CC BY
339
УДК 821.161.1.09 Мамин-Сибиряк
Л. П. Щенникова
Урал и Россия в романах Д. Н. Мамина-Сибиряка
В статье предлагается характеристика романов Д. Н. Мамина-Сибиряка в культурно-историческом движении Отечества 1860-1890-х гг.
Ключевые слова: Д. Н. Мамин-Сибиряк, Урал, Евразия, гнездо, драматическое начало, Санкт-Петербург, улица, мегаполис, публика, система ценностей, искушения, «золотой телец», Отец, Сын, заповеди Христа, совесть, Правда
Ludmila P. Shchennikova
Ural and Russia in the novels by Dmitriy N. Mamin-Sibiryak
The article gives characteristics of novels by Dmitriy N. Mamin-Sibiryak in the cultural-historical movement of the Fatherland 1860-1890's.
Keywords: Dmitriy N. Mamin-Sibiryak, Ural, Eurasia, jack, the dramatic framework, Saint-Petersburg, street, city, public, system of values, temptations, «golden calf», Father, Son, Christ's commandments, conscience, Truth
Творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка принадлежит к отечественной классике. Поначалу его оценили только как пишущего человека «полностью от Урала», всем «обликом, ухваткой, чувствованием, думаньем» (С. Я. Елпатьевский)1. Героями его произведений становятся уральские заводчики и рабочие, золотоискатели, сплавщики, охотники, старообрядцы, живущие в темных лесах. Критики увидели в «сильных людях» Мамина художественное воспроизведение лучших свойств российского характера. Это достоинство было обосновано тем, что именно на Урале лучше всего сохранился коренной тип «русака», а суровая природа и тяжелый труд доформиро-вали волевого и напористого человека. Вместе с тем пишущие утверждали, что достоверность картин жизни уральского населения сочеталась с «пошлейшей антитеоретичностью»2, неспособностью автора войти в основное русло литературы - духовных исканий «мыслящих людей»3.
В трудах советских литературоведов: Б. Д. Удинцева, Е. А. Боголюбова, А. И. Груздева, И. А. Дергачева и других выражается убеждение в несостоятельности обвинений, которое помогло выявить связи Мамина-Сибиряка с отечественным реализмом в его разносторонних исканиях. Ученые увидели в Мамине глубокого аналитика «уральского капитализма», исследователя социальной психологии. И. А. Дергачев показал развитие социологического реализма и определил связь этого метода с модификациями реализма 1880-1890-х гг. Такой подход позволил раскрыть историческую значительность «эмпирического» или «обыденного сознания»
Г. К. Щенникову посвящается
народа, открывающегося в каждодневном труде, общении с природой и людьми, - сознания, сохраняющего народные представления о правде и совести4.
В произведениях Мамина синтезируется прошлое, настоящее и будущее человека: от рождения ловкого, смышленого и предприимчивого мастерового - к труженику-интеллигенту, трудом указывающему один из путей улучшения жизни, - и не столь важно, где герой набирался опыта, - в Отечестве или за рубежом. Писатель сознает Урал значительным Узлом, стягивающим не просто геополитические части - европейскую и азиатскую, а и срединным местом культуры России. Мамина занимает облик и образ формирующегося молодого человека: нравственные основы его личности и складывающаяся в сознании система ценностей5.
Путь Мамина в большую литературу был длительным и тернистым. В первый приезд в Петербург Мамин сблизился с «Обществом репортеров»: опыт газетчика результировался в «двойственном эффекте»: расширял знание жизни, позволял «окунаться в гущу повседневности» и приучал к литературному ремесленничеству. В это время были написаны первые рассказы о крепостных и солдатах, разбойниках и обитателях старообрядческих скитов: «Старцы», «Старик», «В горах», «Красная шапка», «Русалки», «Тайны зеленого леса» и первый роман «В водовороте страстей» (СПб., 1876) за подписью Е. Томский. Ранние рассказы и первый роман написаны романтиком: решающую роль в судьбах персонажей играют «страсти роковые», а «цве-
тистый», полный штампов, язык усиливает их значение. «В водовороте страстей» строится на неугасающем конфликте - борьбе не на жизнь, а на смерть героев, любящих одну женщину, - оба готовы ради победы в «поединке роковом» на любое преступление. Начинающий писатель в фольклорно-романтическом ключе изображает свидание Назара и Груни, чувство которых будто «благословляет» сама природа. Христианское осуждение преступной страсти автор сталкивается с языческим гимном чувственной любви.
Романтизм Мамина не противостоит движению русской литературы. В последние десятилетия XIX в. наметились «неоромантические веяния» (С. Венгеров), ярко проявляющиеся и в поэзии6, и прозе. По тематике, пафосу и стилю ранние произведения Мамина близки повестям и рассказам В. Короленко. В незавершенном романе «Омут»7 обозначается эпическое концептуальное ядро, во многом определяющее систему ценностей, тяготение к жанровому синтетизму и «картинно-пространственному» моделированию «русского мира».
В 1881-1882 гг. происходит второй литературный дебют. В Москве Мамин публикует цикл «путевых заметок» «От Урала до Москвы» и две повести: «Все мы хлеб едим» и «На рубеже Азии».
К началу 1883 г. Мамин завершает роман «Приваловские миллионы», который публикуется в журнале «Дело» в № 1-5 и 7-11 за 1883 г.8 Писатель ставит вопрос «порчи человеческого духа» под влиянием „неестественной" системы хозяйствования».
Мамин далеко не сразу приходит к окончательному варианту романа, в котором Сергей Привалов предстает потомком старого, но деградировавшего рода. Герой приходит к народничеству: любое дело его привлекает с точки зрения улучшения народной жизни: занимается ли он обретением прав на наследство, строительством мельницы для производства дешевой муки. Привалов считает, что приоритет промышленности создан искусственно, что для благоденствия аграрной страны необходимо развивать земледелие, - этой цели должна служить и его мельница9.
Мамина-Сибиряка волнует актуальный вопрос о необходимости нового работника - «русского евразийца», современника с европейским кругозором, человека, не отягощенного сословными предрассудками, и, одновременно, верного роду и делу. Кроме Сергея Привалова такая характеристика дана Игнатию Ляховскому. Перерабатывая роман для отдельного издания, Мамин в этом герое усиливает черты ловкого предпринимателя, рачительного, даже прижимистого хозяина, подчиняет персонаж другой
художественной задаче - разоблачения накопителей. Мамин подчеркивает, что и успехами в деятельности, и личностной неповторимостью пан Ляховский обязан отречением от «преданий» аристократического сословия. Еще в ссылке для Ляховского, лишенного вельможного статуса, «самым сильным гнетом явились аристократические предания...»: «Другой на его месте давно бы пустил себе пулю в лоб, или запил горькую, но Ляховский ограничился только тем, что окончательно стряхнул с себя остатки аристократических преданий и всем существом ушел в деловую атмосферу» (2-1: 44). Важная черта Ляховского, обнаруживающая в нем «европейца», проявляется в отношении к капиталу как к средству «энергетическому», стимулирующему развитие существующего и возникновение Нового Дела. Этим отличаются его взгляды на капитал от других владельцев заводов, использующих монопольное положение только для личного обогащения. Капиталом для Ляховского является все, что продвигает жизнь вперед - прежде всего наука: «Он любил науку и людей науки; в душе этого магната еще остался какой-то уголок, где жило чистое и освежающее чувство любви к истине» (2-1: 66)10. «Наука - это громаднейший капитал, созданный гениальнейшими умами в течение целых столетий, а всякий капитал должен приносить проценты. Капитал -сила, доктор, и мы должны им пользоваться, в какой бы форме он ни являлся.» (2-1: 87). Ляховский готов использовать разумную идею любого ученого, специалиста11. Тип «русского евразийца» Мамин развивает в романах «Без названия» и «Хлеб»12.
Выразителем духовных исканий интеллигенции в «Приваловских миллионах» выступает Максим Лоскутов: основой духовного развития и благоденствия он считает воспитание «великой сознательной любви к миру», и «наука в этом процессе сознательной любви является только внешним средством, далеко не совершенным. В сознательной любви и только в ней все счастье человека на земле». Лоскутов противопоставляет свою концепцию любви философии Шопенгауэра и Гартмана, ибо их системы развивают идею фаталистической зависимости человека от собственной природы, поэтому их системы пессимистичны. Его же концепция сознательной взаимной любви и духовного братства вселяет веру в человеческое счастье. Герой убежден, что для этого «.необходимо обратить внимание на нравственные силы, какие до сих пор не принимались в расчет новаторами. А между тем только на этих силах и можно создать что-нибудь истинно прочное и таким образом обеспечить за ним будущее.» (2-1: 35). В романе выразился
художественный талант Мамина. В сатирической фигуре Половодова подчеркнут хищнический аппетит дельца-авантюриста, ставящего ради ограбления Привалова все на карту жизни: жену, честь и свое существование. Быт и бытие уральского общества представлены и в предприимчивых добытчиках золота: в старике Бахареве, Даниле Шелехове; дельцах-предпринимателях и виртуозных мошенниках «от юриспруденции», представителем которых является адвокат Николай Веревкин; по контрасту Мамин создает кардинально иной - устойчивый старообрядческий - мирообраз дома семьи Бахаревых.
Роман «Горное гнездо» (Отеч. зап. 1884) отражает актуальный конфликт между интересами уральских заводчиков и рабочих. В основу драматической коллизии положен вопрос об «уставной грамоте», определяющей отношения между хозяевами и мастеровыми. Вокруг пересмотра содержания грамоты разворачивается борьба двух конкурирующих групп дельцов. Сущность борьбы заключается не в изменении положения рабочих, а в разделении власти13.
«Горное гнездо» отличает новый пафос, синтезирующий драматическое, игровое и «сме-ховое» начала, ярко проявляющие театральноигровые и карнавальные элементы14. Приезд из Петербурга хозяина завода Лаптева карнавален по сути: неожиданно для сотен встречающих он появляется в пестром шотландском костюме, вызвавшем недоумение толпы. Карнавальная атмосфера закрепляется поведением петербургской «метрессы», Нины Леонтьевны, одетой «по-павлиньи», решившей немедленно исполнять роль хозяйки в доме управляющего. Мамин противопоставляет двух «примадонн»: Раису Павловну и Нину Леонтьевну, не желающих друг другу уступать «пальму первенства». Почти все персонажи ведут «игру втемную» (Мамин-Сиби-ряк). Главным режиссером «спектакля» является Прейн - первый «при дворе» Лаптева. Авторское мышление «сценами - картинами» ярко проявляет драматическое начало повествования. Сцена подготовки спектакля для Лаптева оборачивается «спектаклем-фарсом», разыгранным сумасшедшей девушкой Прасковьей Семеновной, мгновенно провоцирующим тайное бегство Лаптева в Петербург. Роль Виктора Прозорова, выражающего авторскую позицию, близка классической роли шута, «зрящего в корень» событий. Именно Прозоров в финале называет жизнь человека «трагедией», что определяет истинный пафос романа.
Первым «петербургским» романом Мамина становится «Бурный поток (На улице)», главы из которого печатались в журнале «Русская мысль» (1886. № 5-8). Но замысел претерпева-
ет серьезные изменения, в результате которых писатель и создает роман о драматических исканиях провинциалов в столице, и запечатлевает специфику массовой психологии и основ философии жизни столичной «толпы». Главным героем в «Бурном потоке.» является брат Калерии Ипполитовны Мостовой журналист Роман Покатилов - хроникер, целью жизни которого является исследование психологии и философии петербургской «улицы». Именно поэтому жизнь столичного человека представлена в восприятии и оценке Покатилова. Персонажи характеризуются не как часть социальной группы, как в «Горном гнезде», а осмысляются как часть феномена «публики» мегаполиса. Ее кумиром является богатство, известность, шумный успех. Мамин запечатлевает силу толпы, ее «диктат» и влияние: как отмечал С. Надсон, современник писателя, «улица на все дает свою моду, и эта мода безмолвно выполняется всеми <...> наше несчастное время есть время господства улицы по преимуществу, и нужно обладать настоящим геройством, чтобы не поддаться этому всесильному влиянию»15. Именно «улица» все переосмысляет и переделывает, определяет вкусы и «законы», эксплуатируя дурные человеческие наклонности и инстинкты - «животную сторону нашего существования». Вместе с тем Покатилов, воспринимая и думая над столичным пространством как «явлением», вслушиваясь в его звуки и шумы, сознает их неповторимой музыкой жизни огромного, «симфонически» глубокого и разностороннего Целого. Журналист отказывается от печатания «скучно-серьезных» анекдотов, ограничиваясь хроникой и фельетонами: «Читатель хватал налету эту легкую и удобоваримую пищу, с жадностью проглатывал ее и постепенно усваивал сей фельетонный способ мышления: <...> все это просто, легко и понятно <...> Столичная улица заражала своим дыханием самую далекую провинцию, где быстро начали входить во вкус чисто уличного миросозерцания» (4: 152-153). «Улица» представлена равноправным героем романа вместе с ее исследователем Покатиловым и другими персонажами. Журналистская точка зрения героя определяет жанрово-композиционные особенности произведения. Роман хроникален, ибо автор представляет образ «живой жизни» петербургской публики 1880-х гг.: и театральной, и «скаковой», и вечерней, и утренней. Покатилов наблюдает за людьми, «опрокинутыми» в «бурный поток» столичной жизни, и отмечает, что далеко не все выдерживают его силу. И среди «испытуемых» - он и его возлюбленная Сюзанна Мороз-Доганская. В «Бурном потоке.» синтезируются элементы и романа-фельетона, и романа
тайн, и детективного и психологического, повествующих о бремени страстей человеческих и судьбоносных метаморфозах, поэтому он «вписывается» в эпический вектор, представленный Э. Сю, Ф. М. Достоевским, Вс. Крестовским и др. «Бурный поток.» соотносим и с другой литературной традицией - «петербургским текстом», но не в первоначальном его виде16, а «в новациях», отмеченных еще Л. Толстым, Н. Некрасовым, М. Салтыковым-Щедриным, о чем свидетельствуют переосмысленные мотивы17, сюжеты, образы и реминисценции из их произведений, использованные Маминым-Сибиряком18.
О трагической судьбе шестидесятника-де-мократа повествует роман «Именинник». Его герой Павел Сажин - реформатор, лидер губернского земства. Он представлен широко мыслящим человеком19. В критической литературе Сажина называли «новым» Рудиным - «богатым словом, делом бедным». Неудачи Сажина вызваны не тем, что он - «лишний человек», а тем, что он - «ненужный». Это важное самоопределение усиливает трагизм самосознания героя. Нововведения Сажина: контроль земской управы за деятельностью врачей, использованием получаемых средств и другие - встречают яростное сопротивление, приводящее к возникновению оппозиции. Все члены земства, настроенные на реформы, вынуждены оставить службу. На смену им пришли «кабатчики» и «волостные писари» -приспособленцы, не скрывающие своих целей. Автор выражает горькую мысль о том, что часто деятельность ярких, талантливых людей и их успех бывают мимолетными. Суть их трагедии в том, что они - «именинники» - герои одного дня, назавтра вытесняемые бездушными чиновниками: «Посмотрите, сколько на Руси толпится совершенно ненужных людей, и притом это не какие-нибудь обсевки, а самые способные и талантливые <...>. Это наше специально - русское явление.»20. Мысль о трагизме судьбы «ненужных» людей завершается в финале, в котором Сажин, вроде бы полный сил и новых замыслов, кончает с собой накануне отъезда с Анной Злобиной. Классический мотив «испытания любовью» в романе Мамина получает авторскую интерпретацию, обнаруживающую и «роковой изъян» героя, и в то же время нравственную честность и ответственность по отношению к любимой женщине. Писатель находится в русле отечественной литературы - духовных исканий развитого человека - и открывает в нем свое «течение».
В более поздних романах заметно «сгущение» синтетизма, проявившееся в неизбывном осмыслении и изображении жизни народа, как у Ф. Решетникова, Л. Толстого, А. Чехова. В то
же время Мамин выражает уважительное отношение к просвещению и образованию, интеллигентности, не противоречащее доверию к народному опыту, добытому трудом и каждодневной наблюдательностью. Мамин продолжает исследовать психологию и жизнь «массагероя» как Целого и проявление «родового» и «стихийного». Писателя увлекает задача показать и проблемы, и гармонию межгрупповых и межличностных, и межкультурных связей, существующих в жизни людей в границах отдельной географической местности.
Эти вопросы Мамин ставит в романе «Три конца» (1890), открывающемся важнейшим историческим событием: провозглашением отмены крепостного права. Уральские рабочие узнали об этом позднее жителей Центральной России: заводчики и управляющие долгое время боялись «смущать» рабочий люд вестью о воле. У массы заводчан возникло желание получить свободную землю. Уральские мастеровые всегда были привязаны к земле - огороду, покосу, которые считались их собственностью. Вопрос о земельных наделах становится одним из самых острых и мучительных: за «свою» землю пришлось бороться десятилетиями. В то же время появляется соблазн воспользоваться волей для переселения на незанятые земли на юг Урала - в «орду» и вернуться к труду землепашцев. Это желание объединило «туляков» и «хохлов». Инициаторами переезда стали два свата - Тит Горбатый и Дорох Коваль. Это движение выглядело неодолимой и все захватывающей силой оттого, что в нем воедино слились «исконная тяга. к своей земле», поднимавшая на дыбы самых древних старух - «сорока лет заводского житья точно не бывало»21, и насущная беда: перестали давать казенный хлеб рабочим, получившим свободу.
Действия и характер массы отражает синтез культурно-исторических и социальных поведенческих моделей. Общий подъем ломает устойчивые границы оседлых групп и в то же время ведет к усилению «разлома». Жители Ключевского разделяются на два «конца»: на желающих искать счастья «в орде» на башкирских землях и на тех, кто готов бороться за вольное владение заводской землей, к которой искони «приписан». В порыве переселенцев автор усматривает противоположные начала: и желание вернуться к патриархальному хозяйству, исторически себя изжившему, и рост самосознания человека, получившего свободу. Тема иммиграции рабочих, живущих на Урале, сообщает роману эпическую широту, отражающую характерное для пореформенной России историческое явление, вызвавшее тревогу в правительственных кругах и издание закона о
переселениях от 13 июля 1889 г., облегчавшего тяготы жизни переселенцев22. Главный организатор переселения - Тит Горбатый - не прижился в «орде», поэтому был вынужден вернуться в поселок. И хотя он воспринимает распад семьи как «катастрофу», объективные перемены в жизни означают установление более свободных отношений. Женщины, к которым раньше относились как к бессловесным существам, начинают сами решать свою участь. Эпическую масштабность роману придает не только общенародная значительность исторического события, но и его многогранное освещение: бурное время показано через восприятие и осмысление разных персонажей из среды рабочих и администрации завода. Управляющий округа Лука Назарыч, крутой и скорый на расправу, и теперь пытается действовать по-старому, удержать традиционные порядки, так как видит в совершающихся реформах будущий крах горнозаводского дела. Иначе оценивает перемены управитель завода Петр Елисеевич Мухин. Он относится к группе в недавнем прошлом крепостных инженеров, которые получили техническое образование во Франции. В России они стали писцами, приемщиками угля и рабочими в медных рудниках. Мухин - единственный из этой группы, выдержавший все испытания и ставший управителем Ключевского завода. Он мечтает о реконструкции устаревшего оборудования; о замене крепостного труда машинным, но его предложения не нужны администрации завода, в частности, управляющему Голиковскому, поскольку он путем экономических «прижимок» желает использовать дешевый труд вольнонаемных рабочих: «Я смотрю на рабочую силу как на всякую машину - и только. Ни больше, ни меньше. Каждая машина стоит столько-то, и должна давать такой-то процент выгодной работы, и раз этого нет, - я выкидываю ее за борт»23. Это роман-хроника десяти пореформенных лет, в течение которых наметились значительные перемены в жизнеустройстве России. К финалу радикальные перемены совершаются в жизни всех действующих лиц. Мамин показывает, что на виду оказались люди незнатные и неученые, но предельно сноровистые, с крепкой хваткой.
«Три конца» - повествование не только о социальной озабоченности, а и о духовных поисках человека и массы. Традиционно искания правды и веры было привилегией героев из интеллигенции. В этом романе большое место занимает изображение жизни раскольничьих скитов, в которых теперь царит та же фальшь и внутренняя неустроенность, что и в «миру». И мать Енафа, и старец Кирилл поддаются искушениям властолюбия, тщеславия и корысти.
Но в среде героев, ищущих «спасения» в старообрядческих скитах, писатель видит не прекращающийся поиск истины, не слабеющую потребность народа в самоочищении. В скитах формируются кержацкие народные заступники, такие как Мосей Мухин, незаурядные фанатики веры: «перекрещенец» Гермоген. «Эпос разорения», представленный в романе, не имеет трагического финала, ибо Мамин изображает процесс зарождения новых форм «живой жизни». Нюрочка Мухина и Вася Груздев становятся организаторами школы и потребительской лавки. Символична финальная картина ухода в скит Груздева-старшего, благословленного «мастерицей» Таисией и невесткой-учительницей. Писатель возлагает надежды не на старую веру как таковую, но на людей, взращенных ею.
В 1891 г. Мамин интенсивно работает над романами «Золото» (Север. Вестн. 1892. № 1-5) и «Хлеб» (Рус. мысль. 1895. Кн. 1-7), зарекомендовавшими себя лучшим произведениям о жизни народа конца XIX в. Социальная проблематика в них оплодотворена бытийными вопросами и переживаниями. В творчестве писателя тема «золота» является сквозной: она намечена еще в первых рассказах: «Старик», «Старатели», в очерке «Золотуха» - о жизни золотоискательской артели. Значительной вехой становится роман «Дикое счастье», первоначально опубликованный под названием «Жилка» (Вестн. Европы. 1884. № 1-4). В нем «золотая лихорадка» трактуется как «дьяволово искушение», власть «сатанинской гордости и лжи», распаляющая своеволие золотопромышленника.
В романе «Золото» актуализируется проблема положения человека, действующего в золотодобывающей промышленности. Предметом художественного исследования становятся культурно-исторические и социальные изменения, повлиявшие на Бытие человека. Мамин сознавал, что капитализм начинается с психологического переворота - обновления душевного строя работников, влияющего на перемены в ментальности. Культурно-историческое движение обозначено в «первоначальной» ситуации: должна открыться «Кедров-ская дача» для вольных старателей, поэтому и надо поскорее разведать, есть ли золото на реке Мутяшке. Золото как реальность и как мечта, переходящая в наваждение, приводит к жестокой борьбе. Автор не просто изображает жизнь опытного золотоискателя Андрона Кишкина, некогда открывшего Фа-тьяновскую россыпь, а теперь со своей артелью пытающегося опередить остальных. Кишкин очень скоро становится дельцом: покупает новый участок земли, на котором
находит «большое золото». Но оно не приносит истинной радости: на закате жизни, когда Андрон переживает время «дикого счастья», Матюшка из-за денег убивает его. Главным человеком на промыслах долгие годы является Родион Потапыч Зыков - «фанатик казенного приискового дела». Он проходит все этапы и стадии жизни человека, желающего во всех тонкостях познать приисковое дело. Растлевающее влияние золота показано на примере судеб семьи Зыковых: и Яша уходит на прииски, и зять Прокопий. «Праведница» бабушка Лукерья теперь торгует внучками, отдавая их «в усладу» новоявленным приисковым богачам, и сгорает на сундуке, полном золота. Сын Зыкова, Петр, пытавшийся украсть деньги у Кишкина, был тоже убит Матюшкой. Желание Зыкова устроиться лучше приводит к гибели и Лукерью, и Марью, и Наташу: «Произошел полный разгром крепкой старинной семьи, складывавшейся годами». Староверы под влиянием «золотой лихорадки» тоже отступают от древних обычаев и заповедей: Кожин, никогда не работающий на приисках, теперь входит в долю с Кишкиным; на землях раскольников ведутся разведывательные работы. Особенность философского ракурса проявляется в опоре на миф о «золотом тельце»: Мамин синтезирует миф и библейскую легенду о «золотом тельце». В книге «Исхода» повествуется, что во время долгого пребывания Моисея на горе Синай, где Господь передавал Скрижали Завета людям Израиля, они попросили Аарона создать им «нового бога» - стали поклоняться золотому тельцу, отлитому из золотых серег. Господь воспламенился на легкомысленный и необузданный народ и поразил его за этот поступок (Исход: 32: 1-35). В Библии поклонение золотому тельцу представлено важнейшей ситуацией в осознании сущности ослушания нравственным заповедям Бога. В романе Мамин показывает, что активность старателей стимулируется слухами и верой в образ «золотой свиньи» - большого самородка, якобы найденного старателем, и из страха закопавшим золото в том же месте. «Золотую свинью» искали на Кедровской даче, манившей к себе «рассыпанной золотой пылью». Писатель изображает, как «металл» разрушает душевно-духовные силы, осмысляет его одним из символов «темных сил» земли, губящих человека. В то же время золото выступает символом успеха, кажущегося очевидным, но в действительности и золото, и успех становятся миражом. Герои ради обретения и сохранения совершают множество преступлений. Мамин подчеркивает пара-
доксальную закономерность: счастье уходит из дома, семьи именно тогда, когда «родным» пространством завладевает «золотой телец». Но писатель верит, что в сознании и душе осталось место для истинных ценностей - для Любви и ее Спасительной силы.
В 1894 г. Мамин-Сибиряк создает два романа: «Без названия» и «Хлеб». В первом автор продолжает начатое в «Приваловских миллионах» осмысление героя-«евразийца», делового человека, по-своему представляющего значение и формы капитала в России. Герой, Василий Окоемов, как и Игнатий Ляховский, считает главным пороком российских предпринимателей неумение относиться к деньгам как к силе, приближающей общее благополучие: «... мы просто не привыкли к деньгам и не умеем ими пользоваться. Куда ушли добытые в Сибири миллионы? Что они оставили в стране и кому принесли пользу, кроме ничтожной кучки счастливцев?». «Общепринятый купец», считает Окоемов, только наживает капитал, а купец «европейской выучки» делает капитал средством улучшения жизни общества. Всякого человека, способного участвовать в общественно-полезном труде, Окоемов оценивает как «капитал»: «Возьмите крестьянина, мещанина, купца - там молодой человек в шестнадцать лет - уже целый капитал. Он работник, им дорожат, и он никогда не останется без места». Автор придает понятию «лишние люди» новое значение.
В романе изображен герой из России, получивший образование за рубежом и воспитавший себя для того, чтобы работать в Отечестве. Ляховский, при всех замечательных организаторских способностях и достижениях, при всей любви к дочери Зосе, безжалостен и жесток по отношению к окружающим. Окоемов изображен цельной личностью, думающей о людях, чья «жизнь не удалась». До последнего времени существовала точка зрения, согласно которой Окоемов является деятелем народнического типа, пытающимся воплотить социалистические принципы производства24. Но артель, созданная Окоемовым, является не реконструкцией мужицкой общины, а акционерным обществом: непременным условием участия в работе становится вклад каждого в размере ста рублей из первых заработков. Герой делает ставку на капитал и личную инициативу каждого работника. Для него важнее экономических теорий - воспитание работника с новым сознанием, свободным от предрассудков: Окоемова интересовал самый тип этого «уральского промыслового человека»; у него «всегда на первом плане стоял живой человек»25. Ляховский дистанцируется от людей, живущих по иной системе ценностей; Окоемов
неравнодушен к тем, кто утратил смысл жизни, и помогает его обрести. Его воздействие испытали на себе матушка Окоемова, княжна Варвара Петровна, управляющий Сергей Лапшин-Извольский. Актуальной задачей, считает Окоемов, является воспитание делового, совестливого человека, способного заняться предпринимательством для процветания державы: «Вот я и верю в этот подъем общественной совести, верю в то, что таких совестливых людей сотни тысяч и что их будет все больше и больше. Золотой век, конечно, мечта, но это не мешает нам идти к нему». Вся деятельность подтверждает представление об Окоемове как мыслящем человеке, озабоченном делом и прочно стоящем на земле. Писатель сознает и изображает современную эпоху как сложный «виток» мировой цивилизации, на котором возможно сформировать и хотя бы отчасти реализовать задуманное свободным, образованным человеком - носителем общечеловеческих норм.
Роман «Хлеб» написан в 1894 г.: впервые опубликован в журнале «Русская мысль» (1895. № 1-8) и выпущен отдельным изданием. В основу положены события голода 1891 г., охватившего почти всю Россию. В письме к А. М. Пятков-скому от 25 июня 1881 г. Мамин так определяет культурно-историческую ситуацию, ставшую основой произведения: «Роман будет о хлебе, действующие лица - крестьянин и купец-хлебник. Хлеб - все, а в России у нас в особенности. Цена хлеба „строит цены" на все остальное, и от нее зависит вся промышленность и торговля <.> тот процесс, каким хлеб достигается от производителя до потребителя, трудно проследить, потому что он совершается на громадном расстоянии <.> Я беру Зауралье, где на расстоянии десяти-пятнадцати лет <.> эти процессы проходят воочию. <.> Центр хлебной торговли - уездный город Шадринск - процветал, мужики благоденствовали <.> Теперь это недавнее золотое хлебное дно стало ареной для периодических голодовок, и главными виновниками являются винокурение и вторжение крупных капиталов»26. Анализируя исторические события и процессы, писатель осмысляет одну из важнейших причин обнищания массы в пореформенный период: обнищание и голод последних лет обусловлены такими процессами, как «разорение Зауралья», «водворение в этом крае капиталистической крупной хлебной торговли, пустившей в оборот миллионные капиталы и выдувшей все запасы у крестьян.»27. В романе не просто исследуется жизнь «социального организма», а подчеркивается трагизм бытия. Традиционно концепция романа «Хлеб» осмыслялась в ракурсе «социального развития»
России (И. Груздев, И. Дергачев), а характеры героев - в их способности быть «первооткрывателями» и «первопроходцами» в деле созидания промышленности и общего развития Уральского края28. Современное прочтение требует обратить внимание на заглавие и подчеркнуть, что концепт «хлеб» ведет к «припоминанию» (Ф. М. Достоевский) части текста известной православной молитвы «Отче наш»: «.Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.». С начала романа Мамин использует множество лексем, сигнализирующих о значительности приведенного выше евангельского текста. Смекалистый Михей Колобов, появляющийся на первой странице романа, называет не фамилию, а говорит о себе как о «человеке Божием», исповедующем «веру христианскую»29. Несмотря на то, что в фамилии подчеркнута фольклорная основа (Колобов - Колобок?), простотой еды, трезвым образом жизни, непритязательностью костюма подтверждается вера в Бога. Он предстает «умственным стариком», понимающим, что в Суслоне, одном из крупнейших сел в Зауральском крае, живут богатые мужики, «пшеничники», сеющие рожь только на продажу (с. 9, 70 и др.).
В синтезе семейно-бытовых, авантюрноприключенческих и социальных «элементов» не сразу проступает его бытийная основа, под которой подразумевается способность человека к жизнестроительству, ибо в этом процессе проявляется/не проявляется совестливость как истинная человечность. Социально-личностное противоборство отступает на второй план перед столкновением мировоззренческих принципов. Мамин вкладывает в конфликт отца Михея Зотыча и сына Галактиона евангельский подтекст. Поначалу отец и сыновья Колобовы предстают созидателями, способными развивать мукомольное дело и для себя, и для развития края. Энергия, целеустремленность и предприимчивость Галактиона выявляют свойства «нового человека» в Суслоне: «Его тянуло дальше, на широкий простор.» (66). Конфликт между отцом и сыном намечается с первой части: сын принимает самостоятельные решения - Галактион одновременно становился примером и предметом для обсуждения: сознавание сил проявилось в тяготении «.на широкий простор.». Отец Михей исповедует вековечную философию бережно-любовного отношения к матуш-ке-земле, к кормилице: «А почему земля -все? - говорит он. Потому, что она дает хлеб насущный <.> Все от хлеба-батюшки». Отец
Михей является частицей народного миропредставления: он, как и другие, благоговеет перед «благодатной землей». Он - частица того народа, который «.еще не „испотачил-ся", и жил по-божески.» (с. 67). Но кардинальные перемены проявляются в ситуации, когда Май-Стабровский основывает винокуренный завод: его работа придает более высокое экономическое значение хлебному рынку. Михей Зотов дает оценку переменам с христианских позиций, и спорит с адвокатом Штоффом, не желающим понимать безнравственную основу винокуренного дела: «Мы тут мучку мелем, а ты хлеб собираешься изводить на проклятое зелье. <.> Божий дар будете переводить да „черта" тешить. <.> Богу вы все ответите за свои выдумки! <.> Да какой у вас Бог?.. Про совесть-то слыхал, Карл Карлыч?» (85). Мамин разворачивает многоплановую картину разорения купечества, торговавшего хлебом; зарождения и развития в Зауралье банковского капитала; изживания тихого периферийного быта, на который «надвигалась какая-то страшная сила, которая ломала на своем пути все, что как прорвавшая плотину вода» (199). Эта сила разрушающе действует на все и на всех, прежде всего на Галактиона, - ее покорного слуги. Основную концепцию романа составляет противостояние христианской Правды отца Михея, не признающего «новых людей» и деятельности сына Галактиона, травящего хлеб, «.Дар Божий, на проклятое винище.» (248). Чем выше Галактион поднимается по «лестнице успеха», тем методичнее автор подчеркивает процесс его нравственно-этической деградации: «.в нем мучительно умирал тот простой русский купец, который еще мог жалеть и себя, и других и говорить о совести.» (216). Но Галактион всеми силами приспосабливается и вырабатывает новое мироотношение - «философию крупных капиталистов»: «.именно, что мир создан специально для них, а также для их пользы существуют и другие людишки» (224). Именно поэтому теперь он говорит с отцом «.не как сын, а как член банковского правления.» (275).
Роман актуализируется художественно выписанным «механизмом» жесточайшей борьбы за выживание на российском хлебном рынке, где уничтожаются средней величины мельники, у которых отнимается «.и зерновой рынок, и кредит, и заперт <.> оптовый сбыт» (365). Бытийным испытанием для нового уклада жизни становится картина всепожирающего пожара, случившегося в Заполье: «...горел хлебный рынок <.> Гостиный дом,
новые магазины земская управа, здание За-польского банка.» (365) В «Эпилоге» представлена картина голода в крае, недавно богатом хлебом. Теперь Галактион - владелец пароходов - «.железною рукой захватил весь хлебный рынок.» (404). Но на пути вседозволенности добычи денег стоит народная правда, носителем которой остается Михей Колобов и его единомышленники. Перед добровольной смертью, которую принимает Галактион, отец вновь напоминает: «.есть Суд Божий <.> Ты кровь христианскую пьешь. Люди мрут голодом, а ты с их голода миллионы хочешь наживать.» (421). Бытийное несогласие отца и сына завершается трагически: для молодого героя, а Отец остается жить, чтобы и далее отстаивать свою Правду.
Мамин создает разноуровневую картину движения жизни и перемен в Зауралье и других областях России. В романном метатексте Д. Н. Мамина-Сибиряка запечатлеваются важнейшие культурно-исторические события Отечества и Урала. Быт и Бытие человека, его сознание и психологию поворачивает разными гранями с тем, чтобы представить сложную и многогранную двадцатипятилетнюю картину российской действительности, продвигающуюся к новому, ХХ столетию.
Примечания
1 Д. Н. Мамин-Сибиряк в воспоминаниях современников. Свердловск, 1962. С. 200.
2 Неведомский М. Зачинатели и продолжатели: поминки, характеристики: очерки по рус. лит.: от дней Белинского до наших дней. Пг., 1919. С. 33.
3 Колтоновская Е. В стороне от главного русла: Д. Ма-мин-Сибиряк // Вестн. Европы. 1913. Кн. 2, февр. С. 198-213.
4 Дергачев И. А. Д. Н. Мамин-Сибиряк. Личность. Творчество. 2-е, доп. изд. Свердловск, 1981; Его же: Творчество Мамина-Сибиряка - историко-литературный парадокс // Изв. Урал гос. ун-та. 2002. № 24. С. 5-8. (Гуманитарные науки; вып. 5).
5 РГАЛИ. Ф. 316. Оп. 1. Ед. хр. 91. Письмо от 2 января 1875 г.
6 Щенникова Л. П. Русский поэтический неоромантизм 1880-1890-х гг.: эстетика, мифология, феноменология. СПб.: Серебряный век, 2010. 480 с.
7 Ее же. «Омут» (1878-1881) как пратекст романов Д. Н. Мамина-Сибиряка // Уральская литература конца XVIII-XIX вв.: учеб. пособие. Екатеринбург, 2006. С. 189-197.
8 Боголюбов Е. А. Творчество Мамина-Сибиряка. Вып. 2. Творческая история «Приваловских миллионов». Молотов, 1944. С. 26-28, 30-31, 46-47. Его же. История работы Д. Н. Мамина-Сибиряка над романом «Прива-ловские миллионы» // Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: в 12 т. Свердловск, 1946. Т. 2. С. 284-392; Дергачев И. А.
Д. Н. Мамин-Сибиряк в литературном контексте второй половины XIX в. Екатеринбург, 1982. С. 48-75; Щенников Г. К. Творческая история романа «Приваловские миллионы» // Мамин-Сибиряк Д. Н. Полн. собр. соч.: в 20 т. Екатеринбург,
2006. Т. 2, кн. 2. С. 561-583.
9 Писарев Д. И. Соч.: в 4 т. М., 1956. Т. 3. С. 125.
10 Здесь и далее цит. по: Мамин-Сибиряк Д. Н. Полн. собр. соч.: в 20 т. Екатеринбург, 2006. Т. 2, кн. 1. Номер тома и страницы указаны в скобках в тексте.
11 Щенникова Л. П. Евразийский тип героя в романах Д. Н. Мамина-Сибиряка // Уральская литература конца XVII-XIX в.: учеб. пособие. Екатеринбург: УрГУ, 2006. С. 164-177.
12 Щенникова Л. П. Евразийский тип героя в романах Дмитрия Мамина-Сибиряка // Problemy Wspotczesnej Komparatystyki. Poznan, 2007. T. 3: Eurazjatyckie konteksty literatury i kultury rosyjskiej. S. 29-36.
13 См.: Гуськова Т. К. Роман «Горное гнездо», его герои и прототипы // Мамин-Сибиряк Д. Н. Горное гнездо. Екатеринбург: УрГУ, 2002. С. 367-400; Его же. Один из анекдотических людей. Из уральской летописи // Там же. С. 342-353; Калистратова Э. А. Отражение личности и биографии Якима Семеновича Колногорова в романе Д. Н. Мамина-Сибиряка «Горное гнездо» // Творчество Д. Н. Мамина-Сибиряка в контексте русской литературы: материалы науч.-практ. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения Д. Н. Мамина-Сибиряка, 4-5 нояб. 2002 г. Екатеринбург, 2002. С. 115-128.
14 Щенникова Л. П. Драматургическое начало в романе Д. Н. Мамина-Сибиряка «Горное гнездо» // Мамин-Сибиряк, Д. Н. Полн. Собр. соч.: в 20 т. Т. 3. Екатеринбург,
2007. С. 987-990.
15 Надсон С. Я. Проза. Письма. Дневник. СПб., 1912. С. 128.
16 Топоров В. Н. Петербург и «петербургский текст русской литературы»: введение в тему // Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: исслед. в области мифопоэтического: избранное. М., 1995. С. 259-367.
17 Щенникова Л. П. Проблема интертекстуальности романа Д. Н. Мамина-Сибиряка «Бурный поток (На улице») // Литературные чтения: Время. Личность. Судьба: сб. ст. / С.-Петерб. гос. ун-т культуры и искусств; под ред.
B. Я. Гречнева. СПб., 2008. С. 111-118.
18 Щенникова Л. П. Первый петербургский роман Д. Мамина-Сибиряка «Бурный поток (На улице)» // Мамин-Сибиряк Д. Н. Полн. собр. соч.: в 20 т. Екатеринбург, 2007. Т. 4. С. 687-694.
19 Мамин-Сибиряк Д. Н. Именинник. Пермь, 1989.
C. 119.
20 Там же. С. 236.
21 Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: в 10 т. М., 1958. Т. 7. С. 174.
22 См.: Корнилов А. А. Курс истории России XIX в. М., 1993. С. 401.
23 Мамин-Сибиряк Д. Н. Собр. соч.: в 10 т. М., 1958. Т. 7. С.313.
24 Дергачев И. Д. Н. Мамин-Сибиряк: Личность. Творчество. Свердловск, 1980. С. 253-255.
25 Там же.
26 Дергачев И. Комментарии // Мамин-Сибиряк Д. Н. Хлеб: роман. Свердловск, 1984. С. 422.
27 Там же.
28 Там же. С. 424.
29 Здесь и далее цит. по: Мамин-Сибиряк Д. Н. Хлеб: роман. Свердловск, 1984. Здесь: с. 7. Далее страницы указаны в тексте в скобках.
