CC BY
44
УДК 39:929
Н.В. Халявин
ВКЛАД Д.К. ЗЕЛЕНИНА В ИСТОРИОГРАФИЮ ВЯТКИ
В статье проанализирован вклад Д.К. Зеленина в изучение истории Вятки. Выделены основные направления исследований учёного, оказавшие заметное влияние на историографию Вятки. Это работы, которые затрагивают вопросы русской колонизации Вятского края, исследования учёного по истории местных праздников и обрядов, быта русских вятчан. Особо отмечается вклад Д.К. Зеленина в осмысление потенциала этнографических источников для истории Вятки.
Ключевые слова: Д.К. Зеленин, колонизация Вятки, Вятская земля, Троецыплятница, народные присловья.
Знаменитая фраза Н.И. Костомарова, что «нет ничего в русской истории темнее судьбы Вятки и земли её» [9, с. 138] вряд ли когда-нибудь полностью утратит свою актуальность - слишком мало источников, повествующих о прошлом Вятской земли сохранилось до наших дней, слишком много споров вызывают те из них, что доступны исследователям [14, с. 26-32; 13, с. 87-92]. Тем ценнее любые попытки расширить источниковое поле, и главные возможности здесь принадлежат археологии и этнографии.
Одним из самых ярких учёных-этнографов, занимавшихся проблемами вятской истории, был уроженец Сарапульского уезда Вятской губернии - Дмитрий Константинович Зеленин. Он изучал такой редкий и специфический тип источников, как народные присловья, многое сделал для исследования эндемического вятского праздника - «Троецыплятница», предложил ряд наблюдений о ходе русской колонизации Вятской земли (подробный обзор публикаций Д.К. Зеленина, так или иначе связанных с Вятским краем, был дан в статье Е.П. Лупповой, опубликованной в год 100-летнего юбилея учёного [10, с. 83-103]).
Вопрос о том, кто и когда из русских поселенцев первыми проникли на Вятку обсуждается в исторической науке давно. Когда-то созвучие в названии вятчан и славянского племени «вятичи» даже породило довольно широко бытовавшую до ХУШ в. легенду об их общем происхождении от некоего князя Вятко. Затем историки от примитивной сравнительной этимологии отошли, и в работах Х1Х-ХХ вв. большее распространение получила версия «Повести о стране Вятской», по которой русское заселение края приписывалось новгородцам и его начало было отнесено к XII в. Несмотря на позднее происхождение памятника и отсутствие других письменных источников, подтверждавших бы этот исторический сценарий, ряд современных археологов так же считает возможным говорить о начале русской колонизации Вятки применительно к ХП-ХШ вв. [12, с. 306-314]. При этом, не исключая новгородского колонизационного потока, к другим источникам славянской колонизации относят Вол-го-Окское междуречье и Южную Русь [11, с. 34-37].
В дискуссии о прародине русских переселенцев на Вятку незаслуженно мало внимания уделяется наблюдениям Д.К. Зеленина по этому вопросу. Сам он признавал недостаток источников по данной
Халявин Николай Васильевич - доцент Удмуртского государственного университета, кандидат исторических наук (Ижевск), nivakha@gmail.com
теме, но вполне резонно отмечал, что «если нет прямых свидетельств, то нужно привлечь косвенные». Главным методом добычи новых сведений для учёного было «сравнительное изучение так называемых «частных древностей», т.е. частного и домашнего быта», в более конкретном смысле -«сравнительное изучение местных народных праздников и промыслов» [5, с. 152].
Д.К. Зеленин был склонен видеть среди первых русских поселенцев на Вятке выходцев из Великого Новгорода, отмечая при этом, что «новгородское преемство на Вятке могло быть двоякого рода: 1) непосредственно; и 2) через посредство Вологодского края» [5, с. 161]. Доказательству изна-чальности именно новгородского присутствия на Вятке была посвящена его статья «К вопросу о ходе древнейшей русской колонизации в Вятский край».
Анализируя происхождение котельнического праздника «Все Святые», Д.К. Зеленин, хотя и с большой осторожностью и множеством оговорок, увидел в нём параллели с новгородскими церковными праздниками. Учёный опирался на этнографическое описание Котельнича, приведённое в 1862 г. в «Этнографическом сборнике» Русского географического общества местным учителем Ильёй Глушковым. В нём, в частности, говорилось о том, что котельнические «матери водят своих дочерей в церковь не иначе, как только с собою и то в известные главные и многолюдные праздники в году, каковы: Николин день, Рождество, Пасха, Троицын день, Все Святые (в заговенье перед Петровым постом) и приезд (в первых числах сентября по случаю прихода св. икон из г. Вятки)». Всехсвятский праздник был престольным в кладбищенской котельнической церкви, на него собиралось много народу и матери выводили своих дочерей на своеобразные «смотрины». Д.К. Зеленин отмечал, что похожий «смотр невест» проходил в это же время и в самой Вятке [5, с. 154].
Прототип котельнического праздника «Всех Святых» учёный увидел в новгородском празднике в честь Варлаама Хутынского, основанием чему служил похожий сценарий - тот же смотр невест и ярмарка, и близкое к котельническому празднику время этого события - первая пятница Петрова поста (разница в пять дней, по словам исследователя, «препятствием к отождествлению этих праздников во всяком случае служить не может» [5, с. 159]).
Построения Д.К. Зеленина относительно новгородских корней вятского праздника были любо-
пытны, но, к сожалению, бездоказательны. Слишком свободная аналогия делала их легковесными. Так, автор отмечал, что кроме праздника в честь Вар-лаама Хутынского можно сравнить котельнический праздник, опять же, в силу близости по времени, с большим новгородским крестным ходом в Софийской стороне города в первое воскресенье после Петрова дня (Петров день приходился на 29 июня по старому стилю. - Н.Х.) или с крестным ходом со всех городских церквей в Антониев монастырь в день памяти Антония Римлянина (30 июня).
Поскольку в Котельниче праздник «Всех Святых» имел продолжение - крестный ход из четырёх ближайших к городу сёл в первое воскресенье после Петрова дня со своеобразной выставкой работниц - «страдниц», напоминающей всё ту же «выставку невест», Д.К Зеленин счёл возможным сделать весьма смелое предположение, что «повод к разделению котельнического праздника «Всех Святых» надвое имелся ещё на новгородской почве: два новгородских праздника с крестными ходами (и одновременно с выставками невест), один в честь св. Варлаамия, другой в честь св. Антония), перепутались в памяти новгородских поселенцев на Вятку (это так естественно при безграмотности и при отсутствии вблизи наглядного напоминания о названных святых: мощи их так далеко, чтимых икон нет), превратились в другие (церковные) праздники; причём название второго праздника, быть может, нужно понимать в смысле: собор святых (образов, икон)?» [5, с. 160].
Учёный прекрасно понимал всю зыбкость таких построений, тут же указывая, что возможно новые «исторические изыскания дадут основания к иному решению вопроса и отвергнут данное нами» и признавая, что «нельзя делать общих выводов на основании одного или двух фактов» [5, с. 160-161]. Ценность его наблюдений в другом: во-первых, он обратил внимание на необходимость изучения крестных ходов и вообще всех местных вятских праздников - изыскания самого Д.К. Зеленина указывали на возможность поиска и изучения архаичных черт в устойчивых местных обрядах и праздниках. А во-вторых, случайно оброненная фраза о том, что название праздника «Всех Святых» можно понимать, как собор святых, образов и икон наталкивала на мысль об отражении особенностей социального устройства Вятской земли в её домо-сковском прошлом, проявлении возможного доминирования здесь в древности общинных порядков.
Н.В. Халявин
Отголоски братчины - общинной трапезы, Д.К. Зеленин увидел в вятском празднике «Трое-цыплятницы», связав его с «обрядовым остатком древнего жертвоприношения» [4, с. 385]. Сам праздник происходил только осенью, предварялся молебном и заключался в ритуальной трапезе, на которой присутствовали пожилые женщины и вдовы, девиц и мужчин на неё не допускали. Пищей служили собранные вскладчину припасы и специально приготовленная курица. Заколоть её должен был мужчина или мальчик, а сама курица к моменту ритуальной трапезы должна была уже трижды высидеть цыплят. Запершись в избе, женщины поедали птицу в полном молчании, не употребляя столовых приборов, стараясь не повредить кости. Затем все остатки собирали в мешок или горшок и несли его на голове специальной прыгающей «куриной» походкой, чтобы захоронить в каком-нибудь чистом и уединённом месте или опустить в реку [7, с. 105-117].
Д.К. Зеленин, говоря о «Троецыплятнице», отмечал, что «христианские обычаи переплелись тут причудливым узором с традициями языческой жертвы» [7, с. 128]. Он не отрицал возможного иноэтничного влияния - черемисской (марийской) «похоронной жертвы» и мордовского праздника «Бабань-молянь», но оговаривал, что «вполне аналогичных обычаев у местных инородцев нет» [7, с. 124, 126-129]. Надо сказать, что автор явное предпочтение отдавал поиску именно русских корней праздника, и хотя параллели с упомянутым мордовским обрядом проступали вполне отчётливо, Д.К. Зеленин пришёл к выводу, что вятская «Троецыплятница» является «контаминацией» славянских «куриных праздников» - «курьих именин», приходящихся на 1 ноября (день Кузьмы и Демьяна) и третье воскресенье после Пасхи (неделя Жён Мироносиц), связанное с приготовлением блюд из курицы и яиц [7, с. 136].
Учёный, кажется, не сомневался, в древности обряда «Троецыплятницы», что следует из его рассуждения о времени проведения праздника: «проще и легче всего предполагать, что древние вятчане (точнее, вятчанки) просто-напросто запутались в календарных сроках различных «куриных» праздников ... а запутавшись, стали праздновать троецыплятницу осенью (разрядка в тексте. - Н.Х.) вообще (памятуя об осенних «куриных» праздниках) или реже весною вообще (памятуя о «куриных» праздниках весенних)» [7, с. 137].
Авторы комментариев к избранным трудам Д.К. Зеленина, изданным в 1994 г., отмечали, что «статья Зеленина до настоящего времени является единственным исследованием вятского обряда троецыплятницы» [7, с. 315]. Можно сказать, что фактически так дело обстоит и поныне, во всяком случае, в этнолингвистическом словаре «Славянские древности» под общей редакцией Н.И. Толстого в статье «Курица» указано только, что «в русской традиции существует специальный обряд, в котором едят наседку» и дана отсылка «см. Троецыплятницу» [1, с. 60], но в 5-м томе, где соответствующая статья должна была бы размещаться между «Трифоном» и «Троицей» никакой статьи о троецыплятнице нет [15, с. 318-320].
Ещё один интереснейший комплекс источников, который Д.К. Зеленин старался ввести в научный оборот вятских исследователей, состоял в народных присловьях. Сам учёный определял присловье как «прозвище, относящееся не к единичному лику, а к группе лиц, составляющей собою географическое или этнографическое целое» [3, с. 38].
Именно присловья позволили Д.К. Зеленину выделить в Вятской губернии собственно вятчан - к ним он отнёс жителей Вятского, Орловского, Котельнического, Нолинского и юго-западной части Слободского уездов [6, с. 69]. При этом вятчан Вятского, прилегающей к нему части Орловского и юго-западной части Слободского уездов учёный считал потомками переселенцев из-под Устюга и из Двинского края, а жителей Котельнического уезда относил к потомкам новгородцев «из области где-то около Уломы» [6, с. 72], соседнюю же Кукарку (на границе Котельнического и Яранского уездов) исследователь прямо возводил к древним новгородцам: «больше всего напоминают нам древних новгородцев, и именно древненовгородскую вольницу», на том лишь, правда, основании, что они слывут известными плотниками и торговцами [6, с. 86]. Тему внутреннего этнографического районирования русских вятчан Д.К. Зеленин продолжил в работе о великорусских говорах, по-прежнему считая, что «первою группою прибывших на Вятку русских легко могли быть новгородцы» [2, с. 376].
Говоря о наследии Д.К. Зеленина и его вкладе в вятскую историографию, следует помнить о специфике этнографических исследований начала прошлого века. Ссылаясь на известного учёного легко получить «доказательства» новгородских корней у вятского населения и тем самым как бы подтвер-
дить правоту исторического повествования, содержащегося в той же «Повести о стране Вятской». Но проблема в том, что такие «доказательства» будут бездоказательны. Хотя сам учёный практически нигде на «Повесть о стране Вятской» не ссылается, однако её влияние на отношение Д.К. Зеленина к истории Вятки чувствуется через труды Н.И. Костомарова и других историков. Иначе говоря, все эти «новгородские корни» возникают в текстах Д.К. Зеленина не потому, что это следует из логики изучения материала, а скорее сам материал встраивается в определённую, уже принятую автором логику.
Поэтому ценность работ Д.К. Зеленина для тех, кто прикасается к истории Вятки, заключается не столько в содержащихся в них личных историче-
ских предпочтениях автора, а в том, что он указал на возможности, которые, кроются в собирании, изучении, анализе этнографического материала. Многие из его собственных рассуждений сейчас кажутся наивными, но это говорит лишь о необходимости более внимательно и скрупулезно отнестись к фольклорно-этнографическому наследию Вятки. Можно сказать, что нам повезло: «Зеленин успел подметить многие из давнишних своеобразных обрядов и обычаев Вятки, смог скрупулёзно собрать все имевшиеся тогда источники по ним» [8, с. 291] и добавить, что он указал современникам и потомкам на возможный путь исследования, сделав по нему лишь первые шаги, теперь нужно продолжить начатое.
Список использованных источников и литературы
1. Бушкевич С.П. Курица // Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5-ти томах / Под общей редакцией Н.И. Толстого. Т.3: К (Круг) - П (Перепелка). М.: Междунар. отношения, 2004. С. 60-68.
2. Зеленин Д.К Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных в связи с течениями позднейшей великорусской колонизации. СПб.: Типография А.В. Орлова, 1913. 544 с.
3. Зеленин Д.К. Великорусские народные присловья как материал для этнографии // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 38-58.
4. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. Пер. с нем. К.Д. Цивиной. Примеч. Т.А. Бернштам, Т.В. Станюкович и К.В. Чистова. М.: Наука, 1991. 511 с.
5. Зеленин Д.К. К вопросу о ходе древнейшей русской колонизации в Вятский край // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 19011913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 151-163.
6. Зеленин Д.К. Народные присловья и анекдоты о русских жителях Вятской губернии (Этнографический и историко-литературный очерк) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 19011913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 59-104.
7. Зеленин Д.К. Троецыплятница (Этнографическое исследование) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913. М.: Издательство «Индрия», 1994. С. 105-150.
8. КоршунковВ.А. Д.К. Зеленин и вятская старина // Памятная книжка Кировской области и календарь на 2008 год: информ.-стат. сб. / Террит. орган Федер.
службы гос. статистики по Киров. обл.; редкол.: Н.И. Зорин (пред.) и др. Киров, 2008. С. 290-297.
9. Костомаров Н.И. Собрание сочинений. Кн. 3. Т. 7 - 8. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада (История Новгорода, Пскова и Вятки). СПб.: Типография М.М. Стасюлевича, 1904. 500 с.
10. Луппова Е.П. Изучение Д.К. Зелениным Вятского края // Проблемы славянской этнографии: (к 100-летию со дня рождения чл.-кор. АН СССР ДК. Зеленина). Л., 1979. С. 83—103.
11. Макаров Л.Д. Древнерусское население Прикамья в Х-ХУ вв.: Учеб. пособие. Ижевск: Удмурт. ун-т, 2001. 140 с.
12. Макаров Л.Д. К истории вопроса о заселении русскими Вятского края // Новгородская Русь: историческое пространство и культурное наследие: сб. науч. тр. / отв. ред. А.Т. Шашков. Екатеринбург, 2000. С. 306-314.
13. Мусихин А.Л. «Повесть о стране Вятской»: новые открытия // Церковь в истории и культуре России: сборник материалов Международной научной конференции. Киров (Вятка), 22-23 октября 2010 г. Киров, 2010. С. 87-92.
14. Мусихин А.Л. Существовала ли вятская летопись XV века? (К вопросу об атрибуции летописного известия 1374 г. о набеге ушкуйников на Вятку) // Герценка: Вятские записки: [Научно-популярный альманах]. Киров, 2003. Вып. 4. С. 26-32.
15. Славянские древности. Этнолингвистический словарь в 5-ти томах / Под общей редакцией Н.И. Толстого. Т.5: С (Сказка) - Я (Ящерица). М.: Междунар. отношения, 2012. 736 с.
