CC BY
37
Наталья Яненко
Вариативность городской белорусско-русской речи (на материале записей в г.п. Хотимске)
1. Введение
Задачей настоящей статьи является описание и анализ фрагмента корпуса белорус-ско-русской речи с точки зрения вариантности употребления некоторых грамматических форм. Наш материал представляет собой записи устной речи жителей городского поселка Хотимска, которые были собраны в ходе полевого исследования, проводившегося в 2007 г. по проекту Оль-денбургского университета «"Трасянка" в Беларуси: "смешанная разновидность" как продукт белорусско-русского языкового контакта»1. Проект охватывал семь белорусских населенных пунктов; г.п. Хотимск (численность населения примерно 7000 человек) был выбран, поскольку здесь представлен северо-восточный диалект. Хо-тимск находится на востоке Беларуси, на территории распространения восточной (витебско-могилевской) подгруппы северовосточного диалекта. Хотимский говор является в значительной мере «переходным» между белорусским и русским языками: языковые черты, совпадающие с русским языком, фиксируются в местной речи не Наталья Васильевна Яненко только как местное диалектное наследие, но
Белорусский государственный и как результат нового влияния на местный
университет, .
Минск говор русского просторечия и/или русского
[email protected] литературного языка.
1 Подробнее о проекте см.: [Генчэль, Тэш 2007].
Всего в проект было вовлечено 12 хотимских информантов — члены одной семьи и их близкие друзья. Все диалоги записывались на диктофон в домашних условиях, это бытовые беседы в кругу семьи. Представлены записи речи как женщин, так и мужчин. Всех информантов условно можно разделить на две группы: старшее поколение (информанты в возрасте 38—46 лет) и младшее (информанты 12—28 лет). Кроме того, есть записи речи женщины 69 лет. Среди информантов старшего поколения есть уроженцы Хотимска, а также мигранты из деревень в город. Помимо этого, получены записи речи мужчины, который родился в Украине, около пяти лет жил и работал в Орловской области в России. Профессиональный статус информантов также разный: медсестра, врач, учителя, ученики, студентка, строители, каменщик.
Нами были затранскрибированы и переведены на русский язык 79 диалогов общим объемом 34 044 словоформы. Деление записей на диалоги осуществлялось условно, в основном согласно преобладающей в них теме.
2. Теоретическая рамка исследования
В статье осуществлена попытка анализа хотимской части оль-денбургского корпуса белорусско-русской речи с точки зрения вариантности употребления информантами тех или иных форм. Мы не ставим задачи «вычленить» в речи информантов русскую и белорусскую составляющие или определить русское / белорусское происхождение конкретной словоформы: в случае атрибутирования тех или иных словоформ как «русских» или «белорусских» эти определения употребляются нами в значительной степени условно. Эта условность связана с теоретической моделью, в рамках которой выполнено наше исследование. Анализируя данные в рамках вариационистской парадигмы, мы рассматриваем варьирование в речи информантов не как смешение (переключение) кодов, т.е. чередование двух инвариантных систем в одной беседе, но как «реализацию различных выборов в рамках одной системы», «записанный и затранскрибированный текст рассматривается как текст, содержащий определенную последовательность алломорфных или аллофонных реализаций конкретного набора исследуемых переменных [выделено нами. — Н.Я.]» [Миузкеп 2000: 123, 124]. Нас интересует вариантность употребления информантами языковых переменных в рамках одного (наиболее ценная информация) или нескольких диалогов.
Следует отметить, что, несмотря на то что наши записи были получены в ходе проекта по «трасянке», мы не стали бы однозначно атрибутировать записанную речь как «трасянку» ввиду
недостаточной степени изученности данного феномена и отсутствия критериев, по которым та или иная разновидность речи может быть отнесена к «трасянке». Мы рассматриваем наш материал как городскую речь на субстрате хотимского говора, в которой наряду с белорусскими диалектными чертами присутствуют элементы русского и белорусского литературных языков. Однако информанты вряд ли каждый раз осознают переход «с одного языка на другой»: они говорят на некоем едином языке, и поэтому представляется последовательным не применять к этому материалу модель «смешения и переключения кодов». Говоря словами Питера Ауэра, «за исходную точку анализа двуязычия уже нельзя принимать два языка, но скорее набор дискурсивных и языковых практик, которыми двуязычный говорящий пользуется в некоем сообществе и которые основаны на определенных сочетаниях (constellations) грамматических, лексических и фонологических черт. Эти сочетания могут противопоставляться по функциональным причинам <...> либо стоять бок о бок, образуя единый разговорный стиль (а значит, и единый код), или они могут слиться в новую систему, как, например, так называемые "смешанные" (или сплавленные) языки» [Auer 2007: 337], ср.: [Головко 2001].
Вслед за П. Экерт и Дж. Рикфордом [Eckert, Rickford 2001: 1] и С. Ромейн [Romaine 2003: 411] мы выделяем:
а) варьирование, обусловленное языковыми или внутренними факторами;
б) варьирование, обусловленное социальными факторами или различиями, существующими между информантами (interspeakers constrains);
в) варьирование, обусловленное стилистическими факторами и наблюдающееся в речи одного информанта (intra-speakers constrains).
Варьирование, обусловленное собственно языковыми факторами, представлено в нашем корпусе незначительно1. Более широко представлены второй и особенно третий вид варьирования — социальное2 и стилистическое. В рамках последнего вида варьирования мы выделяем фонетическую, морфологическую и лексическую вариантность.
На данном этапе нами проанализирована вариантность использования информантами следующих единиц3: фрикатив-
Подробнее см.: [Запрудсю, Яненка 2010].
Не очень большая представленность социального варьирования, вероятно, может быть объяснена
характером наших записей: внутрисемейные взаимоотношения в значительной степени стирают
социальные различия между людьми.
В приведенных парах вариантов условно считаем, что первые единицы характерны для белорусского литературного языка, вторые — для русского литературного языка. В случае наличия трех
ный [г] vs. взрывной [Г]1; твердый [ч] vs. мягкий [ч']; твердый [р] vs. мягкий [р']; вариантность согласных [дз'] vs. [д'], [ц'] vs. [т']2; местоименное прилагательное, местоименное наречие, союз, частица (распределение вариантов в зависимости от характера начального согласного в корне — йак'ей vs. К'ей vs. какой); личные местоимения 3-го лица (йана vs. та vs. ана и под.)3; окончание родительного падежа ед. ч. имен прилагательных, местоименных прилагательных и порядковых числительных м. и ср. р. (-ога, -ага, -йага vs. -ова, -ава, -йева); мягкий vs. твердый согласный в окончании глагола 3-го л. ед. и мн. ч. настоящего и будущего простого времени (-ц' vs. -от)4; суффикс глаголов прошедшего времени ед. ч. м. р. (-у vs. -л)5; постфикс -c'a vs. -c'6; лексическая вариантность на уровне следующих пар единиц: бачыц' vs. вЧдз'ец', бул'ба vs. картошка, грошы vs. дз'ен'гН, бац'ка vs. ац'ец1.
В статье мы подробнее остановимся на вариантности трех языковых переменных — местоименных прилагательных, местоименных наречий, союза, частицы (вариантность начального согласного в корне — йак'ей vs. к'ей vs. какой); суффикса глаголов прошедшего времени ед. ч. м. р. (-у vs. -л); постфикса -c'a vs. -c'.
3. Анализ материала
3.1. Вариантность местоименных прилагательных, местоименных наречий, союза, частицы с корнем как- (распределение вариантов в зависимости от характера начального согласного в корне — йак'ей га. к'ей те. какой)
Из 404 единиц, употребленных в корпусе, 172 раза использована форма с белорусским вариантом корня йак- (йак'ейи формы, йак), 46 раз — форма с местным вариантом корня к- (ж'ей и формы), 185 раз — форма с русским вариантом корня как-(какой и формы, как). Кроме того, встречается один случай использования информантом формы ак'ей.
возможных вариантов той или инои переменной второй вариант является местным, характерным для хотимского говора.
Анализ данной переменной см. в: [Яненка 2011а].
Анализ двух последних переменных см. в: [Запрудсю, Яненка 2011г].
Подробнее см.: [Яненка 2011в].
Анализ двух последних переменных см. в: [Запрудсю, Яненка 2011а]. Подробнее см.: [Запрудсю, Яненка 2011в]. Подробнее см.: [Запрудсю, Яненка 2011б]. Подробнее см.: [Яненка 2011б].
Анализ речи информанта А1 (женщина 41 года, учительница) показывает, что употребление ею варианта, совпадающего с русским литературным языком (какой и формы, как), может быть обусловлено действием определенных внешних, социальных и стилистических факторов, таких как различные виды экспрессии, тема беседы, некоторым образом связанная с употреблением русского языка, четкое противопоставление ролей: «старший» — «младший», «мать» — «дочь», «опытный» — «неопытный», аккомодация к собеседнику, цитирование.
Рассмотрим некоторые из факторов. 3.1.1. Экспрессия
В диалоге 45 информант А разговаривает по телефону с коллегой по работе, которая сообщает ей, что зимой в школе будет лагерь:
Што2 ? (45: 1; А)3 ЛагНр'з^мн'ш будз'щ'?(45: 2; А) А божа мой! (45: 3; А) Наташа! (45: 4; А)
Ну нНмагла тымн'е папозжы саабшчыц'?(45: 5; А) Да? (45: 6; А)
Ох, какайа ты харошая! (45: 7; А)
Высказывание 7 представляет собой шуточный упрек информанта А в адрес собеседницы. Фраза по своему характеру близка к устойчивому выражению, оформленному на русском языке.
3.1.2. Влияние «городской» или официальной темы беседы
В продолжении этого же диалога было использовано местоименное прилагательное с корнем как-:
А с какова па какова [будет зимний лагерь] ? (45: 59; А) Сдваццыц'шыстова па тр'щцъщ'... (45: 60; А) Па чыц'в'ортайе, да?(45: 61; А)
Для более подробного анализа мы выбирали тех информантов, в речи которых анализируемые переменные встречаются достаточно часто и количественное распределение вариантов является показательным.
Мы используем систему транскрипции, принятую в белорусских работах по диалектологии (ср., например: [Блжава, Мяцельская 1980]).
Здесь и далее после иллюстраций первая цифра обозначает номер диалога в нашем материале, вторая — номер высказывания, буква обозначает шифр конкретного информанта.
В данном случае использование информантом варианта местоимения с корнем как- может быть обусловлено официальной темой беседы — работа.
Следует отметить, что влиянию официальной темы беседы в этом контексте подчинено использование «русского» варианта еще одной переменной — окончания родительного падежа ед. ч. м. р. местоименного числительного какой (высказывания 59, 60).
3.1.3. Цитирование (пересказ слов другого человека с передачей характера его речи)
В диалоге 13 информант А рассказывает мужу и дочери о людях, которых она встречала на курсах повышения квалификации учителей в Могилеве:
А адна дз'евачка, б'еднайа, пр'шехала [на курсы], гавор'щ'. (13: 124; А)
Йа тол'казакончила iнсц'тут, ам'ен'а йакнагруз'ы'И(13: 125; А) Йа тол'ка пр'шехала з Г'ерманШ. (13: 126; А) Пака йа пр'техала, вс'о паразабралЧ, вс'е чНсы параспрд'ы'ыЧ. (13: 127; А)
I мн'е асталас', на, божэ, што нам н'а гожэ. (13: 128; А) Как эта мн'е в'есцЧ? (13: 129; А)
Начиная с высказывания 125 происходит пересказ-цитирование, где информант А передает (имитирует) особенности речи молодой женщины. Использование информантом разных вариантов корня в предложениях 125 и 129 может быть обусловлено тем, что один из них представляет собой цитирование.
3.2. Вариантность суффикса глаголов прошедшего времени ед. ч. м. р. (-у vs. -л)
Из 642 случаев употребления данной формы вариант с суффиксом -у (совпадающий с формой, характерной для белорусского литературного языка) был употреблен 528 раз, вариант с суффиксом -л (характерный для русского литературного языка) — 114 раз.
Вариантность данного суффикса характерна для речи части информантов (5 из 12), у 7 информантов такое варьирование не фиксируется. Среди информантов выделяется М (мужчина 46 лет, строитель), яркой чертой речи которого является вариантность данной формы. На выбор информантом формы глагола с тем или иным суффиксом влияет тема беседы, а также возраст человека, которого он цитирует. При этом определяющим может выступать то один, то другой фактор.
3.2.1. Контексты, в которых варианты с -л / -у используются во время повествования об армии
В этих контекстах значительно преобладает вариант с -л, а вариант с -у встречается при цитировании информантом слов старшего человека.
В диалоге 60 информант рассказывает о том, как его отец в молодости был искалечен в шахте, и о связанных с этим обстоятельствах, в частности как отец попал к врачу, с которым раньше был знаком во время службы на флоте:
Йон [отец] ба палучал ба п'ен'с'шу. (60: 33; М) Патом папал у бал'н'щу. (60: 34; М)
Iпапал к таму врачу, каторыйу шх был на карабл'е. (60: 35; М) <...>
Йон [врач] заходз'щ'[в палату], гавор'щ', палундра!(60: 43; М) Дык бац'ка гавор'щ', йа адкрыу ш... [неразб.] iгл'ануу. (60: 44; М) Л'ан'-ка! (60: 45; М) Бац'ку харашо павЬло. (60: 46; М)
Бац'ка тока дз'тЧб'ы'Ьавалс'а, шчэ с час'цН нН выйхал, шво карабл'узарвалс'а нам'т'и (60: 47; М)
Во время повествования об армейской службе отца информант М последовательно использует формы глаголов с суффиксом -л, тогда как в реплике 44 он цитирует слова отца и употребляет форму с -у.
3.2.2. Контексты, в которых вариант с -л используется при цитировании слов молодого человека, вариант с -у — во время повествования о нем
В диалоге 61 информант М рассказывает о своем двоюродном брате, который тоже служил в армии:
Дык, гавор'ц', увЧдал эту матку. (61: 17; М)
Баба Параска пр'шехала. (61: 18; М)
Быстр'ей бЖац'. (61: 19; М)
Запуталс'ау шын'елЧ, гавор'ц'. (61: 20; М)
Аб з'емл'у, сл'озы. (61: 21; М)
Шво ж сначала уз'алЧ, пату йон у Эту... (61: 22; М)
Ну, в Эта, КэгэбЭ в Эта, выйска. (61: 23; М)
Патом што-та там у шх правЧр'алН. (61: 24; М)
НЧ падышоу, шво у Марфлот. (61: 25; М)
В данном случае имеем картину, обратную предыдущей: информант употребляет форму с -л при цитировании слов брата (реплики 17 и 20) и форму с -у — во время обычного повествования (реплики 22 и 25).
Разница в речевом поведении информанта М при цитировании им разных людей обусловлена, вероятно, разным возрастом людей, которых он цитирует: варианты с -л употребляются при цитировании слов молодого (примерно равного по возрасту) двоюродного брата М, варианты с -у — при цитировании слов отца информанта.
3.3. Вариантность постфикса -c'a vs. -c'
Данный постфикс присутствует в нескольких формах глагола, но наиболее яркие и количественно показательные из них две — глаголы прошедшего времени ед. ч. ж. и ср. р. и глаголы прошедшего времени мн. ч. Из 189 случаев употребления данных форм 135 раз был употреблен вариант с -с' и 54 раза — вариант с -с'а.
Для традиционных хотимских говоров характерно наличие обоих вариантов постфикса. В нашем корпусе их стилистическая иерархия не является однозначной и варьирует в зависимости от информанта.
В речи информанта А наблюдается вариантность употребления рассматриваемого постфикса с преобладанием варианта -с' (распределение вариантов с -с'и -с'а 38 и 5 соответственно).
Из цифр видно, что нормальным, привычным для информанта является вариант -с'. Использование же им форм с вариантом -с'а имеет, вероятно, стилистический характер и может быть объяснено следующими причинами: желанием информанта придать беседе максимально «свойский», «интимный» характер, неосознанным желанием информанта избежать повторения, влиянием сниженного стиля речи собеседника. Приведем контексты, иллюстрирующие некоторые из факторов.
3.3.1. Желание информанта придать беседе максимально «свойский», «интимный» характер
Диалог 27 отражает ситуацию, когда информанты А, С (мужчина 44 лет, строитель, муж информанта А) и N (девушка 19 лет, студентка, дочь информантов А и С) собрались за столом, чтобы пообедать. Информант А обращается к информанту N, затем к разговору присоединяется информант С:
1так. (27: 18; А)
Астаус_ пасл'едн'й штрНх [и блины будут готовы]. (27: 19; А) <...>
Б'арЧ, вымак^вай, раз уж тут [в тарелке] с'м'тана асталас'а. (27: 30; А) <...>
Йа заутра, моа, ран'шы прНду с работы. (27: 34; С) А там — нН знайу. (27: 35; С) Моа, папожжы. (27: 36; С) Да-да. (27: 37; А)
Нам'ок пон'Л Н [о том, что ты можешь задержаться с друзьями]. (27: 38; А)
Мы надз'ейтс'а на твайу камунЧс'ц'Ыыскуйу совНс'ц' [надеемся, что ты придешь пораньше]. (27: 39; А)
Кажется, информант А говорит астаус' (реплика 19), но асталас'а (реплика 30) в том числе потому, что противоположные формы были бы уместны в «правильном» русском языке, т.е. по принципу «отталкивания». На использование варианта -с'а в реплике 30 могло повлиять и то, что в одной из предыдущих реплик (19) информант употребила форму глагола прошедшего времени ед. ч. м. р. на -с'. Последний в свою очередь является маркированным (нейтральным в данной форме скорее будет глагол на -с'а), делает высказывание более коротким, экспрессивным и использован, возможно, для того чтобы на речевом уровне передать информацию о том, что блины скоро будут готовы.
В реплике 39 употреблена нейтральная форма, свойственная как русскому, так и белорусскому языкам, а также местной речи.
3.3.2. Влияние сниженного стиля речи собеседника
В диалоге 36 информант I, сын информанта Е, рассказывает информанту А о том, как его обманула продавец:
Ц'оц' Ол', нас дык с'он'н'а С'м'арнуха надур'ла. (36: 63; I)
Што? (36: 64; А)
С'м'арнуха. (36: 65; I)
Што С'м'арнуха, Арц'ом?(36: 66; А)
Надур'ыа. (36: 67; I)
Надур'ла? (36: 68; А)
Да? (36: 69; А)
А мамка пашла. (36: 70; I)
А мамка разабралас'а, н'е, с' йойу? (36: 71; А)
Возможно, к употреблению информантом А варианта с -с'а, который придает его речи «народный», неофициальный характер, подтолкнули форма надур'ыа и прозвище С'м'арнуха, употребленные информантом I.
4. Заключение
Анализ записей устной речи жителей г.п. Хотимска позволяет говорить о большой степени вариантности в употреблении
ими отдельных языковых единиц. Это может быть вызвано сосуществованием в говоре нескольких языковых пластов — диалектной базы, белорусского литературного языка и русского литературного языка или просторечия.
Влияние белорусского литературного языка на речь хотимчан не очень заметно и требует отдельного изучения1. В то же время очевидно определенное отношение говорящих к русскому языку. В частности, элементы русского языка могут использоваться под влиянием внешних, социальных и стилистических факторов, среди которых выделяем следующие:
— цитирование;
— аккомодация к собеседнику;
— тема беседы, каким-либо образом связанная с употреблением русского языка (город, образование, работа и др.);
— характер ситуации (наличие прямой или иронической торжественности);
— четкое противопоставление ролей: «старший» — «младший», «мать» — «дочь», «опытный» — «неопытный», в том числе и в паре «говорящий — тот, о ком говорится»;
— различные виды экспрессии (удивление, строгость, недовольство, ирония, подчеркнуто положительное или подчеркнуто отрицательное отношение и др.);
— определенная стилистическая окраска слова, содержащегося в высказывании (в том числе сниженная или ярко выраженная разговорная);
— желание информанта придать речи разнообразие.
Наши наблюдения позволяют говорить об устной речи жителей г.п. Хотимска как об особом языковом феномене. Несмотря на наличие в этом типе языка многочисленных «отступлений» от белорусского или русского литературных языков, для информантов он является естественным, нейтральным, т.к. главная задача — возможность и выразительность коммуникации — с его помощью успешно достигается. Кроме того, этот язык можно считать даже в некотором смысле богаче того или иного литературного языка или «чистого» хотимского говора, т.к. у говорящих есть возможность разного языкового оформления своей мысли в зависимости от ситуации, собеседника и коммуникативной задачи.
Полученные результаты свидетельствуют о том, что в записях устной речи, даже ориентированных на сбор «трасянки», возможно интерпретировать некоторые фрагменты и установить некоторые закономерности использования разными информантами языка(ов) и его (их) видов.
1 Некоторые наблюдения представлены в: [Запрудсю, Яненка 2011г].
Библиография
Блтава Э., Мяцельская Е. Беларуская дыялекталог1я. Мшск: Вышэйш. шк., 1980.
Генчэль Г., Тэш С. Трасянка: у якой ступеш яна руская, беларуская або агульная? (На матэрыяле мауленчай практыю адной сямЧ) // Весшк Беларускага дзяржаунага ушверсггэта. Сер. 4: Фшалопя. Журналютыка. Педагопка. 2007. № 1. С. 85—91.
Головко Е.В. Переключение кодов или новый код? // Труды факультета этнологии. Вып. 1. СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге, 2001. С. 289-316.
■Запрудст С.М., Яненка Н.В. Варыянтнасць у вусным гарадсшм мауленш: унутранае 1 сацыяльнае варЧраванне (на матэрыяле зашсау у гарадсюм пасёлку Хощмск) // Беларускае слова: псторыя 1 сучаснасць: Зб. артыкулау / Пад аг. рэд. М.Р. Прыгодз1ча. Мшск: Права 1 эканомжа, 2010. С. 63-66.
■Запрудст С.М., Яненка Н.В. Марфалапчная варыянтнасць у вусным гарадсшм мауленш (на матэрыяле зашсау у гарадсюм пасёлку Хощмск) // Язык и социум: теоретические и прикладные аспекты исследования: Сб. ст. / Под общ. ред. Л.Ф. Гербик. Минск: РИВШ, 2011а. С. 68-71.
Запрудст С.М., Яненка Н.В. Моуцы перад выбарам постфжса -ся або -сь (на матэрыяле зашсау у гарадсюм пасёлку Хощмск) // Беларускае слова: дыялектнае 1 запазычанае: Зб. артыкулау / Пад аг. рэд. М.Р. Прыгодз1ча. Мшск: Права 1 эканомжа, 2011б. С. 36-40.
Запрудст С.М., Яненка Н.В. Моуцы перад выбарам суфжса -у або -л у дзеясловах прошлага часу адзшочнага тку мужчынскага роду (на матэрыяле зашсау у гарадсшм пасёлку Хощмск) // Тыпалопя узаемасувязей беларускай 1 рускай моу 1 праблемы нацыянальнай самащэнтыфжацьп: Зб. артыкулау. Мшск: Права 1 эканомжа, 2011в. С. 121-126.
Запрудст С.М., Яненка Н.В. Фанетычная варыянтнасць у вусным гарадсшм мауленш (на матэрыяле зашсау у г.п. Хощмску) // Зб. артыкулау па матэрыялах М1жнар. навук. канф. «Мова — Лггаратура — Культура», Мшск, фшал. ф-т БДУ, 28-29 кас-трычнжа 2010 г.: У 2 ч. Мшск: Выд. цэнтр БДУ, 2011г. Ч. 1. С. 102-108.
Яненка Н.В. Да пытання аб фанетычным 1 марфалапчным варЧраванш у вусным гарадсюм мауленш (на матэрыяле зашсау у г.п. Хощмску) // Зб. артыкулау па матэрыялах навук. канф. студэнтау БДУ, Мшск, фшал. ф-т БДУ, 28 красавца 2010 г. [2011а]. С. 108-111 <М1р://^^№.тге.Ь8и.Ьу/Документы/Кон-ференция БГУ/67конференция/ТОМ2_67.рё1>.
Яненка Н.В. Лекачная варыянтнасць у вусным гарадсшм мауленш (на матэрыяле зашсау у гарадсшм пасёлку Хощмску) // Сб. мат-лов Междунар. науч.-практической молодежной конф. «Научные стремления 2011». Мшск: Беларуская навука, 2011б. Т. 2. С. 329-332 <http://www.science-intention.info/doc/tom2.pdf>.
Яненка Н.В. Моуцы перад выбарам варыянтау асабовых займеншкау 3-й асобы (на матэрыяле зашсау у гарадсшм пасёлку Хоцiмску) // Русский язык: система и функционирование (к 90-летию БГУ и 85-летию профессора П.П. Шубы): Сб. ст. / Отв. ред. И.С. Ровдо. Минск: Изд. центр БГУ, 2011в. С. 377— 380.
Auer P. The Monolingual Bias in Bilingualism Research, Or: Why Bilingual Talk Is (Still) a Challenge for Linguistics // Bilingualism: A Social Approach / Ed. by Monica Heller. Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2007. P. 319-339.
EckertP., Rickford J. R.. Introduction // Style and Sociolinguistics Variation / Ed. by P. Eckert, J.R. Rickford. Cambridge: Cambridge University Press, 2001. P. 1-20.
Muysken P. Bilingual Speech: A Typology of Code-Mixing. Cambridge: Cambridge University Press, 2000.
Romaine S. Variation // The Handbook of Second Language Acquisition / Ed. by C.J. Doughty, M.H. Long. Oxford: Blackwell Publishing, 2003. P. 409-435.
