CC BY
104
ВОПРОСЫ ТЕОРИИ И ИСТОРИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА
© 2003 г. А. А. Иванов, Н. Н. Щербаков
ПРОБЛЕМЫ УГОЛОВНОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ССЫЛКИ В СИБИРЬ В РАБОТАХ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ПРАВОВЕДОВ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ Х1Х - НАЧАЛА ХХ В.
Ссылка в Сибирь занимала особое место в истории России. Возникнув в XVI в. как удаление отдельных противников государства и государя, со временем она приняла постоянный, массовый характер. Современного исследователя не могут не поражать масштабы этого наказания: только за XIX в. в Сибирь было сослано около одного миллиона человек. Впечатляет и размах политической ссылки: лишь польских повстанцев в 1860-х гг. здесь было более 18 тысяч.1
К концу XIX в. вопрос о сибирской ссылке стал одним из самых «жгучих», решение которого затрагивало интересы всех классов и слоев российского общества. Быстро меняющаяся социальная и политическая обстановка в стране -отмена крепостного права, рост городского пролетариата, возникновение и деятельность радикальных революционных партий — все это требовало или модернизации системы сибирской ссылки, или ее отмены.
Уголовная и политическая ссылка не могла не интересовать ученых-современников. Ее изучение имело, по крайней мере, два аспекта. С одной стороны, она подлежала исследованию как важнейший институт внутренней политики государства, в котором необходимо было выработать наиболее эффективную и, вместе с тем, экономичную модель развития, с другой - как социальное явление, в центре которого были судьбы тысяч людей, высланных на окраины империи.
Между тем, в отечественном правоведении, второй половины XIX- начала ХХ в., отрасли, специально изучающей историю каторги и ссылки как самостоятельного направления, не существовало. Это привело к тому, что настоящая тема развивалась в контексте изучения проблем российского тюрьмоведения, выполняя в нем свои, ограниченные общими рамками, задачи. Отсюда - малочисленность собственных специальных исследований и повышенное внимание к достижениям в этой области зарубежных криминалистов.
Настоящую ситуацию в историографии вопроса отметил еще Н. М. Ядринцев. «Несмотря на обширное значение, какое имела ссылка в России, составляя одно из видных наказаний в нашем кодексе, - писал он, - мы, однако, не встречаем о ней никаких исторических исследований, точно как и определенного мнения о ней русских юристов, так как наши криминалисты до последнего времени руководствовались мне-
ниями западных ученых, вроде Гольцендорфа, и на них основывали свои заключения о ссылке. Между тем ссылка в России представляет все необходимые данные для самостоятельной разработки вопроса».2
С 80-х годов XIX в. ситуация в исследовании данной темы начинает меняться, однако изучением ссылки занимается лишь несколько отечественных правоведов - С. К. Гогель,
B. В. Есипов, М. М. Исаев, Л. И. Петражицкий,
C. В. Познышев, Н. Н. Полянский, Н. С. Таган-цев, Е. Н. Тарновский, Н. С. Тимашев, И. С. Уры-сон, И. Я. Фойницкий. Анализу их взглядов на проблемы уголовной и политической ссылки, и посвятим настоящую статью.
Дискуссии в российском обществе об отмене и пользе сибирской ссылки не могли не затронуть и науку: отечественные правоведы также разделились на два лагеря - сторонников модернизации ссылки и противников ее дальнейшего существования. Наиболее последовательным сторонником сибирской ссылки выступал профессор императорского училища правоведения и Санкт-Петербургского университета, сенатор, член Государственного совета Н. С. Таган-цев.
С 1871 г. Н. С. Таганцев активно участвовал в работе комиссии Э. В. Фриша, созданной по Высочайшему повелению для разработки новой системы карательных мер и правил их использования, а с 1881 г. являлся членом комитета, назначенного «для начертания проспекта нового уголовного Уложения». Он - автор Общей и трех разделов Особенной части Уложения, в том числе, раздела «Посягательства государственные и против порядка управления».
В своих блестящих лекциях профессор не только доказывал необходимость существования института ссылки в Сибирь стратегическими интересами государства, но и считал ее глубоко позитивным явлением в отечественном законодательстве и практике исполнения наказания.
Прежде всего, надо отметить, что Н. С. Та-ганцев прекрасно изучил «историю вопроса». Свое убеждение о необходимости существования уголовной и политической ссылки в Сибирь он подкреплял подробнейшим анализом историографии данной темы, начиная с литературы о реформах М. М. Сперанского, стремившегося заменить «домашнее управление ссылкой публичным и служебным», до разбора материалов
международного Парижского пенитенциарного конгресса 1895 г.
Анализируя литературу по данной теме и отмечая заслуги Ф. М. Достоевского, а также С. В. Максимова в деле привлечения широкой общественности к проблемам сибирской каторги и ссылки, Н. С. Таганцев в то же время вскрывает и некоторые из причин их длительного существования.
Прежде всего, считает профессор, практически весь XIX век, вплоть до 90-х гг., карательная сторона каторжных работ и ссылки в Сибирь «стояла на втором плане. Государство, собственно, не наказывало, а снабжало только рабочими руками преступников разные ведомства, при этом на первом плане стояли не интересы юстиции, а интересы ведомств».
Провал Сахалинской каторги, например, Н. С. Таганцев связывал не с тяжелыми природно-климатическими условиями и удаленностью от метрополии, о чем, по его мысли, «пишут без знания дела некоторые даже высокопоставленные авторы», а с отсутствием хоть какого-либо профессионализма чиновников тюремного ведомства. При этом Н. С. Таганцев с удовольствием цитирует А. П. Чехова, подметившего во время путешествия на Сахалин, что выбор там мест для будущих поселений был, по большей части, случаен и зависел от длительности и маршрута однодневных «прогулок» чиновников. Лица, которым была вверена сельскохозяйственная колония на Сахалине, в громадном большинстве случаев до поступления на службу не были ни помещиками, ни крестьянами. Любой староста из помещичьего хозяйства европейской России мог бы выбрать место для будущей колонии гораздо лучше.4
Н. С. Таганцев против практики «сгущения красок», которой пользуются некоторые писатели (при этом он имеет в виду, как нам кажется, Дж. Кеннана), правоведы («уважаемый профессор Фойницкий») или чиновники, знающие проблемы ссылки, «так сказать, с высоты птичьего полета» (Посьет). Все эти вопросы, по мысли ученого, не имеют принципиального значения, они устранимы «ввиду громадной практической важности» ссылки «для общественной безопасности», исправимы, в том числе, и самими криминалистами, так много сделавшими для составления нового уголовного Уложения.
Н. С. Таганцев считал, что, как уголовная, так и политическая ссылка, должны рассматриваться в качестве самостоятельного наказания даже в соединении с предварительным лишением свободы. Он подчеркивал, прежде всего, в ссылке главнейшие черты карательной меры: удаление из места рождения или проживания навсегда или на весьма долгий срок, лишение всех «прежних связей и привычек», «самый далекий переезд, соединенный со значительными стеснениями», наконец, необходимость добывать своим трудом средства существования. Это ли не заслуженная кара для преступника?5
Наряду с ярко выраженной карательной направленностью, Н. С. Таганцев выделял в ссылке и еще несколько функциональных осо-
бенностей. По его мнению, ссылка, «бесспорно, заключает в себе важные исправительные моменты». Ученый несколько наивно считал, что это обусловлено свойством самих сельскохозяйственных земледельческих работ, предлагая при этом сочетать их с четко продуманной государственной внутренней политикой. По его мнению, ссыльный должен был иметь в случае хорошего поведения возможность не только улучшения режима содержания, но и сокращения срока наказания или досрочного освобождения, а также гарантированную занятость после возвращения на место поселения.6
Н. С. Таганцев подчеркивал и колонизационное значение ссылки. По его мнению, именно ссыльные в условиях малочисленности местного населения должны были вносить в социальноэкономическое развитие края заметное оживление. При этом уважаемого профессора не смущала нравственная сторона проблемы - ссылка, считал он, «обязана освобождать метрополию от преступников, а долгосрочное сидение в пенитенциарных тюрьмах бесполезно, и не решает проблемы».
Столь горячо ратуя за сохранение ссылки, в том числе и в Сибирь, Таганцев прекрасно осознавал и проблемы организации этого наказания. Он отмечал дороговизну перевозки и содержания в целом осужденного, трудности централизованного руководства и управления, бесконтрольность местных чиновников различных ведомств, невозможность противостоять побегам и самовольным отлучкам с мест поселения. Тем не менее, считал профессор, ссылку в России, «с ее обширными территориями на востоке, настоятельно требующими рабочих рук, отменять нельзя. Надо иметь в виду, что, устраняя ссылку, мы ставим на ее место тюрьму, при этом, ни одно из западных государств «не может похвастаться решением тюремного вопроса».7
К сторонникам развития и модернизации института ссылки следует отнести и профессора Варшавского университета В. В. Есипов. В своем «Очерке русского уголовного права» в начале специальной главы, которая так и называется «Ссылка», автор дает определение этого вида охранительной и карательной политики: «Ссылкой называется удаление преступника из одной местности государства в другую, с обязательным пребыванием в этой последней».8
Далее, автор выделяет цели ссылки. По Есипову, ссылка применяется: как мера общественной безопасности для очищения государства от вредных элементов; в качестве использования дарового труда преступника; как колонизационная мера. Говоря о первой цели ссылки, автор, по всей видимости, имеет в виду, прежде всего, ссылку политическую — «для очищения государства от вредных элементов».
По мысли автора, эта цель несостоятельна. Он считает, что ссылка такого рода только перемещает преступников из одной местности государства в другую. Между тем лица, опасные в одной местности, сохраняют это свойство и в другой. Помимо неэффективности, ссылка, по Есипову, как карательная мера вызывает и ряд
затруднений: во-первых, это выбор места, во-вторых, передвижение туда преступников,
в-третьих - организация труда и в-четвертых -водворение на поселение.
Перечислив все эти минусы, автор делает вывод: ссылка оказывается наказанием неудобным для государства и общества, как в экономическом, так и в нравственном отношении. В экономическом смысле она неудобна тем, что ее правильное устройство обходится слишком дорого, в нравственном - ведет к весьма заметному понижению нравственности в местах, которые для нее избираются.9
Столь принципиальный вывод о «неудоб-ности» ссылки для государства и общества не приводит, однако, В. В. Есипова к отрицанию этого института в принципе. Как юрист, он прекрасно осознает необходимость существования каторги и ссылки в структуре внутренней политики государства, но при этом не предлагает путей кардинального решения ее проблем, не видит радикальных способов ее преобразования.
Примечательно, что улучшение ссыльного дела в дальнейшем В. В. Есипов связывал лишь с возможностью широкого привлечения каторжан, в том числе и политических, на строительство Транссибирской железной дороги. С началом работ, пишет автор, «ссылка вступила в совершенно новый фазис своего развития». Возможность получения заработка, сокращение при этом сроков каторги послужит «могучим стимулом для исправления наказуемых». Подобные надежды автора выглядят несколько наивными, однако, они не лишены и своей логики.
Уголовное Уложение 1903 г. стало целью специального исследования Г. Евангулова. При этом автор затрагивает ряд проблем и «ссыльной» темы.10 Он предваряет свою обширную и основательную работу историко-правовым очерком, посвященным принятию Уголовного Уложения в целом.
Длительный подготовительный период для составления этого закона автор объясняет обстоятельностью и необходимостью всестороннего улучшения предмета исследования. К тому же, в ходе работы над Уложением, редакционная комиссия «предпочла некоторые из предположений» сделать предметом особых представлений в Министерства юстиции и внутренних дел. В результате такой работы комиссии было отменено подразделение каторжных работ на рудничные, крепостные и заводские. Наконец, часть материалов и рекомендаций комиссии способствовали появлению в 1900 г. закона об отмене ссылки.
687 статей нового Уложения разделены на 37 глав, однако, наибольшее внимание автора сосредоточено на анализе положений, содержащих в себе наказания за преступления против государства — покушение на особу государя, бунт, преступные сообщества и революционную пропаганду. Евангулов подчеркивает и непосредственное соприкосновение преступлений государственных с преступными деяниями против порядка управления.
Основным наказанием за эти преступления автор считает ссылку на поселение и в каторжные работы. При этом анализ соответствующих статей Уложения позволяет ему сформулировать и дать определение современной ссылки: «Ссылка на поселение по новому Уголовному Уложению является специальным наказанием за особые виды преступных деяний, преимущественно политических и религиозных, оправдывающих удаление преступника из мест прежнего его жительства, но не требующих его заключе-
ния».11
Значит, ссылка на поселение, по Евангулову — это специальное наказание, применяемое преимущественно против политических и религиозных преступников.
Несмотря на столь длительный подготовительный период, новое Уголовное Уложение оказалось несвободным и от недостатков. По мысли Евангулова, главным из них, относительно предмета нашего изучения, является сохранение в прежнем виде практики правопоражения осужденного на каторгу или ссылку на поселение. Ссыльный лишался всех социальных прав и привилегий, испытывал существенные ограничения в выборе места жительства и рода занятий после отбывания наказания. Автор считает эту меру устаревшей, требующей пересмотра или отмены: «Лишение ссыльных всех прав состояния, вполне уместное в то время, когда ссылка являлась наказанием общим, назначаемым, главным образом, за имущественные преступления, едва ли, однако, уместно в настоящее время, когда ссылка является высшей сиБЬсНа 1юпе81а, наказанием специальным за преступления против веры и государственные, имеющие своим источником заблуждения и фанатизм».1
Считая правовую базу современной каторги и ссылки в целом отвечающей нуждам общества и государства, Евангулов, вместе с тем, не может не отметить одного «невосполненного пробела». Автор имеет в виду равное правопораже-ние для осужденного в каторжные работы, поселенца после окончания каторги и ссыльного на поселение. По мнению Евангулова, объем лишения прав и преимуществ здесь должен быть строго дифференцированным: нельзя признать уравнение в правах ссыльнопоселенца и каторжника «целесообразным и справедливым»,
— считает автор.
Цикл статей одного из сторонников ссылки Н. Н. Полянского также посвящен новому 1903 г. Уголовному Уложению. Написанные в разное время и по различным поводам (лекция, выступление перед членами группы международного Союза криминалистов), они собраны автором в один сборник, озаглавленный «Русское уголовное законодательство о стачках и другие статьи по уголовному праву».13
Отношение автора к новому закону в целом отрицательное. Объясняя это, Полянский указывает: «Новое Уголовное Уложение обсуждалось при участии даровитейших знатоков уголовного права в России и на Западе (Лист, Гарсон и другие), оно вынашивалось так долго, что нельзя было не надеяться увидеть в нем зрелый плод
научно -юридической мысли . Надежда эта не нашла себе полного осуществления».14
Первое, на что обращает автор внимание, заключается в том, что Уложение не содержит в себе «никакого намека на охрану прав народа, как участника политической власти». Такое положение Н. Н. Полянский и объясняет как раз тем, что статьи 99-131 Уголовного Уложения, составляющие т. н. «Преступления против порядка управления» «далеко отстоят от уровня требований, предъявляемых нравственным и правовым сознанием современного культурного общества».
Именно из-за несовершенства нового Уголовного Уложения, по мысли автора, происходит и большинство правовых проблем современного института политической каторги и ссылки. Одна из главных — неоправданно широкое применение наказаний каторжными работами. Наказание каторгой, считает автор, должно быть назначаемо за такие деяния, которые действительно причиняют вред обществу и государству. Тем не менее, Уголовное Уложение предполагает каторгу и за «деяния, не имеющие признаков причинения вредного результата». В качестве примера автор приводит ст. 102, карающую за участие в сообществе, составленном для учинения лишь посягательства, а не его результат.
Подобное толкование законом преступления против общества и государства приводит к тому, что «каторжные приговоры» получают и настоящие преступники, и «участники неудавше-гося подговора». «Страшась всякого революционного противоправительственного выступления, — констатирует Н. Н. Полянский, — авторы пытаются уловить «внутреннего врага» в момент, когда его деятельность находится на самой границе между умыслом и приготовлением средств к совершению государственного престу-
пления».15
Исследуя проблему правовой базы института политической каторги и ссылки, в том числе и в Сибирь, Н. Н. Полянский приходит и к уже знакомому нам по работам Г. Евангулова выводу о необходимости изменения существующей практики правопоражения государственного преступника. Нельзя, считает автор, ограничение или лишение прав ставить обязательным атрибутом приговора в ссылку и на каторгу. В назначении этого наказания должна быть учтена «социальная характеристика преступника».
Что же имеет в виду Н. Н. Полянский под «социальной характеристикой преступника»? По всей видимости, степень его революционной зрелости и опасности для государства и общества, иначе, как понимать автора, когда он утверждает: «Ограничение прав есть выражение общественного недоверия; политические преступления — плод идейного увлечения, иногда, может быть, легкомысленного, но, большей частью, чистого и бескорыстного, а где основания лишать этого доверия лицо, ставшее жертвой заблуждения, увлечения, предрассудков?».16
Не слишком ли наивно для правоведа рассуждает Н. Н. Полянский о революционере, ведь статья была написана им после 1903 г., когда на
смену несвободному от романтики народничеству пришел «развитый» рабочий и пролетарий? Тем не менее, выводы Н. Н. Полянского о необходимости изменения практики правопоражения в зависимости от самого преступника и преступления, представляются нам абсолютно справедливыми.
Н. Н. Полянский, как и уже перечисленные нами исследователи-правоведы, поднимает в своей статье и проблему индивидуализации наказания, указывая, что в новом Уголовном Уложении этот принцип соблюдается не до конца. Да это и трудно сделать, утверждает автор, когда немалая часть каторжных приговоров основывается, например, на ст. 100. «Что такое «образ правления», о котором говорит эта статья? Он слагается из различных элементов неодинаковой важности. Можно ли считать насильственное посягательство на изменение каждого из них преступлением?» Конечно, нет, — утверждает профессор. Тем не менее, на основании этой статьи строилось немало обвинений, оказывавшихся затем, подобно сказочным кораблям Ж. Верна, «фантастическим созданием искусно построенного обвинения».
«Социальным изгойством» называет политическую каторгу и ссылку автор, завершая свою работу. «Если бы сложить вместе годы заключения, которые со времени закона 7 июня 1904 г. были назначены по делам о политических преступлениях, то получились бы цифры, свидетельствующие об ужасающей расточительности, с которой в жертву бледнеющим политическим призракам приносятся важнейшие ценности — свобода и богатые силы наиболее деятельных членов общества».17
К противникам ссылки, в том числе и в Сибирь, принадлежали И. Я. Фойницкий, Л. И. Пет-ражицкий, С. К. Гогель, Д. А. Дриль и некоторые другие российские правоведы. Коротко рассмотрим их точку зрения на ссылку вообще и ее целесообразность.
Сторонник, по всей видимости, историкосравнительного метода в исследовании проблем отечественного правоведения, сенатор, профессор Санкт-Петербургского университета И. Я. Фойницкий совершенно справедливо полагал о существовании целого ряда независимых аналогий в развитии пенитенциарных систем различных европейских государств: в Испании, Италии, Англии, Германии, Франции ссылка имела одни и те же задачи, методы осуществления и цели. Западное правоведение, по мысли Фойницкого, веками накапливало опыт организации борьбы с государственной преступностью. Следовательно, считал автор, анализ состояния ссылки необходимо начать с ответа на вопрос: испытывало ли российское тюрьмоведение влияние различных западных школ, или развивалось автономно? «Изложение истории русской ссылки страдало бы существенными пробелами, — пишет И. Я. Фойницкий, — если бы из него был выброшен умственный капитал, выработанный народами, широко применявшими ссылку».18
Скурпулезно исследовав этот вопрос, Фойницкий пришел к выводу: «данные ссылки Запа-
да» всего лишь «могут и действительно проливают яркий свет на многие стороны русской ссылки», однако сама русская ссылка развивалась «независимо и даже вопреки западно-
19
европейским веяниям».19
По мысли И. Я. Фойницкого, такое автономное развитие явилось следствием двух причин: с одной стороны, историки и правоведы Запада очень слабо знакомы с постановкой тюремного и ссыльного дела в России, с другой, отечественные специалисты — ученые и практики не исследуют достижения европейской науки. «Во-первых, — пишет Фойницкий, — Запад никогда не имел полного и точного изложения русской ссылки, получая о ней отрывочные и ненадежные сведения или из романтических описаний сибирских беглецов, преимущественно политических ссыльных Польши, или из случайных корреспонденций, изредка появлявшихся в иностранных изданиях и открывавших лишь небольшой уголок густой завесы, которой Россия отделялась от Западной Европы. Во-вторых, между нашим общественно-государственным строем и западно-европейским, лежала такая глубокая пропасть, что Запад не интересовался складом нашей ссылки, видя в ней явление, принадлежащее всецело совершенно особой культуре».20
Внимательно проанализировав западную историографию, ученый пришел к выводу, что большинство иностранных специалистов лишь использовали отдельные сюжеты сибирской ссылки в качестве иллюстрации уже сложившихся теорий борьбы с государственной преступностью. Таким образом, по мысли Фойницкого, зарубежная историография ничего не внесла в разработку истории политической тюрьмы, каторги и ссылки в России.
«Для иностранного писателя, — заключает Фойницкий, — ссылка русская бывала иногда предметом любознательности, изучение которого могло бы содействовать улучшению родных для него порядков. Иногда, хотя очень редко, в сочинениях западноевропейской литературы можно встретить указания на факты из ссылки русской; но, упомянув о них, авторы считали любопытство читателя вполне удовлетворен-ным».21
В качестве подтверждения своего вывода И. Я. Фойницкий рассматривает работы известных западных специалистов — Феррюса, Блос-севиля и Гольцендорфа. Феррюс, например, анализируя системы ссылки в различных странах, самой России уделял всего несколько строк. Он утверждал, что русская ссылка «неприменима нигде в ином месте» и «может лишь служить предметом любопытных сопоставлений». Блос-севиль обрануживал «недоброкачественность своих географических познаний, причислив к Сибири Охотск («ныне Ситка») и Петропавловск». Гольцендорф же отозвался о русской ссылке «по отсутствию каких-либо материалов лишь в гадательном смысле». Таким образом, западные специалисты, «за отсутствием достоверных источников, практически не занимались разработкой проблем истории русской ссылки.
Ну а как же отечественные историки и правоведы? По мысли И. Я. Фойницкого, они работают в этой области крайне нерезультативно. «Русская литература, — пишет автор, — в высшей степени бедна работами о ссылке. Нет ни одного полного ее историко-юридического исследования. Существует небольшое число монографий, лишь затрагивающих некоторые ее стороны, и то только в отношении бытовом».
К сожалению, И. Я. Фойницкий не анализирует это «небольшое число монографий», ограничившись предположением, что отсутствие исторических работ о ссылке объясняется «малодоступностью материалов, существенно необходимых для ее разработки». С этим можно согласиться: надо учитывать своеобразный, «закрытый» характер темы, рассредоточение источников по ведомственным архивам, а также реально существовавший цензурный пресс.
Придя к выводу об автономном, своеобразном развитии как русской ссылки, так и отечественного тюрьмоведения, И. Я. Фойницкий далее подробно рассматривает практику применения ссылки в нескольких странах — Древнем Риме, Англии и Франции, дает анализ видов ссылки, проводит интересные экскурсы в историю и осуществляет параллельные сравнения различных систем. При этом автор убедительно доказывает неэкономичность и неэффективность ссылки. Содержание этого института сегодня могут позволить себе только очень богатые государства, в число которых Россия не входит. Следовательно, отечественная ссылка раззорительна, неэффективна, подлежит немедленной отмене и замене тюремным заключением.
Взгляды И. Я. Фойницкого разделяет и В. Д. Жижин. Он подробно анализирует, прежде всего, законодательную базу наказания ссылкой. Автор рассматривает соответствующие статьи «Русской Правды», предусматривавшие «за разбой, за коневую татьбу, за поджог» своеобразную ссылку, именуемую «потоком»; первые Судебники и Уставные книги Разбойного приказа, вводившие особый институт удаления — «выбитие из земли или из волости вон»; практику применения массовых высылок при Иване IV, Алексее Михайловиче, Петре Великом.
По мнению В. Д. Жижина, законодательное оформление русской ссылки, в отличие от уголовного правоведения Западной Европы, уже изначально было продиктовано ярко выраженной политической потребностью. Воеводы, приказные люди, стрельцы, бояре и дети боярские подвергались «великой опале» прежде всего за «поруху государеву делу», а не за уголовные преступления.2
Анализ источников позволяет В. Д. Жижину отметить и одну из главных особенностей русской политической ссылки: «в Украинные земли и Сибирь» ссылались «лица второстепенные, т. н. «массовые» участники народных протестов, главные же виновники подвергались смертной казни». Таким образом, политическая ссылка с момента своего возникновения занимала в ряду наказаний следующее за высшей мерой место.2
Негативную оценку современной ссылки содержит и работа Л. И. Петражицкого. Она была подготовлена для конгресса международных криминалистов в Лиссабоне как выражение коллективного мнения Санкт-Петербургского Юридического общества.24
Из статьи понятно, что правоведы столицы России еще до Указа Николая II от 12 июня 1900 г. были единодушны в стремлении отменить уголовную ссылку в Сибирь. Свои взгляды по этому вопросу Петражицкий излагает тезисно. С точки зрения социальной, ссылка должна быть признана вредной мерой. С точки зрения культуры
— это перенесение «нравственного яда» из одного общества в другое. С точки зрения колонизационной, она не экономична. Ссылка, таким образом, заключает докладчик, не оправдывает возлагавшихся на нее надежд и нигде не функционирует удовлетворительно и успешно.25
Приват-доцент Императорского Санкт-
Петербургского университета С. К. Гогель посвятил в своей работе проблемам института ссылки целую главу — «О замене ссылки в Сибирь другим наказанием». Работа была написана еще до отмены уголовной ссылки и впервые опубликована в «Журнале Министерства Юстиции» в ноябре 1899 г.
По мысли Гогеля, ссылка в том виде, в котором она существует, — и уголовная, и государственных преступников — должна быть, безусловно, отменена. Но прежде чем ее отменить, естественно, нужно выработать долгосрочную программу наказания и исправления преступников. В этой связи, пишет автор, простая замена ссылки арестантскими отделениями, как это предлагается, станет еще большим беспорядком.
Для доказательства своего вывода С. К. Го-гель заимствует часть фактического материала из коллективной монографии «Сибирь и ссылка...» А. П. Саломона. При этом, пользуясь общей статистикой, Гогель делает иные выводы, считая, что цифры в монографии доказывают и некоторую известную эффективность поселенческой ссылки. По мысли Гогеля, современная сибирская ссылка в состоянии охватить различными формами содержания около 2200 ссыльных по суду и присужденных к ссылке на житье в
год. К ним, по всей вероятности, Гогель причис-
26
ляет и государственных преступников.
Как поступить с этой частью ссыльных? По мысли автора, следует остановиться на двух типах мест заключения — центральных и местных. Автор предлагает в России организовать систему так называемых «каторжных тюрем», в которых могли бы быть объединены элементы принудительных работ и современных исправительных арестантских отделений. Надо исходить из того, что заключение в тюрьму должно быть не таким долгим, как ссылка и составлять самое большее семь лет. По мысли автора, ежегодное поступление 2000 осужденных даст через семь лет 14000 — это и будет максимальная цифра.
Гогель считает, что в России тюрем достаточно и постройка новых не является жесткой необходимостью: в 1894 г. в стране было 883
тюрьмы при населенности в 100 миллионов, в 1897 г. — 889. Не устраивать новые, а перестраивать старые, расширяя и улучшая их, — предлагает автор.27
Главная цель такой тюрьмы, по Гогелю, — не лишение арестанта свободы, не наказание его, а подготовка к возвращению в ряды нормального общества. Первое звено заключения
— одиночное содержание в течение полугода, второе звено — само исправление. Оно достигается правильным применением прогрессивной системы, построенной на доверии, и включает своеобразную «лестницу» льгот и послаблений. В свою очередь все это основано на действительном, а не мнимом труде арестанта.
Труд должен поглощать все время арестанта. Он может работать как в стенах тюрьмы, так, большей частью, вне ее пределов, на государственных предприятиях, производящих все необходимое для армии и флота. Организацией труда арестантов должен заниматься не начальник тюрьмы, как это и практикуется повсеместно сегодня, а специальная централизованная государственная служба.
Как видим, С. К. Гогель доказывает не только необходимость отмены ссылки в Сибирь, но и предлагает программу реорганизации всей пенитенциарной системы. В ней для Сибири отведена совершенно ординарная роль: наказывать и исправлять только местных преступников, как государственных, так и уголовных.
О состоянии тюрьмы, каторги и ссылки на рубеже двух веков пишет и Д. А. Дриль. Он подробно рассказывает о содержании заключенных, их физическом и нравственном состоянии, питании, болезнях и душевных расстройствах.
Общее впечатление от поездки в Сибирь у автора — деятельность всей тюремной системы неэффективна. Необходимо менять идеологию внутренней политики: «Тюремный опыт различных стран. показывает с достаточной ясностью, что дисциплина и все цели тюрьмы гораздо лучше достигаются целесообразно организованной системой поощрений, нежели самыми суровыми наказаниями».
Говоря о недостатках тюремного дела, автор приводит характерный пример, иллюстрирующий неразумность некоторых должностных обязанностей начальника российской тюрьмы. Так, в канцелярию Зерентуйской каторжной тюрьмы ежегодно поступает более четырех тысяч всевозможных бумаг, а выходит почти девять тысяч. Вот почему, начальник проводит свой рабочий день в кабинете и канцелярии. Между тем, например, пишет автор, в большой Лувенской тюрьме в Бельгии директор ежедневно делает по 25 визитов к одиночно заключенным, с единственной целью — влиять на них».29
Трудно не согласиться с рассуждениями Д. А. Дриля. Можно только предположить в качестве слабого возражения, что, скорее всего, Лувенская тюрьма единственная в Бельгии, а значит, и ведомственной переписки там гораздо меньше, чем в Зерентуе и в России в целом.
В ходе поездки автор делает и еще несколько интересных замечаний. Например, он
против телесных наказаний, считая, что эта мера лишь озлобляет, а не перевоспитывает человека. Далее, он предлагает использовать и весьма эффективный рычаг воздействия на исправление преступника: предоставить «лучшим» каторжникам возможность после окончания наказания вернуться в места своего рождения.
Единственным тюремным учреждением, оставившим у Дриля «самое отрадное впечатление», оказался Александровский каторжный централ. «Вот что могут сделать при известном содействии высшей местной власти и единичные усилия отдельных лиц, когда последние вкладывают живую душу в живое дело». Автор приветствует «сердечное отношение» к каторжным со стороны А. П. Сипягина — бывшего начальника тюрьмы, а ныне иркутского губернского тюремного инспектора, а также И. И. Лятоскевича, возглавляющего это учреждение в настоящее время. По итогам посещения Александровского централа Дриль делает вывод, который, по его мнению, должен характеризовать деятельность всех тюрем России: «Начальство тюрьмы, — пишет он, — стремится воздействовать на арестантов не с точки зрения наказания, а с точки зрения поощрения». 0
Примечательно, что после выхода своей книги автор один из экземпляров отослал в Иркутск, сделав на обложке надпись: «Одному из лучших людей, Александру Петровичу Сипягину в знак глубочайшего уважения к его высокогуманной, прекрасной деятельности на пользу «несчастненьких» от Д. А. Дриля.».31
В заключени своей работы Д. А. Дриль делает вывод и о ссылке в целом. Наша ссылка, считает автор, лишена не только правильной, но и вообще какой-либо организации. Европейская часть России выбрасывает своих многочисленных преступников в Азиатскую часть. Местное население «подавляется и отравляется» ссылкой, оно «стонет» от нее и просит избавления от этой заразы. Автор не видит смысла в продолжении ссылки в Сибирь как государственных так и уголовных преступников и предлагает ее отменить.
Вопросы влияния ссылки на население Сибири рассматривает и профессор Томского Императорского университета И. А. Малиновский. Хотя его работа исследует, в основном, уголовную ссылку, однако по определенным позициям можно понять отношение автора и к ссылке политических преступников.
По мысли Малиновского, в XVIII в. ссылка идеально выполняла свою роль. Она была, прежде всего, карательной мерой, приносящей несомненную пользу государству, обеспечивала общественную безопасность, служила исправительным целям. Со второй половины XIX в., когда ситуация в Сибири резко изменилась и регион в социально-экономическом развитии мало в чем уступает центру, сибирскую ссылку необходимо отменить. «Сибирь, — считает автор, — нуждается не в тюрьмах пересыльных или каторжных, рассадниках порока и преступлений, она нуждается в рассадниках света и знания — школах».32
Анализируя исследования отечественных правоведов в области уголовной и политической ссылки в Сибирь, необходимо отдельно остановиться на проектах преобразования каторги и каторжных тюрем.
Дискуссии по этому поводу велись с конца XIX в., однако лишь с 1910 г. и вплоть до Первой мировой войны они приняли практический характер. При этом, по существу, решалась судьба сибирской ссылки в новую, постсамодержавную эпоху.
Реформация каторжной ссылки в Сибирь в изучаемый период имела свою историю. Об этом обстоятельно писал, например, М. М. Исаев.33 Еще в 1898 г., утверждает он, А. П. Саломон после своей поездки в Сибирь пришел к выводу о необходимости преобразования этого института. Тогда высокопоставленный чиновник отметил самые узкие места организации каторжного дела: отсутствие централизованного руководства со стороны ГТУ и надлежащих министерств; низкий профессионализм тюремного персонала; неудовлетворительное состояние материальной части; отсутствие продуманной системы занятости трудом; беспорядок во внетюремном разряде; бесполезность для исправительного воздействия на преступника практики следования за ним семей и т. д.
Дело об устройстве каторги признали первоочередным, однако, Главное тюремное управление было сначало занято отменой ссылки, потом новым Уголовным Уложением, потом «свободами» Манифеста 17 октября 1905 г. Ситуация не менялась бы еще долго, если бы не внешние обстоятельства. Русско-японская война прекратила ссылку на остров Сахалин и 10 апреля 1906 г. Сахалинская каторга была официально упразднена.
Началось изыскание резервов. С этой целью в Сибирь был послан инспектор ГТУ П. К. Гран. Его ревизия показала, что со времён А. П. Саломона положение каторги не только не изменилось к лучшему, но и, насколько это можно было, ухудшилось. Гран пришел к убеждению, что «в современном порядке отбывания каторги нет признаков ни целесообразного наказания, ни исправления преступников».34
И все-таки, как считает М. М. Исаев, не потеря Сахалина «подстегнула» решение вопроса о сибирской каторге, а последовавшие за революцией годы, невероятно быстро увеличившие тюремное население Европейской России.
В качестве аргумента к столь серьезному заявлению, автор приводит несколько цифр: на 1 января 1906 г. в России числилось 5748 каторжан, в 1907 г. - 7779, в 1908 г. - 12591, 1909 г. -20936. Каторжные тюрьмы Сибири не были рассчитаны на такое количество арестантов, вот почему уже в мае 1908 г. министерством юстиции было внесено в Совет министров представление о преобразовании каторги. 8 декабря 1909 г. представление было одобрено, при этом проект дорабатывался еще более полугода и в 1910 г. появился в печати.35
Учитывая, что данное положение касалось в равной мере, как уголовных, так и политиче-
ских каторжан, и, более того, как считает М. М. Исаеев, было продиктовано увеличением числа последних, подвергнем этот документ критическому анализу.
Согласно пункта первого, каторжные работы назначались на срок от 6 до 20 лет, т. е. становились срочными. Несмотря на то, что минимальный срок каторги был увеличен на 2 года, ликвидация бессрочной каторги была шагом вперед. Однако уже в четвертом и пятом параграфах мы встречаем вновь упоминание бессрочного наказания. По всей видимости, у авторов положения так и не было до конца устоявшегося мнения на этот счет.36
Далее, все арестанты делились на три разряда: испытуемых, исправляющихся и льготных. Испытательный срок у срочных арестантов составлял 1/4 общего срока, у бессрочников - 8 лет, после чего, «при одобрительном поведении» они переходили в разряд исправляющихся. Из разряда исправляющихся осужденные на время свыше 20 лет и бессрочные через 6 лет, а прочие через четверть назначенного им по суду общего срока, попадали в разряд льготных.
Судьбу каторжан определяло особое совещание под председательством начальника тюрьмы, состоявшее из его помощников, а также врача, священника и учителя. Решения этих совещаний подлежали утверждению губернским тюремным инспектором или вице-
губернатором.37
Каторжным льготного разряда, за исключением бессрочных, могло быть предоставлено условное досрочное освобождение, срок которого не должен был превышать шестой части того времени, которое оставалось арестанту до окончания наказания после перечисления его в разряд исправляющихся. Бессрочники освобождались от работ через 6 лет после поступления в льготный разряд. «Положение...» пунктом восьмым определяло содержание каторжан не только в тюрьмах Сибири, но и в уже имеющихся в Европейской России. По существу этим решением вводился принцип существования центральных и местных замков, а поток осужденных в Сибирь должен был резко сократиться, что, в свою очередь, как предполагалось, должно было улучшить как содержание арестованных, так и наблюдение за ссыльнопоселенцами.
Каторжные всех разрядов — и это наиболее интересная позиция — должны были содержаться весь срок наказания в тюрьмах. Таким образом, правительство отменяло выход каторжан на поселение, которое, по мысли М. М. Исаева, было «самым большим элементом беспорядка, а не исправления».38
По пречислении к разряду испытуемых, и это было также нововведением, каторжные подлежали одиночному заключению. Его срок определялся небольшим - от трех до шести месяцев, однако, все это время осужденный должен был провести в ножных кандалах. Учитывая, что пунктом двенадцатым отменялись вообще ручные кандалы (кроме мер дисциплинарного взыскания), планируемое содержание в ножных оковах выглядело, своего рода, атавизмом и не от-
вечало современным требованиям международной пенитенциарной практики.
Крупным недостатком положения, по существу перечеркивавшим многие его прогрессивные позиции, был пункт 23-1. Согласно этого пункта, все отбывшие срок наказания в каторжных тюрьмах отдавались под надзор полиции на различные сроки. Освобожденные досрочно — на десять лет, а остальные — подчеркнем, большая часть бывших каторжан — бессрочно. Первые выбирали себе место жительства с известными большими ограничениями самостоятельно, вторые выезжали в указанное им место. Приписка к сельским или мещанским обществам была обязательна, при этом все состоящие под надзором не имели права передвигаться без соответствующего разрешения даже в пределах уезда.
По существу, предлагаемая отдача бывших каторжан под надзор полиции была ничем иным как той же самой ссылкой на поселение. В деле реформирования каторги это был, безусловно, шаг назад, толкавший власти на путь «возмездия», а не исправления наказанием.
Настоящее положение о преобразовании каторги было подвергнуто детальному и всестороннему изучению. 30 ноября 1913 г. Министерство юстиции внесло его на обсуждение Государственной Думы. Однако проект положения так и не был принят: помешала начавшаяся мировая война.
Подведем некоторые итоги.
В российском тюрьмоведении второй половины XIX — начала ХХ в., отрасли, изучающей историю каторги и ссылки как самостоятельного направления, не существовало. Это привело к тому, что настоящая тема развивалась в контексте изучения проблем пенитенциарной системы в целом, выполняя в ней свои, ограниченные общими рамками, задачи.
На примере института ссылки российские правоведы иллюстрировали изъяны уголовного законодательства, демонстрировали недостатки деятельности Главного тюремного управления, старались показать преимущества тюремного заключения перед административной или судебной ссылкой. Основное место в работах профессиональных юристов заняли темы общие — несостоятельность ссылки и ее отмена, несовершенство законодательной базы, регулирующей вопросы каторги и ссылки, а также ее дальнейшая судьба. При этом было признано, что к концу XIX — началу ХХ в. в институте каторги и ссылки в Сибирь накопился целый ряд правовых, социальных и экономических проблем, делавших его малоэффективной мерой охраны государства.
В трудах отечественных правоведов содержалась, по большей части, конструктивная критика системы каторги и ссылки, в том числе, политической. В литературе неоднократно отмечалось:
■ несовершенство правовой базы института каторги и ссылки, расплывчатость отдельных положений Устава о ссыльных и Уголовного Уложения, как причина
излишне широкого применения каторги в Сибирь и «перенаселение» ссыльным элементом края;
■ отсутствие постоянного контроля и стратегического управления сибирской каторгой из центра;
■ малоэффективность полицейского надзора в местах поселения;
■ необходимость отмены практики право-поражения ссыльных, как противоречащей принципам перевоспитания, а не наказания ссылкой;
■ в качестве альтернативы политической и уголовной ссылки, выдвигался проект ее замены тюремным заключением с обязательным применением труда и принципа индивидуализации наказания.
Понимая недостатки организации каторги и ссылки в Сибирь, государство также стремилось и к реформированию этого института. Выработанное Министерством юстиции в 1910-1913 гг. положение о преобразовании каторги вносило ряд значительных изменений в ее существование: ликвидировалась ссылка на поселение, вводились новые разряды, в сторону уменьшения изменялись сроки отбывания каторжных работ. Однако, в конечном итоге, реформация системы каторги и ссылки, в том числе и в Сибирь, так и не была завершена. Начавшаяся Первая мировая война сделала решение этого вопроса второстепенным, а Февральская революция 1917 г. вообще упразднила «царскую» ссылку.
26 Гогель С. К. Вопросы уголовного права, процесса и тюрьмо-ведения: Собрание исследований. СПб., 1906. С. 100.
27 Гогель С. К. Указ. соч. С. 105.
28 Дриль Д. А. Ссылка и каторга в России: Из личных наблюдений во время поездки в Приамурский край и Сибирь. СПб., 1898. С. 11.
29 Дриль Д. А. Указ. соч. С. 16.
30 Там же. С. 32.
31 См. редкий фонд Региональной научной библиотеки Иркутского государственного университета.
32 Малиновский И. А. Сссылка в Сибирь: Публичные лекции, читанные в Томске в ноябре 1899 г. Томск, 1900. С. 85.
33 Исаев М. М. Предстоящее преобразование каторги// Право. 1911. № 6, 7. Ст. 323-332.
34 Гран П. К. Каторга в Сибирь: Извлечение из отчета о служебной поездке начальника ГТУ П. К. Грана в Сибирь в 1913 году. СПб, 1913.
35 Право. 1910. № 22.
36 Устав о ссыльных (по изданию 1909 года)...Приложение IX (неофициальное). Иркутск, 1913. С. 167.
7 Там же. С. 167.
38 Исаев М. М. Указ. соч. С. 324.
□ □ □ □ □
1 Энциклопедический словарь. Т. 31. СПб.: Брокгауз и Эфрон, 19GG. С. 381; Белоконский И. П. К истории политической ссылки BG-х годов// Каторга и ссылка. 1927. № 2. С. 156.
2 Ядринцев Н. М. Русская община в тюрьме и ссылке. СПб., 1B72. С. 5G2.
3 Здесь и далее цитируется по: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Лекции. Часть особенная. В 2-х т. Т. 2. М., 1994.
С.112.
4 Таганцев Н.С. Указ. соч. С. 114.
5 Там же. С. 2G2.
6 Там же. С. 2G2.
7 Там же. С. 2G4.
8 Есипов В. В. Очерк русского уголовного права. Часть общая: Преступления и преступники. Наказание и наказуемые. Изд-е 3-е. М., 19G4. С. 432.
9 Там же. С. 494.
1G Евангулов Г. Новое уголовное Уложение// Право. 19G3.
№ 16-23.
11 Там же. С. 1222.
12 Там же. С. 1479.
13 Полянский Н. Н. Русское уголовное законодательство о стачках и другие статьи по уголовному праву. М., 1912.
14 Полянский Н.Н. Указ. соч. С. 299.
15 Там же. С. 254.
16 Там же. С. 252.
17 Там же. С. 269.
18 Фойницкий И. Я. Ссылка на запад в ее историческом развитии и современном состоянии. СПб., 1881. С. 27G.
19 Фойницкий И. Я. Указ. соч. С. 6.
2° Там же. С. 272.
21 Там же. С. 272.
22 Жижин В. Д. Ссылка в России: Законодательная история русской ссылки. СПб., 19GG. С. 51.
Жижин В. Д. Указ. соч. С. 62.
24 Петражицкий Л. И. Ссылка преступников с точки зрения культуры, колонизационной и социальной политики// Право. 1B99. № Ю. Ст. ^3-^6.
25 Петражицкий Л. И. Указ. соч. С. 1GG6.
