности и правительственной нестабильности. Даже в случае, если бы конституционное урегулирование было возможно на Гаити, другие препятствия помешали бы внесению этих изменений. Так, есть веские доводы в пользу сохранения базовой конституционной структуры, принятием которой Республика Гаити вознаградила себя в 1987 году после триумфальной победы над диктатурой195. Эти два значительнейших требования, пожалуй, наводят на мысль о невозможности принятия новой конституционной модели на Гаити. Но перспектива смешения полномочий внутри одной ветви государственной власти вполне может стоить затрат и усилий, связанных с шагами по переработке Конституции Республики Гаити, и, более того, она может «перевесить» символические достоинства столь авторитетных конституционных моделей.

Возможность смешения полномочий в рамках каждой из ветвей государственной власти в контексте «примирительного конституционализма» одновременно и привлекательна, и проблематична. Она привлекательна, поскольку такое смешение полномочий в рамках одной ветви власти, если оно произошло под давлением социальных условий, может помочь смягчить условия, в которых пуб-

личная политика продумывается, формируется и, наконец, применяется на практике в молодом или перестраиваемом государстве. Помимо всего прочего, оно может стимулировать сотрудничество среди разных этнических или социокультурных групп, которые в совокупности составляют население, если граждане видят, что действиями их лидеров руководят одни и те же движущие силы. С другой стороны, возможность смешения полномочий в рамках одной ветви государственной власти создает проблемы, поскольку эти полномочия довольно легко могут оказаться неработающими.

Проекты конституций, смешивающие партии в рамках одной ветви государственной власти, могут обнаруживать определенную «наивность» в вопросах получения и удержания политической власти, а также желание конкурирующих партий, имеющих долгую историю конфликтов или разногласий, отвергнуть прошлое и всецело посвятить себя неясному будущему. Такова общеизвестная хлесткая критика подобного смешения, которая, вероятно, может послужить веской причиной для прекращения экспериментов с конституциями. Тем не менее я сохраняю оптимизм относительно примиряющего эффекта смешения полномочий, особенно если в молодых, нестабильных или реконструируемых демократиях эти меры параллельно дополняются учреждением чего-то вроде южноафриканской Комиссии правды и примирения196, а также процедурами по разработке конституции, создаваемой с учетом преследуемых целей и при массовом участии населения в этом процессе, как это частично имело место в недавнем процессе составления Конституции Кении197.

5. Вывод

Разделение властей было и остается уникальным механизмом для обретения важных демократических ценностей в условиях президентских систем. Эти ценности включают в себя препятствование возникновению тирании, предотвращение произвола власти какого-либо из органов государственной власти и повышение эффективности управления государством. Но эти ключевые ценности демократии доступны, хотя и в разной степени, и парламентским системам. Используют ли эти

парламентские системы не совсем традиционный механизм разделения властей, как в британском парламентаризме, или «судебно-центричный», что типично для ограниченного парламентаризма, или формируют два независимых органа исполнительной власти, как в полупрезидентских системах, три демократических ценности, о которых идет речь в статье, действительно могут стать доступны для всех них, хотя, возможно, это и зависит от многих обстоятельств. Это весьма важно, поскольку означает, что демократические и конструктивные «выгоды» от применения механизма разделения властей не принадлежат по определению исключительно президентским системам, а в равной мере доступны и для парламентских систем. Это даже более важно, поскольку это ведет к новым возможностям в разработке конституций.

Одна из таких перспективных конституционных моделей — это смешение партий в рамках одной ветви власти, которое является, пожалуй, наиболее эффективным, если речь идет о молодых, нестабильных или реконструируемых демократиях. Эта форма «примиряющего конституционализма» способна успешно стимулировать их и прививать им культуру конституционного закрепления верховенства права, помочь им отказаться от различных политических игр и внутрипартийных маневров, а также способствовать общей стабильности в стране, служа наиболее важным интересам государства и его населения. Хотя я привел в качестве наиболее наглядного примера смешения партий в рамках одной ветви государственной власти Президентский совет Ирака, в мировом сообществе есть и другие, очень отличные от данного, примеры такого смешения.

Это исследование по большей части (хотя и не исключительно) находится в русле теории конституционного права и, следовательно, сосредоточено пусть и не на анализе, но по крайней мере на оценке конституционной практики различных государств. Таким образом, оно открывает путь для дальнейших исследований и изучения поставленной проблемы и для проверки на практике тех теоретических тезисов, которые были мной выдвинуты. Так, я утверждаю, что «выгоды» от разделения властей доступны (по крайней мере, частично) для парламентских систем. При этом я привожу несколько современных при-

меров каждого из трех перечисленных видов парламентских систем. Было бы полезно рассмотреть также, насколько доступны (если доступны) «выгоды» от использования механизма разделения властей для других государств, относящихся к разным типам парламентских систем; например, для Новой Зеландии, отражающей британский парламентаризм; для Индии, представляющей собой пример ограниченного парламентаризма; и Тайваня, который представляет собой полупрезидентскую систему. Как для теории конституционного права, так, безусловно, и для граждан всех стран мира, находящихся на пути к демократии, было бы чрезвычайно полезно внимательно изучить эти модели с точки зрения их способности к достижению тех результатов, которые обещает демократия.

Ричард Альберт - старший преподаватель права в Школе права Бостонского колледжа (США, штат Массачусетс).

[email protected]

Перевод с английского И. Чернышева.

1 См., например: Cheibub J. A. Presidentialism, Parliamentarism, and Democracy. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2007; The Failure of Presidential Democracy / Ed. by J. J. Linz, A. Valenzuela. Baltimore, MD: Johns Hopkins University Press, 1994; Sartori G. Comparative Constitutional Engineering: An Inquiry into Structures, Incentives and Outcomes. New York: New York University Press, 1994; Parliamentary Versus Presidential Government / Ed. by A. Lijphart. Oxford; New York: Oxford University Press, 1992; Pradsad A. Presidential Government or Parliamentary Democracy. New Delhi: Deep & Deep, 1981; Moe T. M, Caldwell M. The Institutional Foundation of Democratic Government: A Comparison of Presidential and Parliamentary Systems // Journal of Institutional and Theoretical Economics. Vol. 150. 1994. No. 1. P. 171-195; Sargentich T. O. The Limits of the Parliamentary Critique of the Separation of Powers // William and Mary Law Review. Vol. 34. 1993. No. 3. P. 679.

2 См., например: Конституция Австралии (1900); Конституция Канады (British North America Act) (1867); Основной закон Федеративной республики Германии (1949); Конституция Испании (1978); Основные Законы Израиля (1992);

Конституция Новой Зеландии ( Constitution Act) (1986).

3 См.: Stepan A., Skach C. Constitutional Frameworks and Democratic Consolidation: Parliamentarism versus Presidentialism // World Politics. Vol. 46. 1993. No. 1. P. 1-22, 3.

4 См.: Ludwikowski R.R. Latin American Hybrid Constitutionalism: The United States Presidentialism in the Civil Law Melting Pot // Boston University International Law Journal. Vol. 21. 2003. No. 1. P. 29-62, 34-39.

5 См., например: Brewer-Carias A.R. Judicial Review in Venezuela // Duquesne Law Review. Vol. 45. 2007. P. 439, 464; Barak A. Human Rights in Israel // Israel Law Review. Vol. 39. 2006. P. 12, 20; Reynaud N., Brickhill D, Brick-hill J. The Counter-Majoritarian Difficulty and the South African Constitutional Court // Pennsylvania Law Review. Vol. 25. 2006. P. 371, 378; Chuk-wumerije O. Peer Review and the Promotion of Good Governance in Africa // North Carolina Journal of International Law and Commercial Regulation. Vol. 32. 2006. P. 49, 89; Lin C.X. A Quiet Revolution: An Overview of China's Judicial Reform // Asian-Pacific Law & Policy Journal. Vol. 4. 2003. No. 2. P. 255-319 (в работе цитируются высказывания Дэн Сяопина); Heller P. Degrees of Democracy: Some Comparative Lessons from India // World Politics. Vol. 52. 2000. No. 4. P. 484-519, 492; Hirschl R. Looking Sideways, Looking Backwards, Looking Forwards: Judicial Review vs. Democracy in Comparative Perspective // University of Richmond Law Review. Vol. 34. 2000. P. 415-441, 421; Gordon R. Growing Constitutions // University of Pennsylvania Journal of Constitutional Law. Vol. 1. 1999. No. 3. P. 528582, 529.

6 См., например: Buck N. A Strategic Partnership for Germany and Russia // Spiegel Online. 2007. 15 October (http://www.spiegel.de/international/ germany/0,1518,511515,00.html); Wright T. Parties in Step as they March Over the Judicial System // The Age. 2007. 17 July. P. 2; Lipman M. Putin's Sovereign Democracy // Washington Post. 2006. 15 July. P. A21; Laffan B. Does the Commission Need to be Reined in by the Member-States? // The Irish Times. 2003. 20 March; Zuyev K. Dangerous Democracy // Moscow Times. 1996. 1 March; Alince P. Slovaks Should Build a Civil Society // Prague Post. 1994. 2 March.

7 См., например: Конституция Республики Аргентина (1994). § 44, 86, 87, 108; Конституция Рес-

публики Гана (1992). Гл. VIII, X, XI; Конституция Мексиканских Соединенных Штатов (1917). Ст. 49; Конституция Федеративной Республики Нигерии (1992). Гл. V-VII; Конституция Румынии (1991). Ст. 1; Конституция Украины (1996). Ст. 6.

8 См.: Redish M. H, Cisar E. J. «If Angels Were to Govern»: The Need for Pragmatic Formalism in Separation of Powers Theory // Duke Law Journal. Vol. 41. 1991. No. 3. P. 449-506, 456-474; Casper G. An Essay in Separation of Powers: Some Early Versions and Practices // William and Mary Law Review. Vol. 30. 1989. No. 2. P. 211261, 213.

9 См.: Levinson B. M. The First Constitution: Rethinking the Origins of Rule of Law and Separation of Powers in Light of Deuteronomy // Car-dozo Law Review. Vol. 27. 2006. No. 4. P. 18531888, 1858.

10 См.: Vile M J. C. Constitutionalism and the Separation of Powers. 2nd ed. Indianapolis, IN: Liberty Fund Inc., 1998. P. 23-57.

11 См.: Madison J. The Federalist. Nos. 37-51 // The Federalist / Ed. by J. E. Cooke. Middletown, CT: Wesleyan University Press, 1961.

12 Конституция Соединенных Штатов Америки (1787). Ст. 1, 2, 3.

13 Конституция Канады (1867). § 91, 92.

14 Подробнее о принципе субсидиарное™ см.: Vischer R. K. Subsidiarity as a Principle of Governance: Beyond Devolution // Indiana Law Review. Vol. 35. No. 1. 2001. P. 103-142; Barber N. W. The Limited Modesty of Subsidiarity // European Law Journal. Vol. 11. No. 3. 2005. P. 308-325.

15 См.: Bermann G. A. Subsidiarity and the European Union // Hastings International and Comparative Law Review. Vol. 17. 1993. P. 97.

16 См.: Consolidated versions of the Treaty on European Union and of the Treaty establishing the European Community // Official Journal of the European Communities. C 325. 2002. 24 December. Art. 5.

17 См.: Mansfield H. C., Jr. Taming the Prince: The ambivalence of Modern Executive Power. New York: Free Press; London: Collier Macmillan, 1989. P. 182.

18 См.: Campbell T. Separation of Powers in Practice. Stanford, CA: Stanford University Press, 2004. P. 19-26.

19 См.: Gwyn W.B. The Indeterminacy of the Separation of Powers in the Age of the Framers // William and Mary Law Review. Vol. 30. 1989. No. 2. P. 263-268, 267.

20 См., например: Конституция Индии (1950). Ст. 53 гл. I ч. V (о наделении Президента полномочиями исполнительной власти); ст. 79 гл. II ч. V (о формировании Парламента); ст. 124 гл. IV ч. V (об учреждении Верховного суда); ст. 148 гл. V ч. V (об учреждении должностей Контролера и Генерального аудитора). Конституция уполномочивает Президента выполнять также ограниченные законодательные функции в исключительных обстоятельствах (ст. 123 гл. III ч. V).

21 См., например: Конституция Республики Коста-Рика (1949). Ст. 99-104 гл. III ч. VIII (о формировании Верховного суда по избирательным делам); ч. IX (о делегировании полномочий законодательной власти Законодательному собранию); ч. X (об органах исполнительной власти); ч. XI (об органах судебной власти); ст. 183-184 гл. II ч. XIII (о формировании Главного контрольного управления Республики).

22 См., например: Статья 7 Устава ООН (1945) — о формировании шести главных органов Организации Объединенных Наций.

23 См.: BarendtE. Separation of Powers and Constitutional Government // Public Law. 1995. P. 599, 601-605.

24 См.: Montesquieu Ch.L. de S. The Spirit of the Laws / Ed. by A. M. Cohler, B. C. Miller, H. S. Stone. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1989. B. 11. Ch. 6. P. 157-159.

25 См.: Ibid. P. 157.

26 См.: Ibid. P. 159.

27 См.: Ibid. P. 157.

28 Ibid.

29 См.: Pushaw R. J., Jr. Justiciability and the Separation of Powers: A Neo-Federalist Approach // Cornell Law Review. Vol. 81. 1996. No. 2. P. 393, 451; Flaherty M. S. The Most Dangerous Branch // Yale Law Journal. Vol. 105. 1996. No. 7. P. 1725-1839, 1802-1803; Brown R. L. Separated Powers and Ordered Liberty // University of Pennsylvania Law Review. Vol. 139. 1991. No. 6. P. 1513-1566, 1534; KramerL. The Constitution as Architecture: A Charette // Indiana Law Journal. Vol. 65. 1990. P. 283, 286.

30 См.: Fombad Ch.M. Challenges to Constitutionalism and Constitutional Rights in Africa and the Enabling Role of Political Parties // American Journal of Comparative Law. Vol. 55. 2007. No. 1. P. 1, 12-13.

31 См.: Cohler A.M. Montesquieu's Comparative Politics and the Spirit of American Constitutionalism. Lawrence, KS: University Press of Kansas, 1988. P. 167.

32 См.: Madison J. The Federalist. No. 47 // The Federalist / Ed. by J. E. Cooke. P. 324.

33 См.: Foley M. The Politics of the British Constitution. Manchester: Manchester University Press, 1999. P. 14.

34 См.: Gardbaum S. The New Commonwealth of Constitutionalism // American Journal of Comparative Law. Vol. 49. 2001. No. 4. P. 707-760, 739.

35 См.: Amar A.R. Choosing Representatives by Lottery Voting // Yale Law Journal. Vol. 93. 1984. No. 7. P. 1283-1308, 1284. Note 4.

36 См.: Madison J. The Federalist. No. 48 // The Federalist / Ed. by J. E. Cooke. P. 333.

37 См.: Madison J. The Federalist. No. 49 // The Federalist / Ed. by J. E. Cooke. P. 341.

38 См.: Hamilton A. The Federalist. No. 78 // The Federalist / Ed. by J. E. Cooke. P. 524-525.

39 См.: Harrington M. P. Judicial Review Before John Marshall // George Washington Law Review. Vol. 72. 2003. No. 1-2. P. 51-94, 65-67.

40 См.: Elfenbein D. The Myth of Conservatism as a Constitutional Philosophy // Iowa Law Review. Vol. 71. 1986. P. 401, 482.

41 См.: Lebeck C. Accountability in Supra- and International Organizations: Between Judicializa-tion and Post-National Political Constitutionalism? // Connecticut Journal of International Law. Vol. 21. 2005. No. 1. P. 93-126.

42 См.: Paulsen S.M. The Most Dangerous Branch: Executive Power to Say What the Law is // Georgetown Law Journal. Vol. 83. 1994. No. 2. P. 217, 300-303.

43 См., например: Tushnet M. Taking the Constitution away from the Courts. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1999; Waldron J. The Core of the Case Against Judicial Review // Yale Law Journal. Vol. 115. 2006. No. 6. P. 1346-1406.

44 См.: Rosenfeld M. Executive Autonomy, Judicial Authority and the Rule of Law: Reflections on Constitutional Interpretation and the Separation of Powers // Cardozo Law Review. Vol. 15. 1993. No. 1-2. P. 137-174; Koh H.H. Why the President (Almost) Always Wins in Foreign Affairs: Lessons of the Iran-Contra Affair // Yale Law Journal. Vol. 97. 1988. No. 7. P. 1255-1342.

45 См., например: Myers v. United States, 272 U.S. 52, 293 (Brandeis, J., dissenting); Korn J. The Power of Separation. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1996. P. 14-26; Edley Ch. F., Jr. Administrative Law: Rethinking Judicial Control of Bureaucracy. New Haven, CT: Yale University Press, 1990. P. 4; Manning J. F. Constitutional

Structure and Judicial Deference to Agency Interpretations of Agency Rules // Columbia Law Review. Vol. 96. 1996. No. 3. P. 612-696, 646; Amar A. R. Of Sovereignty and Federalism // Yale Law Journal. Vol. 96. 1987. No. 7. P. 1425-1520, 1441-1451.

46 См.: MerkelR. Separation of Powers - A Bulwark for Liberty and a Rights Culture // Saskatchewan Law Review. Vol. 69. 2006. No. 1. P. 129-142, 129-130.

47 См.: Holmes S. Lineages of the Rule of Law // Democracy and the Rule of Law / Ed. by J. M. Maravall, A. Przeworski. Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2003. P. 19.

48 См.: Bellamy R. The Political Form of the Constitution: The Separation of Powers, Rights and Representative Democracy // Political Studies. Vol. 44. 1996. No. 3. P. 436-456, 438.

49 См.: Murphy R. W. Separation of Powers and the Horizontal Force of Precedent // Notre Dame Law Review. Vol. 78. 2003. No. 4. P. 1075, 1 143.

50 См.: Schultz Bressman L. Beyond Accountability: Arbitrariness and Legitimacy in the Administrative State // New York University Law Review. Vol. 78. 2003. No. 2. P. 461, 499-500.

51 См.: Jones G.M. Proper Judicial Activism // Regent University Law Review. Vol. 14. 2001. P. 141, 152.

52 См.: Posner R.A. The Constitution as an Economic Document // George Washington Law Review. Vol. 56. 1987. No. 1. P. 4-38, 12.

53 См.: BenedictB.A. Upsetting the Balance: Ignoring the Separation of Powers Doctrine in Council of New York v. Bloomberg // Brooklyn Law Review. Vol. 72. 2007. No. 4. P. 1261-1302, 12661267; Travis J. Rethinking Sovereign Immunity After Bivens // New York University Law Review. Vol. 57. 1982. P. 597, 661.

54 См.: Myers v. United States, 272 U.S. 52 (1926).

55 См., например: Barber N. W. Prelude to the Separation of Powers // Cambridge Law Journal. Vol. 60. 2001. No. 1. P. 59-88.

56 См., например: Stone G.R. et al. Constitutional Law. 3rd ed. Boston: Little, Brown, 1996. P. 388; Rossi J. Institutional Design and the Lingering Legacy of Antifederalist Separation of Powers Ideals in the States // Vanderbilt Law Review. Vol. 52. 1999. No. 5. P. 1 167-1240, 1 185; Gwyn W.B. The Indeterminacy of the Separation of Powers and the Federal Courts // George Washington Law Review. Vol. 57. 1989. No. 3. P. 474, 475; Morrissey K. R. Separation of Powers and the Individual // Brooklyn Law Review. Vol. 55. 1989.

P. 965, 978-979; Banks W. C. Efficiency in Government: Separation of Powers Reconsidered // Syracuse Law Review. Vol. 35. 1984. P. 715, 720723.

57 См., например: Cherry B. A. The Telecommunications Economy and Regulation as Coevolving Complex Adaptive Systems: Implications for Federalism // Federal Communications Law Journal. Vol. 59. 2007. No. 2. P. 369-402, 378; Sargentich T. O. The Contemporary Debate About Legislative-Executive Separation of Powers // Cornell Law Review. Vol. 72. 1987. P. 430, 465-466.

58 См.: Ackerman B. This is Not a War // Yale Law Journal. Vol. 1 13. 2004. No. 8. P. 1871-1907, 1878. Note 20.

59 См.: Yoo J. C. The Judicial Safeguards of Federalism // Southern California Law Review. Vol. 70.

1997. No. 5. P. 131 1, 1403-1404.

60 См.: Schultz L. P. The Constitution, the Presidency, and the Rule of Law // Kentucky Law Journal. Vol. 76. 1987. P. 1, 2-3.

61 См., например: Barber N. W. Op. cit. P. 88.

62 См.: Levinson D. J., Pildes R.H. Separation of Parties, Not Powers // Harvard Law Review. Vol. 119. 2006. No. 8. P. 2311.

63 См.: Ibid. P. 2368-2385.

64 См.: Ackerman B. The Living Constitution // Harvard Law Review. Vol. 120. 2007. No. 7. P. 1737-1812, 1809. Note 222.

65 См.: Jennings W.I. The Law and the Constitution. 5th ed. London: University of London Press, 1959. P. 303-304.

66 См.: Levinson D. J, Pildes R. H. Op. cit. P. 2314.

67 См.: Calabresi S. G. Political Parties as Mediating Institutions // University of Chicago Law Review. Vol. 61. 1994. No. 4. P. 1479-1533, 1480.

68 См.: Brichta A. The New Premier-Parliamentary System in Israel // Annals of the American Academy of Political and Social Science. Vol. 555. No. 1.

1998. P. 180-192, 181.

69 См.: Verweij M. Why is the River Rhine Cleaner than the Great Lakes (Despite Looser Regulation)? // Law and Society Review. Vol. 34. 2000. No. 4. P. 1007-1054, 1033.

70 См.: Calabresi S. G. The Political Question of Presidential Succession // Stanford Law Review. Vol. 48. 1995. No. 1. P. 155-175, 164.

71 Конституция Соединенных Штатов Америки (1787). Ст. I, разд. 3, абз. 4.

72 См.: DeCoste F. C. Political Corruption, Judicial Selection and the Rule of Law // Alberta Law Review. Vol. 38. 2000. No. 3. P. 654-682, 666. Note 61.

73 См.: Fischer F. S. Playing Poohsticks with the British Constitution? The Blair Government's Proposal to Abolish the Lord Chancellor // Penn State International Law Review. Vol. 24. 2005. No. 2. P. 257-330, 259-260.

74 Дискуссию по поводу последних изменений в британском конституционализме см.: Bogdan-or V. The New British Constitution. Oxford; Portland, OR: Hart Publishing, 2009; The Changing Constitution / Ed. by J. L. Jowell, D. Oliver. 6th ed. Oxford; New York: Oxford University Press, 2007.

75 См.: Bagehot W. The English Constitution. London: Fontana, 1977. P. 67.

76 См.: Klein L. On the Brink of Reform: Political Party Funding in Britain // Case Western Reserve Journal of International Law. Vol. 31. 1999. No. 1. P. 1, 8.

77 См.: Williams D. G. T. Aspects of Equal Protection in the United Kingdom // Tulane Law Review. Vol. 59. 1985. P. 959, 961.

78 См.: Wade W. Administrative Justice in Great Britain // Wade W., Ragnemalm H., Strauss P. L. Administrative Law: The Problem of Justice. Vol. 1: Anglo-American and Nordic Systems / Ed. by A. Piras. Milan: Giuffre, 1991. P. 5-6.

79 См.: Lebeck C. Op. cit. P. 105-106.

80 См.: Dicey A. V. Introduction to the Study of the Law of the Constitution. 8th ed. Indianapolis, IN: Liberty Fund Inc., 1982. P. xxxvi, 4.

81 См.: Craig P. Sovereignty of the United Kingdom Parliament after Factortame // Yearbook of European Law. Vol. 11. 1991. P. 221-255, 227, 251.

82 См.: Cutler L.N. To Form a Government // Foreign Affairs. Vol. 59. 1980. No. 1. P. 126-143, 129.

83 См.: Green A. J. Public Participation, Federalism and Environmental Law // Buffalo Environmental Law Journal. Vol. 6. 1999. No. 2. P. 169, 179-182.

84 См.: Hyre J. The United Kingdom's Declaration of Judicial Independence: Creating a Supreme Court to Secure Individual Rights Under the Human Rights Act of 1998 // Fordham Law Review. Vol. 73. 2004. No. 1. P. 423, 432.

85 См.: Shane P. M. Reflections in Three Mirrors: Complexities of Representation in a Constitutional Democracy // Ohio State Law Journal. Vol. 60. 1999. No. 2. P. 693, 700.

86 См.: Pilon R. The War Powers in Brief: On the Irreducible Politics of the Matter // Cardozo Public Law, Policy & Ethics Journal. Vol. 2. 2003. P. 4958, 54-55; Yoo J. C. The Constitution of Politics by Other Means: The Original Understanding of War Powers // California Law Review. Vol. 84. 1996. No. 2. P. 167-305, 217.

87 Cm.: Amar A.R. Presidents Without Mandates (With Special Emphasis on Ohio) // University of Cincinnati Law Review. Vol. 67. 1999. P. 375-392, 386.

88 Cm.: Kesavan V. Is the Electoral Count Act Unconstitutional? // North Carolina Law Review. Vol. 80. 2002. No. 5. P. 1653, 1766.

89 Cm.: Young E. A. English Constitutionalism circa 2005, or, Some Funny Things Happened After the Revolution // Constitutional Commentary. Vol. 21 2004. P. 771-802, 802.

90 Cm.: Tomkins A. Public Law. Oxford: Clarendon Press, 2003. P. 44-54.

91 Cm.: Harris V. The Constitutional Future of New Zealand // New Zealand Law Review. 2004. No. 2. P. 269, 274.

92 Cm.: Munro C. The Separation of Powers // Public Law. Vol. 19. 1981. 328-332.

93 Cm.: Sidak J. G. The Price of Experience: The Constitution After September 11, 2001 // Constitutional Commentary. Vol. 19. 2002. P. 37-61, 54.

94 Cm.: Haile M. Comparing Human Rights in Two Ethiopian Constitutions: The Emperor's and the «Republic's» - Cucullus Non Facit Monachum // Cardozo Journal of International and Comparative Law. Vol. 13. 2005. No. 1. P. 1-60, 22.

95 Cm.: Issacharoff S. Fragile Democracies // Harvard Law Review. Vol. 120. 2007. No. 6. P. 14051467, 1454.

96 Cm.: Weaver R.K. Pension Reform in Canada: Lessons for the United States // Ohio State Law Journal. Vol. 65. 2004. No. 1. P. 45-74, 48.

97 Cm.: Golove D. Comment on Exception and Emergency Powers // Cardozo Law Review. Vol. 21. 2000. No. 5-6. P. 1895-1902, 1897.

98 Cm.: Su Y.-T. Beyond Nightmare and Hope: Engineering Electoral Proportionality in Presidential Democracies // Journal of Legislation. Vol. 30. 2004. No. 2. P. 205-248, 231.

99 Cm.: McDougall H.A. Constitutional Form and Civil Society: The Case of Jamaica // St. Thomas Law Review. Vol. 16. 2004. P. 423, 432.

100 Cm.: Reitz J. C. Political Economy and Separation of Powers // Transnational Law and Contemporary Problems. Vol. 15. 2006. No. 2. P. 579-626, 595.

101 Cm.: Zasloff J. Taking Politics Seriously: A Theory of California's Separation of Powers // UCLA Law Review. Vol. 51. 2004. No. 4. P. 1079, 11261128.

102 Cm.: Ackerman B. The New Separation of Powers // Harvard Law Review. Vol. 1 13. 2000. No. 3. P. 633, 635-636.

103 См.: Kommers D.P. The Federal Constitutional Court: Guardian of German Democracy // Annals of the American Academy of Political and Social Science. Vol. 603. 2006. No. 1. P. 111-128, 116.

104 См.: GalnoorI. The Judicialization of the Public Sphere in Israel // Israel Law Review. Vol. 37. 2003. No. 2-3. P. 500-542, 536-537.

105 См.: Gardner J. A. Democracy Without a Net? Separation of Powers and the Idea of Self-Sustaining Constitutional Constraints on Undemocratic Behavior // St. John's Law Review. Vol. 79. 2005. No. 2. P. 293, 315.

106 См.: Hirschl R. The Struggle for Hegemony: Understanding Judicial Empowerment Through Constitutionalization in Culturally Divided Polities // Stanford Journal of International Law. Vol. 36. 2000. No. 1. P. 73-118, 76-77.

107 Часть I Канадской хартии прав и свобод Конституционного Акта 1982 года Конституции Канады.

108 См.: Hiebert J.L. New Constitutional Ideas: Can New Parliamentary Models Resist Judicial Dominance When Interpreting Rights? // Texas Law Review. Vol. 82. 2004. No. 7. P. 1963, 19651966.

109 См.: Ackerman B. The New Separation of Powers. P. 671-672.

110 § 52 части VII Канадской хартии прав и свобод Конституционного Акта 1982 года Конституции Канады.

111 См.: Doucet-Boudreau v. Nova Scotia (Minister of Education), [2003] 3 S. C.R. 3. Para. 33.

112 См.: Reference re Secession of Quebec, [1998] 2 S.C.R. 217. Para. 14.

113 Fraser v. P.S.S.R.B., [1985] 2 S.C.R. 455. Para. 39.

114 Operation Dismantle v. The Queen, [1985] 1 S.C.R. 441. Para. 104.

115 Newfoundland (Treasury Board) v. N.A.P.E., [2004] 3 S.C.R. 381. Para. 104.

116 Canada (House of Commons) v. Vaid, [2005] 1 S.C.R. 667. Para. 21.

117 См.: Application under s. 83.28 of the Criminal Code (Re), [2004] 2 S.C.R. 248. Para. 179.

118 См.: Mackin v. New Brunswick (Minister of Finance), [2002] 1 S.C.R. 405. Para. 39.

119 См.: Cooper v. Canada (Human Rights Commission), [1996] 3 S.C.R. 854. Paras. 12-13.

120 См.: Reference re Remuneration of Judges of the Provincial Court (P.E.I.), [1997] 3 S.C.R. 3. Para. 139.

121 См.: Wells v. Newfoundland, [1999] 3 S.C.R. 199. Paras. 51-54.

122 Cm.: HirschlR. Towards Juristocracy: The Origins and Consequences of the New Constitutionalism. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2004.

123 Cm.: Fletcher W. A. The Discretionary Constitution: Institutional Remedies and Judicial Legitimacy // Yale Law Journal. Vol. 91. 1982. No. 4. P. 635-697, 645.

124 Cm.: Fuller L.L. The Forms and Limits of Adjudication // Harvard Law Review. Vol. 92. 1978. No. 2. P. 353-409, 400.

125 Cm.: Ibid.

126 Cm.: De Tocqueville A. Democracy in America / Ed. by J. Mayer, M. Lerner. New York: Harper & Row, 1966. P. 248.

127 Cm.: Ludwikowski R.R. «Mixed» Constitutions - Product of an East-Central European Constitutional Melting Pot // Boston University International Law Journal. Vol. 16. 1998. No. 1. P. 1, 34.

128 Cm.: Lopez Guerra L. The Application of the Spanish Model in the Constitutional Transitions in Central and Eastern Europe // Cardozo Law Review. Vol. 19. 1998. No. 6. P. 1937-1952, 1946.

129 Cm.: Elster J. Constitutionalism in Eastern Europe: An Introduction // University of Chicago Law Review. Vol. 58. 1991. No. 2. P. 447-482, 464.

130 Cm.: Kresak P. The Government Structure in the New Slovak Republic // Tulsa Journal of Comparative & International Law. Vol. 4. 1996. No. 1. P. 1.

131 Cm.: Suchocka H. Checks and Balances Under the New Constitution of Poland // St. Louis-Warsaw Transatlantic Law Journal. 1998. P. 45-61.

132 Cm.: Calabresi S. G. Some Normative Arguments for the Unitary Executive // Arkansas Law Review. Vol. 48. 1995. No. 1. P. 23-104, 27. Note 9.

133 Cm.: Huang Th. W. The President Refuses to Cohabit: Semi-Presidentialism in Taiwan // Pacific Rim Law & Policy Journal. Vol. 15. 2006. No. 2. P. 375-402, 378-379.

134 Cm., hanprnep: Santiago Nino C. Transition to Democracy, Corporatism and Constitutional Reform in Latin America // University of Miami Law Review. Vol. 44. 1989. No. 1. P. 129-164, 164.

135 Cm.: Schoiswohl M. Linking the International Legal Framework to Building the Formal Foundations of a «State at Risk»: Constitution-Making and International Law in Post-Conflict Afghanistan // Vanderbilt Journal of Transnational Law. Vol. 39. 2006. No. 3. P. 819-864, 838-839.

136 Cm.: Ludwikowski R.R. Latin American Hybrid Constitutionalism: The United States Presiden-tialism in the Civil Law Melting Pot. P. 34-37.

137 Cm.: Metcalf L.K. Presidential Power in the Russian Constitution // Journal of Transnational Law & Policy. Vol. 6. 1996. No. 1. P. 125-142, 137138.

138 Cm.: McPherson Ch. M. Russia's 1993 Constitution: Rule of Law for Russia or Merely a Return to Autocracy? // Hastings Constitutional Law Quarterly. Vol. 27. 1999. No. 1. P. 155-180, 160-163.

139 Cm.: Dapelo C. The Trends Towards Federalism in Italy // St. Thomas Law Review. Vol. 15. 2002. No. 2. P. 345-352, 348.

140 Cm.: Custos D. The Rulemaking Power of Independent Regulatory Agencies // American Journal of Comparative Law. Vol. 54. 2006. Suppl. P. 615-640, 620.

141 Cm.: Ginsburg T. Dismantling the «Developmental State»? Administrative Procedure Reform in Japan and Korea // American Journal of Comparative Law. Vol. 49. 2001. No. 4. P. 585-625, 591.

142 Cm.: Lindseth P.L. The Paradox of Parliamentary Supremacy: Delegation, Democracy, and Dictatorship in Germany and France, 1920s-1950s // Yale Law Journal. Vol. 1 13. 2004. No. 7. P. 13411415, 1409.

143 Cm.: Golove D. Liberal Revolution, Constitutionalism and the Consolidation of Democracy: A Review of Bruce Ackerman's The Future of Liberal Revolution // Wisconsin Law Review. 1993. P. 1591, 1601-1602.

144 Cm.: Mazo E. D. Constitutional Roulette: The Russian Parliament's Battles with the President Over Appointing a Prime Minister // Stanford Journal of International Law. Vol. 41. 2005. No. 1. P. 123-180, 135-136.

145 Cm.: Rogoff M. A. One, Two, Three, Four, Five, and Counting: A Sixth French Republic? // Columbia Journal of European Law. Vol. 10. 2003. P. 157, 160-163.

146 Cm.: Calabresi S. G., Larsen J.L. One Person, One Office: Separation of Powers or Separation of Personnel? // Cornell Law Review. Vol. 79. 1994. No. 5. P. 1045-1 157, 1091.

147 Cm.: Santiago Nino C. The Debate Over Constitutional Reform in Latin America // Fordham International Law Journal. Vol. 16. 1993. No. 3. P. 635-651, 645-650.

148 Cm.: Freeman M. Constitutional Frameworks and Fragile Democracies: Choosing between Parlia-mentarianism, Presidentialism and Semi-Presi-

dentialism // Pace International Law Review. Vol. 12. 2000. No. 2. P. 253-282, 278.

149 См.: Ibid.

150 Аналогичная критика высказывается и в отношении президентских систем. См.: Jones Ch. O. Separate but Equal Branches: Congress and the Presidency. New York: Chatham House, 1999. P. 26.

151 См.: Ibid. P. 279-280.

152 См.: SusserB. Toward a Constitution for Israel // St. Louis University Law Journal. Vol. 37. 1993. No. 4. P. 939-971, 942-943.

153 См.: Barnes S. H. The Contribution of Democracy to Rebuilding Postconflict Societies // American Journal of International Law. Vol. 95. 2001. No. 1. P. 86-101, 95.

154 См.: Pegoraro L., Rinella A. Le gouvernement au Parlement selon le modèle semi-présidentiel: l'expérience française et les propositions de la Commission parlementaire pour les réformes constitutionnelles en Italie // Revue Juridique Thémis. 34. 2000. P. 275, 282.

155 См.: Howard A. E. D. Constitution-Making in Central and Eastern Europe // Suffolk University Law Review. Vol. 28. 1994. No. 1. P. 5-16, 9.

156 См.: Gey S. G. The Unfortunate Revival of Civic Republicanism // University of Pennsylvania Law Review. Vol. 141. 1993. No. 3. P. 801-898, 879.

157 См.: Schnably S. J. The OAS and Constitutionalism: Lessons from Recent West African Experience // Syracuse Journal of International Law and Commerce. Vol. 33. 2005. No. 1. P. 263276, 266.

158 См.: MangaFombadCh. The Separation of Powers and Constitutionalism in Africa: The Case of Botswana // Boston College Third World Law Journal. Vol. 25. 2005. No. 2. P. 301-342, 318.

159 См.: Kurland Ph.B. The Rise and Fall of the «Doctrine» of Separation of Powers // Michigan Law Review. Vol. 85. 1986. No. 3. P. 592-613, 594.

160 См.: Sunstein C.R. Constitutionalism after the New Deal // Harvard Law Review. Vol. 101. 1987. No. 2. P. 421-510, 493-500.

161 См.: Kelsen H. Pure Theory of Law / Trans. by M. Knight. Berkeley, CA: University of California Press, 1967. P. 288.

162 См.: UngerR. Law in Modern Society: Toward a Criticism of Social Theory. New York: Free Press,1976.

163 См.: Durkheim E. The Division of Labor in Society / Trans. by W D. Halls. New York: Free Press, 1984. P. 24-27.

164 См.: Sargentich Th. O. The Contemporary Debate About Legislative-Executive Separation of Powers // Cornell Law Review. Vol. 72. 1987. P. 430-487, 449-450.

165 См.: Hamilton A. The Federalist. No. 66 // The Federalist / Ed. by J. E. Cooke. P. 445.

166 См.: Закон «Об управлении государством Ирак в переходный период» от 8 марта 2004 года. Статья 35.

167 См.: Там же. Ст. 36A.

168 См.: Там же.

169 См.: Там же. Ст. 36C.

170 См.: Там же. Ст. 39B.

171 См.: Там же. Ст. 39C.

172 См.: Там же. Ст. 38A.

173 См.: Там же. Ст. 41.

174 См.: Там же. Ст. 36C.

175 Конституция Ирака 2005 года. Ст. 134.

176 См.: Wong E. A Kurd is Named Iraq's President as Tensions Boil // New York Times. 2005. 7 April. P. A1.

177 См.: Semple K. Ending Logjam, Iraq Parliament Fills Key Government Posts as Violence Goes On // New York Times. 2006. 23 April. P. A14.

178 См.: Wong E. Iraqi Parties Break a Deadlock on Candidates // International Herald Tribune. 2005. 6 April.

179 См.: Sanders E. After Weeks of Arguing, Iraq's New Premier Named // Los Angeles Times. 2005. 8 April.

180 См.: Feldman N., Martinez R. The International Migration of Constitutional Norms in the New World Order: Constitutional Politics and Text in the New Iraq: An Experiment in Islamic Democracy // Fordham Law Review. Vol. 75. 2006. No. 2. P. 883-920, 913.

181 См.: Mallat Ch. On the Specificity of Middle Eastern Constitutionalism // Case Western Reserve Journal of International Law. Vol. 38. 2006. No. 1. P. 13-57, 51. Note 94.

182 См.: Ehrlich Ch. E. Democratic Alternatives to Ethnic Conflict: Consociationalism and Neo-Separatism // Brooklyn Journal of International Law. Vol. 26. 2000. No. 2. P. 447-483, 448, 451.

183 См.: WalkerG. The Mixed Constitution After Liberalism // Cardozo Journal of International and Comparative Law. Vol. 4. 1996. No. 2. P. 311328, 325.

184 См.: Barnes S.H. Op. cit. P. 97.

185 Канадская модель разделения властей отражается в законе, требующем, чтобы трое из девя-

ти судей Верховного суда Канады были представителями Квебека. См.: Supreme Court Act § 6, R.S., 1985, c. S-10, s. 6.

186 См.: Krisch N. The Pluralism of Global Administrative Law // European Journal of International Law. Vol. 17. 2006. No. 1. P. 247-278, 265-266.

187 См.: Forbath W.E., Sager L. Comparative Avenues in Constitutional Law: An Introduction // Texas Law Review. Vol. 82. 2004. No. 7. P. 1653, 1660.

188 См.: Gardner J. A. One Person, One Vote and the Possibility of Political Community // North Carolina Law Review. Vol. 80. 2002. No. 4. P. 1237, 1255.

189 См.: Addis A. The Kurdish Issue and Beyond: Territorial Communities Rivaling the State // ASIL Annual Meeting Proceedings. Vol. 98. 2004. P. 108, 110.

190 См.: Banks A.M. Moderating Politics in Post-Conflict States: An Examination of Bosnia and Herzegovina // UCLA Journal of International Law and Foreign Affairs. Vol. 10. 2005. P. 1-65, 24.

191 См.: Wippman D. Sharing Power in Iraq // New England Law Review. Vol. 39. 2004. No. 1. P. 2938, 37.

192 См.: Issacharoff S. Constitutionalizing Democracy in Fractured Societies // Texas Law Review. Vol. 82. 2004. No. 7. P. 1861-1870, 1892.

193 См., например: Horowitz D. L. Ethnic Groups in Conflict. Berkeley, CA; London: University of California Press, 1985. См. также: Walzer M. On Toleration. New Haven, CT: Yale University Press, 1997. P. 22 (в работе высказываются аргументы в пользу «объединительной» модели демократии).

194 См.: Ki-Moon B. UN Mission in Haiti Must Succeed this Time // The Irish Times. 2007. 10 August. P. 16; Charles J. Haiti Tries to Get a Handle on Violence // Philadelphia Inquirer (PA). 2006. 10 December. P. A8.

195 См., например: Aucoin L.M. Haiti's Constitutional Crisis // Boston University International Law Journal. Vol. 17. 1999. No. 1. P. 115, 140.

196 См., например: Sachs A. South Africa's Truth and Reconciliation Commission // Connecticut Law Review. Vol. 34. 2002. No. 3. P. 1037-1048.

197 См.: Bannon A. L. Designing a Constitution-Drafting Process: Lessons from Kenya // Yale Law Journal. Vol. 1 16. 2007. No. 8. P. 18241872.