CC BY
44
КОНЦЕПТОЛОГИЧЕСКИЕ
и лингвокультурологические исследования
С.Г. Воркачев, ORCID Ю: 0000-0002-6290-2582
Кубанский государственный технологический университет, г. Краснодар, Россия
З.К. Дербишева ORCЮ Ю: 10804195200209
Кыргызско-Турецкий университет «Манас» г. Бишкек, Кыргызстан
УДК 81'1; 811.161.1; 811.512.154
уникальность универсалий: счастье в русской и киргизской лингвокультурАХ
Исследуются представления о счастье в русской и киргизской поэзии. Устанавливается, что «русское счастье» - это душевное состояние, обусловленное в первую очередь благополучием родины. Оно заслуживается самоотверженным трудом во имя всеобщего блага, борьбой за высокие цели и предваряется страданиями, вызванными правдоискательством и попытками восстановить справедливость. Такое счастье дается людям, отвергающим покой и благополучие, обрести его можно только в процессе его достижения.
В то же самое время «киргизское счастье» обретается в условиях хаоса и непредсказуемости и его субъекты ценят благоприятные моменты жизни и получают ощущение счастья в любом возрасте. В представлении киргизского этноса счастье ассоциируется с человеческой жизнью, любовью во всех ее проявлениях и красотой окружающего мира.
Ключевые слова: счастье, этнический менталитет, лингвокультурный концепт, универсалии духовной культуры, сопоставительная лингвоконцептология, языковая личность, языковая картина мира.
Введение. Лингвокультурная концептология как российская разновидность антропологической лингвистики уже по умолчанию дисциплина сопоставительная, поскольку предметом её исследовательского интереса выступают вербализованные семантические образования, входящие в состав этнического либо национального менталитета, специфика которого устанавливается лишь на фоне другого менталитета, отличного от первого.
По утверждению В.А. Сухомлинского, «человек таков, каково его представление о счастье», что в той же мере верно для любой социально-этнической общности, особенности характера которой отражаются в представлениях об успешности её жизни и соответствии судьбы идеалу.
Представления об успешности собственной жизни, о её соответствии некому идеалу присущи, очевидно, любому homo sapiens, и в силу этого концепт счастья являет собой, безусловно, одну из универсалий духовной культуры (см.: [16, с. 343]), присутствующую также в любой языковой картине мира
(см.: [14, с. 6]). В то же самое время счастье как обоснованная удовлетворенность жизнью в целом отделилось от счастья-удачи и счастья-везенья относительно недавно: с распадом мифологического мышления, приведшего к превращению «благой судьбы» и «благоприятного случая» в представления о счастье как результате рефлексии о собственной судьбе и соответствующему эмоциональному состоянию - счастью-блаженству (см.: [6, с. 45-46]).
Обзор литературы. Методы. Вполне ожидаемо, что с разворотом в конце прошлого века парадигмы гуманитарного знания в сторону человека-субъекта мысли и речи и появлением российской разновидности антропологической лингвистики - лингвокультурологии - столь значимая для этнического менталитета категория, как счастье привлекла внимание исследователей: были описаны представления о нем в русском и английском (см.: [5]), русском и французском (см.: [3]), английском и калмыцком (см.: [12]), русском и вьетнамском (см.: [13]) и других языках.
С большой долей вероятности можно предполагать, что в современных лингвокультурах в обязательном порядке присутствуют две базовых семантических species felicitatis - разновидности счастья: счастье-удача и счастье-блаженство - удовлетворенность жизнью в целом. В свою очередь в зависимости от типа личности счастье-блаженство распадается на две части. Одна из них, наиболее распространенная, - это счастье «простое, человеческое», противостоящее несчастью, удовлетворенность нормальным, спокойным течением жизни, благополучием - тем, что на украинском языке называется «добробутом». Другая же, явно миноритарная, - это счастье пассионариев, людей «затратного» типа, героев и романтиков, которое противостоит скуке (см.: [4]).
Если рассматривать счастье-блаженство как лингвокультурный концепт, то по дефиниционной части своей понятийной составляющей - это, безусловно, семантическая универсалия, присутствующая в любой языковой картине мира. В то же самое время по «энциклопедической части» этой составляющей, а главное, по своей образно-метафорической, прецедентной и, конечно, «значимостной», собственно языковой составляющим - это семантическая уникалия, присущая определенной лингвокультуре.
Этническое счастье, безусловно, в психологическом плане - мощнейший психологический ресурс, мобилизуемый нацией в критические моменты её истории - войны, революций, катастрофы - и помогающий ей выжить и сохранить свою идентичность (см.: [*15]).
Поэзия - это, несомненно, наиболее идеализированная и идеологизированная область художественного дискурса, представления о счастье в текстах русской и советской поэзии разительно отличаются от представлений о нем в обыденном сознании (см.: [7, с. 71]), тем не менее, очевидно, именно здесь присутствует этнический, национальный идеал «желанного настоящего».
Идея «национального счастья» в достаточной мере двусмысленна: с одной стороны, это этнически специфическая форма переживания успешности-неуспешности личной судьбы усредненного либо типичного представителя нации, с другой - переживания этого представителя относительно благополучия и предназначения той социальной общности, с которой он себя отождествляет, острота которых зависит от степени ощущения причащенности к её судьбе. Степень эта, конечно, отличается от человека к человеку: есть люди, которым, по словам Ж. Лабрюйера, «перед лицом иных несчастий как-то стыдно быть счастливыми» и для которых «нет счастья в доме, когда его нет в стране» [17, с. 122], но есть другие, для которых «круг счастья» ограничивается в лучшем случае семьей.
Как представляется, можно с достаточной уверенностью предполагать, что семантический прототип определенного национального счастья отличается от всех прочих прототипов не столько лакунарными признаками, а главным образом «долей» повторяющихся от лингвокультуры к лингвокультуре признаков, что и составляет его специфичность.
Лингвоконцепт «русское счастье», включающий помимо прочих специфических компонентов отношение к благополучию и судьбе России, описывается на материале поэтических текстов 19-20 веков, однако следует, видимо, постоянно иметь в виду, что «книжная» языковая личность, представленная в этих тестах, если и совпадает с обыденной языковой личностью, то с определенной поправкой на давление публичности речи.
Результаты и дискуссия. Наиболее частотной и выраженной характеристикой «русского счастья» является его всеобщность как производность от благополучия социума: За личным счастьем не гонись / И богу уступай - не споря... (Некрасов); И мы в ответе перед всей вселенной, / Перед народами, перед
веками, / Перед всеобщим счастьем, общим горем - / На то был создан русский человек! (Луговской); Нам положено было заклятье в пути -/Для пяти континентов все счастье найти (Луговской); Мой тост и слово и присловье... / За мир, где хватит счастья вдоволь / Для всех людей, для всей земли! (Исаковский); Нам счастье всех людей - награда /За путь, проложенный к нему (Долматовский); Во имя человеческого счастья, / Того, что впрок горстями не берут, /Мы сквозь огонь прошли (Рылен-ков); Я не сумел бы стать счастливым, / коль счастье лишь в моем дому (Дементьев); Счастливый, / Я не нужен никому, / Счастливым быть /Мне стыдно одному (Федоров). Можно назвать это «коллективизмом», можно - «соборностью», однако быть счастливым среди несчастных у русского человека «совести не хватает» (см.: 10, с. 32, 36). Может быть ярче всех это чувство (правда, по отношению к несколько иной «общности») выразил В. Маяковский: Я счастлив, что я этой силы частица, / что общие даже слезы из глаз.
Чаще всего русский человек декларирует свою открытую причащенность к судьбе Родины, с которой он навеки связал желанья свои и надежды (Исаковский), к счастью которой он на собственный лад приобщен (Твардовский): Не знаю счастья большего, / Чем жить одной судьбой: /Грустить с тобой, земля моя, /И праздновать с тобой! (Шаферан); Была б она (родина. - С. В.) счастливою, / А мы-то будем счастливы (Уткин); Мы счастливы, русские люди, / тем счастьем заглавным большим, / что вечно гордимся и будем / гордиться народом своим (Смеляков); Мне всю жизнь тобой гордиться, без тебя мне счастья нет! (Ножкин); И без меня ты можешь быть счастливой - /я без тебя, Россия, не могу (Викулов).
Почти столь же частотной чертой «русского счастья», как и «всеобщность», является его обусловленность страданием и несчастьем, причем «страдальческий вектор» здесь направлен от несчастья к счастью, от минуса к плюсу. Русская поэзия утверждает, что подлинность и «качественность» его счастья зависит от предварительного страдания: Поверь, мой друг, страданье нужно нам; / Не испытав его, нельзя понять и счастья (Баратынский).
Однако страдание, ведущее к счастью, в представлении русского человека - это не страдание вообще, а страдание, обладающее этической значимостью: подвижническое и героическое. «Русское счастье» заслуживается человеком, который получает его в награду за труд и подвиг: Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой, /В заботах тяжких истощил (Плещеев); Ты понял, что праздность - проклятье / И счастья без подвига нет (Пастернак). В каждой шутке есть доля шутки, и ирония не делает менее верным утверждение Игоря Губермана: Только в мерзкой трясине по шею, / на непрочности зыбкого дна, / в буднях бедствий, тревог и лишений / чувство счастья дается сполна. Будучи подвижническим, счастье русских людей, которые не созданы для легких путей (Долматовский), непременно трудное: Трудное счастье - награда для нас, /К подвигам наша дорога (Морозов); Нам выпал счастливый, но трудный билет - /Мы дети двадцатого века (Энтин); Лишь трудное время - счастливое время, Лишь трудная жизнь - счастливая жизнь (Долматовский).
Самоотверженное и трудное, ставящее общественный интерес выше личного, «русское счастье» тем самым выступает как стоическое - награда за добродетель. Однако добродетель, ведущая русского человека к счастью, весьма специфична и отнюдь не сводится к воздержанию от нарушения этических запретов: Не убивай. Не прелюбодействуй. Не кради... Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего и пр. (Исх. 20: 12-17). Добродетель русского счастья активна и восходит, скорее, к восьмому евангельскому «блаженству»: Блаженны гонимые (изгнанные) за правду, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5: 10). «Русское счастье» - это счастье исполненного долга: Пойду на плаху с ощущеньем счастья, /Исполнен долг... (Долматовский).
«Трудное», самоотверженное, агонистичное («бойцовское»), предваряемое страданием, «русское счастье» с неизбежностью амбивалентно: вместе с радостью и восторгом содержит в себе муку и горечь: И чем-то горьким отзывался /Избыток счастия и сил (Фет); В страданьи блаженства стою пред тобою (Фет); И мукой блаженства исполнены звуки (Фет); И к сердцу уже подступает песня, / Как слезы счастья (Рыленков); Слышишь, плачет иволга от счастья (Рыленков); Я хочу стремиться к боли, /В этом счастие мое (Бальмонт); Загрущу, / Затоскую, / Если стану счастливым (Федоров).
«Русское счастье» - беспокойное счастье, счастье людей пассионарного, «затратного» типа, для которых жизнь скучна, когда боренья нет (Лермонтов), в «фелицитарной логике» которых место несча-
стья занимает скука и которым в ситуации полного материального благополучия, как Несчастливцеву, герою пьесы А. Островского, «удавиться хочется»: В звоне каждого дня / Как я счастлив, что нет мне покоя (Ваншенкин); Расставанья и встречи - две главные части /Из которых когда-нибудь сложится счастье (Долматовский); Что мне нужно для счастья? Тревога нужна - во вторых, /Да такая, чтоб вовсе минут не осталось пустых (Долматовский); Никогда не бывает Счастье / конечной станцией! (Рождественский); В звоне каждого дня / Как я счастлив, что нет мне покоя (Ваншенкин); Наше счастье в борьбе и в пути, / В том, чтоб Родине ярче цвести (Ошанин); Потоки солнца плещут, на полу, / И по дивану слоники гуляют, / Размеренное обещая счастье. / Мне в жизни ненавистно это счастье (Луговской); Только в борьбе можно счастье найти (Гребенников-Добронравов); ...За мною / Огромный опыт бедственного счастья, /Разлук, тревог. Покоя нет на свете (Луговской). Русский человек - принципиально «антиэпикуреец», он - «беспокойно счастлив»: мечтает всю жизнь прожить молодым, / Чтоб не хотелось покоя (Морозов»); ему по душе непокой (Долматовский) и он не ждет тишины (Долматовский).
На понимании русским человеком счастья не могла не отразиться «парадоксальность и антонимич-ность русской истории» [2: 273], определившие такую его национальную черту, как максимализм -все или ничего: Жить не украдкой, жить не ползком, /Подобно горной лететь лавине. /Мне нужно счастье все, целиком, / Мы не сойдемся на половине (Матусовский); Я не хочу половины счастья, / ни половины горя не хочу (Евтушенко). И не случайно, видимо, на могильной плите старого русского (эмигрантского) кладбища в Ментоне - центре русской эмиграции и русской диаспоры во Франции в конце 19-начале 20 века, где имела дачу помещица Раневская, героиня чеховской пьесы (см.: [18: 430]), написаны строки: Пусть это будет памятью /Нашей великой любви, /Нашего счастья безконечного /И нашего бездонного страдания. Если любовь, то великая, если счастье, то бесконечное, если страдание, то бездонное...
«Русское счастье» ориентировано на идеальное, на запредельное, оно в значительной мере «не от мира сего» и служит «секулярным аналогом» [19: 179] небесного блаженства.
Парадоксальность «русского счастья» состоит в том, что о нем пекутся как раз несчастные люди -расхожий афоризм Человек создан для счастья, как птица для полета пишет ногою на мольберте безрукий калека, менее всего «созданный для полета», и добавляет затем «на словах», что человек создан для счастья, только счастье не всегда создано для него (Короленко).
«Русское счастье» - счастье «компенсаторного типа», подобно небесному блаженству, оно не имеет настоящего - футурально (сердце будущим живет, настоящее уныло - Пушкин) либо претеритно, будет либо уже было, оно «где-то есть, но ему нет места в жизни здесь и сейчас» [11: 266]: А счастье где? Не здесь, в среде убогой, /А вон оно - как дым. /За ним! За ним! (Фет); Для веселия планета наша мало оборудована. /Надо сделать счастье для грядущих дней (Маяковский^; Видеть солнце порой предрассветной - / Только так можно счастье найти (Долматовский); Пора за будущность заранее не пугаться, / Пора о счастии учиться вспоминать (Фет); О счастье мы всегда лишь вспоминаем (Бунин); Настоящее счастье всегда впереди (Луговской). Единственно верный способ его достижения - неустанные попытки его обрести: Ступенями к томительному счастью /Не меньше я, чем счастьем, дорожу (Фет); Не постичь ни душе, ни уму, / что мечта хороша вдалеке, / ибо счастье - дорога к нему, / а настигнешь - и пусто в руке (Губерман). Мечтательность и терпение, лежащие в основе исторического оптимизма русского народа, позволяли ему долгое время компенсировать недостаток счастья в настоящем надеждой на лучшее будущее: Товарищ, верь: взойдет она, /Звезда пленительного счастья (Пушкин).
И, наконец, «русское счастье» ригористично - это, скорее, счастье исполненного долга, в то время как «счастье в личной жизни» в иерархии ценностей русского человека занимает весьма скромные позиции (см.: [10: 29]), к нему он относится скептически и недоверчиво.
Как пишет Диоген Лаэртский, по мысли Аристотеля «счастье . есть совместная полнота трех благ: во-первых (по значимости), духовных; во-вторых, телесных, каковы здоровье, сила, красота и прочие подобные; в-третьих, внешних, каковы богатство, знатность, слава и им подобные» [9: 196], хотя сам Стагирит в своей «Этике» говорит лишь о существовании трех групп благ: так называемых внешних, психических и телесных (см.: [1, с. 155]), а блаженство определяет как душевную деятельность, сообразную с добродетелью (см.: [1, с. 164]).
Из названных видов благ, определяющих счастье человека (о счастье в киргизской лингвокультуре см.: [8]), в поэтической интерпретации киргизов полноценно представлены телесное благо и духовное благо. К внешним благам, к коим относятся богатство, статус и т. п., у киргиза особое отношение.
В представлении киргизского поэта телесное счастье - это жизнь во всем его разнообразии, то есть счастье - это родиться, увидеть этот свет; испить воды, вкусить плоды, расти; ощутить тепло и холод жизни: Жарык дYйнв бар экенин квргвHYм, / Суусун ичип, жемишин жеп, внгвHYм. / Ысык, суугун вз башымдан вmкврYп /Кылыгына квЦYЛYмдY бвлгвщм (Эралиева).
Сама жизнь - это счастье: Жаратылыш кандай сонун керемет, /Жашоо вЗY бакыт, башка неделет (Маматкаимов).
Счастье - это когда человек насыщается после изнурительного голода; когда засыпает от неимоверной усталости; когда наступает выздоровление от тяжелой болезни: Ачка болуп тамак ичкенде, чарчап келип уктап жатканда, катуу оорудан кийин айыгып кеткенде, - адам бакытка квШYЛвр. Болбосо, калган убакыттынбардыгындаадамкыймыл-аракетте (Маматкаимов).
Счастье - это здоровье: Бакыт-ырыс, таалайыц, / Ушул эле ден соолук (Осмонов).
Аристотелевская формула счастья как духовного блага является преобладающей в поэтическом понимании счастья. Поэт видит счастье в любви, в самой жизни, в стихах: Мен бактылуу болоорумду сYйYYдв, /мен бактылуу болоорумду жашоодо, /мен бактылуу болоорумду ырларда (Мамытов).
Счастье - быть с любимым человеком: Махабатсыз, жарыгым, / Сен да, мен да жартыбыз. / Сен экввбYЗ бириксек, /БYmYH биздин бактыбыз (Акбаров).
Счастье - это первая любовь, которую человек способен пронести через всю свою жизнь: СYйYY болуп бактысына KYбвЛYк, / СYйYШквндвр бакыт тапса mYбвЛYк (Жунусалиев).
Счастье - это любовь, путь к которой извилист и тернист: Бакыт жолу бирде mYз да, бирди ийри. / СYйYY деген кээде паста, кээде вйдв. (Осмонов)
Счастье - быть рядом с любимым человеком: Чоц бакыт, сени менен катар жYPYш (Буларкиева).
Счастье - это материнство: Балкып дене бал жуурканга айланып, /Бала тапса бул аялдын бактысы (Адышева).
Ребенок - великое счастье материнства: Бала-бакыт, чыкпас сенин оюцдан (Абылкасымова); Апа, мама дегениц кандай бакыт! (Абдалова).
Счастье быть матерью, дарить заботу детям: Оокат жасап ойгонгончо балдарым, /Ырыскылуу эне болгон кун бакыт (Пасанова).
Счастье материнства в том, чтобы вырастить достойных детей, которые у киргизов считаются опорой и символизируют крылья для человека: Энелик бакыт деген не керемет! /Жеткирдим эки уулумду эресеге. /Эми эквв - асмангаучсам кош канатым, /Кош тирек - эгер башым квккв жетсе (Пасанова).
Счастье - это семейные традиции: радушная, щедрая хозяйка домашнего очага; разумные сыновья, заслужившие уважение народа, влиятельные братья: Алганыц жакшы болгон соц, /Кирсец YйYц ордо-дой, / Уулуц жакшы болгон соц, /Атасы менен энеси /Алладан жарык квргвндвй. /Иниц жакшы болгон соц, /Кызыган шаар базардай. /Ар жерге барып кеп урса, /Айткан свЗY казалдай. Агац жакшы болгон соц, / Аялак тиккен вргввдвй, / КYндв кызык, KYндв той, / Айлыцдан кетпейт топ жыйын. / Кандар курган ордодой (Женижок).
Счастье - если судьба бездетному дает ребенка, если отчаявшемуся дарит любовь: Баласы жокко бала бер. /Ырыскысын ала кел. /Ысык CYйYY ыйгарып, /Бакыт шамын жага кел (Мамасадыкова).
Счастье - это беззаботное детство, это время, когда, размахивая рубашкой, мы гонялись за разноцветными бабочками: Бакыт квйнвгYмдY колума алып, квпвлвк кууган балалыгымда калган (Маматка-имов).
Счастье - это юность, молодость, подобная ярким цветам на горных склонах, подобная парящим в небе птицам, поющим горным уларам, прохладному ветру с горных джайлоо: Жаштык кез чабытта-ган кыраандайсыц, /Жаштык кез сайрап турган улардайсыц. /Жайлоодон салкын соккон жел жапыр-ган /Жайкалган жашыл шибер ырандайсыц (Боконбаев).
Счастье - это старость, окруженная заботой детей, их почитанием, радостью общения с внуками: Убакыт салса салмагын, / Улгайдык дебе ардагым. / Улгайган дввлвт эмеспи, / Урматтап турса бал-дарыц (Ибраев).
Счастье - это наслаждение от творчества: БYт дYйнвнY ыйлаткандай ыр жазсам, / Андан артык кереги не бакыттын! (Карагулова).
Счастье - это родной край с горами, покрытыми живописными коврами, можжевеловыми зарослями, бурными реками, и улицы, по которым, вздымая пыль, мчишься на скакуне: Тулпар туйлап чац ойноткон квчвлвр, / вз айылым менин таалай-бактым да (Таалай).
Счастье в единстве и в согласии народа: Ынтымагы бар элдин / Таалайы, багы ачылат (Алыкулов).
Счастье киргиза - в силе и мощи звуков комуза, во время игры на нем киргиз и смерть может отодвинуть: Комуз ойноп турган кезде кыргыздар/ Ажалды да "Ары бар!" деп айта алат... (Эралиев).
Для киргизских поэтов, переживших войну, мир и покой в контрасте с войной предстают как счастье.
Счастье - это мирное время: Бакыт YЧYH муздак жерди кучактап, / вмурлуккв чоочун жерди жер-дедик (Осмонов).
В поэзии Турара Кожомбердиева (1966-1989) преобладает пассионарное восприятие счастья. Для него ощущение счастья приходит, когда человек преодолевает препятствия, трудности, проходит через испытания, тяжелый труд, идет на риск, и в конце концов достигает цели на этом пути. Ср.: Счастье -это преодоление препятствий: Бакыт бул, бир нерседен баштооч болуп /Бороонго твштY тосуп, карды жирвв (Кожомбердиев).
Счастье - это твой путь с терниями и победами: Бакытка жетиш YЧYH тоцуш керек / Акактап кур-гагында соолуш керек (Кожомбердиев).
Счастье - это движение вперед, через трудности, испытания, с умением ждать, терпеть, не отставать, догонять: Жолу тар бирде чилде, бирде салкын /Билесиц ачуу, таттуулардын наркын. /^тв бил, сагына бил, кубалай бил / Ошондо тYШYHвCYЦ толук баркын (Кожомбердиев).
Счастье в умении рисковать, не оглядываться назад: Жанды да тобокелге койгун сайып /Кокустан артка кайтпа, кетсец тайып (Кожомбердиев).
Счастье - это и любить свою землю, и страдать за нее: Бактылуумун жYрвк сен деп сYйгвндв, /Бак-тылуумун жYрвк сен деп ^йгвндв (Кожомбердиев).
Счастье - это признание твоего труда: Бакыт бул бир жумуштан алкыш табуу (Кожомбердиев).
Счастье не приходит к тому, кто лежит на боку, оно достается через нелегкий труд, усилия и заботы: Бакыт бул таман акы, мацдай териц (Кожомбердиев).
Счастье - это мгновение. Изменчивость, недоступность, погоня за счастьем. Счастье непостоянно: Закымбы бакыт? Кол менен кармай албагыс (Бекболотов).
Счастье может быть случайным, нежданным. К кому-то приходит счастье, к кому-то - нет. Но судя не только по поэтическим текстам, но и по фольклорным произведениям, пословицам и поговоркам, в языковом сознании киргизов сложился стереотип, что счастье в виде богатства, власти, удачи непостоянно, оно преходяще: Ким бактылуу, ким бактысыз турмушта, /Мацдайына жазганы дейт пенденин. / Тагдырына байлык, бийлик, кут консо, / Унутушат убактылуу келгенин (Токторов).
Судя по таким установкам, в киргизском поэтическом дискурсе не находит реализации формула Аристотеля «Счастье - это внешнее благо». Материальные блага у киргизов не так ценятся еще и потому, что трудно что-то накопить и сохранить в такой нестабильной среде и быту при кочевом образе жизни. Чтобы быть мобильным, рационально иметь только самое необходимое для жизни.
Заключение. Семантический прототип «русского счастья» по данным поэзии выглядит следующим образом.
Счастье - это душевное состояние, обусловленное в первую очередь благополучием страны, в которой он живет. Оно заслуживается самоотверженным трудом во имя всеобщего блага, борьбой за высокие цели и предваряется страданиями, вызванными правдоискательством и попытками восстановить справедливость. Такое счастье дается людям, отвергающим покой и благополучие, обрести его можно только в процессе его достижения.
Понимание счастья у киргизов более реалистично, чем в русском поэтическом восприятии. Будучи кочевым народом, кыргызы были в перманентном состоянии движения, они жили в экстремальных условиях адаптации к внешнему миру, где все было непредсказуемо, где они были зависимы от природы, от погоды, от внешнего случая, от нежданного гостя, неприятеля и т. п. Киргизы должны выживать в тяжелейших условиях, природная стихия могла уничтожить скот, ветром могло унести юрту. Счастье у
киргизов бытует в условиях хаоса и непредсказуемости. Поэтому киргизы в таком режиме существования вынуждены были ловить и ценить благоприятные моменты жизни: рождение ребенка, семейные радости. Они находили ощущение счастья от всех периодов человеческой жизни: детства, юности, старости. В представлении киргизского этноса счастье ассоциируется с чем-то незыблемым: самой человеческой жизнью, любовью во всех ее проявлениях и красотой окружающего мира.
Библиографический список
1. Аристотель. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. - Мн.: Литература, 1998. - 1392 с.
2. Бердяев Н.А. Судьба России. - М.: ЭКСМО, 2004. - 736 с.
3. Богданова М.А. Идея счастья и способы её актуализации (на материале русского и французского языков): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Волгоград, 2010. - 25 с.
4. Воркачев С.Г. «Две доли» - две концепции счастья // Языковая личность: проблемы креативной семантики. - Волгоград: Перемена, 2000. - С. 54-61.
5. Воркачев С.Г. Сопоставительная этносемантика телеономных концептов «любовь» и «счастье» (русско-английские параллели). - Волгоград: Перемена, 2003. - 164 с.
6. Воркачев С.Г. Счастье как лингвокультурный концепт. - М.: Гнозис, 2004. - 236 с.
7. Воркачев С.Г. К эволюции языкового менталитета: «русское счастье» // Вестник Иркутского государственного лингвистического университета. Серия: Филология. - 2012. - № 2ю(18). - С. 69-75.
8. Дербишева З.К. Концепт «Счастье» // Язык и этнос. - М.: Флинта-Наука, 2017. - С. 192-195.
9. ДиоганЛаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. - М.: Мысль, 1998. -572 с.
10. Джидарьян И.А. Представление о счастье в российском менталитете. - СПб.: Алетейя, 2001. -242 с.
11. Зализняк А.А. Многозначность в языке и способы ее представления. - М.: Языки славянских культур, 2006. - 672 с.
12. Лагаева Д.Д. Лингвокультурный концепт «счастье» в калмыцком и английском языках: автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Элиста, 2009. - 20 с.
13. Ле Минь Нгок. Особенности языковой репрезентации русского концепта «счастье» (с позиции носителя вьетнамской культуры): автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 2011. - 24 с.
14. МасловаВ.А. Лингвокультурология. - М.: Академия, 2001. - 208 с.
15. Русское счастье. URL: www.русское-счастье.рф
16. Степин В.С. Культура // Новая философская энциклопедия: в 4 т. - М.: Мысль, 2010. - Т. 2. -С. 341-347.
17. Татаркевич В. О счастье и совершенстве человека. - М.: Прогресс, 1981. - 366 с.
18. ЧеховА.П. Собрание сочинений: в 12 т. - М.: Художественная литература, 1956. - Т 9.
19. ШмелевА.Д. Русская языковая модель мира: материалы к словарю. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 224 с.
Воркачев Сергей Григорьевич, доктор филологических наук, профессор, проф. кафедры иностранных языков, Кубанский государственный технологический университет, Краснодар, Россия; e-mail: [email protected]
Дербишева Замира Касымбековна, доктор филологических наук, профессор, проф. кафедры русского языка и литературы Кыргызско-Турецкого университета «Манас», Бишкек, Кыргызстан; e-mail: [email protected]@mail.ru
Для цитирования: Воркачев С.Г., Дербишева З.К. Уникальность универсалий: Счастье в русской и киргизской лингвокультурах // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2017. № 4. С. 78-86.
C. r. BOPKAVEB, 3. K. gEPBHmEBA
UNIQUITY OF UNIVERSALS: HAPPINESS IN RUSSIAN AND KYRGYZ LANGUAGE CULTURES
Sergey G. Vorkachev ORCID iD: 0000-0002-6290-2582
Kuban State Technological University, Krasnodar, Russia
Zamira K. Derbisheva ORCID iD: 10804195200209
Kyrgyz-Turkish University "Manas", Bishkek, Kyrgyzstan
Happiness ideas in Russian and Kyrguz poetry are studied. It is established that "Russian happiness " is an emotional state, conditioned first of all by well-being of the homeland. It is deserved by a selfless work for the common weal, by the struggle for sublime goals and is forestalled by sufferings, provoked by truth searching and attempts to restore justice. Such a happiness is given to the people who reject peace and well-being and is found only in process of its obtaining.
Meanwhile "Kyrgyz happiness" is obtained in conditions of chaos and unpredictability and its subjects appreciate good moments of the life and feel happiness in any age. Happiness in conception of Kyrgyz ethnos is associated with human life, any kind of love and beauty of environment.
Key words: happiness, ethnical mentality, linguocultural concept, spiritual culture universals, comparative linguocon-ceptology, language person, language world picture.
References
1. Aristotel'. Etika. Politika. Ritorika. Pojetika. Kategorii [Ethics. Politics. Rethotics. Poetics. Cathego-ries], Minsk: Literatura, 1998, 1392 p.
2. Berdjaev N.A. Sud'ba Rossii [Russia's Destiny], Moscow: EKSMO, 2004, 736 p.
3. Bogdanova M.A. Ideja schast'ja i sposoby ejo aktualizacii (na materiale russkogo i francuzskogo ja-zykov): avtoref. dis. ... kand. filol. nauk [Happiness Idea and Its Actualization Ways (on the Material of Russian and French: Abstract of Dissertation for the Degree of Candidate of Philology], Volgograd, 2010, 25 p.
4. Vorkachev S.G. «Dve doli» - dve koncepcii schast'ja [Two Destinies - two Happiness Conceptions]. Jazykovaja lichnost': problemy kreativnoj semantiki [Language Personality: Problems of Creative Semantics], Volgograd: Peremena, 2000, pp. 54-61.
5. Vorkachev S.G. Sopostavitel'naja etnosemantika teleonomnyh konceptov "ljubov'" i 'schast'e" (russ-ko-anglijskie paralleli) [Comparative Semantics of Teleonomic Concepts "Love" and "Happiness" (Russian-English Parallels], Volgograd: Peremena, 2003, 164 p.
6. Vorkachev S.G. Schast'e kak lingvokul'turnyj concept [Happiness as a Language and Culture Concept], Moscow: Gnozis, 2004, 236 p.
7. Vorkachev S.G. K evoljucii jazykovogo mentaliteta: "russkoe schast'e" [To the Evolution of Language Mentality: "Russian Happiness"], Vestnik Irkutskogo gosudarstvennogo lingvisticheskogo universiteta. Serija filologija [Bulletin of Irkutsk State Linguistic University. Philological Series], 2012, no 2ju(18), pp. 69-75.
8. Derbisheva Z.K. Koncept "Schast'e" [Concept of Happiness], Jazyk i etnos [Language and Ethnos], M.: Flinta-Nauka, 2017, pp. 192-195.
9. Diogen Lajertskij. O zhizni, uchenijah i izrechenijah znamenityh filosofov [About Life, Doctrines and Sayings of Famous Philosophers], Moscow: Mysl', 1998, 572 p.
10. Dzhidar'jan I.A. Predstavlenie o schast'e v rossijskom mentalitete [Happiness Representations in Russian Mentality], Saint-Petersburg: Aleteja, 2001, 242 p.
11. Zaliznjak A.A. Mnogoznachnost' v jazyke i sposoby ejo predstavlenija [Polysemy in Language and Its Presentation Ways], Moscow: Jazyki slavjanskih kul'tur, 2006, 672 p.
12. Lagaeva D.D. Lingvokul'turnyj koncept "schast'e" v kalmyckom i anglijskom jazykah: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk [Linguocultural Concept of Happiness in Kalmyk and English: Abstract of Dissertation for the Degree of Candidate of Philology], Elista, 2009, 20 p.
13. Le Min' Ngok. Osobennosti jazykovoj reprezentacii russkogo koncepta «schast'e» (s pozicii nositelja v'etnamskoj kul'tury): avtoref. dis. ... kand. filol. nauk [Peculiarities of Verbal Representation of Russian Concept "Happiness" (from the Point of View of Vietnamese Culture Bearer: Abstract of Dissertation for the Degree of Candidate of Philology], Moscow, 2011, 24 p.
14. Maslova V.A. Lingvokul'turologija [Anthropological Linguistics], Moscow: Akademija, 2001, 208 p.
15. Russkoe schast'e [Russian Happiness]. Available at: www.pyccKoe-cnacTbe.p^ (access at 08.08.2017)
16. Stepin V.S. Kul'tura [Culture]. Novaja filosofskaja enciklopedija: v 4 t. [New Philosophical Encyclopedia: in 4 v. V. 2], Moscow: Mysl', 2010, T. 2, pp. 341-347.
17. Tatarkevich V. O schast'e i sovershenstve cheloveka [About Human Happiness and Perfection], Moscow: Progress, 1981, 366 p.
18. Chehov A.P. Sobranie sochinenij: v 12 t. T. 9 [Collected Works: in 12 v. V. 9], Moscow: Hudozhestven-naja literatura, 1956.
19. Shmelev A.D. Russkaja jazykovaja model' mira: materialy k slovarju [Russian Language Model of World: Materials for the Dictionary], Moscow: Jazyki slavjanskoj kul'tury, 2002, 224 p.
Sergey S. Vorkachev. Doctor of Philology, Professor, Federal State Budgetary Educational Establishment of Higher Education "Kuban State Technological University, Foreign Languages Department; professor; the address: Krasnodar. Moskovskaya St., 2; e-mail: [email protected]
Zamira K. Derbisheva. Doctor of Philology, Professor, Kyrgyz-Turkish University "Manas", Russian Language Department; professor; the address: Kyrgyzstan, Bishkek, av. Mira, 56; e-mail: [email protected]@ mail.ru.
For citation: Vorkachev S.G., Derbisheva Z.K Uniquity of Universals: Happiness in Russian and Kyrgyz Language Cultures. Aktual'nye problemy filologii i pedagogiceskoj lingvistiki, 2017, 4, pp. 78-86 (In Russ.).
