CC BY
11
Вероятностно-статистическая характеристика склонения местоимений..,
***
Красота спасет дыр бул щил. (Петр Янданэ) ***
Знаете, сколько у девочек ног? (Роман Плюта) ***
Треск дерева под натиском гвоздя: «Искариот!»
(Маргарита Санина) ***
Икару дети верили... Ревите, дураки!
(Дмитрий Авалиани)
Первая категория моностихов характеризуется обращением к вечным темам - жизни и смерти, предназначения человека, поэта и поэзии. Это неисчерпаемые мотивы вдохновения для всех поэтов разных эпох. Выраженные в лаконичной форме глобальные мысли воспринимаются читателем острее и глубже. Собственно лирические моностихи составляют особую группу в тематической классификации. Около 80% авторов, обращающихся к жанру моностиха, - мужчины; возможно, именно поэтому женщины (матери, жены, подруги) автоматически становятся предметом изображения в таких поэтических текстах. Как правило, в моностихах - очерчиваются внутренние качества героини через те или иные внешние обстоятельства. В экспериментальных моностихах авторы играют не только со словом, но и с буквами и звуками. В особую группу выделяется перевертень или палиндром, слова и строки, которые читаются одинаково слева направо и наоборот.
На протяжении XX века моностих вопреки прогнозам всё же прижился в русской поэзии,
пройдя путь эстетической нормализации и превратившись в редкую, но закономерную, не связанную с эпатирующим эффектом форму поэтического высказывания. Именно поэтому в стремительное ХХ столетие он постепенно пытается вытеснить более объемные стихотворные жанры, для осознания которых требуется большая затрата времени. Но преимущества моностиха существуют наряду с его недостатками, один из которых - это попытка упрощения поэтического сознания, его низведение до минимальных формальных и содержательных объемов.
Библиографический список
1. Квятковский А.П. Поэтический словарь. - М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1966. - 376 с.
2. Кормилов С.И. Русский лапидарный «уде-терон» и моностих // Известия академии наук СССР. Серия литературы и языка. Т. 50. - М., 1991. -С. 124-134.
3. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. - М.: НПК «Интелвак», 2001. - 1600 с.
4. Литературный энциклопедический словарь / Под ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. - М.: Изд-во «Советская энциклопедия», 1987. - 752 с.
5. Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе. - М.: РГГУ, 2002. - 564 с.
6. Словарь литературных терминов / Ред. -сост.: Л.И. Тимофеев и С.В. Тураев. - М.: Просвещение, 1974. - 341 с.
М.А. Агапова
ВЕРОЯТНОСТНО-СТАТИСТИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СКЛОНЕНИЯ МЕСТОИМЕНИЙ В ПАМЯТНИКЕ ДЕЛОВОЙ ПИСЬМЕННОСТИ КОНЦА XVI - НАЧАЛА XVII ВЕКА «АРЗМАССКИЕ ПОМЕСТНЫЕ АКТЫ»
В статье рассматриваются особенности склонения местоимений в деловой письменности Арзамасского края с привлечением данных исторической диалектологии, статистики и лингвистической географии.
В настоящем исследовании предпринято изучение функционирования форм местоимений в арзамасской деловой письменности (в вероятностно-статистическом аспекте) в сравнении с русских народными говорами в районе города Арзамаса.
В деловых текстах территориальные особенности, связанные с функционированием живого
разговорного языка, сосуществуют с традиционными чертами юридического документа, сохраняющимися за счет употребления речевых формул и клаузул. Особый интерес представляют акты Поместного приказа, поскольку ученые-лингвисты высоко оценивают информативность документов такого рода для морфологических исследований. Сборник «Арзамасские поместные
ФИЛОЛОГИЯ
М.А. Агапова
акты» (далее в тексте - АПА), изданный С.Б. Ве-селовским в 1915 году, отражает деятельность Поместного приказа на указанной территории с 1598 по 1618 год. Основную часть грамот составляют «Отдельные и межевые книги», написанные на местах (т.е. в бывшем Арзамасском уезде - на территории к югу от г. Арзамаса приблизительно до р. Алатырь), которые отражают явления живой речи и особенности говоров указанной территории. Говоры южной части Нижегородской области представляют особый интерес для исследования, так как они относятся к говорам центра, сыгравшим важную роль в формировании национального языка.
Для сравнения были привлечены данные современных говоров, представленные в Диалектологической Атласе русского языка (Центр Европейской части России), а также в Атласе Русских народных говоров центральных областей к востоку от Москвы. В работе использованы записи диалектной речи и иллюстративный материал Диалектного словаря Нижегородской области, собранные во время полевых исследований сотрудниками и студентами Арзамасского государственного педагогического института им. А. Гайдара и Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского. При исследовании АПА применялась вероятностно-статистическая методика (вероятность форм определялась по формуле Р=т : п, где т - количество фактов, представляющих данную категорию в выборке, а п - длина выборки; использовалась также формула максимальной ошибки наблюдения Lp=2Vp(1-p)/n) [2, с. 36]. Величина выборки составила около 2000 форм местоимений.
В текстах АПА отсутствует церковнославянская основа местоимения 1 лица азъ, фиксируемая в разножанровой деловой письменности других регионов. Основа возвратного местоимения соб-присутствует в дательном (что характерно для многих регионов) и родительном падеже. В современных говорах этой основы не наблюдается.
Формы родительного падежа возвратных местоимений оформляется только с новыми окончаниями -я, по этому признаку исследуемые тексты оказываются близки с окающими среднерусскими и северновеликорусскими говорами.
Родительный падеж мужского и среднего рода единственного числа в АПА характеризуется преобладанием исконных окончаний -ого/-его. Окончание -ово развивается в ростово-суздальском
диалекте (в противоположность псковским, новгородским, а также смоленским и южным говорам) довольно рано и уже в ХШ-ХГУ веках становится его характерной чертой, однако в этот период ростово-суздальский диалект еще не занимает лидирующей позиции в русском языке [3, с. 138].
Возможность появления новой флексии с [в] П.С. Кузнецов связывал с северно-русскими говорами, с наличием «в исходной форме рассматриваемого падежа [г] взрывного, откуда в дальнейшем легко могло развиться все последующее многообразие, которое мы застаем в современных русских говорах» [8, с. 168]. П.Я. Черных считал, что в южнорусских говорах все эти изменения вторичны: вызваны влиянием приказного языка. С ним полемизировал С.В. Котков: ссылаясь на «Опыт диалектологической карты русского языка в Европе», он указывал, что в орловской и рязанской группе говоров наблюдается варьирование окончаний с [г] фрикативным и с [в], но окончания с [в] преобладают [7, с. 208]. Этой точки зрения придерживался и П.С. Кузнецов, считавший, что «ослабление артикуляции в южнорусских говорах происходило в более ограниченном объеме, но, вероятно, все же имело место, так как трудно объяснить все случаи с [в] на юге лишь влиянием московского говора и литературного языка» [8, с. 168]. Таким образом, указанное явление было характерно для всего языка (северных, южных и переходных говоров), оно поддерживалось статусом ростово-суздальского диалекта и распространением норм московского приказного языка в региональной деловой письменности.
Опираясь на внутриязыковые особенности, большинство ученых объясняет изменение согласных в этой позиции прежде всего фонетическими причинами (пусть даже в рамках одной формы), которые поддерживаются акцентологическими факторами (например, зависимостью ударенности гласного в окончании [7, с. 195-196] и субстратным влиянием [11, с. 692].
Полученные для АПА результаты оказываются сходными с данными количественного анализа флексий местоимений родительного единственного нижегородской и угличской деловой письменности разных жанров [4, с. 156; 11, с. 636] (табл. 1).
Однако, как видно из таблицы, в АПА доля новых окончаний местоимений оказывается выше, нежели в нижегородских и тем более угличских текстах. Следовательно арзамасские тексты указанного жанра в большей степени отрази-
Вероятностно-статистическая характеристика склонения местоимений...
Таблица1
Р ± Lp (АПА) Р ± Lp (НДП) Р ± Lp (УДП) (местоименное склонение)
-ого/-его 0,636 ± 0,072 0,790 ± 0,080 0,855 ± 0,050
-ово/-ево 0,364 ± 0,072 0,210 ± 0,080 0,145 ± 0,050
ли явление, присущее, по-видимому, живой речи. Так, Н.Д. Русинов устанавливает, что для угличских текстов время изменений -ого в -ово приходится на XV век, Е.А. Колтунова отмечает, что в нижегородских текстах «эту форму (-ого/-его -М.А. Агапова) можно признать лишь данью письменной традиции» [4, с. 156; 11, с. 691]. Вслед за Н.Д. Русиновым, который для угличских диалектов определял мерянское влияние «как одну из основных или побочных причин, способствовавших эволюции -ого в -ово» [11, с. 692], можем предположить субстратную поддержку изучаемого явления (в данном случае определяемую соседством носителей мордовских языков: эрзянского и мокшанского). Для сравнения приведем фонетические диалектные данные, указывающие на субстратное влияние: ковда война началась (с. Хирино, Шатковского района, Архангельского с/с), товда плохо учили (с. Красная поляна, Лукояновского района, Елфимовского с/с) и др.
В АПА, как и в памятниках других регионов, наблюдаются колебания в выборе окончаний формы родительного падежа женского рода единственного числа. Частотность использования в них различных флексий местоимений женского рода в родительном падеже представлена в таблице 2.
По этим данным можно сделать вывод о том, что в АПА новые окончания употребляются практически так же, как и в разножанровой нижегородской письменности. В нашей выборке встретилось больше церковнославянских окончаний, однако, учитывая интервалы ошибок наблюдения (они пересекаются), можно утверждать, что расхождения между этими текстами невелики. Преобладание исконного окончания -ое характерно также для московской, рязанской, шуйской дело-
вой письменности ХУ1-ХУП веков [1, с. 240], варьирование окончаний -ое и -ой отмечается в томских говорах, в говорах Тулы этого периода чаще встречается новая флексия [12, с. 201].
В винительном падеже единственного числа женского рода указательных местоимений в АПА преобладали новые окончания -ое, возникшие как результат обобщения форм винительного с родительным.
Н.Д. Русинов связывает распространение новых форм с воздействием личных местоимений (прежде всего 3 лица) «в условиях обособления местоимения тотъ в артиклеподобной функции от остальных неличных» [11, с. 689].
Вариант тое имел широкое распространение как в северных, так и в южнорусских текстах. В XVII веке форма ту в южных говорах менее употребительна, она становится более заметной, по-видимому, под влиянием приказного языка во второй половине XVII - начале XVIII века и постепенно приближается к современной норме [7, с. 202-204].
Л.Ф. Копосов считает, что функционировавшая как норма деловой письменности форма тое, поддерживалась живой речью северных русских говоров, вариант ту начинает активно употребляться в XVII веке и лишь в XVIII становится равноправным [6, с. 245-247]. Совпадение с данными АПА в характере употребительности форм ту и тое при преобладании последней наблюдается и в тульских, калужских, шуйских и в рязанских документах, причем в рязанской деловой письменности фиксируется вариант тае: за тае девку, тае пеню [12, с. 202; 13, с. 173; 1, с. 225; 10, с. 250].
Однако результаты, характеризующие частотность этой формы в нижегородской и угличской деловой письменности разных жанров, суще-
Таблица2
Р ± Lp (АПА) Р ± Lp (НДП) Р ± Lp (УДП)
-ое/-ее (из -оЫ-еИ) 0,648±0,102 0,780±0,083 0,330±0,066
-ой (-ей) 0,193±0,084 0,120±0,064 0,300±0,130
-ые/-ие 0,034±0,039 0,030±0,034 0,300±0,092
-ыя/-ия 0,125±0,070 0,070±0,050 0,070±0,051
Примечание. Для передачи буквы «ять» используется знак «11».
ФИЛОЛОГИЯ
Н.В. Гудаченко
ственно отличаются от полученных при исследовании АПА: вероятность варианта тое в АПА составляет P±Lp=0,571±0,187, в то время как в нижегородских текстах - P±Lp=0,220±0,084, а в угличских - P±Lp=0,250±0,194 [5, с. 151; 11, с. 660-661].
Как показывает карта ДАРЯ .№71, ландшафт формы винительного падежа единственного числа женского рода местоимения тотъ в современных говорах на территории к югу от Арзамаса отличается большой пестротой: варьируются окончания указанной формы: ту, тоё, тую, тыё, тэе. Изменение [е] в ['о] в этих формах «может быть обусловлено ранним совпадением е и е в безударном положении... Указанные же местоименные формы, выступая в роли определений, часто несут на себе ослабленное ударение или вообще безударны» [8, с. 133]. Заметим, что двухсложные флексии встречаются в арзамасских говорах и в других формах, где «добавочный элемент также местоименного происхождения, он восходит к старому указательному местоимению и, я, е» [9, с. 102]. Например, на территории современного Большеболдинского района зафиксированы двухсложные формы именительного падежа: тое (ср. р. ед. ч.), тоя /тая (ж. р. ед. ч.), тые/тыи/тыя (мн. ч.).
В отличие от современных говоров в текстах АПА не наблюдаем замены [и] на [е] (на месте К) типа мое, моемъ, моехъ под влиянием местоимений с твердым согласным в основе, что, возможно, связано, с фиксацией исследуемых форм исключительно в определенных контекстах, связанных со специфическими формулами деловой речи: знамяна свои приложили, въ детей сво-ихъ духовных место, по своимъ дачамъ и т.д.
На территории юга Нижегородской области ДАРЯ (Карта №78. Гласный -и/-е в окончаниях множественного числа местоимений мои, твои, свои) в большинстве населенных пунктов фиксирует [е] в окончаниях именительного и косвенных падежей. Собранные после 1990 года данные картотеки ДСНО, хранящейся в АГПИ им. А. Гайдара и ННГУ им. Н.И. Лобачевского, указывают на то, что подобные окончания стойко удерживаются в говорах до настоящего времени: оне в Горьким лецица хотели, а там их не взяли, цай, в Горь-ким-та своех такех сколько хошь, только леци успевай! (д. Конново, Дивеевского района, Ивановского с/с); вот какем токо надъ венчаться (с. Архангельское, Шатковского района, Архангельского с/си т.д.
В отличие от прилагательных в области местоимений в АПА не наблюдается форм, отражающих взаимодействие твердой и мягкой разновидностей адъективного склонения (тыхъ, тымъ, тихъ, тимъ, всихъ, всимъ), что не противоречит сведениям других исследователей региональной деловой письменности XVII века1.
Склонение местоимений в АПА характеризуется определенным сходством с современным русским литературным языком, хотя в текстах сохраняются функционирующие как варианты древнерусские и церковнославянские окончания, а также отдельные флексии, развившиеся в регионах в период старорусского языка. По-видимому, склонение местоимений в большей степени отражает специфику приказного языка, нежели диалектные особенности региона.
Примечание
1 Указанные формы могли бы отражать северо-западное влияние (учитывая переселение новгородцев в арзамасский край в середине XVI века, однако к этому времени колебания между твердым и мягким вариантом уже не фиксируются (самая поздняя фиксация относится к середине XV века) Таким образом, в текстах АПА обнаруживается оформление указательных местоимений типа тотъ только по твердому варианту с (-е-), которое в это время выступает как унифицированный показатель множественного числа; к ним примыкает определительное местоимение весь, форма которого в твердом варианте «лек-сикализовалась. в значительной степени под влиянием местоимения тотъ, их связывало не только общее историческое развитие, но и функциональная «двойственность», односложность флексий там, где другие имели двусложные окончания, а также постоянная связанность в синтаксическом фукнционировании (те все, тех всех) и т.п. [14, с. 10]
Библиографический список
1. Ворошилова Т. С. Из истории шуйских говоров веков. - М., 1955.
2. Головин Б.Н. Из курса лекций по лингвистической статистике. - Горький: Изд-во ГГУ, 1966. -96 с.
3. ГоршковаК.В. Исторической диалектология русского языка. - М.: Просвещение, 1972. - 159 с.
4. Колтунова Е.А. Именные части речи в деловой нижегородской письменности 14-17 веков:
Роль фразеологии в создании образов типовых персонажей в жанре басни
Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Горький, 1983. - 188 с.
5. Колтунова Е.А. Статистический анализ местоименного склонения в деловой нижегородской письменности Х^-Х'УП веков // Структурная и прикладная лингвистика: Межвуз. сб. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1987. - Вып. 3. - С. 138-143.
6. Копосов Л. Ф. Севернорусская деловая письменность 17-18 веков (орфография, фонетика, морфология). - М.: Изд-во МПУ 2000. - 287 с.
7. Котков С.И. Южновеликорусское наречие в 17 столетии (фонетика и морфология). - М.: АН СССР, 1963. - 235 с.
8. Кузнецов П.С. Очерки исторической морфологии русского языка. - М., 1959.
9. Кузнецов П.С. Русская диалектология. - М., 1960.
10. Новопокровская В.Н. Диалектные особенности рязанских говоров XVII века (по рукописям рязанского областного архива УМВД). - Рязань, 1955. - 324 с.
11. Русинов Н.Д. Очерки по фонетике и морфологии древней угличской письменности в связи с этнической историей Угличского Верхневолжья: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - Горький, 1969.
12. Рыбочкина Е.А. Фонетика и морфология тульских говоров XVII века. - М., 1970.
13. Савченко Н.Ф. Кулужские говоры XVII века по данным местной письменности. - М., 1966.
14. Чепаева Л.Г. История форм неличных местоимений в говорах великорусского центра: Ав-тореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1983.
Н.В. Гудаченко
РОЛЬ ФРАЗЕОЛОГИИ В СОЗДАНИИ ОБРАЗОВ ТИПОВЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ В ЖАНРЕ БАСНИ
В работе предлагается рассмотреть особенности репрезентации образов типовых персонажей в жанре басни посредством фразеологии (на материале басен А.П. Сумарокова, И.А. Крылова, С.В. Михалкова). Понимание сущности характера персонажа басни определяется описанием его поведенческих реакций, внешности, речевых особенностей, авторскими оценками. Фразеологические единицы в баснях являются ярким средством характеристики образов типовых персонажей, участвуют в формировании концептуального содержания произведений.
Рассмотрение фразеологических единиц (ФЕ) в произведениях художественной литературы стало объектом многих лингвистических исследований таких ученых, как А.В. Кунин, А.М. Мелерович, Н.М. Шанский, Н.Н. Захарова, М.Р. Проскуряков, И.Ю. Третьякова, М.А. Фокина, А.Г. Ломов и др. Тем не менее ряд теоретических проблем в области изучения текстовых свойств фразеологизмов и особенностей их функционирования в художественной речи требует своего разрешения: функционирование фразеологизмов в произведениях различных жанров, культурологические и когнитивные аспекты фразеологии и их текстовое воплощение, психологическая структура персонажа и ее представление во фразеологическом портрете.
Целью нашего исследования является рассмотрение особенностей репрезентации образов типовых персонажей в жанре басни посредством фразеологии. За основу текстового материала выбраны произведения баснописцев А.П. Сумарокова, И.А. Крылова, С.В. Михалкова. Исследование образа персонажа в жанре басни опирает-
ся на комплексный анализ словесно-речевых и художественно-композиционных способов создания образа ряда конкретных литературных персонажей. Ключевыми параметрами и категориями данного анализа являются портрет персонажа, описание его поступков, речевая характеристика, категория авторского отношения.
В сюжете басни обычно представлены два персонажа: отрицательный и противопоставленный ему положительный. В центре произведений жанра басни всегда стоит образ-персонаж (реальный или иносказательный), отличающийся четкой определенностью характера, поведения, который и служит основным средством раскрытия мысли или морали. То, что такого рода персонаж-характер является действительно важнейшей особенностью басни, может быть подтверждено непременным выделением в басне характерной черты персонажа, обычным прямым ее обозначением (лжец, скупай, клеветник), основной целью произведений этого жанра -обличением каких-либо отрицательных качеств человека [2, с. 82].
