CC BY
21Руслан КУРБАНОВ
Кандидат политических наук старший научный сотрудник Института востоковедения РАН (Москва, Российская Федерация).
ВОЗРОЖДЕНИЕ СЕВЕРОКАВКАЗСКОЙ МУСУЛЬМАНСКОЙ ОБЩИНЫ
В СВЕТЕ ИЗДЕРЖЕК ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ НА «ИСЛАМСКОМ НАПРАВЛЕНИИ»
Резюме
В статье рассматриваются разные стороны сложного и многоаспектного процесса активизации так называемого исламского возрождения в регионе Северного Кавказа. Имен-
но в контексте этого взрывного пробуждения ислама на Кавказе автор предлагает свое видение проблемы отражения в сознании мусульман региона фактора исламского глобализма.
КЛЮЧЕВЫЕ исламское возрождение, исламский глобализм, СЛОВА: ислам на Северном Кавказе, российское исламское
сообщество.
Введение
Сегодня большинство исследователей, анализирующих религиозно-политические процессы на Северном Кавказе, рассматривают роль международного фактора в активизации ислама в регионе исключительно в узком аспекте финансирования «международным террористическим интернационалом» дестабилизации ситуации на Кавказе. Однако реальная ситуация с выходом проблем северокавказского исламского возрождения на международный уровень намного сложнее и многограннее.
Начнем с того, что на протяжении многих столетий утвердившиеся на Кавказе трактовки и практики ислама развивались по своим собственным сценариям, во многом отличным от общехалифатских.
■ Во-первых, мусульмане Кавказа были изолированы от остального мусульманского мира. В силу удаленности региона от политических центров Халифата и труднодо-ступности внутренних районов Кавказа социальные, политические, военные, культурные и иные трансформации внутри халифата доходили до Кавказа лишь в виде слабых отголосков.
■ Во-вторых, понимание и практика ислама на Кавказе испытали очень сильное влияние местной традиционной духовной и обрядово-правовой культуры, чрезвычайно сильной и живучей. Ислам столетиями был вынужден мириться с соседством неистребимого язычества в быту, в обычаях и нормах обычного права (адатах), в сознании и повседневном поведении горцев. В результате обрядовая сторона ислама в регионе сильно деформировалась, а правовое пространство оказалось разделено между традиционным адатом и шариатом — ситуация, немыслимая для классического ислама.
Роль последнего фактора в победе царской, а затем и советской России на кавказском театре военных действий огромна. Именно используя неоднородность, немонолитность, фрагментарность исламского сознания, разорванность правового пространства и неравномерность заполнения горского общества исламской властью, и царская, и советская власть равно смогли расколоть кавказское общество и продавить в регионе собственные политико-правовые проекты.
Неоднородность общины
Многонациональную российскую мусульманскую общину по национальному признаку можно условно разделить на две крупные общности. А. Малашенко называет их «татаро-башкирской» и «северокавказской»1.
При этом сам Малашенко признает условность и даже «неудачность» этих названий, поскольку «кроме татар в Москве, Поволжье, на Урале, в Сибири живут миллионы мусульман, принадлежащих к иным этносам». Но он все же предлагает для простоты принять их в качестве рабочих2.
Соглашаясь в целом с подобной классификацией, отметим, что к первой, «татаро-башкирской» группе относятся мусульмане тюркских народностей Поволжья, Южного Урала и
1 МалашенкоА.В. Ислам для России. М., 2007. С. 11.
2 См.: Малашенко А. Два несхожих ренессанса // Отечественные записки, 2003, № 5 (13) [http://www.strana-oz. ru/?numid=14&article=644].
Сибири: татары, башкиры и их этнические подгруппы, такие как сибирские татары, нижегородские татары (мишари) и т.д.
Ко второй, «северокавказской» группе относятся мусульмане народностей Северного Кавказа, компактно проживающие в семи республиках региона: Дагестане, Чечне, Ингушетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Адыгее.
Хотя мусульмане этих двух групп сегодня самым широким образом расселены по всей стране, во многих регионах проживают рядом, молятся в одних и тех же мечетях, их представители различаются моделями социального поведения, менталитетом, степенью религиозности, отношением к тем или иным религиозным предписаниям, а также к немусульманскому большинству страны и к Российскому государству.
Предельно обобщая, можно сказать, что «татаро-башкирский ислам» отличается от «северокавказского» большей интегрированностью в российское общество, более высокой готовностью к диалогу и взаимодействию с властью, большей размытостью традиционной социальной структуры. «Северокавказский» ислам характеризуется большей жесткостью в следовании своим местным религиозным авторитетам, иногда доходящей до фанатизма, большей нетерпимостью не только к немусульманскому большинству России, но даже к мусульманам других национальностей.
И «татаро-башкирский», и «северокавказский» ислам внутренне крайне неоднородны, в них можно выделить по региональному или субэтническому признаку различные подвиды, группы и общности, отличающиеся по всему спектру вероисповедных и социальных характеристик.
Стоит также акцентировать такую подмеченную А. Малашенко характеристику, присущую обоим исламским ареалам, как самодостаточность их культурной и собственно религиозной традиции, склонность к внутренней консолидации, сосредоточенность на решении собственных проблем, в том числе политических, и прежде всего на отношениях с властью. «Оба ареала, несмотря на спорадические попытки продемонстрировать желание к интеграции, живут своими отдельными мирами. Мусульманские лидеры из столицы или Татарстана принимаются в Махачкале или Нальчике как дорогие гости, но к ним там относятся, прежде всего, как к москвичу и казанцу»3.
Чтобы не углубляться в перечисление и описание всех подгрупп и подвидов, ограничимся примером, который может прояснить степень внутренней дифференциации и разнообразия этих условных групп российских мусульман, которая сильно влияет на характер отношений между духовными структурами российского ислама.
Если на первом уровне классификации российского исламского сообщества мы отметили две группы: «татаро-башкирскую» и «северокавказскую», то, более пристально рассматривая, к примеру, «северокавказский ислам», как обладающий большим внутренним разнообразием, можно отметить следующее.
Очевидно, что сегодняшнее кавказское сообщество мусульман — предельно сложное и многогранное явление, в котором усматриваются внутренние различия и оттенки.
■ Во-первых, Кавказ — самый многонациональный регион России, и каждый народ Северного Кавказа отличается собственной моделью социального поведения и отношения к религии.
По единодушному признанию специалистов, более исламизированной является восточная часть: Дагестан, Ингушетия, Чечня; менее — запад региона: Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия и Адыгея. Хотя в последние годы влияние ислама в западных республиках стремительно возрастает4. Руководствуясь теми или иными
3 Малашенко А. Два несхожих ренессанса.
4 См.:МалашенкоА.В. Ислам для России. С. 13.
параметрами, некоторые кавказоведы подразделяют Северный Кавказ на два, а то и четыре субрегиона. Так, по мнению Э. Кисриева, первым субрегионом является Дагестан, вторым — Чечня и Ингушетия, третьим — Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия и Адыгея, наконец, четвертым — Северная Осетия5.
■ Во-вторых, само исламское пространство региона предельно разнообразно и состоит из множества различных религиозных общин, следующих различным направлениям и традициям в исламе. Опять-таки условно их можно подразделить на три подгруппы.
> Первая подгруппа кавказских мусульман — это представители версий ислама, сложившихся в прежние века в результате синтеза ортодоксальной исламской, местной этнокультурной и суфийской традиций. Большинство современных исследователей именуют данную версию ислама традиционной. Именно эта версия ислама, с некоторыми различиями, господствовала на Кавказе до начала наступления на исламскую культуру царской и советской власти. На Восточном Кавказе — в Дагестане, Чечне и Ингушетии — в данном триптихе ортодоксальной исламской, этнической и суфийской традиции, наиболее характерным и ярким элементом являлся именно суфийский компонент.
На Западном же Кавказе, где позиции духовной и политико-правовой компонент ислама были намного слабее, на первом месте стояли бытовое понимание и усеченная обрядовая версия ислама, в большой степени подчиненные местной этнокультурной традиции.
Кроме того, сам суфизм, позиции которого наиболее сильны в Дагестане, Чечне и Ингушетии, представлен в регионе тремя тарикатами (орденами): Кади-рией, Накшбандией и Шазилией, представляющими собой своеобразные духовные школы, сочетающие в себе методы и приемы мистического познания истины, особый свод морально-этических положений и специфические формы внутренней организации.
> Вторая подгруппа кавказских мусульман представлена дагестанской школой исламских правоведов шафиитской правовой традиции (мазхаба). Она сформировалась еще до присоединения Дагестана к России в основном в самоуправляющихся мусульманских общинах даргинцев. Там позиции мусульманских юристов, правоведов и судей были настолько крепки, что во многих общинах они оспаривали власть выборных правителей. В союзе же сельских общин Акуша-Дарго фактически сложилось двоевластие. Политическими лидерами были два человека — выборный правитель и шариатский судья (кадий).
> Третья подгруппа кавказских мусульман представлена стремительно растущей общиной фундаменталистов, в простонародье и официальной пропаганде именуемых ваххабитами, а в среде ученых — салафитами. Этот ислам фундаменталистского толка проповедует возврат к первоосновам веры, к образу жизни пророка Мухаммада и «праведных предков» (араб. ас-салаф ас-салихун) и очищение ислама от более поздних нововведений. И он, вопреки тиражируемому государственными СМИ мнению о чуждости и нетрадиционности его для Кавказского региона, имеет здесь более чем 300-летнюю историю.
Если же спуститься еще на один уровень классификации, то практически в каждой из отмеченных групп — суфиев, шафиитских правоведов и салафитов — можно выделить более узкие национальные и районные подгруппы.
5 См.: Кисриев Э. Ислам и национальные отношения на Северном Кавказе. В кн.: Ислам в российских регионах. М., 2007.
К примеру, в Дагестане суфизм кумыков и суфизм аварцев различается по весьма широкому ряду характеристик. А суфизм одного и того же аварского народа варьируется в зависимости от района. К примеру, суфизм, распространенный в Шамильском районе Дагестана, в корне отличается от суфизма, распространенного в Цумадинском районе той же республики.
То же самое относится и к салафийе, внутри которой по степени приверженности тем или иным положениям веры, по моделям социального поведения, отношению к обществу и власти можно выделить салафитов Южного Дагестана, салафитов гимринских, цумадинских, кадар-ских, гунибских и т.д. А между тем в последние годы делается все возможное для преодоления «рамок этнической обособленности» и салафиты «пытаются выступать в качестве единой идейно-политической силы»6; это стремление — одна из важнейших особенностей процесса распространения салафитской идеологии на Северном Кавказе.
Сложность ситуации состоит еще и в том, что практически во всех кавказских республиках представители традиционных религиозных общин стараются сохранять социальную дистанцию по отношению к представителям других религиозных общин, даже если все они являются выходцами из одной республики и даже принадлежат к одной и той же национальности.
К примеру, последователи дагестанских суфийских шейхов Саида-афанди Чиркейского (аварец), Мухаммад-Мухтара Кяхулайского (кумык), покойного ныне Сиражуддина Хурик-ского (табасаранец) еще некоторое время назад могли приветствовать друг друга, пожимать руки, обмениваться общими фразами. Но дальше этого общение практически не шло.
Общение между дагестанцами и чеченцами, являющимися последователями традиционных версий ислама, также ближе к официальному. Не говоря уже о таких географически более далеких друг от друга этносах, как народы северо-западного и северо-восточного Кавказа. А последователи традиционного ислама особенно стараются сохранять предельно возможную социальную дистанцию по отношению к сторонникам фундаменталистского, реформаторского ислама.
Воскрешение прежних школ и направлений ислама
Теперь попробуем рассмотреть неоднородность сегодняшнего кавказского сообщества мусульман через призму динамики и направленности процессов так называемого исламского возрождения.
Выше мы уже говорили о сторонниках «традиционной» версии ислама, сложившейся когда-то в результате синтеза ортодоксальной исламской, местной этнокультурной и суфийской традиций. Данная версия всегда отличалась строгой приверженностью сложившемуся за века мазхабному разделению ислама, следованием только за учеными своей школы, аскетизмом, свойственной суфизму созерцательностью и смирением. В ее рамках исламу отводилась только строго очерченная ниша мировоззренческих и обрядовых вопросов, что исключало активную роль ислама в социально-политической трансформации мира.
Малашенко дает очень меткую характеристику кавказскому исламскому традиционализму, сложившемуся в регионе за века естественной и искусственной культурно-политической изоляции, сравнивая его с исламскими школами и направлениями в других странах, сохранявшими возможности для развития и обновления. Он напоминает о том, как официальная советская идеология делила весь ислам на «зарубежный» (активный, политизированный, чаще
6 Малашенко А. Два несхожих ренессанса.
всего антикоммунистический, использовавшийся в качестве лозунга в национально-освободительном движении) и собственный, «советский», распространенный среди «отсталых стариков» и «слабых женщин»... погруженный в дела веры и отвергающий политическую ангажированность религии7. И это при том, что ислам на Кавказе благодаря глубокому проникновению, пусть и в синкретической версии, во все поры общества сохранил во многих местах функции регулятора социальных отношений.
Данная версия и практика ислама уже давно утратила внутреннюю энергетику и мобилизационный потенциал и сегодня представляет собой ослабевшие и искаженные «языки», оставшиеся от первой волны исламизации региона. Мусульмане этой волны, когда-то распространившие ислам по всему Кавказу, оказались не готовы ответить на новые вызовы истории и утратили инициативу в выработке жизнеспособных социально-экономических и общественно-политических моделей. На Кавказе ислам этой волны достиг расцвета в трудах дагестанских муршидов и устазов, а пиком его мобилизационных и реформаторских усилий и возможностей явился период Кавказской войны и создания Имамата — исламского государства по примеру Халифата (примечательно, что Имам Шамиль носил титул «повелителя правоверных», как и исламские халифы). После этого исламская традиция на Кавказе только подавлялась и искоренялась, что окончательно подорвало ее внутренние силы.
Нынешняя активизация остаточных проявлений ислама данной версии на Кавказе ни в коей мере не способна породить истинное исламское возрождение. Сегодня «традиционный» ислам как источник исламской мысли переживает глубокий упадок, духовный и творческий кризис и не способен предложить мусульманам региона ничего, кроме возвращения на дореволюционный интеллектуальный и научно-познавательный уровень. Кажущийся подъем этой версии ислама на Кавказе — вовсе не бурный всплеск и, тем более, не толчок к дальнейшему развитию, как это обычно представляется, а всего лишь попытка вернуть себе те духовные и общественные позиции, с которых она некогда была насильственно выдавлена советской властью. Многие аналитики и исследователи попадают в западню, принимая этот «реванш» остаточных и «застывших» версий ислама за исламское возрождение.
На самом деле исламское возрождение в регионе еще и не начиналось. Только сегодня, когда ислам первой волны, в основном, вернул себе прежние позиции, вновь утвердив дореволюционное видение мира и ислама, можно утверждать, что он оказался не способен удовлетворить духовные искания кавказских мусульман XXI века, предложить обществу какую-то жизнеспособную программу решения социальных, экономических, национальных, политических или хотя бы культурно-нравственных проблем, стоящих перед кавказским обществом.
Свидетельство тому — полная неспособность Духовных управлений Западного Кавказа заинтересовать и повести за собой мусульманскую молодежь. Последствия этого поражения и привели к вооруженному мятежу кабардино-балкарских мусульман против сложившейся системы власти и Духовных управлений, а в последний год — и к серии расстрелов имамов и работников официальных Духовных управлений на Западном и Восточном Кавказе.
Молодежь, полностью разочаровавшаяся в официальном духовенстве и его интерпретации ислама, пополняет ряды протестных движений и группировок. Подрастающее поколение ищет в исламе свежести, гибкости, чистоты, хочет преодолеть узкомечетьские и узкоаульские рамки и расширить границы собственного исламского сознания до международного уровня. Именно по этим причинам молодежь все больше обращается не к местным имамам и духовным лидерам, а к признанным мировым авторитетам, ищет выхода на межнациональный, планетарный уровень.
7 См.:МалашенкоА.В. Ислам для России. С. 52.
Проблемы взаимоотношений России с исламским миром
На направленность процессов исламского возрождения в регионе серьезно влияет и еще один фактор — слабости российской внешней политики на исламском направлении. Российская внешняя политика носит в основном бюрократический характер. Как пишет российский исследователь Ринат Мухаметов, «мы работаем — и это особенно фатально на Ближнем Востоке — только с властью, но не с контрэлитами, не с обществом»8. Оттого, когда на Ближнем Востоке нарастают революционные движения, Москва до последнего поддерживает даже обреченные режимы, так как те остаются для России единственным входом для работы в регионе. Точнее, мы сами делаем их таковыми. И даже если вопреки воле России ситуация меняется, Москва еще очень долго приспосабливается и все время сетует и ищет врагов, вместо того чтобы реагировать. К слову, «братья-мусульмане», пришедшие к власти в Египте и в некоторых других арабских странах, по недоразумению до сих пор числятся у нас в террористах, с которыми запрещено иметь дело.
Нет в России и соответствующей деловой структуры, которая ориентировалась бы на развитие отношений с исламским миром. Усилия Евгения Примакова и созданного им Российско-арабского делового совета ничем пока не увенчались. Экономические проекты есть, но в основном все до сих пор крутится вокруг военно-технического сотрудничества.
«Нет субъекта развития партнерских отношений Москвы с исламским миром. Это ключевой момент. Ведь Кремль нуждается в такой стратегической проработке. Путин не раз обращался: есть у нас мусульманское сообщество, давайте работайте. Никакого отклика на слова президента. Потом он сказал: давайте идеи, предложения. Опять же — ноль внимания», — с тревогой отмечает Шамиль Султанов, президент Центра стратегических исследований «Россия — Исламский мир»9.
«Светлым пятном» стала международная конференция «Исламская доктрина против радикализма», состоявшаяся 25—26 мая 2012 года в Москве и давшая хоть какое-то наполнение стратегическому диалогу России с мусульманским миром. Исламский мир в лице своих наиболее видных теологов впервые пришел в Россию. Улемы, приглашенные в Москву российским и кувейтским центрами «Аль-Васатыйя» и Фондом поддержки исламской науки, культуры и образования, одобрили усилия России в противодействии экстремизму.
Исламские богословы мирового уровня приняли Московскую богословскую декларацию по вопросам джихада, такфира и халифата. Документ стал в один ряд с аналогичными Амманской и Мекканской декларациями. Внешней политики ученые напрямую не касались, но визит таких видных и влиятельных лиц (а богослов в исламском мире — больше, чем богослов) все равно был расценен арабскими СМИ как шаг в сторону Москвы, хотя ее позиция по Сирии, в основном, не находит понимания в арабо-мусульманском мире.
Тем самым, несмотря на все сложности и политическую нестабильность в арабских странах, а также на отношение к ним России, влиятельные теологи показали свою готовность работать с нашей страной, видя в ней стратегического партнера обновляющегося исламского мира. Российские же мусульмане, организовав этот диалог, чуть ли не впервые выступили в роли моста между Россией и исламом.
Кстати, «Аль-Васатыйя» — сегодня единственная арабская структура, деятельность которой пользуется в России официальным одобрением: все арабские фонды и центры с начала 2000-х годов были закрыты из-за подозрений в финансировании чеченских сепаратистов.
8 Мухаметов Р.М. Российские мусульмане и внешняя политика // Россия в глобальной политике, 2012, № 3.
9 Султанов Ш.З. Сближение России и исламского мира: стратегическое партнерство или конъюнктура? [http:// www.islamnews.ru/news-7543.html].
Кувейт, продвигающий концепцию исламской умеренности, стал российским окном в арабские страны, прежде всего в страны Персидского залива, с которыми отношения у России исторически не очень складываются, и в мусульманский мир вообще. В 2010 году Д. Медведев наградил орденом Дружбы первого заместителя министра по делам ислама и вакфов Кувейта Аделя аль-Фаляха за особый вклад в развитие российско-арабских отношений. Впервые в нашей истории такой награды удостоился арабский религиозный деятель.
Преломление в мусульманском поле. Вместо заключения
Что касается самого мусульманского сообщества России в целом и Северного Кавказа в частности, то слабости российской внешней политики на исламском направлении получили здесь весьма интересное преломление. Так, после начала перестройки и падения «железного занавеса» на Северном Кавказе проснулся интерес к исламскому миру. И, нужно сказать, интерес этот был взаимным. Со стороны интенсивно развивавшихся арабских стран он был продиктован в первую очередь идеей возрождения ислама в регионе.
Именно на религиозной основе началась массовая финансовая поддержка ближневосточными странами российской части Кавказа. По словам египетского телевизионного проповедника Амра Халида, «весь исламский мир, от Индонезии и до оконечности Африки, тогда должен был помогать мусульманам в России, но делали это лишь ближайшие и богатые».
Финансировали Северный Кавказ, естественно, те государства, которые могли себе это позволить: Саудовская Аравия, Кувейт, Катар и Иран. В качестве своеобразного плацдарма для возрождения и распространения ислама на Юге России выступил Дагестан.
По сведениям этнолога В. Бобровникова, с 1985-го по 1990 год число мечетей на территории Дагестана выросло с 44 до 431, тогда как в других республиках общее число мечетей на тот период не превышало нескольких десятков.
В этот период на территории кавказских республик активизируются ранее подпольные исламские движения, особенно в Дагестане. Именно там религиозные партии в свое время стали представлять собой реальную, очень весомую оппозицию властям, с мощной материальной базой и серьезной поддержкой народных масс. Помощь мусульманским организациям оказывали и местные бизнесмены и политики.
До поры возрождение ислама под покровительством арабских стран и сопутствующее возрождение традиций, утраченных в советский период, не особо беспокоило местное правительство, вследствие чего оно не препятствовало подобной деятельности.
Российско-арабские отношения, как и отношения с исламским миром в целом, переживавшие сравнительно трудные времена, осложнились с началом боевых действий в Чечне в 1994 году. В это время на территории России начинают закрываться все мусульманские центры, открытые ранее ближневосточными странами. Тогда арабские страны стали выказывать негативное отношение к российской политике в отношении Чечни. Первым из глав исламских государств среагировал на военные действия на Юге России Муаммар Каддафи. Он направил письмо Борису Ельцину, четко обозначив две проблемы, которые, по его мнению, особо беспокоят исламский мир.
■ Во-первых, это возможность ухудшения отношений между Ближним Востоком и Россией в связи с войной, которую последняя ведет против мусульман на Кавказе.
■ Во-вторых, — сохранение территориальной целостности России.
Позиция исламских государств в этом последнем вопросе была несколько двойственной: возникло очевидное противоречие между солидарностью с единоверцами и собственными геополитическими интересами. При всем сочувствии к мусульманам Кавказа Восток не желал формирования однополярного мира во главе с США, в котором у геополитического гегемона не было бы значимых противовесов, в том числе и в лице сильной России.
Во время второй чеченской кампании российская дипломатия в различных странах Ближнего Востока — Саудовской Аравии, ОАЭ, Бахрейне, Катаре, Йемене, Иордании, Ливии, Сирии, Кувейте, Ираке, Судане и Египте — работала более слаженно и эффективно. В беседах с представителями исламских государств, помнивших заступничество СССР, они отстаивали тезис, что сохранение неделимой России — в интересах исламского мира. А в том, что касалось «ущемления мирных мусульман», российская сторона заверила, что сделает все возможное для улучшения ситуации. В результате России удалось сохранить довольно хорошие отношения со странами Ближнего Востока.
К тому же у Москвы появился повод говорить о борьбе с «терроризмом» в Чечне, а не с сепаратизмом, как во время первой чеченской войны. Последний аргумент тоже был уместным, так как официальные власти во многих мусульманских странах сами борются с теми, кого у себя называют «радикальными исламистами».
«Сегодня ваша (мусульман) цель — не завоевать национальное самоопределение, ваша стратегическая цель — сохранение сильной и дееспособной России, для того чтобы обеспечить всем мусульманам безопасное существование в многополярном мире»10, — сказал тогда председатель Партии Национального конгресса Судана Хасан ат-Тураби в разговоре с одним из муфтиев России.
В целом, подобных взглядов придерживались руководители почти всех арабских стран. Стоит сказать, что в то же время арабские государства активно оказывали помощь беженцам из Чечни. Во многих странах проходили массовые демонстрации и митинги, целью которых было обратить внимание мирового сообщества на страдающее мирное население в охваченном войной регионе России.
Итогом таких выступлений стала «серьезная озабоченность в связи с трагическим кризисом в Чеченской Республике Российской Федерации», высказанная на XXVII совещании министров иностранных дел государств — членов Организации Исламская конференция в Куала-Лумпуре.
Две военные кампании вывели Чечню на первый план в контексте всего Кавказского региона в целом. И не только во внутренней политике России, но и во взаимоотношениях с внешнем миром, в том числе с арабским. Сегодня «восстающая из пепла» республика превратилась из раздражителя, осложняющего отношения с Ближним Востоком, во внешнеполитический козырь России. За несколько лет некогда разрушенная войной республика превратилась не только в эффективный внешнеполитический «инструмент» российского МИД на ближневосточном направлении, но и фактически в витрину сообщества кавказских народов России. Когда нужно показать арабским шейхам или турецким технократам, как успешно развивается Кавказ в составе России, Чечня как витрина успешного административного управления оказывается незаменима.
Отметим, что внешнеполитические интересы Чеченской Республики на Востоке и амбиции ее руководителя на данный момент соответствуют российской геополитической стратегии в арабском мире. В определенном смысле Рамзана Кадырова можно назвать вторым министром иностранных дел России, призванным нормализовать отношения с арабскими и мусульманскими государствами.
10 Цит. по: ПоляковаН.С. Роль исламского фактора в российско-чеченском конфликте и формировании системы новых международных связей между РФ и странами арабо-мусульманского мира, 29 апреля 2008 [http://pda.islamrf.ru/ news/culture/islam-world/2672/].
Он выступает за развитие сотрудничества в области пропаганды умеренного ислама. На встрече с делегатами из ОАЭ Рамзан Кадыров заявил: «Я хочу подчеркнуть, что в первую очередь нас с Объединенными Арабскими Эмиратами связывают братские отношения. И только после этого нас связывают экономические, спортивные, культурные связи».
По его приглашению и при содействии Центра умеренного ислама «аль-Васатыйя» Чечню посещал знаменитый чтец Корана из Кувейта Мишари ибн Рашид, который стоял имамом на коллективной молитве в мечети имени Ахмада Кадырова. Недавно в республике с лекциями побывал и известный египетский проповедник умеренности Усман Абдурахим.
Другой северокавказский лидер, президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, возглавлял российскую делегацию на пятом заседании группы стратегического видения «Россия — Исламский мир», прошедшей 21—24 декабря 2009 года в Кувейте. Именно Ингушетия должна была стать местом проведения следующего заседания группы.
С разрешением наиболее острой фазы чеченской проблемы и постепенным возвращением России на международную арену в качестве сильного и самостоятельного игрока, ростом ее авторитета российско-арабские отношения стали активно развиваться. За политиками потянулись и деловые круги. Ежегодно увеличивается товарооборот с ближневосточными странами.
По словам председателя Совета директоров АФК «Система» Владимира Евтушенкова, Ближний Восток сегодня — один из лучших регионов для финансовых вложений. Крупнейшим центром инвестиционной деятельности сегодня являются страны Персидского залива. Особый интерес представляет Ливан.
Но самое главное, по мнению Евтушенкова, то, что перед Россией открываются реальные возможности расширения экономического сотрудничества с арабскими странами. Речь идет о высоких технологиях, банковских услугах, поставках металлопродукции и материалов для промышленного использования, а также о передаче технологического опыта, особенно в нефтегазовой сфере.
Особое место занимает военно-техническое сотрудничество. Многие страны Ближнего Востока закупают российское вооружение на миллиарды долларов. Развивается и стратегическое сотрудничество в рамках различных международных организаций, среди которых особо стоит выделить Организацию стран-экспортеров нефти.
Россия заинтересована в привлечении на Северный Кавказ ближневосточных инвестиций, в частности из богатых арабских стран. Во время ближневосточного турне тогдашнего президента России Дмитрия Медведева его сопровождал глава Чечни Рамзан Кадыров. И надо отметить, что чеченский лидер в этой поездке выполнял далеко не декоративную роль. В Сирии Кадыров в составе делегации России принимал участие в переговорах и в подписании важных межправительственных соглашений. В Дамаске у него состоялись многочисленные встречи с ведущими сирийскими политиками, представителями бизнеса, а также с сирийским муфтием.
Иными словами, Северный Кавказ, пусть и медленно, вновь начинает играть по многим позициям определяющую роль в российско-арабских отношениях. Но насколько эффективными будут эти отношения, сегодня зависит уже не только от самой Москвы, Кавказа и арабского мира. Ведь в накрывшей регион революционной волне отчетливо проявляются интересы посторонних сил.
