CC BY
124
УДК 811.51
ТЮРКСКИЕ ЯЗЫКИ УРАЛО-ПОВОЛЖЬЯ В КОНТЕКСТЕ АЛТАЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ (АСПЕКТЫ ОБЩЕЙ ТЕОРИИ КОРНЕВЫХ ОСНОВ)
© А. Г. Шайхулов
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел./факс: +7 (347) 251 50 60.
E-mail: [email protected]
Предлагаемый синопсис описания словообразовательных и лексических систем может, по мнению автора, помочь определить (наряду с односложными корнями и основами) слой лексики, специфичной для каждой из групп (тюркской, монгольской, тунгусо-маньчжурской) алтайской семьи языков и провести сравнение на уровне идеографической парадигматики, чтобы выяснить, какие же стороны объективной картины мира отражены собственной их словообразовательной системой, что, в свою очередь, должно способствовать этнолингвистической характеристике их лексических систем.
Ключевые слова: корень, основа слова, корневая морфема, корневая лексика, структура корневой основы, статус тюркского и алтайского корня, односложные корневые основы, вариативность корневой основы, семантическая структура, фоносемантическая структура корневой основы.
Язык, как известно,- важнейший инструмент приобретения, сохранения и передачи человеческого знания, постоянно аккумулирующий поток информации, и как таковой, он не может оставаться неизменным. Даже в генетически однородных языках, в особенности в структурах их корневых основ, возможно наличие этимологически тождественных единиц, семантика которых с течением времени претерпела существенные изменения.
В связи с появлением новых работ, а также совершенствованием методов исследований в области словообразования заметно возрос интерес к проблеме тюркского, шире - алтайского корня. Непосредственное внимание к изучению корня, в частности, корневой основы, объясняется также причинами, связанными с тем, что все производные слова обычно восходят к односложным корневым основам, следовательно, корневые основы были источником формирования языковой общности не только тюркских, но и алтайских народов. Исходя из этого можно констатировать, что односложные корневые основы (или слова) представляются важным составным элементом единого языкового устройства и организации хранения лексикона, исходным пунктом развития концептуальной структуры слова. В первичных корнях и основах можно наблюдать процесс зарождения значения нового слова и дальнейшее его семантическое развитие. В каждом конкретном языке есть возможность обнаружить древнейшие корневые основы, лингвистический анализ которых, на наш взгляд, позволит более аргументировано подходить к этнолингвистическим обобщениям (в плане родственных отношений) в рамках тех или иных языковых семей, в данном случае - осветить вопросы глоттогенеза языков алтайского сообщества.
Повышенный интерес к проблеме корня, корневых основ объясняется также и тем, что в нем наилучшим образом находят свое концентрированное отражение истоки формирования алтайской языковой общности, и к нему же восходят, по мнению исследователей [1], пути исторического разви-
тия современных языков, входящих в состав данной цивилизации.
В плане диахронических исследований становления истории корней, как показывает наш опыт анализа многочисленного языкового материала, опирающийся при этом на редкостную их особенность - способность отражать в себе глубокую семантическую эволюцию, можно реконструировать достаточно последовательно пратюркскую, прототюркскую, общеалтайскую (и далее - уралоалтайскую, ностратическую) картину языкового состояния [1-3].
История корневой лексики интересовала уче-ных-тюркологов и алтаистов с разных точек зрения: историко-генетической, этимологической, лексикографической, фонетической, семантической, структурно-морфологической и т.д.
Как было сказано, корневая лексика тюркских и других языков алтайской семьи, если понимать под этой категорией наиболее исконную и общую часть основного словарного фонда [1-2; 4-9], по своей фоно-морфо-семантической структуре неоднотипна. К корневой лексике могут быть отнесены любые лексические элементы языка, представляющие собой, с точки зрения современных его носителей, цельные и неразложимые единицы. Но на самом деле корневую лексику тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков составляют, как показывают наши материалы, преимущественно односложные лексемы-моносиллабы, одна часть которых в разных современных языках функционирует вполне самостоятельно, другая - менее самостоятельно, а третья - лишена былой автономности в силу различных причин, связанных с особенностями агглютинативного процесса развития языков алтайской семьи. Следовательно, разнообразный по своему составу лексический фонд тюркских языков Урало-Поволжья (татарский, башкирский и чувашский), монгольских и тунгусо-маньчжурских языков, включающий дву-, трех- и многосложные единицы, т.е. количественно превышающий односложные корни-основы в отдельных языках, явля-
* Шайхулов Алмас Г алимзянович — д-р филол. наук, профессор, заведующий кафедрой татарской филологии.
ются результатом развития производных образований на базе односложных корневых основ [1-3].
Поиск решения проблем структуры корня в тюркском и алтайском языкознаниях, как известно, характеризуется продолжительными и достаточно острыми дискуссиями, в которых можно усмотреть две крайности. Сегодня далеко не все исследователи согласны в вопросе: существуют ли в этих языках односложные глагольные корни, оканчивающиеся на гласный, т.е. корни типа [С+Г]. Одни ученые [10] на основе сравнительного анализа тюркских и монгольских языков приходят к заключению, что структура корня в исследуемых языках может быть разных типов: от самых простых и односложных - [Г], [С+Г], [Г+С] - до более сложных -[С+Г+С], [(С)+Г+С+С]. Другие [2; 5; 11-14], напротив, утверждают, что только односложный корень, так сказать «классического» типа, состоящий из [С+Г+С], является типом древнейшей структуры корня, т.е. «типичным корнем» для тюркских и алтайских языков. Ученые, придерживающиеся такого взгляда, считают, что классическим и почти единственным первичным типом корня в этих языках мог быть только тип [С+Г+С] (например, глагольные основы: ва1-, ваг-, ке1- и т.д.). Сторонники этого взгляда, в общем, отвергают возможность существования в исследуемых языках первичного односложного корня, оканчивающегося на гласный, тип [С+Г]. Таким образом, в данном вопросе выявляются принципиальные расхождения среди тюркологов и алтаистов [6; 9; 15].
В частности, Н. А. Баскаков [13] считал, что типичным корнем для каракалпакского языка (и других тюркских языков) является, как уже было указано, корень, состоящий из [С+Г+С]. Этот тип представляет собой древнейшую структуру корня, из которой позже развивались три других корня этой группы. Так, выпадение начального согласного в корне [Г+С] является результатом редукции начального согласного [(С)+Г+С...]. В корне же типа [С+Г] выпал последний согласный: [С+Г+(С)]. Возражая против теории В. Котвича [10] о первичной двухзвуковой структуре тюркского корня, Н. А. Баскаков замечает, что теория о первичности двухзвуковых корней остается пока слабо мотивированной, и факт наличия во всех приводимых сторонниками этой теории примерах долгих гласных (например, в туркменском языке) не подтверждает, а противоречит действительному положению вещей и указывает на более сложный процесс образования в некоторых языках корней типа [СГ]. Эта мысль Н. А. Баскакова была развита, как указывают исследователи [16], в его более поздних трудах, где он утверждал, хотя и не очень уверенно, что гипотеза о первичности и типичности для тюркских языков корневой морфемы типа [СГ], а не [СГС] не подтверждается также и частотностью данного типа корневой морфемы в большинстве древних и современных тюркских языков. Почти полное отсутствие корней типа [СГ] и наличие подавляющего количества корней типа [СГС] в каждом конкретном тюркском или алтайских языках (как в современных, так и в древних) и стати-
стические данные о соотношении их с корневыми морфемами других типов подтверждают скорее точку зрения о характерной структуре корня, состоящей из закрытого слога с начальным и конечным согласным, т.е. о структуре типа [СГС]. Корни же иного типа, т.е. состоящие из [(С) Г (С)], [СГ (С)], [(С) ГС], [СГСС], [(С) ГСС] и пр., встречаются значительно реже и представляют собой по всей вероятности различные ступени развития фонетической структуры корневых морфем, исторически восходящие к структуре типа [СГС]. Говоря о количественном соотношении, Н. А. Баскаков [14] отметил, что структура [СГС] как в древних тюркских языках, так и в современных составляет свыше 76% всех структур корней.
Компромиссное решение данной проблемы о первичности закрытосложных моносиллабов также имеет право на существование. В частности, И. В. Кормушин [17] справедливо пишет, что разрешение подобных вопросов требует постоянного привлечения количества фактов и всесторонней проверки гипотез. Т ак, названная проблема второго корневого согласного может получить иное решение, если предположить, что на разных этапах праязыкового состояния (здесь автор опирается на мысль Э. А. Макаева [18] о необходимости «хронологической стратиграфии») существовали корни типа [СГ] (1 -й этап), которые впоследствии получили приращение: [СГ+С] > [СГС] (2-й этап), после чего у некоторых корней произошло падение второго согласного. Иными словами, указанные гипотезы, по мнению И. В. Кормушина, быть может, и не являются взаимоисключающими.
Первым ученым, указавшим на возможность возведения ряда тюркских корней к прототипу [СГ] был, как известно, В. В. Радлов [7]. В своем теоретическом исследовании он изложил учение о сплавлении морфологических элементов тюркского слова. Вполне очевидно, что эта мысль В. В. Радло-ва о фузии (сращивании грамматических показателей с основами) импонировала многим. На его учение опирались исследователь-алтаист Г. И. Рамс-тедт [19], а в более позднее время - Э. В. Севортян [20] и А. Н. Кононов [21-22] и др. Однако, как справедливо указывают исследователи [1; 17], в немногих работах в сферу этого явления попадает и второй согласный корня.
Несмотря на относительную изученность данного явления, в языковой природе тюркского и в целом, алтайского корня, еще остается много неясного и неопределенного, а в научном обиходе продолжает бытовать неоднозначная трактовка структуры и состояния корня на разных этапах исторического развития агглютинативного строя алтайских языков. Существующие определения статуса тюркского и алтайского корня как неразложимой лексемы в плане диахронии носят гипотетический характер, т.к. производность либо непроизводность той или иной собственно тюркской или алтайской лексемы при глубоком сравнительно-историческом исследовании применительно к конкретному языку алтайской семьи языков или периоду агглютинативного развития оказывается, очевидно, понятием относи-
тельным (ср.: Ахметьянов [23], Бертагаев [24], Рассадин [25] и др.).
Между тем некоторые исследования убедительно доказывают, что как в современных тюркских, так и в алтайских языках не только многие дву- и трехсложные, но и односложные корни как продукт длительного агглютинативного развития представляют собой не что иное, как некогда самостоятельные морфологические элементы языка, слившиеся в единое целое в силу действующих в нем фонетических, морфологических и семантических закономерностей и не поддающиеся на данном этапе членению на составные части (ср.: Ман-кеева [26]).
У большинства исследователей (Котвич [10], Баскаков [13-14; 27], Юнусалиев [28], Зайончков-ский [15] и др.) существование тюркских и монгольских корневых структур типа [Г], [СГ], [ГС], которые являются самыми простыми среди других типов односложных структур, как известно, не вызывает сомнения. В частности, А. Зайончковский [15] посвятил свою статью обоснованию и иллюстрации тезиса о существовании в тюркских языках первичной односложной глагольной основы типа [Г+С]. Возражая против тезиса Н. А. Баскакова [27], он указал, что наличие расхождений точек зрения «уже само по себе показывает, что проблема структуры корня в тюркских языках все еще остается дискуссионной». Собранный А. Зайончковским [15] лично и имеющийся в Институте востоковедения Польской академии наук лексический материал «не оставляет сомнения в том, что в тюркских языках, особенно в старших средневековых памятниках, имеется довольно большое количество односложных глагольных корней типа [С+Г]». В подтверждение своей точки зрения он приводит 11 корней типа [С+Г]: ба+р «связывающий»; йу= «мыть»; ий =//йе= «есть»; ку= «охранять»; ка= «складывать»; ко= «поставить»; са= «считать»; сы= «разрушать»; су= «тянуть»; ти=//те= «говорить»; ту= «загружать». А. Зайончковский, как замечает К. М. Мусаев [16], подробнее, чем его предшественники, разработал методику восстановления первоначального корня путем сопоставления основ. Вместе с тем он не считает, что все глаголы следует свести к типу [СГ]. А. Зайончковский [15] приходит к выводу о существовании четырех типов односложных корней в тюркских языках: [Г], [ГС], [СГ] и [СТС]. Кратчайшей формой тюркского корня, по мнению А. М. Кононова [21-22], является корень, состоящий из трех типов: [Г], [СТ] и [ГС]. Относительно весьма распространенного в современных тюркских языках корня типа «согласный + гласный + согласный» [СГС] он пишет, что морфологический анализ в большинстве случаев определяет третий элемент (т.е. конечный согласный) как залоговый показатель (при глагольных корнях) или как словообразовательный аффикс (при именных корнях).
Как известно, в тюркологической литературе существуют десятки определений корня, однако ни одно из них, по справедливому определению исследователей, не отражает сути всех особенностей именно тюркского (геsр. алтайского) корня.
По крайней мере, так обстояло дело до недавнего времени, и в этом мы усматриваем две причины: с одной стороны, к природе тюркского и алтайского корня и его научной интерпретации ученые подходили с позиций европейских, механически перенося на исследуемые языки понятия «корень» и «основа», характерные, очевидно, только для индоевропейских языков, с другой - в определении научного статуса алтайского корня все еще сказывается недостаточная изученность его природы с привлечением обширного материала по всем тюркским и алтайским языкам (ср.: Кайдаров [1]).
Отрицательные последствия евроцентрическо-го подхода к определению тюркского корня, прежде всего, проявляются в смещении или нечеткой дифференциации понятий «корень» и «основа» в тюркских и алтайских языках. Дело в том, что традиционное представление корня как «неразложимой части слова», а основы как «производного от него корня образования», к сожалению, было принято многими исследователями для определения сходных понятий. При этом, правда, необходимо уточнить, что определения корня и основы в научной и специальной литературе зачастую сопровождаются различного характера оговорками, которыми авторы, очевидно, стараются как-то восполнить полное или частичное их несоответствие сути определяемого (ср.: Кайдаров [1; 29]).
Не вдаваясь в подробности всех существующих точек зрения на природу тюркского корня, отметим, что специфика тюркского и алтайского корня и слова в целом заставила ученых, занимающихся этой проблемой, отказаться от прямолинейного и несколько упрощенного подхода, когда структура слова в тюркских и алтайских языках рассматривается как состоящая из двух элементов - основы и окончания [19], причем под основой понимается «цельная и неразложимая часть слова», т.е. корень [9; 20; 25].
Иначе дается толкование этих понятий в трудах Н. А. Баскакова [14]. В частности, согласно утверждению ученого, корень слова в сочетании с аффиксами лексико-грамматического словообразования образует первую основу, а сочетания с аффиксами функционально-грамматического словообразования - вторую основу. Иначе говоря, морфологическая структура слова в тюркских языках может состоять из двух разновидностей основ -первичной и вторичной; и в том и в другом случае корень, как базовый элемент, присутствует обязательно. Несомненно, как указывают и другие исследователи (ср.: Юнусалиев [28], это - новый шаг в изучении структуры тюркского слова, в котором уже четко дифференцируются корень и основа, где основа, в свою очередь, выступает как первичная или вторичная в зависимости от функции словообразовательных аффиксов. В работе К. М. Мусаева [16] данный дифференцированный подход к характеристике слова получает свое развитие в детализации структуры корня. Автор отмечает, что слово в караимском языке морфологически может состоять как из «чистой основы», так и из «основы и словоизменительных морфем». Основа, в свою очередь, может состоять из «чистого корня», т.е. не
подвергаться дальнейшему членению, и из «корня и словообразовательных морфем».
По справедливой оценке исследователей (ср.: Кайдаров [1], Кажибеков [30], Гарипов [31-32] и др.), данная трактовка, выражающая современную тенденцию теоретической оценки структуры как тюркского, так и алтайского корня, в большей степени отражает ее сущность, чем другие определения. Действительно, корень как наиболее устойчивый звуковой комплекс в структуре основы или слова, являющийся ядром всей базисной лексики, может быть признан в плане диахронии как неразложимая (по терминологии К. М. Мусаева [16] -«чистая»), так и разложимая на морфологические части величина (ср.: Шайхулов [2; 4-5], Халиулли-на [3; 33] и др.).
В корпусе корневых слов современных тюркских, в частности, кыпчакских языков Урало-Поволжья, по нашим предварительным подсчетам, наличествуют более 4000 односложных корневых основ, менее половины которых приходятся на этимологически затемненные (т.е. несамостоятельные) единицы. Помимо них, в указанных языках насчитывается значительное количество и двусложных единиц различного происхождения типа ата (тат., башк.) «отец»; ана (тат.), эсэ (башк.). «мать», ара (тат., башк.) «промежуток, расстояние; промежуток времени; отношения, взаимоотношения; круг, среда, окружение»; бала (тат., башк.) «ребенок», кара (тат., башк.) черный; смотреть; кышла= (тат., башк.) «зимовать» (Шайхулов [2; 4-5]).
По существующей в тюркологии традиции все эти двусложные единицы, как известно, относятся к категории корневых слов. По сути, проблема изначальной односложности (или неодносложности) корневых основ, очевидно, будет длиться до тех пор, пока не будет выявлено (пусть даже при первом приближении) реальное число этих двусложных единиц в каждом из исследуемых языков, а также и (или) выяснено, что они являются действительно генетически двусложными или же, наоборот, представляют собой результат агглютинативного развития лексико-семантической структуры исследуемых языков. В связи с этим отметим, что взгляды ученых по данному вопросу диаметрально противоположны. Одни, которые отстаивают «мо-носиллабическую монолитность тюркского корня» (термин А.Т. Кайдарова) и членят при этом неразложимые, с точки зрения современных познаний об эволюции корня, такие основы, как 7ара - «черный», кара = «смотреть», бала - «ребенок, дитя» на корневую (кар-, кар-, бал-) и аффиксальные морфемы, несмотря на то, что и для исследователя истории языка независимо от его убеждений, по мнению авторов, эти элементы весьма и весьма гипотетичны. Другие же ученые указанные дисси-лабы считают исконными, что в известном смысле соответствует точке зрения отдельных алтаистов о структуре общеалтайской праформы (ср., например, Щербак [34], Кормушин [17] и др.).
Некоторые тюркологи, вслед за В. В. Радло-вым, Ж. Дени и другими, приходят к выводу, что двусложные и многосложные корни в тюркских
языках представляют собой результат осложнения односложных (подчеркнуто нами. - А. Ш.), т.е. они могут быть квалифицированы как таковые только в плане синхронии, в плане же диахронии это - изолированные от системы семантически, но примыкающие к ней этимологически производные основы, нередко довольно легко поддающиеся этимологическому анализу [26]. В этом нас убеждают результаты уже проведенных исследований в области тюркского корня (Е. Кажибеков, Ж. Манкеева и др.), в которых все больше и больше подвергаются расщеплению двусложные основы, казавшиеся до недавнего времени цельными и нерасторжимыми на корневые и производные элементы (ср.: Кайдаров [1]).
Аспекты установления односложности (или неодносложности) исконно тюркской и монгольской корневых морфем прямо связаны с характеристикой о разложимости (или неразложимости) указанных корневых основ. В нашей работе мы совершенно сознательно употребляем термин «корневые основы», имея в виду достаточно большую и прозрачную близость корневой морфемы с основой по ряду своих признаков и структурных соответствий как в тюркских, так и в монгольских языках.
Как известно, в тюркологических штудиях, особенно в последние два-три десятилетия ушедшего века, членение односложных корневых основ (имен и глаголов) на более мелкие лексикограмматические элементы считается относительно новой постановкой проблемы, на которую до недавнего времени многие, на наш взгляд, смотрели достаточно скептически. Между тем этот вопрос не только вызывает особый интерес исследователей, но и является объектом самого пристального осмысления. В результате дальнейшего расщепления односложных корневых основ на более мелкие морфемы и грамматические форманты, лишенные своей былой функции и слившиеся с основой в одно целое, за последнюю четверть ХХ века в тюркологии и алтаистике выявлены сотни новых таких «расчлененных» корней-основ. Это убедило многих ученых (ср.: [35]) в возможности проведения подобной операции «расщепления» для целенаправленного поиска и констатации более убедительных аргументов. При этом они пришли к выводу, что односложные корни представляют собой категорию историческую, а иногда могут быть разложимы на материале одного отдельно взятого языка.
Таким образом, разложимость односложных корневых основ, с одной стороны - вполне реальный факт, о котором исследователи писали, что при рассмотрении односложных тюркских основ некоторые всеобще распространенные основы вовсе не следует считать корнями, напротив, что они возникли из сплавления исчезнувшей основы с каким-либо основообразовательным аффиксом, а с другой -сегмент слова, рассматриваемый как корень в одну языковую эпоху, может оказаться для предшествующего периода сложной единицей (основой или словом), и, наоборот, сложная единица на данном этапе развития для последующего этапа может оказаться простой и неразложимой. Как бы то ни было, односложный корень-основа, по мнению
Б. М. Юнусалиева [15], «чаще всего выглядит как волнообразное повторение процессов агглютинации».
Все это дает основание говорить о реальной возможности членения корневых основ на соответствующие лексико-грамматические сегменты или представить такую возможность в теоретическом плане, хотя, по справедливому замечанию исследователей, видеть во всех без исключения типах односложных корневых основ производную структуру было бы неправильно.
Надо полагать, что все то, что сегодня перешло в исследуемых тюркских языках Урало-Поволжья (как, впрочем, и во всех алтайских языках) в пассивный запас их лексического строя, некогда было вполне активным и жизнеспособным. По определению А. Т. Кайдарова [1], их «устранение» заложено во внутренних закономерностях развития, а не есть результат «морального устарения» или «физического износа», как это бывает в материальном мире. Это явление представляет определенный интерес в изучении процесса исторического развития структуры корня как в тюркологии, так и в алтаистике, в которых наличие «мертвых корней» признают почти все ученые, кто системно изучал структуру корня на большом языковом материале. При этом одни из исследователей считают «мертвыми» те корневые элементы, которые не употребляются в языковой практике самостоятельно, другие же - те, которые не поддаются вычленению из состава производной основы. Это, по существу, одно и то же, ибо, как известно, невычленяемые корневые элементы не могут быть употреблены в языке самостоятельно.
Автор известной монографии, посвященной всестороннему изучению односложных корней и основ, вполне справедливо указывает, что вариативность, свойственная любому тюркскому корню, нельзя, с одной стороны, рассматривать только как результат случайных изменений (наоборот, именно варьирование как исторический процесс реализуется по строгим законам общей и частной фонетики тюркских языков в определенной хронологической последовательности в рамках фономорфологических закономерностей конкретных языков), с другой, многоаспектная вариативность может быть правильно понята и интерпретирована вовсе не путем ее противопоставления строю флективных языков, а только лишь сопоставляя - в плане глубокого и фронтального изучения аналогичных фактов всех языков агглютинативного типа, относящихся к алтайскому языковому сообществу [1].
При определении статуса корня в тюркских и алтайских языках в рамках трехмерной их структурной характеристики (наряду с фонологической и морфологической), есть, как известно, не менее важный - третий аспект - семантический, которому исследователи, к сожалению, не всегда придают должное значение.
На наш взгляд, семантический аспект любой тюркской и алтайской лексической (апеллятивной) единицы, в данном случае - корня - очень важный, если не самый главный фактор в рамках указанной трехмерной характеристики, ибо смысловая сторона
определяет прошлое, настоящее и дальнейшее развитие как тюркского, так и алтайского корня в целом.
В этом плане тюркологи и алтаисты, рассматривая проблемы семантической структуры корня, пытаются выяснить степень ее устойчивости / изменчивости, что прямо связано как с ее природой, так и с условиями контекстного употребления. Не менее важной остается и проблема установления конкретности и (или) обобщенности лексического значения тюркского и алтайского корня в целом, и односложных корневых основ - в частности. В трактовке указанных аспектов проблемы исследователями усматриваются две точки зрения. Одни авторы считают семантическую структуру односложных корневых основ абсолютно устойчивой, самостоятельной и конкретной, другие же придерживаются противоположной точки зрения, что, естественно, уже не позволяет в категорической форме говорить о семантической неизменности и устойчивости исследуемых корневых основ. Как позволяют судить факты изучаемых нами тюркских языков в сравнении с данными других алтайских (в первую очередь - монгольского) языков, изменения в смысловой структуре односложных корневых основ (начиная от небольших колебаний в оттенках значений и заканчивая переосмыслением их вплоть до образования антонимических противопоставлений) наблюдаются на всем протяжении их исторического развития. Тем не менее по справедливому замечанию А. Т. Кайдарова [1], семантическая структура односложных корневых основ по сравнению с фономорфологической более устойчива и именно она, на наш взгляд, составляет в целом тот прочный фундамент и незыблемую основу универсума базисной лексики тюркских и алтайских языков, по которым определяются их функциональная и идеографическая целесообразность.
В то же время исходя из наших исследований, а также выводов, сделанных другими исследователями, заметим, что корни, в т.ч. и односложные корневые основы, живут, а значения их в той или иной степени подвергаются затемнению. Причем это происходит довольно часто. Отсюда, очевидно, правильной и выверенной должна считаться именно та семантическая характеристика односложных корневых основ в тюркских и алтайских языках, в которой наряду с самостоятельностью лексических значений учтена и их несамостоятельность (ср.: Кайдаров [1]).
В связи с характеристикой семантической структуры односложных корневых основ представляет интерес не только в тюркологии и в алтаистике, но и в индоевропеистике, также и вопрос о появлении первоначально более общего, отвлеченного значения или же, наоборот, подобное значение сложилось позже, на основе конкретных, более точных. Принципиальность этого вопроса очевидна.
Минуя все научные споры и разногласия по этому поводу, отметим, что направление развития семантической структуры тюркского корня, по нашему глубокому убеждению, шло от общего к частному, от отвлеченного к конкретному. Первоначальный корень сам по себе был, очевидно, воплощением понятия, которое по мере семантического и
структурного развития подвергалось материализации, наполнялось содержанием и приобрело конкретное лексическое значение (ср.: Кайдаров [1]). Например, по утверждению исследователей глаголы кел= «приходить», кет =' «уходить», кез = «гулять», кеш = «переходить», каш = «убегать», кїр = «входить» и т.д. когда-то имели общий корень *ке=,*КЇ= ,*ка= [22]. Семантически связанный со всеми производными от него основами, он выражал общее в своем значении, которое затем подверглось конкретизации в каждой из производных основ. Общим было, вероятно, всякое движение человека, которое своим содержанием не уточняло ни направления, ни характера, ни темпа этого движения. Исходя из проанализированного материала, а также базируясь на полученных выводах тюркологических и алтаистических исследований, структурные модели односложных тюркских и алтайских корней могут рассматриваться в рамках следующих четырех основных типов:
Ьй тип: одноэлементные корни (вполне возможно, что некоторые из них возникли из более сложной структуры корня), которые состоят из одного гласного - [Г]: и=(тат.) // эй=(башк. «склони, наклоняй»; у=(тат.) // ыу=(башк.) «натирать, натереть, растереть» и др.
II -й тип: двухэлементные корни (здесь, очевидно, возможно возникновение некоторых из них либо из более простого типа в результате наращения аффикса, либо из более сложного типа в результате выпадения начального или конечного элемента). Эта модель имеет два подтипа: 1) [ГС] (часть корней этого подтипа могла возникнуть из основного типа [СГС] в результате выпадения начального согласного, как это, например, произошло в огузских языках с глаголом бол = который перешел в ол=); 2) [СГ] (часть корней этого подтипа могла возникнуть из основного типа [СГС] в результате выпадения конечного согласного. Сравн.: ти= (тат.) // тей= (башк.) «трогай; дотрагиваться»; чи (тат.) // сей (башк.) «сырой; неспелый»; ки= (тат.) //кей= (башк.) «надеть» и др.
Ш-й тип: трехэлементные корни, которые также имеют два подтипа: 1) [СГС] (часть корней этого типа могла, очевидно, возникнуть в результате наращения аффикса из двухэлементного типа [СГ]; 2) [ГСС] (где имеются твердые правила в отношении сочетания согласных - предшествующий согласный должен быть сонантом, обычно -л, р, и, реже - н, м, и, а второй согласный (конечный) глухим: с, т, к, г, к. Возможно, что часть из подобных корней происходит от структуры [ГС] как результат присоединения аффикса). Ср.: с одной стороны, ди (тат.) // ти, тей (башк.) «говорит, мол» употребляются в обоих языках в значении вводного слова, а, с другой - дип (тат.) // тип (башк.) «что, чтобы; точно, так» в обоих языках в значении союза «что, чтобы», а также: илт (тат., башк.) «отнести»; урт (тат., башк.) «полость между зубами и щекой, десна»; ас(т) - в обоих языках функционирует в значении «низ, нижний» и др.
!У-й тип: четырехэлементные корни, которые имеют лишь одну модель [СГСС] , где конечные
согласные подчиняются правилам структуры типа [ГСС]. Большинство подобных корней представлены звукоподражательными словами. Например: кырт (тат., башк.) «резко»; шырт (тат., башк.) звукоподражательное слово, выражающее значение слабого треска, щелчка и т.д. (ср.: Мусаев [16]).
На основании проведенного нами анализа в плане выявления возможных звукосочетаний в структуре односложных корневых основ типа [СГС] в тюркских языках можно сделать выводы, касающиеся дистрибуции согласных и гласных в разных позициях СГС, частоты их употребления, встречаемости и сочетаемости.
Необходимость определения дистрибутивных отношений согласных в конечной позиции СГС диктуется, как это явствует из приведенных примеров, двумя обстоятельствами. Во-первых, некоторые тюркологи и алтаисты, занимающиеся анализом структуры корня исследуемых языков, склонны видеть в замыкающих согласных СГС определенные грамматические форманты, слившиеся с первичной корневой морфемой в результате длительного исторического развития структуры тюркских языков (ср.: Кайдаров [1]). Во-вторых, определенные согласные (например, л, р, и, й и др.) характеризуются частотой употребления в тех или иных лексико-грамматических разрядах СГС, выражающих однотипные глагольные понятия, значения, связанные с различными действиями.
Ср.: кил- (тат., башк.); кел - (каз.) «приходить, прийти»; бул-. (тат., башк.), бол- (каз.) «делить, разделять; разбивать»; кыл - (тат., башк., каз.) «делать, совершать, действовать»; йол- (тат., башк), жул- (каз.) «выдергивать, вырвать,
рвать»; жур- (каз ), «ходить, двигаться», тор-(тат., башк.), тур- (каз.) «вставать, стоять»; кир-(тат., башк), к0р- (каз.) «видеть, смотреть, обозревать»; суй- (тат.), Ьуй- (башк.), сой- (каз.) «резать, колоть, бить (животных)»; сои- (тат.), Нои-(башк.); сой- (каз.) «целовать, любить»; квй- (тат., башк.); куй- (каз.) «гореть»; ти= тий= тей= (тат., башк ), тій- (каз.) «попадаться, касаться; выйти замуж»; тай- (тат., башк., каз.) «скользить» и т.д.
Вероятно, такая встречаемость конечных согласных не является случайностью, она, в определенном смысле, оправдывается и некоторыми мор-фонологическими факторами. Из проведенного нами анализа многочисленных сочетаемостных возможностей 9-ти гласных татарского, башкирского и казахского языков, в структуре СГС которых насчитывается более 4000 единиц, в качестве слогообразующих можно вывести некоторые общие закономерности их дистрибуции [2; 4-5]. Прежде всего, это то, что все гласные в данной позиции и окружении согласных в одинаковой степени обладают самой различной активностью. В частности, наибольшей частотой употребления обладает гласный [а], который в татарском и башкирском языках встречается в 490 клетках-звукосочетаниях, а наименьшей -гласный [и], представленный в 61 клетке в татарском и башкирском языках, гласный [о], отмечаемый в структуре 37 звукокомплексов. Все остальные гласные занимают промежуточное положение, образуя
при этом разную количественную градацию (ср.: Кайдаров [1]).
В первую пятерку согласных, с которыми больше всего сочетаются гласные, входят следующие консонанты: в татарском и башкирском языках с [7] и [к] - 4 звукокомплекса; с [т] - 129; с [б] - 95; с [ч] - 80; с [и] - 75; в казахском языке: с [т] - 81; с [с] - 61; с [д] - 54; с [ш] - 48 клеток звукосочетаний.
Таким образом, фоносемантическая структура односложных корней и основ типа СГС в современном татарском, башкирском и казахском языках характеризуется следующими особенностями: 1) строгим соблюдением дистрибутивных отношений сочетающихся фонем в ключе СГС; 2) определением разрядов СГС по частоте употребления начальных согласных, слогообразующих гласных и конечных согласных; 3) несвойственностью изменений слогообразующих гласных СГС при дальнейшей агглютинации, как это имеет место, например, в некоторых тюркских языках (ср.: уйг. 7ан «кровь», кени «его кровь»; кел= «приходить, прийти»; келишэ «приход» и др.); 4) озвончением конечных глухих [к], [г], [п] в интервокальном положении при дальнейшей агглютинации корня: сук= «бить, ударять», сугыш= «драться, биться; война» (тат., башк); кок «синий; зеленый»; когітір «синеватый, голубой» (каз.) и т.д.
ЛИТЕРАТУРА
1. Кайдаров А. Т. Структура односложных корней и основ в казахском языке. Алма-Ата, 1986. 322 с.
2. Шайхулов А. Г. Односложные корневые основы в кыпчак-ских языках Урало-Поволжья (опыт синхронической и диахронической характеристики). Ч. І-ІІ (словарь). Уфа: изд-во БашГУ, 2000. 210 с. Ч. II. 152 с.
3. Халиуллина Н. У. Тюркские языки Урало-Поволжья в контексте алтайского языкового сообщества (Опыт лексико-семантического и идеографического словаря). Ч. I. Уфа: Восточный университет, 2003. 171 с.
4. Шайхулов А. Г. Лексические взаимосвязи кыпчакских языков Урало-Поволжья в свете их историкоидеографической характеристики на общетюркском фоне. Уфа, 1999. 224 с.
5. Шайхулов А. Г. Структура и идеографическая парадигматика односложных корневых основ в кыпчакских языках Урало-Поволжья в континууме ареальной, межтюркской и общетюркской лексики: синопсис и таксономия когнитивной сферы «Природа (неживая и живая)». Уфа: изд-во БашГУ, 2000. 494 с.
6. Рассадин В. И. Очерки по истории сложения тюрко-монгольской языковой общности. Ч. 1-Е Элиста, 2007-2008. 163 с.
7. Радлов В. В. // Записки ИАН, СПб., 1906. Т. 7. 109 с.
8. Тенишев Э. Р. О восточной ветви центрально-азиатского языкового союза (ЦАЯС) // III Всесоюзная конференция по теоретическим вопросам языкознания «Типы языковых общностей и методы их изучения»: тезисы. М.: Наука, 1984. С. 62.
9. Туймебаев Ж. К. Теоретические принципы и критерии
историко-генетического разграничения тюркско-
монгольских лексических параллелей: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Астана, 2008. 56 с.
10. Котвич В. Исследования по алтайским языкам. М., 1962. С. 17.
11. Vambery H. Die primitive Culture des turko-tatarischen Volkes. Leipzig, 1879. 68 p.
12. Батманов Н. А. Язык енисейских памятников древнетюркской письменности. Фрунзе, 1959. С. 162
13. Баскаков Н. А. Предисловие // В. Котвич. Исследования по алтайским языкам. М., 1962. С. 17.
14. Баскаков Н. А. Историко-типологическая морфология тюркских языков (структура слова и механизм агглютинации). М.: Наука, 1979. С. 145-146.
15. Зайончковский А. К вопросу о структуре корня в тюркских языках: глагольные основы моносиллабические (односложные) типа С+Г (согласный+гласный) // Вопросы языкознания. 1961. №2. С. 28-29.
16. Мусаев К. М. Структура и семантика корня // Лексикология тюркских языков. М.: Наука, 1984. С. 82-105.
17. Кормушин И. В. Лексико-сематическое развитие корня
*qa в алтайских языках // Тюркская лексикология и лексикография. М.: Наука, 1971. С. 11-13.
18. Макаев Э. А. Вопросы построения сравнительной грамматики тюркских языков // Советская тюркология. 1971. №2. С. 21-25.
19. Рамстедт Г. И. Введение в алтайское языкознание: Морфология. М., 1957. С. 86.
20. Севортян Э. В. Морфологическое строение слова в связи с другими его характеристиками // Тюркологический сборник. 1971. М.: Наука, 1972. С. 34.
21. Кононов А. Н. О фузии в тюркских языках // Структура и история тюркских языков. М.: Наука, 1971. С. 108.
22. Кононов А. Н. Грамматика языка тюркских рунических памятников (VII-IX вв.). М.: Наука, 1980. С. 205.
23. Ахметьянов Р. Г. Татарский язык в Волго-Камском языковом союзе: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Казань, 1993. 35 с.
24. Бертагаев Т. А. Морфологическая структура слова в монгольских языках: о фузии, символизации, об аналитизме, внутренней флексии, сингармонизме и многозначности аффиксов. М.: Наука, 1969. 189 с.
25. Рассадин В. И. Фонетика и лексика тофаларского язька. Улан-Удэ, 1971. С. 11
26. Манкеева Ж. А. Реконструкция первичных корней глагольных основ казахского языка. Алма-Ата: Гылым, 1991. 152 с.
27. Баскаков Н. А. Каракалпакский язык. Ч. I. М., 1952. С.100-106.
28. Юнусалиев Б. М. Киргизская лексикология: развитие корневых слов. Ч. I. Фрунзе, 1959. 245 с.
29. Басырова Ф. А., Гарипов Т. М., Доброгост Л. А. Семантическое развитие корневой морфемы. // К 60-летию профессора Р. З. Мурясова: сб. науч. ст. Уфа, 2000. С. 141-151.
30. Кажибеков Е. З. Фоносемантическая характеристика пра-тюркского корня // Проблемы этимологии тюркских языков. Алма-Ата, 1990. С. 95-102.
31. Гарипов Т. М., Мурясов Р. 3., Шайхулов А. Г. Идеографическая парадигматика лексико-семантических классов слов в языках тюркской и иных семей // Человек в зеркале языка. Вопросы теории и практики: сб. науч. ст. М., 2000. С. 141-151.
32. Гарипов Т. М., Нугуманова А. А. Проблемы корневых слов в тюркских языках // Проблемы словообразования в тюркских языках. Казань, 2002. С. 65-70.
33. Халиуллина Н. У., Шайхулов А. Г. Тюркские языки Ура-ло-Поволжья в контексте алтайского языкового сообщества (Опыт лексико-семантического и идеографического словаря. Ч. 2. Уфа: Восточный университет, 2004. 200 с.
34. Щербак А. М. О морфологической структуре слова в тюркских языках // Морфологическая структура слов в языках различных типов. М.-Л.: Наука, 1963. С. 267-270.
35. Юлдашев А. А. К «Сравнительно-исторической грамматике тюркских языков». Т. IV: Лексика. М.: Наука, 1981. 73 с.
Поступила в редакцию 07.10.2009 г.
