CC BY
74
Г. В. Горнова
УРБАНИЗМ И АНТИУРБАНИЗМ В РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ
В данной статье рассматривается урбанизм и антиурбанизм в русской философии. Прослеживаются урбанистические и антиурбанистические идеи древнерусской культуры, философии славянофильства, философии русского зарубежья и советской философии. Ключевые слова: теория и история культуры, урбанизм и антиурбанизм, город, община, крестьянство, личность.
In given article urbanism and antiurbanism in Russian philosophy is considered. Urbanistic and antiurbanistic ideas of Old Russian culture, philosophy of slavophile, philosophies of Russian abroad and the Soviet philosophy are traced. Keywords: theory and history of culture, urbanism and antiurbanism, city, community, peasantry, the person.
Урбанизм и антиурбанизм представ- ние на то, что в домонгольской Руси все
ляют собой два противоположных подхода к осмыслению городской цивилизации — это оптимистический и пессимистический взгляды на специфику жизни в городе, или иначе — позитивная и негативная оценка того влияния, которое оказывает город на человека, культуру и общество. Традиционно считается, что идеология урбанизма неразрывно связана с западноевропейским либерализмом и демократией. В западной философии со времен Античности отдельные аспекты городской жизни: социальное устройство полиса, гражданские добродетели жителей города, влияние города на горожан — в той или иной мере находили свое отражение в философской рефлексии. В русской философии урбанистическая направленность выражена не столь отчетливо. В данной статье мы попытаемся эксплицировать ее из основных понятий, категорий, тем и проблем русской философии и «пунктирно» выделить ее в русском философском дискурсе.
Истоки урбанизма восходят к древнерусской культуре, в которой довольно отчетливо прослеживается связь православия и городской культуры. Стержнем древнерусской культуры было христианство, а города способствовали его установлению. В. В. Зень-ковский отмечает, что принятие христианства на Руси происходило медленно, поскольку за пределами городов - в деревнях - преобладали языческие верования. Г. П. Федотов обращает внима-
монастыри строились в непосредственной близости от городов и в целом все сведения о первых монастырях указывают на их городской или пригородный характер.
Монастыри оказывали непосредственное влияние на общественную и нравственную жизнь горожан, преподобные отцы были духовными наставниками мирян. Так, например, книжная городская культура создавалась в монашеских обителях. Типичным примером таких «городских произведений» являются летописи, создание которых началось с XI века. Уже в названиях летописей зафиксирована генетическая связь с городом: Древнейший Киевский свод 1037-1039, из которого вышла «Повесть временных лет», Переяславский епископский свод летописей 1175 года, Владимирский великокняжеский свод, Ростовская летопись, Черниговская летопись 1198 года, Галицко-волынское повествование конца XIII века и др. Произведения Нестора, Иллариона, Кирилла Туровского, игумена Даниила отражали эстетические и этические идеалы этого периода, древнерусская книжность оказывала влияние на устную народную культуру.
Одним из главных аспектов православной культуры было понимание святости. В этом явлении можно увидеть истоки урбанизма. Г. П. Федотов указывает на ряд особенностей феномена русской святости: большая часть святых Древней Руси принадлежала клиру.
Однако при общей малочисленности святых из мира можно выделить два чина русской святости, местом житийного подвига которых был город: это святые князья и юродивые. Почитание святых князей усиливается во времена татаро-монгольского ига и поддерживает монашескую святость. Военные подвиги, мирные труды, а нередко и мученическая смерть за веру являются выражением жертвенного княжеского служения. Когда начинает угасать княжеская святость, появляются святые юродивые - новая форма мирского христианского подвижничества. Юродивые служат миру, совершая парадоксальные подвиги: их притворное безумие и безнравственность, с одной стороны, указывают на ограниченность здравого смысла мирян, с другой стороны, помогают обличать сильных мира сего. Святые юродивые совершают предосудительные поступки на глазах у всего города: бесчинствуют в храмах, нарушают посты, уничтожают товары в лавках, ходят нагими, спят на соборной паперти, принимают милостыню от бедных и отказываются от подаяний богатых, но в то же время тайно молятся, прося помощи граду и людям, отвращая несчастья от города и горожан. Пророческое служение юродивых имеет социально-политический смысл. Святые князья строили государство, а юродивые выступали его христианской совестью. Г. П. Федотов подчеркивает особенность духовного опыта Древней Руси, который не был оторван от жизни, а вырастал из городской повседневности: «В городах, среди мирян, не только в провинциальной глуши, но и в столицах, среди шума и грохота цивилизации, проходят своим путем юродивые, блаженные, странники, чистые сердцем, бессребреники, подвижники любви. И народная любовь отмечает их» (5, с. 238).
На рубеже ХУ-ХУ1 веков в связи с укреплением Московского великого княжества начинается напряженный
поиск священного смысла царской власти, вследствие чего происходит зарождение метафизики универсального государства, появляется идеологема «Москва - Третий Рим», сформулированная в посланиях старца Филофея. Эта идеологема содержит насыщенную урбанистическую семантику. С одной стороны, в ней актуализируется христианский мотив странствующего града праведников, взыскующих Небесный Иерусалим. Этот мотив служит подкреплением мысли о богоизбранности русского народа. Москва понимается как теократический город, наследница Константинополя, которая после его падения должна продолжить его миссию - стать оплотом православия. С другой стороны, Москва мыслится как имперская, мировая столица, равная Риму. В этой идеологеме столичные города выполняют репрезентативные функции и выступают представителями империй - Римской и Российской. Доктрина «Москва — Третий Рим» вводила Москву и формирующуюся Российскую империю в мировое социально-политическое пространство. Таким образом, связь православия и городской культуры в Древней Руси мы можем считать отправной точкой становления урбанизма.
Более выраженный характер тенденции урбанизма и антиурбанизма приобретают в полемике славянофилов и западников. Ключевыми понятиями для урбанистического и антиурбанистического дискурса славянофильства и западничества выступают: личность и община, соотношение традиции и новации, коллективизма и индивидуализма, права и правды. Классики славянофильства — такие, как И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, были русскими помещиками. Н. А. Бердяев в статье «А. С. Хомяков» писал, что все славянофилы могли жить лишь у себя в деревне, в семейном кругу, и потому их мировоззрение описывал как психологию и философию помещичьих усадеб,
теплых и уютных гнезд, их идеалы - как идеалы частной, семейной, бытовой жизни русского человека. Бердяев А. С. Хомякова называет «русским барином народного типа, из земли выросшим», неоднократно характеризует его как человека родового быта и пишет, что «слишком уютно жилось ему в русском быте, в помещичьей усадьбе, в семье». С точки зрения Бердяева, эти условия жизни повлияли на социальную философию и историософию славянофилов, которые идеализировали народную жизнь Древней Руси.
Религиозный онтологизм лежит в основе славянофильской философии, основными категориями и понятиями её можно назвать: общинность, целостность, соборность, органичность. Социальным идеалом славянофилов была община, чаще всего однозначно трактуемая как сельская община. По мнению славянофилов, в общине воплощается целостность: община представляет собой примат социального целого над отдельным индивидом, основана на принципах соборности, так как члены общества свободно подчиняют свою индивидуальность коллективу, в котором реализуется единство в свободе на основе любви, личность может обрести свою силу лишь в связи с социальным целым. Органичность изначально присуща общине, поскольку сельский труд предполагает естественную, непосредственную связь с землей, почвой.
Нетрудно заметить, что основные положения славянофильства по сути своей антиурбанистичны: если деревенская община выступает этическим идеалом социальной жизни, то очевидно, что она - явно или неявно - противопоставлена городскому образу жизни. Переоценивая моральное и экономическое значение сельской общины, славянофилы невольно совместили начала христианской общины и общины экономической. От них пошла идеализация народной жизни и традиция понимать под русским народом только крестьянство.
У западников на первый план теоретического осмысления выдвигалась личность, а не община, индивидуализм, а не коллективизм, в философии западничества существовало иное понимание свободы. Урбанистическая идеология, таким образом, неотделима от философии западничества; это объясняется тем, что исторически личность формировалась в городах, город не мыслим без права, так как в городе сосуществует большое количество незнакомых между собой людей, чья деятельность нуждается в рациональном регулировании.
Западники и славянофилы расходились во взглядах по поводу права и законов. Славянофилы проводили различие между правом и правдой. К. С. Аксаков считал, что Запад развил законность, так как чувствовал в себе недостаток правды. Правда рождается в миру (на сходке общинников), это справедливость, в основе которой лежит равенство и посредством которой поддерживается примат общинных интересов над личными. В антиурбанистической идеологии славянофильства право выступает внешним для человека, формальным образованием. Западники же, напротив, считали право, законы, рациональность атрибутами цивилизации, тем, что вводит порядок на смену хаосу. Законы и право были порождены необходимостью сосуществования в городе множества незнакомых между собой людей, не связанных кровнородственными отношениями. Только ratio, то есть «право», «порядок» способны сделать жизнь цивилизованной. П. Я. Чаадаев, положивший начало полемике западников и славянофилов, констатировал, что в российской действительности отсутствует это цивилизующее начало: «В домах наших мы как будто определены на постой; в семьях мы имеем вид чужестранцев; в городах мы похожи на кочевников, мы хуже кочевников, пасущих стада в наших степях, ибо те более привязаны к своим пустыням,
нежели мы к нашим городам» (7, с. 25).
Западники указывали на неправомерность принижения личного начала ради общины. Но иногда сами подпадали под обаяние общины. Наиболее показателен пример А. И. Герцена, который критиковал славянофилов за идеализацию православия и поддержку самодержавия, но под конец жизни стал считать, что русская сельская община содержит зачатки социализма, поскольку не испорчена так сильно частной собственностью, как мелкобуржуазное городское западное общество. Обращаясь к истории, А. И. Герцен современную ему сельскую общину делает прямой наследницей городских общин Новгорода, Пскова и Киева. Он аргументирует это тем, что централизованная власть Московского государства уничтожила автономию городов: государство победило городскую демократию, а сельская община была скромным и незаметным объектом для государственной машины и потому смогла до XVII столетия сохранить свое самоуправление (1, с. 400).
Идейными наследниками славянофилов стали почвенники и народники. Почвенничество унаследовало от славянофилов романтизацию нации, почвы, земли, корней. Движение народничества, ориентированное на крестьянскую общину как на основание будущего социалистического общества и на критически мыслящую личность, то есть на представителей отечественной интеллигенции, рассматриваемой в качестве движущей силы истории, неявно совмещало в себе антиурбанистические и урбанистические тенденции. Анархисты М. А. Бакунин и П. А. Кропоткин в поисках идеального общественного устройства, которое может существовать без государства, обращались к историческому опыту крестьянских общин, цехов и артелей, вольных городов Средневековья. П. А. Кропоткин считал, что европейский город представлял собой свободную ассоциацию свободных лю-
дей до того момента, когда на него распространилась власть централизованного государства.
Иллюстрацией к соединению урбанистических и антиурбанистических тенденций народничества может служить следующий факт. Знаменитый градостроительный проект-утопия «город-сад» Э. Говарда сложился, в частности, под влиянием П. А. Кропоткина, лекции которого Говард слушал в Англии. Говард в своем проекте хотел освободить и город, и деревню от присущих им пороков и создать поселение принципиально нового типа, которое должно было совместить в себе лучшие стороны города и деревни, а именно: развитую социальную жизнь, производительную экономику, хорошую экологию. В основе «города-сада» лежат базовые ценности — свобода (урбанистический принцип) и кооперация (общинный принцип).
Н. Ф. Федоров сопоставлял сельскую жизнь и городскую цивилизацию. Лейтмотивом по всей философии общего дела проходит сравнение крестьян и горожан, в котором горожане всегда проигрывают. Крестьяне в его теоретических построениях более разумны, нравственны, более здоровы и более свободны. Н. Ф. Федоров считал, что есть два пути: путь жизни и путь смерти. Путь жизни — это путь христианский и крестьянский, патриархальный, традиционный. Путь смерти — это путь языческий, городской, экономический и юридический. Главная задача пути жизни — возвращение к жизни всех прошедших поколений. На пути смерти стремятся только к бытовому комфорту, развивая промышленное производство, истощая природные ресурсы и используя каторжный труд рабочих для создания ненужных и бесполезных вещей. Промышленный труд, в отличие от разнообразных сельскохозяйственных работ, однообразен и негативно сказывается на человеке. В погоне за искусственной красотой городской образ
жизни уменьшает почтение к живым и почитание умерших отцов, поэтому общее дело человечества - возвращение к жизни прошедших поколений - может быть осуществлено только в крестьянской общине, в которой сохранилось чувство родства, замененное в городе гражданством. Город, с точки зрения Н. Ф. Федорова, представляет собой непрерывный брачный пир, собрание женихов и невест всех возрастов. В городе господствует культ женской красоты, который служит для обмана индивидуумов с целью продолжения рода. Таким образом, город приближает человека к животности.
Н. Ф. Федоров делит знание на «городское» и «сельское». Он характеризует «городское» знание как искусственное, кабинетное, пассивно-наблюдательное. «Сельское» знание противоположно «городскому», оно не отделяется от жизни, но не может пока еще в полном смысле именоваться знанием, так как находится еще на мифологической стадии развития. «Городское» знание распространяет свое влияние на село, так как другого образования, кроме городского, пока нет. До тех пор пока «городское» знание не изменится, не станет ближе к жизни, оно не сможет быть полезным для села. А пока городское образование является для села губительным: оно дает те знания, которые могут быть полезны только в городе и, усвоив эти знания, сельский житель эмигрирует в город. По словам Н. Ф. Федорова, город «всасывает» село в себя. Казалось бы, что неизбежно превращение всех форм поселения в город, но, учитывая вышеперечисленные свойства города, это было бы «всеобщей порчей и падением». Деревня с помощью «городского» знания смогла бы стать «радикальным средством всеобщего оздоровления». Тогда главная задача человечества - победа над смертью и возвращение прошедших поколений, может быть решена (3, с. 31, 63, 86, 305319).
Философы русского зарубежья, размышляя о судьбе России и о русской культуре, анализировали причины произошедших социальных катаклизмов, уделяя при этом большое внимание трансформации русского крестьянства. С. Л. Франк называет русскую революцию «восстанием крестьянства», «победоносной пугачевщиной начала ХХ века». Он считает, что революция произошла потому, что дворянско-помещи-чий слой не имел органической связи с народом, народ ненавидел дворян и помещиков, но причиной этому была не только классовая ненависть, а принципиальная отчужденность барина от мужика. Культура, бытовые навыки, одежда, внешний вид, речь барина были непонятны мужику, и эта чуждость усугубляла и без того нелегкое экономическое бремя. В данном случае С. Л. Франк акцентирует внимание на разрыве между городской и деревенской культурой (4, с. 17).
Г. П. Федотов указывает на кратковременное изменение баланса сил в противостоянии города и деревни, произошедшее во время Октябрьской революции 1917 года и Гражданской войны. Вооруженное крестьянство, освободившись от помещика, надеялось, что оно может с такой же легкостью избавиться от эксплуатации города и государства. Сельское натуральное хозяйство позволяло с чувством превосходства смотреть на голодающий город. «На фоне грязных лохмотьев обносившейся городской культуры деревенская овчина казалась боярским охабнем. В городе разваливались каменные дома, деревня отстраивалась: помещичий лес и парк шел на белую избяную стройку» (6, с. 198). Но такое положение дел оказалось весьма недолговечным, и нарушенный баланс был вскоре восстановлен.
И. А. Ильин, в отличие от С. Л. Франка, не видел в крестьянстве активной силы, ответственной за произошедшую революцию. Анализируя отношение русского крестьянина к собственно-
сти, сложившееся уже после Октябрьской революции 1917 года, И. А. Ильин отмечает хозяйственно-душевный раскол, переживаемый крестьянином в Советской России. Собственность крестьянин делит на две неравные части — «колхозную» и «свою». Причем колхозная собственность — это все отнятое, отчужденное от него. Колхозная собственность для крестьянина — это то средство, с помощью которого его грабит государство. Все это приводит к хозяйственной апатии, утрате веры в честный труд и потере воли к труду. Современную ему ситуацию И. А. Ильин называет «новым государственным крепостным правом», в попытках избавиться от которого часть крестьянства переселяется в города. В период индустриализации государство активно поддерживает этот процесс. Но массовое переселение крестьян не делает их горожанами, они пополняют состав маргинального городского населения (2, с. 278—280).
В русской философии советского периода урбанистическая и антиурбанистическая проблематика рассматривалась в русле теории классовой борьбы и формационного подхода. Особую актуальность имела проблема противоречий между городом и деревней. Антиурбанистическая позиция классиков марксизма-ленинизма была связана прежде всего с пониманием города как эксплуататора, а деревни как угнетенного. Безусловно, недостатки деревни также отмечались, но они объяснялись ее
угнетенным и страдательным положением. К. Маркс и Ф. Энгельс в «Манифесте коммунистической партии» отмечают «идиотизм деревенской жизни», В. И. Ленин пишет о необходимости уничтожения деревенской заброшенности и отсталости. В последние годы существования Советского Союза разрабатывалась концепция стирания грани между городом и деревней: сельскохозяйственный труд должен был стать разновидностью индустриального труда, социально-экономические, культурные, бытовые различия должны были нивелироваться, образ жизни крестьянина должен был максимально приблизиться к образу жизни горожанина, в чем виделось восстановление исторической справедливости.
Таким образом, рассмотрение темы урбанизма и антиурбанизма в русской философии позволяет увидеть, что истоки урбанизма и антиурбанизма восходят к Древней Руси, в которой формирующаяся городская культура была тесно связана с православием. Наиболее выраженными идеи урбанизма и антиурбанизма становятся в полемике славянофилов и западников при обсуждении проблем личности, общины, индивидуализма, коллективизма, свободы, оптимального государственного устройства, права и справедливости. После Октябрьской революции 1917 года проблематика урбанизма и антиурбанизма находит свое отражение в трудах философов русского зарубежья и в советской философии.
Примечания
1. См.: Герцен А. И. О социализме / А. И. Герцен // Избранное. — М., 1974.
2. См.: Ильин И. А. Собрание сочинений: в 10 т. / И. А. Ильин. — М., 1993. — Т.2. — Кн. 1.
3. См.: Федоров Н. Ф. Сочинения / Н. Ф. Федоров — М., 1994.
4. См.: Франк С. Л. Из размышлений о русской революции / С. Л. Франк // Русская идея. — М., 1994. — Т. 2.
5. Федотов Г. П. Святые Древней Руси / Г. П. Федотов. — М., 1990.
6. Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Избранные статьи по философии русской истории и культуры / Г. П. Федотов. — СПб., 1991.
7. Чаадаев П. Я. Избранные сочинения и письма / П. Я. Чаадаев. — М., 1991.
