CC BY
74ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИИ •
LJ
Г.А. ГРЕБЕНЩИКОВА
G.A. GREBENSHCHIKOVA
ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ РОССИИ И ШВЕЦИИ В 1762—1772 гг.
THE RUSSIA-SWEDEN MILITARY-POLITICAL STANDOFF
IN 1762—1772
Сведения об авторе. Гребенщикова Галина Александровна — заведующая лабораторией истории флота и мореплавания Санкт-Петербургского государственного морского технического университета, доктор исторических наук, профессор (E-mail: inversiya@bk.ru).
Аннотация. В статье, основанной преимущественно на вводимых в научное обращение архивных документах, прослежена динамика развития отношений России и Швеции в первое десятилетие нахождения на российском престоле Екатерины II. Изложены мероприятия Кабинета Екатерины II и работа российской дипломатии в Стокгольме по предотвращению вступления Швеции в Русско-турецкую войну 1768—1774 гг.
Ключевые слова: Екатерина II; И.А. Остерман; доктрина России на Балтике; война и дипломатия; политика сдерживания; театры военных действий.
Information about author. Galina Grebenshchikova — Head of the Naval History and Navigation Laboratory at St. Petersburg State Naval Technical University, D. Sc. (Hist.), Professor (E-mail: inversiya@bk.ru).
Summary. The article based primarily on archival documents being brought into academic circulation traces the dynamics of relationship development between Russia and Sweden in the first decade of the Empress Catherine II reign in Russia. It covers the work of the Imperial Cabinet and Russian diplomats in Stockholm to prevent Sweden from joining the Russo-Turkish War of 1768—1774.
Keywords: Catherine II; I.A. Osterman; Russian Baltic doctrine; war and diplomacy; policy of containment; theaters of operations.
Использованные в статье источники, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи Историко-документального департамента МИД РФ, дают возможность проанализировать различные аспекты происходивших в 1762—1772 гг. между Петербургом и Стокгольмом политических диалогов, а также показать их влияние на внешнюю и морскую политику обеих держав. Уникальные, ранее не изученные документы позволяют всесторонне рассмотреть напряжённый период российско-шведских взаимоотношений. В те годы Россия воевала с Османской империей, одновременно проводя политику сдерживания шведов от вступления в войну на Балтике. Благодаря титанической работе отечественных дипломатов в Стокгольме России удалось предотвратить открытие второго для неё театра военных действий — на северо-западе.
ДЕКАБРЯ 1763 года в Петербурге состоялось совместное заседание двух центральных ведомств России — Коллегии иностранных дел и Морской Российских флотов и Адмиралтейского правления комиссии. На том заседании была сформулирована военная(и в её рамках военно-морская) доктрина, текст которой в январе следующего года представили на высочайшую конфирмацию. «Принято за главное правило, — подчёркивалось в документе*, — чтоб флот Российский не токмо Датскому и Шведскому равен был каждому, но и желательно, чтоб в числе линейных кораблей оные еще и превосходить мог»1. Данию и Швецию в Зимнем дворце рассматривали как вероятных противников на море, признав, однако, что эти державы, «сколько бы ни силились, не могут собственными своими доходами, без помощи посторонних субсидий, вывести в море каждая столько линейных кораблей, из скольких состоит Российский флот»2. Далее отмечалось, что если бы Дания и Швеция в случае войны с Россией («со здешнею Империею») «имели какую постороннюю себе помощь
* Здесь и далее орфография и пунктуация приведённых документов сохранены.
субсидиями, то напротив того, можно сказать, что Россия могла б тогда получить существительнейшую помощь от Англии, которая будучи весьма интересована в беспрепятственной на Балтийском море коммерции, не оставила б употребить достаточные силы, чтоб оную содержать в свободном течении»3. Резолюцией «Быть по сему» Екатерина II утвердила предложенную доктрину.
Так в начале 1760-х годов определились потенциальные неприятели и союзники России, а Великобритании отводилась стержневая роль в поддержании равновесия на Балтике. Вероятными противниками на море провозглашались Дания и Швеция как наиболее развитые морские государства региона. Соответственно, была сформулирована стратегическая концепция развития российских Военно-морских сил на Балтике, намечены конкретные действия Кабинета Екатерины II по наращиванию военно-морской мощи государства и определены меры по поддержанию его безопасности.
В 1762 году Екатерина II ещё не рассматривала Османское государство как перманентно опасное для Российской империи, и, соответственно, вектор санкционированной ею доктрины не коснулся южного направления
• ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИИ
(это произойдёт в 1768 г.). Тогда именно Швеция продолжала причинять беспокойство Петербургу.
Поэтому в целях ясного понимания обстановки на Балтике необходимо совершить краткий экскурс на 20 лет назад. При императрице Елизавете Петровне после завершения Русско-шведской войны 1741—1743 гг. в г. Або (Обу, шведское название финского г. Турку) начались мирные переговоры, на которых российская сторона выдвинула перед шведской требование выполнить два непременных условия, необходимых и обязательных к выполнению (sine qua non): закрепление за Россией стратегически важных крепостей в юго-восточной части Финляндии — Фридрихсгама, Нейшлота и Вильманстранда; объявление кронпринцем епископа Любского (Голштинского-Голштейн-Готторпского герцога) Адольфа Фредрика, который станет королём после смерти правившего монарха Швеции Фредрика I4.
Из перлюстрированной почты военных и гражданских чинов Швеции в Петербурге узнали о намерениях её представителей на переговорах в Або. В частности, в письме, отправленном из Стокгольма «первым министром графом Гилленбургом» обер-гофмаршалу Бриммеру 25 июля 1743 года, сообщалось: «Дело наиглавнейшее в уступке Нейшлота состоит. Вам небезызвестно, что министры российские на Абовском конгрессе к нашим о сем деле изъяснялись, на которое Ея Императорское Величество, вероятно, по избрании Его Королевского Высочества, немедленно поступила б»5.
Таким образом, шведы, торгуясь за Нейшлот, надеялись вернуть его, рассчитывая при этом задобрить Елизавету Петровну согласием на последующее избрание королём епископа Любского. Далее Гилленбург инструктировал гофмаршала: необходимо всячески подчёркивать, что «Нейшлот с принадлежащим к нему дистриктом в шведских представлениях» всегда находился, и добиваться его возвращения для безопасности Швеции; «Король сегодня о том к своим министрам в Або указы посылает».
По прочтении этого письма канцлер России граф А.П. Бестужев-Рюмин ремаркой на полях перевода, «посланного к Ея Императорскому Величеству, сво-еручно приписал: "Сие письмо ясно доказывает, что продолжение и шиканство** от шведских на конгрессе министров не просто было. Но очевидно, что оные как на российских тамо министров, так и на некую здешнюю помощь надеялись, к вечно российскому безсла-вию Нейшлот выманить, и другие авантажи получить"»6.
До окончательного подписания договора шведские политики, понимая неизменную позицию Елизаветы Петровны в отношении выдвинутых требований, вынашивали и другой план: столкнуть Россию с Данией, интересы которых пересекались в Шлезвиге и Гол-штинии. В Стокгольме всерьёз полагали, что русские «весьма Дании боятся», и, несмотря на существовавший датско-российский союзный трактат, действовали так, чтобы держать Петербург в постоянном напряжении из-за вероятной войны с Данией. Также в шведской столице решили, что кронпринц («Его Королевское Высочество Адольф Фредрик») проявлял в политических делах «слабость, незнание, боязнь и нерачение», поэтому рассчитывали как можно скорее взять бразды правления в свои руки, «и в Сенате*** о том говорить»7.
Эти и другие замыслы шведов в отношении России стали постепенно воплощаться, зачастую достигая
** Так в документе.
*** Сенат и сейм — органы государственной власти Швеции.
высокого градуса накала. 7(18) августа 1743 года состоялось подписание Абоского российско-шведского мирного договора, по которому граница между этими государствами установилась по р. Кюмень и оз. Сайма. К России отошла юго-восточная часть Финляндии с тремя стратегически важными крепостями — Фридрихсгамом, Вильманстрандом и Нейшлотом, в результате чего шведам для защиты Финляндии пришлось строить новые крепости, включая Свеа-борг. По сути, Швеция признала утверждение России на Балтике, но статьи договора спровоцировали яростную борьбу партий в шведском сенате, о чём в Зимнем дворце узнавали из перлюстрированной корреспонденции. В одном из таких писем излагались настроения, царившие в шведских политических кругах: большинство сенаторов к «России недоброжелательны, и некоторые имеют замыслы Лифляндию взять. Та провинция, которую они по Абовскому миру уступили, у них еще на сердце лежит... С Россиею ни в какие трактаты прежде вступать нельзя, пока сия провинция, отнятием которой дегтем и досками торговли стали лишены, назад не возвратится». Из такого рода переписки шведских дипломатов с их руководством прослеживалась и развернувшаяся борьба сенаторов за влияние на наследного принца Адольфа Фредрика. Одни из них старались решительно настроить его против российской императрицы, пугая неизбежной «зависимостью от России», другие, стремившиеся поддерживать с ней дружественные отношения, противодействовали столь пагубному влиянию на кронпринца8.
Через 20 лет «шведский синдром» во внешней политике России проявлялся волнообразно: то с силой поднимаясь вверх, то затихая на некоторое время. К приходу к власти в России Екатерины II в Швеции правил король Адольф I Фредрик (тот самый кронпринц в минувшей войне, вокруг которого развернулись политические баталии шведских сенаторов). Он приходился родным братом матери Екатерины II княгине Ангальт Цербстской Иоганне-Елизавете и был женат на родной сестре прусского короля Фридриха II Луизе Ульрике фон Гогенцоллерн.
Близкие родственные связи российской императрицы и шведского короля не устранили довлевшей над Россией угрозы со стороны Швеции, которая издавна поддерживала выгодные отношения с Парижем. Франко-шведский альянс, основанный на стабильных денежных вливаниях Франции в шведскую политическую систему, возник ещё при Карле XII. Исторически так сложилось, что из-за его почти 18-летнего отсутствия в пределах родной страны местное дворянство могло влиять на государственные дела и способствовало образованию сильной партии в сейме. Этой ситуацией умело пользовались в Париже, и постепенно французские деньги, щедро подпитывавшие шведских дворян, духовенство, влиятельных военных и государственных чинов, начали обеспечивать французским королям сторонников в Стокгольме. Названные категории шведов, подкупленные французами, были прочным лобби Версальского двора и существенно влияли на внешнеполитический курс Швеции. Результатом франко-шведских финансовых сделок явились поддержка Стокгольмом притязаний на польскую корону ставленника Франции Станислава Лещинского в 1733 году и развязанная шведами в 1741—1743 гг. война с Россией. По выражению «первоприсутствующего» в Коллегии иностранных дел Никиты Ивановича Панина, Франция постоянно держала Швецию «для безразборной травли против всех и каждого», заставляя её
принимать участие в любой разжигавшейся Версалем европейской войне9.
Шведские дела не привлекали внимания Екатерины II в течение полугода после её обоснования в Зимнем дворце в статусе императрицы, пока 3(14) января 1763 года полномочный министр в Стокгольме Иван Андреевич Остерман не отослал в Петербург шифрованные реляции с тревожными новостями. Обрисовывая обстановку в шведском сейме, министр подробно доложил о «пронырстве французской партии» и её сильном лобби во главе с ландмаршалом графом Акселем Ферзеном, о разгуле коррупции и о том, что «которая партия при начатии Сейма иметь будет больше денег, оная иметь может больше пар-тизанов и больше полномочий»10.
После заявленного Екатериной II курса на прекращение Семилетней войны (1756—1763) и восстановления мира в Европе Кабинет короля Людовика XV увеличил финансирование в Стокгольме нужных политических партий и влиятельных фигур, подкрепляя подкуп «сеянием словесных смут» антироссийской направленности. «Его Христианнейшее Величество король Франции» не мог простить императрице выхода из войны до полного сокрушения прусского короля Фридриха II, поэтому направил финансовые и дипломатические усилия на создание в Швеции «пятой колонны» с целью ослабления России и втягивания шведов в борьбу с ней.
В течение 1763 года И.А. Остерман представлял руководству совершенно фантастические цифры — свыше 10 млн ливров, которые Франция обещала выплатить шведам за лояльную политику. Затем эта сумма возросла до 18 млн. Обещая огромные деньги и выплачивая их по частям нужным людям, Людовик XV крепко держал в руках нити стокгольмской политики, умело пользуясь постоянной нехваткой у шведов средств. 2 октября 1763 года по итогам рассмотрения депеш И.А. Остермана Екатерина II собрала «конференцию»: А.П. Бестужева-Рюмина, Н.И. Панина, действительного тайного советника И.И. Неплюева, вице-канцлера князя А.М. Голицына и тайного советника А.В. Олсуфьева. Единое мнение присутствовавших свелось к необходимости в интересах России более активно действовать в Стокгольме и упреждать французов в предоставлении шведам субсидий. Участники «конференции» постановили направить И.А. Остерману соответствующую инструкцию с указанием привлекать на свою сторону влиятельных лиц в шведском сенате, с предложением командировать их представителя в Петербург для получения 300 тыс. рублей. Этому представителю следовало дать понять, что российская императрица не оставит без поддержки сейм и сенат, но с условием строгого соблюдения принципа, заложенного в шведской конституции 1720 года: соблюдение паритета трёх ветвей власти (короля, сената, сейма) в решении государственных вопросов для ограничения власти короля. Гарантами такой формы правления согласно Ништадтскому мирному договору 1721 года выступили Россия, Дания и Пруссия11.
Также Н.И. Панин рекомендовал И.А. Остерману «приложить старание к образованию такой партии, которая бы примкнула к партии короля в качестве противовеса в борьбе с партией Сената». На соответствующие расходы дипломат ежегодно получал от 30 до 50 тыс. рублей. В 1765 году эта сумма возросла до 95, а затем до 100 тыс. рублей12 (для сравнения: по данным дореволюционного историка К. Ордина, только на протяжении стокгольмских парламентских сессий 1765—1766 гг. французский посол в Швеции
Шведский король Адольф Фредрик
Художник Антуан Пэн
для поддержания лояльной его правительству партии потратил более 1 млн 300 тыс. ливров)13. Также для борьбы с Францией за влияние в Стокгольме Панин поручил Остерману «аккуратно распространять слух» о том, что шведы вместо сухопутных войск будут поставлять Франции военные корабли. Аналогичный слух предполагалось «запустить на циркуляцию» в других европейских столицах. Когда он оказался бы в фокусе внимания британской дипломатии, то, полагал Панин, союз Швеции с Францией сделался бы опасным больше для Англии, чем для России. Англичане сочли бы для себя неприемлемым усиление флота французов за счёт шведов, поэтому обязательно отреагировали бы на франко-шведский альянс, облегчив тем самым вектор северо-западной политики России.
Накануне войны России с Турцией (1768—1774) «французские эмиссары» развернули в Стокгольме активную работу. 4(15) января 1768 года И.А. Остерман докладывал Н.И. Панину: «Здешний Двор всю свою инфлюенцию совсем в пользу французских видов обратил... Шпионы содержатся во всех местах. Эмиссары разглашают злые известия, что Швеция больше порабощена будет Российскому игу и власти»14. По словам Остермана, эти же шпионы и провокаторы (французские агенты) «возмущали нацию», подговаривали простой народ саботировать уплату налогов и податей и создавали «помешательство в приеме коронных доходов». А дальше, по их замыслам, можно было бы во всех бедах «короны» обвинить русских. Ввиду изложенных обстоятельств дипломат просил руководство оказать партии «благонамеренных» (лояльной России) «наискорейшее вспоможение», чтобы «заблаговременно произрастаемое зло отвратить»15. Напомним, что на подкуп и содержание таких «благонамеренных» Кабинет Екатерины II тратил астрономические суммы. К примеру, в 1768 году эта партия потребовала от Остермана 64 тыс. серебряных дале-
• ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИИ
ров**** (около 26 тыс. рублей), ещё 6 000 он заплатил «двум шпионам», а «на угощения» и «разные издержки» потратил соответственно 15 и 4 тыс. рублей16.
Зимой 1768 года король Адольф I Фредрик вплотную занялся железоделательной промышленностью и дал указание сенату принять меры «к облегчению настоящего железных заводов худого положения»17. Важное распоряжение короля не укрылось от глаз бдительного Остермана. В его отправленной в Петербург реляции от 22 января (н. ст.) сообщалось, что в дополнение к отпущенным 10 тыс. далеров сенат добавил ещё 5 000 для закупки хлеба, предназначавшегося голодавшим из-за неурожая рудокопам Вермеландской провинции. После прочтения этого донесения Екатерина II решила с открытием навигации поставлять из Риги в порты Швеции хлеб по самым низким ценам. Этот ход оказался удачным. И.А. Остерман убедил короля принять столь дружественный жест императрицы, а затем через лояльных сенаторов, «благонамеренного генерал-аудитора лейтенанта Крейса» и торговое сословие наладил поставки «дешёвого хлеба» не только рудокопам, но и работникам медных заводов. Подобная практика поставок хлеба в Швецию не прекращалась даже в годы войны России с Турцией, что благоприятно повлияло на настроения шведского общества18.
В январе 1768 года полномочный министр в Стокгольме сообщил Панину тревожные известия, которые ещё пять лет назад вызывали обоснованное беспокойство в Петербурге. Так, в одной из депеш читаем: «Мне от одной персоны в крайнем секрете открыто, якобы Его Величество Король в Амстердаме у банкиров Гопа со товарищи, с которыми о коронном займе известная негоциация производится, изволил исходатайствовать себе посредством прежней Ост Индской компании директора Салгрена заем двух сот тысяч ефимков под ручательством Французского Двора». Остерман допускал высокую степень вероятности предоставления такого займа королю, поскольку голландский Дом банкиров Гопов считался одним из крупных и солидных в Европе. И Иван Андреевич не ошибся. 22 января он «срочным шифром» сообщил: «Сей час сенатор Фризендорф меня уведомил, что известный заем в Голландии состоялся»19.
11 февраля Остерман вновь с горечью писал Панину: «Дворовое к французской партии предпочтение осталось в прежней силе», а активный сторонник про-французской партии в сенате — некий капитан Моде ездил в провинцию Эребрумарк, где держал клуб. Там, выяснил Остерман, капитан «трактовал всех без разбору, и поя многих до пьяна, присваивал себе креатур и распространял наглые крики, кои б без заслуженного наказания не оставались», но местный губернатор сам сделался «той партии именитою креатурою»20.
Активную вербовку сторонниками Франции новых лиц в политических, гражданских и военных кругах Швеции наряду с крупными финансовыми сделками её короля с Парижем Кабинет Екатерины II рассматривал какугрозу российской безопасности. Особенно такое мнение укрепилось на фоне вероятной войны с Османской империей и участившихся контактов шведской дипломатии в Константинополе с султаном Муста-фой III и его министрами. Эти обстоятельства вынудили Остермана принять ответные меры и привлечь на сторону России больше лояльных ей шведов. По понятным причинам имена таких «благонамеренных партизанов» он не раскрывал, а обозначал их «№ 1-й, 2-й» и т.д. Например, в шифрованном донесении от
**** Так в документе.
29 января он писал: «За неимением у меня казенных денег предуспел уговорить одного благонамеренного банкира Шена к вручению мне потребной на пенсионы суммы, а именно № 1 -му и № 5-му на первую половину сего года, каждому по 2500, да № 6-му на целый сей год 3000, всего 8 тысяч [ефимков]»21.
В ответ Панин инструктировал дипломата: «Весьма похвально и усердно к службе Ея Императорского Величества поведение вашего сиятельства в угощении у себя знатных и особливо молодых людей. Сей способ к привлечению себе национальной любви и доверенности был всегда в Швеции действительнейший. Продолжайте, государь мой, в сем похвальном намерении. Не менее благоразумны те осторожности, кои взяли ваше сиятельство при отдаче № 1-му известных денег. Имея в руках формальные его обязательства, будем мы теперь иметь и узду на управление трусливого его нрава, ибо он предъявления сих обязательств паче всего опасаться будет». Одобрил Панин и потраченные Остерманом векселя на сумму 26 тыс. рублей на подкуп «партии благонамеренных»22.
Н.И. Панин поручил И.А. Остерману «всеми силами удерживать Швецию» от вмешательства в начавшуюся Русско-турецкую войну, поскольку ведение боевых действий одновременно на двух театрах могло поставить Российскую державу на грань катастрофы. Но иногда казалось, что война со Швецией неизбежна. Стоит отметить большую заслугу английского короля Георга III в политике сдерживания Швеции и оказания поддержки России. Безусловно, он действовал не бескорыстно, а в собственных геополитических интересах, смысл которых состоял в воспрепятствовании Франции усилиться в Атлантике и Средиземном море. Георг III направил в Стокгольм своего представителя Джона Гудрика с инструкцией «стараться ободрять благонамеренных и наисогласнейшим образом содействовать» российскому дипломату. В шифрованной реляции от 16(27) января 1769 года И.А. Остерман доложил: глава Восточного департамента британского МИД предписал Гудрику передать ссужавшиеся деньги тем шведам, которые помогут не допустить «всякое с французской стороны упреждение»23.
В зимних 1769 года депешах и донесениях И.А. Остерман выражал явную озабоченность усилением французского влияния в Швеции: «Всякие интриги и сильная коррупция от противной партии с преданным ей магистратом употребляется к уничтожению благонамеренных подвигов. Ежели с нашей стороны не предуспеть каким то образом то поправить, то весьма много убавится со многим трудом приобретавшаяся надежда в некотором полезном переломе здешнего испорченного мещанства, которое сверх французской коррупции, дворовой сильной инфлюенции, еще наиглавнейше подкрепляемо здешними банкирами, яко той шайки людьми. В провинциях наши эмиссары всевозможные старательства продолжательно употребляют, но великое в том затруднение встречают от тамошних губернаторов и магистратов»24.
Доложил Остерман и о «коварстве короля и всей злой шайки» во время работы чрезвычайного сейма в марте 1769 года, о податливости французским уловкам кронпринца Густава — двоюродного брата Екатерины II (будущего короля Густава III), о большом влиянии на шведское мещанство и духовенство «партизанов французской партии»25.
Кроме денежных поощрений партии «благонамеренных» Остерман рекомендовал руководству сделать всё возможное, чтобы не допустить привоза хлеба в
шведские порты из Померании и Гданьска, а продолжать доставлять его из Риги на российских судах по бросовым ценам. Это, по мнению дипломата, облегчало задачу лояльных России сенаторов по завоеванию расположения шведских обывателей, особенно в провинциях. «И тогда, — писал он 4(15) февраля 1769 года, — противная России партия со всеми французскими бочками золота ничего воспрепятствовать не в состоянии будет, и целое национальное волнение по неминуемой крайней дороговизне против наших соперников обратится»26.
Тем временем война России с Турцией продолжалась, и главная армия последней выдвинулась к Днестру, в район Хотина — одной из сильных турецких крепостей, гарнизон которой насчитывал до 20 тыс. человек. Здесь неприятель также сосредоточил от 95 до 100 тыс. войск вместе с татарами и поляками (из них 10 тыс. конницы). Этой силе противостояла 1-я русская армия под командованием генерал-аншефа князя А.М. Голицына численностью от 75 до 80 тыс. человек. 15 апреля 1769 года эта армия переправилась через Днестр и двинулась на Хотин, за который начались длительные ожесточённые бои. В той непростой обстановке российская дипломатия в Стокгольме проделала колоссальную работу по сдерживанию шведов от развязывания войны на Балтике. В качестве одной из мер по привлечению на свою сторону влиятельных шведов Екатерина II рекомендовала Остерману «преклонить к Нам, или к Датскому Двору ландмаршала графа Ферзена», фигуру значимую и приближённую к королю. А. Ферзен оставался ярым противником России, что вызывало обоснованное беспокойство императрицы, поэтому рескриптом от 11 мая 1769 года она уведомила Остермана о выделении ему на «секретные расходы знатной суммы» в размере 100 тыс. рублей, «да от короля Прусского двести тысяч из должных Нам субсидий». Императрица напутствовала своего представителя: «Когда приготовя заранее все нужные пружины, основательной достигнете вероятности, тогда уже к нанесению им последнего чувствительного удара не останавливайтесь за жертвованием денег»; нужно остановить «национальное буйство шведов к войне или против Конституции»27.
Упоминая о прусском короле, Екатерина II имела в виду его союзные обязательства, по которым Фридрих II платил России в ходе кампании с Турцией ежегодные
денежные субсидии. Кроме того, в рескрипте упомянуто о конституции Швеции, что также имело большое значение, поскольку в её нарушении в пользу усиления власти короля шведам способствовала французская партия. Главным «дирижёром» и куратором французского блока в Швеции являлся министр иностранных дел в Кабинете короля Людовика XV, умный и энергичный герцог Э.-Ф. де Шуазель. Возглавлявшееся им ведомство оказывало сильное влияние на шведские политические группировки, а поступавшие им из Парижа «подкрепления» в виде крупных финансовых потоков зачастую перевешивали российские. Поэтому следом за высочайшим рескриптом от Н.И. Панина И.А. Остерман получил депеши, подтверждавшие его действия в Стокгольме. Так, «первоприсутствующий» в Коллегии иностранных дел запрашивал, можно ли «употребить некоторое старание выиграть нам на свою сторону графа Ферзена таким образом, чтобы он, за обещаемую ему резонабельную сумму денег или пансиона, от нас ли прямо, или от Датского Двора взял на себя окончить Сейм в совершенной умеренности, не допуская чины государственные жертвовать своему королю и Шоазелю их правами, вольностями и общим покоем из отечества, с нарушением которого может досконально разрушиться и все бытие шведское»28.
С наступлением лета информация из шведской столицы стала намного тревожнее. Шифрованными донесениями от 9(20) июня и 26 июня (7 июля) 1769 года И.А. Остерман предупредил руководство о намерении шведов ниспровергнуть конституцию, называя эти попытки «наглым предприятием», но «исполнение того зависеть будет от успехов нашей с турками войны». Иван Андреевич доложил и об увеличении количества пророссийски настроенных сенаторов, не скрывая при этом опасения, что их могут привлечь только деньги: «Наша партия весьма умножается, но легко в том замешаться может обман к выманке денег»29.
Однако наиболее серьёзными симптомами далеко не в пользу России дипломат посчитал шведско-турецкое сближение (шведы предоставляли «турецкому Двору добрые официи») и начатые королём Швеции военные приготовления. Адольф I Фредрик отдал приказ об укреплении главных крепостей у российских границ — Ловизы и Свеаборга — и об оснащении их пушками. В течение четырёх летне-осенних месяцев шведы отправили в Свеаборгскую крепость около 1 000
• ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИИ
3-, 4-, 6-фунтовых пушек, свыше 3 000 ядер и бомб для крупнокалиберных орудий (60- и 40-фунтовых тяжёлых бомб), 25 тыс. патронов и других военных припасов, отлитых на семи заводах. На проведение ремонтных работ в приморских крепостях (особенно в главной базе шведского флота Карлскруне и на острове Готланд) король выделил в год на каждую 12 тыс., а на восстановительные работы в старых крепостях — 30 тыс. далеров30.
Одновременно в Швеции начались испытания новых видов огнестрельного оружия (карабинов и пистолетов), шло перевооружение армии, в интенсивном режиме работали пороховые и литейные заводы, бесперебойно отливая пушки для финских крепостей. «Французская партия прилежнее старалась об укреплении Финляндии, — докладывал Остерман 21 августа (1 сентября) 1769 года. — Государственные чины продолжали осмотр крепостей и их состояния». Под особый контроль шведы взяли горные заводы, а руда и железо ценились на вес золота. Коронный банк, выполняя королевский указ, начал ежегодно выдавать казённым заводам кредиты в виде 16 бочек золота на развитие горнорудного дела, увеличение объёмов производства железа и поиски новых месторождений руды. Король оказывал финансовую поддержку медным заводам, мануфактурам и фабрикам, а для заведения новых предприятий приказал открыть особый «дисконтный фонд»31.
Шведы усиливались и на море: летом 1769 года в состав королевского флота входили 25 линейных кораблей, 10 фрегатов, вооружённых крупнокалиберной артиллерией, и около 30 военных яхт, бригантин и галиотов, причём только три из них были старой постройки. Количество матросов на всех военных судах достигало 11 тыс. человек, а в целом, подчёркивал Остерман, корабли находились «в таком исправном состоянии, что только одного оснащения к выступлению в море требуют»32.
На Балтике сложилась крайне неблагоприятная для России обстановка, поскольку две эскадры Балтийского флота вышли в Эгейское море, в Греческий архипелаг, чтобы действовать в тылу османских владений33. И по причине отсутствия большей части морских сил оборона Финского залива ослабла.
В такой сложный для страны период Екатерина II уже не в порядке указов и рескриптов, а откровенно просила И.А. Остермана всеми силами противодействовать «ненавистнице нашей Франции», не допустить вступления шведов в войну, бороться «за отвращение Швеции от тех коварных предприятий, к которым ее влечет Франция»34.
И дипломат с честью выполнил эту трудную миссию. Пока же переданной им информации было достаточно, чтобы сделать вывод о подготовке Швеции к войне. Но союзник Екатерины II прусский король Фридрих II уверял её, что французы напрасно тратят на шведов большие деньги, а сама Швеция «в настоящее время из всех государств Европы есть наиболее расстроенное и слабое». Свои уверения Фридрих подкрепил обещанием поговорить с мужем своей сестры — шведским королём. А Остерман тем временем продолжал в Стокгольме бороться против «французских креатур». Путём подкупа влиятельных лиц в сенате он увеличил ряды прорусской партии, а через военных лиц таким же способом узнавал полезную информацию. В шифрованном донесении от 11 (22 сентября) 1769 года дипломат уведомил императрицу, что старается привлечь на свою сторону как можно больше «партизан», и «к приобретению
перелома противной партии» у него ушли три бочки золота. Одну из тех бочек в качестве субсидий предоставили дружественные России английский и датский послы35.
12(23) октября того же года в Петербурге представители России и Пруссии пролонгировали союзный договор от 1764 года. В него по настоянию Екатерины II включили статьи, гарантировавшие форму правления в Швеции. В секретном артикуле III предусматривалось, что в случае восстановления королевских прерогатив в этой стране прусский король Фридрих II вторгнется в шведскую Померанию, а Россия займёт Финляндию36. Однако впоследствии стороны не выполнят этого обязательства, и вторжения не последует.
Пролонгирование этого договора совпало с важной подробной реляцией И.А. Остермана от 23 октября (3 ноября) 1769 года № 75 — о бурных дебатах в шведском дворянском собрании по вопросу об изменении конституции. Для срыва замыслов сторонников смены формы правления, особо отмечал дипломат, «предводители благонамеренных патриотов в трех чинах, а именно в дворянском, мещанском и поселенском с таким великим жаром против того стали кричать, что весьма долгое время ничего порядочного ни говорить, ни слышать было невозможно. С девяти часов по утру до четвертого по полудни такой шум почти беспрерывно продолжался»37.
«Благонамеренным патриотам» удалось тогда отстоять конституцию, но Остерман не терял бдительности. «Злая шайка», говорил он, не прекратит козней, а французский посланник так «сильно озлоблен своей неудачливостью, что угрожает прекратить свою денежную корубцию с окончанием сего года»38. Стокгольмские политические баталии продолжались, равно как и битвы на полях сражений русских с турками. В сентябре 1769 года российские войска заняли крепость Хотин, потеря которой дестабилизировала положение и в Турции, и в её столице.
Как известия о взятии русскими войсками Хотина, беспорядках в Константинополе, о дезертирстве в турецкой армии, так и перенесение театра военных действий в Молдавию и на Дунай изменили расклад сил в шведских политических группировках, несколько охладив пыл сторонников вооружённой борьбы с Россией. Представитель Екатерины II в Стокгольме умело воспользовался обстановкой и нанёс визиты дружественным послам — датскому и английскому. В ходе бесед И.А. Остерман без особого труда убедил коллег увеличить фонд для борьбы «со злонамеренными», и они решили, что для надёжного перевеса политических сил в Стокгольме им необходимо к уже выданным нужным людям полутора бочкам золота добавить ещё четыре с половиной бочки. Дипломаты констатировали: чтобы привлечь новых «государственных чинов соучаствовать в настоящих конъюнктурах» и получить от них помощь в срыве намечавшегося союза Швеции с Францией, выдать им к рождественским праздникам авансы39.
В конце 1769 года завершил работу «шумный Сейм», итогами которого остались довольны в Петербурге, как и сохранением шведской конституции, «потрясением французской инфлюенции» и привлечением на свою сторону графа А. Ферзена. В этой связи стоит отметить примечательный документ — напутствие И.А. Остерману, написанное Екатериной II по-русски. Она рекомендовала ему сделать так, «чтоб в своем тестаменте государственные чины говорили: Всякий швед любящий свою вольность признать должен что
Россия есть твердейшая подпора их вольности что графу Остерману надлежит предписать твердить по чаще шведам привязанным к вольности своей»40.
4 декабря 1769 года Панин, тоже адресуясь к Остерману, радовался: «Разрушили коварство нашего ненавистника Шоазеля, который усматривая великие для себя трудности вооружить против нас Швецию, устремлялся опровержением формы правительства ея»41.
С наступлением весны 1770 года шведам стало уже не до интриг против России и не до вооружений. Реляцией от 12(23) марта 1770 года российский дипломат уведомил императрицу: дела в королевстве плохи, вексельный курс взлетел, цены на промышленные товары и на металл (железо, латунь, медь) выросли, а вслед за ними и на продукты питания. Маклеры, играя на бирже, умышленно завышали цены, обогащались на разницах в курсах между коронными векселями и теми, которые продавали иностранцы. Эти «и другие тому подобные пронырства не предвещают ни малого поправления в казенных обрядах», — подытожил Остерман42.
Один влиятельный депутат сейма после поездки по стране доложил королю: «Появилась у меня великая толпа Карельского поселенства, которая с оцепенением и унынием сказывала, что от проезжих из Стокгольма сведала: намереваются в Карелию послать офицеров на иждивение Карельского поселенства для научения мужского пола солдатским экзерци-циям. Толпа представляла оное весьма тягостным делом своему уезду». В целом, выяснил Остерман, в шведских провинциях усилилось недовольство: налоги росли, «коронные служители разъезжают по всем поселениям, за недоимочные подати отбирают у поселянства все, даже до платья с тела. Земли малы и убоги, большая часть людей не имеют хлебного запаса. Хотя хлебный род прошлого лета и не худ был, но принуждены прибавляться соломенною мукою с деревянною коркою»43. В таких условиях даже самым ревностным сторонникам Франции было не до разжигания войны с Россией.
Король и сенаторы принимали меры для улучшения в стране денежного обращения и банковской системы в целом,упорядочили налоги. Следует отметить проведённую в тот момент большую работу российской дипломатии в Стокгольме. Остерман и сотрудники миссии добивались порой невозможного. Например, в их распоряжении оказались секретные протоколы совместных заседаний государственных чинов и главного королевского казначея («секретного аусшуса») Швеции. Последний представил подробный план выхода из кризиса, подчёркивая: «Партикулярное богатство знатно прибавилось. То особливо показывается в богатейшем образе жизни, во множестве золотых и серебряных вещей и посуды в домах, и в сильнейшем употреблении роскоши, что не может иметь места в государстве, которое имеет недовес в своем торге». Банки за три года дали в долг разным частным лицам под ничтожный процент от 40 до 50 бочек золота, т.е. подарили их, и казначей констатировал этот факт как совершенно недопустимый44.
Принятые меры улучшили банковскую, денежно-кредитную и в целом экономическую системы Швеции, а уже в 1771 году её политические верхи вернулись к планам поквитаться с Россией за потерянные ранее территории и крепости. Но поскольку взять реванш собственными средствами им было не под силу, взоры традиционно устремились к Франции. Российский поверенный в делах в Париже Николай Константинович Хотинский докладывал в Петербург, что к француз-
скому королю прибыл с визитом наследный принц Швеции Густав, главной целью которого являлось проведение переговоров о денежных субсидиях. Принц запросил огромную сумму — 2 млн ливров, которые Людовик XV, как того ни желал, не мог предоставить единовременно. Пока велись переговоры, в начале марта 1771 года Густав получил известие о смерти отца (шведского короля Адольфа I Фредрика), однако выезжать обратно в Стокгольм не торопился. Хотинский резонно предположил, что принца, точнее, уже де-факто нового короля Швеции Густава III, задерживали в Париже дела, связанные с получением субсидий. Как стало известно дипломату, Людовик XV пообещал молодому королю на первое время 120 тыс. ливров, которые рассчитывал получить от крупной торговой компании45.
С первых дней обоснования на родительском престоле Густав III начал основательную подготовку к войне с Российской империей, во главе которой стояла его двоюродная сестра Екатерина II. Дядя Густава III — король Пруссии Фридрих Великий — неоднократно предупреждал венценосного племянника, чтобы тот не вынашивал планов войны с Россией. Умудрённый военным опытом прусский король советовал Густаву оставить эти безумные мысли, т.к. воевать с такой сильной державой было бессмысленно и бесполезно, и никогда ему не одолеть свою умную и разбиравшуюся в государственных делах кузину. Но Густав упорно преследовал цель взять реванш за прошлые неудачи шведов и убеждал политические верхи («господствующую партию») воспользоваться «разорительной войной россиян с турками» и ослаблением русских сил, чтобы наказать и унизить Россию. Начал молодой король с морских дел, не жалея денег на флот, строя новые корабли и набирая на службу хороших матросов46.
Получая такого рода известия, прозорливая Екатерина II в весьма остроумной форме делилась с Н.И. Паниным своими размышлениями: «Я не столь отзывалась утвердительно на добрые диспозиции короля шведского, чтоб из того заключить можно, чтоб не должно нам бденным оком смотреть на шведские обороты»47. Между тем последние набирали силу. Депешей от 2(13) июня 1771 года И.А. Остерман информировал Петербург: «Новым каналом мне сообщено, что в секретной королевской государственным чинам пропозиции в артикуле о России, все ея настоящие подвиги и внутреннее положение такими красками расцвечены, что она в наислабейшем состоянии и мало страшущем для Швеции описывается. О Франции великие похвалы»48. А в начале января 1772 года посольский курьер доставил в Зимний дворец давно ожидавшееся известие из Стокгольма: французский посол передал Густаву III обещанные Людовиком XV деньги.
Улучшение финансового положения позволило шведскому королю продолжить военные приготовления: оснащать крупные города, порты и гарнизоны оружием, порохом и артиллерией, стягивать войска к границам с Россией. Согласно донесению Остермана от 17(28) ноября 1772 года за несколько месяцев Густав довёл состав флота до 26 линейных кораблей, находившихся в полной боевой готовности, 10 фрегатов больших размеров, 43 крупных галеры и 100 малых судов класса военных яхт и бригантин. Личный состав флота насчитывал около 13 тыс. человек49 (для сравнения: в тот период Россия могла выставить на Балтике не более пяти линейных кораблей, остальные находились либо в Эгейском море, либо в стадии постройки)50.
• ИЗ ИСТОРИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИИ
Летом 1772 года в Балтийском море всё чаще стали замечать большие шведские галеры, выходившие на практические учения, а 8(19) августа 26-летний Густав III совершил coup-d-etat - политический переворот и тем самым нарушил конституцию 1720 года. Результатом такого шага стало расширение прерогатив королевской власти и понижение роли сената с его влиятельными фигурами. Смелые действия шведского короля вызвали восторженные отклики монархических домов Европы, особенно в Париже и Вене, а также в Константинополе. У европейских государей Густав III приобрёл значительный политический вес и авторитет, но в Петербурге осознали: произошло то, чего в России опасались ещё при жизни отца Густава и против чего, не щадя сил и средств, боролись в прежние годы. Произведённый переворот стал для Густава III благоприятным импульсом для дальнейших устремлений в отношении России, предоставив ему свободу действий в наращивании военного потенциала Швеции. В тех условиях Н.И. Панин предложил Екатерине II единственный, как ему думалось, выход, с которым она согласилась: «Ежели дойдет у нас до войны со шведами, то будем вести ее обще с Датским Двором»51.
Как и предполагала российская сторона, шведский король вплотную принялся за военные приготовления, и с осени 1772 года в Зимний дворец потекли длинные шифрованные реляции И.А. Остермана, в которых он сообщал неутешительные новости. Густав III направил военной коллегии указ «немедленно для армии заказать 6 тысяч ружей со штыками последнего образца», 405 медных котлов, 3689 медных ранцев, 1850 кожаных ранцев трёх сортов, 30 штук барабанов, «шесть батальонных лекарских ящиков», 2 000 топоров, 880 кавалерийских лопаток, 120 новых лопат и 140 фуражных верёвок. Всю перечисленную амуницию следовало отправить в Карлскруну и Финляндию. Король утвердил сумму «на строение приграничных Финляндских крепостей в 12 тысяч далеров для Свеа-боргской крепости и восемь тысяч для Ловизской», увеличил численность гарнизонов этих крепостей, провёл в Финляндии масштабные учения («экзерци-рование») пехотных и драгунских полков. Два оружейных завода получили государственный заказ на изготовление ружей в количестве 2000 и 1000 соответственно, причём подрядчикам огласили строгий указ короля: на них наложат крупные штрафы, если заводы ровно через год «после принятия из казны задаточных денег» в размере 20 и 10 тыс. далеров (первому и второму) не выполнят заказов. Столичному арсеналу король приказал отлить до 315 тыс. мушкетных пуль и 1,5 млн дроби, а в военно-морскую базу Карлскруну отправить до 1600 центнеров пороха. На поддержание пороховых и селитровых заводов, литьё чугунных пушек Штатс-контора «взяла из банка в задаток обыкновенных окладов три бочки золота из высочайше дозволенной на такие задатки суммы до двенадцати бочек на год»52.
Безусловно, неоднократные призывы Фридриха II к шведскому королю не обращать оружия против России имели особое значение в предотвращении войны с ней. Вплоть до 1788 года (начало Русско-шведской войны, закончившейся в 1790 г.) Густав III прислушивался к советам своего великого дяди и следовал его наставлениям. Однако главные приоритеты в предотвращении войны на Балтике в крайне сложный для России период ведения боевых действий с Турцией следует отдать работе российской дипломатии в Стокгольме.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Российский государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 227. Оп. 1. Д. 20. Л. 31, 31 об.
2 Там же.
3 Там же. Ф. 147. Оп. 1. Д. 31. Л. 32, 32 об.
4 Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ-1). Т. XI. № 8748. СПб., 1830. С. 844—845; Грот Я.К. Екатерина II и Густав III. СПб., 1877. С. 9—12.
5 Архив внешней политики Российской империи Исто-рико-документального департамента Министерства иностранных дел Российской Федерации (АВПРИ). Ф. 6. Оп. 6/2. Д. 477. Л. 6—9 об.
6 Там же. АВПРИ. Л. 7.
7 Там же. Л. 20—25.
8 Там же. Л. 41 об.—42.
9 Сборник Императорского русского исторического общества (Сборник ИРИО). Т. 12. СПб., 1878. С. 238.
10 АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 227. Л. 1—4 об.
11 ПСЗ-Т Т. VI. № 3819.
12 Сборник ИРИО. Т. 57. С. 421, 422.
13 Ордин К. Покорение Финляндии. Опыт описания по неизданным источникам. Т. 1. СПб., 1889. С. 117.
14 АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 308. Л. 3 об.—4 об.
15 Там же. Л. 4 об.—5 об.
16 Там же. Л. 1, 1 об., 6 об.
17 Там же. Д. 309. Л. 1.
18 Там же. Л. 1—8; Д. 308. Л. 307. Л. 84—85.
19 Там же. Д. 308. Л. 11—12, 24.
20 Там же. Л. 26 об.—27.
21 Там же. Л. 27.
22 Там же. Д. 307. Л. 4—6 (помета на полях инструкции Н.И. Панина: «Подписано и отправлено 27 февраля 1768 года»).
23 Там же. Д. 320. Л. 39—42.
24 Там же. Л. 39—42, 44.
25 Там же. Д. 322. Л. 72—74.
26 Там же Д. 327. Л. 19—20.
27 Там же. Д. 326. Л. 7, 11—12.
28 Там же. Д. 330. Л. 1—2, 9—10.
29 Там же. Д. 331. Л. 2—9 об., 20 об, 54—55, 62, 79 об.
30 Там же. Д. 335. Л. 117—119, 122, 127—130 об.
31 Там же. Д. 333. Л. 143—144 об., 234, 234 об.
32 Там же. Л. 81, 81 об.
33 Подробнее о Первой Архипелагской экспедиции Русского флота, её военно-политической, стратегической и дипломатической составляющих см: Гребенщикова Г.А. Чесменская победа. Триумф России в Средиземном море. СПб.: Остров, 2015.
34 Сборник ИРИО. Т. 97. С. 11.
35 АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 333. Л. 242, 242 об.
36 Мартене Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россиею с иностранными державами в 16 т. СПб.: Типография Министерства путей сообщения (А. Бенке), 1874—1909. Т. 6. С. 48, 60, 61.
37 АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 335. Л. 45—71 об.
38 Там же. Л. 8 об.
39 Там же. Л. 12.
40 Там же. Д. 338. Л. 29.
41 Там же. Д. 330. Л. 52—56.
42 Там же. Д. 343. Л. 92—93.
43 Там же. Л. 72—73 об.
44 Там же. Д. 347. Л. 23, 38—62 об., 67—76 об., 77—96.
45 Там же. Ф. 93. Оп. 93/6. Д. 261. 1771—1772 гг. Л. 73 об., 87 об.
46 Грот Я.К. Указ. соч. С. 10—12; АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 369. Л. 34 об.—36.
47 Сборник ИРИО. Т. 13. СПб., 1879. С. 82.
48 АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 369. Л. 6—7 об.
49 Там же. Д. 401. Л. 37 об.—40, 46—47 об.
50 Российский государственный исторический архив. Ф. 1146. Оп. 1. Д. 2. Л. 17, 201.
51 Там же. Л. 318 об.
52 АВПРИ. Ф. 96. Оп. 96/6. Д. 399. Л. 1—9 об., 29 об., 57; Д. 416. Л. 90—96 об. ■
