CC BY
45
УДК 39:929
Н.В. Халявин
ВКЛАД Д.К. ЗЕЛЕНИНА В ИСТОРИОГРАФИЮ ВЯТКИ
В статье проанализирован вклад Д.К. Зеленина в изучение истории Вятки. Выделены основные направления исследований учёного, оказавшие заметное влияние на историографию Вятки. Это работы, которые затрагивают вопросы русской колонизации Вятского края, исследования учёного по истории местных праздников и обрядов, быта русских вятчан. Особо отмечается вклад Д.К. Зеленина в осмысление потенциала этнографических источников для истории Вятки.
Ключевые слова: Д.К. Зеленин, колонизация Вятки, Вятская земля, Троецыплятница, народные присловья.
Знаменитая фраза Н.И. Костомарова, что «нет ничего в русской истории темнее судьбы Вятки и земли её» [9, с. 138] вряд ли когда-нибудь полностью утратит свою актуальность - слишком мало источников, повествующих о прошлом Вятской земли сохранилось до наших дней, слишком много споров вызывают те из них, что доступны исследователям [14, с. 26-32; 13, с. 87-92]. Тем ценнее любые попытки расширить источниковое поле, и главные возможности здесь принадлежат археологии и этнографии.
Одним из самых ярких учёных-этнографов, занимавшихся проблемами вятской истории, был уроженец Сарапульского уезда Вятской губернии - Дмитрий Константинович Зеленин. Он изучал такой редкий и специфический тип источников, как народные присловья, многое сделал для исследования эндемического вятского праздника - «Троецыплятница», предложил ряд наблюдений о ходе русской колонизации Вятской земли (подробный обзор публикаций Д.К. Зеленина, так или иначе связанных с Вятским краем, был дан в статье Е.П. Лупповой, опубликованной в год 100-летнего юбилея учёного [10, с. 83-103]).
Вопрос о том, кто и когда из русских поселенцев первыми проникли на Вятку обсуждается в исторической науке давно. Когда-то созвучие в названии вятчан и славянского племени «вятичи» даже породило довольно широко бытовавшую до ХУШ в. легенду об их общем происхождении от некоего князя Вятко. Затем историки от примитивной сравнительной этимологии отошли, и в работах Х1Х-ХХ вв. большее распространение получила версия «Повести о стране Вятской», по которой русское заселение края приписывалось новгородцам и его начало было отнесено к XII в. Несмотря на позднее происхождение памятника и отсутствие других письменных источников, подтверждавших бы этот исторический сценарий, ряд современных археологов так же считает возможным говорить о начале русской колонизации Вятки применительно к ХП-ХШ вв. [12, с. 306-314]. При этом, не исключая новгородского колонизационного потока, к другим источникам славянской колонизации относят Вол-го-Окское междуречье и Южную Русь [11, с. 34-37].
В дискуссии о прародине русских переселенцев на Вятку незаслуженно мало внимания уделяется наблюдениям Д.К. Зеленина по этому вопросу. Сам он признавал недостаток источников по данной
Халявин Николай Васильевич - доцент Удмуртского государственного университета, кандидат исторических наук (Ижевск), [email protected]
теме, но вполне резонно отмечал, что «если нет прямых свидетельств, то нужно привлечь косвенные». Главным методом добычи новых сведений для учёного было «сравнительное изучение так называемых «частных древностей», т.е. частного и домашнего быта», в более конкретном смысле -«сравнительное изучение местных народных праздников и промыслов» [5, с. 152].
Д.К. Зеленин был склонен видеть среди первых русских поселенцев на Вятке выходцев из Великого Новгорода, отмечая при этом, что «новгородское преемство на Вятке могло быть двоякого рода: 1) непосредственно; и 2) через посредство Вологодского края» [5, с. 161]. Доказательству изна-чальности именно новгородского присутствия на Вятке была посвящена его статья «К вопросу о ходе древнейшей русской колонизации в Вятский край».
Анализируя происхождение котельнического праздника «Все Святые», Д.К. Зеленин, хотя и с большой осторожностью и множеством оговорок, увидел в нём параллели с новгородскими церковными праздниками. Учёный опирался на этнографическое описание Котельнича, приведённое в 1862 г. в «Этнографическом сборнике» Русского географического общества местным учителем Ильёй Глушковым. В нём, в частности, говорилось о том, что котельнические «матери водят своих дочерей в церковь не иначе, как только с собою и то в известные главные и многолюдные праздники в году, каковы: Николин день, Рождество, Пасха, Троицын день, Все Святые (в заговенье перед Петровым постом) и приезд (в первых числах сентября по случаю прихода св. икон из г. Вятки)». Всехсвятский праздник был престольным в кладбищенской котельнической церкви, на него собиралось много народу и матери выводили своих дочерей на своеобразные «смотрины». Д.К. Зеленин отмечал, что похожий «смотр невест» проходил в это же время и в самой Вятке [5, с. 154].
Прототип котельнического праздника «Всех Святых» учёный увидел в новгородском празднике в честь Варлаама Хутынского, основанием чему служил похожий сценарий - тот же смотр невест и ярмарка, и близкое к котельническому празднику время этого события - первая пятница Петрова поста (разница в пять дней, по словам исследователя, «препятствием к отождествлению этих праздников во всяком случае служить не может» [5, с. 159]).
Построения Д.К. Зеленина относительно новгородских корней вятского праздника были любо-
пытны, но, к сожалению, бездоказательны. Слишком свободная аналогия делала их легковесными. Так, автор отмечал, что кроме праздника в честь Вар-лаама Хутынского можно сравнить котельнический праздник, опять же, в силу близости по времени, с большим новгородским крестным ходом в Софийской стороне города в первое воскресенье после Петрова дня (Петров день приходился на 29 июня по старому стилю. - Н.Х.) или с крестным ходом со всех городских церквей в Антониев монастырь в день памяти Антония Римлянина (30 июня).
Поскольку в Котельниче праздник «Всех Святых» имел продолжение - крестный ход из четырёх ближайших к городу сёл в первое воскресенье после Петрова дня со своеобразной выставкой работниц - «страдниц», напоминающей всё ту же «выставку невест», Д.К Зеленин счёл возможным сделать весьма смелое предположение, что «повод к разделению котельнического праздника «Всех Святых» надвое имелся ещё на новгородской почве: два новгородских праздника с крестными ходами (и одновременно с выставками невест), один в честь св. Варлаамия, другой в честь св. Антония), перепутались в памяти новгородских поселенцев на Вятку (это так естественно при безграмотности и при отсутствии вблизи наглядного напоминания о названных святых: мощи их так далеко, чтимых икон нет), превратились в другие (церковные) праздники; причём название второго праздника, быть может, нужно понимать в смысле: собор святых (образов, икон)?» [5, с. 160].
Учёный прекрасно понимал всю зыбкость таких построений, тут же указывая, что возможно новые «исторические изыскания дадут основания к иному решению вопроса и отвергнут данное нами» и признавая, что «нельзя делать общих выводов на основании одного или двух фактов» [5, с. 160-161]. Ценность его наблюдений в другом: во-первых, он обратил внимание на необходимость изучения крестных ходов и вообще всех местных вятских праздников - изыскания самого Д.К. Зеленина указывали на возможность поиска и изучения архаичных черт в устойчивых местных обрядах и праздниках. А во-вторых, случайно оброненная фраза о том, что название праздника «Всех Святых» можно понимать, как собор святых, образов и икон наталкивала на мысль об отражении особенностей социального устройства Вятской земли в её домо-сковском прошлом, проявлении возможного доминирования здесь в древности общинных порядков.
Н.В. Халявин
Отголоски братчины - общинной трапезы, Д.К. Зеленин увидел в вятском празднике «Трое-цыплятницы», связав его с «обрядовым остатком древнего жертвоприношения» [4, с. 385]. Сам праздник происходил только осенью, предварялся молебном и заключался в ритуальной трапезе, на которой присутствовали пожилые женщины и вдовы, девиц и мужчин на неё не допускали. Пищей служили собранные вскладчину припасы и специально приготовленная курица. Заколоть её должен был мужчина или мальчик, а сама курица к моменту ритуальной трапезы должна была уже трижды высидеть цыплят. Запершись в избе, женщины поедали птицу в полном молчании, не употребляя столовых приборов, стараясь не повредить кости. Затем все остатки собирали в мешок или горшок и несли его на голове специальной прыгающей «куриной» походкой, чтобы захоронить в каком-нибудь чистом и уединённом месте или опустить в реку [7, с. 105-117].
Д.К. Зеленин, говоря о «Троецыплятнице», отмечал, что «христианские обычаи переплелись тут причудливым узором с традициями языческой жертвы» [7, с. 128]. Он не отрицал возможного иноэтничного влияния - черемисской (марийской) «похоронной жертвы» и мордовского праздника «Бабань-молянь», но оговаривал, что «вполне аналогичных обычаев у местных инородцев нет» [7, с. 124, 126-129]. Надо сказать, что автор явное предпочтение отдавал поиску именно русских корней праздника, и хотя параллели с упомянутым мордовским обрядом проступали вполне отчётливо, Д.К. Зеленин пришёл к выводу, что вятская «Троецыплятница» является «контаминацией» славянских «куриных праздников» - «курьих именин», приходящихся на 1 ноября (день Кузьмы и Демьяна) и третье воскресенье после Пасхи (неделя Жён Мироносиц), связанное с приготовлением блюд из курицы и яиц [7, с. 136].
Учёный, кажется, не сомневался, в древности обряда «Троецыплятницы», что следует из его рассуждения о времени проведения праздника: «проще и легче всего предполагать, что древние вятчане (точнее, вятчанки) просто-напросто запутались в календарных сроках различных «куриных» праздников ... а запутавшись, стали праздновать троецыплятницу осенью (разрядка в тексте. - Н.Х.) вообще (памятуя об осенних «куриных» праздниках) или реже весною вообще (памятуя о «куриных» праздниках весенних)» [7, с. 137].
Авторы комментариев к избранным трудам Д.К. Зеленина, изданным в 1994 г., отмечали, что «статья Зеленина до настоящего времени является единственным исследованием вятского обряда троецыплятницы» [7, с. 315]. Можно сказать, что фактически так дело обстоит и поныне, во всяком случае, в этнолингвистическом словаре «Славянские древности» под общей редакцией Н.И. Толстого в статье «Курица» указано только, что «в русской традиции существует специальный обряд, в котором едят наседку» и дана отсылка «см. Троецыплятницу» [1, с. 60], но в 5-м томе, где соответствующая статья должна была бы размещаться между «Трифоном» и «Троицей» никакой статьи о троецыплятнице нет [15, с. 318-320].
Ещё один интереснейший комплекс источников, который Д.К. Зеленин старался ввести в научный оборот вятских исследователей, состоял в народных присловьях. Сам учёный определял присловье как «прозвище, относящееся не к единичному лику, а к группе лиц, составляющей собою географическое или этнографическое целое» [3, с. 38].
Именно присловья позволили Д.К. Зеленину выделить в Вятской губернии собственно вятчан - к ним он отнёс жителей Вятского, Орловского, Котельнического, Нолинского и юго-западной части Слободского уездов [6, с. 69]. При этом вятчан Вятского, прилегающей к нему части Орловского и юго-западной части Слободского уездов учёный считал потомками переселенцев из-под Устюга и из Двинского края, а жителей Котельнического уезда относил к потомкам новгородцев «из области где-то около Уломы» [6, с. 72], соседнюю же Кукарку (на границе Котельнического и Яранского уездов) исследователь прямо возводил к древним новгородцам: «больше всего напоминают нам древних новгородцев, и именно древненовгородскую вольницу», на том лишь, правда, основании, что они слывут известными плотниками и торговцами [6, с. 86]. Тему внутреннего этнографического районирования русских вятчан Д.К. Зеленин продолжил в работе о великорусских говорах, по-прежнему считая, что «первою группою прибывших на Вятку русских легко могли быть новгородцы» [2, с. 376].
Говоря о наследии Д.К. Зеленина и его вкладе в вятскую историографию, следует помнить о специфике этнографических исследований начала прошлого века. Ссылаясь на известного учёного легко получить «доказательства» новгородских корней у вятского населения и тем самым как бы подтвер-
дить правоту исторического повествования, содержащегося в той же «Повести о стране Вятской». Но проблема в том, что такие «доказательства» будут бездоказательны. Хотя сам учёный практически нигде на «Повесть о стране Вятской» не ссылается, однако её влияние на отношение Д.К. Зеленина к истории Вятки чувствуется через труды Н.И. Костомарова и других историков. Иначе говоря, все эти «новгородские корни» возникают в текстах Д.К. Зеленина не потому, что это следует из логики изучения материала, а скорее сам материал встраивается в определённую, уже принятую автором логику.
Поэтому ценность работ Д.К. Зеленина для тех, кто прикасается к истории Вятки, заключается не столько в содержащихся в них личных историче-
ских предпочтениях автора, а в том, что он указал на возможности, которые, кроются в собирании, изучении, анализе этнографического материала. Многие из его собственных рассуждений сейчас кажутся наивными, но это говорит лишь о необходимости более внимательно и скрупулезно отнестись к фольклорно-этнографическому наследию Вятки. Можно сказать, что нам повезло: «Зеленин успел подметить многие из давнишних своеобразных обрядов и обычаев Вятки, смог скрупулёзно собрать все имевшиеся тогда источники по ним» [8, с. 291] и добавить, что он указал современникам и потомкам на возможный путь исследования, сделав по нему лишь первые шаги, теперь нужно продолжить начатое.
Список использованных источников и литературы
1. Бушкевич С.П. Курица // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5-ти томах / Под общей редакцией Н.И. Толстого. Т.3: К (Круг) - П (Перепелка). М.: Междунар. отношения, 2004. С. 60-68.
2. Зеленин Д.К Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных в связи с течениями позднейшей великорусской колонизации. СПб.: Типография А.В. Орлова, 1913. 544 с.
3. Зеленин Д.К. Великорусские народные присловья как материал для этнографии // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 38-58.
4. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. Пер. с нем. К.Д. Цивиной. Примеч. Т.А. Бернштам, Т.В. Станюкович и К.В. Чистова. М.: Наука, 1991. 511 с.
5. Зеленин Д.К. К вопросу о ходе древнейшей русской колонизации в Вятский край // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 19011913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 151-163.
6. Зеленин Д.К. Народные присловья и анекдоты о русских жителях Вятской губернии (Этнографический и историко-литературный очерк) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 19011913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 59-104.
7. Зеленин Д.К. Троецыплятница (Этнографическое исследование) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 105-150.
8. КоршунковВ.А. Д.К. Зеленин и вятская старина // Памятная книжка Кировской области и календарь на 2008 год: информ.-стат. сб. / Террит. орган Федер.
службы гос. статистики по Киров. обл.; редкол.: Н.И. Зорин (пред.) и др. Киров, 2008. С. 290-297.
9. Костомаров Н.И. Собрание сочинений. Кн. 3. Т. 7 - 8. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада (История Новгорода, Пскова и Вятки). СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1904. 500 с.
10. Луппова Е.П. Изучение Д.К. Зелениным Вятского края // Проблемы славянской этнографии: (к 100-летию со дня рождения чл.-кор. АН СССР ДК. Зеленина). Л., 1979. С. 83—103.
11. Макаров Л.Д. Древнерусское население Прикамья в Х-ХУ вв.: Учеб. пособие. Ижевск: Удмурт. ун-т, 2001. 140 с.
12. Макаров Л.Д. К истории вопроса о заселении русскими Вятского края // Новгородская Русь: историческое пространство и культурное наследие: сб. науч. тр. / отв. ред. А.Т. Шашков. Екатеринбург, 2000. С. 306-314.
13. Мусихин А.Л. «Повесть о стране Вятской»: новые открытия // Церковь в истории и культуре России: сборник материалов Международной научной конференции. Киров (Вятка), 22-23 октября 2010 г. Киров, 2010. С. 87-92.
14. Мусихин А.Л. Существовала ли вятская летопись XV века? (К вопросу об атрибуции летописного известия 1374 г. о набеге ушкуйников на Вятку) // Герценка: Вятские записки: [Научно-популярный альманах]. Киров, 2003. Вып. 4. С. 26-32.
15. Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5-ти томах / Под общей редакцией Н.И. Толстого. Т.5: С (Сказка) - Я (Ящерица). М.: Междунар. отношения, 2012. 736 с.
