CC BY
215
ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ
УДК 94(38).02 Л. Г. Печатнова
ВЫБОРЫ ГЕРОНТОВ В СПАРТЕ
Из всех правительственных структур Спарты меньше всего сведений мы имеем о герусии и народном собрании. Ни древние авторы, ни современные ученые, как правило, не проявляли и не проявляют особого интереса к этим важнейшим политическим институтам. Если двойная царская власть и эфорат в глазах греков были экзотическими органами власти, единственными в своем роде, и уже потому привлекали к себе пристальное внимание всего греческого мира, то герусия казалась обычным советом старейшин, мало чем отличающимся от подобных советов в любом другом полисе. Именно в силу своей кажущейся или реальной обыденности герусия редко упоминается в источниках. Вряд ли справедливо мнение Никоса Биргалиаса, объясняющего этот факт тем, что уже в классический период «влияние герусии было ограничено до минимума или очень ослаблено» [1, p. 343]. Скорее прав Эдмонд Леви, который видит одну из причин этого феномена в том, что древние историки вообще редко вдавались в подробности самого процесса принятия решений [2, p. 210]. Если древние авторы и упоминали геру-сию, то, как правило, вне исторического контекста и только в связи с необычным способом избрания членов этой коллегии. Из-за такой малой информативной базы неизбежно остается много неразрешенных, а может быть, в принципе и неразрешимых проблем, связанных с герусией. Герусия, как мы полагаем, являлась самой закрытой политической структурой Спарты. По-видимому, крайне слабое представление греков о герусии объяснялось не только отсутствием интереса к ней как малооригинальному институту, но и закрытостью этой коллегии не только для внешнего мира, но отчасти и для собственных граждан.
Специальных исследований, посвященных герусии, чрезвычайно мало. Из последних работ можно назвать статью греческого историка Никоса Биргалиаса «Герусия и геронты в Спарте» [1]. Оценку герусии, как правило, можно найти в общих трудах, посвященных политическому устройству этого государства.
Герусия1 вместе с царями фигурирует в Большой ретре, первом конституционном документе Спарты. Несмотря на крайне лапидарный характер древнего документа, сам
1 Советы старейшин, называемые герусиями (yepoualai), кроме Спарты, существовали и в других дорийских государствах, например в некоторых городах Крита (Arist. Pol. II. 1272a 35 ff.; Strab. X. p. 481; 484) и в Элиде (Arist. Pol. V. 1306a 15 ff.). Собственно спартанский термин для герусии был yepovTÍa (Xen. Lac pol. 10. 1) или yepMXÍ-a (Plut. Lyc. 6; Aristoph. Lys. 995)
© Л. Г. Печатнова, 2011.
факт упоминания в нем герусии является несомненным доказательством огромной значимости этого органа власти. Плутарх, приведший текст Большой ретры, характеризует герусию как первое и самое главное (прштоу г|у каь цеуьсттоу) из всех многочисленных нововведений Ликурга (Lyc. 5. 9). Он объясняет исключительную важность герусии прежде всего ее стабилизирующей ролью в государстве. Судя по тому, какое большое внимание в биографии Ликурга Плутарх уделил обсуждению числа геронтов, он сам не сомневался, что цифра 28 для «старцев» была установлена именно Ликургом (Lyc. 5. 10-12). Можно предположить, что законодатель внес кардинальные изменения в этот древний родовой орган управления. Скорее всего, он отменил комплектование герусии по родовым филам, сохранив однако возрастной и сословный цензы. Ликург сделал герусию органом не родовой, а сословной власти. После Ликурга герусия, по-видимому, комплектовалась строго по сословному принципу: туда из поколения в поколение попадали представители одних и тех же знатных семей вне зависимости от их принадлежности к той или иной родовой филе.
В тех немногочисленных источниках, где речь идет о герусии, она представлена как фактически правящий орган спартанского полиса. Об исключительно большом значении герусии свидетельствуют Исократ (XII. 154), Демосфен (XX. 107), Полибий (VI. 45. 5), Дионисий Галикарнасский (II. 14), Плутарх (Lyc. 26). Последний, передавая, по-видимому, точку зрения Ксенофонта, ставил герусию выше эфората, объясняя это тем, что «эфоры находились у власти только один год, а геронты же сохраняли свое достоинство пожизненно и имели полномочия, ограничивающие власть царей» (Ages. 4. 3; пер. К. П. Лампсакова).
Ксенофонт в своем политическом памфлете «Лакедемонская полития» рисует идеальную картину высоконравственного спартанского общества, каким оно, по его мнению, было в прошлом. Касается он и требований, предъявляемых к претендентам на должность геронтов. По его словам, надежда попасть в герусию стимулировала спартанцев строго придерживаться поведенческих норм, принятых в обществе, и даже в старости не пренебрегать «нравственным совершенством» (Lac. ро1. 10. 1). Избрание в герусию представлено Ксенофонтом как награда для тех, кто в течение жизни публично «упражнялся во всех гражданских добродетелях» (апастау по^тис^у аретг|у) (10. 7) и демонстрировал поведение, имманентно присущее элите греческого общества, которая называла себя каХоиотуаОоь (досл. «хорошие и добрые»). Однако этот двойной эпитет, как не раз было доказано, относился не столько к нравственным качествам человека, сколько к его высокому социальному положению. Именно в таком значении Ксенофонт дважды в своем маленьком трактате употребляет термин каХогауаО'ьа (10. 1; 10. 4)2. Употребление этого термина на спартанском материале подробно рассматривает в своей статье Ф. Буррио [3]3. Вслед за Ксенофонтом мнение, что эта должность была «наградой
2 Перевести этот термин не буквально, сохранив его социальную сущность, очень затруднительно. Удачно, как нам кажется, его перевел С. А. Жебелев как раз в том месте «Политики» Аристотеля, где речь идет о герусии: у него каХоїкауаОоі — это «люди высокого общества» (Arist. Pol. II. 1270b 24). Если говорить о древних источниках, то, как не раз уже было отмечено, случаи употребления выражений каХоїкауаОоі и каХоїкауаОіа — сравнительно редкие и поздние (не ранее сер. V в.). Ни в одном документальном источнике, исходящем из самой Спарты, эти выражения не встречаются.
3 Ф. Буррио, весьма произвольно трактуя немногочисленные случаи употребления понятия каХоїкауаОоі в тех источниках, где речь идет о составе спартанской армии (Thuc. IV. 40. 2; Xen. Hell. V. 3. 8-9), приходит к весьма странному выводу, что это выражение вовсе не относилось к социальному делению общества, а употреблялось исключительно в отношении солдатской элиты. По его словам, только эта элита, официально
за добродетель» (аОХоу тГ|? аретг?), высказывали и более поздние авторы (Arist. Pol. II. 1270b 24-25; Demosth. ХХ. 107; Plut. Lyc. 26. 2). Так, Аристотель, рассуждая о том, что в Спарте все граждане заинтересованы в сохранении существующего порядка, объясняет это тем, что «цари желают этого благодаря оказываемому им почету, люди высокого общества (каХоькауаОо'ь) — благодаря герусии..., народ — благодаря эфории и тому, что она пополняется из всех» (Pol. II. 1270b 24-25; пер. С. А. Жебелева). Согласно Аристотелю, герусия в отличие от эфората состояла исключительно из людей, принадлежащих к благородному сословию (II. 1270b 24). Герусия, таким образом, позиционируется им как олигархический институт [4, Sp. 1265]. О том же самом говорит и Демосфен. По его словам, геронтом мог стать только тот спартанец, кто зарекомендовал себя надлежащим образом и получил в качестве «награды за доблесть» должность геронта (ХХ. 107). Полибий характеризует геронтов как людей, которые «получают звание по выбору за заслуги» (VI. 10. 9). Но в этом переводе Ф. Г. Мищенко несколько смазан социальный аспект греческой фразы кат’ ек\оугу ар1ат[,у8г|У кекрьцеуоь, которую для большей акрибии можно перевести как «избираемые согласно отбору по признаку знатности». У классических писателей (Платона, Аристотеля, Демосфена) наречие ар1ат[,у8г|У означает, как правило, «по признаку знатности или достоинства». Так, Аристотель, сравнивая социальный состав спартанского эфората и карфагенского Совета ста четырех, использует выражение ар1ат1у8г|У, когда утверждает, что в отличие от эфората, куда попадают случайные люди, «сто четыре избираются исключительно из людей благородного происхождения», т. е. по признаку знатности (Pol. II. 8. 2. 1272b). Именно так трактовал этот термин Эд. Мейер в своей работе, посвященной Ликургу и его реформам [5, s. 255-256, Anm.2].
Плутарх, подробно описывая процедуру избрания в геронты, утверждает, что на эту должность из числа граждан, достигших 60 лет, мог претендовать только «лучший по добродетели» (тоу арьатоу аретд) (Lyc. 26. 1). Под такими «лучшими в отношении добродетели» имелись в виду, конечно, люди знатные, наделенные в силу своего высокого происхождения целым рядом высоких нравственных качеств, таких как благожелательность, лояльность, верность долгу и т. д.
Знаковые слова-символы, употребляемые древними авторами для характеристики тех, кто собирался баллотироваться в герусию, заставляют думать, что рядовые спар-тиаты вряд ли когда-либо выставляли свои кандидатуры для избрания в герусию. Скорее всего, это было привилегией исключительно элиты. В связи с этим встает вопрос: все ли спартанские граждане, называвшие себя «равными», имели формальное право
признанная таковой государством, имела право носить звание каХоїкауаОоі, и только она приобретала эксклюзивное право на получение доступа в герусию [3, р. 131]. Принимая за само собой разумеющееся, что в обществе «равных» не могло быть никакой аристократии, французский исследователь приходит к выводу, что «в Спарте ни происхождение, ни богатство не создавали каХоїкауаОоі, но только поведение на поле боя... КаХоїкауаОоі — это, прежде всего, смелые солдаты, для которых высший священный долг — защита родины. Это звание строго индивидуальное, оно не передается по наследству и исчезает со смертью того, кто его получил» [3, р. 135]. Таким образом, усилиями Ф. Буррио возникла новая группа в спартанской армии, оформленная, по его мнению, как каХоїкауаОої. Причем автор утверждает, что выражение каХоїкауаОїа было первоначально исключительно спартанским понятием. и вовсе не являлось универсальной ценностью аристократов» [3, р. 137]. По его словам, «термин каХоїкауаОоі был введен в Афинах только во второй половине V в. благодаря софистам, которые, заимствовав его в Спарте, ... воспользовались в своей пропаганде этим чудесным выражением как слоганом» [3, р. 137]. Вариант, предложенный Ф. Буррио, бесспорно, остроумен, но его нельзя доказать без явного насилия над текстом источников. На основании двух цитат из Фукидида и Ксенофонта, произвольно и неверно истолкованных. Ф. Буррио приходит к весьма сомнительным выводам, искажающим картину социальной структуры спартанского государства.
баллотироваться в герусию или существовало какое-то ограничение, препятствующее основной массе спартиатов претендовать на эту должность. Как нам кажется, законное право быть избранным в герусию сохранялось за всеми спартиатами и никогда не было отменено. В противном случае подобное сословное ограничение вступило бы в противоречие с основополагающей национальной идеей, объединяющей всех спартиатов в единый коллектив, — идеей политического равенства. В Спарте с ее сильной идеологической компонентой аристократия вынуждена была считаться с общественным мнением и для достижения своих целей использовала, как правило, неформализованные каналы влияния. Действующая практика в полисах подобных Спарте, обходящихся без кодификации права, сильно отличалась от официальной идеологии. Каждый спартиат, конечно, прекрасно знал, кто обладал «моральными» преимуществами и потому имел реальные шансы стать геронтом. Рядовым гражданам, проникнутым духом строгой военной дисциплины и безусловного подчинения старшим по званию и возрасту, даже в голову не могла прийти мысль баллотироваться в герусию. В свое время Вильгельм Онкен заметил, что процедура избрания эфоров была лишь демократическим прикрытием реально существующей кооптации [6, s. 286]. Как полагал Мозес Финли, геронты традиционно избирались из круга привилегированных семей без какого-либо юридического оформления этой практики [7, р. 47]. Точка зрения, что геронты, бесспорно, кооптировались из среды древней аристократии, нередко высказывается в научной литературе [8, р. 439].
Хотя выборы геронтов, во всяком случае формально, носили характер открытого состязания, вряд ли кандидатами в геронты могли стать рядовые спартиаты, достигшие нужного возраста. Герусия в отличие от эфората, куда имел право быть избранным любой гражданин (Arist. Pol. 1306a 18, 1294 b 29-31), была закрытым клубом для избранных. Геронтами, скорее всего, из поколения в поколение становились представители одних и тех же знатных и богатых семей. Туда попадали или представители высшей знати, или те политические лидеры, которые сделали себе карьеру благодаря личным заслугам. По-видимому, институализация наследственной аристократии осуществлялась в Спарте главным образом через герусию. Платон, например, как о само собой разумеющемся пишет о высоком социальном статусе геронтов (Leg. III. 691e).
Спартанцы сохранили у себя древний и примитивный способ избрания геронтов, поскольку он был исключительно удобен для правящей элиты. Исократ по этому поводу замечает, что геронты избирались точно так же, как в древние времена члены Ареопага в Афинах (Panath. 153-154). О способе избрания геронтов сообщает Плутарх в биографии Ликурга. Это единственное сохраненное традицией, хотя и довольно позднее, свидетельство о процедуре выборов. Приведем полностью этот отрывок:
«Как уже говорилось, первых старейшин Ликург назначил из числа тех, кто принимал участие в его замысле. Затем он постановил взамен умерших всякий раз выбирать из граждан, достигших шестидесяти лет4, того, кто будет признан самым доблестным. Не было, вероятно, в мире состязания более великого и победы более желанной! И верно, ведь речь шла не о том, кто среди проворных самый проворный или среди сильных самый сильный, но о том, кто среди добрых и
4 Насколько жестко на протяжении многих веков спартанцы придерживались возрастной нормы, трудно сказать. Но очень велика вероятность, что требования к возрасту постепенно смягчались. Демографическая ситуация в Спарте была настолько катастрофической, что, начиная по крайней мере с эпохи эллинизма, трудно было бы ожидать сохранения возрастного ценза в неизменной виде. Напомним, к примеру, что ни римский сенат, ни венецианская сеньория (оба названия произошли от лат. senex — старый, старик) не заключали в себе представления о возрасте.
мудрых мудрейший и самый лучший, кто в награду за добродетель получит до конца своих дней верховную — если здесь применимо это слово — власть в государстве, будет господином над жизнью, честью, короче говоря, над всеми высшими благами. Решение это выносилось следующим образом. Когда народ сходился, особые выборные закрывались в доме по соседству, так чтобы и их никто не видел, и сами они не видели, что происходит снаружи, но только слышали бы голоса собравшихся. Народ и в этом случае, как и во всех прочих, решал дело криком. Соискателей вводили не всех сразу, а по очереди, в соответствии со жребием, и они молча проходили через собрание. У сидевших взаперти были таблички, на которых они отмечали силу крика, не зная кому это кричат, но только заключая, что вышел первый, второй, третий, вообще очередной соискатель. Избранным объявлялся тот, кому кричали больше и громче других. С венком на голове он обходил храмы богов. За ним огромной толпою следовали молодые люди, восхваляя и прославляя нового старейшину, и женщины, воспевавшие его доблесть и участь его возглашавшие счастливой. Каждый из близких просил его откушать, говоря, что этим угощением его чествует государство. Закончив обход, он отправлялся к общей трапезе; заведенный порядок ничем не нарушался, не считая того, что старейшина получал вторую долю, но не съедал ее, а откладывал. У дверей стояли его родственницы, после обеда он подзывал ту из них, которую уважал более других, и, вручая ей эту долю, говорил, что отдает награду, которой удостоился сам, после чего остальные женщины, прославляя эту избранницу, провожали ее домой» (Lyc. 26; пер. С. П. Маркиша).
Аристотель, комментируя подобный способ избрания, счел его слишком примитивным и ненадежным, назвав его «ребяческим» (naiSapioiSr? — Pol. II. 1271а). То же определение naiSapiOSr? он использует для характеристики процедуры выборов эфоров (II. 1270 b). Такой наивный способ избрания геронтов, практиковавшийся со времен Ликурга и остававшийся неизменным в течение веков, отнюдь не случаен. Он, вероятно, позволял правящей олигархии без особых хлопот комплектовать герусию из нужных ей людей. Ведь отсутствовал очень важный элемент любых правильных выборов — точность. По существу не было никакого голосования, при котором учитывался бы каждый голос, ни открытого, ни тайного. Сила крика, которую определяла комиссия, состоявшая, скорее всего, из действующих геронтов, не являлась легко определяемой величиной. При таком сомнительном механизме, по-видимому, не составляло особого труда провести в герусию заранее отобранных людей. На это намекает Аристотель, по словам которого, способ избрания геронтов неправильный, поскольку «человек, стремящийся удостоиться избрания на эту должность, сам хлопочет об этом...» (Pol. II. 1271а 10 — 11; пер. С. А. Жебелева). По-видимому, при наличии нескольких кандидатов, за вакантное место шла острая борьба, исход которой зависел от мнения членов спартанского правительства, т. е. царей, геронтов и эфоров. А что касается самой процедуры выборов, то она, скорее всего, только оформляла и узаконивала предварительно принятое решение.
Если процедуру избрания геронтов Аристотель называет «ребяческой», т. е. упрощенной и наивной, то сам принцип, лежащий в основе подобных выборов, он характеризует как «династический», т. е. учитывающий интересы узкой группы семей (тг^ S’ aipeaiy 8шасттеит1кгу) (Pol. V. 1306 а 18-19)5. Конечно, этот термин допускает много толкований, но применительно к Спарте, как считает Н. Биргалиас, по династическому
5 По мнению Аристотеля, для аристократических государств губителен так называемый династический выбор (Pol. V. 1306 а 13-16: «Олигархия разрушается и в том случае, когда в ней образуется другая олигархия. Бывает это тогда, когда при немногочисленности полноправных граждан к занятию высших должностей допускаются не все эти немногие»).
принципу могли быть избираемы те кандидаты, которые в прошлом обладали значительной властью, например эфоры, или те, чьи отцы были геронтами, т. е. члены наследственных сенаторских семей [1, p. 346, n. 55]6.
Среди членов герусии могли быть и, вероятно, почти всегда были представители двух царских домов. Об этом, в частности, свидетельствует Геродот. По его словам, «если цари не являются в совет, то их ближайшие родственники среди геронтов получают их привилегии, именно каждый, кроме своего, получает еще два голоса» (VI. 57; пер. Г. А. Стратановского). Поскольку цари очень часто находились вне Спарты в действующей армии, то их родственники-геронты на законном основании замещали их, голосуя и за себя, и за царя.
Вопрос о том, один или два дополнительных голоса получал каждый геронт, замещающий царя, спорен, так как источники противоречивы и не всегда ясны. Фукидид, скорее всего, имея в виду несколько двусмысленную фразу Геродота, что «геронты, родственники царей, в их отсутствие имеют их привилегии, располагая двумя голосами, а свой голос — третий» (VI. 57. 5)7, считает эту информацию ложной и только вводящей в заблуждение «прочих эллинов». Фукидид, не называя, однако, свой источник, исправляет это ошибку, утверждая, что цари при голосовании в герусии имели только один голос, как и все прочие геронты (I. 20. 3). Как правило, современные исследователи склоняются к версии Фукидида [9, p. 246]. Судя по тому, что Фукидид, говоря о голосовании царей, употребляет глагол просттЮестОаь (досл. «прибавлять»), нельзя исключить варианта, что цари голосовали в герусии последними [10, p. 138]. Возможно, это было сделано для того, чтобы мнение царей не было для геронтов определяющим.
Одна из основополагающих особенностей коллегии геронтов — пожизненное пребывание в ней раз туда попавших (Polyb. VI. 45. 5; Plut. Ages. 4. 3). Эта огромная привилегия давала возможность геронтам проводить достаточно самостоятельную политику и быть источником независимой власти [2, p. 206]. В затруднительных случаях они всегда имели возможность напрямую обратиться к народному собранию. При почти постоянной вражде царей и эфоров герусия неизбежно должна была гасить конфликты и тем самым оказывать стабилизирующее влияние на политическую обстановку в стране. При высочайшем уважении к старости8 и высокому происхождению геронтов их мнение для всех без исключения граждан должно было быть определяющим. Как извест-
6 Что касается возможности для эфоров попасть в герусию, то она весьма сомнительна. Сама по себе эта магистратура не давала каких-либо преимуществ ее носителям по завершении срока службы.
7 Перевод дословный, так Г. А. Стратановский, добавив слово «каждый», уничтожил тем самым имеющуюся в подлиннике двусмысленность.
8 Наши источники единодушны в том, что старшее поколение в Спарте пользовалось исключительным уважением общества. В этом, как и во многом другом, Спарта сильно отличалась от других полисов Греции.
Об этой особенности спартанского менталитета не раз писали древние авторы. Так, Геродот хвалит спартанцев за то, что «при встрече со старцами юноши уступают дорогу, отходя в сторону, и при их приближении встают со своих мест» (II. 80). Ксенофонт вслед за Геродотом также с похвалой отзывается об исключительной почтительности, проявляемой спартанской молодежью по отношению к своим отцам и дедам. Так, Перикл у Ксенофонта в «Меморабилиях» задает Сократу риторический вопрос: «Когда еще афиняне будут уважать старших так, как спартанцы?» И сам на него отвечает: «Увы! У нас презирают всех стариков, начиная с отцов» (Mem. III. 5. 15; пер. С. И. Соболевского). В формирование этих представлений большой вклад внес участник Второй Мессенской войны поэт Тиртей. В своих элегиях он не раз затрагивал тему героической старости, призывая молодых воинов следовать примеру своих старших товарищей (Tyrt. fr. 6-7 Diehl3). По его словам, на прославленного воина, достигшего старости, смотрят все почтительно и «повсюду в собраньях народа друг перед другом спешат место ему уступить» (Tyrt. fr. 9 v. 37 sqq. Diehl3; пер. В. В. Латышева).
но, спартиаты прославились исключительной медлительностью и нерешительностью в принятии и исполнении важных политических решений. Возможно, подобная черта хотя бы отчасти объясняется тем, что решение в конечном счете принимали старики, не склонные к импульсивным и поспешным действиям.
* * *
Одной из характерных черт спартанцев был их известный всем грекам консерватизм. Как правило, нерешительность и колебания Спартанского государства в вопросах, которые касались внешней политики, объясняют исключительно сложной внутренней обстановкой внутри страны. И это по большому счету справедливо. Необходимость держать в повиновении огромную армию рабов-илотов сковывала внешнеполитические инициативы Спарты. Но наряду с этой объективно существующей реальностью был еще один немаловажный фактор, препятствующий агрессивно настроенной спартанской молодежи осуществлять свои планы. Прославленный спартанский консерватизм отчасти можно объяснить тем, что судьбоносные для Спарты решения в конечном счете принимала герусия. Высшие правящие структуры Спарты были очень малочисленны — всего 35 человек, из них 28 — это геронты. При слабости народного собрания в Спарте принятие абсолютно всех важных решений зависело от позиции геронтов. Конечно, и цари и эфоры имели возможность оказывать давление на членов герусии, но тем не менее при отсутствии серьезных разногласий внутри этой коллегии последнее слово всегда оставалось за «старцами». Судя по сохранившимся свидетельствам, среди государств классической Греции именно Спарта отличалась формальной концентрацией власти в руках стариков, поскольку для членов герусии, важнейшей правительственной коллегии Спарты, согласно скорее обычаю, чем писаному закону, существовал очень высокий возрастной ценз — 60 лет9. С этой точки зрения Спарта, конечно, была геронтократическим государством, в котором на вполне законном основании власть принадлежала самой старшей возрастной группе. Оканчивались полномочия геронта только с его смертью или серьезной болезнью. Такое засилье стариков во власти накладывало отпечаток на качество принимаемых властями решений: нерешительность, косность, закрытость, боязнь любых инноваций как в экономике, так и политике усиливали внутри Спарты застойные явления и, в конце концов, привели ее к состоянию глубокого кризиса. Конечно, нельзя абсолютизировать влияние герусии на процессы, которые происходили в Спарте, особенно после Пелопоннесской войны. Кризис полиса был общим явлением для греческих государств. Но в Спарте он протекал особенно болезненно. Застой в экономике, нежелание властей что-либо менять и страх перед необходимыми социально-экономическими реформами привели Спарту к быстрому сокращению гражданского населения, так называемой олигантропии (оХьуауОршта —
9 Ближайшая аналогия спартанским геронтам — венецианские дожи, которые выбирались пожизненно из представителей патрицианских семей, уже прошедших все ступени государственной службы. Способ избрания дожей был многоступенчатым и очень запутанным. В течение длительного существования этой высшей выборной должности строго соблюдался возрастной ценз: дожами становились, как правило, весьма пожилые венецианцы между 60 и 70 годами, а нередко и после 70 лет. Так, например, Энрико Дандоло стал дожем в 75 лет (1193 г.), а Марино Фальеро — в 80-летнем возрасте (1354 г.). Средний срок правления дожей не превышал 9 лет. Длительная политическая стабильность Венеции отчасти объясняется тем, что государственный контроль оказался в руках старшего поколения.
досл. «малолюдство»)10. Такого явления не было ни в одном греческом полисе. Часть вины за это лежит, бесспорно, на герусии. Она не в последнюю очередь способствовала тому, что в Спарте постепенно набирал темп процесс «старческого окоченения и отклонения от всех естественных человеческих отношений» [5, S.257, Anm. 1].
Литература
1. Birgalias N. La Gérousia et les gérontes de Sparte // Ktèma. 2007. N 32. P. 341-349.
2. Lévy E. Sparte: histoire politique et sociale jusqu’à la conquête romaine. Paris: Seuil, 2003. P. 364.
3. Bourriot F. Kaloi kagathoi, kalokagathia à Sparte aux époques archaïque et classique // Historia. 1996. Vol. 45, N 2. P. 129-140.
4. Miller J. Gerontes, Gerusia (3) // RE. 1912. Bd VII. Sp. 1264-1268.
5. Meyer Ed. Lykurgos von Sparta // RE. Forschungenzur alten Geschichte. 1892. Bd I. S. 211-286.
6. Oncken W. Die Staatslehre des Aristoteles in historisch-politischen Umrissen. Bd I. Leipzig: W. Engelmann, 1870. Р. 372.
7. Finley M. Économie et Société en Grèce ancienne. Paris: La Découverte, 1984. Р. 322.
8. Will Ed., Mosse C., Goukowsky P. Le monde grec et l’Orient. T. I. Le V-e siecle (510 403). Paris: Seuil, 1972. Р. 681.
9. Scott L. Historical Commentary on Herodotos. Book 6. Leiden; Boston: Brill, 2005. P. 716.
10. Gomme A. W. A Historical Commentary on Thucydides. Vol. I. Oxford: Clarendon press, 1945. P. 480.
Статья поступила в редакцию 23 декабря 2010 г.
10 Ксенофонт, рассказывая о нападении Эпаминонда на Спарту, объясняет панику, начавшуюся в городе, крайне малым числом защитников (Hell. VI. 5. 28). В «Лакедемонской политии» он называет Спарту одним из самых малонаселенных городов (1. 1).
