CC BY
61
Сизо Заур Махмудович
Уголовная ответственность за публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан (ст. 207.1 УК РФ):
теория и практика
Проанализированы теоретические и прикладные вопросы реализации уголовной ответственности за публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан (ст. 207.1 УК РФ). На основании изучения доктринальных источников и имеющейся судебно-следственной практики автором конкретизировано содержание конструктивных признаков исследуемой нормы и сформулированы рекомендации по совершенствованию правоприменения.
Ключевые слова: заведомо ложная информация, пандемия Covid-19, уголовная ответственность.
Criminal liability for public dissemination of deliberately false information about circumstances that pose a threat to life and safety of citizens (art. 207.1 of the Criminal Code of the Russian Federation): theory and practice
Theoretical and applied issues of the implementation of criminal liability for the public dissemination of knowingly false information about circumstances that pose a threat to the life and safety of citizens are analyzed (Article 207.1 of the Criminal Code of the Russian Federation). Based on the study of doctrinal sources and the existing judicial and investigative practice, the author specifies the content of the constructive features of the norm and formulates recommendations for improving law enforcement.
Keywords: deliberately false information, Covid-19 pandemic, criminal liability.
Пандемия новой коронавирусной инфекции довольно быстро вызвала общественно-политическую дискуссию относительно необходимости криминализации распространения заведомо ложной информации, угрожающей общественной безопасности и общественному порядку. Следует признать, что повод был достаточно веским. Профессиональные агитаторы и просто мнительные обыватели, используя главным образом информационно-телекоммуникационные технологии, массово передавали сведения ложного характера как о протекании самой пандемии (опасности заболевания для человека, возможные осложнения и т.п.), так и о принимаемых государством мерах по ее преодолению. Уровень дезинформации объективно заслонял попытки государства успокоить и одновременно ознакомить население с конкретными фактами и угрозами, связанными с Covid-19.
В целом законодатель недолго колебался с выбором модели уголовно-правового противодействия пандемийной агитации и паникерству. Федеральный закон от 1 апреля 2020 г. № 100-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и статьи 31 и 151 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» включил в группу уголовно наказуемых форм распространения вредоносной информации публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан (ст. 207.1 УК РФ), и публичное распространение заведомо ложной общественно значимой информации, повлекшее тяжкие последствия (ст. 207.2 УК РФ). Совершенно справедливо отмечает Н.Э. Мартыненко, что анализ произошедших в УК РФ изменений позволяет говорить прежде всего о том, что коро-
29
навируснаяинфекцияCovid-19послужилапри-чинойужесточения уголовнойответственности и наказания [1].
В литературе также подчеркивается, что указанные уголовно-правовые нормы были приняты без должной проработки и весьма поспешно [2, с. 139]. В рамках настоящей статьи нет цели дать обстоятельную оценку тому, насколько такая мера со стороны государства была необходима и своевременна, а равно как новые уголовно-правовые ограничения свободы слова и самовыражения соотносятся с общепринятыми международными и национальными стандартами правового статуса личности. Можно, однако, ограничиться известной фразой, что особые обстоятельства требуют особых мер реагирования. Что по большому счету и было реализовано апрельским законом. Нельзя также не учитывать, что законодатель принимал решение в условиях без преувеличения экстренных, когда массовая дезинформация могла в любой момент обернуться либо продовольственными погромами, либо массовыми беспорядками на фоне вводимых ограничений.
Важно другое - соответствующие нормы хотя и являются порождением пандемии, однако с высокой вероятностью останутся в механизме уголовно-правовой охраны и после Со^-19. Н.В. Варламова верно замечает по этому поводу, что хотя обусловленность данных законодательных изменений очевидна и по времени их принятия, и по содержанию норм, и исходя из пояснительных записок к законопроектам и разъяснений Верховного Суда РФ, свое действие они сохранят и после отмены режима повышенной готовности [3].
В связи с этим на авансцену отечественной уголовно-правовой науки выходит обсуждение формально-юридической определенности «пандемийных» статей УК РФ, обобщение и критический анализ формирующейся практики. Как и другие уголовно-правовые запреты распространения той или иной информации, ст. 207.1 УК РФ представляет интерес прежде всего в том смысле, что она устанавливает наказуемость именно за передачу данных. Вмешательство уголовного закона в эту (информационную) сферу всегда создает особый «градус напряжения», подтверждением чему является наличие обстоятельных исследований по данной проблематике [4].
Статья 207.1 УК РФ как преступление определяет публичное распространение под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан, и (или)
о принимаемых мерах по обеспечению безопасности населения и территорий, приемах и способах защиты от указанных обстоятельств. В примечании к статье законодатель вполне предусмотрительно сформулировал легальное определение соответствующих обстоятельств.
Структурно норма наследует юридико-техни-ческие традиции других статей УК РФ, предусматривающих ответственность за распространение вредоносной информации. Проявляется это прежде всего признаком публичности, который нашел уже свое обстоятельное разъяснение в постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации по делам о преступлениях террористического направленности и экстремистского характера.
От ст. 207.2 УК РФ исследуемая норма принципиально отличается характером распространяемых сведений - в ст. 207.1 УК РФ говорится не о любой общественно значимой информации. Сведения конкретизированы признаком относимости к обстоятельствам, представляющим угрозу для жизни и безопасности граждан. Как верно отмечает М.Г. Левандовская, «общественно значимая информация» в ст. 207.2 УК РФ по содержанию шире информации, являющейся предметом преступления, предусмотренного ст. 207.1 УК РФ [5, с. 179].
Из этих соображений следовало бы сделать вывод, что ст. 207.1 УК РФ выступает специальной нормой по отношению к ст. 207.2 УК РФ. Однако Верховный Суд Российской Федерации разрешил этот вопрос иначе. В соответствии с рекомендациями высшей судебной инстанции ст. 207.1 УК РФ может применяться только при отсутствии последствий, являющихся конструктивным признаком состава преступления, предусмотренного ст. 207.2 УК РФ [6]. Таким образом, диспозиция ст. 207.1 УК РФ не напрямую, но завуалированно содержит так называемые негативные признаки состава преступления, а именно причинение вреда здоровью человека, смерть либо иные тяжкие последствия. И в этом смысле можно сделать вывод, что ст. 207.2 УК РФ представляет собой квалифицированный вид публичного распространения заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан, выделенный законодателем в рамках отдельной нормы. Законодательное решение, если и не уникальное, то во всяком случае не характерное для конструирования отечественного уголовного закона.
В имеющейся судебно-следственной практике можно обнаружить примеры, когда в опре-
30
делении сведений об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан, была допущена ошибка, что приводило к необоснованному уголовному преследованию.
Так, Х. была осуждена по ст. 207.1 УК РФ. Согласно решению суда первой инстанции Х. приобрела в одном из магазинов упаковку товара «Маска одноразовая, трехслойная, не медицинская». После чего она изготовила видеоролик с комментарием о том, что соответствующие маски являются гуманитарной помощью, не могут находиться в продаже, а также не предназначены для защиты от Covid-19. Являясь владельцем аккаунта в веб-сервисе для публичного обмена видеоматериалами в сети Интернет, распространила соответствующий видеоролик.
Суд апелляционной инстанции, отменяя состоявшийся приговор и прекращая уголовное дело на основании п. 2 ч. 1 ст. 24 УПК РФ, пришел к выводу о том, что из существа обвинения не следует, что публично сообщенная Х. информация о реализуемом товаре распространена как заведомо ложная информация именно об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан. С этими доводами согласился также кассационный суд [7].
Важно также отметить, что сторона защиты по данному делу неоднократно обращала внимание на то обстоятельство, что Х. не имела умысла распространять ложную информацию, так как считала ее достоверной. Изготовление ролика и его распространение было обусловлено желанием Х. проинформировать друзей и знакомых для того, чтобы они не покупали такие маски, не спонсировали спекулянтов, а для защиты от Covid-19 приобретали респираторы или медицинские маски.
А.Г. Кибальник справедливо пишет о том, что признак заведомости в конструкции ст. 207.1 УК РФ обусловливает возможность привлечения к уголовной ответственности только в тех случаях, когда лицо высказывается о конкретных фактах (обстоятельствах и принимаемых мерах). Соответственно, публичное высказывание оценочных суждений, хотя бы и ложных, не может признаваться преступлением по смыслу ст. 207.1 УК РФ [8].
С теоретических позиций указанный тезис является хорошо обоснованным и поддерживаемым абсолютным большинством специалистов. Однако именно здесь легко обнаружить многочисленные отступления и попытки расширительного толкования на уровне правоприменения.
Так, по одному из дел суд указал, что «...публичное отрицание пандемии коронави-руса правильно расценены судом как уголовно наказуемые. Сообщения Е. признакам достоверности не отвечают» [9]. Здесь немаловажно отметить, что само распространение информации было осуществлено 4 и 6 апреля 2020 г., т.е. спустя всего несколько дней после введения соответствующих ограничений и вступления в силу Федерального закона от 1 апреля 2020 № 100-ФЗ. В суде Е. последовательно указывала на то, что опубликованная информация воспринималась ею как достоверная, в подтверждение приводила похожие высказывания публичных лиц. Неординарность обстановки в связи с вводимыми мерами изоляции оказывала серьезное психологическое давление на рядовых граждан. Вменение заведо-мости в столь короткий промежуток времени после установленных санитарно-эпидемиологических требований представляется довольно спорным.
Как нетрудно заметить, заведомость правоприменителем раскрывается и обосновывается простым противоречием распространенной информации официальным данным о пандемии либо осуществляемым мерам по ее предупреждению или минимизации последствий. Следовательно, заведомость понимается весьма своеобразно, поскольку допускается фактически ее презумпция в ситуации, когда искажаются именно официальные, а значит, подразумевается, общеизвестные сведения.
В таком допущении, конечно же, можно усмотреть изъяны. Во-первых, лицо может такую информацию вполне добросовестно, т.е. с внутренним убеждением в собственной правоте, оценивать критически и опровергать. Имеется ли здесь заведомость? Объективно нет. Во-вторых, лицо само может стать жертвой вредоносной пропаганды и, руководствуясь благими намерениями, распространить соответствующие сведения среди близких, знакомых, коллег и т.д. Такой «социально ответственный» поступок не может быть квалифицирован по ст. 207.1 УК РФ. И наконец, нельзя упускать из виду и возможность банальной некомпетентности, когда лицо по ряду причин пополняет свои «знания» о складывающейся ситуации из непроверенных источников, игнорируя при этом официальные новостные каналы. В ситуации такого «дремучего» мировоззрения вменять лицу заведомое распространение ложной информации по смыслу ст. 207.1 УК РФ также нельзя.
Верховный Суд Российской Федерации сформулировал рекомендации, которые в це-
31
лом позволяют быть уверенным в правильности представленных суждений: «Под заведомо ложной информацией... следует понимать такую информацию (сведения, сообщения, данные и т.п.), которая изначально не соответствует действительности, о чем достоверно было известно лицу, ее распространявшему» [10].
С учетом этого разъяснения Д.Ю. Вешняков пишет, что критерием недостоверности информации является несоответствие сообщаемой информации действительности, а не официально приведенным данным или заявлениям официальных должностных лиц. Данному обстоятельству автор придает ключевое значение для квалификации деяния по ст. 207.1 УК РФ [11]. С этим утверждением, пожалуй, можно согласиться. Однако на правоприменительном уровне функционал такой рекомендации имеет довольно гипотетический характер, поскольку предполагает ситуацию существования ошибочных официальных данных и одновременно противоречащих им достоверных сведений, распространяемых конкретным лицом.
Буквальное толкование ст. 207.1 УК РФ позволяет сделать вывод, что в соответствии с данной нормой к уголовной ответственности может быть привлечено лицо, распространяющее заведомо ложные сведения не только для того, чтобы вызвать панику или дискредитировать деятельность компетентных органов по обеспечению безопасности населения. Хотя по большому счету именно в этом и заключается основной смысл и повод к закреплению ст. 207.1 УК РФ. Содержание заведомо ложной информации может состоять и в отрицании эпидемии, эпизоотии, техногенной катастрофы и т.д. либо в преуменьшении их реальной опасности для населения, в дезинформации относительно принятых мер, когда таковые фактически реализованы не были. То есть когда лицо по тем или иным причинам стремится не вызвать панику у населения, а скрыть реальную угрозу, создать благоприятное представление о результатах и эффективности деятельности госучреждений и даже конкретных должностных лиц. Конечно, в такой интерпретации наблюдается прямая конкуренция анализируемой нормы со ст. 237 УК РФ. Отрицать ее ввиду близости объективной стороны соответствующих деяний нельзя. Вместе с тем ст. 237 УК РФ в части искажения информации о событиях и явлениях, создающих опасность для жизни или здоровья людей, устанавливает ответственность исключительно для специальных субъектов - лиц, обязанных информировать население и органы о таких событиях. Указан-
ная норма предусматривает и более строгое наказание в сравнении со ст. 207.1 УК РФ, что само по себе представляется закономерным. Следовательно, можно заключить, что публичное распространение заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан, совершенное таким субъектом, должно быть квалифицировано по ст. 237 УК РФ.
Структура анализируемой нормы указывает на то, что не всякое распространение заведомо ложной информации может причинять вред объекту уголовно-правовой охраны. По смыслу ст. 207.1 УК РФ уголовно наказуемым следует признавать лишь такое распространение, когда виновный рассчитывает на восприятие этой информации адресатами как достоверной. Только при таких условиях создается угроза отношениям в сфере обеспечения общественной безопасности и общественного порядка. Если лицо публично распространяет эти данные, изобличая их ложность или контекстно указывая на это, содеянное не обладает необходимой общественной опасностью и не подпадает под действие ст. 207.1 УК РФ.
Формальная конструкция состава публичного распространения заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан, дает повод для дискуссии относительно возможности признания соответствующего деяния малозначительным. В одном из состоявшихся приговоров суд отметил, что «при оценке действий подсудимого. значение имеет не только фактически (буквально) изложенная информация, но и обстоятельства ее изложения, форма и способ передачи такой информации. Сообщение, размещенное подсудимым с учетом способа его передачи, используемых художественных приемов и обстоятельств изложения, в том числе, с учетом опубликования данного сообщения в период действия ограничительных мер, введенных в связи с ростом заболеваемости новой коронавирусной инфекцией.» [12].
В данном решении ценность представляет справедливая оговорка суда, что общественная опасность содеянного по смыслу ст. 207.1 УК РФ определяется не только содержанием самих ложных сведений, но и в значительной степени временем совершения и обстановкой. К этому следовало бы также добавить оценку массовости аудитории, поскольку при распространении информации в группе, состоящей из 3-5 человек, вряд ли можно говорить о признаках ст. 207.1 УК РФ.
32
Важным представляется также разрешить вопросы множественности преступлений при квалификации публичного распространения заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу для жизни и безопасности граждан. Так, непонятно, будет ли иметь место совокупность преступлений при распространении одной и той же информации, но различными способами, в том числе в отношении разных групп адресатов? Можно ли признавать единым преступлением действия виновного, который единовременно распространяет два и более материала, содержащих заведомо ложную информацию по смыслу ст. 207.1 УК РФ?
В целом ответы на эти вопросы должны быть даны с учетом положений общей теории уголовного права о сложном единичном преступлении и множественности преступлений. Квалифицируя несколько самостоятельных эпизодов совершенной дезинформации как одно преступление, предусмотренное ст. 207.1 УК РФ, правоприменитель тем самым признает такие деяния единым продолжаемым преступлением. В постановлении Пленума Верховного Суда СССР «Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым преступлениям» от 4 марта 1929 г. (с изменениями от 14 марта 1963 г.) к числу продолжаемых отнесены преступления, складывающиеся из ряда тождественных действий, направленных к общей цели, и составляющие в своей совокупности единое преступление [13].
Здесь, на наш взгляд, следует исходить из известного комментария В.Н. Кудрявцева о том, что «действительно важным признаком единичного преступления является то, что все его элементы, как бы разнообразны они ни были, обязательно находятся в определенной внутренней взаимосвязи» [14, с. 239-240]. Развивает и некоторым образом конкретизирует эту мысль Д.С. Чикин, отмечая, что «внутренняя взаимосвязь» определяется совокупностью трех видов связей: функциональной,
1. Мартыненко Н.Э. Влияние Covid-19 на изменение уголовного закона и состояние преступности // Российский следователь. 2020. № 9. С. 37-40.
2. Густова Э.В., Марков Е.И. Анализ некоторых новелл уголовного закона Российской Федерации // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалы XVIII Междунар. науч.-практ. конф. М., 2021.
причинно-следственной и субъективной [15, с. 22-28].
Полагаем, что действия лица, публично распространившего несколько заведомо ложных материалов об обстоятельствах, указанных в примечании к ст. 207.1 УК РФ, следует квалифицировать как единое продолжаемое преступление в том случае, если они были направлены на искажение одного и того же факта. Форма передачи информации (текст, аудиозапись, видеоролик) здесь имеет значение второстепенное. Важным является, прежде всего, то, что лицо направляет свои усилия к достижению одной и той же цели - создать ложное представление у общественности о каком-то конкретном событии. И в этих обстоятельствах неоднократность актов пропаганды виновного не создает оснований для вменения совокупности.
Другое дело, если лицо вначале опровергает ложными материалами наличие угрозы заражения и пандемию в целом, позднее также доказывает опасность для жизни соответствующей вакцины. И наконец, распространяет сфабрикованные материалы, дискредитирующие деятельность органов власти в части реализации мер по обеспечению безопасности населения. Здесь, на наш взгляд, говорить о едином продолжаемом преступлении нельзя.
В завершение следует сделать вывод, что отечественная уголовно-правовая наука еще на пути к полному осмыслению пандемийных новелл уголовного закона. При этом ст. 207.1 УК РФ вне всяких сомнений может претендовать на достаточно активное применение и после отмены санитарно-эпидемиологических ограничений. Наблюдаемое информационное противоборство различных политических сил и общественных групп, пожалуй, этому будет только способствовать. Сформулированные в данной статье отдельные выводы и рекомендации имеют субъективный характер и рассчитаны на дальнейшее обсуждение в заинтересованном сообществе ученых и практиков.
1. Martynenko N.E. The impact of Covid-19 on changing the criminal law and the state of crime // Russian investigator. 2020. No. 9. P. 37-40.
2. Gustova E.V., Markov E.I. Analysis of some novels of the criminal law of the Russian Federation // Criminal law: development strategy in the XXI century: proc. of the XVIII Intern. sci. and practical conf. Moscow, 2021.
33
3. Варламова Н.В. Пандемия Covid-19 как вызов конституционному правопорядку // Сравнительное конституционное обозрение. 2020. № 6. С. 17-30.
4. Кунов И.М. Уголовно-правовое противодействие распространению криминогенной информации: дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2017.
5. Левандовская М.Г. Общественно-значимая информация как предмет преступлений против общественной безопасности // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: материалыXVIII Междунар. науч.-практ. конфе. М., 2021.
6. Обзор по отдельным вопросам судебной практики, связанным с применением законодательства и мер по противодействию распространению на территории Российской Федерации новой коронавирусной инфекции (COVID-19) № 2 (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 30 апр. 2020 г.). [Электронный ресурс]. Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс» (дата обращения: 14.01.2022).
7. Кассационное определение Второго кассационного суда общей юрисдикции от 1 июля 2021 г. № 77-1968/2021.
8. Кибальник А. Г. Уголовно-правовая реакция на коронавирусную пандемию // Законность. 2020. № 5. С. 41-44.
9. Кассационное определение Седьмого кассационного суда общей юрисдикции от 9 нояб. 2021 г. № 77-4915/2021.
10. Обзор по отдельным вопросам судебной практики, связанным с применением законодательства и мер по противодействию распространению на территории Российской Федерации новой коронавирусной инфекции (COVID-19) №1 (утв. Президиумом Верховного Суда РФ 21 апр. 2020 г.) // [Электронный ресурс]. Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс» (дата обращения: 14.01.2022).
11. Вешняков Д.Ю. Квалификация публичного распространения заведомо ложной информации об обстоятельствах, представляющих угрозу жизни и безопасности граждан (ст. 207.1 УК РФ) // Законность. 2021. № 7. С. 36-40.
12. Приговор Богородского городского суда Нижегородской области от 11 нояб. 2020 г. № 1-194/2020.
13. Об условиях применения давности и амнистии к длящимся и продолжаемым пре-
3. Varlamova N.V. The Covid-19 pandemic as a challenge to the constitutional legal order // Comparative Constitutional Review. 2020. No. 6. P. 17-30.
4. Kunov I.M. Criminal law counteraction to the dissemination of criminogenic information: diss.... Candidate of Law. Krasnodar, 2017.
5. Levandovskaya M.G. Socially significant information as a subject of crimes against public safety / Criminal law: a development strategy in the XXI century: proc. of the XVIII Intern. sci. and practical conf. Moscow, 2021.
6. Review of certain issues of judicial practice related to the application of legislation and measures to counter the spread of a new coronavirus infection (COVID-19) No. 2 in the Russian Federation (approved by the Presidium of the Supreme Court of the Russian Federation on April 30, 2020). [Electronic resource]. Access from the legal reference system «ConsultantPlus» (date of access: 14.01.2022).
7. Cassation ruling of the Second Cassation Court of General Jurisdiction d.d. July 1, 2021 No. 77-1968/2021.
8. Kibalnik A.G. Criminal legal response to the coronavirus pandemic //Legality. 2020. No. 5. P. 41-44.
9. Cassation ruling of the Seventh Cassation Court of General Jurisdiction d.d. Nov. 9, 2021 No. 77-4915/2021.
10. Review of certain issues of judicial practice related to the application of legislation and measures to counteract the spread of a new coronavirus infection (COVID-19) in the Russian Federation No. 1 (approved by the Presidium of the Supreme Court of the Russian Federation on April 21, 2020) // [Electronic resource]. Access from reference legal system «Consultant Plus» (date of access: 14.01.2022).
11. Veshnyakov D.Yu. Qualification of public dissemination of deliberately false information about circumstances that threaten the life and safety of citizens (Article 207.1 of the Criminal Code of the Russian Federation) // Legitimacy. 2021. No. 7. P. 36-40.
12. Judgmen of the Bogorodsk City Court of the Nizhny Novgorod Region d.d. Nov. 11, 2020 No. 1-194/2020.
13. On the conditions for the application of prescription and amnesty to continuing and continuing crimes: Decree of the Plenum of the Supreme Court of the USSR of March 4, 1929 [Electronic resource]. Access from reference legal system «Consultant Plus» (date of access: 14.01.2022).
34
ступлениям: постановление Пленума Верховного Суда СССР от 4 марта 1929 г. [Электронный ресурс]. Доступ из справ. правовой системы «КонсультантПлюс» (дата обращения: 14.01.2022).
14. Кудрявцев В.Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 2001.
15. Чикин Д.С. Сложные единичные преступления (уголовно-правовая характеристика, проблемы квалификации и законодательного конструирования): дис. ... канд. юрид. наук. Краснодар, 2013.
14. Kudryavtsev V.N. General theory of qualification of crimes. Moscow, 2001.
15. Chi kin D.S. Complex single crimes (criminal-legal characteristics, problems of qualification and legislative construction): dis. ... Candidate of Law. Krasnodar, 2013.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Сизо Заур Махмудович, аспирант кафедры уголовного права и криминологии Кубанского государственного университета; e-mail: sizo.zaur@mail.ru
INFORMATION ABOUT AUTHOR
Z.M. Sizo, Postgraduate of the Department of Criminal Law and Criminology of the Kuban State University; e-mail: sizo.zaur@mail.ru
35
