CC BY
135
12. Weber R., Peter Hacks, Heiner Müller, and the antagonistic Drama of socialism: A dispute in the literary field of the DDR. German literature studies and sources / ed. B. Keller, Cl. Stockinger. Bd. 20. Berlin/ Boston: Walter de Gruyten GmbH, in 2016. P. 695.
Сведения об авторе: Сейбель Наталия Эдуардовна,
доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры литературы и методики обучения литературе, Южно-Уральский государственный гуманитарно-педагогический университет
г. Челябинск, Российская Федерация. E-mail: seibel_ne@mail.ru
Шастина Елена Михайловна,
доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры немецкой филологии, Казанский (Приволжский) федеральный университет (Елабужский институт) г. Елабуга, Российская Федерация. E-mail: e.shastina2104@gmail.com
Information about the author: Seibel Nataliya Eduardovna,
Doctor of Sciences (Philology),
Academic Title of Associate Professor,
Professor, Department of Literature
and Teaching Methods,
South-Ural State Humanitarian Pedagogical
University
Chelyabinsk, Russia.
E-mail: seibel_ne@mail.ru
Shastina Elena Mikhailovna,
Doctor of Sciences (Philology), Academic Title of Associate Professor, Professor, Department of German Philology Kazan (Volga Region) Federal University Elabuga, Russia
E-mail: e.shastina2104@gmail.com
УДК 8Р1
ББК 83.3(2рос=Рус)5
С.О. Семенюта
визуальные образы в рождественских рассказах а.п. Чехова
В данной статье с точки зрения создания визуальных образов рассматриваются два рождественских рассказа Чехова: «В рождественскую ночь» и «Ёлка». В качестве визуальных выделяются образы рождественской ночи, образы святых и юродивых, ёлки и чуда. Указывается на взаимосвязь между театральным действием и карнавализацией, присущей народным праздникам, обрядам.
Ключевые слова: Чехов, визуализация, национальное, рождественский рассказ, чудо, ёлка.
S.O. Semenyuta
visual images in christmas stories by chekhov
Two Chekhov's stories "At Christmas time" and "Christmas tree" are studied from the point of view of visualization. Christmas Eve, saints, God's fools, Christmas tree and miracle are considered as visual images. The connection between dramatic performance and carnivalisation, which is characteristic for folk ceremonies and festivals, is noted.
Key words: Chekhov, visualization, national, miracle, Christmas story.
го
2 х
<и
Ф
О
О С)
Не вызывает сомнения утверждение, что то или иное театральное произведение, постановка имеет в основе повествовательный текст. Литературное творение, в свою очередь, является некой интерпретацией, отражением, переработкой жизненного материала. Таким образом, писателя можно считать посредником между театром, литературой, народом и жизнью. Рассказы Чехо-ваявляются отражением бытовых ситуаций конца XIX века, вложенных в рамки определённого жанра. Думаем, что произведения автора - это что-то большее, ведь Антон Павлович обращается не просто к мировоззрению человека рубежа веков, а к вечным источникам мудрости вообще, к русским народным традициям в частности.
Связь Чехова с театром прослеживается не только на поверхностном (в сотрудничестве с московской актёрско-режиссёрской средой, в написании особого рода пьес), но и на глубинном уровнях. Театральное действие берёт начало в фольклоре: народные праздники представляют собой первый пример использования масок, выполнения определённых ролей, совершения неких повторяющихся действий, ежегодных сценариев, использования символических атрибутов, «декораций». Национальные праздники и увеселительные мероприятия сами по себе очень красочны. При одном упоминании о ярмарке, масленице, охоте, святочных гаданиях, свадьбе и других в нашем воображении происходит мгновенная визуализация образов, появление картинок. В таком контексте можно говорить о непосредственной взаимосвязи визуализации с определённым национальным обрядом. В рассказах Чехова 1880-х годов упоминается достаточно широкий спектр русских обрядов. Можно утверждать, что Чехов знал не только городскую праздничную культуру, но и церковную, и национальную, т.к. подтверждение данным тезисам находим не только в рассказах, но и в письмах автора. Визуализацию же Чехов использует в качестве инструмента для создания субъективной творческой реальности. О зримом и незримом, о работе человече-
ского воображения, о процессе материализации субъективного визуального образа в живописи, литературе, кинематографе, архитектуре подробно повествует междисциплинарное исследование РАН «Визуальный образ» [3].
Из традиционной, базовой культуры вырастает культура городская. Её отличает мещанское, обывательское сознание, отсутствие сакрального смысла в каждодневных и праздничных обрядах, восприятии мира. Во-первых, Чехов как писатель-интеллигент является носителем светского мировоззрения конца XIX века, во-вторых, - человеком, выросшим на знаниях закона Божьего, в семье бывших крепостных. Таким образом, писатель стоит не только на стыке времён, но и на стыке сознаний, мировоззрений. Как замечает А.Ф. Некрылова в «Русских народных городских праздниках, увеселениях и зрелищах», интеллигенция рубежа веков в своих воззрениях ушла далеко от национальных ценностей, смыслов, образов [6, с. 8]. Происходило своего рода опрощение, в том числе под влиянием западной культуры. Обе тенденции: национальная, традиционная, и городская, обывательская, - представлены в рассказах Чехова. В рамках данной статьи остановимся на визуальных образах, которые возникают в двух святочных рассказах автора («В рождественскую ночь» и «Ёлка»), и предпримем попытку выявления, анализа возникающих в них предметных и непредметных визуальных категорий.
Глубокие общечеловеческие проблемы и внутриличностные конфликты освещаются в рассказе 1883 года «В рождественскую ночь», который имел первоначальное название «Беда за бедой». Читательское воображение ночь перед рождеством связывает со светлым праздником победы света над тьмой, чудом -рождением богочеловека Иисуса Христа. Но наши высокие надежды не будут оправданы. Перед нами финал истории семейной жизни молодой женщины «лет двадцати трёх», которая в сакральную ночь замерзает на берегу моря в ожидании мужа, помещика Литвинова. Чехов демонстрирует своё мастерство
писателя-психолога, в частности, показывает, что женская натура полна противоречий. С одной стороны, Наталья Сергеевна взывает к гласу святого Николая Чудотворца, ждёт возвращения мужа. С другой - в душе надеется, что нелюбимый не вернётся. Литвинов выжил и, радостный, от того, что его ждали, осознал, что по-настоящему счастлив. Однако для жены возвращение мужа становится суровым приговором, и спрятанные в глубине души эмоции берут верх над разумом молодой женщины. «Пронзительный, душу раздирающий вопль ответил на этот тихий, счастливый смех. Ни рёв моря, ни ветер, ничто не было в состоянии заглушить его. С лицом, искажённым отчаянием, молодая женщина не была в силах удержать этот вопль, и он вырвался наружу. <...>Муж понял этот вопль, да и нельзя было не понять его.» [7, с. 290].
Человеческую слабость подчёркивает Чехов в своих героях. Слабость не только физическую, но и психическую, как мужскую, так и женскую. Например, писатель указывает на немощность старухи, матери Евсея, рыбака, отправившегося на ловлю с Литвиновым. Женщина плачет, ждёт возвращения единственного сына. Также физическая слабость и нестерпимая боль мучает юродивого, дурачка Петрушу, словно сходит с ума и Наталья Сергеевна после того, как представляет смерть мужа.
Слабость молодой женщины заключается в невозможности по достоинству оценить стараний своего мужа, его чувства, в желании преодолеть сложившуюся в её жизни несправедливость, в надежде остаться вдовой. Внутренняя боль, неудовлетворённость Натальи Сергеевны, её слабость, скрытая за маской благополучия, выходит за границы физического тела и приобретает разрушительную силу, подобную морю, собирающемуся ломать лёд. Эта негативная энергия ранит Литвинова в самое сердце, отбивает у героя желание жить. Помещик исполняет волю жены и садится в лодку с Пе-трушей, чтобы погибнуть в морозную штормовую ночь в пучине моря. И Литвинов, и юный «дурачок» таким образом хотят избавиться от нестерпимой боли.
Первый - от душевной, второй - от физической.
Как и беда за бедой, так и чудо в рассказе всё-таки происходит. Во-первых, наступает Рождество; во-вторых, Литвинов со своей командой рыбаков выживает в штормовую ночь; в-третьих, желание Натальи Сергеевны исполняется. Исполняется, несмотря на то, что в эту минуту оно меняется. В-четвёртых, Петруша навсегда избавился от страдания; в-пятых, Наталья Сергеевна в ночь под Рождество полюбила своего мужа. Прозрение женского сердца наступило в результате преодоления двойной нравственной муки. Проблема теперь кроется в другом: чудо рождения чувств уже никому не нужно.
Большое место в рассказе уделяется христианской основе. История бед и чудес разворачивается в Рождественскую ночь под звон колоколов. Чехов из детства почерпнул тот факт, что для попавших в бурю рыбаков производился ночной звон. Так они находили путь к берегу. Писатель этнографически точен: указывает, что история семьи Литвиновых происходила под Таганрогом, что «звонили наверху, в рыбачьей деревушке, на ветхой колокольне. Люди, застигнутые в море метелью, а потом дождём, должны были ехать на этот звон, - соломинка, за которую хватается утопающий» [7, с. 288-289]. Но в отличие от простого колокольного звона, служащего лишь «маяком», действие в рассказе происходит в канун одного из самых почитаемых православных праздников (в отличие от Нового года). Соответственно, религиозные детали были введены в повествование не случайно, поэтому мотивы чуда, прозрения наполнены особым смыслом.
Образ главной героини, Натальи Сергеевны, имеет ряд интересных особенностей: она после родов (в Рождественскую ночь), знает, какому святому молиться (Николаю Чудотворцу), затем проходит путь испытаний (от греховной нелюбви к мужу к прозрению). Также святого старца визуально напоминает Денис, «высокий плотный старик с большой седой бородой, <...> с большой палкой» [7, с. 287]. Герой сочувствует всем, излучает доброту и проповедует (пусть и в самом обобщён-
го ш о
X ф
т
С
<
х го
со ГО ¡£ О
о го
О
X
ф
ш I-
о ф
о
го
Ю О Ф -О X -О
с; го
со ^
Ш
га
2 х
ф
Ф
О
О С)
ном виде) учение Христа: «Божья воля! Ежели ему не суждено, скажем, в море помереть, так пущай море хоть сто раз ломает, а он живой останется. А коли, мать моя, суждено ему в нынешний раз смерть принять, так не нам судить» [7, с. 287]. Да и имя Денис считалось народной формой церковного имени Дионисий. Добавим, что также Петруша напоминает христианского юродивого, Божьего человека. Конечно, дать полную трактовку представленным образам можно, лишь погрузившись в Библию, но ряд совпадений для нас является очевидным.
Таким образом, данный рассказ строится на противоположных категориях жизни и смерти, которые в тексте оказываются неразрывно связанными. Итак, рождение порождает смерть человека, а смерть, в свою очередь, определяет рождение чувств героини. Рождение, таким образом, даёт свободу от замужества. У Натальи Сергеевны возникает лишь иллюзия счастья, она готова обманываться, испытывает раздвоенность между великими делами и простым счастьем. Итак, Чехов пытается передать внутреннее состояние героев через внешние их проявления. Одновременно автор показывает, что счастье каждый человек понимает по-своему: кто-то при упоминании этого слова рисует картину гармоничной, дружной, большой семьи, а кто-то будет по-настоящему счастлив после смерти близкого или избавления от физических страданий...
Часто мир героев автора является перевёрнутым. Внутри него герои существуют в мире собственных заблуждений, общественных стереотипов, не видят и не стремятся к осознанию пошлости своей жизни, мыслей и чувств. В данном контексте уместно вспомнить фундаментальный труд М.М. Бахтина [1], в котором вводится понятие карна-вализации как античной и средневековой силы традиций, продолжающих воздействие на человека и культуру Нового времени. Художественное пространство произведений Чехова тоже основывается на бахтинских «перевёртышах» по принципу «казалось-оказалось» (термин В.Б. Катаева). Авторское повествование
нельзя назвать собственно смешным, т.к. оно представляет собой синтез двух культур.
Наряду с рождественскими рассказами глубокого христианского содержания встречаем рождественские бытовые юмористические рассказы. Атмосфера чуда, подарков в сакральную ночь становится предметом повествования в рассказе 1884 года «Ёлка». Этот факт говорит о том, что некоторые традиции по украшению этого дерева среди обывателей были известны. Стоит напомнить, что традиция праздновать Новый год 1 января пришла в Россию из Европы (ввёл Пётр I указом от 1699 года). Начало года ранее исчислялось с 1 марта, затем с 1 сентября (по христианскому календарю). Поэтому в нашей стране не было традиций, связанных, например, с ёлкой, которая на Западе считалась символом Рождества. Соответственно, сакральный смысл в проведении параллели между «Деревом Христа» и Новым годом на русской почве не прижился (подробнее смотри в работе Е.В. Душечкиной [5]).
Известный фольклорист Богатырёв, изучавший функции поверий и обычаев, связанных с рождественской ёлкой в восточной Словакии, выделяет магическую, эстетическую и примитивно-религиозную функции Дерева Христа. Нам кажется интересной мысль учёного о круговороте обряда на примере ёлки, т.к. воплощение того или иного смысла мы можем наблюдать в рассказах Чехова. Первоначальная функция зелёного дерева - эстетическая - зародилась в крестьянской среде. В деревнях праздники вмещали в себя, с одной стороны, исконно народные обряды и христианские, с другой. Поэтому предметы часто выполняли магическую или христианско-религиозную функции. Попадая в городскую среду, ёлка продолжает нести в себе эстетическую основу, радовать глаз. Но, возвращаясь в народную среду, в которой сильны магические обряды, она приобретает примитивно-религиозную функцию. Так круг замыкается [2, с. 390-391].
Метафорический визуальный образ «высокой, вечно зелёной ёлки судьбы», увешанной «благостями жизни», обна-
руживаем в повествовании. Дерево Христа принято украшать разноцветными игрушками, сладостями. В первую очередь этот обряд совершался для детей. А на чеховской ёлке «от низу до верху висят карьеры, счастливые случаи, подходящие партии, выигрыши, кукиши с маслом, щелчки по носу и проч.» [8, с. 146] - это забавы мира взрослых. Судьба в Рождество делает «детям» подарки, исполняет самые сокровенные мечты. Среди самых популярных желаний можно выделить следующие: женитьба на богатой купчихе, место экономки у одинокого барона, носовой платок Зориной (оперная певица, которую Билибин назвал в одном из номеров журнала «Осколки» знаменитостью). Не вызывает особого интереса у взрослых получить в подарок бесприданницу с честной, поэтической душой, роскошная библиотека. Каждый человек получает что-то важное от судьбы. Не везёт лишь сотруднику юмористических журналов. Судьба к нему несправедлива. Хорошие подарки закончились. Итак, в рассказе нашли отражение пошлые ценности людей 1880-ых годов, для которых Рождество становится неким ритуалом, но не в сакральном, а в бытовом смысле. Ёлка же начинает выполнять повседневную, праздничную функции.
Жизнь в новом году всегда пугала человечество своей неизведанностью. Во времена Чехова Рождество и Новый год не отождествлялись, несмотря на то, что по времени они практически совпадали. Акцент делался в первую очередь на христианском празднике, который предполагал, например, святочные гадания, которые давали возможность заглянуть в будущее. Увы, ценность самого праздника как ритуала, обряда в урбани-
стическом пространстве уничтожается, чаще всего он теряет сакральный смысл.
Итак, Чехов даёт читателю возможность представить другой мир, в основе которого лежит мир абстрактных, духовных категорий сознания (например, справедливости, счастья, любви, ожидания чуда в святую ночь). Затем предлагает визуализировать их в предметном мире (например, в виде конкретных подарков, ёлки, семьи, жизни или смерти близких). Эти константы можно считать устойчивыми, они восходят к национальному сознанию русского человека. О ценности аксиологических констант (соборность, софийность, справедливость) на материале прозаического фольклора Урала говорит в своей монографии И.А. Голованов [4, с. 135-187].
Мотив ожидания рождественского чуда и нереализованных мечтаний в реальной жизни часто сопровождает новогодние и предновогодние рассказы писателя. Мечты и реальность становятся противопоставленными. В свою очередь, для героев эти категории могут быть «перевёрнутыми», т.к. души чеховских персонажей можно назвать заблудившимися, потерявшими нравственные и духовные ориентиры. Рассказы Чехова красочны, большинство из них смешны и коротки, рассчитаны не только на слуховое восприятие, но и богаты визуальными образами, такими как ёлка, образы святых и юродивых, рождественские обряды. Автор прибегает к словесной декорации, вербальной визуализации, в то же время оставляя читателю простор для фантазии. Обычное вырывается Чеховым из контекста и становится необычным, тем самым предлагая нам выйти за пределы стереотипного сознания.
Библиографический список
1. Бахтин, М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса [Текст] / М.М. Бахтин. - 2-е изд. - М.: Художественная литература, 1990. - 545 с.
2. Богатырёв, П.Г. Вопросы теории народного искусства [Текст] / П.Г. Богатырёв. - М.: Искусство, 1971. - 515 с.
3. Визуальный образ (Междисциплинарные исследования) [Текст] / Рос. акад. наук, Ин-т философии; отв. ред. И.А. Герасимова. - М.: ИФРАН, 2008. - 274 с.
4. Голованов, И.А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX-XXI вв.) [Текст]: монография / И.А. Голованов. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: ФЛИНТА: Наука, 2014. - 296 с.
го ш о х ф т
с
<
х го
со ГО ¡£ О
о го
О
X
ф
ш I-
о ф
о
го
Ю О Ф -О X -О
с; го
со ^
Ш
5. Душечкина, Е.В. Русская ёлка. История, мифология, литература [Текст] / Е.В. Душечкина. -СПб.: Норинт, 2002. - 416 с.
6. Некрылова, А.Ф. Русские народные городские праздники, увеселения и зрелища. Конец XVIII -начало ХХ в. [Текст] / А.Ф. Некрылова. - Л.: Ленинградское отделение: ИСКУССТВО, 1984. - 191 с.
7. Чехов, А.П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати томах [Текст] / А.П. Чехов. - Т. 2. - М.: Наука, 1975. - 583 с.
8. Чехов, А.П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати томах [Текст] / А.П. Чехов. - Т. 3. - М.: Наука, 1975. - 623 с.
References
1. Bakhtin М.М. Work of Francois Rable and folklore of Middle age and Renaissance. 2nd ed. М.: Khudozhest-vennaia literatura, 1990. P. 545. [in Russian].
2. Bogatyriov P.G. Folklore art theory questions. М.: Iskusstvo, 1971. P. 515. [in Russian].
3. Visual image (Interdisciplinary research). Rus. Science Academy, Philosophy inst.; ed. 1.А. Gerasimova. М.: IFRAN, 2008. P. 274. [in Russian].
4. Golovanov 1.А. Contrast of folklore conscience in oral folk arts of the Ural (XX-XXI cent.). М.: FLINTA: Nau-ka, 2014. P 296.[in Russian].
5. Dushechkina Y.V. Russian Christmas tree: History, mythology, literature. StP.: Norint, 2002. P. 416. [in Rus-
6. Nekrylova А.Е Russian folklore town festivals, amusements and performances. The end of XVIII - the beginning of ХХcent. Leningrad department: Iskusstvo, 1984. P. 191. [in Russian].
7. Chekhov A.P. Complete collected works in thirty volumes. V. 12. М.: Nauka, 1975. P. 583. [in Russian].
8. Chekhov, A.P. Complete collected works in thirty volumes. V. 12. М.: Nauka, 1975. P. 623. [in Russian].
Сведения об авторе: Семенюта Светлана Олеговна,
аспирант кафедры литературы и методики обучения литературе, Южно-Уральский государственный гуманитарно-педагогический университет,
г. Челябинск, Российская Федерация. E-mail: zlat-ujegova@yandex.ru
Information about the authors: Semenyuta Svetlana Olegovna,
Post graduate student,
Department of Literature
and Methods of Teaching Literature,
South-Ural State Humanitarian
Pedagogical University,
Chelyabinsk, Russia.
E-mail: zlat-ujegova@yandex.ru
x к .0
s ф
О
УДК 8Р:778с
ББК 83.3(2Рос)6:85.37
Т.Ф. Семьян
кинематографичность пьесы о. мухиной «летит»
В статье проанализирована кинематографическая поэтика пьесы «Летит» известного отечественного драматурга Оли Мухиной. Особое значение в пьесе имеют монтажные приемы, проявляющиеся на разных уровнях текста (синтаксическом, композиционном, образном, визуальном), и ремарочный текст, функции и поэтика которого отличны от традиционных. Оля Мухина создала сложное, синкретичное по жанру и поэтике произведение, в котором органично сочетаются черты киносценария и приметы эпического текста.
Ключевые слова: кинематографическая поэтика, пьеса, монтаж, ремарка.
