CC BY
132
УДК 947 (571)+94 (47)
А. М. ХЛАМОВА
Новосибирский государственный педагогический университет
УГОЛОВНАЯ ССЫЛКА В СИБИРЬ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ДИСКУРСЕ РОССИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА___________________
В результате проведенного исследования установлено, что художественный дискурс второй половины XIX века об уголовной ссылке в Сибирь — важный источник моделирования образа сибирского уголовного мира, проецировавшийся в целом на сибирский регион. Ключевые слова: Сибирь, ссылка.
Вторая половина XIX века — время повышенного исследовательского и литературного интереса к Сибири, которая привлекала своей загадочностью и неоднозначностью. Проблемы существования сибирской каторги, как одной из составных частей сибирского концепта, обсуждались интеллектуалами в форме разнообразных жанров (справочная литература, законодательные источники, научные работы, публицистика и художественные произведения). Потенциал корпуса художественных текстов второй половины XIX века, основным сюжетом которых являлись различные аспекты существования уголовной ссылки в восточные окраины Российской империи, определяется возможностью дешифровки образного стереотипа сибирской уголовной ссылки как составной части образа Сибири в общественном мнении. Художественное познание действительности отличается от любого другого прежде всего тем, что оперирует яркими картинами, запоминающимися метафорами, а следовательно, воздействует на глубинные слои сознания читателя.
Под художественным дискурсом «кандальной Сибири» второй половины XIX века мы подразумеваем совокупность художественных произведений, действие которых разворачивалось на фоне сибирского уголовного мира. Единство произведений избранной тематики носит дискурсивный характер по причине их содержательной согласованности, интертекстуальной переплетенности и взаимной соотнесенности.
Тема каторги и ссылки в художественном дискурсе довольно точечно изучена научным сообществом. Большой корпус литературоведческих работ посвящен биографиям писателей, как Европейской России, так и Сибири, сделавших тюремные вопросы сибирской жизни предметом своего литературного творчества [1]. В некоторых из этих исследований содержится литературоведческий анализ отдельных произведений.
Филологические исследования М. К. Азадовского и Г. С. Спиридоновой оказались значимыми по причине выявления тематических приоритетов в произведениях о Сибири русских литераторов пореформенной эпохи. Авторы выделяют пять основных тем, вокруг которых сосредоточилось внимание литераторов второй половины XIX в.: 1) тюрьма и ссылка;
2) переселенцы; 3) «инородцы»; 4) приисковый быт; 5) сибирская деревня и сибирское крестьянство [2].
Особый интерес в контексте замысла статьи представляет работа Е. Н. Эртнер «Образ Сибири в русской художественной литературе XIX в.» [3]. Автор анализирует произведения писателей XIX в., выделяя временные и пространственные параметры образа Сибири в литературе XVII — XIX вв. Исследовательница ограничивает рамки своей работы художественными произведениями тюменского края, и для нее в первую очередь важна «природная», а не «социальная» составляющая образа Сибири.
Отсутствие специальных исторических работ, посвященных изучению образа ссыльно-уголовного мира Сибири в художественном дискурсе второй половины XIX в. предопределило ключевую идею данной статьи. Мы обратились к художественному дискурсу об уголовной ссылке в Сибирь с рядом вопросов. Во-первых, каковы основные характеристики образного стереотипа сибирской каторги, дублирующиеся в художественных произведениях разных авторов? Во-вторых, какие проблемы в существовании особого пенитенциарного института подвергались художественному осмыслению? В-третьих, изменялся ли образ уголовной ссылки в Сибирь на протяжении второй половины XIX века или же он был статичным? Ответы на приведенный перечень вопросов позволят реконструировать концептуальную модель каторжной Сибири, заложенную в художественных текстах рассматриваемого периода.
Реалистическая традиция второй половины XIX столетия предопределила социальное звучание каторжной тематики [4]. Появление «Записок из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского в конце 50-х годов заложило основы устойчивого интереса к проблеме, а также «моду» на определенные сюжеты внутри неё. Именно с Достоевского начинает формироваться художественный дискурс второй половины XIX века об уголовной ссылке в восточные окраины, представленный произведениями С. В. Максимова (изучение тюрем Сибири и Дальнего Востока по поручению Морского министерства в 1860-х годах)[5]; П. Ф. Якубовича (нахождение в ссылке в Карийской каторжной тюрьме в 1888—1890 гг. и Акатуйской уголовной тюрьме в 1890— 1893 гг.) [6]; В. Г. Короленко (ссылка в Якутской области в 1881 — 1884 гг.); И. П. Белоконского (ссылка в Восточную Сибирь в 1880— 1886 го-дах)[7]; И. А. Кущевского-Хайдакова (Восточная Сибирь — место рождения)[8]; М. И. Орфанова- Миш-лы (ссылка в Забайкалье в 1869 — 1876 гг.)[9]; В. Я. Коко-
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 5 (81) 2009 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №5 (81) 2009
сова — В. К-въ (служба лекарем на Карийских золотых промыслах и в Нерчинском округе в 1872—1878 гг.)[10],
А. П. Чехова (поездка на Сахалин в 1890 году)[11], В. Дорошевича (поездка на Сахалин для изучения положения ссыльных 1892 год) [12].
Все перечисленные авторы являлись наблюдателями описываемых событий, для них ссылка — фрагмент личной биографии или объект устойчивого интереса, основанного на наблюдениях. Этот факт немаловажен в силу того, что именно это определяло особенность восприятия писателями сибирских реалий. Как отметил М. Азадовский, «переживания ссыльных — изгнанников — наложили определенный отпечаток на их художественные отображения сибирского быта и сибирской природы»[13].
Проанализировав характеристики Сибири в связи со ссылкой, представленные на страницах различных произведений, стало очевидным, что данное явление номинировалось посредством следующих метафор и эпитетов (табл. 1):
1) эпитеты мрака — темноты — холода — смерти (заживо Мертвый дом; промозглые, черные стены, серые пали; люди бродили, как тени, и молчали, как тени, смертная тоска, «Мертвый остров»);
2) метафоры особости каторжного мира (свой особый мир, ни на что более не похожий; каторга и при бенгальском освещении остается каторгой);
3) метафоры неразвитости (Сибирь — первобытная страна с напуганным населением; «кругом меня просто-напросто крепостное право»; иллюзия отжитого времени).
Показательным является перенос характеристик каторги и ссыльного населения на коренных жителей Сибири и регион в целом, что также нашло отражение в художественных текстах данного периода. Герой рассказа В. Г. Короленко «Ат-даван», рассуждая о преступных наклонностях части якутского населения, добавил: «...Какая это есть сторона, не знаешь, что ли? Это тебе не Рассея! Гора, да падь, да полынья, да пустыня. Самое гиблое место»[14]. Орфанов-Мишла, автор «Рассказов из сибирской жизни», так описывает сибирское сообщество: «.Население каторги, острогов Сибири и бродяги — всё это составляет один мир, имеет одни интересы, свою почту, свои пути сообщения и т.д.». Подобные характеристики служили источником устойчивых общественных представлений о невозможности человеческого существования в Азиатской России. Очерченные языковые коллизии подтверждают мысль Р. Водак о том, что язык служит распространению предубеждений, с помощью языка предубеждения формируются и реализуются, подаются в различные «упаковки», обусловленные контекстом[15].
Читательское восприятие художественного текста Г. Р. Яусс назвал не интерпретацией, а конкретизацией, понимая под этим «специфическое отражение текста в сознании тех, кто воспринимает его как эстетический объект»[16]. С определенной долей уверенности можно предположить, что метафорические модели, транслируемые художественным дискурсом об уголовной ссылке в восточные окраины, способствовали не только формированию мрачно окрашенного образа каторги, но и подкрепляли культурнопсихологическую дистанцию между Сибирью и Россией.
Размышления одного из ссыльных героев «Каторги» С. В. Максимова указывают на антиномию существования преступников в России и Сибири: «Сибирь тем хороша, что врать не велит. В Рассее смирение напускай, а за углом делай, что хочешь; в Сибири
живи, как хочешь, и каков ты есть, не притворяйся, не заставляют. — В Рассеи думают, что ты самый худой человек, коли «часы потерял, а цепочкой обзавелся», а в Сибири знают, что мы не хуже других и не лучше других»[17]. Подобные высказывания построены на явном противопоставлении и дискурсивны по сути. Отголоски подобного вида встречаются и у Ф. М. Достоевского — «об арестантских же ротах в России все наши, которые были там, говорили с ужасом и уверяли, что во всей России нет тяжелее места, как арестантские роты по крепостям, и что в Сибири рай сравнительно с тамошней жизнью»[18]. П. Ф. Якубович-Мельшин, сравнивая двух уголовных героев, уподобляет их взаимоотношения отношениям между Россией и Сибирью: «Гончаров и Малахов, видимо, недолюбливали друг друга, хотя явно и не показывали этого, чуя один в другом почти равную физическую и нравственную силу. Это были натуры противуположные во всех смыслах, и мне кажется — именно тою противоположностью, в какой вообще находятся Сибирь и её метрополия»[19]. Своеобычность сибирской жизни объясняет и то, что в Сибири «с ссыльными держат себя как с ровней»[20].
Художественный дискурс сибирской каторги, таким образом, опосредованно являлся одним из источников культурной противоположности метрополии и колонии.
Проблемы существования каторги интересовали писателей в двух аспектах — психологическом и социальном. Интерес к личности преступника, стремление понять мотивы преступлений, описание внутреннего состояния заключенных, особенности их восприятия действительности — важная часть художественных характеристик маргинального пространства каторги. Бесспорным мастером ментальных характеристик является Ф. М. Достоевский, для которого психологический контекст первичнее, приоритетнее социального. «.Все арестанты жили здесь как бы не у себя дома, а как будто на постоялом дворе, на походе, на этапе каком-то. Люди, присланные на всю жизнь, и те суетились или тосковали, и уж непременно каждый из них про себя мечтал о чем-нибудь почти невозможном...Тут все были мечтатели, и это бросалось в глаза» — подобными умозаключениями пронизано всё произведение Ф. М. Достоевского [21].
Сибирь, по мнению В. Г. Короленко, — «это настоящее складочное место российской драмы», «лица, типы, истории — целая масса интереснейших явлений» [22]. Желание увидеть человеческое в ссыльном населении Сибири, необходимость дешифровки «иного» человеческого поведения, стремление понять внутренние психологические установки представителей особого сибирского мира — одна из характерных черт художественного дискурса уголовной ссылки. Рассказывая о Корсаковской тюрьме на Сахалине,
В. Дорошевич призывает читателей: «Милостивые государи, вы стоите рядом с человеческим горем. А горе нужно слушать с сердцем. Тогда вы услышите в этом «зверстве» много и человеческих мотивов, в «злобе» — много страдания, в «циничности» — много отчаяния» [23]. Поведение уголовных героев подвергалось всестороннему анализу. П. Ф. Якубович-Мельшин так размышляет об убийце Гончарове: «Он был, конечно, зверь; но и зверь оставляет порой о себе светлую память. Такой именно светлый след оставил в моей душе этот зверь-человек. Одна чисто человеческая и довольно редкая в арестантах черта привлекала меня в Гончарове — это отеческая нежность, с которою любил он маленьких детей» [24]. «Дни идут за днями незаметно, впечатлений нет ника-
Примеры описания сибирской каторги в произведениях русских писателей второй половины XIX века
Автор, произведение Описание сибирской каторги
Ф. М. Достоевский «Записки из Мертвого дома» С. 8 «За этими воротами был светлый, вольный мир, жили люди, как и все. Но по сю сторону ограды о том мире представляли себе, как о какой-то несбыточной сказке. Тут был свой особый мир, ни на что более не похожий; тут были свои особые законы, свои костюмы, свои нравы и обычаи, и заживо Мертвый дом...»
К-въ В. (В. Я. Кокосов) «Воспоминания врача о Карийской каторге» С. 219 «Много перед нашими глазами прошло этой каторги. О, ой как много! Идут и идут! Шлют и шлют...Большая, однако, эта Россия-матушка.Бабы, девки, ребята малые с ними, — куча кучинская! Горе большое, как подумаешь, — лучше не думать!.. »
Хайдаков (И. А. Кущевский) «Не столь отдаленные места Сибири» (наброски из воспоминаний ссыльного) С. 12 «Сибирь — первобытная страна с напуганным населением, перед которым всякие церемонии столь же излишни, как с новозеландскими дикарями.»
B. Г. Короленко «Убивец» C. 80 «Ты вот, может, в тюрьме не бывал, так не знаешь, а я довольно узнал, каков это есть монастырь. Главное дело без пользы всякой живут люди, без работы. Суется он из угла в угол, да пакость какую ни есть да надумает.»
А. П.Чехов «Остров Сахалин» С. 69 С. 222 «И всё-таки, несмотря на такое веселье, на улицах было скучно. Ни песен, ни гармоники, ни одного пьяного; люди бродили, как тени, и молчали, как тени. Каторга и при бенгальском освещении остается каторгой, а музыка, когда её издали слышит человек, который уже не вернется на родину, наводит только смертную тоску» «Русский интеллигент до сих пор и сумел сделать из каторги, что самым пошлым образом свел её к крепостному праву»
Дорошевич В. «Каторга-1. «Укрощенный хам» С. 6. С. 14. «Сахалин. «Кругом — вода, а в середине — беда!» «Кругом море — а в середине — горе!» — так зовут его каторжные. «Остров отчаяния», «Остров бесправия», «Мертвый остров» — так называют его служащие на Сахалине. Остров — тюрьма» «.Кругом меня просто-напросто крепостное право. И чем больше я знакомился с Сахалином, тем это впечатление всё глубже и глубже ложилось в мою душу. Тот же подневольный труд, те же дореформенные порядки.., тот же взгляд на человека как на живой инвентарь. — всё создавало иллюзию отжитого времени»
* Составлено автором по: Дорошевич В. Каторга-1. «Укрощенный хам». М., 2001; Достоевский Ф. М. Записки из Мертвого дома. Новосибирск, 1986; К-въ В (Кокосов В.) Практика. Из воспоминания врача о Карийской каторге // Русское богатство. 1903. № 1; Короленко В.Г. Собрание сочинений. Т. 1. М., 1953; Хайдаков. Не столь отдаленные места Сибири (Наброски из воспоминаний ссыльного) // Отечественные записки. 1875. № 7; Чехов А.П. Собрание сочинений в 12 т. Т.10. М., 1963.
ких, рассудок притупляется, засыпает, даже времена года исчезают» [25] — такова особенность сознания заключенного по наблюдениям И. П. Белоконского.
Социальный аспект художественного осмысления материалов об уголовной ссылке и каторге гораздо обширнее по проблематике и, безусловно, взаимосвязан с психологическим аспектом. Точное воспроизведение правды жизни, реалий маргинальной сибирской действительности — подобные характеристики отвечали главным особенностям литературного жанра второй половины XIX века. Реализм как ведущий способ отражения действительности придавал проблемам ссылки социальное звучание, которое становилось отчетливо сильнее к концу изучаемого периода.
Дискурсивными проблемами существования сибирского ссыльно-уголовного и аборигенного социумов являлись, прежде всего, состояние мест водворения ссыльных и образа их жизни в Сибири, девиации ссыльного населения, скитания беглых по сибирскому региону.
Проблема общей запущенности тюремных помещений и тюремной жизни, неустроенности и тяжести быта ссыльных различных категорий трактовалась художественным дискурсом второй половины XIX столетия довольно однозначно. Сочно мрачные картины сибирских тюремных реалий — элемент любого литературного произведения на тему каторги (табл. 2). Различна не только география описаний, но и время создания произведений. Однако поражает практически полное подобие при описании тюремной атмо-
сферы. Реалистичная основа изображения, многократность и повторяемость изображений конструировали у читателей довольно определенный образ сибирской тюрьмы.
Мишель Фуко, размышляя на тему «литературы преступлений», указывал, что в литературе такого рода не надо усматривать ни чисто «народное самовыражение», ни согласованную программу пропаганды и морализации, навязанную сверху. Подобная литература — своего рода поле боя между преступлением, наказанием за преступление и памятью о нем. Если этим рассказам, этим правдоподобным повествованиям о повседневной истории позволено печататься и распространяться, значит, от них ожидают эффекта идеологического контроля [26]. Исследуя пенитенциарии Франции начала XIX века, М. Фуко естественным образом учитывал французский исторический контекст. Однако его выводы в определенной степени объясняют интерес авторов художественных произведений к девиациям ссыльных в Сибири второй половины XIX века. Примеры преступлений ссыльных — стилистическая особенность всех литературных произведений уголовного дискурса. «Эта страшная, эта патологическая душевная драма закончилась страшной же казнью «виновной». Пищиков привязал свою жену к кровати и засек её нагайкой до смерти. Мучился сам и наслаждался её мучениями. А она...она целовала в это время его руки» [27] — подобные колоритные изображения «преступных типов» наращивали образ каторжной Сибири метафорами «жес-
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 5 (81) 2009 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №5 (81) 2009
Примеры художественного изображения сибирских тюрем
Автор, произведение, название тюрьмы Цитата
Максимов С. Каторга империи (Сазановский этап, между Тобольском и Тюменью) С. 71 «В особенности нестерпима казарменная духота и сильное зловоние, когда арестанты в ненастную погоду приходят все мокрые. Ночью, когда ставят парашу, то есть ночную кадку, казарменная атмосфера перестает иметь себе подобие.И эти несчастные как будто стараются как можно более выказать отвратительную сторону своего человечества. Они, так сказать, закаливаются здесь во всех пороках. Между ними всегда шум, крик, карты, кости, ссоры или песни, пляска. Одним словом, тут истинное подобие ада!»
Мельшин Л. В мире отверженных (Шелаевская тюрьма) С. 155 «.атмосфера небольшой камеры, где скучивалось слишком двадцать взрослых человек, почти прикасавшихся телами один к другому, была по вечерам в высшей степени удушлива и отвратительна. Особенную вонь распространяли также онучи, которые арестанты тут же, около печки, развешивали для просушки. Онучи эти у некоторых не мылись по целому году, и от них пахло такой омерзительной прелью, что непривычного человека могло бы стошнить»
Дорошевич В. Каторга-1. «Укрощенный хам» (тюрьма о. Сахалин) С. 42 «Сыро и душно, запах ели, развешанной по стенам, немножко освежает этот спертый воздух. Вентиляции — никакой. Пахнет пустотой, бездомовьем, люди на всё махнули рукой — и на себя»
* Составлено автором по: Дорошевич В. Каторга-1. «Укрощенный хам». М., 2001; Максимов С. Каторга империи. М., 2002; Мельшин Л. В мире отверженных // Русское богатство. 1895. № 11.
токости», «беспощадности», «легкости», с которой совершаются страшные преступления. Каждый из авторов маркирует произведение о ссылке в Азиатскую Россию развернутыми образами злодеяний различных типов — от кражи и убийства до детального описания организации побега. Это то, что придавало тексту колорит, задавало стиль, традицию повествования. Предположу, что данный факт был вызван спросом читательской аудитории на подобные сюжеты и придавал художественному повествованию некую динамичность, удерживал внимание читателей. В то же время подобные фрагменты текстов — инструмент, моделировавший образ сибирского маргинального пространства и проецировавшийся в целом на сибирский регион.
Замечу, что девиации сибирских ссыльных, красочно представленные в художественных произведениях, — не являлись для их авторов способом демонстрации пагубности нахождения уголовных преступников в среде коренного сибирского населения. Такие описания привлекали литераторов с позиции нравственности преступника, его личностного состояния и развития. При этом опосредованно тексты являлись носителями и социального контекста, поскольку действия разворачивались на фоне сибирских реалий и были так или иначе с ними связаны, влияли на них, наталкивали адресата текста на мысль о необходимости удаления преступников из Сибири.
Особая тема художественного дискурса уголовной ссылки в Сибирь — тема бродяжничества. Писатели посвящали ей отдельные главы, очерки, разделы произведений. Скитания беглых из числа ссыльного населения были действительно масштабным явлением, характерным признаком сибирских реалий [28]. Это являлось одной из причин, побуждавшей к художественному осмыслению данного аспекта уголовной ссылки в Сибирь. Все авторы едины в том, что бродяжничество абсолютно естественно порождалось средой ссыльных уголовных преступников, также естественны тяга к свободе, тоска, желание вернуться на родину.
Немаловажный повод повышенного литературного интереса к поведению бродяг — непостижимая тяга ссыльных к бессмысленным, бесцельным, полным лишений скитаниям. В. Кокосов отмечал эту осо-
бенность бродяжничества, занимаясь врачебной деятельностью на Карийской каторге: «Много их, таких жиганов в тюрьмах околачивается, а этот особенный из них старичонка: в могилу смотрит, а все неймется. Вот сейчас опять за побег плети ему предстоят, — сорок плетей не шутка! Места на его теле нет такого, которое не было бы изувечено, а все бегает, бродяжит.» [29].
«Бродяжьи сюжеты» не только усиливали маргинальную составляющую образа Сибири, но и дополняли его элементами цикличности, постоянного перемещения беглых в регионе: «.Путь сибирских беглых по России замечательно велик, бесконечно разнообразен подробностию и обстановкою и в разнообразии своем и тягучести как будто даже и конца не имеет» [30].
О неугасаемой тяге заключенного человека к жизни, о сознании свободы рассуждают все авторы художественных произведений о ссылке в Сибирь. Это для писателей нравственная, этическая проблема, проблема «человеческого горя», определяющая гуманность художественного дискурса. Ответственность за желание ссыльного человека бежать возлагалась писателями на саму систему ссылки. Решение проблемы бродяжничества у А. П. Чехова звучит так: «Чем легче живется арестанту, тем меньше опасности, что он убежит, и в этом отношении можно признать надежными такие меры, как улучшение тюремных порядков, постройка церквей, учреждений школ и больниц и т.д.». Отголоски такого мнения, высказанные прямо или косвенно, рельефно обозначены в каждом произведении художественного дискурса.
Художественный дискурс уголовной ссылки в Сибирь второй половины XIX века являлся немаловажным источником конструирования образа маргинального пространства региона. Литературные тексты дают возможность понять, что существование в регионе ссыльного населения — повод для утверждения его особости, замкнутости. При описании уголовного мира Сибири использовались эпитеты и метафоры «смерти», «мрака», «первобытности», «отжитого времени». Проанализированный корпус литературных сочинений интерпретирует проблемы существования ссылки с двух позиций. Психологическая составляющая произведений связана с необхо-
димостью нравственной оценки событий, героев каторги. Довольно обширной представляется социальная составляющая, в рамках которой осмысливались проблемы устройства и быта ссыльных в регионе, их девиации и необъяснимая тяга к побегам. Следует отметить, что набор сюжетов при описании сибирского ссыльно-каторжного мира, как правило, остается неизменным на протяжении второй половины XIX века. Схожими являются и трактовки этих сюжетов русскими писателями, однако к концу изучаемого периода усиливается социальная составляющая авторских трактовок, появляются робкие литературные предложения улучшения условий существования ссыльного и коренного населения в Сибири.
В данном исследовании впервые предпринята попытка комплексного анализа художественных текстов второй половины XIX века для выявления и характеристики образа уголовной ссылки в Сибирь. Научно-практическая значимость работы определяется возможностью использования материалов статьи в курсах по истории общественного мнения России, ментальной истории, истории Сибири второй половины XIX века.
Библиографический список
1. Бялый Г. А. В. Г. Короленко. — Л. : «Художественная литература», Ленинградское отд., 1983. — 352 с.; Беспалова Л. Г. Тюменский край и писатели XIX в. — Свердловск : Изд-во Свердл. ун-та, 1970. — 289 с.; Меднис Н. Е. Сибирские рассказы В. Г. Короленко в контексте русской литературы и культуры XIX века // Сибирские страницы жизни и творчества В. Г. Короленко. — Новосибирск: «Наука», 1987. — С. 54 — 63; Хваленская Е. Ю. Русская классика в сибирской критике («Восточное обозрение», 1882— 1906) // Очерки литературной критики Сибири. — Новосибирск: «Наука», 1987. — С. 29 — 60; Шатин Ю. В. Формирование литературно-эстетической концепции В. Г. Короленко в период сибирской ссылки // Там же. — С. 60 — 69.
2. Азадовский М. К. Очерки литературы и культуры Сибири. — Иркутск : ОГИЗ Иркутское областное изд-во, 1947. — Вып. 1. — 201 с.; Спиридонова Г. С. Проблемы типологии сюжетов в литературе Сибири XIX в. : автореф. дис. .канд. филол. наук. — Красноярск, 2000. — 18 с.
3. Эртнер Е. Н. Образ Сибири в русской литературе XIX в. // Электронный ресурс. Режим доступа: М1р://и1шп/№6Лех1
16.htm.
4. Очерки русской литературы Сибири. — Новосибирск: «Наука», 1982. - Т. 1. - 366 с. - С. 401.
5. Щербакова М. И. С. В. Максимов : Очерк творчества. — М. : «Прометей», 1996. - 200 с.
6. Двинянинов Б. Н. Меч и лира: Очерк жизни и творчества П.Ф. Якубовича. — М.: Изд-во «Наука», 1969. — 173 с.
7. История русской литературы Сибири : в 2 т. Т. 1. -Новосибирск : Бердская город. типография, 1974. - 217 с.
8. Русские писатели 1800 - 1917. Биографический словарь : в 3-х т. Т. 3. — М. : Научное изд-во «Большая российская энциклопедия», 1997. - 432 с. - С. 252 - 253.
9. История русской литературы Сибири : в 2 т. Т. 1. -Новосибирск : Бердская город. типография, 1974. - 217 с.
10. Русские писатели 1800— 1917. Биографический словарь : в 3-х т. Т. 3. - М. : Научное изд-во «Большая российская энциклопедия», 1997. — 432 с. — С. 244 - 245.
11. Гайдук В. К. Творчество А. П. Чехова 1887— 1904 гг. (проблема эволюции). — Иркутск : Изд-во Иркутского ун-та, 1986. — 128 с.
12. Дорошевич В. М. Как я попал на Сахалин. — М. : Типография Вятковского, 1903. — 457 с.
13. Азадовский М. К. Очерки литературы и культуры в Сибири. — Иркутск : ОГИЗ, Иркутское областное изд-во, 1947. — 201 с. — С. 165.
14. Короленко В. Г. Ат-даван // Короленко В. Г. Собрание сочинений. Т. 1. — М. : Изд-во «Правда», 1953. — 407 с. — С. 194.
15. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. — Волгоград : ВГПУ, «Перемена», 1997. — 139 с. — С. 100.
16. Михайлов Н. Н. Теория художественного текста. — М. : Издательский центр «Академия», 2006.— 224 с. — С.169.
17. Максимов С. Каторга империи. — М. : Эксмо-пресс, 2002. — 478 с. — С. 34.
18. Достоевский Ф. М. Записки из Мертвого дома. — Новосибирск : Новосибирское книжное изд-во, 1986. — 288 с. — С. 255.
19. Мельшин Л. В мире отверженных // Русское богатство. — 1895. — № 11. — С. 159— 160.
20. Чехов А. П. Остров Сахалин // Собрание сочинений в 12 т. Т. 10. — М. : Госуд. изд-во художественной литературы, 1963. — 639 с. — С.45.
21. Достоевский Ф. М. Ук. соч. — С. 234.
22. Цит. по: Якушевич А. С. Томские университеты В. Г. Короленко // Русские писатели в Томске. — Томск : Изд-во Томского ун-та, 1996. — 246 с. — С. 75.
23. Дорошевич В. Каторга-1. Укрощенный хам. — М. : «Захаров», 2001. — 193 с. — С. 46.
24. Мельшин Л. В мире отверженных. Записки бывшего каторжного // Русское богатство. — 1895. — № 11. — С. 168.
25. Белоконский Н. П. Очерки тюремной жизни // Отечественные записки. — 1881. — № 10. — С. 455.
26. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. — М. : Изд-во «Ad Магдтет», 1999. — 489 с. — С. 110.
27. Дорошевич В. Каторга-1. Укрощенный хам. — М. : «Захаров», 2001. — 193 с. — С. 70.
28. Дижур С. Русская ссылка. Её история и ожидаемая реформа // Русское богатство. — 1900. — № 4. — С. 51.
29. К-в В. Практика. (Из воспоминаний врача о Карийской каторге) // Русское богатство. — 1903. — № 1. — С. 200.
30. Максимов С. Каторга империи. — М. : Эксмо-пресс, 2002. — 478 с. — С. 242.
ХЛАМОВА Александра Михайловна, аспирантка кафедры отечественной истории.
E-mail: khlamov@list.ru
Статья поступила в редакцию 16.02.2009 г. © А. М. Хламова
ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 5 (81) 2009 ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ
