CC BY
91
ВОЗВРАЩАЯСЬ К ТИПОЛОГИИ СИНТАКСИЧЕСКИХ СВЯЗЕЙ:
ДВА БАЗОВЫХ ПРИНЦИПА ОРГАНИЗАЦИИ ЯЗЫКОВЫХ СТРУКТУР
Удовлетворительной типологии синтаксических связей на сегодняшний день не существует. Возможно ли её построение и на каких основаниях?
Михаил Яковлевич Дымарский
Доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка филологического факультета РГПУ им. А. И. Герцена
1. Проблема типологии синтаксических связей сохраняет актуальность всегда. Причин тому несколько. Первая, и наиболее очевидная, заключается в том, что понятие и типология синтаксических связей — это ядро любого учения о синтаксисе. Вторая, существующая по меньшей мере теоретически, — язык не стоит на месте, следовательно, могут изменяться способы и виды синтаксических связей. Третья состоит в том, что существующие типологии не охватывают всего многообразия синтаксических объединений, реально функционирующих в речевом потоке.
Можно выделить две черты, характерные для существующих концепций: либо явный редукционизм, либо своеобразный «экспансионизм».
Первое наблюдается в тех случаях, когда реальное многообразие синтаксических связей сводится к двум-трем, а то и к одному типу. Наиболее выразительный пример «редукционизма» дает грамматика зависимостей, которая «рассматривает все связи только как направленные, при этом постулируется только один тип направленной связи — зависимости одного слова от другого» [5: 299]. Очевидно, что подобный «прокрустов» подход вряд ли способен приблизить к подлинному пониманию механизмов синтагматической организации речи.
Второе обнаруживается там, где связи, природа которых с трудом поддается осмыслению, рассматриваются как разновидности известных типов. Пример — интерпретация связи между компонентами составного глагольного сказуемого (глагольная связка + инфинитив) как примыкания (такое решение находим во многих работах: [2: 568-569; 2: 56; 4: 214-219; 18: 47; 21: 41] и мн. др.). Нетрудно видеть, что в реальности различие между «редукционизмом» и «экспансионизмом» ничтожно мало.
Проиллюстрировать количество нерешенных проблем в области теории синтаксических связей можно следующим простым способом. Выпишем ряд частотных синтаксических конструкций (задача дать исчерпывающий перечень не ставится) и попробуем поставить в соответствие каждой тип используемой в ней связи (табл. 1).
Таблица 1. Типы синтаксических конструкций и связей
Конструкция Тип связи Примеры
1. С/с с управлением Подчинение Читать книгу
2. С/с с согласованием Подчинение Хорошая книга
3. С/с с примыканием Подчинение Хорошо читать
4. Бессоюзный однородный ряд ? Романы, стихи
5. Союзный однородный ряд Сочинение Романы и стихи
6. Многочленное сказуемое ? Было лень вставать
7. Координированная предикативная группа Нексус Книга была хорошая
8. Некоординированная предикативная группа ? Я за рулем
9. Детерминант плюс предикативная группа ? Утром лень вставать
10. БСП — аналог СПП ? С глаз долой — из сердца вон
11. БСП — аналог ССП ? Кричу — нет ответа
12. Собственно БСП ? Ветер воет, гром грохочет
13. ССП Сочинение Или я его, или он меня
14. СПП Подчинение Если успеем, будет хорошо!
Условные обозначения: с/с — словосочетание; БСП — бессоюзное сложное предложение; СПП — сложноподчиненное предложение; ССП — сложносочиненное предложение.
Как видим, ровно в половине случаев дать однозначный ответ на вопрос о типе связи или невозможно, или, по меньшей мере, затруднительно. Прокомментируем эти позиции.
1.1. Применительно к бессоюзному однородному ряду часто говорят о сочинении (см., напр.: [3: 206; 21: 166-173; 2: 548]). Ясно, что на первый план в данном случае выводится логический, по своей природе, признак сочинения: «равноправие компонентов, их смысловая и грамматическая независимость друг от друга» [3: 206], другими словами — то, что в грамматике (а точнее — в логике, от влияния которой грамматика не может избавиться до сих пор) давно известно под именем паратаксиса. Однако наличие данных отношений не равносильно наличию сочинительной связи: И. Н. Кручинина справедливо указывает на то, что паратаксис имеет место как при сочинении, так и при бессоюзии [12, 13], что лишает его силы дифференциального признака. «Основным средством передачи сочинительной связи являются сочинительные союзы» [2: 548]; ср. также у Кручининой: «Сочинение... — синтаксическая связь грамматически равноценных
единиц языка, из которых ни одна не может быть сведена на положение компонента другой, располагающая своей системой средств выражения — сочинительными союзами» [13].
Только наличие союза может быть трактовано как дифференциальный признак сочинительной связи, поскольку другие средства — интонация и порядок следования компонентов — свойственны любому другому типу. Не случайно, по-видимому, и С. Г. Ильенко в статье «Сочинение» приводит примеры только союзных однородных рядов [10].
Существует иное решение вопроса о связи компонентов в бессоюзном однородном ряду: между ними констатируется бессоюзная связь. Это решение представляется более предпочтительным, поскольку, в отличие от предыдущего, не содержит недостаточно мотивированных положений. Однако сам термин «бессоюзие», более удовлетворительный как обозначение конструкции, в качестве обозначения типа связи малоинформативен, так как подчеркивает то, чего в данном виде связи нет, и не выявляет того, что есть. Характеристика бессоюзия, аналогичным обра-
зом, является в основном апофатической: это связь «...без участия союзов <...> Смысловые отношения при бессоюзии обычно остаются невыраженными, поскольку формирующие их факторы... в большинстве своем полисемантичны, т. е. не закреплены за строго определенными видами отношений, и недостаточно регулярны» [12].
Справедливо указывая на роль интонации в обеспечении данного вида связи, при его характеристике опускают — возможно, в силу очевидности — другой немаловажный фактор: соположение компонентов. В. А. Белошапкова, посвящая отдельный параграф «Средствам выражения синтаксических связей», о простом соположении компонентов не упоминает [2: 544-545]. Между тем без соположения компонентов ни интонация, ни другие известные средства, поддерживающие бессоюзную связь, неработоспособны. Впрочем, ни соположение компонентов, ни интонация не могут быть признаны отличительными признаками данного типа связи, поскольку и то, и другое наличествует в любой синтаксической конструкции.
Таким образом: наличие синтаксической связи несомненно, но вопрос о ее сущности остается весьма неясным. Если мы отказываемся от недостаточно убедительного подведения этого типа связи под сочинение, то мы описываем ее как связь, которая не является ни а) сочинением, ни б) подчинением, ни в) координацией (нексусом), ни г) тяготением и т. д. — в зависимости от принимаемой типологии; как связь, реализуемую средствами, которые играют роль дополнительных при других типах связи, и не располагающую специфическим средством, которое было бы присуще только данному типу. Удовлетворительность такой характеристики сомнительна; вопрос о природе связи в данной конструкции остается открытым. В таком случае остается нерешенным и вопрос о природе синтаксической связи в трех типах бессоюзных предложений, связь в которых традиционно квалифицируется как бессоюзная.
1.2. О связи между компонентами многочленного (в том числе составного) сказуемого выше уже упоминалось. Удовлетворительной характеристики этой связи, насколько нам извест-
но, не существует. Констатация же в этом случае примыкания вызывает следующие возражения. Понятно, что инфинитив трактуется здесь как примыкающий на том основании, что он является неизменяемой формой. Однако это основание чисто морфологическое и потому недостаточное; для того же, чтобы констатировать здесь синтаксическую связь примыкания, необходимо доказать, что инфинитив подчинен спрягаемой форме глагола (так как примыкание традиционно считается разновидностью подчинительной связи); сделать же это весьма трудно, а главное — вряд ли вообще нужно это делать. Определить, что чему подчинено в конструкции составного сказуемого, невозможно, поскольку вектора «неравноправия» в планах смысловой и грамматической специализации компонентов являются в данном случае встречно-направленными. П. А. Лекант, в частности, подчеркивает: «Один компонент выражает вещественное значение сказуемого. — он является главным. Второй компонент заключает грамматическое значение сказуемого. — он является вспомогательным (но не второстепенным, ибо без него главный компонент не имеет грамматического значения сказуемого)» [15: 21].
В такой ситуации говорить о подчинении — тем более о подчинении инфинитива, то есть главного, по Леканту, компонента составного сказуемого, спрягаемой форме — лишено смысла. То же относится, например, и к словам категории состояния в многокомпонентных сказуемых типа было трудно разобрать (написанное).
1.3. Связь между компонентами некоординированной предикативной группы представляет собой неизвестную величину, не определяемую и не комментируемую ни в учебниках, ни в академических грамматиках русского языка. Естественно, что наличие ее сомнению не подвергается, однако внятные характеристики — отсутствуют. Возможна констатация в этом случае «предикативной связи». Но как тогда квалифицировать связь между компонентами координированной предикативной группы?
Если же утверждать наличие «предикативной связи» в обоих случаях, то это понятие либо совпадает с понятием предикативного отноше-
ния, либо утрачивает смысл. В самом деле: поскольку обе конструкции отражают акт предикации, в них наличествуют предикативные отношения; в координированной предикативной группе это отношение получает воплощение в нексусе, или координации, в некоординированной — не получает такого воплощения.
Термин «(взаимная) координация», как известно, принят в российской лингвистической традиции после работ Н. С. Поспелова, Н. Ю. Шведовой и других, показавших принципиальные отличия связи между подлежащим и сказуемым от согласования как вида подчинения. Однако параллельные термины иноязычных грамматических традиций используются в совершенно иных значениях: англ. coordination, фр. coordination, нем. Koordination, исп. coordinación означают 'сочинение', при этом в англоязычной и немецкоязычной традициях термин может означать и 'согласование' [1], причем в Германии под Koordination обычно понимают именно согласование, а сочинение обозначают термином Beiordnung. Поэтому кажется более предпочтительным использовать для обозначения связи между членами координированной предикативной группы термин нексус, как более явно сопряженный в европейской лингвистической традиции с понятием предикативного отношения.
Если мы признаем, что нексус и есть «предикативная связь», то применять это понятие к некоординированным предикативным группам лишено смысла. Если же мы все-таки утверждаем, что «предикативная связь» имеется в обеих конструкциях, то она превращается в понятие, дублирующее понятие предикативного отношения, с функцией, неотвратимо напоминающей о фиговом листке.
1.4. Связь детерминанта с предикативной группой изначально осмыслялась Шведовой как распавшееся слабое управление или примыкание [22]. То, что образовалось в результате распада подчинительной связи, позже было интерпретировано ею как «свободное присоединение, внешне сходное с примыканием, но отличающееся от него своим неприсловным характером» [21: 149]. Стоит добавить, что отличие от примыкания состоит, кроме указанного автором, в от-
сутствии подчинения детерминанта предикативной группе: хотя возможность задать смысловой вопрос к детерминанту иногда существует (ср.: Тошно мне! (кому?) — в отличие от На площади тишина) и хотя по внешней форме детерминирующие компоненты, как правило, неотличимы от управляемых или примыкающих присловных распространителей, их нормативно-нейтральная позиция в абсолютном начале предложения свидетельствует об отсутствии подчинения: подчинённый компонент может быть вынесен в абсолютное начало предложения только силой актуализации, что и распространено, например, в разговорных высказываниях с весьма далёким от нейтрального порядком слов. О том же говорит их нормативная тематическая функция в актуальном членении высказывания: детерминант, как правило, самостоятельно, не входя в состав более сложного образования, замещает позицию темы (или одной из тем). Наконец, об отсутствии подчинения говорит и тот факт, что ни семантика предикативной группы, ни семантика детерминанта не предопределяют друг друга с необходимостью так, как предопределяет семантику и форму подчиняемого компонента главное слово в словосочетании. Отношения между ними намного ближе к отношениям между подлежащим и сказуемым: не случайно Г. А. Золотова последовательно интерпретирует предложения вида Мне тошно и др. как подлежащно-сказуемостные [7: 102-106]. Возможно, именно отсутствие подчинения подразумевает Шведова, говоря о свободном присоединении.
Однако и в данном случае перед нами ситуация опоры на практически неизвестную величину. Если подчинительным связям слов в «Русской грамматике» посвящен весьма объемный раздел (с. 13-79), то характеристика связи «свободного присоединения» исчерпывается приведенной цитатой; место этой связи в системе синтаксических связей, ее соотношение с другими типами, ее сущность не охарактеризованы.
Известны другие опыты определения данного типа связи. Например, Г. С. Коляденко квалифицировала связь обстоятельственного детерминанта с предикативным центром как «се-
мантико-синтаксическую»: «детерминирующее обстоятельство как бы прислонено к предикативному ядру, находясь с последним в отношениях полуподчинения (смыслового) — полуравновесия (обусловленного синтаксической самостоятельностью этих единиц)», — и определила ее как «синтаксическую агглютинацию» — «непредикативную связь смыслового характера» [11: 1315]. Отдавая должное изобретательности этого решения, отметим все же, что, во-первых, термин «синтаксическая агглютинация» воспринимался бы более осмысленно, если бы он существовал в системе соотносительных терминов (например, «синтаксическая фузия», «синтаксическая кумуляция»), — то есть если бы типология синтаксических связей последовательно повторяла на более высоком уровне типологию способов формо-и словообразования; во-вторых, ясно, что содержательно решение Коляденко практически ничем не отличается от предложенного Шведовой.
Таким образом, хотя связь между детерминантом и предикативной группой описана и терминирована, ее место в системе синтаксических связей, ее соотношение с другими типами и ее сущность остаются terra incognita.
1.5. Приведенный обзор, несмотря на свою фрагментарность, позволяет утверждать, что на сегодняшний день в русистике (как минимум) отсутствует целостная и последовательная типология синтаксических связей. Детально разработаны отдельные фрагменты: типология связей внутри подчинительных словосочетаний, сочиненных рядов, сложного предложения. Однако, во-первых, эти фрагменты не складываются в единое учение, поскольку построены на разных основаниях; во-вторых, они не охватывают реального многообразия связей.
В основу типологии связей внутри словосочетания положена оппозиция сочинения и подчинения. На этом классификационном основании строго разграничиваются два класса словосочетаний (если сочиненные ряды признаются словосочетаниями); далее изучаются виды подчинительной связи. Что же касается рядов с разновидностями отношений паратаксиса, то уже применительно к ним, как мы видели, возникают сложности. Если
бессоюзные ряды причислять к сочинительным словосочетаниям, то понятие сочинительной связи разрушается, теряет смысл, так как совпадает с логическим понятием отношений паратаксиса (о различении в синтаксисе связей и стоящих за ними отношений сказано достаточно, поэтому соответствующие пояснения опускаем). Если же бессоюзные ряды выводить за рамки сочинения, то необходимо постулировать наличие третьего типа связи — бессоюзной, — а между тем «вписать» этот тип в базовую оппозицию сочинения и подчинения путем ее количественного расширения невозможно: ведь понятие бессоюзия выделяется на совершенно иных основаниях. В результате типология словосочетаний лишается единого классификационного основания, а общая типология связей превращается в задачу, от решения которой теория синтаксиса практически отказывается.
Неудовлетворительность существующего положения дел объясняется, не в последнюю очередь, сложностью объекта описания. Синтаксические связи слишком многообразны, как многообразен и сам язык; хорошо известно, что применительно к естественному языку очень часто невозможно найти единое основание, на котором может быть построена последовательная и лишённая противоречий классификация. Ю. М. Лотман указывал на принципиальное различие между естественным и искусственным языком: если последний может быть охарактеризован как код, то первый — это «код плюс его история», то есть код постоянно изменяющийся, но хранящий в себе следы своих прежних состояний [17: 13]. Очевидно, что к такому коду вряд ли применимо требование последовательной и всеобъемлющей логичности. Именно этим, по-видимому, объясняется и отсутствие последовательности в классификациях синтаксических связей, и невозможность построить действительно закрытый список единиц определённого уровня там, где он, казалось бы, может и должен быть построен. Например, доказано, что фонологическая система любого естественного языка включает конечное множество фонем: язык так устроен, что это множество не может не быть конечным. Однако в реальности оказывается, что построить закрытый
список невозможно, так как в любом языке обнаруживаются единицы, фонологический статус которых проблематичен (для русского языка примеры общеизвестны; но русский язык не исключение: аналогичным образом, скажем, немецкие фонетисты спорят о фонематическом статусе так называемого Ich-laut — глухого коррелята к [j], регулярно произносимого, в частности, в местоимении ich). Множество конечное, да нечёткое1...
Представляется, что к языку применима не традиционная теория множеств (как это казалось и декларировалось в 60-е гг.), а теория именно нечётких множеств, допускающая неполную принадлежность некоторого элемента данного множества этому множеству, одновременную принадлежность некоторого элемента двум множествам и т. п. Однако это не отменяет необходимости отыскания базовых признаков, конституирующих данное множество, то есть присущих всем его элементам без исключения — ср.: [16: 20-30].
Именно в этом смысле построение единой теории синтаксических связей представляется все-таки возможным — при том условии, что одно из средств связи, которое обычно, в силу очевидной данности, во внимание не принимается, подвергается существенному переосмыслению.
2. Если исходить из того, что синтаксическая связь (в отличие от отношения) есть нечто, обязательно имеющее то или иное проявление, выражение, то есть положить во главу угла формально-синтаксический критерий, — то в многообразии синтаксических построений и связей можно будет ясно видеть оппозицию, пронизывающую все это многообразие. Обозначим ее — в рабочем порядке — как оппозицию коннексии и иннексии. Под первой подразумевается синтаксическая связь, основанная на юкстапозиции, простом соположении компонентов; связь, не маркированная какими-либо средствами сверх собственно соположения; под второй — связь, предполагающая элемент проникновения одного компонента в другой (в том числе их взаимного проникновения) или наличие отдельного показателя связи, то есть так или иначе маркированная.
В обоих случаях результатом коннексии или иннексии оказывается интеграция элементов,
которым тем самым придается статус компонентов интегрированного целого; но принципиально различны сами пути.
Коннексия (< лат. con 'с, со ' и necto, nexum 'вязать, связывать') — это в известном смысле механическое совмещение элементов: придание им статуса компонентов интегрированного целого никак не сказывается на их форме, структуре, семантике, а само интегрированное целое в структурном отношении представляет собой, грубо говоря, сумму компонентов, и если подвергнуть его «обратному» расчленению, то и получим исходные элементы, без какого бы то ни было остатка. Конструкции такого вида будем называть коннективными, или консинтаксическими, в противоположность конструкциям с иннексией — иннективным, или инсинтаксическим. Примерами консинтаксичес-ких конструкций могут служить словосочетание с примыкающим приложением в и. п., конструкция с прямой речью, бессоюзный однородный ряд, бессоюзные сложные предложения открытой структуры с отношениями «чистой» одновременности или последовательности (так называемые «явления текста», см.: [9]). Можно предположить, между прочим, что соображения именно такого рода (то есть сознание глубоких различий между конструкциями, которые названы здесь консин-таксическими и инсинтаксическими) побудили авторов «Русской грамматики» 1980 года — в первую очередь, конечно, ее главного редактора Н. Ю. Шведову — вывести бессоюзные предложения из раздела «Сложное предложение» и дать им название «Бессоюзные сочетания предложений».
Если подойти к характеристике коннек-сии с иных позиций, то на первый план выйдет не механистичность, а свобода соединения компонентов. Коннективные конструкции опираются именно на принцип свободного соположения компонентов; при этом статус компонента и, соответственно, его завершенность определяется не его грамматической оформленностью, а смысловой достаточностью, хотя последняя иногда оценивается говорящим / пишущим довольно субъективно. Несколько огрубляя, можно сказать, что в коннективном синтаксисе статус компонента конструкции может примысливаться к любому
элементу, если он, по мнению говорящего, выражает необходимый смысл. Принцип свободного соположения компонентов — ведущий принцип коннективного синтаксиса.
Иннексия (< лат. т 'в ') — это такое соединение элементов конструкции, при котором в их форме, структуре, семантике происходят известные изменения с целью приспособить, «приладить» один элемент к другому, «состыковать» их, если прибегнуть к столярной метафоре, по принципу «паз + шип» или «паз + скрепа + паз». В иннективных конструкциях происходит (взаимное) проникновение одного элемента в другой (ср. взаимное воздействие подлежащего и сказуемого в прототипическом глагольном предложении) и /или возникает специализированное средство связи, самим фактом своего существования уже оказывающее воздействие на оба соединяемых компонента (ср. предложные и союзные конструкции). При попытке «обратного» расчленения иннективной конструкции неизбежен отрицательный эффект: возникает «остаток», или деформируются компоненты, или утрачивается некоторый элемент смысла. Примерами инсин-таксических конструкций могут служить словосочетания с управлением и согласованием, конструкции с причастными и деепричастными оборотами, союзные сложные предложения (в том числе и конструкция с косвенной речью).
Для языков флективного (синтетического) типа существенность оппозиции коннек-сии — иннексии несомненна; но она имеет место и в языках аналитического строя — во всяком случае в тех из них, где имеются союзы, частицы и другие специализированные средства организации сложного предложения или диалогического единства. Можно даже предположить, основываясь на элементарных логических допущениях, что в глоттогенезе коннексия была первична и что, хотя довольно раннее развитие иннективных конструкций с нексусом местоименного подлежащего и глагольного сказуемого (я иду — ты идешь) несомненно, подлинное развитие иннек-тивного синтаксиса и последующее становление оппозиции коннексии — иннексии было тесно связано с развитием письменности.
Оппозиция коннексии — иннексии хорошо прослеживается на материале конструкций, передающих чужую речь. Конструкция с прямой речью (КПР) по своей природе является консинтак-сической (и это, кстати, один из случаев наиболее яркого проявления коннексии): вводящий компонент и чужая речь в КПР никак не пересекаются, они просто сополагаются — и только; синтаксическую связь между ними идентифицировать и охарактеризовать невозможно. Зато сохраняются неприкосновенными не только синтаксическая конструкция чужого высказывания и его базовый лексический состав, но также его субъектно-объ-ектная перспектива и все модусные средства, ср.: Тогда новый знакомый спросил меня: «И в каком же году, интересно, вы окончили университет?»
В конструкции же с косвенной речью (ККР) — инсинтаксической — происходит проникновение одного элемента в другой: это заключается не только в использовании специализированного подчинительного средства связи, но и в подчинении субъектно-объектной перспективы и модусной рамки (если она есть) чужого высказывания соответствующей перспективе и рамке «основного» высказывания; сохраняется лишь тип синтаксической конструкции чужого высказывания и его базовый лексический состав:
Тогда новый знакомый спросил меня (поинтересовался), в каком (же) году я окончил университет.
Наконец, в так называемой конструкции с тематической речью (КТР) иннексия достигает максимального проявления: чужая речь как таковая в КТР не передается, выражается только ее смысл — как правило, (предложно-)падежной конструкцией, которая полностью лишена автономности (ср. прямую и косвенную речь) и включена в структуру «основного» высказывания на правах присловного распространителя:
Тогда новый знакомый спросил меня о времени окончания мною университета.
Любопытно отметить, что не только единая синтаксическая конструкция, но и диалог могут строиться по разным принципам (что — правда, в другой связи — было отмечено еще
С. О. Карцевским): известно, что степень синтаксической связанности контактных реплик диалога может быть весьма различной — от фактической парцелляции до полного отсутствия синтаксической связи. То есть и здесь мы можем наблюдать как коннексию, так и иннексию, и, кстати, речевые манеры разных говорящих могут различаться по признаку склонности либо к первой, либо ко второй.
Коннексия и иннексия соседствуют и переплетаются друг с другом в организации простого предложения. Не подлежит сомнению иннектив-ный характер связи между подлежащим и сказуемым, главными членами и непримыкающими присловными распространителями; но вот последние, а в еще большей степени — детерминанты, в особенности те из них, которые реализуют семантические элементы, не представленные ни на уровне пропозиционального отношения, ни, соответственно, в семантической структуре предложения, — вводятся в предложение посредством связей коннективного типа. (Не случайно, кстати, ни к чему не привели в свое время попытки интерпретировать грамматическую связь между детерминантом и предикативным центром в терминах подчинения, о чем уже было сказано.)
Однако на более высоких уровнях синтаксической организации (осложненное предложение, сложное предложение, конструкции с чужой речью, сложное синтаксическое целое) коннек-сия и иннексия не столько соседствуют, сколько конкурируют. Именно эта конкуренция, вызываемая постоянной необходимостью выбора между союзными и бессоюзными построениями, паратаксисом и гипотаксисом, грамматической полнотой и эллипсисом и т. п., ведет к упомянутой дифференциации речевых манер говорящих. Более того, разные соотношения консинтакси-ческих и инсинтаксических построений ярко характеризуют разговорную и книжно-письменную речь. (Под разговорной здесь подразумевается не просто устная речь, а речь неподготовленная и не ориентированная на нормы кодифицированной письменной речи, то есть именно разговорная. Собственно устность / письменность формы речи является признаком вторичным: существуют как устная речь, явно следующая книжно-пись-
менной норме, так и письменная — по форме — речь, являющаяся по всем признакам разговорной.) В разговорной речи явно доминирует кон-нективный синтаксис, для книжно-письменной речи характерен, наоборот, синтаксис иннектив-ный. О. А. Лаптева, вслед за В. Барнетом, говорит о действии в разговорном синтаксисе «принципа превалирования семантического плана высказывания над формальным» [14: 120]; Е. А. Земская еще в 1968 году подчеркнула «особую роль в РР (разговорной речи. — М. Д.) связи свободного соединения», которая «используется как для соединения отдельных словоформ... так и для объединения более крупных синтаксических „блоков"», причем способы этой связи характеризуются «отсутствием формального выражения синтаксической зависимости, а также отсутствием ее спецификации» — и более того: роль интонации и порядка слов в РР настолько велика, что «в ряде случаев только они являются синтаксическими средствами связи, так как иные средства связи отсутствуют»; там же отмечена и «повышенная роль паратаксиса» в РР [6: 93]. Вообще, все дифференциальные (в сравнении с общелитературной нормой) характеристики разговорного синтаксиса как в указанных, так и во многих других работах по РР очень хорошо согласуются с излагаемым здесь представлением о коннективном синтаксисе. Но важно помнить, что именно дифференциальные.
Широкое использование образованными людьми инсинтаксических построений в устной беседе всегда воспринималось как признак книжности речи (вспомним испуганную реплику Фамусова: «Что говорит!И говорит, как пишет!»). С другой стороны, неосознанная опора на принципы преимущественно-коннективного синтаксиса, характерная для разговорной речи, часто ведет к ошибкам при использовании конструкций, принадлежащих книжно-письменному языку.
Однако отсюда не следует, что коннексия есть исключительная принадлежность разговорной речи, а иннексия — книжно-письменной. В этом случае все сказанное означало бы простое удвоение терминологии. Оппозиция кон-нективного У5. иннективного синтаксиса имеет не стилистический и не стратификационный,
а фундаментальный характер, поскольку она сама является следствием фундаментального противоречия между линейной природой речи и нелинейной природой содержания. Вряд ли есть необходимость пояснять, что именно в линейной природе речи коренится коннективное начало синтаксиса. Связь же между нелинейной природой содержания и иннективным началом заключается в том, что именно иннексия позволяет в линейной цепочке передать те многообразные и »многоэтажные» нелинейные отношения, которые столь выразительно отображаются хорошо известными схемами генеративной грамматики.
Оппозиция коннективного У5. иннективного начал пронизывает весь синтаксис, все слои (подъязыки, территориальные и социальные диалекты) национального языка. Весь синтаксический строй языка может быть интерпретирован как результат конкурирующего взаимодействия коннективного и иннективного начал в глоттогенезе, причем ясно, что результаты этого взаимодействия варьируют как от одного национального языка к другому, так и от одного подъязыка к другому в рамках некоторого данного национального языка.
Если теперь вернуться к табл. 1 и поставить в соответствие каждой конструкции один из двух предлагаемых формально-грамматических типов связи, то проблема квалификации связей между компонентами конструкций окажется решенной.
Табл. 2 показывает, что ни одна из трех оппозиций, выявляемых на логическом, логико-грамматическом и формально-грамматическом уровнях, не дублирует какую бы то ни было другую. Вместе с тем только введение третьей оппозиции позволяет получить удовлетворительную интерпретацию всех существующих синтаксических связей. Это означает целесообразность данного шага — как бы при этом ни именовались члены пары, обозначенные нами как коннексия и иннексия (можно было бы говорить, например, и о паре конкатенация — инкатенация).
3. Два базовых типа синтаксической связи образуют параллель к двум базовым тенденциям грамматического строения слова — агглютинации и фузии, — во всяком случае если трактовать их так, как это делает Э. Сепир, которому лингвистика и обязана введением термина «фузия», и вслед за ним А. А. Реформатский. Вот как последний из-
Таблица 2. Соотношение типов синтаксических конструкций и связей в них
Конструкция Логико-грамматический тип связи Логический тип связи Формально-грамматический тип связи
С/с с управлением Подчинение Гипотаксис Иннексия
С/с с согласованием Подчинение Гипотаксис Иннексия
С/с с примыканием (Подчинение) Гипотаксис Коннексия
Бессоюзный однородный ряд - Паратаксис Коннексия
Союзный однородный ряд Сочинение Паратаксис Иннексия
Многочленное сказуемое - - Коннексия
Координированная предикативная группа Нексус - Иннексия
Некоординированная предикативная группа - - Коннексия
Детерминант плюс предикативная группа - - Коннексия
БСП — аналог СПП - Паратаксис Иннексия
БСП — аналог ССП - Паратаксис Коннексия
Собственно БСП - Паратаксис Коннексия
ССП Сочинение Паратаксис Иннексия
СПП Подчинение Гипотаксис Иннексия
лагает рассуждения Э. Сепира: «Сравнивая такие английские слова, как, с одной стороны, farmer 'земледелец', goodness 'доброта' и, с другой — height 'высота', depth 'глубина', Сепир отмечает, что „нельзя не поразиться значительной разнице в аффиксирующей технике этих двух рядов. Аффиксы -er и -ness приставляются чисто механически к корневым элементам, являющимся одновременно и самостоятельными словами <...> Их употребление просто и регулярно, и мы не встречаем никаких затруднений в присоединении их к любому глаголу или к любому прилагательному, хотя бы даже и только что появившемуся в языке. Иначе обстоит с height 'высота', depth 'глубина'. В функциональном отношении они совершенно так же связаны с high 'высокий' и deep 'глубокий', как goodness 'доброта' с good 'добрый', но степень спаянности между корневыми элементами и аффиксом у них большая. Их корневой элемент и аффикс хотя структурно и выделяются, не могут быть столь же просто оторваны друг от друга, как могут быть оторваны good -ness в слове goodness. Конечное -t в слове height не есть типичная форма аффикса (ср.: strength 'сила, length 'длина, filth 'грязнота, breadth 'ширина, youth 'юность'), а dep- не тождественно слову deep 'глубокий. Эти два типа аффиксации можно обозначить как „сплавляющий" (фузионный) и „сополагающий". Если угодно, технику сополага-ния мы можем назвать „агглютинативной" (с. 101— 1022)"» [20: 56-57]. А. А. Реформатский отдельно подчёркивает тот факт, что Э. Сепир «находит возможность говорить о проявлении этих двух тенденций в одном языке, который в целом принадлежит к одному какому-то типу (например, английский)» [20: 57]. Далее учёный показывает, что и в русском языке можно наблюдать проявление обеих тенденций [20: 58-61 и след.].
Безусловно, параллель между двумя базовыми формальными типами синтаксической связи и двумя базовыми «тенденциями грамматического строения слова» не является абсолютно прямой — хотя бы по той причине, что во втором случае речь идёт о способах соединения всегда неравноправных и всегда разнофункциональных элементов (корневых и аффиксальных морфов), в то время как о коннексии и иннексии этого ска-
зать нельзя. Однако самый факт существования столь сходных типов связывания элементов друг с другом на разных уровнях языковой структуры представляется показательным и указывающим на фундаментальный характер этих типов.
4. Два базовых типа синтаксической связи вполне соответствуют и двум типам фонологических конструкций, послуживших в глубокой древности первым шагом к созданию многоуровнево организованных семиотических систем, какими являются современные естественные языки: первым типом является привычная нам последовательность фонем в составе слога (ср. коннектив-ный принцип образования синтаксических соединений), второй, менее очевидный для носителей, скажем, русского языка, но существующий, тем не менее, и в нем, — одновременное произнесение, то есть наложение, двух звуков, соответствующих разным фонемам и воспринимаемых как говорящим, так и слушающим как последовательность, с сопутствующим неизбежным «проникновением» одной фонемы в другую и наложением реально артикулируемых признаков друг на друга (ср. иннек-тивный принцип). Существование и функционирование второго принципа экспериментально доказано по отношению не только к »экзотическим», но и к русскому языку, см.: [8: 18]. О реальности и живом характере второго из названных принципов в современных языках могут свидетельствовать как случаи сложного восприятия незнакомой фонемы с последующей передачей ее сочетанием двух звуков, соответствующих двум различаемым в данном языке фонемам, так и случаи замены двухфо-немного сочетания одной фонемой, передаваемой, соответственно, одним звуком (ср. рус. диал. [хв] вместо [ф] и обратный процесс: [хв]илосо[хв]ия, [ф]атит вм. хватит; ср. также актуальное для совр. разг. немецкого [niks] вместо стандартного nichts [nixts]). Восприятие слога как единой структуры, пришедшее, согласно современным историческим представлениям, на смену пошаговому, по-фонемному восприятию и произнесению слога (?) и слова (такое восприятие и произнесение относят к эпохе не позднее периода распада праиндоевро-пейского языкового единства; см. об этом, в частности: [19]), привело к возможности «связывания»
звуков (ср. иннективный принцип) и их взаимного влияния и даже проникновения, результатом чего и явились, как известно, многочисленные процессы упрощения групп согласных, палатализаций, перестановки плавных, аблаута и др., — процессы, которые в конечном счете определили облик современных индоевропейских языков.
Заметим, что сама идея параллели между фонетическими и синтаксическими процессами отнюдь не беспрецедентна. Известны, в частности, работы по структуре слога, в которых последняя рассматривается как аналог синтаксических фразовых структур [27; см. об этом также: 23: 20-25].
Некоторые современные фонетические теории не содержат положений о фонетико-синтак-сических параллелях, но прямо подводят к подобным размышлениям. В последние два десятилетия прошлого века, например, много внимания уделялось т. н. «теории полуслога» [26, 24, 25], согласно которой каждый слог имеет либо одно-, либо двухкомпонентную структуру: ядро (обязательно включающее гласный) и »аффикс», граница между которыми отчетливо видна на спектрограммах / сонаграммах. Количество полуслогов (естественных единиц, составляющих реальный фонетический инвентарь языка) в каждом языке конечно: утверждается, например, что в английском языке меньше 1000 таких единиц; эти единицы могут относительно свободно сочетаться друг с другом, что иллюстрируется экспериментом со словами red и kent: определив в обоих случаях границы полуслогов спектрографически, экспериментатор разделяет по этим границам фрагменты спектрограмм и составляет из этих фрагментов новую спектрограмму, воспроизведение которой любой носитель английского языка опознает как слово rent. С другой стороны, теория полуслога формулирует определенные качественные ограничения на сочетаемость подобных единиц, связанные с их фонемным составом (по сути дела, в этом случае имеет место реинтерпретация известных ограничений, сформулированных в рамках морфонологии). Не требуется особой силы воображения, чтобы провести параллель между относительно свободным соположением полуслогов и консинтаксическим принципом. Кроме
того, здесь буквально напрашивается параллель с понятием синтаксемы (Г. А. Золотова): синтак-сема — это и есть, в сущности, «синтаксический полуслог», реально функционирующая единица вспомогательного уровня, еще не синтаксическая единица, но ее готовый компонент.
Возможно еще одно предположение, опирающееся как на приведенные экспериментально доказанные факты, так и на гипотезы об исходном характере коннективного принципа синтаксической связи и о первоначальном пофонемном восприятии и произнесении слова. Если эти гипотезы верны, то допустима следующая параллель. На фонетическом уровне пофонемное восприятие и произнесение слова (то есть восприятие звуковой цепочки как последовательности отдельных соположенных сущностей) сменилось когда-то ощущением слога как единой структуры, что повлекло за собой его целостное восприятие и произнесение — и неизбежные взаимовлияния, в том числе и слияния, соседствующих звуков, с известными последствиями. В качестве одного из этих последствий можно интерпретировать фактическое формирование нового инвентаря фонетических единиц — полуслогов, количество которых на порядок выше количества фонем. Будучи продуктами тесного внутреннего (иннективного) межфонемного взаимодействия, полуслоги относительно свободно вступают в коннективные связи, формируя слоги. Аналогичным образом современные синтаксические структуры часто представляют собой результаты консинтаксического соположения фрагментов, имеющих инсинтаксическое прошлое (ср. хотя бы соположение детерминантов, сохраняющих внешние следы участия в иннектив-ном построении, с предикативными группами; ср. также факты генезиса сочинительных и подчинительных союзов в немецком, русском, английском и др. языках). Детерминантные группы, детерми-нантные придаточные, фактически независимые вводно-обстоятельственные группы (иначе говоря, с моей точки зрения, согласно статье закона и т. п.) — все это единицы сравнительно нового инвентаря синтаксических фрагментов, которые, имея инсинтаксическое прошлое, в сегодняшнем реальном высказывании функционируют как це-
лостные блоки, свободно совмещаясь — на основе консинтаксического принципа — с любой моделью предложения и занимая по отношению к ней любое место. Для того чтобы оценить, скажем, «немецкость» того или иного слова, недостаточно знать фонологический строй немецкого языка: надо быть знакомым и с его слоговым строем, или, по Фуджимуре, владеть инвентарем немецких полуслогов. Для того чтобы овладеть синтаксисом некоторого языка, недостаточно изучить несколько базовых моделей: требуется владение инвентарем единиц вспомогательных уровней (синтаксем, осложнителей, типичных придаточных), количество которых на порядок превышает количество базовых моделей. Как инвентарь полуслогов, так и инвентарь синтаксических единиц вспомогательных уровней — продукты сравнительно позднего развития, продукты распада (завершенного или длящегося) иннективных связей.
5. Развитие языковых структур, исходя из сделанных предположений, предстает как результат постоянного взаимодействия двух базовых структурных принципов: коннективного и иннективного. Это не означает, однако, возможности точного предсказания путей развития того или иного конкретного языка. Предположить, какая именно из иннективных связей подвергнется распаду и даст консинтаксическое построение и наоборот, возможно далеко не всегда, а если и возможно, то такое предположение не имеет универсальной силы и не может быть распространено на все языки. Взаимодействие коннективного и иннективного структурных принципов нельзя уподобить действию универсальных физических законов: оно носит, скорее, характер игры, дающей в условиях разных языков различные результаты.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Нечётким множеством (fuzzy set) называется «множество, элементы которого принадлежат ему в той или иной степени. Обычное множество, напротив, содержит все свои элементы полностью или не содержит ни одного» (http:// glossary.basegroup.ru/n/fuzzy_set.htm). Теория нечётких множеств была предложена Лотфи Заде в 60-е гг. XX века. См. также: ЬШ:р://ш.'вдк1ре^а.о^/'вдк1/Нечёткое_множество.
2 А. А. Реформатский цитирует издание: Сепир Э. Язык. М.; Л., 1934.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. М., 1969.
2. Белошапкова В. А. Синтаксис // Современный русский язык / Под ред. В. А. Белошапковой. М., 1989.
3. Валгина Н. С. Синтаксис современного русского языка. М., 1973.
4. Грамматика русского языка. Т. 2. Ч. 1. Синтаксис. М., 1954.
5. Долинина И. Б. Системный анализ предложения. М., 1977.
6. ЗемскаяЕ. А. Русская разговорная речь (Проспект). М., 1968.
7. Золотова Г. А., Онипенко Н. К., Сидорова М. Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.
8. Иванов Вяч. Вс. Лингвистика третьего тысячелетия: Вопросы к будущему. М., 2004.
9. Ильенко С. Г. Русистика: Избранные труды. СПб., 2003.
10. Ильенко С. Г. Сочинение // Русский язык: Энциклопедия. М., 1979. С. 322-323.
11. Коляденко Г. С. Детерминирующие предложно-падеж-ные формы с обстоятельственным значением в структуре двусоставного глагольного предложения: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1972.
12. Кручинина И. Н. Бессоюзие // Лингвистический энциклопедический словарь / Отв. ред. В. Н. Ярцева. М., 1990. С. 74.
13. Кручинина И. Н. Сочинение // Лингвистический энциклопедический словарь / Отв. ред. В. Н. Ярцева. М., 1990. С. 484.
14. Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис. М., 1976.
15. Лекант П. А. Типы и формы сказуемого в современном русском языке. М., 1976.
16. Лосев А. Ф. Введение в общую теорию языковых моделей. 4-е изд. М., 2004.
17. Лотман Ю. М. Культура и взрыв. М., 1992.
18. Распопов И. П. Строение простого предложения в современном русском языке. М., 1970.
19. Ремнева М. Л. Старославянский язык. М., 2005.
20. Реформатский А. А. Агглютинация и фузия как две тенденции грамматического строения слова // Реформатский А. А. Лингвистика и поэтика. М., 1987. С. 5276 (оригинальная публикация — 1965).
21. Русская грамматика. Т. 2. Синтаксис / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. М., 1980.
22. Шведова Н. Ю. Детерминирующий объект и детерминирующее обстоятельство как самостоятельные распространители предложения // Вопросы языкознания. 1964. № 6.
23. Féry, Caroline. Phonologie des Deutschen: Eine optimali-tätstheoretische Einführung. Kapitel 7. Potsdam, 2000.
24. Fujimura, O. An analysis of English syllables as cores and affixes // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung. 1979. Bd 32. P. 471-476.
25. Fujimura, O. The C/D Model and Prosodic Control of Articulatory Behavior // Phonetica. Vol. 57. 2000. P. 128-138.
26. Fujimura, O., and Lovins, J. Syllables as Concatenative Phonetic Units // Syllables and Segments / A. Bell and J. B. Hooper, eds. Amsterdam: North Holland, 1978. P. 107-120.
27. Levin, Juliette. A metrical theory of syllabicity. Doctoral dissertation. MIT, 1985.
