сов - русского (НКРЯ, около 230 млн. слов) и словенских (Gigafida, около 1.187 млн. слов; Nova beseda, около 162 млн. слов).
Различия между корпусами библеизмов в разных языках обусловлены многими факторами, в числе которых: история переводов Библии (ориентация на латинско-немецкую или на византийско-греческую традицию), особенности формирования национальных языков (включая внешние культурно-языковые влияния), социально-культурная среда бытования библеизмов (миры Slavia Latina и Slavia Orthodoxa), взаимодействие со стихией народной культуры и др. Сопоставление русских и словенских библеизмов, основанных на именах библейских персонажей, демонстрирует высокую степень их активности в обоих языках и вместе с тем их национально-языковое своеобразие.
Н.В. Яровикова
(Институт журналистики и литературного творчества,
Москва )
Вопросы словообразования в церковнославянских грамматиках 16-17 вв.
Доклад касается метаязыка двух грамматик:
грамматики Лаврентия Зизания «Грамматика Словенска Съвер-шенна искусства осмии частий слова, и иных нуждных» (Вильна, 1596) и грамматики Мелетия Смотрицкого «Грамматики Славенския правильное СИнтагма» (Евье, 1619 (1648 - Москва, там же 1721)). Меня интересует, как в этих грамматиках отображены представления авторов о словообразовании церковнославянского языка.
Обе грамматики созданы в Юго-Западной Руси. В ситуации, когда там принципиально меняется языковая ситуация. В отличие от Руси Московской, где церковнославянский язык продолжает сохранять положение единственного литературного языка, и, главное, языка сакрального, обучение ему предполагает следование образцовым текстам, как следствие овладение грамотностью не требует описательной грамматики. В отсутствие возможности порождения новых текстов, грамотный человек нуждается только в орфографических пособиях.
Грамматики же возникают, когда меняется языковая ситуация: в это время в Юго-Западной Руси церковнославянский функционирует в условиях конкуренции с «простой мовой», литературным языком нового типа, ориентированного на разговорный язык.
Хотя грамматики эти созданы практически в одно время и в одном регионе, необходимо обратить внимание на различие между ними. Связано это, во-первых, с тем, что ГЗ преимущественно ориентируется на латинскую традицию, ГС - на греческую, что отражается в структуре описания.
Также различие между ними объясняется разными адресатами: ГЗ - обращено к ученикам («спудеомъ»); ГС - учителям («учителемъ школнымъ»). В ГЗ даются прежде всего образцовые модели, которые необходимо выучить и применять на практике; ГС - это методическое пособие, отсюда желание создать полное, подробное описание, больше внимания к частностям.
И та и другая грамматики преследуют практические цели: овладение языком и его использование. Это руководство к действию. Поэтому словообразования как раздела теоретического в этих грамматиках, конечно, нет.
Что же в этих текстах отражает представления о словообразовании?
Во-первых, представления эти проявляются там, где авторам необходимо систематизировать слова в пределах части речи (выделить лекси-ко-грамматические разряды).
Во-вторых, там, где с членением слова связано образование форм или орфографические правила.
Собственно словообразование описывается в терминах вида. О терминах: нужно оговориться, что в ГЗ вид - еще и часть речи (хотя такое упоминание встречается только один раз); в грамматике же С. - термин «вид» хотя и не употребляется в близком к современному значении, но появляется только при описании глагольных категорий. Вот что сообщается о виде слов.
Можно сказать, что у Зизания словообразование в основном понимается как смысловое отношение мотивирующего и мотивированного. Учитывается прежде всего семантическая выводимость. Отношение формальные почти не описываются.
И в ГЗ, и в ГС после описания вида идет тема начертание. Фактически здесь описывается членимость основы.
По выражению Зизания, слово может быть разделено на части значащие. То есть те, которые имеют значение, что, вероятно, можно связать с внутренней структурой слова, с семантическим осмыслением слова.
Аналитические формы также описываются в разделе начертания.
В обеих грамматиках предлог упоминается в собственно словообразовательном значении, в значении приставки.
У Зизания обнаруживается выделение «неких частей», которые понимаются именно как части слова (речения).
Таким образом появляется одна четко выделяемая часть слова. Если же вспомнить как Зизания при описании видов слова говорит о возможности разделить производное на части значающие, можно предположить и наличие незначащих частей.
Их описание можно обнаружить, в частности, в рассуждениях об образовании степеней сравнения у Смотрицкого.
Словоизменительные суффиксы описываются как окончания, что абсолютно справедливо и в современном формообразовании (флексия). Но вот словообразовательные суффиксы нигде не описаны. То есть суффикс как часть слова, образующая новое слово и формирующая часть речи, не осознается. И нет никаких случаев, когда она выделяется сама по себе. После выделения значащих частей слова и окончания остается некая часть, которая никак не определяется. И за ней, по мнению авторов, не закреплено никакого самостоятельного значения, во всяком случае об этом нигде прямо не говорится.
Таким образом часть речи выделяется только на основании отнесения слова к тому или иному лексико-грамматическому разряду: по значению и по способу словоизменения. Единственный случай, когда часть слова используется для определения грамматической категории, - это определение родовой принадлежности имен.
Как я уже говорила, грамматики эти нормативные, преследуют практические цели. Поэтому теоретические вопросы словообразования вряд ли могли занять в них значительное место, тем не менее словообразовательные пометы есть либо при описании части речи, либо при объяснении образования форм. Теоретические представления о членимости как таковой и о значении выделяемых частей появляются только в рубрике начертание, но сами части при этом отдельно не упоминаются и значение их не объясняется.
Подводя некоторый итог. Что же в общем зафиксировано:
1) понимание мотивированности, производности;
2) представление о том, что сейчас мы называем словообразовательной парой;
3) представление о членимости слова (морфемике) и о значении этих частей (значащее речение у ГЗ):
4) Терминология корень (нет термина);
приставка - предлог (иныя некия части, яже могут предлоги нарицати-ся - ГЗ);
окончание - ГС (с ним явно связывается грамматическое значение). 5) Разделение частей слова на значащие и незначащие.
А. Левочская
(Российский государственный гуманитарный университет)
Языковая политика и языковая практика в сочинениях Ю. Крижанича
1. Теоретические требования Ю. Крижанича к русскому государственному и церковному языку, сформулированные им в грамматических и политических сочинениях. Крижанич предъявлял и к церковному, и к государственному языку одинаковые теоретические требования - требования «чистоты», «богатства», употребительности, невариативности, что позволяло, по его мнению, на языковом уровне достичь конфессионального единства славян и государственного превосходства России. Соответственно, свою лингвистическую задачу Крижанич видел в устранении заимствований - грецизмов, латинизмов и полонизмов, в снятии синонимии и введении новых слов для выражения новых понятий. Так, стремясь обогатить русский язык новыми словами, Крижанич пытался познакомить русских людей с новыми культурными категориями: он создает политический «язык», который, по его мнению, даст возможность членам русского общества обсуждать государственные вопросы и вести диалог с европейскими государствами, оперируя понятиями, которые являются основополагающими для европейской культуры.
2. Термины власти в сочинениях Ю. Крижанича: лингвистическая аргументация выбора. Рассуждая о различных формах государственного устройства, Крижанич в своей «Политике» обращается к классической схеме форм правления, представленной в «Политике» Аристотеля, которая еще не была переведена в России. Крижанич в своих сочинениях использует славянские эквиваленты терминов Аристотеля (некоторые из славянских терминов Крижанич создает сам, некоторые - заимствует из разных славянских языков).
3. "Речь к народу", написанная от лица царя Алексея Михайловича (раздел 32 книги 3 «Политики») как пример политического языка, созданного Крижаничем. Это текст, в котором в концентрированном виде представлен новый политический язык Крижанича. В этой речи кратко сформулированы все взгляды Крижанича на государственное устройство,