CC BY
259
Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 16 (197).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 17. С. 180-187.
Г. В. Горнова
УРБАНИСТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС ЗАПАДНОЙ фИЛОСОфИИ ХХ ВЕКА
В статье рассматривается урбанистическая проблематика западной философии ХХ века, отражающая противоречия городской жизни индустриального и постиндустриального города. Показывается влияние города на воспроизводство социальных отношений и формирование человека нового типа.
Ключевые слова: город, городской образ жизни, урбанизация, социальные отношения, свобода, индивидуальность.
Для последних десятилетий характерен стремительный рост городского населения. Только в период с 1950 по 1990 году численность городского населения мира выросла более чем в три раза и сохраняет тенденцию к дальнейшему значительному росту. Процесс урбанизации является весьма актуальным предметом научных исследований. В западном социально-гуманитарном знании урбанистическая проблематика находила свое отражение на протяжении всего ХХ века, по-разному оценивая влияние урбанизации на человека и культуру индустриального и постиндустриального общества. Одной из основных черт индустриального общества является интенсивная урбанизация, в результате которой резко обострились противоречия городской жизни: стремительно выросла численность городского населения, изменилась структура социальных отношений.
Г. Зиммель, размышляя о специфике современной жизни (1902), выделяет противоречие между индивидуальностью субъекта и его поглощением общественно-техническим механизмом. Большие города оказываются местом предельного обострения противоречий. Они обладают собственной индивидуальностью и являются катализатором развития индивидуальности субъекта. Концентрация экономических, социальных и профессиональных видов деятельности является отличительной чертой крупного города и порождает стремительный темп и неповторимый стиль жизни города. В качестве основных особенностей стиля жизни крупного города Г. Зиммель приводит рассудочность и интеллектуальный характер душевной жизни, чем большой город разительно контрастирует с маленькими городами и деревнями, в которых душевность, проявления чувств преобладают над интеллектуальностью.
Денежное хозяйство, центрами которого стали крупные города благодаря сосредоточению в них обменных процессов, тесно связано с рассудочностью. Деньги влияют на уклад больших городов таким образом, что вызывают к жизни математическую точность практической жизни, переводят качественные ценности в количественные, нивелируют индивидуальные различия вещей, «обесцвечивают вещи их денежным эквивалентом». В больших городах, «продажность» вещей в которых выше, чем в небольших поселениях, происходит процесс обесценивания всего объективного мира, что, по мысли Г. Зиммеля, приводит к неизбежному обесцениванию собственной личности и к обезличенному восприятию других людей. Из сочетания рассудочности и влияния денежного хозяйства вытекает следующая особенность стиля жизни большого города, которую Г. Зиммель называет бесчувственным равнодушием, замкнутостью, обособленностью, взаимной отчужденностью.
Но все эти негативные воздействия перекрываются влиянием на человека духовной сущности большого города. Город предоставляет человеку такую личную свободу, что Г. Зиммель не может привести никаких аналогий из других сфер жизни. Большой город является средоточием индивидуальной и социальной свободы. Независимость индивида возможна только при определенной социальной дистанции, которую как раз и создает обособленность и отчужденность отношений между людьми в большом городе. Духовная отдаленность выступает обратной стороной свободы: чувство одиночества обостряется посреди городской сутолоки. Г. Зиммель настаивает, что мы не можем за это обвинять или оправдывать большой город, так как мы не обладаем правами судей по отношению к
большим городам, это выходит из сферы нашей компетенции. Это право принадлежит истории, а наша задача - не обвинять или оправдывать, а пытаться понять1.
О. Шпенглер структуру современной западной цивилизации изображал как соотношение трех или четырех мировых городов, которые «всосали в себя все содержание истории»2, и провинции, в которую они превратили весь совокупный культурный ландшафт (1918). По О. Шпенглеру, мировой город - это точка, в которой концентрируется жизнь страны (или нескольких стран). Страны, не входящие в сферу притяжения мирового города, неизбежно обречены стать провинцией. В мировом городе сосредоточен ход всемирной истории и вся мировая экономика. Поскольку провинцией становятся и села, и малые города, и большие города, то стираются противоречия между городом и селом, большим и малым городом, блекнут противоположности между свободными гражданами и рабами, греками и варварами, дворянством и буржуазией, правоверными и неверными, антиномичным становится противоречие между жителями мировых столиц и провинциалами.
О. Шпенглер указывает, что все великие культуры мира - культуры городские, но этот факт до сих пор не нашел своего осмысления в теоретическом дискурсе. Он подчеркивает. что человек - это «градопострояющее животное», город - прафеномен человеческого существования, город становится подлинным критерием всемирной истории, а «всемирная история - это история городского человека».
Город порождает человека городского. Обитателя большого города О. Шпенглер определяет как нового кочевника, цивилизованный человек - это интеллектуальный кочевник, безродный и духовно свободный. Он уже не может жить без города, любой большой город может стать для него родиной, каждая ближняя деревня - чужбиной. Он скорее умрет на мостовой, чем вернется в село. Он утомлен городом и цивилизацией и в своей пресыщенности часто хочет отринуть цивилизацию и вернуться к природе: к морю, к горам. Но он не может этого сделать. Куда бы он ни направился, он несет свой город с собой3.
Если Г. Зиммель и О. Шпенглер предугадали ряд социальных процессов и явлений, которые в полной мере проявились значительно позже, то социологи чикагской школы наблюдали эти явления в окружающей их
действительности и теоретические положения предшественников смогли подвергнуть эмпирической верификации. Они занимались социальными проблемами, являющимися последствиями процессов урбанизации и индустриализации: проблемами социальной адаптации и маргинализации, исследованиями безработицы, нищеты и преступности.
Л. Вирт в самом начале своей программной статьи «Урбанизм как образ жизни» (1938), выдвигает следующий тезис: «Степень, в какой современный мир можно назвать “городским”, нельзя полно и точно измерить процентной долей населения, живущего в городах», поскольку город распространяет свое влияние далеко за своими пределами, и его нельзя рассматривать как сущность, строго ограниченную в пространстве.
При описании черт городского образа жизни Л. Виртом можно обратить внимание на следующую интересную особенность - большая часть его оценочных суждений относительно свойств и качеств городской жизни негативна, то есть, давая определения урбанизму и описывая качественную специфику городской жизни, он, по сути, выражает ан-тиурбанистические тенденции. Он отмечает, что высокая плотность городского населения порождает широкий диапазон индивидуальных различий. Большое количество непохожих друг на друга индивидов не могут вступать друг с другом в контакт как полные, а не частичные личности, что неизбежно вызывает сегментацию человеческих отношений и приводит к формированию так называемого «шизоидного» характера городской личности. Самый большой удельный вес в общении горожанина занимают вторичные контакты, городские социальные связи отличаются анонимностью, поверхностностью, утилитарностью и мимолетностью. Скрытность, равнодушие и безразличие, присущие взаимоотношениям горожан, - это защитный механизм, который помогает индивиду избежать излишних притязаний со стороны других.
Высокая плотность городского населения, теснота физических контактов делает особенно значимой социальную дистанцию, которая, в свою очередь, увеличивает скрытность в отношениях между людьми и порождает одиночество. Л. Вирт указывает на характерную городскую антиномию. С одной стороны, городская среда порождает высокую конкурентность, в которой всячески подчеркивается
уникальность, эффективность, изобретательность отдельного индивида вплоть до эксцентричности. С другой стороны, город оказывает на людей мощное нивелирующее влияние, что можно объяснять экономическим базисом города и рядом других причин. Личные отношения, отмечает Л. Вирт, вытесняются денежными связями, которые предполагают продажность услуг и вещей. Нивелирование запускает процесс деперсонализации. К таким же выводам относительно специфики городской жизни чуть позже придет философия экзистенциализма.
Л. Вирт указывает на неспособность городского населения к собственному воспроизводству. Для западной урбанизации характерно падение рождаемости. Город оказывает негативное влияние на традиционный тип семьи, ориентированной на рождение и воспитание детей и на сохранение дома как центра семейного притяжения. Он приходит к выводу, что, по большому счету, города не производят, а потребляют людей. И что по сравнению с сельским сообществом в городском социуме личностная дезорганизация, душевное расстройство, суицид, делинквентность, преступность, коррупция и беспорядок будут иметь значительно большие масштабы4. Таким образом, ясно видно, что, описывая город как особую форму человеческой ассоциации, определяя урбанизм как особый образ жизни, Л. Вирт является приверженцем явной антиурбанистической установки.
Л. Мамфорд в книге «Культура городов» (1938) определяет город как точку максимальной концентрации власти и культуры общества, объясняет его возникновение социальными потребностями человека: города строятся для интенсификации социальной жизни и достижения максимума разнообразия. Главная функция города - это передача культурного наследия. В хорошо функционирующем городе инкультурация и социализация происходят благодаря интенсивным социальным взаимодействиям в благоприятной социальной среде города посредством средо-вого образования (environmental education) и повседневного научения.
В книге «Город в истории» (1961) Л. Мамфорд замечает, что город, потерявший свои функции, разрушается и в результате цивилизационной катастрофы имеет все шансы превратиться в Некрополис. А самая главная функция города - та, что он выступа-
ет главным агентом изменения человека, органом наиполнейшего выражения личности. Город выступает своеобразным собирателем творческих личностей. Хороший город - это город, который «делает» горожанина, самое главное достижение городского опыта - это не новый тип города, а новый тип человека. Таким образом, стоит обратить внимание на противоположность взглядов Л. Вирта и Л. Мамфорда, касающихся весьма важного теоретического положения: Л. Вирт писал о неспособности городского населения к собственному воспроизводству (правда, имея в виду количественный аспект), а Л. Мамфорд главную задачу города видит даже не в воспроизводстве, а в производстве нового типа человека (качественный аспект).
Философия экзистенциализма, по сути, представляет собой мироощущение современного горожанина. Напрямую урбанистическая проблематика не затрагивалась философами-экзистенциалистами, но если рассмотреть основные категории и понятия экзистенциализма через «урбанистическую призму», то мы можем увидеть, что основания этого философского направления глубоко укоренены в городской жизни. Прежде всего, надо отметить, что город предстает антитезой прежнего естественного порядка вещей, в который человек был просто включен и к которому приспосабливался, реализуя адаптивную модель существования. Эта базовая антитеза «природа - культура», влияющая на весь городской социум в целом, в жизни отдельного человека проявляется необходимостью выстраивать свой индивидуальный порядок бытия. При этом особую актуальность обретают смысложизненные вопросы решения и выбора, вины и ответственности, проблема отчуждения. В экзистенциализме особо подчеркивается невозможность отказа от выбора при обретении своей сущности, при реализации жизни как проекта. Однонаправленность вектора выбора порождает иррациональную тревогу, и типичным способом ее заглушить становится погружение в Man. Этот экзистенциал - Man - мог быть эксплицирован только из наблюдений за городской жизнью, когда, совершая бегство от свободы, человек растворялся в анонимности толпы, терял субъектное и личностное начало и становился «вещью города». Такая объективация человека возможна только в городе, поскольку в других формах поселения,
в частности, в деревне, восприятие индивида конкретно, так как пространство поселения совпадает с пространством знакомств, нет такой формы анонимности, и человек не имеет возможности слиться с абстрактным городским населением.
К проблеме выбора тесно примыкает и проблема свободы. Несомненна связь феномена свободы и исторических аспектов городской жизни. Особенно наглядно это видно на материале западноевропейского средневекового города, в котором свобода становится типично городским атрибутом и служит одним из основных проявлений антиномично-сти города и деревни. Прежде всего, это личная свобода горожанина, которого «городской воздух делает свободным», экономическая свобода, возможность которой давало развитие денежного хозяйства взамен натурального обмена, социальная свобода, обеспечиваемая сложной гетерогенной общественной структурой города, и некоторые аспекты духовнорелигиозной свободы. Таким образом, с этого периода времени свобода неотделима от городской жизни и становится ее фундаментальной характеристикой. Но свобода тесно связана с ответственностью за собственный выбор, с необходимостью этот выбор совершать, и с тревогой, порождаемой страхом, так как цена ошибки слишком велика. Поэтому в экзистенциализме на первый план выступает обреченность человека на свободу, ее неизбежность, поскольку мир воспринимается враждебной стихией, перед лицом которой необходимо проявлять духовную выдержку.
Необходимо отметить, что, по большому счету, экзистенциализм лежит в основе анти-урбанистической идеологии, так как, ставя проблему отчуждения, очень убедительно показывает тревожность, иррациональность, абсурдность мира, в котором вынужден существовать человек. А так как все философы-экзистенциалисты, как, впрочем, и все современные философы, являются горожанами, то, размышляя о бытии, они вольно или невольно отражают городскую реальность, при этом понятия мира и города зачастую во многом соотносятся вплоть до полного совпадения. Противоположную идеологическую тенденцию - урбанизм - поддерживала философия жизни, которая является методологическим основанием средового подхода в урбанистике. В ней город представлялся естественной жизненной средой человека.
В философии экзистенциализма центральное место занимает анализ такой критической ситуации, как пограничная. Но такие предельные ситуации не так уж часты, а повседневная жизнь состоит, по большей части, из повторяющихся обыденных событий. И, тем не менее, осознание неподлинности жизни, которую мы ведем, посещает нас гораздо чаще, нежели случаются такие экстраординарные события. Осознание принципиальной зато-ченности в ситуацию и ощущение неподлин-ности бытия застает нас посреди рутинных, привычных дел и порождает тоску по подлинному, осмысленному бытию. В городе это проявляется довольно отчетливо, в частности, в обусловленности жизни человека «материей города», в невозможности выбора других условий жизни при сохранении городского образа жизни с присущим ему комфортом и возможностями для деятельности. Человек переживает эту заданность, обусловленность как погруженность в безличное, анонимное бытие, потерю индивидуального смысла.
Самой радикальной пограничной ситуацией является смерть. Традиционно в экзистенциализме смерть понимается как единственная подлинная возможность существования. Осознание неизбежности смерти приводит к началу выхода из неподлинного бытия. Ее осознание дает человеку некий критерий, по которому он определяет, что в жизни важно, а что - нет. Город накладывает свой отпечаток и на эту предельную пограничную ситуацию. Смерть в городе отчуждается от человека, происходит умирание в Man. Кажется, что «смерть - это то, что бывает с другими»5. Постоянные упоминания о смерти в новостях, криминальных сводках и сообщениях о несчастных случаях составляют значительную часть информационного пространства города, воспринимаются как разновидность некоей статистической информации и из-за своей обыденности не вызывают эмоционального отклика, так как включаются механизмы психологической защиты. Собственный мартиролог человека не связывается с этой абстрактной, анонимной городской смертью. О. Ф. Больнов при экзистенциально-философской рефлексии смерти обращается к творчеству Р. М. Рильке. Поэт, описывая вырождение жизни в больших городах, говорил о том, что смерть в городе поставлена на поток и крупные госпитали напоминают некое фабричное предприятие по производству умирания. И
эта конвейерность, поточность лишает смерть ее собственного лица. И очень сложно становится выполнить задачу, которая, по Рильке, является одной из самых важных: выработать отношение к собственной смерти, осознать ее6. Можно увидеть, что абстрактность смерти в городе, с одной стороны, делает ее привычной, так как она все равно, не своя и повторяется с определенной частотностью. С другой стороны, уводит от осознания собственной смертности. Получается, что при погружении в Man люди проживают не только не свою, неподлинную жизнь, но они еще и умирают не своей смертью.
Таким образом, даже при таком беглом обзоре можно отметить следующую тенденцию: философия экзистенциализма глубоко укоренена в городской жизни, рефлексия над реалиями городского бытия позволила эксплицировать ряд основных экзистенциалов, но вместе с тем то, что было обнаружено, не дало оснований для оптимистических выводов, а послужило базой для идеологии антиурбанизма.
Современник философов-экзистенциалис-тов А. Лефевр не разделяет их пессимизма по отношению к городу. Он один из разработчиков концепции нового урбанизма, основной интенцией которого является преодоление процесса отчуждения путем присвоения человеком городской реальности. С точки зрения А. Лефевра, развитие общества можно понять только в контексте городской жизни, познавая городской социум, так как социальные отношения остаются абстрактными и нереализованными без конкретного материального и символического воплощения в обитаемом пространстве. Общество и все формы социальных отношений возникают, развиваются и изменяются в материально-реальном и социальновоображаемом пространстве городов. Этот процесс А. Лефевр определяет как социальное производство городского пространства7.
Одной из основных тем творчества А. Лефевра в шестидесятые годы было исследование влияния города на воспроизводство социальных отношений. А. Лефевр отмечает, что исторические города с их сложной социальной структурой были созданы спонтанно народами и нациями. Современные города порождены ясными и рациональными замыслами конструкторов, планировщиков и архитекторов, современный человек вынужден решать задачу по внесению органических
элементов в эти технологические построения, то есть, с одной стороны, очеловечить среду города, с другой стороны, жить по-новому в изменившихся условиях. А. Лефевр считает, что необходимо признать неудачу на мировом уровне в том, что касается планирования, развития и жизни в современных городах. Но он подчеркивает, что в науке отрицательный опыт также имеет большое значение и представляет серьезный интерес для дальнейших исследований, поэтому пришло время посредством критической мысли - философской, социологической, методологической - осмыслить ситуацию жизни в современных городах и усомниться в примате технологического подхода к городу.
А. Лефевр настаивает на необходимости познания социальной городской реальности, чтобы понять, почему в современных городах произошла утрата части социабельности и социальной спонтанности. И каким образом можно ее вернуть. В исторических городах античности и средневековья пространственным воплощением социабельности выступала улица. По А. Лефевру, новые городские ансамбли погубили улицу, ее социальный смысл и ценность8, и, одновременно с этим, выявили ее значение, то есть мы способны оценить нечто только тогда, когда уже утратили эту часть реальности. Одна из задач нового урбанизма - в восстановлении социальной ценности улицы со всем комплексом значений ее семантического поля. А. Левефр констатирует, что те проблемы, которые поднимают сторонники концепции нового урбанизма, будут разрешены только тогда, когда общество и государство приложит к ним столько же усилий, денег и знаний, как к ядерным исследованиям или к изучению космоса.
М. Кастельс в семидесятые годы выступил с критикой Л. Вирта и его последователей. По его мнению, урбанизм как образ жизни ничем не отличался от собственно буржуазного образа жизни. И все его особенности принадлежали не городу как таковому, а были характерны для социальной структуры капиталистического общества в целом. «Город -это прежде всего социальная инфраструктура капиталистического производственного процесса. Содержание городской жизни совпадает с процессом коллективного потребления жилья, услуг, образования»9.
В своих поздних монографиях М. Кастельс, занимаясь разработкой сетевой социальной
онтологии, исследует, каким образом капиталистический способ производства в конце двадцатого века изменяется под воздействием новых информационных технологий. В книге «Информационная эпоха: экономика, общество и культура» (1996) он показывает, какова роль городов и особенно мегаполисов в становлении информационной экономики. Современная эпоха - эпоха подъема мегаполисов, определяющей чертой которых является не размер, а их назначение - быть узлами глобальной экономики и концентрировать политические, административные, коммуникативные, менеджерские, производственные функции на всей планете. Информационная эпоха вызывает к жизни новую городскую форму -информациональный город. Поскольку новое общество основано на знании и организовано вокруг сетей, то современный глобальный город имеет характеристики не места, а процесса пересечения информационных потоков в глобальной сети. Выполнять функции ин-формационального города под силу только мегаполисам, и то в соответствии с их местом в сети других городов. М. Кастельс указывает на следующую зависимость: чем ниже положение города в информационной сети, тем труднее ему уйти от индустриальной стадии развития и тем более традиционной будет его городская структура. Чем выше положение города в новой глобальной экономике, тем интенсивнее будет реконструироваться и социально дифференцироваться городское пространство.
Одним из основных футурологических мифов в эпоху Интернета является миф об отмирании городов. Если у города столько недостатков, как отмечают антиурбанисты, то было бы логично предположить, что с развитием новых технологий эти перенаселенные, неудобные, устаревшие формы поселения должны кануть в прошлое или видоизмениться до полной неузнаваемости. Появился футурологический образ «электронного коттеджа», который позволил бы своему обитателю благодаря новым технологиям заниматься интеллектуальным трудом, поддерживать связь с работодателем и наслаждаться жизнью на лоне не тронутой цивилизацией природы или в сельской местности. М. Кастельс настаивает на необоснованности надежд на закат города и выступает против упрощения сложной структуры пространственной трансформации. Он указывает, что в настоящее время
вся планета перестраивается и стягивается вокруг гигантских мегаполисных узлов, в которых сосредотачивается большая часть мирового населения и происходит невиданная ранее территориальная концентрация населения и видов деятельности. Вместе с укрупнением городских зон, усложняется и структура мегаполиса. Возникает вопрос: почему революционная техническая возможность дистанционного взаимодействия не остановит этот процесс? М. Кастельс считает, что основная причина в том, что, с одной стороны, именно в мегаполисах находится основная часть работы, приносящей наибольший доход, и, следовательно, максимально интенсивная сфера потребления, не только в сфере досуга, но и в сферах образования и здравоохранения. С другой стороны, в мегаполисах возможно более полное развитие личности, так как мегаполисы являются культурными центрами всевозможных инноваций и дают доступ к уникальным возможностям для культурного роста10.
Д. Харви, принадлежащий к направлению «радикальной географии» и применяющий марксистскую методологию к пространственному анализу, занимается исследованиями по истории и теории урбанизации капитала. Также он разделяет ряд положений анархистской традиции, он поясняет это следующим образом: в отличие от марксистов, анархисты внимательно относились к локальным различиям, экологическим проблемам и к культурным аспектам пространства. Д. Харви попытался сделать марксизм более восприимчивым к этим проблемам, поэтому в своих работах вступает в диалог с анархизмом.
Д. Харви развивает темы, поднятые А. Лефевром и М. Кастельсом. Он поддерживает положение А. Лефевра о том, что процесс урбанизации в динамике капитализма гораздо важнее, чем это представляется современным аналитикам. Процесс урбанизации более универсален, чем любой из способов производства, так как урбанизация всегда сопутствует производству, присвоению и распределению прибавочного продукта. Д. Харви утверждает, что прибавочный продукт обесценивается в ситуации социальной деградации городской жизни. С точки зрения Д. Харви, капитализм вынужден урбанизироваться, чтобы воспроизводить себя. Пространство города содержит много конфликтов и противоречий: от конфликтов между социальными ролями (рабо-
чий, босс, потребитель, житель сообщества, политический деятель и т. д.), от напряженности между социальным и пространственным разделением производства, потребления и контроля, до универсальных противоречий между трудом и капиталом. Но урбанизация представляет такой способ человеческой организации в пространстве и времени, при котором эти конфликты и противоречия, не будучи сглаженными и гармонизированными, включаются в процессы и созидательной и разрушительной социальной трансформации.
По отношению к общественноэкономической формации урбанизация обладает равными перспективами как капиталистического развития, так и перехода к социалистическому развитию. Важным фактором в эволюции капитализма является растущая конкуренция между городами, что влияет на неравномерность географического развития. Причем Д. Харви понимает в данном случае конкуренцию не как путь, естественный и благоприятный для рыночной экономики, а как путь, ведущий к нестабильности и кризису капитализма. Он обращается к мысли Ф. Броделя о противоречии между городом и государством и делает вывод, что распределение власти между городами, государством и многонациональными сообществами представляют собой результат классовой борьбы. Д. Харви не согласен с мнением, широко распространившимся в 90-х годах, о том, что противостояние труда и капитала перестало быть главным конфликтом современного общества. Он связывает такое представление с процессом деиндустриализации развитых стран мира. Может показаться, что исчез городской пролетариат, но он просто переместился в страны с более дешевой рабочей силой.
В ранней работе Д. Харви «Социальная справедливость и города» (1973) постулируется необходимость ухода от урбанизма, основанного на эксплуатации к новому гуманному урбанизму11. Предшествующий урбанизм был выражением угнетения человека средой, новый урбанизм должен преодолеть это угнетение.
Этот тезис был близок представителям современного анархизма и левого радикализма. Программная статья французского философа и поэта И. Щеглова «Формуляр нового урбанизма» (1963) начинается словами: «Нам
скучно в городе, город не является больше Дворцом Солнца», но из города людям уже никуда не вырваться. И. Щеглов заявляет, что планета помешалась на банальности, существующие «удобства» (канализации, лифты, ванные, стиральные машины), призванные бороться с бедностью и неустроенностью человека, выполнив свою первоначальную цель - освободив человека от материальных нужд, стали навязчивой идеей и уже властвуют над человеком. И если предоставить современной молодежи выбор между любовью и последними новшествами в сфере «удобств», молодежь предпочтет «удобства». Поэтому современная городская жизнь нуждается в
преобразовании, в воссоздании забытых и
12
введении совершенно новых ценностей12.
В постмодернистском дискурсе урбанизма 70-90-х годов внимание уделяется, главным образом, символическому описанию консю-меристских практик и изменению города, горожанина, сообщества под воздействием этих практик. Постмодернисты постсовременную жизнь описывают как жизнь в городе, существующем во фрактальной форме. Одна из основных метафор «пост-урбанистического» пространства - это гипермаркет (Бодрияр), который представляет модель будущих соци-
13
альных отношений13.
Э. Сойя отмечает, что западная социальная наука и социальная теория уделяла непростительно мало внимания изучению города и процессов урбанизации, рассматривая город только как некое образование, на фоне которого протекают социальные процессы (2003). Э. Сойя считает, что до недавнего времени западная социальная теория по преимуществу оставалась глубоко антиурбанистической и избегала любых специфически городских объяснений социальных феноменов и социального развития. Редкие социльные теоретики считали, что города сами по себе, самим фактом своего существования уже оказывают каузальное воздействие на социальную жизнь, что развитие человечества не просто происходит в городах, но и во многом обусловлено стимулирующим воздействием городов. Но он также обращает внимание на то, что нашим интуитивным сознанием города всегда воспринимались как центры развития и творческих изменений. Автор задается вопросом, почему города способны оказывать такое стимулирующее воздействие на жизнь человека, культуры и общества. Синергетический
эффект городов Э. Сойя объясняет, в частности, сбережением времени и сил, возможными вследствие плотного пространственного проживания. Теоретически люди могли быть равномерно распределены на всей территории земли, но на протяжении последних
12 тысяч лет человечество жило в точечных поселениях, разных по величине городских агломерациях. И такое поселение приносило определенную выгоду, но и, безусловно, обладало определенными негативными издержками. Э. Сойя отмечает, что до сих пор остается открытым вопрос, каким образом такая экономия времени и сил преобразуется в творчество и инновации, но мы опять-таки интуитивно понимаем наличие некой причинной связи между этими явлениями.
Э. Сойя, следуя аристотелевской традиции понимания полиса, мыслит город в терминах синойкизма - как творческое совместное проживание непохожих друг на друга людей. Синойкизм составляет суть специфической городской политики, опирающейся на гражданское общество, демократические идеалы, семейные ценности и инновационные процессы. Э. Сойя вносит свое дополнение в трактовку синойкизма: он не ограничивает его только периодом формирования города, а считает непрерывным процессом городского развития, источником социальной синергии, самой сутью городской жизни. По Э. Сойе, синойкизм составляет сущность урбанизма. Заканчивает свою статью Э. Сойя на оптимистичной ноте: «Трудно представить более подходящее время для развития такого критического городского и пространственного сознания, так как - больше, чем когда-либо прежде - все мы сегодня урбанисты»14.
В результате проведенного анализа исследований, явно или косвенно касающихся городской проблематики, мы можем отметить следующее: отчетливый урбанистический
дискурс появился в социальных науках в период формирования индустриального общества, так как одной из его основных черт является интенсивная урбанизация, при которой обостряются противоречия городской жизни и требуют своего теоретического осмысления. При этом вначале город выступает фоном протекания социальных процессов, и только с середины ХХ века переосмысливается в качестве главного фактора, влияющего на воспроизводство социальных отношений и формирование нового типа человека. В 70-
80-е годы сложилось теоретическое и практическое направление - новый урбанизм, в рамках которого постулируется необходимость преодолеть процесс отчуждения человека в городе посредством присвоения городского пространства.
Примечания
1 См.: Зиммель, Г. Большие города и духовная жизнь // Логос. 2002. № 3-4. С. 23-35.
2 Шпенглер, О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. М., 1993. С. 164.
3 Там же. Т. 2. М., 1998. С. 92, 101, 105.
4 См.: Вирт, Л. Урбанизм как образ жизни // Вирт, А. Избр. работы по социологии. М., 2005. С. 93-118.
5 Бродский, И. А. Форма времени : в 2 т. Т. 1. Минск, 1992. С. 186.
6 См.: Больнов, О. Ф. Философия экзистенциализма. СПб., 1999. С. 115-116.
7 См.: Сойя, Э. Как писать о городе с точки зрения пространства // Логос. 2008. № 3. С. 133.
8 «Улица вырывает людей из состояния изоляции и дефицита общения. Спонтанный театр, место игр без четких правил и тем более интересных, место встреч и многочисленных побуждений - материальных, культурных, духовных - улица оказывается необходимой». С. 6. См.: Лефевр, А. Идеи для концепции нового урбанизма // Социол. обозр. 2002. Т. 2. № 3. С. 2-7.
9 Лейбович, О. Л. Современный город в социологическом отражении // Городские миры : опыт гуманитарного исследования : монография. Пермь, 2006. С. 14.
10 См.: Кастельс, М. Информационная эпоха : экономика, общество и культура. М., 2000. С. 330.
11 Информация взята с сайта «Социологические прогулки. Город ногами социолога». Харви, Д. Городской опыт / пер. В. В. Вагина. = Harvey, D. The Urban Experience. Oxford : Blackwell, 1989.
12 См.: Щеглов, И. О новом урбанизме. Свод правил // Антология современного анархизма и левого радикализма. Т. 1. М., 2003. С. 103-106.
13 См.: Кларк, Д. Потребление и город, современность и постсовременность // Логос. 2002. № 3-4.
14 См.: Сойя, Э. Как писать о городе...
