15ДИСКУССИЯ
ББК 60.03
О. В. Шимельфениг, Л. Я. Солодовниченко
ВЕЧНЫЙ ВЫЗОВ ИНТЕЛЛИГЕНТУ НА ФОНЕ РЕНЕССАНСА. ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ
Историю и философию связывает вечная проблема (встающая во все времена перед каждым мыслящим человеком), которую можно сформулировать как двуединый вопрос «Что есть реальность и кто я в ней?» потому, что картина реальности неизбежно обусловлена программами восприятия и интерпретации воспринимаемого автором. Так же и историческая реальность воспринимается и интерпретируется по-своему той или иной группой исследователей (иногда прямо по чьему-то заказу) и, строго говоря, конструируется каждым историком в зависимости от его самоидентификации в усвоенной им картине мира, часто мало осознаваемой, но принимаемой им за «объективную»1.
Как к этой фундаментальной философской, мировоззренческой двуединой проблеме неизбежно выходит историк? Обратимся для выразительной иллюстрации к трудам исследователя Ренессанса Л. М. Баткина, получившего международное признание: «О Возрождении, как и о любой другой эпохе в истории культуры, можно рассказать по-разному». Далее он развивает эту мысль,
© Шимельфениг О. В., Солодовниченко Л. Я., 2017 Шимельфениг Олег Владимирович — кандидат физико-математических наук, доцент Саратовского государственного университета, вице-президент регионального отделения Академии проблем качества РФ. [email protected]
Солодовниченко Лилия Яковлевна — кандидат философских наук, президент Саратовского регионального фонда «Фонд научных и культурных инициатив межконфессионального сотрудничества». angelinaalvidas@yandex. га
говоря о том, что «можно расположить феномены культуры и портреты ее творцов в хронологической последовательности, показав мыслительные традиции или художественные школы в пестроте их связей и столкновений. Тогда читатель увидит, что ре-нессансная культура жила от своего рассвета до заката, меняя облик и окраску при меняющемся историческом освещении. Возрождение при этом выглядит как событийный ряд, как некое происшествие в мировой культуре. В таком описании непременно есть завязка, кульминация и финал, которые, казалось бы, естественно даны самой историей. Это рассказ с классической фабулой, драматизм которой неизменно впечатляет нас и наиболее непосредственно и привычно соответствует понятию "история". Необходимость такого, называемого генетическим или диахроническим, способа изучать прошлое — очевидна и непреходяща»2.
Однако всякое описание типа культуры наталкивается на трудности, неодолимые в рамках диахронического подхода: 1) как определить временные границы изучаемого исторического явления (того же Возрождения — «еще не» или «уже»?); 2) в разных сферах культуры эти границы разные; 3) какие феномены включать в исследуемое явление, а какие нет; 4) согласно Б. О'Келли, тысячи монистических умов получают тысячи «центральных фактов», то есть «нет Истины о Ренессансе, есть истины»3. После такой констатации Л. М. Баткин заключает, что если оставаться на обозначенной позиции, то для историка это означало бы «признать поражение в своем главном деле — в осмысленной цельной регистрации прошлого»; при этом все трудности, по сути, сливаются в одну: прежде чем описывать историю «итальянского Возрождения», надо знать, что это такое, но чтобы понять суть явления — надо изучать его историю, то есть получаем «заколдованный круг»!
Разумеется, выдающийся ученый предлагает свое решение: «Всякие дискуссии о периодизации бессмысленны, если они не ведутся вокруг теоретического понимания Возрождения. Границы Возрождения там, где мы констатируем начало и конец свойственной ему системы мышления. Прежде чем очертить Возрождение хронологически, мы обязаны очертить его историологи-чески. В этом методическом аспекте мы вправе употребить оборот "прежде чем" безо всякой условности. Нарочито заостряя
формулировку, я бы сказал, что проблемы периодизации Возрождения не существует! Есть только проблема интерпретации. Договорись мы о ней, остальное приложится» (выделено нами. — О. Ш., Л. С.)4.
В принципе, в первом приближении, мы согласны с ученым, но разве очевиден и общепонятен смысл выделенных нами ключевых терминов автора: «теоретическое понимание», «система мышления» и «интерпретация»? Здесь-то и требуется обращение к их мировоззренческому осмыслению — философской рефлексии, чтобы согласовать, прежде всего, их понимание. В том-то и дело, что «договориться об интерпретации» совсем нелегко (см., например, работу В. Руднева «Морфология реальности»). Если бы так просто было договариваться об интерпретации происходящего в реальности, то не было бы враждующих групп религиозных фундаменталистов, противоборствующих научных школ, воюющих кланов и армий. То есть, основной причиной всех конфликтов и трагедий — от бытовых до мировых — как раз и является проблема взаимопонимания и согласования точек зрения с выходом на совместную конструктивную деятельность. Достаточно обратиться к современной политической ситуации в мире, которая балансирует на грани глобальной катастрофы. Более полувека назад трагически погибший (именно в результате политических разборок) президент США Джон Кеннеди заметил: «В наш ядерный век неверное истолкование намерений другой стороны может иметь более страшные последствия, чем все войны человечества» (выделено нами. — О. Ш., Л. С.).
Рискнем предложить кардинальное философское решение проблемы интерпретации, а значит, и «заколдованного круга» исторического исследования, разумеется, отдавая себе отчет в ограниченности наших возможностей быть услышанными и понятыми (в силу действия именно тех подсознательных механизмов восприятия, которые мы, как раз, и будем вскрывать здесь). Тем не менее, мы надеемся, что не вызовет возражения (при некотором размышлении) такое исходное утверждение: всякое «теоретическое понимание», «система мышления» и «интерпретация» опираются на нечто еще более глубокое, заложенное в каждого индивида генетически и той локальной средой, в которой он родился, вырос и живет в данный момент, то есть что-то вроде
«системы мышления», по Баткину, только отнесенной не к эпохе, а к конкретному человеку. Причем это ментальное, невидимое физическим зрением, образование, которое, пользуясь терминологией современной технологической культуры, можно назвать комплексом программ по переработке всего воспринимаемого, во многом не осознается своим обладателем, но, по сути, определяет в целом его поведение, а значит, и судьбу. Поскольку же будущее человечества, очевидно, зависит от действий каждого человека, то мы все оказываемся заложниками наших подсознательных установок — предпочтений и шаблонов мышления. Решение о начале ядерного апокалипсиса примет конкретный человек на основании своей интерпретации полученной информации, исходя из своей мало осознаваемой картины мира...
Мы полагаем, что человеческая культура, включая религиозную, конечно, изначально ориентирована на повышение степени самоконтроля каждого члена общества. Эта школа становится всё более необходимой, когда люди начинают создавать орудия производства и войны, чреватые масштабным самоуничтожением. Но если актуальность задачи обучения рефлексии достаточно очевидна, то ее нетривиальность, огромная трудность — не всем сразу понятна. Тем более, что в традициях естествознания и впитавшей его образ мыслей европейской культуры — не замечать судьбоносное значение этой проблемы. Для демонстрации ее нетривиальности можно обратиться к примеру из жизни отнюдь не рядового человека, а талантливейшего творца, психолога и знатока отечественной культуры и языка — Н. В. Гоголя, не отрефлек-сировавшего глубоко разницу в моделях мира современной ему и Киевской Руси. «Показательно, что имея текст такого памятника, как "Слово о полку Игореве", перед глазами, цитируя из него места, ясно говорящие об особом способе понимания мира, даже внимательный читатель, вроде Гоголя, склонен был всё же переосмыслять их в свете своей модели средневековья (а последняя строилась как часть его модели мира). <...> каждому человеку свойственно воспринимать свою точку зрения не как одну из возможных, подлежащую изучению и описанию, а в качестве "естественной" и "очевидной"» (выделено нами. — О. Ш., Л. С.)5.
Таким образом, человечество, наконец-то, вынуждено осознать классическую труднейшую философскую проблему,
доступную когда-то лишь для избранных — «Познай самого себя», уже как главную и решающую для своего выживания. Парадоксально, но понятно с точки зрения философской истины о взаимопереходе противоположностей, что игнорирование своего внутреннего мира и параноидальное сосредоточение только на внешнем, видимом, измеряемом, на так называемой «объективной реальности» и материальной пользе, привело человечество, в конце концов, на грань самоуничтожения и вынужденного обращения к противоположному — сознательному аспекту Универсума. Балансирование на грани катастрофы — это плата за нежелание изучать и взаимодействовать с Целостностью мироздания, которое не сводится к вселенскому механизму, а основывается на Вселенском Разуме. Выдающиеся ученые-физики начали осознавать этот единственно спасительный поворот в понимании мироустройства и утверждают следующее.
Фритьоф Капра (специалист по физике высоких энергий — Вена, Париж, Стэнфорд, автор широко известной книги «Дао физики»): «Космос — живой. Он разумен или наделен разумом. Мы должны признать, что Земля — в первую очередь живая система. Это приведет к определенному общественному сознанию или социальной деятельности. <...> Весь космос — это процесс, содержащий структуры, которые вы осознаете. .многие науки ведут в одном направлении. Оно должно изменить весь взгляд на науку и мотивацию ученого от контроля и доминирования над Природой до сотрудничества с ней. <...> В биологии метод изучения животного был таков: привязать его, расчленить или воткнуть в него электроды. Но это не способ понять животное. Этот способ доминирования был привнесен во все науки, и он всё еще используется нами. То, что мы делаем, пытаясь господствовать над Природой — самоубийство. Мы должны осознать, что мы не можем управлять природой. Это природа или живой космос куда более широкого масштаба... В средние века ученые трудились на своем поприще во славу Божью. Это было целью, а не господством. Это означало быть просветленным, достигнуть собственного просветления. Такой подход должен быть возрожден, иначе наука не выживет. Это как раз тот подход, который присущ мистической традиции. Вы изучаете реальность, используя собственное тело и разум как инструмент. Вы не стремитесь господствовать
или управлять. Я думаю, что должно произойти глубинное изменение сути дела» (выделено нами. — О. Ш., Л. С)6.
Образ мира, объединяющий в себе разумно-духовную и материальную составляющие, статику форм и динамику изменений — известен тысячи лет как Божественная Космическая Игра (на санскрите — Лила), которую современным языком можно назвать Сюжетно-игровой картиной мира7. На ее основе мы предлагаем осмыслить ключевые термины исторического исследования «теоретическое понимание», «система мышления» и «интерпретация» и процедуру самого исследования, не обращаясь к химерическим абстракциям «объективной» и «субъективной» реальности.
Почему химерическим? Открываем даже не марксистский словарь, а современную Википедию, пытаясь читать не автоматически (по шаблонам, забитым в подсознание с детства), а включив разум: «Объективная реальность — мир, существующий независимо от субъекта и его сознания. Представление о мире, как о внешней (окружающей) реальности, не зависящей от позиции, понимания и восприятия субъекта».
Как вы думаете, находясь в здравом уме, можно ли иметь «представление о мире», который с нами ничем не связан, так как не зависит ни от нашей позиции, ни от нашего понимания, ни от нашего восприятия, то есть нам предлагают представить нечто в принципе не воспринимаемое, но одновременно проверяемое на «объективность», адекватность — любым, обученным определенным приемам, дураком? Вот, подходящие к случаю, высказывания Диона Хризостома: «Коль скоро немыслимое было однажды усвоено, то уже становится немыслимо не верить этому» и «Люди морочат не только друг друга, но и самих себя».
По-детски наивная фантастическая идея такого «объективного» восприятия реальности родилась в среде европейских «естествоиспытателей», которые в упор не замечали самих себя, своих неучтенных взаимодействий с миром в целом и, прежде всего, своего «программного» аппарата перемалывания воспринимаемого, который, конечно же, невидим физическими органами чувств, а то, что нельзя пощупать и измерить, того для них нет!8 Мастера всех духовных традиций начинают путь пробуждения, отрезвления индивида с демонстрации его шаблонов мышления, их решающего
влияния — на интерпретацию всего воспринимаемого, а на ее основе — на организацию своего поведения, определяющего, в конечном счете, судьбу человека и человечества9.
Отсюда (из односторонней позиции, когда из целостности мира — «я» + «не-я» — выброшена первая часть «я», свойства которой и определяют, прежде всего, наблюдаемый и конструируемый ею образ Целого и дальнейшее развитие событий) и появляются расхожие поверхностные «доказательства» «объективности» реальности: бросайся с восьмого этажа и расшибешься насмерть — вот она неумолимая «объективная реальность»! Но в том-то и дело, что человек — не булыжник, который ученый Галилей бросал с Пизанской башни. Он может не только засекать время полета булыжника и выводить формулу ускорения свободного падения, но и задуматься о том, стоит ли ему куда-то бросаться, кто же он такой, откуда он взялся и мог ли появиться чудесным сказочным образом из сгустка первичной космической пыли, оставаясь, по сути, им же, пока не осознает своего происхождения от Вселенского Духа. И тогда он может даже рискнуть заняться исследованием не только механики, но и устройства своей души (психики), а то и Духа, творящего все формы мироздания. Поэтому человек, подобно Творцу, может соучаствовать в создании невероятного, как бы берущегося из ниоткуда, и его нельзя свести к только механически воспроизводящимся формам и сюжетам.
Таким образом, есть реальность человека, пробуждающегося от рабства у своих подсознательных шаблонов мышления; есть реальность ученого, который варит часы и смотрит на яйцо в руке, и т. д.; то есть, строго говоря, реальностей столько, сколько субъектов восприятия, но как же назвать ту общую единую реальность, в которой они все находятся, хотя каждый взаимодействует с ней по-своему (что, опять же не исключает групп индивидов с более или менее близкими способами восприятия и взаимодействия)? Термин «субъективная» не годится по той же причине — такая реальность еще более очевидная абстрактная химера, опровергаемая простой неожиданной оплеухой соседа, который почему-то не вписался в мою «субъективную» реальность. То есть, «объективной» и «субъективной» реальностей в настоящей целостной, единой, живой реальности не существует. Ее привычное деление на подобные части произвольно, мало
осознаваемо и не рефлексируется. В серии своих работ мы предложили называть всё происходящее коммунальной реальностью (она же Божественная Космическая Игра), которая и состоит из своих подельников, многим из которых так хочется называть ее «объективной», — чтобы избежать ответственности за свои мысли (якобы не влияющие на нее) и дела (вытекающие из этих мыслей), или чтобы манипулировать другими, обосновывая свои интересы «объективной» необходимостью... Хотя, разумеется, следует признать, что подобная привычная поверхностная дифференциация реальности дает возможность как-то ориентироваться в ней, описывать ее и действовать, но результаты такого безответственного, «автоматического» манипулирования миром (из модели которого мы выбросили самих себя), в конце концов, и привели к настоящей катастрофической ситуации, когда уже пора вернуться к традиционным целостным картинам мира вместе со всеми его подельниками и, прежде всего, с самими авторами описаний, которые не хотят отвечать за свои произведения10.
Таким образом, вслед за основными духовными традициями и выдающимися учеными11 (кстати, не только современниками, еще Бэкон говорил, что малое знание уводит от Бога, а большое возвращает к Нему) предлагаем согласиться с наличием в мироздании Разумного Начала, Источника — вне времени и пространства, не имеющего никакой формы (известное как апофати-ческое понимание Бога) и поэтому порождающего их все, в том числе, и каждого из нас. Из простой же материи, полностью лишенной творческого разумного начала, не мог бы появиться столь изумительно сложно и согласованно организованный Космос и «венец творения» — мыслящий человек. Как заметил по этому поводу известный отечественный философ и знаток античности А. Ф. Лосев, при сложении даже бесконечного количества пустых карманов в течение бесконечного количества лет — в них не появится монетка. Но в это чудо, похлеще Христовых деяний (которые вполне объяснимы его обращением к Высшей силе), фанатично верят атеисты-материалисты. Но так и должно быть, ибо Вселенский разум разыгрывает партии Космической Игры с Самим Собой, но, разумеется, через свои же проявления-воплощения — индивидов, которые воображают себя независимыми самостоятельными сущностями и поклоняются миру форм,
«забыв» о своей сопричастности бесформенному Творцу, но именно эта «амнезия» и служит движущей пружиной их борьбы и всевозможных взаимодействий, порождающих Коммунальную Реальность — Божественную Космическую Игру. Начало очередного Сюжета Миропроявления можно ассоциировать с «утром» — пробуждением Брамы, или «Большим взрывом» — на языке односторонне материалистической науки. В образе же Божественной Космической Игры духовно-сознательная составляющая «зашнуровывается» взаимопереходами с физической составляющей — через каждого индивида, порождая тем самым развитие событий в мире; то есть каждый из нас, на основе воспринимаемых им сюжетов действительности через свой «программный комплекс» формирует сценарий поведения, который пытается реализовать, и равнодействующая таких попыток всех соучастников Космической игры формирует Сюжет миропроявления.
Стало быть, люди существенно различаются между собой не столько физически и физиологически, сколько психически, ментально — в диапазоне от — в основном запрограммированных, почти «биороботов» — до осознанных сотворцов, как самих себя, так и окружающей среды. Ярким примером своеобразия и очевидного приоритета — духовного, сознательного над физическим — являются известные чудотворцы: Святой благоверный князь Василий (Василько), Ростовский чудотворец, Святые благоверные князь Петр и княгиня Феврония, Муромские чудотворцы (XIII в.), Преподобные Сергий и Герман, Валаамские чудотворцы (XIV в.), Святитель Арсений, епископ Тверской, чудотворец, Преподобный Тихон, Калужский чудотворец (XV в.), Святитель Тихон Задонский, чудотворец (XVIII в.), Преподобный Серафим Саровский, чудотворец, Святой праведный Иоанн Кронштадтский (XIX в.)12.
Таким образом, для биоробота мир — «объективен», подобен ему, то есть воспринимается как воспроизводящаяся по определенным законам-программам машина. Но эта картина «объективной» машинной реальности становится всё более проблематичной, когда «биоробот» начинает замечать свою долю участия в формировании происходящего, причем не только в повторяющихся квазициклических сюжетах, обеспечивающих относительное сохранение форм мироздания, но и в оригинальных, инновационных.
Тогда он начинает понимать, что мир не сводится к воспроизводству имеющихся форм, закономерностей природы и общественных договоренностей, хотя они просто необходимы для поддержания на некоторое время существования Вселенской Сцены, но не следует смешивать и отождествлять необходимое повторяющееся с главным, сущностным — творческим духовным Началом мироздания. Это, всё же, разные полюса, хотя и Единого Целого (по сути Двуединого), за счет этой «разности потенциалов», проявляющейся полярно в разных индивидах (существах, силах) мироздания, и раскручивается очередная партия Космической Игры, в том числе история человечества.
Тогда становится ясно, что осознанно меняя структуру и систему программ интерпретации (более высокого уровня, чем физиологических), можно получать различные картины мира, например античного, христианского, ренессансного и т. д., что фактически и делают итальянские гуманисты, легко меняясь позициями в своих диалогах-спорах. Выразительным примером манипуляции огромными массами людей через интерпретацию «фактов» (в том числе и с помощью их выбора — предвзятого «вырезания» из целостного, взаимосвязанного потока событий, то есть преднамеренного создания «объекта», «явления», а затем перекомпоновки — монтажа из этих фрагментов нужных автору или заказчику сюжетов) являются современные средства массовой коммуникации, что взято ими из технологии создания кинофильмов. Кстати, совершенно так же, только не контролируя себя, поступает и ученый, и любой человек, ибо каждым из них управляет их подсознательный «программный комплекс», структурируя все восприятия под свои фундаментальные и сегодняшние предпочтения, интересы и цели. Но если создатели фильма, ангажированные журналисты и редакторы СМИ сознательно манипулируют своей аудиторией, то ученый простофиля, бескорыстный общественный деятель и рядовой гражданин искренне верят в свое якобы «объективное» восприятие и «независимую» позицию, находясь при этом во власти своей мало осознаваемой онтологии и тех, кто изучил ее.
Поэтому на предельно (и даже запредельно) высоком уровне понимания происходящего мы приходим к сюжетно-игровой картине мира, то есть начинаем относиться к миру не
только как к воспроизводящемуся механизму, а как к ежемгно-венно становящемуся Вселенскому Действу, в развитии которого мы можем принимать всё более осознанное участие, соответствующее нашим способностям и возможностям, то есть с определенной долей ответственности, по крайней мере, за судьбу свою и своего ближайшего окружения. Очевидно, что сюжетно-игровой подход не отменяет науку и религию, а включает их в интегральную картину мира, в которой человек может управлять своими интерпретационными программами, не становясь их рабом, отождествляясь не с ними, а с самим, творящим всё, Началом, но, разумеется, беря тогда персональную ответственность за свои деяния, то есть не предъявляя никому претензий за всё, что с ним произойдет. Так и относятся к жизни в целом все святые и мудрецы. В различных духовных традициях такой человек назывался дважды рожденным, пробужденным, освобожденным, совершенным и т. п. Ведущие деятели Возрождения, по сути, приближались к такому типу «совершенного» человека, как они это сами называли.
Вернемся к философии истории. Мечта об «объективной» картине какого-то явления (как в гуманитарных, так и в естественных науках), действительно, упирается в возможность согласованной его интерпретации всеми учеными. Но откуда берется интерпретация того или иного «факта»? Возьмем пример у самого же Л. М. Баткина: «.каково ренессансное отношение к христианству? Ответ обычно зависит от того, какие факты более симпатичны исследователю и какой стороне дела он склонен придать решающее значение»13; или в той же работе говорится об исследователе Л. Ольшки, который в гуманизме Ренессанса видит лишь «экзотическую предысторию науки»; и, наконец, автор приходит к принципиальному заключению, что «способ ренес-сансного мышления неотделим от онтологии: от представлений о движении исторического времени, о космосе, о Боге, месте человека в мире» (выделено нами. — О. Ш., Л. С.)14.
Надеемся, что уже понятно (вспомним мысль Лотмана о модели мира Гоголя, не рефлексируемой им), что «способ мышления» человека любой эпохи неотделим от его, во многом неосознаваемой, «онтологии»; поэтому мечта об «объективной» картине того или иного явления основана на глубоко укоренен-
ном в подсознании шаблоне отождествления коммунальной (но по-разному воспринимаемой и творимой своими подельниками) действительности с этой поверхностной, химерической абстракцией, когда закон всемирного тяготения или правила дорожного движения объявляются главным содержанием, смыслом Вселенской Драмы, а не воспринимаются как подсобные механизмы Вселенской Сцены.
Тем не менее, не всё так безнадежно индивидуально и ре-лятивно в Сюжетно-игровом подходе, как может показаться на первый взгляд. На его основе можно построить типологию исследователей (см., например, наши работы15), включая эксклюзивную позицию пробужденного — со-сценариста и со-режиссера Космической Игры, по существу совпадающую с картиной мира ренессансного интеллигента, которая возникает в трудах Л. М. Баткина. В заключение предложим стратегию исследования, основанную на последовательно «зашнуровывающемся» конструировании — осознанной позиции ученого и через ее видимую призму — картины изучаемого им явления, — что и решит проблему согласованного прояснения понятий «теоретическое понимание», «система мышления» и «интерпретация» на основе сюжетно-игрового подхода. Мы согласны с основными выводами Л. М. Баткина именно потому, что объект его исследования — эпоха Возрождения — вывела его на эксклюзивную диалогическую сценаристски-режиссерскую метапозицию, с которой наблюдаются все остальные частно-ролевые взгляды на историю происходящих событий.
Действительно, одна из существенных черт нашего сюжет-но-игрового подхода — это его сквозная диалогичность, поскольку информационные потоки пронизывают Коммунальную Вселенную, связывая ее в единое целое. Л. М. Баткин в результате многолетних кропотливых исследований приходит к выводу, что та же черта является определяющей для эпохи Возрождения: «Уяснению того, что в Ренессансе наиболее "ренессансно", типологически значимо, обеспечивает ему неповторимое место в истории, возможно, способствовало бы понятие диалогического равновесия как системосозидающего принципа этой культуры, отличающего ее от других форм перехода к новому времени
и тем более от тех культур Высокого средневековья, которые не в состоянии были стать и не стали переходными» (выделено нами. — О. Ш, Л. С.)16.
Далее, рассматривая трактат Поджо Браччолини «Об алчности», «Камальдульские беседы» Кристофоро Ландино и другие тексты того времени, автор заключает: «Все три точки зрения даны всерьез, персонифицированы и разведены. Объединяет их уже то, что они даны рядом, взаимоуважительно, в дружеском разговоре. Теза и антитеза выглядят как до конца последовательные и замкнутые, их примирение в синтезе — отчасти внешнее, ибо синтез — это еще одна, третья, точка зрения. Перед нами демонстрация "разнообразия складов ума" (varietas ^ешогат), и принятый в диалоге логический статус уравнивает, по существу, синтез с теми самодовлеющими мнениями, которые он синтезирует. Наиболее важным для литературного, жизненного и логического единства диалога оказывается общее культурное пространство, в котором разворачиваются и встречаются разные культуры и разные истины. <...> Истинный синтез — в самой возможности сопоставления, в способе мышления, а не в конечном выводе. В диалоге нет непрерывной логической линии доказательства, его единство возникает из дискретности. Вывод синтеза — как контрапунктический бас, первый среди равных голосов музыкальной полифонической ткани»17.
Так, разбирая сочинение Лоренцо Баллы «О наслаждении», автор открывает очевидные игровые аспекты серьезного мировоззренческого диалога: «Это игра, но серьезная игра, ничуть не исключающая искренности высказывания и служения истине. Это серьезность, но игровая серьезность, без пены на губах, без угрюмости, жесткости, тяжеловесности, непререкаемости какого бы то ни было убеждения. Гуманисты спорят не на шутку, отстаивают выношенные убеждения, это их подлинные, а не "притворные" мнения, но они готовы к диалогу, готовы, если будут убеждены в обратном, отказаться от своих мнений и тем самым обнаруживают, что не срослись с ними и могут отделиться от себя самих. Поэтому их серьезность скрепляется не кровью, а смехом. Они оказываются способными поддразнивать друг друга, забавляться, услаждаться спором при всей громадной жизненной важности обсуждаемых проблем. Их радует не красное словцо,
не уловка, ими движет не спортивный интерес, а любовь к истине, но истине, переливающейся возможностями, непредвзятой, открытой, играющей с собой, играющей внутри себя. Это спор, сознательно задуманный и обставленный как божественное игрище духа» (выделено нами. — О. Ш., Л. С.)18.
Далее автор замечает, что гуманизм — одновременно и миф, и его преодоление, предположив, что «игровой» принцип в этой исторической ситуации сыграл роль повитухи, облегчая переход к новому способу мышления. Интересно отметить, что и сюжетно-игровой подход тоже сыграл роль повитухи в адаптации нашей страны с середины 80-х годов прошлого века к жестким условиям современного миропорядка через разработанную нашей саратовской командой ученых и управленцев технологию проблемно-деловых игр19. Надеемся, что и устраиваемые нами ныне диалоги мыслящей интеллигенции по фундаментальной философской проблеме «Что есть реальность?» с привлечением в качестве «заочных» собеседников мыслителей разных эпох — помогут в трансформации миропонимания, прежде всего ученых и управленцев, от односторонне материалистического к целостной духовно-психофизической картине мира с включением в нее нас самих20.
Этюд о ренессансной игре Л. М. Баткин завершает выводом о потере высокого мистериального смысла понятия игры в новое время: «Оба подхода к игре будут, однако, свидетельствовать об одном стиле мышления и сводиться — с романтически-возвышающей или прагматически-осуждающей окраской — к общему пониманию игры как "игры в бисер", как того, что противостоит непосредственно жизненной серьезности. Тем самым новое и новейшее время оттенит своеобразие и переходность Ренессанса с его "Мит serшm" — "серьезной игрой", укорененной в стиле жизни гуманистов»21.
Мы надеемся, что читатель теперь готов услышать и принять обоснования нашего заключительного тезиса о том, что гуманист Ренессанса, по сути, близок к вневременному идеалу совершенного человека (пробужденного, освобожденного и т. п.) всех духовных традиций. Гуманист, по своей сути, подобен Творцу, разыгрывающему в своих многообразных воплощениях все роли. Вот некоторые штрихи к портрету гуманиста, рисуемому Л. М. Баткиным, сближающие его с идеалом человека
в духовных традициях: «В фанатизме, с которым гуманисты предавались своим занятиям, сохранилось нечто от религиозного обета, от усердных монашеских бдений, от их экстатичности, ритуальности и аскезы. "Время гуманистов" тоже пронизано жаждой высшей мудрости и избранничества»22.
В заключении третьей главы, посвященной диалогу как главной, сущностной характеристике ренессансной культуры, Л. М. Баткин подробно останавливается на осмыслении фрески Рафаэля «Афинская школа», усматривая в ней символ всей эпохи Возрождения. Символичны и одновременно естественны и непринужденны 57 персонажей (Пифагор, Гераклит, Сократ, Эпикур, Диоген.) грандиозного вневременного и вместе с тем исторического действа. В его центре два протагониста — Платон и Аристотель, запечатленные в едином параллельном движении, однако их вечный мировоззренческий конфликт отражен в противоположных жестах правых рук и твердых взглядах в упор друг на друга.
«Рука Платона указует на небо, рука Аристотеля простерта над землей. Вертикаль отводит к постижению разума и божества, горизонталь же — к познанию мироустройства, вертикаль — к платоническому спиритуализму, горизонталь — к перипатетическому натурализму. Это, по-видимому, подтверждается также именами исторических или аллегорических персонажей, ибо на стороне Аристотеля мы видим знаменитых "физиков", магов, натурфилософов, а на стороне Платона — наставников в добродетели и чистом любомудрии. Впрочем, Платон держит как раз космологическое сочинение "Тимей", Аристотель же — "Этику"; схема немедленно оказывается нарушенной, теза и антитеза вмещают друг друга. Но так и должно быть. Разве ренессансная "физика, натуральная магия, герметизм не были тесно связаны с антропологической и этической проблематикой, и разве флорентийский неоплатонизм не интересовался астрологией, медициной, физическим макрокосмосом"? <...> Ибо это именно живописное воплощение ренессансного диалога! [Мы, зрители, словно бы находимся в недостающем сегменте и] .можем вступить в доблестный круг философов, заняв предусмотрительно оставленное для нас место, и принять участие в беседе»23.
Однако духовные традиции и сюжетно-игровой подход, да и сам диалоговый дух Ренессанса, могут предложить другое особое место рефлексирующему зрителю, готовому к пробуждению от гипноза материальных форм. Он может представить себя между Платоном и Аристотелем с другим — третьим жестом, указывающим на себя, поскольку истинное понимание всего невозможно без постоянного осознавания неустранимого инструмента познания — самого себя, что связано с еще более древней максимой, находящейся на фронтоне Дельфийского храма: «Познай самого себя». Лишь этот путь самопознания и обуздания приведет к выявлению собственных стереотипов восприятия, мышления и поведения, а затем и к освобождению от их плена. Победившему себя наградой будет возможность по-настоящему прочувствовать иные точки зрения на мир и самоизмениться так, чтобы стать осознанным и ответственным сотворцом всего происходящего, максимально реализующим свой потенциал.
Нам осталось сформулировать — с позиции сюжетно-игрового подхода — свои предложения для историка, да в принципе, и для любого исследователя. Описание какого-либо явления должно строиться как некая двуединая процессуальная, сюжетная целостность, как спирально разворачивающаяся последовательность сюжетных фракталов, в которую явно включены два взаимосвязанных предмета исследования: сам исследователь и рассматриваемое явление, ибо, во многом неосознаваемые, установки ученого неизбежно участвуют в выделении им из Мирового Целого (Сюжета Миропроявления) объекта исследования, гипотез о его содержании и методов изучения. Традиционно же не рефлексируемый результат такой деятельности объявляется «объективным». Например, если говорить о Ренессансе, то, как справедливо не раз замечает Л. М. Баткин, установки исследователя определят главное в том, что он увидит, начиная от периодизации и кончая содержанием. Так, цитируемый им Л. Ольшки выносит «приговор» Возрождению: «Нельзя было заменить жизнь театральным представлением». Понятно, что с подобной материалистической позиции, где эпоха титанов культуры оценивалась лишь как «экзотическая предыстория науки», нельзя увидеть их духовный подвиг, когда они всю жизнь в целом
воспринимали как Вселенский Спектакль, который нужно было сыграть с начала и до конца с полной ответственностью и отдачей. Поскольку вне какой-то позиции — из ниоткуда — ничего увидеть и исследовать невозможно, то мы и предлагаем в процессе научного исследования сознательно, рефлексивно и явно конструировать в «зашнуровывающемся» процессе — как свою позицию, так и сопряженно с ней, через нее — описание изучаемого явления, без наивных претензий на единственно правильную, «объективную» точку зрения.
Таким образом, следует заключить, что автоматически «объективного» исторического исследования быть не может, ибо современный историк обязан одновременно с профессиональными изысканиями пытаться отвечать на традиционный двуединый философский вопрос «Что есть реальность и кто я в ней?», то есть заниматься также и саморефлексией, осознавать и вербали-зовывать свой образ мира, свою идентификацию в нем, без чего результаты его труда не имеют осмысленного основания, убедительной и ясной аргументации.
В заключение мы не можем не выразить искреннюю благодарность и безграничную признательность Валерию Сергеевичу Меметову — профессору Ивановского университета, основавшему отечественную школу интеллигентоведения, третий десяток лет со всё большим успехом проводящему международные научные конференции на базе ИвГУ, создавшему НИИ интеллигенто-ведения и журнал «Интеллигенция и мир», — во-первых, за плодотворное предложение обратиться к трудам специалиста по эпохе Возрождения Л. М. Баткина; во-вторых, за саму идею этой работы, появившейся при подготовке нашего доклада «Между Платоном и Аристотелем» для Юбилейной XXV межгосударственной научно-теоретической конференции по интеллигентоведе-нию (в 2014 году), имеющей в качестве своего символического образа центральный фрагмент знаменитой картины Рафаэля «Афинская школа»; и, в-третьих, за саму возможность участвовать в деятельности школы интеллигентоведения с 2004 года, которая, как мы уверены, вносит значительный вклад в развитие отечественной и мировой культуры.
Примечания
1 Гачев Г. Д. Национальный космо — психо — логос // Вопросы философии. 1994. № 2. С. 59—78 ; Мотрошилова Н. В. Понятие и концепция жизненного мира в поздней философии Эдмонда Гуссерля // Вопросы философии. 2007. № 7, 9 ; Руднев В. Морфология реальности. М., 1996 ; Что есть реальность? Беседы о реальности : саратовская интеллигенция в «INTELLECT GAME SESSION» / рук. проекта, сост. и ред. О. В. Шимельфениг, Л. Я. Солодовниченко. Саратов, 2009.
2 Баткин Л. М. Итальянское Возрождение : проблемы и люди. М., 1995. С. 21.
3 Там же. С. 23.
4 Там же. С. 25.
5 Лотман Ю. М. Литературоведение должно быть наукой // Лот-ман Ю. М. Статьи по типологии культуры : материалы к курсу теории литературы. Тарту, 1970. Вып. 1. С. 112.
6 Интервью с лауреатами Нобелевской премии, взятые во время Всемирного конгресса «Синтез науки и религии». Бомбей, 1993. С. 71— 73.
7 См.: Гроф С. Космическая игра. М., 2001 ; Радхакришнан С. Индийская философия : в 2 т. М., 1956—1957 ; Шимельфениг О. В. Живая Вселенная : сюжетно-игровая картина мира, XXI век: «САМОЗАВЕТ» или «САМОАПОКАЛИПСИС». Саратов, 2005.
8 Гачев Г. Д. Книга удивлений, или естествознание глазами гуманитария, или образы в науке. М., 1991 ; Гете. Избранные философские произведения. М., 1964 ; Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990 ; Уилбер К. Интегральная психология. М., 2004.
9 Суфизм — глобальная картина мира : философские и практические аспекты / рук. проекта, сост. и ред. Л. Я. Солодовниченко, О. В. Шимельфениг. Саратов, 2013.
10 Что есть реальность? ; Шимельфениг О. В., Солодовниченко Л. Я. «Самозавет» или «Самоапокалипсис» как следствие выбора в альтернативе: «духовное — материальное» // Интеллигенция и мир. 2007. № 4. С. 82—101 ; Шимельфениг О. В., Солодовниченко Л. Я. Роль мировоззренческих парадигм интеллигенции в ситуации глобального кризиса // Интеллигенция и мир. 2012. № 2. С. 62—78.
11 Ортега-и-Гассет X. Что такое философия? М, 1991 ; Радхакришнан С. Указ. соч. ; Хазрат Инайят Хан. Учение суфиев. М., 1998.
12 Чудотворцы Православной Церкви : собр. житий святых. Б. м. : Изд-во Борисова, 2007.
13 Баткин Л. М. Указ. соч. С. 194.
14 Там же. С. 189.
15 Шимельфениг О. В., Солодовниченко Л. Я. Различные принципы ти-пологизации верующих // Вестник Самарского института бизнеса и управления. 2012. Вып. 7, ч. 3. С. 129—134.
16 Баткин Л. М. Указ. соч. С. 26.
17 Там же. С. 167—168.
18 Там же. С. 179.
19 Шимельфениг О. В. К истории создания технологии проблемно-деловой игры в Саратове // Города региона : культурно-символическое наследие как гуманитарный ресурс будущего : материалы ме-ждунар. науч.-практ. конф. Саратов, 2003. С. 136—138.
20 Шимельфениг О. В., Солодовниченко Л. Я. «Беседы о реальности» в восьми актах : интеллигенция Саратова в «Intellect game session» // Интеллигенция и мир. 2009. № 3. С. 50—74 ; Что есть реальность?
21 Баткин Л. М. Указ. соч. С. 126.
22 Там же. С. 113—114.
23 Там же. С. 198—200.
