CC BY
49
В. А. Кутузов
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ
Любовь к истории привил мне отец. Помимо многих дел он занимался и краеведением. Печатались его очерки о земляках-революционерах, комсомольцах 1930-х годов, о личных встречах с руководителем компартии Германии Вильгельмом Пиком и Председателем Президиума Верховного Совета СССР Михаилом Ивановичем Калининым. В торжокской газете он впервые написал об известном рабочем-революционере Н. П. Комарове после реабилитации последнего. А до этого по поручению Калининского обкома партии радостное известие о восстановлении доброго имени Николая Павловича, председателя Ленинградского совета и первого наркома коммунального хозяйства, он лично сообщил вдове и дочке, находившимся в то время недалеко от Торжка, в деревне Борыково. Заметим, что, по словам матери, отец написал и художественное произведение. Правда, издательство отклонило рукопись. Но у кого из авторов рукопись рекомендовали к печати с первого раза? Сейчас уже невозможно сказать о ее качестве, ибо она, вопреки расхожему мнению о том, что рукописи не горят, сгорела во время бомбежки Торжка 13 октября 1941 г.
И было бы несправедливо не отдать должное отцу, Александру Петровичу Кутузову, человеку одаренному и эрудированному, обладавшему особым даром строить отношения с людьми. В 1935 г. он закончил трехгодичный заочный комвуз при Московском комитете ВКП(б), а в 1953 г. заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК КПСС. В этом году исполняется сто лет со дня его рождения. Начать же воспоминания хочется с нашей родословной.
Откуда у нас такая известная фамилия? Из рассказов отца и его двоюродного брата, моего двоюродного дяди Михаила Владимировича Павлова, с которым мы, несмотря на десять лет разницы в возрасте, дружили до самой его смерти, следует: у деда моего отца Павла и бабушки Меланьи, проживающих в деревне Детково Тверской губернии, было семеро детей, все сыновья. Это Александр, Петр (мой дед), Егор, Иван, Владимир (отец Михаила
Владимировича), Михаил (по некоторым сведениям, погиб в Великую Отечественную войну), Сергей. Уходя на заработки, они брали фамилии: кто Павлов, кто Соколов. Лишь Петр выбрал фамилию Кутузов (по прозвищу в деревне Кутуз). Потомки их живут в Риге, Таллине, Новороссийске, Санкт-Петербурге. Я поддерживал отношения с теми, кто жил или живет в Ленинграде - Санкт-Петербурге, Павловыми и Соколовыми. Это уже упоминавшийся Михаил Владимирович Павлов, его сестра Анна Владимировна и Лидия Сергеевна Ведентьева (Соколова), пока был жив ее отец — с самим Сергеем Соколовым (умер в 1961 г.). Мы с отцом присутствовали на его похоронах.
Как же сложилась судьба моего деда? В свой первый приезд в Питер он шел по Невскому проспекту. Неожиданно его остановил какой-то господин, как выяснилось, это был немец, владелец крупного магазина на Садовой улице. Разговор был долгим, закончился он дома у нового знакомого за обедом. Мой дед понравился собеседнику. Короче говоря, Петр начал работать в магазине и скоро стал правой рукой хозяина.
Настала пора жениться. По рассказам брата деда, Сергея Павловича, в соседней деревне Сосенки жила девушка Наталья, которая нравилась Петру. Но она была бесприданница: в их семье на свет появлялись одни девочки. Родители деда не благословляли сына на брак. Тогда Петр тайно дал отцу невесты 20 рублей, по тем временам это была крупная сумма. Стороны пришли к соглашению. Бабушка была красавицей, и в зрелые годы любила повторять: «В молодости я была фартовая».
Из выписки из метрической книги, выданной приходом Морского Николаевского Богоявленского собора в городе Санкт-Петербурге 1914 г. августа 12 дня № 662, следует, что таинство крещения моего отца совершил священник Дмитрий Архангельский. О родителях младенца сказано: «крестьянин Тверской губернии Новоторжского уезда Никольской волости, деревни Детково Петр Павлов Кутузов и законная жена его Наталия Яковлева, оба православные и первобрачные».
Жили они, по словам бабушки Натальи, в одном доме с директором Императорского театра, дед иногда играл с ним в карты. На сохранившейся фотографии дедушка и бабушка выглядят вполне обеспеченными людьми. Дед одет в костюм-тройку с галстуком, бабушка стоит в длинном, почти до пола платье, на шее у нее длинная цепочка, прикрепленная к платью.
Счастливая обеспеченная жизнь закончилась довольно быстро. Когда отца крестили, уже шла мировая война, вскоре деда призвали в армию. Сохранились две фотографии той поры. На одной он снят с сослуживцем, внизу надпись «В память о Великой Европейской войне». На второй он
в полной выкладке. Винтовка со штыком выше его роста, несмотря на то что он был в папахе. Фотография сделана в городе Двинске. По-видимому, это его последняя фотография. Рядовой Петр Кутузов погиб в 1916 г. во время Брусиловского прорыва.
В Питере скоро начался голод, и бабушка Наталья перебралась с трехлетним сыном в деревню Детково. Там она вышла замуж за Ивана Федорова, вдовца с шестью детьми. Все они были старше моего отца.
От второго брака у нее родилось трое детей. Забегая вперед, скажем, что ее старший сын от второго брака Юрий умер в блокированном Ленинграде, где учился в ремесленном училище. После ее второго замужества дедушка Павел и бабушка Меланья взяли моего отца к себе, там он и воспитывался до 16 лет. Учился отец в Таложенской школе крестьянской молодежи, о которой всегда вспоминал с теплым чувством, несмотря на то что его исключали за озорство. Однако дед уговорил учителей оставить внука, ему пошли навстречу, тем более что отец учился хорошо как в школе, так и в ФЗУ. Впоследствии факт исключения из школы пытались использовать. Вспоминается встреча отца, по-видимому, с однокашником: отец называл его по имени, а когда разговор закончился, на мой вопрос ответил, что это такой-то и, когда меня выдвигали первым секретарем Есеновического райкома партии, он сообщил, что меня исключали из школы и таким не годится занимать высокую должность. Говорил отец спокойно и даже как-то с усмешкой. Много лет спустя он выступал в школе со словами благодарности, правда, потом с юмором вспоминал, что был представлен детям как лучший ученик. Но это не было искажением действительности. В семейном архиве сохранилась почетная грамота, выданная «тов. Кутузову А. П., ученику школы ФЗУ при фабрике им. Леккерта». Однако и там первое время поведение отца оставляло желать лучшего. Забегая вперед, скажу, что когда отец стал директором «альма-матер», впоследствии ПТУ № 27, то он приглашал на встречи с учащимися бывших выпускников ФЗУ. Ставшая профессиональной актрисой Анастасия Зайцева цитировала частушку:
Как Кутузов к нам пришел, Должен быть примерным, А ведь он у нас, ребята, Поведеньем скверный.
Это всегда вызывало веселое оживление в аудитории. Отец сам любил шутки, в том числе и озорные частушки, которые исполнял под балалайку. Он хорошо играл и на гитаре, чему научился еще в Таложне.
Что касается родословной моей матери, то о ней сохранилось меньше сведений. Бабушка Лиза ничего не говорила о своих родителях, и, может быть, вполне сознательно, чтобы не мешать продвигаться по службе своему зятю. Ее отец Иван Телешов и муж Константин Кротов принадлежали к купеческому сословию. Сама бабушка Лиза училась в женской гимназии, и, возможно, даже закончила ее, в отличие от бабушки Натальи, которая не умела ни писать, ни читать, а в колхозных документах вместо подписи ставила крестик.
Муж бабушки Лизы, прапорщик Константин Кротов, попал к немцам в плен. Шли обратно из Германии пешком. Во время привала он сел в стороне на камень и уснул. А когда проснулся - все уже ушли, а у него пропала шапка и некоторые теплые вещи. В Торжок он вернулся тяжело больным. Для его спасения бабушка продала все, что можно. Но он умер. Так Первая мировая война прошлась по моим родителям, чьи отцы погибли. Бабушка Лиза вышла замуж вторично за Ларичкина Ивана Ивановича. Он тоже был участником войны, командиром взвода разведки, унтер-офицером. После отравления газом стал помощником начальника госпиталя по хозяйственной части. С гордостью говорил, что сумел эвакуировать все имущество во время немецкого наступления. На память о той войне дома хранился австрийский штык, которым кололи лучины для растопки самовара. С окончанием Гражданской войны работал начальником волостной милиции, затем — архивариусом в железнодорожном парке (будущем вагонзаводе), после Великой Отечественной войны - завхозом в городской больнице. Часто помню его с повязкой на голове, страдающего от мигрени, что было последствием немецкой газовой атаки. Такова наша краткая родословная.
Еще в двухгодичном ФЗУ на базе семилетнего образования мой отец приобщился к общественной работе. Его избрали председателем Фабкома и членом бюро ВЛКСМ коллектива. Позже он возглавил комсомольцев обувной фабрики, стал заместителем секретаря Новоторжского райкома ВЛКСМ (должности второго секретаря тогда не было). В это время произошел интересный случай. По инициативе отца за неуплату членских взносов из комсомола был исключен сотрудник Института льна. Вышестоящие инстанции поправили молодого комсомольского работника, сказав, что ученых в комсомоле очень мало и относиться к ним надо бережно. И правильно сделали. Прошло время, восстановленный в комсомоле ученый вступил в партию, стал президентом республиканской Академии наук, возглавил правительство одной из Прибалтийских республик.
Я это время не помню и начинаю припоминать эпизоды, когда мы оказались в Новоржеве (1936 г.), где отца избрали первым секретарем райкома комсомола. Сначала, по его словам, местные комсомольцы встретили его в штыки: мол, мы сами с усами, зачем нам прислали «варяга». Однако вскоре отношения наладились. Жить было негде. Тогда комсомольцы пошли к попу, у которого был огромный сад, где находился летний флигель. Там мы до наступления холодов и жили. Рядом в шалаше жил сторож, которого мать иногда подкармливала, и он приносил нам падалицу. Затем мы переехали в настоящий дом, в котором, кроме нас троих, жили милиционер с женой и дочкой.
Отца вскоре призвали на военные сборы. Попал он, как я теперь понимаю, на службу в ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение и связь). Тогда граница с Польшей проходила недалеко от Новоржева. Стоял отец на вышке с биноклем, рядом находился телефон. Когда мы с матерью к нему приходили, он давал мне посмотреть в бинокль.
Припоминаю, как мы смотрели документальный фильм о докладе Сталина по проекту Конституции СССР 1936 г. Там Сталин наливал из графина в стакан воду и пил. Я на весь зал сказал, что тоже хочу пить. Это вызвало веселое оживление.
Потом мы вновь оказались в Торжке. Уже позже узнал, что были репрессированы главные руководители района, а отцу вынесли политическое недоверие за то, что не помог разоблачить врагов народа, и сняли с поста первого секретаря райкома комсомола. Случилось это, судя по документам, в октябре 1937 г. Отцу повезло: его не арестовали. Может быть, потому, что он уехал из Новоржева. Одно время он был на хозяйственной работе. Занимаясь хозяйственными делами, попал на прием к Алексею Николаевичу Косыгину, который в то время возглавлял Ленгорисполком и помог разместить на одном из предприятий заказ, крайне необходимый для коммунального хозяйства Новоржева. Затем отец стал инструктором Торжокского РК ВКП(б).
Хорошо помню Финскую войну (1939-1940 гг.), отца накануне, в сентябре месяце, призвали в армию. Мама только что пришла из роддома с дочкой Светланой и не могла его проводить. На вокзал пошли ее отчим с сыном Женей (моим дядей). Как я ни просился, мне по малолетству отказали. Всю ночь они ходили по эшелонам, пытаясь увидеть отца. Один раз им ответили: «Кутузова нет, есть Суворов». Так что попытка увидеться была неудачной.
Отец в звании младшего политрука воевал в должности политрука танковой роты. Их танковый батальон входил в штат стрелковой дивизии.
Как и многие фронтовики, он не любил рассказывать о войне. Помню с его слов, что их часть стояла в районе Питкяранта. Будущий маршал Советского Союза Г. И. Кулик собрал в единый кулак танковые батальоны из трех дивизий и бросил их в наступление, что помогло решить поставленную задачу. Некоторые танки проваливались под лед озер, поскольку финны искусно устраивали полыньи-ловушки.
Другое, чем запомнилась война, — это огромные очереди за хлебом на площади 9 Января. В тот год были сильные морозы. Иногда ночью или ранним утром я стоял в таких очередях с бабушкой Лизой, ибо в одни руки давали ограниченное количество, скорее всего по одному килограмму. Следующее памятное событие - возвращение отца с войны. Наша радость и плач соседки тети Шуры Шантуриной, муж которой погиб: «Саша, ты-то живой, а моего убили!»
После демобилизации отца избрали секретарем партбюро обувной фабрики, а буквально накануне войны, в июне 1941 г., — вторым секретарем Торжокского горкома партии. Тогда образовалась торжокская городская партийная организация. А до этого коммунисты города входили в районную партийную организацию. Жили мы в доме № 2 по Новгородской набережной, в одном доме с бабушкой, дедушкой и их сыном Евгением.
21 июня 1941 г. вечером дедушка Ваня, Женя и я отправились в деревню недалеко от Торжка. Не помню ее названия, знаю, что жили там наши хорошие знакомые, почти родственники, Сидоренковы. Их прабабушка нянчила мою бабушку. Забегая вперед, скажу, что в студенческие годы целый семестр я жил у них в Ленинграде, пока не получил место в общежитии. Утром рано 22 июня мы пошли в лес за грибами, а когда возвращались, то услышали в деревне плач. Так до нас дошла весть о начале войны. Помню, в этот день отец, собираясь на какое-то мероприятие, уверенно говорил о быстрой победе над фашистами.
Вскоре обком партии откомандировал отца на строительство оборонительных рубежей, по-моему, в район Селижарово. Он был назначен, судя по сохранившейся справке, комиссаром 3-го стройучастка первого района Западного управления Главоборонстроя НКВД СССР. Позже он рассказывал, что однажды они получили правительственную телеграмму за подписью Л. П. Берия, в которой говорилось, что в случае невыполнения плана командиры и комиссары будут преданы суду военного трибунала.
Мама, как и другие соседки, наклеивала на окна полоски бумаги, надеясь, что это спасет стекла. Дети собирали бутылки, в которые впоследствии заливалась горючая жидкость. Предполагалось использовать их для борьбы
с танками. Кроме бутылок, собирали металлолом. Недалеко от нашего дома находился общественный туалет с металлической дверью. Мы ее сняли и положили в кучу. Взрослые нас отругали и заставили повесить дверь на место.
Какое-то время у нас жила заведующая отделом пионеров Новоржевского райкома комсомола, женщина с горбом. Ее племянница всегда ходила в пионерском галстуке. Они эвакуировались из Новоржева и временно разместились у нас в надежде, что немцев остановят. Кстати, по рассказам матери, в свое время она больше всех ратовала за снятие отца с должности первого секретаря РК ВЛКСМ. Впрочем, жили они у нас недолго, поехали дальше, и больше мы их не видели.
1 сентября я пошел в школу, помню первый урок. Учительница нарисовала на доске мелом бомбу, объяснила ее устройство. Рассказала, что после объявления воздушной тревоги мы первые пойдем в вырытую рядом со школой щель, а за нами - по старшинству другие классы.
Мы готовились к эвакуации. Направление было в Молотов (Пермь). Мама навязала узлы. Документы хранились в особой сумке, и я за них отвечал.
13 октября утром к дому подъехал верхом на лошади отец. Сказал, что он идет в банк помочь бухгалтеру получить деньги, чтобы рассчитаться с рабочими - участниками строительства оборонительных сооружений. А затем займется нашей эвакуацией. Сам же он остается в партизанском отряде.
Накануне, 12 октября, вечером Торжок бомбили, но не очень сильно. Утром мама подметала осколки от оконных стекол, заколачивала фанерой разбитые окна. Меня встретил во дворе Кимка Суворов, сосед по дому. Имя ему дали в честь Коммунистического Интернационала молодежи. Их семья жила на первом этаже: отец, мать, Кимка и сестра Клеопатра. Отец их был арестован в 30-е годы, но выпущен как несправедливо осужденный. Сам Суворов об этом не распространялся. Известно, что такие люди давали подписку о неразглашении. Жили они после возвращения отца неплохо. Во всяком случае соседи говорили, что по утрам Суворовы пьют чай внакладку, а не вприкуску и кушают булку со сливочным маслом. Видимо, так тогда никто из соседей не завтракал. Кимка - он был постарше меня - радостно сообщил, что собирал осколки на площади 9 Января и сейчас пойдет опять, предложил пойти вместе. На мой ответ, что мне некуда собирать, он дал коробку из-под обуви. Набрал я осколков не только коробку, но и целые карманы и уже направился в сторону дома. Вдруг раздались взрывы. Выбрасывать осколки было жалко. Мы с Кимкой бросились к дому, когда вбежали
во двор, то я увидел бегущую по лестнице мать с сестренкой на руках и сумкой с документами. Она кричала: «Где Славик?..» Я подумал, что мне попадет за то, что ушел без спроса, юркнул в подвал, приспособленный под бомбоубежище. Там уже сидели все соседи, они ответили, что я здесь. Находились мы в подвале довольно долго, ждали отца. Воспользовавшись затишьем, все соседи ушли, тем более что дом уже горел и дым начал проникать в подвал. Тогда дедушка Ваня, как человек военный в прошлом (был призван еще в 1912 г.), принял решение: нам надо уходить. Мы вышли из подвала, рядом валялся столб с оборванными проводами. На улице лежал мужчина с перебитой, как он сказал, кирпичом ногой. Дед спросил: «Не нужно ли помочь?» Мужчина ответил, что недавно одного пострадавшего забрала «Скорая» и обещала вторым рейсом заехать за ним. Мы пошли в ту деревню, где в свое время узнали о начале войны. По дороге был лес, туда устремились десятки, если не сотни, женщин, детей и стариков. Юнкерсы кружили над лесом и стреляли из пулеметов. В это время пошел первый снег. Мы легли под елкой. Мать обхватила нас с сестренкой, стараясь прикрыть собой, и сказала: «Если погибнем, то все вместе». В конце концов мы дошли до деревни. Дедушка, бабушка, их сын, мать с сестренкой на руках и я с сумкой документов. Потом я с ней ходил в школу, второй раз в первый класс, уже в Есеновичах. Сейчас эта сумка находится в качестве экспоната во Всероссийском историко-этнографическом музее в городе Торжке в разделе «Эвакуация».
Все сидели на крыльце, смотрели на багровое зарево над тем местом, где находился Торжок. И вдруг увидели отца, он шел, шатаясь, весь в синяках и кровоподтеках. Как выяснилось, едва он зашел с бухгалтером в банк, как бомба попала прямо в это здание. Хорошо, что он не успел далеко зайти вовнутрь. Колода, к которой крепится дверь, спасла его, хотя он и потерял на долгое время сознание. Сигнала воздушной тревоги не было, как я узнал спустя много лет, во время ночной бомбежки была выведена из строя система оповещения. Когда папа очнулся, то сначала откопал себя, а потом бухгалтера, пошел к дому. Дом горел. Вытащил приготовленные узлы на берег Тверцы и побрел в деревню, понимая, что к его матери за 17 верст мы не могли уйти.
Наутро они с дедушкой отправились за вещами, взяв с собой палку. Но, увы, ничего не нашли. Кто-то пришел раньше. Так и остались дедушка с бабушкой и их сын в чем перебирали картошку и мы с матерью и сестренкой в том, что было надето на нас.
Как-то на глаза мне попались воспоминания немецкого летчика Ганса-Ульриха Руделя. Его книга «Пилот "Штуки"» вышла в Минске, издавалась и в России. С удивлением прочитал его версию бомбежки Торжка: «Я лечу ведущим, в отсутствие командира, на Торжок, железнодорожный узел к северо-западу от Калинина. Наши цели - железнодорожные станции и тыловые линии снабжения. Погода скверная, облачность на высоте 600 метров. Очень низко. Для атаки цели с чрезвычайно сильной противовоздушной обороной очень плохо. На случай, если погода ухудшится в такой степени, что будет препятствовать нашему полету обратно, нам приказано садится на аэродроме в Калинине. Долго ждем эскорта истребителей в месте встречи. Они так и не показались - вероятнее всего, погода слишком плоха для них. Но, напрасно ожидая их, мы потратили зря много горючего. Мы обходим Торжок на средней высоте, пытаясь обнаружить наиболее слабо защищенное место. На первый взгляд кажется, что оборона сильна повсюду, но затем, найдя самое подходящее место, мы прорываемся и атакуем железнодорожную станцию. Я рад, после атаки все самолеты летят в строю позади меня»1. Как видно, очень хочется немецкому асу выглядеть рыцарем-крестоносцем. Какие «тыловые линии снабжения» находились на Новгородской набережной, на площади 9 Января? В том месте, где сегодня стоит Дом культуры, юнкерсы снесли целую улицу, повредили торговые ряды, обстреливали лес, где прятались люди.
Скоро мы эвакуировались. Направление было выдано в Молотов (Пермь), но мы на этот эшелон, к счастью, не успели. Люди говорили, что он попал под бомбежку. Мы добрались до села Белогостицы Ростовского района Ярославской области. Сельсовет разместил нас в доме, где жили местные. Конечно, шесть посторонних людей доставляли хозяевам большие неудобства. Тем более что отблагодарить их чем-то мы не могли. С питанием было неважно, иногда хозяева сажали за свой стол двухлетнюю сестренку. Местные органы власти помогали эвакуированным, давали патоку, а однажды дедушка Ваня принес коровью голову, из которой сварили холодец. Посуды своей у нас не было, пользовались хозяйской. Дедушка нашел где-то пустую бутылку и обмотал посередине бечевку. Наподобие пилы они с Женей стали быстро водить бечевку. Я же по команде поливал это место холодной водой, часть бутылки отвалилась. Получился свой стакан после того, как рашпилем сняли острые края. Жили мы там недолго. После того как в декабре 1941 г. освободили Калинин, вернулись в Торжок. Остановились в Деткове у бабушки Натальи в ее небольшом домике. Он и сейчас сохранился, там живет Вера, дочка ее младшего сына Виталия. Бани не было,
мылись в печке. Выгребались угли, стелилась солома, важно было не задеть стены и потолок, а то можно было обжечься. Хлестали себя веником, а потом становились в таз или корыто, окачивали себя водой. Мытье продолжалось всего несколько минут.
Мама регулярно ходила в Торжок, выкупала хлеб по карточкам, иногда брала меня с собой. Однажды с нами в Торжок пошел старший сын Владимира Павловича, двоюродный брат отца Александр, моряк, находившийся дома на излечении. Он долго чистил пуговицы мелом, гладил брюки, форменку. Александр тяготился тем, что не воевал. Он служил перед войной на эсминце «Сообразительный» в должности командора палубного. Эсминец базировался на Черноморском флоте. В 1941 г. Александр был ранен осколком авиабомбы в правое плечо, одновременно контужен. Продолжал оставаться на корабле, пока состояние не ухудшилось, под влиянием ранения и фронтовой обстановки развился туберкулез легких. Несколько раз ему давали отпуск, лечили в госпиталях. 16 ноября 1942 г. находился в Иванове в эвакогоспитале, из которого выбыл, как показывают документы, 3 февраля 1943 г. на родину, в Детково. Прибыл в бескозырке, бушлате и легких ботинках. Конечно, простудился и на этот раз вернулся домой помирать. Похоронен на кладбище в деревне Пятница-Плот рядом со своими родителями и братом Михаилом. Другой их брат, ефрейтор Иван Павлов, погиб в районе станции Поповка под Ленинградом 21 января 1944 г. Из троих сыновей Владимира Павловича вернулся лишь один Михаил, которого спустя 10 лет нашла медаль «За отвагу».
М. В. Павлов вспоминал: «Война меня застала в Ленинграде, где я жил и работал в 40-м строительном тресте. В 1941 г. был призван и направлен на Ленинградский фронт <.. .> Я хочу рассказать об одном из боев на Карельском перешейке при форсировании озера Вуокса <...> Сначала надо было взять остров, а затем переправиться на противоположный берег <.> Лодки и переправочные средства швыряло, как во время шторма <...> Мы вели огонь дымовыми минами, чтобы не дать возможности противнику стрелять прицельно <...> Противник засек нашу батарею <...> Прекратилась связь <.> в то время с капитаном Мокавозом мы находились в передовых, наступающих частях <.> Связь должны были наладить связисты <.> я пошел навстречу <...> Когда я добежал до места обрыва провода, то соединил его, связался с командиром батареи. Но с огневой позиции связи по-прежнему не было. Я побежал дальше. Нашел еще один обрыв провода и увидел лежащего раненого связиста. Он мне сообщил, что на батарее вести огонь некому, много раненых. Перевязал я своего товарища, разыскал санитаров,
и его унесли. А я связался с командиром батареи, <.. .> рассказал о том, что произошло на огневых позициях. Он мне приказал срочно добраться туда. Когда я прибыл на батарею, там уже санитарная машина увозила раненых. Легко раненые остались на батарее, чтобы помочь мне вести огонь. Когда им стало трудно подносить мины, я поставил три миномета рядом на открытые позиции, затем вновь стал вести огонь, не обращая внимания на разрывы снарядов. Когда стволы орудий нагревались, я бежал во второй взвод и продолжал стрелять. В этом бою счастье было на моей стороне, при обстреле батареи я едва не погиб, но успел спрыгнуть в траншею, а снарядом был разбит один миномет. За первые сутки боев батарея выпустила по противнику 4 тысячи мин. А на вторые сутки наши войска разбили сопротивление противника, овладели островом и с ходу переправились на противоположный берег <.> Приходилось вести огонь по врагу из разных видов оружия. Из орудий, минометов, пулеметов, противотанкового ружья. Был я даже снайпером. Подолгу лежал в снегу, выслеживал врага и уничтожал его. Но и сам всегда был под прицелом у противника. Малейшая оплошность грозила бедой. На моем личном счету 17 убитых врагов»2. Но не вошли в эти воспоминания ни рассказ о том, как весь день лежал на бруствере окопа первый сраженный снайпером немец и балтийский ветер трепал его светлые «мальчишечьи» волосы. Ни то, как Михаил Владимирович долго не докладывал об одном немецком «старике» лет 50-ти, подвозившем «белокурым бестиям» еду, пока случайно появившийся на передовой командир батареи не поразил телегу с первого выстрела: местность-то была пристрелена. Ни жалость к этим поверженным врагам, которая мучила много лет спустя. Ни то, как был спасен для грядущих боев шатающийся от голода и еле стоявший на ногах мальчишка, сделавший шаг вперед по призыву «купца» с передовой: «Есть ли добровольцы служить в пехоте?». И как вели их до места дислокации, постоянно обманывая, что осталось чуть-чуть, буквально два шага, и за счет этого совершили невозможное - довели вопреки тому, что в любой момент «воины» могли от голода упасть в снег и заснуть вечным сном. А потом оказалось, что солдаты попали не в пехоту, а в минометную батарею, просто, обманув их, выбрали лучших. Его больше нет с нами. Умирая от рака, он вырывался из омута боли в сонные грезы, где продолжал сражаться: «А я до сих пор все воюю во сне. »
Заметим, что все братья призывались в армию из Ленинграда.
Родной брат Петра Павловича, Сергей Павлович, третий по счету, во время войны пережил блокаду со своей семьей. Служил в войсках МПВО.
Занимался наряду с другими делами и похоронами погибших ленинградцев. Однажды свалился в братскую могилу и еле оттуда выбрался.
Что касается моего дяди по линии матери, Евгения Ивановича, то он, будучи подростком, ходил по столовым, пилил и колол дрова фактически за тарелку супа. После семилетки закончил в Торжке железнодорожное училище и в конце войны работал кочегаром на паровозе на линии Торжок-Бологое, и после отдыха - обратно. Позже трудился слесарем на предприятиях Торжка.
Возвращаюсь к жизни в Деткове. Ни коровы, ни козы у бабушки Натальи не было. Из живности - лишь несколько овец да кур. По договоренности я ходил к брату моего деда, Владимиру Павловичу, председателю колхоза (умер в 1948 г.). Его дочь Анна сейчас живет в Санкт-Петербурге с дочкой Ниной и внуком Даниилом, а тогда она наливала мне кружку молока и давала ватрушку с картофелем. Другие родственники по линии бабушки снабжали молоком мою сестру Светлану. Потом, когда бомбежки стали реже, мы перебрались в Торжок. Летом 1942 г. отца избрали первым секретарем Есеновического райкома партии. Ему было 27 лет. Заметим, что отец нашел время заехать к своей первой учительнице. Поблагодарил ее за то внимание, которое она уделяла ему. Учительница тепло поздравила своего ученика, пожелала ему успехов на ответственной работе. Помню ее слова: «Что такое райком? Это не дорога, это тропинка к центральному комитету, к Сталину. Иди честно по ней».
Старая «эмка» часто выходила из строя, поэтому отец ездил по району верхом на лошади, зимой - на санях. Он посещал такие деревни, где годами не видели даже инструктора райкома партии. Однажды он наткнулся на медвежью берлогу, заметив, что из-под снега шел пар. Едва он подошел к берлоге, как лошадь испугалась и помчалась по лесной дороге. Кобура с наганом осталась в санях. Вооруженный одним кнутом отец бросился вслед за лошадью и догнал ее, поскольку оглобли застряли между деревьями.
В Есеновичах стояла летная часть. На самолетах У-2 молодые ребята летали через линию фронта к партизанам. В этом же районном центре создали и истребительный батальон, куда входили партийный актив и молодежь. Руководители района закладывали в лесу базы с оружием, боеприпасами, продовольствием. Об их местонахождении знали только три человека: первый секретарь, заведующий военным отделом райкома партии и лесник. Райком мобилизовал население на строительство оборонительных сооружений, на максимальную помощь фронту. В партизанах отцу побывать не удалось. Помню, мне было неловко оттого, что отцы моих приятелей воюют,
а мой отец - нет. Это чувство почти прошло, когда в феврале 1945 г. его в числе других работников Калининской области наградили орденом Отечественной войны I степени за успешное выполнение плана хлебозаготовок
1944 г. В указе подчеркивалось, что работа по хлебозаготовкам приравнивается по своему значению к фронтовой работе. Указ объявили по радио, напечатали в центральных и местных газетах. В архиве отца сохранилось много теплых поздравлений. В письме одного фронтовика есть следующие строчки: «Я житель данного района (Есеновического. — В. К.) и никогда не помню, чтобы наш район по своей работе стоял на первом месте в области, в этом исключительная ваша заслуга, что район стал передовым». В мае
1945 г. отца наградили медалью «За оборону Москвы», за участие в строительстве оборонительных сооружений. Затем последовали и другие награды, в том числе медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945».
В Есеновичах отец долго не занимал квартиру своего предшественника, мы поселились в квартире, где постоянно дымила печь, и мать была вынуждена часто открывать дверь. Видимо, это сказалось на здоровье сестры Светланы, она тяжело заболела, и мы ее похоронили. На похороны пешком за много километров пришла бабушка Наталья.
В Есеновичах родился брат Владимир. Забегая вперед, скажу, что он закончил школу им. Вильямса в Торжке, затем — политехникум, служил в ракетных войсках на территории Прибалтики. Был отличником боевой и политической подготовки, за рационализаторские предложения получил благодарность от члена Военного совета Прибалтийского округа. После демобилизации работал электромехаником одного из цехов завода Полиграф-красок. Преждевременно ушел из жизни в 1992 г.
Вслед за отцом мы перебирались с места на место. Он поднимал хозяйство в прифронтовых (Торжок, Есеновичи) и побывавших в оккупации районах. Жили в Оленине, Старице, где отца избирали первым секретарем райкомов партии, Молодом Туде, где он был председателем райисполкома. Особенно трудным был Оленинский район, куда отца направили в июле 1945 г. Как следует из архива отца, Оленинский район находился в оккупации с 13 октября 1941 г. по 4 марта 1943 г. На территории нескольких сельских советов не осталось ни одного дома. В общей сложности были стерты с лица земли 147 деревень. Общий ущерб, нанесенный району, составил 1,26 млрд рублей (в ценах 1960 г.). Оккупанты угнали на работу в Германию шесть тысяч жителей района. За 17 месяцев оккупации фашисты проводили
широкую антисоветскую агитацию среди населения. Раз в неделю из Смоленска рассылалась немецкая газета на русском языке «Колокол». Старосты проводили коллективные читки газет. Вся агитационная работа была направлена на восхваление жизни в Германии. С этой целью помимо «Колокола» распространялся журнал «Германия сегодня», проводились коллективные радиослушания антисоветских передач. Немцы использовали и наглядную агитацию. В каждой деревне висели большие плакаты. Все печатные издания отличались хорошим полиграфическим исполнением. Как подчеркивалось в одном из докладов райкома партии, с которым выступал отец, «эта агитация на некоторую часть населения оказала большое влияние».
Во время оккупации в Оленинском районе находилось пять лагерей для советских военнопленных, где от голода и издевательств погибли четыре тысячи человек. На отдельных территориях силами военнопленных были проложены дороги из жердей, связанных проволокой, по которым машины и лошади могли двигаться со скоростью пешехода. Другие дороги были такими, что после войны урожай картофеля вывозили на танках со снятыми башнями, которые тянули сани с урожаем. Достаточно сказать, что семена колхозники носили со станции в вещевых мешках, ибо никакой транспорт не мог добраться до многих мест назначения. Огромные территории были заминированы как немцами, так и нашими войсками. На необнаруженных минах люди, животные и техника часто подрывались. Особенно страдали дети. Многие на всю жизнь оставались калеками.
В Оленине отец проработал четыре года, с июля 1945 г. по август 1949 г., когда его послали на учебу в двухгодичную областную партийную школу. О том, что он справлялся со своими обязанностями, свидетельствует его избрание депутатом областного совета. Неоднократно избирался членом Калининского обкома партии.
Когда отец работал в Старице, ему предложили перейти в аппарат ЦК КПСС. Он отказался, заявив, что любит работать с людьми, а не с бумагами. Тогда отказываться было не принято.
В семейном архиве хранится переписка периода «оттепели» с репрессированным в 1937 г. довоенным другом, проживавшим в Норильске. Первое письмо носит сугубо официальный характер с просьбой восстановиться в партии. Отец не только сам дал рекомендацию, но и нашел других сослуживцев, знавших Федора Михайловича Певзнера. Приведем характеристику на бывшего члена КПСС тов. Певзнера Федора Михайловича, высланную
отцом. «Я, член КПСС с 1932 года, партбилет №2 02817042, работающий первым секретарем Старицкого РК КПСС Калининской области - КУТУЗОВ Александр Петрович, знаю тов. ПЕВЗНЕРА Федора Михайловича с 1930 года по совместной работе в районной комсомольской организации гор. Торжка Калининской области (в 1930 г. - Московской). В период 19301935 годов я работал секретарем комитета комсомола обувной фабрики им. Леккерта и состоял членом бюро Новоторжского райкома комсомола, а тов. ПЕВЗНЕР работал в то время освобожденным секретарем Военного центрального железнодорожного парка и состоял также членом бюро райкома комсомола.
В начале 1935 года тов. ПЕВЗНЕР, как растущий работник, был выдвинут на работу заместителем секретаря Бежаницкого РК комсомола, а затем вскоре он был избран первым секретарем этого же райкома комсомола.
В 1936-1937 годах я работал секретарем Новоржевского райкома комсомола Калининской области, т. е. в соседнем районе с Бежаницким, где работал тов. ПЕВЗНЕР.
За эти годы совместной работы я знал тов. ПЕВЗНЕРА как энергичного, принципиального коммуниста и работника, много работавшего над собой. Тов. Певз-нер пользовался большим авторитетом в районной комсомольской организации и неоднократно избирался членом пленума и членом бюро Новоторжского райкома комсомола.
С 1937 и по 1954 годы о деятельности тов. ПЕВЗНЕРА мне ничего не известно. По его личной просьбе высылаю данную характеристику на предмет ходатайства о возможности восстановления его в рядах партии».
В ответном письме Ф. М. Певз-нер писал: «Здравствуй, дорогой друг Александр Петрович! Вчера
Родители В. А. Кутузова (1949 г.)
вечером получил твое письмо и характеристику, за что я приношу сердечное спасибо и исключительную признательность. Трудно представить, как это письмо меня взволновало. Я его много раз перечитывал, а когда лег спать, долго не мог уснуть, находясь под впечатлением от этого письма. Почему меня так взволновало это письмо? По-честному говоря, я не был уверен, что получу положительный ответ, так как прошло уже семнадцать лет, как мы расстались. Мне трудно было установить твое отношение к этим делам, понимал ли ты все так, как в действительности было, а главное — я не знал, каким ты сейчас стал, не переродился ли, не стал ли трусом и перестраховщиком? С большим удовлетворением я узнаю тебя таким, каким ты был раньше: честный, прямой и принципиальный, то есть такой, каким в моем представлении должен быть настоящий большевик. Я пишу об этом не в порядке подхалимства, не в порядке заискивания, а искренне излагаю свои впечатления, поэтому прошу меня правильно понять. Как я узнал, что ты находишься в Старице? Несколько лет тому назад, не помню даже, в каком году, я прочел в "Правде" о твоем награждении за успехи в развитии сельского хозяйства по Калининской области. Я тогда был очень рад за тебя, впервые узнав, что ты жив и здоров».
После смерти отца мать еще долго переписывалась с Ф. М. Певзнером. Она его тоже хорошо знала.
По существу, мама посвятила жизнь семье. Сначала были маленькие дети. К тому же отец имел ненормированный рабочий день. Я его по несколько дней не видел. Утром, когда я просыпался, его уже не было дома. Вечером, когда ложился спать, он еще не приходил.
Зарплата секретаря сельского райкома партии была небольшой. К тому же не в каждом районном центре был рынок, например в Есеновичах. Пришлось ей, потомственной горожанке, заниматься огородом, разводить кур, держать поросенка и даже одно время корову.
Короче говоря, решение всех хозяйственных дел приходилось на долю матери.
Однако вернемся к отцу. Отец умел выступать. Даже заядлые курильщики тянулись в зал, когда ему предоставляли слово. Однажды он приехал из Калинина в большом подпитии, сказал, что его скоро освободят от работы. Он выступил с резкой критикой секретаря обкома партии по сельскому хозяйству Шаталина, предлагая его снять. Такое мнение было у многих, кто общался с этим секретарем. Однако родной его брат, Николай Николаевич Шаталин, работал секретарем ЦК КПСС, и отца никто не поддержал. Более того, один из ораторов выступил в поддержку секретаря Калининского областного комитета партии.
У отца были недостатки и в характере, и в поведении, но их максимально раздули для снятия его с должности первого секретаря Старицкого райкома. После этого он стал директором Торжокского кожевенного завода (сейчас на этом месте стоит бензозаправка). Второй раз он вернулся на эту должность, когда был ликвидирован Малодотудский район, кстати, пострадавший во время оккупации сильнее, чем Оленинский. При нем в Торжке была построена улица Кожевников для работников Кожзавода.
В городе плохо работало телевидение. Промышленные предприятия выделили из своих фондов ассигнования на строительство телебашни. Председателем инициативной группы назначили отца. Телебашня была построена в срок.
Кожзавод также шефствовал над средней школой имени Вильямса. В 2014 г. администрация школы обратилась с просьбой прислать фотографию отца для выставки, посвященной юбилею школы. В последние годы жизни он работал директором СПТУ №2 27, бывшего ФЗУ, которое закончил вместе с женой Ниной Константиновной в 1932 г. Скончался отец на 61-м году жизни. Прощание с ним проходило в городском Доме культуры. Гроб с телом отца рабочие Кожевенного завода большую часть пути несли на руках.
В некрологе подчеркивалось: «Александр Петрович очень любил молодежь. Весь свой жизненный опыт, энергию, знания он отдавал улучшению учебно-воспитательного процесса в училище, воспитанию молодого
поколения на революционных и трудовых традициях советского народа <...> Необыкновенно трудолюбивый, честный, принципиальный, жизнерадостный и душевный человек - таким навсегда останется в нашей памяти Александр Петрович Кутузов».
Отец был хорошим организатором. Но настоящее призвание, по его словам, он нашел в педагогическом ШГШ — тРУДе- В 2010 г. вышла в свет книга «Пе-
Ц дагогнческне династии Санкт-Петербурга Х1Х-ХХ1 вв.»3, где есть материал и об Александре Петровиче Кутузове, одном из основателей нашей династии
Родители В. А. Кутузова и его сын Александр (9 мая 1969 г.)
Радечко-Чижовы-Кутузовы. В нее входит сын Александра Петровича, Владислав Александрович, и его жена Светлана Афанасьевна Кутузова (Ра-дечко), внук Александр Владиславович и его жена Светлана Владиславовна Кутузова (Пимкина), внучка Юлия Владиславовна Кузнецова (Кутузова).
1 Рудель Г. Пилот «Штуки». Минск, 2006. С. 48.
2 ПавловМ. У нас героем становится любой. Бойцы вспоминают // Пролетарская трибуна (Орган парткома, профкома, комитета ВЛКСМ и дирекции Ленинградского ордена Октябрьской Революции объединения «Пролетарский завод»). 1978. 23 февраля.
3 Педагогические династии Санкт-Петербурга XIX-XXI веков: Сборник. СПб., 2010.
Информация о статье
Автор: Кутузов Владислав Александрович, доктор исторических наук, профессор, Санкт-Петербургский государственный университет, Санкт-Петербург, Россия; [email protected]
Название: Воспоминания об отце
Аннотация: Публикация выходит за рамки одной личности. Ее можно рассматривать как портрет руководителя среднего звена военных, первых послевоенных лет и времени «оттепели».
Ключевые слова: Александр Петрович Кутузов, школа ФЗУ, первый секретарь райкома комсомола, Советско-финская война, горком партии, Великая Отечественная война, строительство оборонительных рубежей, первый секретарь райкома партии.
Литература, использованная в статье
1. Павлов М. У нас героем становится любой. Бойцы вспоминают // Пролетарская трибуна (Орган парткома, профкома, комитета ВЛКСМ и дирекции Ленинградского Ордена Октябрьской революции объединения «Пролетарский завод). 1978. 23 февраля.
2. Педагогические династии Санкт-Петербурга XIX-XXI веков. Сборник. СПб., 2010. 299 с.
3. Рудель Г. Пилот «Штуки». Минск, 2006.
Information about the article:
Author: Kutuzov V. A. — Ph.D. in History, Professor, Saint-Petersburg State University (Saint-Petersburg), Russia; [email protected]
Title: Memories about a father
Summary: The publication goes beyond one personality. It can be seen as a portrait of the head of military middle level managers, first post-war years and 'thaw' time (1960-s). Keywords: Alexander Petrovich Kutuzov; school of 'FSU'; first secretary of the regional committee of Komsomol; Soviet-Finnish war; the city committee of party; The Great Patriotic War; construction of defensive lines; first secretary of the Communist party.
References
1. Pavlov M. U nas geroem stanovitsya lyuboj. Bojcy vspominayut [Anybody turns into a hero here. Fighters recall], in Proletarskaya tribuna (Organpartkoma, profkoma, komiteta VLKSM i direkcii Leningradskogo Ordena Oktyabr'skoj revolyucii ob'edineniya «Proletarskij zavod»). 1978. 23 fevralya.
2. Pedagogicheskie dinastii Sankt-Peterburga XIX-XXI vekov. Sbornik [Pedagogical dynastys of St. Petersburg in XIX-XXI centuries. Collection of articles]. St. Petersburg, 2010. 299 p.
3. Rudel' G. U. Pilot «Shtuki». Memuary asa lyuftvaffe [Pilot of 'Stuka'. Luftwaffe ace's memoirs]. Minsk, 2006. 125 p.
