CC BY
15
Ю.Г.Коргунюк
ВЕРТИКАЛЬНЫЙ ТУПИК
Партийная
и околопартийная жизнь России летом-осенью 2008 г.
Разворачивающийся экономический кризис готовит политической системе страны серьезные испытания. Ей, системе, предстоит доказать, что она способна существовать не только в условиях перманентного роста цен на нефть, но и в ситуации всеобщей неопределенности, падающей ликвидности и оттока капитала.
На первый взгляд, сдержанная (до определенного момента) финансовая политика правительства обеспечила системе солидный запас прочности, но беда может подобраться и с другой стороны. Самым уязвимым элементом политической конструкции страны является именно пресловутая «вертикаль власти» — чересчур громоздкая, неповоротливая и непрозрачная для того, чтобы эффективно функционировать в обстановке постоянной текучести и изменчивости.
Соглашаясь с критикой линии, которую политическое руководство страны проводило с 2003 г., не следует вместе с тем забывать, что выхолащивание содержания демократических институтов и процедур и возвращение России к более привычной для нее модели управления началось гораздо раньше. Предпосылки к этому возвращению были заложены не приходом Путина и даже не принятием Конституции 1993 г., а введением поста президента РСФСР, то есть еще до окончательного краха КПСС. Отказ от ориентации на парламентскую демократию и ставка на сильную исполнительную власть обусловливались прежде всего отсутствием в тогдашнем депутатском корпусе (а следовательно, и обществе) реформаторского большинства. Необходимости рыночных реформ не отрицал почти никто, однако мнений по поводу методов их осуществления было слишком много (и слишком разных), а людей, готовых взять на себя ответственность, — слишком мало. Избрание сильного президента, способного нести это бремя, казалось поэтому единственным выходом.
Те же самые соображения осенью 1991 г. вынудили Съезд народных депутатов передать Б.Ельцину часть своих полномочий — временно, пока не будет пройдена самая тяжелая часть пути. Депутаты прекрасно понимали, что медлить с принятием неотложных мер больше нельзя, но и договориться между собой не могли. Возникшее позже парламентское большинство имело исключительно негативную природу:
•ш ц
о/ц^ои
единственным мотивом для консолидации было стремление не дать президенту досрочно распустить Съезд.
Конституция 1993 г. легитимировала основополагающие принципы «вертикали власти», но полностью достроить ее долго мешало отсутствие у президента и правительства прочных позиций в Федеральном Собрании (впрочем, и в недостроенном виде вертикаль успела обнаружить некоторые свои неприглядные стороны — чего стоит одна кор-жаковщина). Однако независимость правительства от популистского большинства в Госдуме позволяла проводить более или менее осмысленную экономическую политику, не сводящуюся к капитуляции перед всеми, кто требовал бюджетного куска, — именно этого, по большому счету, и добивалась оппозиция. Хотя следует признать, что усиление президента за счет прочих властных институтов стало не последним фактором из тех, что способствовали нарастанию популистских настроений как в обществе, так и в представительных органах.
Конкурентные преимущества вертикали как способа организации власти в специфических условиях постсоветской России проявились вскоре после августовского кризиса 1998 г. Тогда Дума в кои-то веки отвоевала право формировать правительство — точнее, назначать близкого себе, а не президенту премьера. Но уже в мае 1999 г. депутаты безропотно вернули эту привилегию главе государства. Выяснилось, что одержать над президентом тактическую победу — это одно, а сформировать кабинет, последовательно проводящий альтернативную политику, — совсем другое. Ведь думское большинство по-прежнему «дружило против»; оно еще могло сообща поддержать, например, бездефицитный бюджет, но любой новый шаг грозил подорвать хрупкое единство. На деле же правительство Е.Примакова реализовало антикризисную программу кабинета С.Кириенко, а Дума послушно утвердила те шаги, которые несколькими месяцами ранее категорически отвергла. Однако левые вовсе не горели желанием и дальше отвечать за политику, противоречащую их предвыборным обещаниям, и, когда Ельцин избавил их от такой необходимости, едва ли не вздохнули с облегчением.
Еще большую эффективность «вертикаль власти» продемонстрировала в избирательную кампанию 1999 г., когда пестрое войско региональных баронов, собранное под знаменами блока «Отечество — Вся Россия», было наголову разбито президентской администрацией, на скорую руку сколотившей виртуальное образование под названием «Единство».
На гребне этой победы и вознесся к вершинам В.Путин, в чье правление «вертикаль власти» обрела законченную форму. При втором президенте РФ Кремлю удалось то, чего не удавалось при первом: взять под полный контроль остальные ветви власти, причем на всех уровнях — от федерального до местного. Вместе с тем при Путине в полной красе явили себя и пороки данной модели. Порожденная необходимостью проводить реформы в отсутствие достаточной поддержки оных со стороны общества, «вертикаль власти», встав на ноги, зажила
самостоятельной жизнью и начала преследовать собственные цели. Если в течение первого путинского срока кое-какие реформы худо-бедно доводились до ума, то второй срок почти целиком был посвящен куда более приятному для правителей занятию — переделу собственности и перераспределению финансовых потоков. Уничтожение в 2004— 2008 гг. всех прочих, не совпадающих с «вертикальными», форм политической жизни было вызвано не столько боязнью конкуренции (к этому моменту она и так была минимальной), сколько несовместимостью стремлений власть имущих с институциональными ограничениями, препятствующими коррупции государственного аппарата.
В итоге «вертикаль власти» оказалась в тупике, из которого, по сути, нет выхода. Дальнейшее закручивание гаек не имеет смысла — новых дивидендов это никому не принесет; ослабление их чревато разбалтыванием и последующим развалом механизма. Остается одно — консервация на возможно более долгий срок. Вопрос в том, насколько это реально в условиях экономического кризиса.
Процветание позволяет властям предержащим вести себя как заблагорассудится — обрушивать неосторожным словом фондовый рынок, провоцировать полномасштабную войну с соседом и явочным порядком отторгать у него часть территории. Воцарившаяся же финансовая нестабильность быстро выявит в системе трещины, и в случае неблагоприятного стечения обстоятельств каждая из них не замедлит превратиться в бездонный провал.
Первая из таких трещин — сложившееся после инаугурации нового президента «двоецарствие». У вертикали в принципе не может быть двух вершин. Сама ее логика делает неизбежным перераспределение полномочий в пользу президента. Рано или поздно тот войдет во вкус и потребует положенного ему по закону и традиции. Коллизия вокруг «Мечела» и война с Грузией показали, что роль первой скрипки в «тандеме» пока принадлежит В.Путину, у которого до сих пор остается не только контроль над собственностью и финансовыми потоками, но и более высокий рейтинг, даром что государственные телеканалы показывают его вдвое реже, чем Д.Медведева. Но так будет продолжаться лишь до тех пор, пока кризис не достучится до каждого россиянина. После этого возникнет острая потребность найти виноватого, и тогда долго кивать на Америку вряд ли получится. Вот тут-то участники «тандема» и могут удариться в жесткий армрестлинг. Случится ли так на самом деле и кто выйдет победителем, гадать рано, но по большому счету все козыри у президента: если он всерьез, по-взрослому, задействует имеющиеся в его распоряжении резервы, у председателя правительства шансов не будет.
Вторая трещина — это отношения между центром и регионами. Даже при нынешней «вертикали власти», когда губернаторы фактически назначаются главой государства, на местах Кремлю не удается полностью контролировать даже собственные, федеральные, органы. В Башкирии прокуратура повторно возбуждает уголовное дело против
неугодного М.Рахимову чиновника (теперь уже сотрудника администрации президента РФ) после того, как Генпрокуратура отменяет предыдущее, а местная «Единая Россия» изгоняет этого чиновника из партии, проигнорировав то, что ранее подобное решение было дезавуировано вышестоящей инстанцией. А что же начнется, когда выяснится, что центр не так всесилен, как казалось?
Наконец, третья трещина — отношения между властью и бизнесом. Когда прибыль растет, предприниматели готовы делиться с чиновниками даже на грабительских условиях. Но когда финансы поют уже не романсы, а вовсе заупокойную, терпение может лопнуть. История не знает более активной и решительной социальной фигуры, чем разорившийся лавочник. У бизнесмена, лишившегося бизнеса, моментально высвобождается масса энергии, которая свободно перетекает из сфер экономических в сферы политические.
Нельзя сказать, что власть не осознает масштаба этих угроз. Осознает и даже пытается решать соответствующие проблемы. Другое дело, что сама «вертикальная» форма плохо для этого приспособлена. Правительство и Центробанк выделили финансовому и банковскому секторам громадные суммы, но из-за непрозрачности и «непроходимости» системы средства сплошь и рядом попадают либо на валютную биржу, либо к конторам, контролируемым близкими друзьями премьер-министра. А кризис тем временем растет себе вширь и вглубь, не обращая на предпринимаемые усилия особого внимания.
Трудно загадывать, переживет ли наша «вертикаль» этот кризис. Этот — может быть. Все зависит от того, как долго будет лихорадить остальную планету, и в первую очередь США. Естественно, в конце концов буря там уляжется, затем понадобится еще время, чтобы успокоились Европа и развитые страны Дальнего Востока, и лишь после этого, спустя несколько месяцев, тишь да гладь доберется и до России. Более гибкая система — хотя бы та, что имела место в РФ в «проклятые девяностые», — вынесла бы эти потрясения. Относительно нынешней утверждать что-либо определенное не возьмется никто.
В любом случае крушение вертикали — это дело времени, если не ближайшего, так чуть отдаленного, и беспокоиться надо не о том, как его предотвратить (оно непредотвратимо), а о том, что делать потом, чтобы на руинах не образовалась новая вертикаль — подобно тому, как на обломках КПСС выросла вертикаль нынешняя. Если в будущей политической системе снова не окажется вменяемого и ответственного большинства, появление новой вертикали неизбежно — по причине отсутствия альтернативы.
Вертикаль питается нашей неспособностью организовать собственную жизнь. Вертикаль требует пожертвовать свободой, обещая взамен порядок, но умалчивает, что в качестве «бонуса» принесет застой и безысходность. Ведь ее ресурсы очень ограниченны — не из-за чьей-то злой воли, а просто в силу закона гравитации.
Красная жара Наблюдение в течение последнего года за поведением КПРФ сна-
или спасительная чала породило, а затем и укрепило ощущение, что партия впала в самую паранойя? натуральную паранойю. Изо дня в день все партийные издания, включая web-сайт, трубили тревогу: дорогого руководителя Геннадия Зюганова травят враги, желающие сжить его если не со свету, то как минимум с поста председателя ЦК.
До марта казалось, что это обычный пиар, имеющий целью поднять рейтинг партии и ее лидера в преддверии парламентских и президентских выборов. Но избирательная кампания закончилась, а великий поход в защиту любимого вождя лишь набирал разгон. Что ни неделя, очередная конференция регионального или местного отделения своей резолюцией гневно осуждала «политику правящего режима по дискредитации КПРФ и Г.А.Зюганова».
Причем на сторонний взгляд совершенно не было заметно, чтобы правящий режим сколько-нибудь ожесточился по отношению к Компартии и лично к Геннадию Андреевичу. Позиция режима оставалась стабильно недружественной: государственные СМИ и о партии, и о самом Зюганове ничего хорошего не говорили, но так было на протяжении последних 17 лет, и к этому все давно привыкли. Во всяком случае, никакого всплеска антикоммунистической пропаганды, а тем более последовательной кампании по дискредитации КПРФ и в помине не было.
Особое недоумение вызывали поводы, столь нервировавшие коммунистов. В самом деле, ну что тут такого: газета «Труд» и ряд других ежедневных изданий, далеких как от Компартии, так и от серьезной политической аналитики, пересказали слухи о предстоящей смене лидера КПРФ. Что же касается достоверности предлагаемых версий (например, вероятным преемником называли первого заместителя председателя ЦК И.Мельникова, тогда как любому пикейному жилету известно, что если кто в Компартии и метит на зюгановское место, так это скорее другой зампред — В.Кашин), то с действительностью они соотносились примерно так же, как сплетни о скором бракосочетании В.Путина и А.Кабаевой.
Тем не менее не стоит относить неадекватную реакцию руководителей Компартии на счет традиционного весеннего обострения. Не исключено, что им стало известно нечто такое, что лишило их сна и о чем они в то же время не решались поведать широкой публике.
Следует, в частности, вспомнить, что в свое время создание партии «Справедливая Россия» задумывалось как первый этап полной зачистки партийного поля. Убрать с политической сцены порядком насолившие Кремлю «Родину» и Российскую партию пенсионеров и передать их «активы» в управление суперлояльной Российской партии жизни во главе с С.Мироновым было только половиной плана. Другая состояла в том, чтобы удалить с политического ландшафта Компартию и поставить вместо нее «Справедливую Россию» — в качестве карманной «левой альтернативы» «Единой России», расползшейся по центру
и значительной части правого сектора электорального пространства. Тогда президентская администрация могла бы удовлетворенно вздохнуть: «Вот теперь действительно все под контролем».
Однако с наскоку эту задачу решить не удалось. На мартовских региональных выборах 2007 г. «эсеры» отнимали голоса у «единорос-сов», а отнюдь не у коммунистов — последние, наоборот, собрали дополнительные бонусы на волне критики «партии власти», поднятой «Справедливой Россией». Поэтому в ходе думской кампании было решено не рисковать, а бросить все силы на обеспечение «единороссам» конституционного большинства в Госдуме пятого созыва. «Эсерам» тоже была оставлена возможность перешагнуть 7-процентный барьер, но за их судьбу в Кремле уже не переживали: пройдут, и ладно, не пройдут — не велика потеря.
По окончании избирательного цикла 2007—2008 гг. планы по замещению Компартии «Справедливой Россией», судя по всему, получили вторую жизнь — по крайней мере, кто-то усиленно старался создать такую видимость. На встречах с «единороссами» и благонадежными экспертами главный партийно-ландшафтный дизайнер В.Сурков «проговаривался» о желательности построения в стране двухпартийной системы, где «Единая Россия» занимала бы правый фланг, а «Справедливая» — левый. Да и сами «справедливороссы» накануне своего III съезда (25 апреля) рассуждали о грядущем объединении с КПРФ как о деле почти решенном. Одновременно, должно быть, и президентская администрация принялась настойчиво рекомендовать коммунистам поменять своего лидера на более «современного» и «гибкого». А публикации в «Труде» и т.п., по-видимому, служили сопровождением этой кампании, призванным показать, что представление о коренных изменениях в жизни КПРФ можно внедрить в общественное сознание и без участия самих коммунистов — одними только медийными манипуляциями. Ведь если население в это поверит, Компартии и правда наступит конец.
Руководство КПРФ, отдадим ему должное, ответило отказом, поскольку хорошо понимало, что уступи оно домогательствам, и партия утратит политическую самостоятельность. Уничтожение «Родины» и Российской партии пенсионеров некогда началось тоже со смены лидеров — на более «адекватных», то есть более послушных Кремлю. Как только это случилось, демонтаж обеих партий и их переход под внешнее управление стал неизбежным и необратимым.
То же самое произошло бы и с Компартией. После замены Зюганова кем угодно (а этим «кем угодно» стал бы, скорее всего, человек, лояльный Кремлю) ее дальнейшее слияние со «Справедливой Россией» было бы чисто технической операцией. А значит, основная часть руководства и актива КПРФ попросту осталась бы у разбитого корыта. Кому-то кинули бы подачку в виде второстепенных постов в СР, остальных же выгнали бы пробавляться подножным кормом, как многих «родинцев» и «пенсионеров».
Проявившее характер руководство КПРФ столкнулось с другой проблемой: героически противостоя давлению президентской администрации, надо было избежать саморазоблачения. Пожаловаться всему миру, что Кремль выкручивает им руки, в Президиуме ЦК не могли. Это означало бы признаться электорату в самом факте тайных контактов с проклинаемым режимом. Для экспертов и политиков данные контакты — секрет полишинеля, но делиться этим с избирателем вообще-то не принято. КПРФ пошла другим путем — более извилистым, но вполне надежным. Она не стала ничего рассказывать о своей закулисной жизни, зато развернула на доступном информационном пятачке контратаку «за Родину, за Зюганова». Пусть эта борьба и осталась незамеченной большинством телезрителей и читателей, но всякий, кто заглядывал в партийную газету либо на партийный сайт, ясно убеждался: слухи о том, что в руководстве КПРФ зреют перемены, — совершеннейшая утка.
Ожесточенность, с какой Компартия сопротивлялась навязываемой ей смене руководства, объяснялась осознанием чрезвычайной опасности ситуации, а также расчетом на то, что чем яростнее будет сопротивление, тем больше будут шансы сохранить свое положение единственной оппозиционной парламентской партии.
Ведь, в сущности, верховной власти не требуется «концептуальное» преобразование параметров партийно-политического пространства. Замену козлищ (коммунистов) на агнцев («эсеров») можно осуществить и административными методами. Достаточно законодательно повысить минимальную численность партии до 100 тыс. человек, а потом, отказав в регистрации десятку-другому региональных отделений Компартии, объявить, что КПРФ не дотянула до указанной планки, в связи с чем лишается права участвовать в следующих выборах. Коммунисты, конечно, могут попытаться исполнить свое давнее обещание — вывести на улицу миллионы человек, но сомнительно, чтобы численность «миллионов» превысила цифру, обычную для «красных дней календаря».
Однако, с другой стороны, Кремлю нет особой нужды в завершении упомянутой зачистки. Больших хлопот присутствие коммунистов в парламенте ему не доставляет, благо сосуществовать с ними он давно научился. Более того, наличие какой-никакой оппозиции не позволяет системе омертветь окончательно, заставляет ее реагировать на уколы и шевелиться.
Так что не исключено, что именно периодически обостряющаяся «паранойя» и является фактором, спасающим КПРФ от принудительной ликвидации. В тюрьме, например, даже отпетые беспредельщики воздерживаются задевать тщедушных хлюпиков, если за теми закрепилась репутация «психованных», — от победы над ними почета никакого, зато визга не оберешься.
Впрочем, возможно, власть предпочла другой способ вытеснения коммунистов за границы легального политического поля. На последних
региональных выборах (12 октября 2008 г.) «Справедливая Россия» не без административной поддержки прошла в парламенты всех пяти субъектов Федерации, где проводились выборы, тогда как КПРФ — только в два. Если так пойдет и дальше, принудительно ликвидировать Компартию не понадобится — она ликвидируется самопроизвольно.
Наконец, нельзя полностью отбрасывать еще одно объяснение повышенной температуры коммунистического организма: Зюганов и его окружение боятся бунта внутри КПРФ. Некоторые региональные отделения, особенно Московское городское и Петербургское, давно выражают недовольство «соглашательской» линией партийной верхушки. Летом и осенью ЦК предпринял попытки поменять руководство этих организаций, однако безуспешно, поэтому пришлось гальванизировать борьбу с «неотроцкизмом»; досталось на орехи, в частности, первому секретарю питерского горкома В.Федорову. Есть резон предположить, что и кампания в защиту Зюганова призвана оградить руководство КПРФ от внутрипартийной критики: разве можно ругать лидера, когда партия в опасности?
Как бы там ни было, искусственное повышение температуры — мера довольно опасная. Чуть переборщишь, и получишь не мобилизацию всех сил организма, а фатальное свертывание крови.
На «яблочном» Если объявить конкурс на лучшую иллюстрацию к выражению
фронте «менять, ничего не меняя», среди призеров непременно окажется из-без перемен брание С.Митрохина лидером «Яблока». Хотя на первый взгляд данное событие, свершившееся 22 июня на XV съезде РОДПЯ, убедительно опровергает тезис о вождистской природе партии.
Действительно, смена лидера свидетельствует как минимум о том, что организационное устройство «Яблока» не сводится к формуле «кли-ентела Г.Явлинского». Но означает ли смена рулевого смену курса? Ведь Митрохин не просто символ «яблочного» фундаментализма, он с полным правом может считаться его основоположником.
Все настолько привыкли отождествлять «Яблоко» с Г.Явлинским, что упускают из виду важное обстоятельство: тот отнюдь не в одиночку создавал в 1993 г. избирательный блок «Явлинский—Болдырев—Лукин». Конечно, он ярче других олицетворял политический курс объединения, но конкретные направления деятельности реализовывались в «Яблоке» самыми разными людьми. Так, основной объем организационной работы поначалу лег на В.Игрунова, формулированием же постулатов «яблочной» идеологии занялся в первую очередь Митрохин, к тому времени уже достаточно известный политолог, причем весьма неплохой — интеллектуально самостоятельный и неординарно мыслящий.
Кроме Митрохина над разработкой различных аспектов доктрины «Яблока» трудились и сотрудники «ЭПИ-центра», и члены депутатской группы «Согласие ради прогресса» на Съезде народных депутатов РФ
(В.Шейнис, Ю.Нестеров и др.), и много кто еще. Но, пожалуй, именно Митрохину партия обязана твердой приверженностью ряду принципов, составивших ядро «яблочного» фундаментализма.
К этим принципам следует отнести прежде всего вполне осознанный популизм. Разумеется, большинство «яблочников», а тем более их избирателей, искренне верили, что переход к рынку вовсе не обязательно влечет за собой резкое социальное расслоение и, соответственно, рост социальной напряженности. Но сами партийные лидеры, обещая, что предлагаемая ими программа позволит успешно миновать эти подводные камни, прекрасно отдавали себе отчет, насколько данные упования далеки от действительности. И вряд ли какие-либо иллюзии по этому поводу питал С.Митрохин, уже достаточно опытный для того, чтобы отличить популизм от непопулизма.
Второй кит «яблочного» фундаментализма — «работа на контрасте», повышение авторитета собственной партии путем вербального «понижения» соседей по политическому спектру, главным образом «Выбора России» (ДВР, СПС). Некоторых членов руководства «Яблока», например В.Шейниса или В.Лукина, явно смущала чрезмерность и ут-рированность инвектив в адрес вчерашних товарищей по «Демократической России». Да что там говорить — даже Г.Явлинский однажды, в мае 1995 г., чуть было не помирился с Е.Гайдаром на глазах у миллионов телезрителей. И только Митрохин сохранял совершеннейшую железо-бетонность. Его немилосердие к конкурентам имело своим источником не всплеск эмоций, рожденный в пылу споров, а трезвый и холодный расчет. При этом Митрохин редко стеснялся в выражениях и предпочитал самые убийственные оценки, говоря не об «ошибках» реформаторов-гайдаровцев и «разногласиях» с ними, а о «преступлениях» и абсолютной невозможности примирения.
Наконец, третий кит — знаменитый «яблочный» изоляционизм. Не то чтобы «Яблоко» вообще отказывалось от коалиций: оно декларировало готовность к сотрудничеству, но на таких условиях, с которыми не могла согласиться ни одна уважающая себя организация. «Яблочники» требовали от потенциальных партнеров полного «идейного разоружения» и вступления в партию на правах рядовых членов, снисходительно соглашаясь рассмотреть в данном случае вопрос об их возможном введении в состав руководящих органов. Митрохин и здесь был одним из самых несгибаемых.
В самих этих принципах нет ничего выламывающегося за рамки нормальной политической практики. Более того, трудно разыскать сегодня сколько-нибудь успешную партию, которая этим принципам не следовала бы. Но в том-то и дело, что признать «Яблоко» успешной партией можно лишь с очень большой натяжкой. Его расцвет пришелся на этап становления — период избирательных кампаний 1993 и 1995 гг., когда за «яблочные» списки было отдано соответственно 4,23 млн. (7,86%) и 4,77 млн. (6,89%) голосов. В дальнейшем от выборов к выборам число избирателей «Яблока» неуклонно снижалось: 3,95 млн.
(5,98%) в 1999-м, 2,61 млн. (4,3%) в 2003-м, 1,11 млн. (1,59%) в 2007-м. В такой ситуации обыкновенный здравый смысл должен, казалось бы, подталкивать к пересмотру слишком жестких позиций, к сохранению наиболее жизнеспособного в идеологическом багаже и отсеиванию того, что не согласуется с требованиями момента.
Понятно, что в нынешних реалиях ничто не заставит ни «Яблоко», ни любую другую партию отказаться от популизма. Последние пять лет именно откровенные популисты снимали на выборах самые сливки. Даже СПС, до последнего державшийся за имидж респектабельной политической силы, после поражения 2003 г. буквально сорвался с цепи и зафонтанировал так, что на этом фоне интеллигентский «яблочный» популизм выглядел школьной самодеятельностью.
Что касается «работы на контрасте», то сама жизнь вынуждала «Яблоко» сбавлять остроту критики в адрес конкурентов, если те превращались в союзников. С.Митрохин не был исключением: на выборах в Мосгордуму (2005), где СПС и «Яблоко» выступили единым фронтом (под «яблочным», естественно, флагом) он показал себя вполне догово-роспособным контрагентом.
Но в чем Митрохин не уступил ни пяди, так это в вопросе о характере и способах межпартийной кооперации. Это он был автором «московской модели консолидации демократических сил», подразумевающей безусловное доминирование «Яблока» во всех объединительных инициативах. Данная модель послужила матрицей для преобразований и на федеральном уровне: партия объявила себя объединенной, обзавелась несколькими фракциями (экологической, молодежной, женской, правозащитной, социал-демократической, солдатских матерей и пр.), пригласив в них энное количество знаковых персон (А.Яблоков, С.Ковалев, Ю.Рыбаков и др.); после этого было заявлено, что «Яблоко» сплотило уже всех демократов, а кто уклонился от сплочения, тот и не демократ совсем. Сказать, что подобная модель консолидации заметно повысила «капитализацию» партии, — значит сильно погрешить против истины. Свидетельством тому итоги последних думских выборов: если даже допустить, что у «Яблока» украли больше половины голосов, полученный результат говорит о чем угодно, только не о бурном росте и безудержной экспансии.
После декабря 2007 г. стало окончательно ясно, что изоляционизм — самая уязвимая часть «яблочной» доктрины. В партии возникло течение, выступавшее за большую открытость по отношению к потенциальным союзникам и большую оппозиционность режиму. Оно было представлено, в частности, председателем питерского отделения РОДПЯ М.Резником и лидером Молодежного «Яблока» И.Яшиным. Руководство партии подвергло «молодых бунтарей» жесткой критике за неумеренный радикализм и идейную неразборчивость, однако корень разногласий заключался, по-видимому, не в этом, а в осознании «молодыми» того факта, что у партии нет никаких перспектив, если она и дальше будет такою же, какой была; что партии нужно кардинально
1 http:// www.yabloko.ru/ Press/Docs/2008/ 1015_mitvol.html.
2 Там же.
преобразиться, для чего она должна активизировать контакты с окружающим миром, в том числе с возможными политическими союзниками. По сути, они предложили демонтировать старое «Яблоко» и создать на его базе новую демократическую партию — действительно «объединенную», на деле, а не на словах. Не было никакой гарантии, что реализация этих предложений принесет позитивные плоды; не исключено даже, что демонтаж состоялся бы, а новая партия так и не сложилась бы. Но на этом пути открывался хоть и небольшой, но шанс на возрождение.
Однако руководству «Яблока» подобный вариант не подходил ни при каких обстоятельствах — в новой партии и Явлинский, и Митрохин, и все прочие «отцы-основатели» оказались бы не у дел. Судя по итогам голосования на съезде «Яблока», большинство партийцев тоже предпочло не рисковать и оставить все как есть. Замена Г.Явлинского на С.Митрохина — это замена традиционалиста на фундаменталиста. Расчет сделан на консервацию «Яблока» до лучших времен: глядишь, конъюнктура изменится, и избирателю опять захочется старого доброго «яблочного» пирога. Насколько верен этот расчет? В жизни, конечно, всякое бывает, но если он и впрямь оправдается, это будет означать, что Г.Явлинскому и С.Митрохину удалось опровергнуть не кого-нибудь, а самого Гераклита, утверждавшего, что в одну реку нельзя войти дважды.
Впрочем, смена «яблочного» лидера может объясняться и проще: Явлинский отчаялся обеспечить партии финансирование и передал груз забот более молодому и напористому коллеге, еще не утратившему надежд на светлое будущее. С последней думской кампании у РОДПЯ остался огромный долг, да и жить на что-то надо. Нужен спонсор, а спонсора не появится, пока на то не будет высочайшего дозволения, дозволение же просто так не дают, стало быть, требуется найти точки соприкосновения с Кремлем.
О том, что поиски в указанном направлении ведутся, свидетельствуют консультации о вступлении в «яблочные» ряды бывшего замруководителя Росприроднадзора О.Митволя. Едва ли С.Митрохин не понимает, с кем его судьба свела. Он может хоть охрипнуть, объясняя «роман» с Митволем намерением усилить «зеленую» составляющую своей организации1, — репутация «профессионального защитника природы» сама говорит за себя, и гораздо убедительнее. Председатель «Яблока», безусловно, прав, когда называет Митволя «человеком конкретного дела»2, вот только это «дело» имеет слабое отношение к чему-либо, кроме конкретных личных интересов деятеля.
По всей вероятности, введение Митволя в руководство РОДПЯ и есть та плата, которая назначена за разрешение воспользоваться спонсорскими услугами. Однако истинной ценой станет, скорее всего, потеря остатков независимости (степень лояльности Митволя власти вопросов не вызывает), а заодно и раскол внутри «Яблока», вернее, внутри того, что еще может раскалываться. Но, похоже, другого выхода у
С.Митрохина и партии в целом нет. Как нет его и у их вечного конкурента по либеральному флангу — Союза правых сил, судьба которого еще печальнее.
Есть ли жизнь после политической смерти, или Последний кирпич в стене
3 http://belyh. livejournal.com/ 256478.html.
4 http://www.sps.ru/ ?id=227760.
5 http://www.sps.ru/ ?id=227846.
В фильме А.Паркера «Стена», снятом по мотивам одноименного альбома рок-группы «Пинк Флойд», вокруг главного героя на протяжении жизни растет стена привычек, предрассудков, фобий, которая в один прекрасный день окончательно отрезает его от окружающего мира.
Последние восемь лет правящий режим строил подобную стену на партийном поле. Сначала был огорожен центр, откуда изгнали все организации и объединения, не имеющие отношения к «партии власти». Затем принялись за левый фланг, поместив на него соответствующую псевдоструктуру — «Справедливую Россию». Наконец, нынешней осенью руки дотянулись и до «правых», которых прежде всерьез не трогали, ограничиваясь засылкой к ним казачков, призванных вредительствовать, или, на политтехнологическом жаргоне, спойлерствовать. От политики изоляции либералов и стравливания их друг с другом власть перешла к операции «Последний кирпич в стене», то есть к сооружению на этом участке очередного абсолютно лояльного образования.
Переговоры об объединении Союза правых сил, «Гражданской силы» и Демократической партии России долгое время велись в абсолютной тайне. До самого конца сентября об этом не было даже намека, а если какая информация и протекала, то, напротив, о планах создания на базе СПС объединенной демократической партии, в которую вошли бы представители всех незарегистрированных организаций этой части спектра — Республиканской партии России В.Рыжкова, Российского народно-демократического союза М.Касьянова, Объединенного гражданского фронта Г.Каспарова и др. И вдруг 26 сентября председатель Федерального политсовета СПС Н.Белых объявляет об уходе не только со своего поста, но и из партии вообще — в знак протеста против согласия большинства руководства и актива «правых» на участие в создании прокремлевской либеральной партии3.
Дальше все развивалось в режиме ускоренной прокрутки. В тот же день Президиум ФПС принял к сведению заявление Н.Белых и поручил исполнение его обязанностей Л.Гозману4, а 2 октября Федеральный политсовет постановил принять «активное участие в создании новой политической партии», выразив убежденность, что такое участие является «единственно возможным способом» сохранить либеральную идеологию в «легитимном политическом поле»5. Будто в насмешку новую партию решено именовать «Правое дело» — именно с этого названия начиналось в конце 1998 г. формирование Союза правых сил.
Долгое время казалось, что в сфере партийного строительства Кремль ориентируется на систему с доминирующей партией. После дебюта «Справедливой России» стало похоже, что проектируется нечто
двухпартийное. Сейчас же начало складываться впечатление, что было задумано (если было) воздвигнуть еще более мудреную конструкцию — ведь КПРФ и ЛДПР по собственной воле уходить не собираются, а их насильственного устранения пока вроде бы не намечается.
Зачем же режиму понадобился «правый муляж»? Опасаться повышения электоральной привлекательности либеральных идей в обозримой перспективе не приходится. Намерение части Союза правых сил во главе с Н.Белых использовать юридическое лицо СПС для создания объединенной демократической партии тоже не представляло для режима никакой угрозы, поскольку в нынешних условиях лишить любую партию регистрации либо не допустить неугодную к выборам — пара пустяков.
Наверное, дело все-таки в экономическом кризисе, который, по мнению большинства аналитиков, в России еще толком и не начинался. Не исключено, что Кремль решил освободить «Единую Россию» от обязанности изображать партию, правее которой в легальном пространстве только пресловутая стена. Появилась потребность в «правом пугале», роль какового одно время исполнял Союз правых сил; маргинализация СПС оставила эту должность вакантной. Вероятно, новую правую партию обяжут выступать с непопулярными инициативами, причем сформулированными в категоричной до абсурда форме. После этого возможности попиариться на критике «бесчеловечных экспериментов» не упустят левые, а в финале на подмостки, все в белых фраках, выйдут «единороссы», которые и предложат «разумный компромисс».
Показательно, что создатели новой партии из числа эспээсовцев ведут себя весьма раскованно: в отличие от центристов и левых, деликатно избегающих темы своих отношений с кремлевскими кураторами, «правые» прямо заявляют, что их силой загоняют в колхоз, ставя перед дилеммой — или объединение с ДПР и «Гражданской силой», или снятие с выборов и ликвидация за долги. Более того, эспээсовцам позволили покапризничать — в частности, не согласиться с приглашением в руководство новой партии особо несимпатичных им персон, например господ Богданова и Барщевского. Другими словами, им предоставили возможность максимально сохранить лицо, подчеркнуть свою относительную независимость.
Зрителям как бы дают понять, что правый кирпич будет самым свободным в кремлевской кладке, что ему разрешат пошатываться туда-сюда — миллиметра эдак на два. «Правые» смогут бескомпромиссно отстаивать либеральные идеи, но, судя по всему, лишь в экономической сфере (правда, возникает вопрос, удастся ли им, оставаясь на этих позициях, получить хоть какое-то парламентское представительство, однако с кукловодской точки зрения это неважно — играть роль пугала можно и без депутатов). Что касается политической сферы, то здесь будет сохраняться строгое табу на любую демонстрацию властных претензий. С этой целью предусмотрен роспуск наиболее оппозиционных
режиму региональных отделений СПС, а также введение в руководство новой партии политиков, в чьей лояльности власть не сомневается (Б.Титов, Г.Бовт).
В подобной ситуации тем «правым», которых она не устраивает, не осталось ничего другого, кроме как перекочевать в новое демократическое движение, выбравшее себе название «Солидарность», в надежде, видимо, на то, что, овеянное славой, оно чудесным образом принесет удачу в борьбе против авторитарного монстра. Планы создания этого движения были обнародованы еще в начале апреля, на конференции в
Новая, российская, «Солидарность» пребывает за пределами стены. В этом ее слабость — сегодня, не будучи вмурованным в стену кирпичом, невозможно участвовать в «реальной» политике, то есть в выборах. Но эта слабость — не главная; в конце концов, и польская «Солидарность» далеко не сразу стала полноправным политическим игроком. Не то плохо, что доморощенные «солидаристы» хотят скопировать чужой политический опыт, плохо то, что этот опыт они сами себе и выдумали. Нынешняя «Солидарность» пытается объединить сторонников либерализма одновременно и политического, и экономического. Но еще никогда в российской истории, во всяком случае с момента введения всеобщего избирательного права, подобного рода коалиции не одерживали сколько-нибудь заметных электоральных побед. И в польской «Солидарности», и в «ДемРоссии» образца 1990—1991 гг. последовательные экономические либералы составляли незначительную часть актива, объединение же происходило вокруг идей либерализма политического — настоящие выборы, открытая политическая конкуренция, свобода СМИ, запрет на использование административного ресурса.
Максимум, на что могут рассчитывать экономические либералы даже на самых честных и свободных выборах, — преодоление (и то с большим трудом) 7-процентного барьера. Если же отодвинуть в сторону экономические разногласия и сосредоточиться на политических свободах, численность возможной коалиции можно увеличить на порядок, а то и на несколько. И не надо бояться обвинений в «неразборчивости» при выборе союзников: самое страшное — политическая смерть — для демократов уже медицинский факт. Речь идет не о том, чтобы выздороветь, а о том, чтобы родиться заново. И здесь нужно не устанавливать для себя заранее некие жесткие рамки, а думать о том, как договориться со всеми потенциальными участниками будущей игры.
Нет никакого сомнения, что созданная режимом стена рано или поздно падет. Когда подпирающая небо махина начинает ломаться под собственным весом, демонтаж верхних ярусов положения не спасет. Вопрос только в том, сколько она продержится, пока совсем не развалится, но это зависит от глубины разломов. В любом случае та часть нашего партийного поля, которая еще не задохнулась под тяжестью стены, должна подобающим образом подготовиться к ее крушению.
http://www.spb. Санкт-Петербурге6.
М1
Самые крупные трещины в нынешней конструкции власти пролегают между центром и периферией, федеральной и региональными элитами. Сценарий же, когда за анархией, воцаряющейся наверху после обрушения очередной «вертикали власти», следует разгул местнического произвола, мы переживали неоднократно — и ни разу не понравилось. Альтернативой может стать только достижение политическим сообществом согласия по некоторым ключевым пунктам.
Первый пункт — реальные, а не имитируемые выборы, или, как говорят мексиканцы, по гее1ессютзшо. Политики, как суперлояльные, так и супероппозиционные, должны условиться: кто выиграл, тот и формирует правительство, кто проиграл, отходит в сторону — до очередных выборов. При этом никаких «голосуй или проиграешь!», с одной стороны, и демагогии о «праве народа на восстание» — с другой. Нет большего стимула профанировать выборные процедуры, нежели страх лишиться жизни вместе с властью (у власть имущих) и неготовность признать поражение (у претендентов на власть).
Второй пункт — свобода слова или как минимум отсутствие монополии в сфере СМИ. Здесь тоже непозволительны ни обеспечение преимуществ правящим силам, ни злоупотребления со стороны радикальной оппозиции. Призывы «свернуть головы» оппонентам, облыжные обвинения и безответственные заявления — эффективнейшее оправдание для введения административных ограничений на свободу слова.
Третий пункт — категорический запрет на использование административного ресурса. Никакого совмещения управленческой деятельности с политической агитацией, особенно в период избирательной кампании. Но вместе с тем — и сознательное ограничение популистской риторики. Понятно, что публичная политика без популизма и демагогии — недостижимый идеал, однако какие-то рамки все-таки необходимы. Ведь именно принципиальная невозможность исполнить предвыборные обещания и порождает соблазн заткнуть рты всем, кто задает неприятные вопросы.
Есть и другие проблемы, но они касаются деталей, которые можно обсудить и позже. Пока же тем, кто задумывается о собственном политическом будущем, нужно договориться о главном. Оппозиции сделать это проще хотя бы в силу сугубой маргинальности: уступать-то, по сути, и нечего. Когда на кону появятся серьезные ставки, сделать это окажется намного труднее.
Неспособность же договориться по вышеизложенным пунктам будет свидетельствовать о том, что оппозиция элементарно не готова к участию в большой политике. Приход к власти сил, не умеющих находить общий язык с оппонентами, рано или поздно приведет к сооружению очередной стены, а наше политическое пространство и без того настолько плотно завалено обломками предыдущих, что еще немного — и на нем не сможет расти даже бурьян.
Перспективы оппозиционного консенсуса, или Наука договариваться
Возможно, оппозиции будет легче прийти к согласию внутри себя, если она осознает тот факт, что любая идеология — это всего лишь проекция мифологизированного прошлого на настоящее. Этим и объясняются неудачи излишне идеологизированных партий, ориентирующихся не на жизнь, а на «правильные» книжки.
Между тем виражи истории каждый раз открывают нечто новое, выводя в победители совершенно неожиданных персонажей. Летом 1917 г. политический класс России всерьез опасался переворота со стороны монархически настроенных военных, переворот же учинили не правые, а левые. В начале 1930-х годов германская политическая элита вообразить не могла большего кошмара, нежели приход к власти коммунистов, а диктатуру в итоге установили нацисты. В России 1990-х главной страшилкой сезона был «реванш красно-коричневых», но реванш подкрался откуда не ждали — изнутри, а не снаружи: столь пугавший либералов авторитарный режим оказался не однопартийным, а беспартийным, точнее, псевдопартийным.
Все это к тому, что доминировавшие в ХК—ХХ вв. идеологии — либеральная, социалистическая, консервативная — не годятся для адекватного выражения современных политических реалий. Каждая из них каким-то боком прислоняется к действительности, и ни одна не вписывается в нее вполне. С этим вынуждены считаться и партии — сегодня никакая из них не замечена в идеологическом пуризме. Разумеется, в любой партии имеются свои ортодоксы и фундаменталисты, но не они делают погоду. Партии в целом и партийное руководство в частности активно эксплуатируют «чужие» идеологии, без стеснения заимствуя у конкурентов подходящие кусочки программ. В результате трудно найти партию, в чьей платформе не обнаружились бы следы всех трех «основных» идеологий. Однако какой-то из «уклонов», как правило, все-таки преобладает — ориентируясь на него, партию и относят к определенной части политического спектра.
Так, за «Единой Россией» (и «партией власти» вообще) закрепилась репутация центристской силы. Но подобный «центризм» есть не что иное, как ярчайший образец эклектики. В платформе ЕР примерно в равных пропорциях перемешаны элементы всех идеологических течений. Создание в партии трех клубов — либерально-консервативного, социально-консервативного и государственно-патриотического — своего рода признание неизбежности такой эклектики. Но предъявлять «единороссам» претензии по данному поводу бессмысленно: единственное, в чем можно упрекнуть партию, так это в том, что, не являясь самостоятельным политическим субъектом, она загромождает и засоряет своими квазипартийными структурами политическое пространство.
По части же эклектики от «Единой России» мало отличаются и прочие партии — КПРФ, «Справедливая Россия», СПС, «Яблоко», не говоря уже о ЛДПР. В их программах более явственно прослеживается какое-то одно направление, но в целом эклектика царит везде. Партия, рассчитывающая на успех у избирателя, не может игнорировать
настроений широких слоев населения, а эти настроения представляют собой переплетение стремления к индивидуальной свободе, потребности в порядке и надежды на социальную справедливость. Кто более точно угадает состав и пропорции этой смеси, тот и улучшит свой результат на ближайших выборах (с поправкой, естественно, на «корректирующий» эффект административного ресурса).
Прогрессирующая атомизация сегодняшней российской оппозиции во многом связана с неспособностью последней осознать относительность и условность разделяющих ее разногласий. Взаимный поиск точек соприкосновения сплошь и рядом вязнет в желании самоутвердиться — причем на тех пунктах, по которым примирение исключено. Но это «партия власти» может позволить своим «клубам» сколько угодно сотрясать воздух спорами — от их «полемики» все равно ничего не зависит. Оппозиции ради элементарного выживания следует договариваться, договариваться и еще раз договариваться — и не только «на сейчас», но и «на потом».
Если посмотреть на европейские страны, более других преуспевшие в социальном, экономическом и политическом развитии, — Швейцарию, Австрию, Бельгию, Нидерланды и пр., — нетрудно обнаружить, что широкий идейный плюрализм соседствует там с умением партий и политиков находить компромиссы по всем мало-мальски важным вопросам общественной жизни. А.Лейпхарт предложил для политических систем такого рода название «консоциативная демократия». Политическая разноголосица в этих странах с течением времени лишь увеличивается, тем не менее все основные партии представлены как в парламенте, так и в правительстве, формирующемся по принципу «большой коалиции». Участие во власти любых сколько-нибудь значимых меньшинств — один из факторов, обеспечивающих данным странам процветание. Однако необходимой предпосылкой устойчивости консоциа-тивной модели является способность элит (а следовательно, и тех сегментов общества, которые они представляют) нащупывать почву для взаимоприемлемых соглашений. История знает немало примеров, когда попытки чисто механически внедрить принцип «большой коалиции» (Ливан, Кипр, Малайзия) проваливались именно из-за неготовности общества и элиты к компромиссу.
Впрочем, всякая модель демократии — и «консенсусная», и «мажоритарная» («вестминстерская») — предполагает некий минимум общественного согласия относительно основополагающих принципов политического поведения.
Возьмем в качестве примера Швецию, часто упоминаемую в связи с так называемой шведской моделью социализма. Дискуссии обычно ведутся вокруг того, насколько правомерно считать эту модель социалистической, и проходят мимо одной из ее составляющих, которая представляет для современной России бесспорный интерес, а именно идеи государства — «народного дома», защищающего интересы всех без исключения своих жителей.
Успех Социал-демократической рабочей партии Швеции, более 40 лет сохранявшей статус правящей, не в последнюю очередь обусловливался характером ее взаимоотношений с союзниками и оппонентами. Очень показательно, что впервые СДРПШ сформировала правительство, не обладая парламентским большинством, — по рекомендации правых партий, предложивших представителя социал-демократов на пост премьер-министра и поддержавших его голосованием в стортинге. И в дальнейшем социал-демократы, отнюдь не отказываясь от полемики с оппонентами, внимательно прислушивались к пожеланиям «чужого» электората. Определяя государственную политику, СДРПШ советовалась не только с «социально близкими» профсоюзами, но и с «классово чуждыми» ассоциациями предпринимателей. Именно вовлечение последних в переговорный процесс заставило социал-демократов отказаться от масштабной национализации: бизнесмены сумели убедить их, что негативные последствия этой меры куда очевиднее и неизбежнее, нежели потенциальные выигрыши.
Еще более примечательны взаимоотношения СДРПШ с союзниками. Крестьянский союз — до середины 1950-х годов постоянный участник правительственных коалиций — добивался повышения пошлин на импорт продовольствия с целью защиты «отечественного сельхозпроизводителя». В свою очередь, Союз потребителей — одна из наиболее авторитетных организаций, входивших в сферу влияния СДРПШ, — требовал снижения этих пошлин в интересах малообеспеченных покупателей. После долгих трехсторонних переговоров выход был найден: пошлины было решено не повышать, но взамен дотировать те фермерские хозяйства, уровень дохода в которых не дотягивал до средней зарплаты в промышленности. Компромисс оказался оптимальным для обеих сторон: высокая конкуренция препятствовала росту цен на продовольствие, но потери фермеров частично компенсировались государством. Конечно, нельзя сказать, что шведским социал-демократам удалось выработать универсальный рецепт решения проблемы — в иных условиях запросто могло бы получиться и так, что за компенсациями для бедствующих приезжали бы на «мерседесах» молодые люди спортивного телосложения. Важнее другое — СДРПШ разработала механизм поиска компромисса: привлечение к переговорам всех заинтересованных сторон и принятие окончательного решения на консенсусной основе.
Никуда не уйти от широкомасштабных консультаций и российской оппозиции — особенно если она рассчитывает не только прийти к власти, но и выйти из порочного круга, когда любая попытка изменить правила политической игры заканчивается построением очередной «вертикали власти». Опыт «Национальной ассамблеи» хорош хотя бы тем, что в ее рамках наконец-то начали разговаривать друг с другом политические силы, до этого друг друга на дух не переносившие. Естественно, «Национальная ассамблея» не свободна от глупостей вроде претензий на роль альтернативного парламента, составления
проскрипционных списков, придумывания всякого рода чрезвычайных органов (Антифашистский трибунал) и т.п. Но главное не это, главное то, что оппозиция в кои-то веки отвлеклась от своего любимого занятия — лелеять взаимные обиды и культивировать взаимную вражду — и попробовала организовать диалог.
Разумеется, на «Национальной ассамблее» свет клином не сошелся. Подобных переговорных площадок должно быть много — чем больше, тем лучше. Важны не столько немедленные результаты, сколько формирование новой политической культуры — культуры диалога и компромисса. Это вовсе не означает, что политики должны забыть о своих разногласиях; они просто должны помнить, что, акцентируя эти разногласия, они пытаются выиграть не грядущие, а минувшие сражения. Будущее же требует заключения и неукоснительного соблюдения некоего российского пакта Монклоа. У испанцев в свое время тоже плохо получалось договариваться; различные политические силы стремились к безоговорочной победе над оппонентом — в этом и крылись причины поражения как первой (1873—1874), так и второй (1931—1936) испанских республик. После того как в 1977 г. основные субъекты испанской политики проявили волю к взаимным уступкам ради достижения общей цели, дела мало-помалу наладились.
У России вполне достаточно исторического опыта, чтобы понять: в игре на вылет побеждает не самый достойный, а самый циничный и беспринципный, проигрывает же общество в целом. Пора перестать надеяться на приемы боевых единоборств — против танка с голыми руками все равно шансов нет. Пора учиться другой науке — науке договариваться. Когда число договорившихся превысит критическую массу, режим будет вынужден по-хорошему вернуть обществу узурпированные политические права. И от того, насколько крепкими окажутся достигнутые договоренности, будет зависеть, удастся ли обществу этими правами воспользоваться, или они уйдут к новому узурпатору.
