CC BY
17Общество вчера, сегодня, завтра
К.А. ФЕОФАНОВ доктор политических наук, профессор кафедры социологии, психологии и педагогики ФГБОУ ВПО Московского государственного технологического университета «Станкин»*
«Вечные вопросы» российской модернизации
Проблема модернизации в последние несколько лет постоянно присутствует в выступлениях учёных и первых лиц государства, сводках новостей и политических ток-шоу. Не вызывает сомнения, что усовершенствование и обновление, выход на более высокие горизонты развития, уровня и качества жизни - необходимые процессы в экономике, политике и социальной сфере. Уникальный модернизационный профиль каждой страны, скорость и специфика эволюции традиционных обществ в современные продолжают оставаться предметом скрупулёзного научного изучения, в том числе в надежде обнаружить эффективные способы, причины и механизмы, рецепты и секреты «прогрессивного» и «ускоренного» модернизационного развития.
Особый интерес для российских социологов представляют цивилизационные основы модернизации в нашей стране1. Обусловленный гражданским патриотизмом и естественным стремлением понять национальную специфику интерес исследователей многократно усиливается проблемным характером российских модернизационных процессов, наличием множества факторов, сдерживающих поступательное, устойчивое и эффективное развитие. «Вечные вопросы» российской модернизации глубоко укоренены в российской цивилизационной истории и культуре, характере и психологии, обладают колоссальной детерминирующей силой и потому не могут быть легко «скорректированы», как бы того ни хотелось власти или населению.
Ключевые события российской цивилизационной истории
К факторам ранней российской истории, сформировавшим основы национального менталитета и психологии, обычно относят византийское централизованное госуправление и сильную императорскую власть, и значительно более медленную феодализацию, чем в западной части бывшей Римской империи, с последствиями в виде застойности, негибкости и консерватизма, тяготения к традициям и обычаям. Насильственное социокультурное подавление мирного населения Золотой Ордой в продолжение двух с половиной столетий могло иметь место необязательно в форме внешнего «иноцивилизационного ига» пришедших с Востока монголов-завоевателей. Термин «Русь-Орда» (А.Т. Фоменко и Г.В. Носовский) точно отражает симбиотический характер тотального подавления любого проявления жизни, активности и свободы мирного гражданского населения с постоянными набегами, разграблениями, данью, убийствами и пытками со стороны более активных в военном отношении и агрессивных тюркско-славянских племён.
Существенное влияние оказало политико-правовое развитие России. Знаменитые вече, демократически решающие важнейшие вопросы, традиционно русский авторитет морали над правом, довольно гуманные и справедливые судебные нормы, изложенные ещё в «Русской правде» Ярослава Мудрого (XII в.), сопровождались традиционно русской недооценкой права, незнанием его норм и произволом в их применении. Несмотря на то что ещё в Киевскую эпоху Русь «имела все те предпосылки, из которых на Западе всходили первые побеги свободы», в нашей стране «они не получили юридического закрепления»: движущей мыслью оставалась всегда идея преодоления «организации», идея творческой личности. Русская душа... верила, что можно построить жизнь вне «рамок узких юридических начал», что можно заменить все писаные законодательства неписаным
законом, запечатлённым в человеческом сердце, что власть и принуждение могут быть замещены
2
искренним исповеданием правды .
Вплоть до XVII в. происходило объединение русских княжеских земель на православной основе, укрепление государства во главе с единым центром Москвой, утверждение теократической
* Феофанов Константин Анатольевич, e-mail: konstantin.feofanov@gmail.com
1 См.: Феофанов К.А. Цивилизационные основы российской модернизации. М., 2012. Монография вызвала ряд откликов с предложением разъяснить отдельные положения и представить цивилизационную теорию модернизации в более сжатой и популярной форме научной статьи. Автор глубоко признателен уважаемому рецензенту монографии - доктору социологических наук, профессору, главному редактору журнала А.В. Миронову - за скрупулёзный анализ и поддержку (см.: Миронов А.В. Цивилизационная теория модернизации // Социально-гуманитарные знания, 2013, № 1, с. 207-214).
2 См.: Завершинская Н.А. Русский религиозно-философский дискурс пути России к гражданскому обществу // Вестник Новгородского государственного университета. Серия «Гуманитарные науки: философия, культурология, правоведение», 2000, № 16, с.43.
доктрины преемственности по отношению к Византии «Москва - третий Рим» (отношение русских к России как к стране, выполняющей особую задачу в мире, заключающуюся в спасении и уроке для всего человечества, имело не только позитивные последствия, но и способствовало не всегда оправданной мании национального величия). В петровскую эпоху на фоне заимствования западных цивилизационных ценностей всё сильнее становилась светская самодержавно-монархическая власть, тогда как роль религии в жизни общества снижалась (секуляризация, снижение посещаемости церковных сооружений и распространённости религиозных обрядов, противоречие между верой и церковью как социальным институтом). Доктрина «официальной народности» графа С.С.Уварова, скорее, выдавала желаемое за действительное, стремясь воспрепятствовать западным «вольнодумским» идеям свободы мысли, индивидуализма и рационализма, легитимировать и упрочить курс Николая I, но не отражала истинное положение дел. Самодержавие было «до основанья» сметено менее чем через 90 лет после известной речи графа Уварова, а секуляризационное ослабление роли православия сделало возможным пролетарско-интернационалистский переворот.
В результате многовекового развития имеют место устойчивые цивилизационные последствия в виде отсутствия политической культуры участия с характерным «невмешательством» «населения» в возможные формы влияния на власть через выборы, партии и группы давления и неспособностью к самоорганизации в условиях отсутствия внешнего, сильного и даже угрожающего управленческого импульса.
Цивилизационные особенности российской правовой системы
Элементы права независимого от политических решений получили распространение в западных обществах уже в современности, причём в большей степени в ХХ в. До этого даже на Западе политическая система господствовала над правом. Под влиянием традиций древней Греции и Рима, Возрождения, Реформации и Просвещения сформировались романо-германская правовая система в Южной Европе и прецедентное англо-саксонское право в Северной Европе, США и Канаде, вещное право, обязательственное право, семейно-правовые отношения, частная собственность, наследственное право, состязание равноправных сторон в суде, достоинство личности, иски, индивидуализм, личная ответственность. Незападные правовые системы, в том числе исламская, индусская, буддийская, по численности охватываемого населения наиболее распространенные в современном мире, основаны на религии и приоритете традиций, представленных в виде определенного набора представлений, обычаев, навыков и привычек практической деятельности, передаваемых из поколения в поколение при минимальной рецепции элементов западного права, которое всё же оказывает воздействие через прошлый метропольно-колониальный опыт и современные процессы глобализации. Россия представляет собой типичную незападную (и потому неправовую) систему регулирования общественных отношений, основанную на традициях, понятиях, неформальных отношениях, конвенциональных и моральных регуляторах. Чтобы не отставать от модернизирующегося Запада, копируя «букву» западного законодательства уже начиная с эпохи Петра I, наша страна имеет в своём арсенале только отдельные действительно работающие элементы единичных западных заимствований, а российское правоприменение в целом до сих пор осуществляется в искажённой, формально-имитационной «рецепции» западного правового опыта.
Для российской восточной неправовой (квазиправовой) системы регулирования общественных отношений характерны устойчивые традиции подчинения права политическому устройству, «неправового насилия» («закон что дышло, куда повернул, туда и вышло»). «Вплоть до Октябрьской революции жизнь большей части населения России - крестьян - нормировалась не писаным, а путаным обычным правом. Спорные вопросы решались «тёмным и небезупречным» волостным судом либо в административном порядке сходом и властью начальства. В ходе революции и гражданской войны в отношениях между классами никакого права больше не оставалось, господствовало голое насилие. Ни рабоче-крестьянская масса, ни партократическая верхушка не поняли и не приняли право как внутреннюю необходимость»3. В постсоветской России государство не стало и не могло стать правовым, так как за всю историю никогда таким не являлось, да ещё получило серьёзные осложнения в виде культа денег и криминального чиновничье-олигархического «капитализма». Сегодня по-прежнему имеет место формальное копирование западных правовых норм без усвоения их особого либерального, антропоцентристского духа, имитационность как «подделка» под право, заключающаяся в том, что законы текстуально выглядят как правовые, но правовым образом не работают вследствие отсутствия механизма их исполнения и готовности к реальному проведению правовых норм в жизнь (не только у власти, но во многом также у «рядовых» граждан).
Цивилизационные особенности российской коррупции
3 Крапивенский С.Э., Омельченко Н.В., Стризое А.Л. и др. Цивилизационный подход к концепции человека и проблема гуманизации общественных отношений. Волгоград, 1998, с. 32.'
Только правовые механизмы позволяют разграничивать правовое и неправовое (противоправное, противоречащее праву) поведение и на основе данного разграничения делать некоррупционное поведение предпочитаемым, желательным и предписываемым, а коррупционное - непредпочитаемым, нежелательным и запрещаемым4. Позитивные и негативные санкции, цивилизационно сформировавшиеся в западном обществе и зафиксированные в Уголовном и других кодексах и транслируемые оттуда в политические решения власти и активность гражданского общества (а не наоборот), являются наиболее эффективным, выработанным человечеством, антикоррупционным механизмом. Он является неотъемлемой, «встроенной» частью цивилизационно-правовых систем и позволяет автоматически регулировать и контролировать как предупреждение фактов коррупции, так и реализацию коррупционных прецедентов в случае их возникновения. Конечно, помимо права как оптимального регулятора даже в западных странах существует фактор политической власти, которая время от времени может в собственных интересах законно, незаконно или полузаконно вмешиваться в правовые процессы.
Восточные формы борьбы с коррупцией опираются на абстрактное, продиктованное чуждыми вневосточными принципами требование-пожелание: «С сегодняшнего дня не должно быть никакой коррупции!». В выступлениях лидеров могут провозглашаться любые постулаты цивилизованности и правовой государственности, однако, делается это в соответствии с внешними, по отношению к цивилизационным основам нации, идеями соответствия (прежде всего западным и международным правовым принципам, например, для вхождения во всемирные, евразийские и региональные организации). Никакие выдуманные меры восточной антикоррупционной борьбы не могут поколебать веками установившиеся конвенциональные и коррупционные соглашения между родовыми и ведомственными кланами и другими общественными субъектами. Данный комплекс причин привел к тому, что по результатам Индекса восприятия коррупции Трансперенси Интернешнл Россия занимает 133-е место из 174 возможных (2012), соседствуя по уровню распространенности коррупции с Коморами, Гайаной, Гондурасом, Ираном и Казахстаном. Поскольку наиболее эффективным, изобретённым человечеством, нетоталитарным социальным регулятором коррупции является западное право (что полностью подтверждается мировыми показателями Индекса восприятия коррупции), а Россия цивилизационно не является страной с правовым регулированием коррупции, наша страна обречена на принципиальную невозможность когда-либо оказаться в числе стран с минимальными показателями коррупции. Как и в любой восточной стране, механизмы регулирования коррупции в которой имеют преимущественно неправовой характер, позиция власти имеет лозунговый характер и в принципе никак не должна в дальнейшем повлиять на реальное положение дел в этой сфере. Ситуация с коррупцией в России может изменяться только в цивилизационно детерминированных пределах, характерных для незападных неправовых механизмов регулирования коррупции в развивающихся странах Азии и Африки.
Цивилизационные особенности российских межгендерных отношений
Данная сфера общественных отношений несмотря на то, что является значимым аспектом модернизации, не включается в статьи и монографии по данной теме. Причиной недостаточной исследованности данного направления является его восприятие как неудобной и довольно деликатной сферы с готовыми вопросами и ответами без стремления к объективному научному поиску. Догмы и конформность, традиции и стереотипы, гендерные и субъективные интересы, как правило, берут верх и часто приводят к предумышленному шельмованию результатов исследований, равно как и к непредумышленной, внерациональной, подсознательно-инстинктивной гендерно-обусловленной предвзятости, однобокости и солидарности.
В результате утраты мужчинами привилегии обеспечения семьи материальными благами в условиях свободы предпринимательской активности в XVIII в. возникают предпосылки отхода от патриархальных моделей, мир межгендерных отношений навсегда утрачивает гармонию и предсказуемость, начинаются «борьба полов», претензии и неудовлетворенность с перетягиванием неустойчивых функций и ответственности. Двигателем ранней российской эмансипации выступало ориентированное на западные ценности русское дворянство. Благодаря проникновению протестантских постулатов гендерного равноправия в Россию в период петровских западных заимствований было впервые юридически закреплено право женщины на развод, достигнуты значительные социальные, экономические и политические права, личная независимость и паспортное равенство, что повлекло серьёзное ослабление патриархальных традиций и способствовало расширению прав и ролей женщины в обществе и семье. Показательно, что не какая-либо западноевропейская страна, а Россия стала первой в Европе, где в начале ХХ в. было введено женское избирательное право. После установления советской власти, вследствие
4 Luhmann N. Ausdifferenzierung des Rechts: Beiträge zur Rechtssoziologie und Rechtstheorie. Frankfurt a/M., 1981, S. 39-45.
массового участия мужчин в революции и гражданской войне, а позже по причине гибели огромного количества мужчин в годы Великой Отечественной войны были постепенно отменены почти все права отца по воспитанию детей в случае расторжения брака, разрушена социализирующая роль мужчины и отца, сохранены только обязанности алиментного материального обеспечения. Аномальная советская и российская матриархальная семья со сниженной или отсутствующей ролью мужчины стала «ячейкой» для физиологического выживания в условиях извне-внутрь-направленных государственных импульсов развития, неспособной созидать гражданское общество, реализовывать инновативно-модернизационный потенциал и противостоять государственному произволу.
Когда-то заимствованная из европейского протестантизма идея российской женской эмансипации многократно «преодолела» «нулевую отметку» равенства, эволюционировав до разрушенной матриархальной квазисемьи со сдвинутыми тендерными границами, социализирующей слабых мужчин и сильных женщин. Только в российском обществе всепронизывающий, само собой разумеющийся и давно неосознаваемый характер имеют ряд «панфеминистских» установок, не только немыслимых, но диких для ограниченного модерновыми рамками, либерального и эгалитаристского Запада5. Возможность развития, отличного от деградации и вымирания, может быть реализована в России только в случае отказа от неосознанного соответствия проблемной цивилизационной специфике и реализации общественных программ, выравнивающих развитие российской семьи в направлении усиления семейной и общественной значимости мужчины и отца.
Российский цивилизационный синдром «двойной реальности»
В условиях многовековой зависимости жизни, свободы, репутации и будущего «рядового» гражданина и чиновника любого уровня от вышестоящей власти единственным способом выжить было получить расположение, «угодить», продемонстрировать полную лояльность, высказываться только в рамках вышестоящего мнения. Типичным для российского отношения к руководству является автоматизированная, почти подсознательная имитация посредством лести, холуйства, угодничанья, заискивания, показухи, «лебезения» и «прихлебательства», направленных на то, чтобы произвести как можно более благоприятное впечатление и скрыть неблагополучные стороны.
Многовековое противостояние искренности, покаяния и духовности, лживой, ханжеской и лицемерной имитации, манипулирования и насилия привело к формированию «мигрирующего», «ускользающего», «хамелеонного» сознания, адаптивной гибкости, многоуровневости, манипулятивности, неискренности и «инверсивности» - способности впадать в крайности и «действовать противоречивым образом». «Думаю одно, делаю другое, говорю третье, мечтаю о четвёртом, планирую пятое, показываю, что действую шестым или седьмым способом, на самом деле вторым, но истинной целью всё равно является четвёртый вариант». Причём все семь способов могут быть противоположными и даже взаимоисключающими. По распространённой оценке наших соотечественников, американцы и европейцы слишком «примитивны» в мышлении и поведении, так как очень часто «что думают, то и говорят (!)».
Создание улучшенной, беспроблемной и адаптированной под реципиента «второй» реальности полезно и выгодно не только подчинённым перед руководителями, но и власти перед населением, оно помогает на постоянной основе избегать ответственности за нерешение насущных проблем, решить которые в «первой» реальности в ближайшей перспективе трудно или невозможно. Особую распространённость раздвоение реальности получает в XX в. благодаря возможностям электронных средств массовой информации усиливать необходимый эффект. Причём наибольшую страстность и цивилизационную тягу к формированию улучшенно-имитационной «второй» реальности, по сравнению с западными странами, проявили сначала СССР, а потом как следствие советского влияния - Китай и Северная Корея. Не имея возможности решать проблемы путём эффективного управления и развития, ненасильственной и эффективной модернизации, СССР начинает двигаться в другом направлении, «развивая» «вторую» реальность и в итоге становясь мировым лидером симуляции гиперреальности, очень сильно оторванной от «первой» действительности. В свою очередь, «вторая» реальность обладает свойством обратного влияния и порождения «первой». Распространённым результатом конфликта между «первой» и «второй» реальностями является временный уход в ещё более иллюзорную «третью» реальность пьянства и алкоголизма. Широко распространены культурные адаптации (мессианские идеи, мания национального величия, цивилизационный снобизм, критика Запада и «американцев»), восполняющие ущемлённое вследствие доминирования реальных проблем, но всегда готовое к гипертрофированной компенсации чувство национальной гордости и достоинства.
Цивилизационные проблемы российской модернизации
5 Детали авторских прикладных исследований приведены в авторской монографии (с. 70-86).
Рассмотренные особенности выступают основой проблем российской модернизации, затрудняющих переход от традиции к современности. В продолжение более трёх столетий они повторяются с потрясающей настойчивостью и буквальностью, а сами модернизационные процессы имеют неорганический, догоняющий, запоздалый, мобилизационный, рецидивирующий и рекуррентный (возвратный, откатный) характер и порядок осуществления, в соответствии с которым инициируются не самим обществом, а властью посредством политического принуждения. Административные реформы Екатерины II, Николая I, Александра II, Александра III и Николая II были продиктованы историческим моментом, проблемами развития и представлениями правящего класса. Во времена Петра I и Сталина «осовременивание» России и СССР было менее органичным и естественным, но более «прорывным», насильственным, и потому одиозным и трагическим. Жёсткой рукой в отсталом, консервативном обществе с культурой масс, никак не способствовавшей развитию, не реформируя традиционные основы, создавали управленческий механизм, с помощью которого двигали общество вперёд, «замораживая» его отсталость до следующего кризиса. Такое общество могло существовать какое-то время, решая соответствующие задачи, но затем снова откатываясь в прошлое. Этот временный рывок, никогда не решающий стоящих перед страной стратегических проблем, всегда давался слишком дорогой ценой6.
Даже отгородившись от остального мира политико-идеологическим «железным занавесом» в советское время (в дополнение к социокультурно-конфессиональному, существовавшему уже в петровскую эпоху и ранее), наша страна была вынуждена развивать мирную и военную промышленность, сельское хозяйство и науку, по-прежнему ориентируясь на «бросающий вызов» Запад, который планировалось не только «догнать», но и «перегнать». Цена сталинской модернизации, в ходе которой СССР был превращён в сверхдержаву со значительным промышленным, военным и научным потенциалом, многократно усиленным геополитическим влиянием и просоветскими режимами в Восточной Европе и Юго-Восточной Азии, оказалась ещё более страшной, чем в петровское время. Был установлен диктаторский тоталитарный режим, имели место многочисленные человеческие жертвы в результате массового террора, репрессий и депортаций, иногда направленных против целых социальных слоёв и этносов, насильственная коллективизация. Только благодаря тоталитаризму удалось временно обуздать неистребимое неправовое коррупционное начало российского народа, управленчески «связав» общество военно-силовыми и идеологическими «скрепами» во всех сферах жизни.
Ослабевание военно-тоталитарных управленческих механизмов во времена Н.С. Хрущёва и особенно Л.И. Брежнева и «развитого социализма» привело к демодернизационному откату назад. Произошло неизбежное вырождение модернизационных достижений, приведшее к глубокому системному кризису. Уничижительные характеристики СССР времён «холодной войны» вроде «Верхней Вольты с ракетами» (с 1984 г. это Республика Буркина-Фасо, современный уровень коррупции в которой в несколько раз ниже, чем в России) не так уж далеки от реальности, отражая ограниченный, «рваный» и даже «абортивный» (Л.Д. Гудков) характер советской модернизации с явным перекосом в сторону военной и тяжёлой промышленности. В условиях уже не тоталитарного, а авторитарного управления, имея возможность в течение более чем двух десятилетий застоя «накапливать» осознание необходимости перемен, позднее советское общество отреагировало разрушительным шараханьем в противоположность - от опостылевшего коммунизма к антикоммунизму и капитализму.
Позднесоветская и раннепостсоветская демодернизация сопровождалась не только антикоммунистическим пафосом, но и нескрываемой установкой на вестернизацию - открытое заимствование западных цивилизационных образцов нередко под непосредственным руководством американских кураторов. Доведённая до предела во второй половине 90-х гг. XX в. демодернизация вступила в явное противоречие с вестернизацией. Кризисы в экономике, государственном управлении, социальной сфере и образовании наглядно свидетельствовали об окончательном разрушении прежде функционировавших элементов модернизации. После романтической эйфории стало окончательно понятно, что для достижения минимального соответствия Западу недостаточно антикоммунистической риторики, но необходимы новые модернизационные усилия. С этого времени, особенно с приходом к власти Президента В.В. Путина, были активизированы «сверху» отдельные модернизационные усилия, в социально-политической сфере связанные с ужесточением санкций за нарушения, а в технологической - с точечными инновационными проектами.
Сегодня Россия представляет собой отсталую страну с препятствующими модернизации, цивилизационными ограничениями и пределами, сохраняющую значительное число досовременных черт, «застрявшую» между классическим традиционным обществом и демодернизировавшимися элементами прежних модернизаций, между прошлым и будущим. Наиболее подходящими являются не привычно-нейтральные «специфика», «особенности» и «уникальность», а понятия отсталости, изъянов, деградации и пределов развития, отражающие
6 См.: Пастухов В. Россия, которая нам снится // Аргументы недели, 2009, 19 ноября, № 46 (184), с. 12.
невозможность решения проблем и выход цивилизации на уровень критических разрушений самой себя. Для констатации неразвитости и отсталости достаточно нескольких показателей места России в мире, полученных по результатам исследований наиболее авторитетных неправительственных организаций: сверхвысокого индекса коррупции (133-е место), сверхнизкого индекса свободы слова (140-е место), сверхнизкого индекса продолжительности жизни мужчин (134-е место), сверхнизкого индекса демократичности (107-е место).
Многократно подвергнутая «бомбардировке» западными ценностями и утратившая отдельные значимые элементы, модифицированная традиционность российского общества в целом всё же господствует над современными атрибутами. Сохранение традиций по-прежнему является более высокой ценностью, чем развитие, а сословная иерархия является жёсткой и предусматривает низкую мобильность. Индивидуализм в целом по России (за исключением мегаполисов) по-прежнему не только не приветствуется, но и осуждается: данная норма хотя и скорректирована, но не замещена новой нормой индивидуальной предпринимательской инициативы. По-прежнему в большей степени ценятся не индивидуальные способности, а занимаемое человеком место в чиновничьей и клановой иерархии. Российское общество по-прежнему авторитарно и абсолютно не плюралистично.
Имеет место специфический вариант традиционности, основанный на рекуррентных волнах и демодернизационных элементах крупнейших модернизаций. Деформированных традиционных элементов, так и не ставших современными благодаря прочности российской цивилизационной специфики, оказывается вполне достаточно, чтобы тормозить развитие и препятствовать внедрению современных атрибутов. В отличие от Японии, Тайваня и Южной Кореи с «трудоголизмом» и прочими позитивными характеристиками национального менталитета, успешно приступившими (только после заимствования отдельных элементов западного модерна) к реализации особого незападного развития, Россия пока не может заявить о возможности собственного уникального пути, так как не обладает необходимыми для этого цивилизационными характеристиками, зато обладает очевидными предпосылками, препятствующими развитию.
Цивилизационная теория модернизации также с неизбежностью затрагивает «вечный вопрос» об уровне авторитаризма, необходимого для управляемости общества и решения ключевых проблем. Значимой детерминантой выступают высокие уровни российской территориальной, социокультурной, идеологической, этноконфессиональной, экономической, региональной и прочей гетерогенности (разнородности, диверсифицированности, разноуровневости, противоречивости), многократно превосходящие все или почти все западные и восточные страны. Демократическое управление сверхгетерогенностью теоретически могло бы быть возможно только в случае воспитанной из поколения в поколение внутренней приверженности российских граждан правовому государству, закону и правилам, многократно превосходящей (!) соответствующие показатели жителей западных стран (Дании, Германии и др.). Для достижения управляемости российского общества также был бы крайне недостаточен «средний» (представляющийся европейцам запредельным) уровень авторитаризма, характерный для значительно менее диверсифицированного, но сопоставимого по особенностям национального менталитета белорусского общества.
Прецедент адекватной российскому обществу управленческой жёсткости известен, но нравственно неприемлем и, скорее всего, более исторически невозможен: только в условиях сталинского тоталитаризма общество, основанное на принуждении, страхе, массовом терроре и «двойной реальности», могло держать под контролем «проблемные» элементы цивилизационной специфики и было относительно эффективно управляемым. В течение более трёх десятилетий хрущёвско-брежневского ослабления принуждения оно продолжало существовать по инерции, сталкиваясь со всё более сложными проблемами, и в конце концов пришло к неизбежному разрушению. Сталинский тоталитаризм, хотя и был по своей социальной сути средневеково-диким и уже поэтому антимодернизационным, всё же способствовал дисциплине и управляемости, позволил осуществить отдельные значимые модернизационные улучшения в области минимизации коррупции, установления дисциплины, духовно-идеологического единства, военно-промышленных и научно-технологических «прорывов».
В обозримом будущем тенденция всестороннего ужесточения санкций в целях увеличения управляемости российского общества абсолютно неизбежна (конечно, не до сталинских масштабов, что всегда будет означать сохранение значительной части всех вышеуказанных проблем). В постельцинское время уже были ужесточены самые различные наказания - за нарушения правил поведения на митингах, дорожного движения, регистрационного учёта граждан, оплаты коммунальных услуг, продажи спиртных напитков, безопасности на авиатранспорте, за уклонение от призыва в вооружённые силы, за оскорбление чувств верующих, за вырубку елей и т.д. К каждому должностному лицу в российской управленческой иерархии невозможно приставить контролёра, который бы постоянно наблюдал за всеми его действиями. Впрочем, и этого было бы недостаточно: над каждым контролёром потребовалось бы поставить ещё несколько, так как звенья контролирующих иерархий в российских условиях (поскольку нет воспитанного внутреннего стремления человека к соблюдению порядка и правил) всегда будут стремиться договориться и
вместе украсть и поделить то, что им вверено. По данной причине в России вообще не могут быть решены никакие проблемы развития до тех пор, пока власть максимально высокого, федерального или регионального уровня не будет поддерживать их решение с помощью колоссальных финансовых и организационных усилий, направленных на обеспечение внешнего принудительного контроля.
Например, реальное соблюдение запрета на курение в общественных местах невозможно, так как у курильщиков полностью отсутствует понимание необходимости соответствующих ограничений («сохранить здоровье нации»), а для действенного контроля с обязательной фиксацией нарушений и применением санкций необходимы колоссальные затраты на контролёров, видеокамеры и датчики дыма. Если бы это была единственная проблема в стране, на неё можно было бы «навалиться всем миром» и, потратив значительную часть национального бюджета на оборудование и обогащение чиновников, всё же решить. Но даже в этом временно гипотетически успешном случае после ослабления высшего управленческого импульса контроль на местах будет ослаблен и ситуация вернётся к прежнему состоянию. Аналогично, проблема безопасности дорожного движения не может быть решена нормальными, принятыми в большинстве стран Запада и Востока средствами, так как в культуре и усвоенных ценностях российских граждан отсутствует уважение к порядку и правилам. Относительное улучшение безнадёжной ситуации возможно только за счёт подавления прав человека - например, введения жесточайших, в 100-150 раз превышающих санкции в западных и восточных странах штрафов. Так проезд на запрещающий сигнал светофора в Германии наказывается штрафом в размере от 90 до 360 евро (последнее в случае нанесения материального ущерба), а содержание алкоголя в крови от 0,5 до 1,09 промилле - в размере 500 евро. Эти санкции эффективно работают, тогда как в России вполне серьёзно может идти речь о 500 тыс. руб. штрафа как единственной потенциально эффективной мере борьбы с нарушениями, потому что все остальные точно работать не будут.
Ужесточение наказаний широко поддерживается гражданами, более не верящими в возможность управляемости и порядка в условиях «демократии». Предлагаемые властью и населением «решения» имеют упрощённый характер, сводящийся к ужесточению законов и наказаний и численному увеличению контролирующих структур. Согласно различным, но сопоставимым данным, половина граждан России ощущают потребность в «сильной руке», около трети согласны с необходимостью жёстких мер и только пятая часть не готовы с подобными мерами мириться. Результаты исследований, однако, не конкретизируют формы предпочитаемого гражданами авторитаризма, ограничиваясь общими формулировками. Впрочем, в российском общественном мнении нет и не может быть чёткого представления, насколько жёстким должен быть политический режим, чтобы обеспечить минимальные возможности развития. Трагедия российской модернизации в том, что без сверхжёсткого управления нельзя минимизировать цивилизационные особенности, препятствующие развитию. Но само тоталитарное управление, соответствующее российской ментальности и гетерогенности, хотя и позволяет достичь отдельных модернизационных успехов, крайне нежелательно, безнравственно, опасно и, по своей сути, контрмодернизационно. Несмотря на принципиальную невозможность долгосрочной и результативной российской модернизации по западному образцу (реальная демократия, низкая коррупция, правовое государство и на этой основе экономические, экологические, культурные и технологические достижения) российское руководство обречено время от времени инициировать отдельные реформы и «модернизационные рывки», приводящие к временным относительным результатам. Имеет место «деградационное балансирование» между неизбежностью «догоняющего» заимствования отдельных элементов западного модерна и «национальным своеобразием» как неспособностью этого заимствования, свободное колебание под воздействием увеличения то одних, то других факторов без результирующего вектора.
Теоретически возможен только один действительно современный выход - открытое признание властью и обществом критических уровней деградации в ключевых аспектах развития, осознанная и целенаправленная коррекция проблемной специфики, пропагандистская, воспитательная и просветительская работа. Не только для модернизации, но для национальной безопасности и выживания необходима длительная целенаправленная реализация властью, как ни парадоксально это звучит, противоцивилизационных и антинациональноменталитетных мер и программ. Данное направление сущностной модернизации, однако, не может быть практически осуществлено вследствие крайне низкой рефлексивности во многом досовременного общества «двойной реальности» с невозможностью реальных диагнозов и эффективных решений. При ожидаемом сохранении заинтересованного, компенсаторно-иллюзионного и ложно-патриотического восхваления «несомненных успехов» страну ожидает десятилетие деградации с элементами «катастрофического развития», через жертвы и разрушения «выжигающего» неэффективные, нереформируемые и немодернизируемые общественные отношения и управленческие структуры.
Феофанов К.А. «Вечные вопросы» российской модернизации. В статье рассмотрены ключевые проблемы, без решения которых модернизация невозможна или имеет ограниченный и имитационный характер. Исследуются особенности цивилизационного развития России, обусловившие прочность традиционных, антимодернизационных ценностей. Формулируются проблемы, в настоящее время препятствующие модернизации, но способствующие деградационному и катастрофическому развитию.
Ключевые слова: модернизация, цивилизационные основы, цивилизационная история, правовая система, коррупция, межгендерные отношения, двойная реальность, деградация.
Feofanov K.A. "Eternal issues" of Russian modernization. The article considers the key issues, without solving those modernization would be impossible or have a limited or imitative character. The peculiarities of Russian civilizational development led to the strength of traditional, antimodern values are investigated. The contemporary problems hampering modernization but contributing to the degenerative and catastrophic development are formulated.
Key words: modernization, civilizational basis, civilizational history, law system, corruption, intergender relationships, double reality, degradation.
