CC BY
24
29 Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989. С.335-336.
30 И в современных работах, даже не имеющих прямого отношения к религиозно-философской проблематике, нередко звучат схожие высказывания. Вот лишь один из примеров: «Творческие акты суть акты свободы, которые рождаются и развиваются в сочетании опыта религиозного и опыта логического...» (Скрыпник В.И. Философия российской двухполюсной социально-экономической системы целостного и гармоничного развития общества. М., 1999. С. 19).
31 Бердяев Н. Философия свободы. Смысл творчества. М.: Правда, 1989. С.331.
Е.П. СУГАТОВА
Барнаульский государственный педагогический университет
ВОПРОС РЕЛИГИОЗНОЙ СВОБОДЫ В ФИЛОСОФИИ B.C. СОЛОВЬЕВА
Вопрос религиозной свободы B.C. Соловьев считал одним из самых насущных в российской действительности, связывая с ним все нравственные задачи и историческую будущность России. В заметке «Порфирий Головлев о свободе и вере» философ пишет, что религиозная свобода является для русской жизни 90-х годов такой же важной и насущной необходимостью, как когда-то потребность в освобождении крестьян. А в письме к своей единомышленнице в вопросе соединения Церквей кн. Е.Г. Волконской в марте 1887 г. B.C. Соловьев отмечает, что упразднение духовной цензуры гораздо важнее и вместе с тем, несомненно, легче, нежели материальное освобождение крестьян в 1861 году. Одного царского слова было достаточно сорок лет назад, чтобы снять с России позор рабства. Также и одной царской воли, по мнению философа, может быть достаточно, чтобы Россия обрела блага религиозной свободы, не будучи стесняемой в вопросах религии и совести. Движением в этом направлении русский мыслитель считает закон Александра III от 3 мая 1883 г., даровавший некоторые богослужебные и гражданские права русским раскольникам. B.C. Соловьев, считая этот акт доброй воли залогом
религиозной свободы в России недалекого будущего, с большой надеждой обращается в 1896 году к недавно вступившему на российский престол императору Николаю II. В своем письме русский мыслитель подчеркивает, что со времени крещения Руси не было во всей российской истории такого важного дела, как духовное освобождение.
Читая эти поразительные строки B.C. Соловьева, невольно задаешься вопросом: «Почему же философ придает такое ис-ключительное значение духовной и религиозной свободе?», Следует отметить, что, хотя понятия «духовность» и «религиозность» не идентичны, но представители русской религиозно-философской традиции полагали специфической основой духовности религию как константу духовности. Обратимся к пониманию сущности религии B.C. Соловьевым. «Религия, говоря вообще и отвлеченно, - пишет он в «Чтениях о Богочеловечест-ве», - есть связь человека и мира с безусловным началом и средоточием всего существующего»1. Вправе ли «власть предержащие» ограничивать связь человека с безусловным началом, оценивая «истинность» веры другого? Религиозные притеснения являются святотатством, потому что человек, как отмечает философ в «Оправдании добра», есть «возможность для осуществления неограниченной действительности, или особая форма бесконечного содержания»2. Для B.C. Соловьева бесконечность человеческой личности и подобие ее Богу является аксиомой. А следовательно, и свобода человека, связанная с безусловным началом и бесконечностью содержания, имманентна природе человеческой. Имея безусловное достоинство, на чем основаны неотъемлемые права, человек, с точки зрения философа, не может быть средством, а только целью в богочеловеческом процессе.
Потенциально заключающееся в личности бесконечное содержание действительно осуществляется в обществе, которое есть, по Соловьеву, восполненная или расширенная личность. Полнота личности неосуществима без общества: «Этот» может быть «всем» только с другими, лишь вместе с другими он может осуществить свое безусловное значение - стать нераздельною и незаменимою частью всеединого целого, самостоятельным, живым и своеобразным органом абсолютной жизни»3. Рассматри-
вая проблему взаимоотношений личности и общества, B.C. Соловьев задается вопросом: Будет ли человеческим общество, если оно состоит из бесправных и безличных тварей, из нравственных нулей? В чем будет заключаться и откуда возьмется его достоинство, внутренняя ценность его существования, и какою силою оно будет держаться?
B.C. Соловьев считал отсутствие религиозной свободы, наряду с положением еврейства и обрусением Польши, главными грехами России, парализующими ее моральные силы. И если крепостное право, порабощая крестьян, развращало помещиков, то без религиозной свободы ни личность, ни общество не могут проявить свои положительные внутренние силы, озариться правдой Христовой и исполнить свое высшее назначение. Законность религиозной свободы, по мнению B.C. Соловьева, зиждется на христианском принципе справедливости, который гласит: «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними»4. Таким образом, продолжает философ, справедливость требует, чтобы мы не стесняли и не ограничивали другие исповедания, так как не желаем этого себе. Христос говорил о любви к ближнему, предполагающей уважение, терпимость, сострадание и прощение. И нарушение религиозной свободы есть нарушение христианских заповедей. B.C. Соловьев признавался в своих предсмертных «Трех разговорах», что остающиеся в России ограничения религиозной свободы являются для него одной из самых больших сердечных болей, вредных и тягостных не только для тех, кто им подвергается, но главным образом для христианского дела в России. Несоблюдение христианских истин, возбуждение религиозной и национальной вражды, столь противной духу христианства, в корне развращает общество и ведет к нравственной деградации.
Придя к такому убеждению, B.C. Соловьев считает нужным при всяком случае обличать противников религиозной свободы. И как он сам пишет, «взял на свою долю добровольное «послушание»: выметать тот печатный сор и мусор, которым наши лжеправославные лжепатриоты стараются завалить в общественном сознании великий и насущный вопрос религиозной свободы»5. Среди этого «печатного мусора» B.C. Соловьев выделяет два рода противников: одни, не отвергая начала веротер-
пимости, ставят его в зависимость от предполагаемых ими национальных и государственных интересов, другие отрицают веротерпимость в самом принципе, утверждая исключительную свободу только для своей веры. Выразителями этих двух противоречивых взглядов B.C. Соловьев считает Л.А. Тихомирова и В.В. Розанова, посвятив критике их воззрений три статьи в «Вестнике Европы»: «Порфирий Головлев о свободе и вере» (февраль 1894), «Спор о справедливости» (апрель 1894), «Конец спора» (июль 1894).
Особенно B.C. Соловьева возмутила статья В.В. Розанова «Свобода и вера» в первом номере «Русского вестника» за 1894 г., в которой автор решительно заявил, что допущение терпимости в религиозных вопросах есть гнуснейшее меж всеми преступление и корень всякого зла. Терпимости нет и не может быть при истинной вере, так как церковь по существу своему нетерпима и все противное православию, с точки зрения В.В. Розанова, должно подлежать исчезновению и рассеянию. Отступивший же от церкви должен быть презрен до невыносимости его видеть. В.В. Розанов требует религиозной свободы только для себя и ограничения для всего прочего, обвиняет протестантов и католиков в слабоверии.
Выражая свое принципиальное несогласие с антихристианской позицией В. В. Розанова, B.C. Соловьев задает риторический вопрос о средствах, которыми «должно защищать истину веры - духовным ли оружием, т.е. словом убеждения и обличения лжи, или же вещественным оружием, т.е. принуждением к молчанию, тюрьмою, ссылкою?»6. В письме к императору Николаю II философ отмечает, что оружие Церкви есть слово. Но можно ли достойно обличать словом тех, кому уже зажали рот? Можно ли честно бороться с противниками, у которых крепко связаны руки? С точки зрения B.C. Соловьева, Церковь может господствовать только силою внутреннего духовного притяжения. Даже Христос остановил Петра в Гефсиманском саду, вынувшего в его защиту меч. «Не завоевателя мечом и огнем, -пишет B.C. Соловьев Николаю II, - ждут от нас народы, не оружием должны мы объединить мир, а духом и истиной»7. Недостойная защита истины производит в глазах народов гораздо больший соблазн, нежели свободная проповедь заблуждений.
Величайшая опасность в религии и политике, по мнению B.C. Соловьева, состоит в заведомом отступлении от нравственного закона, в принципиальном допущении злых путей и средств хотя бы для самых лучших целей. С переменой поколений цели меняются, а привычка к злому способу действия остается и усиливается, как наследственная болезнь.
В истории христианства заповеданный принцип религиозной свободы постоянно нарушался, имея следствием зримые, трагические для гонителей, результаты. Так, например, во Франции Людовик XIV, отменив закон веротерпимости, систематически преследовал гугенотов и принудил их к выселению. Но скоро французская революция показала, как пригодились бы нравственные и умеренные протестанты против неистовых якобинцев. Рассуждая об уроках французской истории в вышеупомянутом письме императору, B.C. Соловьев писал: «Изгнали «еретиков» и воспитали безбожников; изгнали заблуждающихся верноподданных и получили цареубийц. Не гугеноты, а сыны добрых католиков, избавленные от всякой еретической заразы, разрушили во Франции монархию и подкопали церковь»8. Именно так произошло и в России XX века. Не выполнил Николай II своей исторической миссии духовного освобождения. Не было им услышано пророческое предостережение В.С. Соловьева о последствиях религиозных притеснений.
По мнению B.C. Соловьева, грех религиозной нетерпимости, цезарепапизм Россия унаследовала от Византии, которая, приняв идею христианства на словах, не проводила ее в социальную и политическую жизнь общества. Церковь, имея божественное происхождение и вселенское призвание, была порабощена светской властью. Подобные взгляды на русское православие и историю Византии B.C. Соловьев высказывал во многих своих работах, но особенно четко они прозвучали в реферате «О причинах упадка средневекового миросозерцания», прочитанном 19 февраля 1891 г. на заседании Московского Психологического общества. Реферат B.C. Соловьева, воспринятый консервативным лагерем как откровенное нападение на устои православия и российской государственности, имел в российском обществе огромный резонанс. Газеты и журналы посвятили сотни номеров полемике по этому реферату.
Особенно жаркие дискуссии, почти на сотню номеров, развернулись на страницах «Московских ведомостей». B.C. Соловьев убедительно и красноречиво отвечал в трех письмах в редакцию «Московских ведомостей», опубликованных 26, 30 октября, 3 ноября 1891 г., и в декабрьских публикациях «Решенный вопрос», «Тяжкое дело и легкие слова», «Ответ A.C. Павлову» своим оппонентам Ю.Николаеву, В.А. Грингмуту, H.A. За-озерскому, A.C. Павлову. Философ констатирует, что начало инквизиции как учреждения было положено императором Фео-досием в Константинополе. B.C. Соловьев пишет, что факты византийской инквизиции не его выдумка, как пишут корреспонденты «Московских ведомостей», а исторические факты. Он ссылается на энциклопедические словари Брокгауза и Мейера, в которых черным по белому написано, что уже при императорах Феодосии Великом и Юстиниане были учреждены особые судьи для розыска тех, кто не принадлежал к православной вере, например, манихеев, которые затем подвергались церковным и градским наказаниям. Уголовные преследования и казни еретиков и иноверцев, санкционированные византийскими законами, были не единичны и принципиально не осуждались византийской иерархией.
В.С. Соловьев также приводит в пример избиение павли-киан (еретиков-дуалистов в Малой Азии) при императрице Фео-доре. Массовые казни павликиан с инквизиционным процессом, а также без всякого процесса были произведены в 848 году. Число казненных было не менее десяти тысяч. Точку зрения B.C. Соловьева подтверждает профессор Петербургской духовной академии Чельцов. Известный ученый отмечает, что не паписти-ческая церковь изобрела инквизицию, она была лишь достойной ученицей византийской церковной политики. Случаи же веротерпимости, на которые указывают профессор Московской ду -ховной академии H.A. Заозерский в статьях «Неосторожное слово: По поводу реферата и писем Вл.С. Соловьева»; «Последнее возражение г. Соловьеву» и профессор Московского универси -тета A.C. Павлов в заметке «Quousque 1а^еш?(Ответ Вл.С. Соловьеву)», являются, по мнению B.C. Соловьева, лишь проявлениями ее отдельными личностями - Василием Великим, Иоанном Златоустом, Никоном Черногорцем, св. Феодором Студи -
том. Но такая личная благожелательность не отражалась в целом на религиозной политике Византии.
В России византийская традиция религиозных гонений была продолжена. B.C. Соловьев аргументирует свою точку зрения, обращаясь к «Истории России» С.М. Соловьева. В конце XVII века при царе Феодоре Алексеевиче было решено превра -тить духовное училище при Заиконоспасском монастыре в высшее богословское, научное и вместе с тем церковно-практическое учреждение, сообщив ему формальную привилегию инквизиционного судилища для розыска, суждения и приговора к сожжению и другим наказаниям всех обвиняемых в различных религиозных преступлениях. «Московская Академия по проекту царя Феодора, - пишет С.М. Соловьев в своем фундаментальном труде, - это цитадель, которую хотела устроить для себя Православная Церковь при необходимом столкновении своем с иноверным Западом: это не училище только, это страшный инквизиционный трибунал: произнесут блюстители с учителями слова: «виновен в неправославии», - и костер запылает для преступника»9. «Инквизиционный трибунал» защищал огнем не только собственное православие, но и лютеранскую ортодоксию, осудив по доносу пастора и приговорив к сожжению в 1689 г. философа и мистика Квирина Кульмана.
В «Ответе A.C. Павлову» B.C. Соловьев ссылается еще на одно историческое свидетельство - на решение Московского собора 1667 года, которое предписывало наказывать еретиков и раскольников не только церковным наказанием, но и «градским законом». В статье «О духовной власти в России» философом приведен эпизод, произошедший во время стрелецкой смуты в 1682 году: один из старообрядцев обратился к патриарху Иоа-киму с вопросом о причинах гонений на старообрядцев, противоречащих наставлениям Христа, на что патриарх ответил, что не за крест и молитву преследуют раскольников, а за то, что они выступают против Никона. Таким образом, как считает Соловьев, русской иерархией со времен Никона была усвоена антихристианская политика, которой славилось папство и Византия.
Отношение церкви и государства к проблеме религиозной свободы почти не изменилось, по мнению B.C. Соловьева, за истекшие столетия. Примером тому служит сенатское решение
от 12 марта 1891 года. В нем говорится, что лица, отступившие от православия и присоединившиеся к другому исповеданию, все равно считаются православными. B.C. Соловьев убежден, что утверждение христианства через насилие неприемлемо. «Христос сказал: Я есмь дверь. Позволительно ли христианам силою толкать в эту Дверь одних и силою же не выпускать из нее других?»10 - вопрошает христианский мыслитель. В Евангелии Христос неоднократно говорил своим ученикам о том, что их будут гнать за имя Его, но Он ни разу не сказал, чтобы они гнали других во имя Его. Так что же больше соответствует духу Христову: гонящее или гонимое? И как ни тяжелы и обидны эти притеснительные меры для стороны терпящей: иноверцев, сектантов, раскольников, но для самой господствующей православной церкви они просто губительны. Закрепощение людей к православию лишает русскую церковь нравственной силы и подрывает ее внутреннюю жизненность.
Многонародное тело России, скованное цепями цензуры и уголовных законов, карающих инородцев и иноверцев, не может явить миру предначертанную красоту духовного подвига. Как позорные кандалы, висят на ней ее грехи, главным из которых, после отсутствия религиозной свободы, B.C. Соловьев считал притеснения евреев. Он подчеркивал, что «еврейский вопрос» -прежде всего христианский. Именно христиане, исходя из евангельской заповеди о любви к ближнему, призваны проявлять ее ко всем, не исключая и евреев. B.C. Соловьев видит причину отделенности и неприятия между иудеями и христианами в том, что ни иудеи, ни христиане не являются таковыми вполне, ибо «полнота христианства обнимает собою и иудейство, и полнота иудейства есть христианство»11. Доказать евреям истинность христианства можно только фактически - на деле осуществляя христианскую идею в личной и общественной жизни, проявляя родственную любовь и давая религиозную свободу всем народам, живущим в России.
Отвечая на «тревоги» В.В. Розанова и Л.А. Тихомирова относительно подрыва религиозных устоев русского общества допущением религиозной свободы, B.C. Соловьев подчеркивает, что принцип равноправности религиозных убеждений, ставший законом во многих государствах, вовсе не заключает в себе при-
знания их равноценности. Философ на примере Англии показывает, что в этой стране всеобщее равенство религиозных прав прекрасно совмещается с государственным преимуществом господствующей церкви.
Вопрос религиозной свободы непосредственно связан с двумя важнейшими историческими вопросами - церковным и славянским. B.C. Соловьев считал, что русским, называющим себя христианами, нужно стремиться к церковному единству, ибо, если един пастырь, то должно быть едино и стадо. Двойственность духовного начала составляет сущность и славянского вопроса. B.C. Соловьев отмечает, что славянство, призванное, с точки зрения славянофилов, стать спасительной для человечества исторической силой, не может осуществить своей миссии из-за своего разделения на западное (католическое) и восточное (православное). И пока не решен церковный вопрос, нечего и думать о единении славян и его всемирном призвании.
В своих многочисленных статьях «О духовной власти в России», «О народности и народных делах России», «Любовь к народу и русский народный идеал», в письме в редакцию журнала «Известия СПб. Славянского благотворительного общества» B.C. Соловьев подчеркивает, что только допущение религиозной свободы позволит рассмотреть церковный вопрос со всех сторон по всем спорным пунктам между восточною и западною церковью. Без этой свободы невозможно искоренение застарелых предрассудков и устранение новых недоразумений, невозможно взаимное понимание, сближение и соглашение. Не может истина христианства находиться под охраной уголовных законов и духовной цензуры. Именно допущение религиозной свободы и будет первым шагом и ближайшим условием к соединению церквей и всеславянству.
B.C. Соловьев считал, что путь к обретению религиозной свободы лежит через правовую сферу. Он был одним из первых русских философов, выступивших за возрождение идеи естественного права и возвращение праву его изначального содержания как минимума нравственности. Не случайно П.И. Новгородцев называл B.C. Соловьева «защитником правовой идеи». Славянофилы, а впоследствии H.A. Бердяев и другие русские философы XX века утверждали, что русский народ по своей сути да-
лек от государственной и правовой политики. Он не желает и не может государствовать. Примером тому служит вся русская история, начиная от призвания в Киев варягов для княжения. Отдавая всю власть правительству, русский народ, по мнению славянофилов, оставляет себе внутреннюю свободу. Подобным образом рассуждает и оппонент B.C. Соловьева Л.А. Тихомиров, выражая полное презрение к юридическим законам.
В статье «Конец спора» B.C. Соловьев «вразумляет» Л.А. Тихомирова относительно важности юридических ограничений преступной деятельности. B.C. Соловьев в полемике со славянофилами Б.Н. Чичериным, Л.А. Тихомировым и Л.Н. Толстым отстаивал понимание права как «исторически-подвижного определения необходимого принудительного равновесия двух нравственных интересов - личной свободы и общего блага»12. Принудительность права объясняется у В.С. Соловьева тем, что в современном ему обществе реально господствует эгоистический интерес, побуждающий к преступлениям. В «Оправдании добра» философ пишет, что задачу права видит не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад. Не может быть, по его мнению, внутренней свободы русского человека, о которой писали славянофилы, без должных гарантий со стороны права и государства, без реализации через закон минимальных требований религиозной свободы. Право, служа идеалам нравственного прогресса, призвано помочь нравственному началу распространяться среди людей. И хотя B.C. Соловьев солидарен с Л.А. Тихомировым в том, что самый хороший по содержанию и намерению закон может не выполняться, но все же он остается верным заветам Христа, говорившего, что только руками и ногами человеческими можно в Царствие небесное войти.
Для обеспечения естественных прав и свобод, в частности религиозных, B.C. Соловьев призывал отказаться от права силы и поверить в силу права. Основа права - свобода и равенство его субъектов. С точки зрения B.C. Соловьева, все вероисповедания должны быть равны перед законом. Нельзя преследовать инакомыслящих за идеи, а только - за конкретные преступные действия. Возможные же бесчинства и злодеяния сект и бесовских
культов (как их называет Л.А. Тихомиров) должны преследоваться по закону на основании общего права.
Сто лет прошло со дня смерти великого русского Философа, которому Мудрость отвечала взаимной любовью. Но вопрос религиозной свободы остается актуальным и в наше время. Он связан не только с формальной равноправностью религий и свободой совести и вероисповеданий в современной России, что нередко остается в области должного. Главным для нас, как и для B.C. Соловьева, остается вопрос о «византийском грехе». Церковь, имея божественное происхождение, порабощена свет -ской властью, услужливо проводя не христианскую, а государственную политику. Невольно вспоминаются строки B.C. Соловьева, обращенные к грезящей о великом будущем России: Каким ты хочешь быть Востоком: Востоком Ксеркса иль Христа?
1 Соловьев B.C. Соч. В 2 т. М., 1989. Т.2. С.5.
2 Соловьев B.C. Соч. В 2 т. М., 1988. Т.1. С.282.
3 Соловьев B.C. Соч. В 2 т. М., 1988. Т.1. С.506.
4 Мф. 7:12.
5 Соловьев B.C. Соч. В 2 т. М., 1989. Т.2. С.509.
6 Соловьев B.C. Соч. В 2 т. М., 1989. Т.2. С.507-508.
7 Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. Минск, 1999. С.661.
8 Там же. С.663-664.
9 Цит. по Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. Минск, 1999. С. 611.
10 Соловьев B.C. Россия и Вселенская Церковь. Минск, 1999. С.662.
11 Соловьев B.C. Соч. В 2 т. М., 1989. Т.1. С.210.
12 Русская философия права. СПб., 1999. С.161.
