CC BY
63
Вестник Томского государственного университета. 2022. № 483. С. 253-260 Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 2022. 483. рр. 253-260
Научная статья УДК 343.2/.7
(М: 10.17223/15617793/483/27
Цифровой объект преступления
Мадина Муссаевна Долгиева1
1Главное уголовно-судебное управление Генеральной прокуратуры Российской Федерации, Москва, Россия
птсиог111 @тай. ги
Аннотация. Проанализированы переходные положения цифровой эпохи и их адаптация под существующие уголовно-правовые реалии. Обосновывается определение цифрового объекта преступления в контексте классических теорий объекта преступления, инновационных тенденций и актуализации доктрины уголовного права. Заключается, что аксиология цифрового объекта преступления, вызванная общественным к нему отношением, обязывает государство закрепить его в качестве социальной ценности и поставить в число охраняемых уголовным законом, включив их в перечень объектов гражданских прав.
Ключевые слова: криптовалюта, биткоин, виртуальная валюта, цифровая валюта, цифровые финансовые активы, криптоактивы, виртуальные активы, объект гражданских прав, квалификация хищения криптовалю-ты, иное имущество
Для цитирования: Долгиева М.М. Цифровой объект преступления // Вестник Томского государственного университета. 2022. № 483. С. 253-260. аог 10.17223/15617793/483/27
Original article
doi: 10.17223/15617793/483/27
Digital crime object
Madina M. Dolgieva1
1 Prosecutor General's Office of the Russian Federation, Moscow, Russian Federation,
novator111 @mail. ru
Abstract. The study aims to analyze the transitional provisions of the digital era and their adaptation to the existing criminal law realities, to determine the signs of a digital object of crime and the main question of whether such digital objects are protected by the criminal law of the country. The transition of economic relations to electronic services and social networks was the reason for the transformation of crime from real to virtual and led to the emergence of the term "digital crimes" in the science of criminal law, which requires a conceptual justification of the concept of a digital object of crime, to which the author, in a highly specialized sense, refers social relations that develop upon the turnover of digital financial assets, virtual assets and cryptocurrencies. After digital technologies have turned into general-purpose technologies affecting all sectors of the economy and society, the usual criminal-legal approach to determining the object of encroachment has become unnecessarily blunt, since the criminal law contains a sufficiently large number of elements of crimes referring to various kinds of normative legal acts regulating virtual legal relations. At the same time, such legislation is vague and does not solve law enforcement issues. During the preparation of the article, formal-logical methods were mainly used for the analysis of socio-legal phenomena. The author draws attention to the fact that social realities require the defining of the boundaries of secure communication in the digital and information spheres, the subject and mechanisms of its legal support and protection. At the same time, the definition of the digital object of crime is justified in the context of classical theories of the object of crime, innovative trends, and actualization of the doctrine of criminal law. Based on the conducted research, the author comes to the conclusion that the axiology of the digital object of crime caused by public attitude to it obliges the state to consolidate it as a social value and put it among those protected by criminal law, including them in the list of objects of civil rights. The digital object of crime is socially significant values and benefits of subjects of virtual property relations that develop in the sphere of turnover of digital financial assets, virtual currency and cryptocurrencies, subject to criminal protection, which the guilty person encroaches on, wishing to cause damage to their owner. The concept of the digital object of crime proposed by the author in this regard is a timely and relevant solution to a number of problems of the qualification of digital crimes.
Keywords: cryptocurrency, bitcoin, virtual currency, digital currency, digital financial assets, crypto assets, virtual assets, object of civil rights, qualification of cryptocurrency theft, other property
For citation: Dolgieva, M.M. (2022) Digital crime object. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta - Tomsk State University Journal. 483. рр. 253-260. (In Russian). doi: 10.17223/15617793/483/27
© Долгиева М.М., 2022
Интернет, являясь неотъемлемой и незаменимой частью нашего общества, обусловливает переход экономических отношений в виртуальные сервисы и социальные сети, что, с одной стороны, является причиной стремительного развития электронной коммерции, а с другой - условиями перехода преступной деятельности из классической, привычной обстановки в цифровую среду.
Форма существования таких отношений, по мнению автора, претерпела значительные изменения в своем содержании, поскольку конкретные правоотношения, исключающие личное участие людей, сместили фокус социальных приоритетов с процесса взаимодействия на определенный результат - получение услуги.
Преступная деятельность в сети Интернет, согласно официальной статистике Министерства внутренних дел Российской Федерации, представлена большинством составов преступлений, регламентированных уголовным законодательством Российской Федерации, и варьируется от кражи личных данных до серьезных кибератак на учреждения и инфраструктуру, финансирование терроризма, наркоторговлю и пр. При этом многообразие указанных преступлений увеличивается как в качественном, так и в количественном показателях. Так, например, за январь - май 2021 г. киберпреступ-ность увеличилась на 25%1.
Свобода Интернета является ключевым фактором, объясняющим цифровую революцию последних лет. Однако, продвигая эту свободу без национальных границ и единой глобальной инфраструктуры, государство должно стремиться защитить граждан от организованных преступных группировок или иных лиц, которые стремятся использовать такую открытость.
Закрепившийся в доктрине права термин «цифровые преступления» также безграничен и не имеет конкретных признаков и характеристик. Е.А. Русскевич к таковым относит как «компьютерные преступления», посягающие на объекты информационно-коммуникационной инфраструктуры (в том числе компьютерную информацию), так и «компьютеризированные преступления» по признакам объекта, которые «ввиду цифрового обновления общества демонстрируют тенденцию стремительной «виртуализации» [1. С. 29]. При этом стоит отметить, что Е. А. Русскевич впервые в науке уголовного права широко трактует понятие «компьютеризированные преступления», подразделяя их на две основные подгруппы: простые - в которых использование компьютерных технологий является способом их осуществления, и квалифицированные, для которых использование таких технологий повышает их общественную опасность. Все остальные преступления, совершаемые с использованием информационно-коммуникационных технологий, автор относит к потенциально компьютеризированным, крайне редким явлениям, влияние на степень общественной опасности которых компьютерные технологии практически не оказывают.
М. А. Ефремова, выдвигает информационную безопасность в качестве самостоятельного объекта уголовно-правовой охраны с оговоркой, что данное предложение может быть успешно реализовано лишь в случае принятия новой редакции Уголовного кодекса Российской Федерации (УК РФ) [2. С. 13], в то время как Р. Г. Дремлюга в этой связи называет объектом уголовно-правовой охраны цифровую экономику и информационное общество [3. С. 82].
На наш взгляд, термин «цифровые преступления» в самом широком понимании заключает в себе любые посягательства, совершаемые в сети Интернет с использованием соответствующих компьютерных технологий, и в настоящее время не требует корректировки границ такого преступного поведения, поскольку невозможно предусмотреть и ограничить что-либо находящееся в процессе активного развития.
В целом криминологическое знание о цифровых формах преступлений и их теоретическое обоснование, выдвинутое Е. А. Русскевичем, показывает, насколько глобально продвинулась наука уголовного права в развитии институтов борьбы с современными видами преступности в ее корнях и во всех формах на уровне нормативного и правоприменительного противодействия [1. С. 32].
Безусловно появлению термина «цифровые преступления» предшествовали научные обоснования информационно-телекоммуникационных сфер деятельности в проекции гражданско-правового регулирования, а также уголовно-правового противодействия преступности.
Так, А.Ю. Чупровой определены критерии идентификации преступлений в сфере электронной коммерции в качестве самостоятельной системы, к которым отнесены виртуальное пространство и установленный правопорядок в информационном пространстве, обеспечивающий безопасное использование последнего участниками информационных отношений [4. С. 9]. В свою очередь, А. А. Карцхия сформулировал и обосновал гражданско-правовую модель регулирования цифрового гражданского оборота и цифровых прав, которая представляет собой совокупность правоотношений, порождаемых посредством применения цифровых технологий [5. С. 17].
Таким образом, поэтапное внедрение цифровых терминов и определений в отечественной науке права определило направления его дальнейшего развития в уголовно-правовом аспекте.
Ранее, когда цифровые технологии еще были «ни-шевым» рынком для специалистов, классическое учение об объекте преступления, будучи спорным, являлось простым и понятным, однако, когда они превратились в технологию общего назначения, которая затрагивает все сектора экономики и общества, то привычный уголовно-правовой подход к определению объекта посягательства стал излишне бланкетным, требующим постоянного обращения к большому количеству нормативно-правовых актов, регулирующих виртуальные отношения, например, законодательству о краудфандинге2, о цифровых финансовых активах3 и другим нормам, распространяемым на правоотно-
шения, основанные на электронном взаимодействии, в целях защиты прав их участников уголовно-правовыми средствами.
Стоит согласиться с мнением Я.О. Кучиной о том, что «в случае с технологически сложными объектами их природа, а не регулируемая норма станет первоисточником для правоприменителя, если законодатель ошибется в дефиниции» [6. С. 118-127].
Вывод автора о том, что цифровые технологии перешли в категорию технологий общего назначения, основан на Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 гг., утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 09.05.2017 № 203, согласно которой информационное общество России характеризуется широким распространением и доступностью мобильных устройств (в среднем на одного россиянина приходится два абонентских номера мобильной связи), а также беспроводных технологий, сетей связи, создана система предоставления государственных и муниципальных услуг в электронной форме, к которой подключились более 34 млн россиян, с 2014 г. осуществляется подключение населенных пунктов с населением от 250 до 500 человек к сети Интернет, в результате чего 5 млн граждан России, проживающих почти в 14 тыс. таких малонаселенных пунктов, получили доступ к сети Интернет, объем реализации товаров и услуг россиянами с использованием сети Интернет достиг эквивалента 2,3% валового внутреннего продукта и имеет тенденцию к росту, а информационные и коммуникационные технологии стали частью современных управленческих систем во всех отраслях экономики, сферах государственного управления, обороны страны, безопасности государства и обеспечения правопорядка4.
Вместе с тем цифровая экономика, несмотря на положительное влияние, детерминирует цифровые преступления, ключевой целью которых являются цифровые объекты посягательства. Вопрос о том, находятся ли такие цифровые объекты под охраной уголовного закона страны, является открытым и дискуссионным.
С учетом позиции ряда авторов, не стремящихся отождествлять реальные общественные отношения с цифровыми, в том числе с учетом того обстоятельства, что «под воздействием цифровизации закон уже не будет стабильным регулятором и незыблемой основой национального правопорядка» [7. С. 196-209], следует отметить, что цифровая эволюция правоотношений требует и эффективного своевременного правового регулирования именно в контексте ожидаемого ответа на возникающие вопросы.
Учению об объекте преступления в науке российского уголовного права не одна сотня лет, его трансформация с XVIII в. обрастала новыми свойствами и признаками, а также классификацией и приоритетностью, однако инновационная эпоха, затронувшая и доктрину права, требует координации юридических понятий с фактической стороной прогресса.
В настоящей статье автором поставлена задача определить концепцию цифрового объекта преступ-
ления, к которым автор в узкоспециальном смысле относит общественные отношения, складывающиеся по факту оборота цифровых финансовых активов, виртуальных активов и криптовалют.
Уголовно-правовое обоснование ответственности за посягательства на такие правоотношения является краеугольным камнем развития цифровой безопасности и углубления цифровой инфраструктуры в жизни общества.
Безграничный характер цифровых технологий создает проблемы для обеспечения соблюдения прав потребителей государственными органами, действия которых ограничены территориальными границами их юрисдикции, в том время как сеть Интернет предоставляет возможности внедрять свои бизнес-модели на глобальном уровне, напрямую, в связи с чем для эффективной борьбы с нарушениями законодательства необходимо координировать государственную правоприменительную деятельность.
Существующие правовые инструменты также должны быть адаптированы таким образом, чтобы они могли отвечать двойным вызовам глобализации и оцифровки, поэтому правоприменение должно стать более гибким, последовательным и эффективным, что требует расширения сотрудничества между государственными органами власти и наукой.
Социальные ценности, декларируемые Основным законом государства - Конституцией Российской Федерации, как справедливо отмечает Е. Н. Карабанова, - это аксиологическая концепция объекта преступления, закрепляющая обязанность государства охранять эти ценности согласно сложившимся в правоприменительной практике тенденциям [8. С. 69-77].
По мнению Г. П. Новоселова, поскольку само преступление предстает явлением конкретным и не может быть «родовым» или «общим», следовательно, в реальной действительности в посягательстве нет никакого иного объекта, кроме того, который сторонниками классификации объектов преступления по вертикали называется непосредственным [9. С. 40]. Однако такое заключение ставит под сомнение все имеющиеся теоретические обоснования деления групп преступлений, фактически превращая, таким образом, уголовный закон в нескончаемый перечень всевозможных видов посягательств.
Безусловно, как писал А. Н. Трайнин, в теории уголовного права нет единства в понимании объекта преступления (нет его и в настоящее время) и каждое преступление выражается в посягательстве на определенный объект, которым могут являться как материальные, так и нематериальные ценности [10. С. 72].
При этом весьма креативна точка зрения В. В. Хилю-ты о том, что преступные посягательства на объекты гражданских прав (за исключением вещей) должны быть выведены из системы посягательств, составляющих хищения, и образовывать самостоятельную группу преступлений, охватывающих деяния, направленные против имущественных правоотношений [11. С. 25], поскольку присутствует механизм извлечения имуще-
ственной выгоды от противоправных действий без воздействия на материальную оболочку блага.
Новые уголовно-правовые запреты предлагает рассмотреть М.И. Немова, при создании специальных норм, регулирующих порядок оборота цифровых активов, указывая при этом, что в подавляющем большинстве случаев такие объекты являются средством совершения преступлений против собственности и экономической деятельности, а не самостоятельным объектом посягательства [12. С. 112].
Несмотря на то что цифровой мир приносит значительные выгоды, он, безусловно, уязвим. Инциденты в области кибербезопасности, будь то преднамеренные или случайные, например вымогательство криптовалюты за разблокировку доступа к операционным системам, растут тревожными темпами и могут нарушить предоставление основных услуг, которые мы считаем само собой разумеющимися, таких как водоснабжение, здравоохранение, электроснабжение, транспорт или мобильные услуги. Угрозы могут иметь различное происхождение, включая уголовные, политически мотивированные, террористические или спонсируемые государством нападения, а также стихийные бедствия и непреднамеренные ошибки. Что касается киберпреступности, то тенденции предполагают значительное увеличение масштабов, изощренности, количества и типов атак, числа жертв и экономического ущерба.
В целом финансовый ущерб, причиняемый в результате любых цифровых преступлений, оценивается как значительный, при этом приводимые цифры варьируются от сотен тысяч до миллиардов долларов в глобальном масштабе5, а экономические потери порождают непредсказуемые дополнительные расходы как государства в целом, так и отдельных его граждан.
Цифровые финансовые активы, виртуальные валюты и криптовалюты - это техническая и финансовая инновация, обладающая высоким потенциалом для мировой экономики. В то же время они используются в преступных целях в отсутствие эффективного регулирования. Использование этих виртуальных ценностей для преступной деятельности и отмывания прибыли за последние годы выросло по объему и сложности, а инструменты, облегчающие использование криптовалют, в настоящее время широкодоступны, так же как и услуги, предназначенные для направления преступной прибыли. Как следствие, преступное использование криптовалют больше не ограничивается киберпреступной деятельностью, но теперь относится ко всем видам преступлений, которые требуют передачи денежной стоимости (взятки, наркоторговля, финансирование терроризма, оборот оружия, вымогательства, разбойные нападения).
За последние годы рынок криптовалют значительно диверсифицировался. Биткойн теперь делит рынок с большим количеством других монет, также известных как альткоины. Тем не менее он по-прежнему остается самой ценной монетой, доминируя на рынке.
Криптовалютные биржи, позволяющие пользователям покупать и конвертировать криптовалюты в другие монеты или фиатную валюту за определенную
плату, законно осуществляют свою деятельность как в США, так и в странах Азии и Европы.
Таким образом предпосылок к тому, что цифровые финансы прекратят свое существование, нет. Наоборот, псевдоанонимность и децентрализация создают благоприятные условия для существования цифровой преступности, поскольку расследование таких преступлений существенно затрудняется, а процесс привлечения к уголовной ответственности становится необоснованно длительным. Важно подчеркнуть, что криптовалюты на самом деле не являются анонимными, большинство систем, на основе которых они функционируют, являются общедоступными, что делает транзакции отслеживаемыми.
Децентрализация цифровой финансовой системы предоставляет дополнительные возможности, поскольку она позволяет обойти контрольную роль традиционного центрального органа, а также географические ограничения. Это не только обеспечивает чрезвычайно быстрые международные транзакции, но и дает возможность использовать пробелы в регулировании между юрисдикциями.
И если приведенный выше анализ причин появления термина «цифровой объект преступления» не вызывает вопросов, то полисемичность этого понятия требует скрупулезного обоснования, поскольку, выступая в качестве элемента состава преступления, сам по себе цифровой объект в настоящее время не будет являться социальным благом, охраняемым уголовным законом, поскольку является формой выражения отношений, опосредованных цифровыми технологиями. На современном этапе эволюции права, в том числе и в контексте регулирования таких отношений, проблемой взаимодействия общества и государства является категоричная позиция законодателя, не разделяющего мнения ученых о том, что цифровые технологии уже внедрены в жизнедеятельность общества.
Использование категории «объект преступления» в теории права основано в первую очередь на многообразии концепций содержания объекта преступления как социально-правового явления.
С философской точки зрения объект преступления - это фрагмент реальности, на который оказывает влияние то или иное воздействие.
С юридической точки зрения объект преступления - это поставленное под уголовно-правовую охрану благо (общественные отношения), терпящие вред при посягательстве, и перечень таких благ приведен в ст. 2 УК РФ по уровню их приоритетности для государства.
Н.С. Таганцев к таким благам относил «жизнь, личные чувствования, честь, обладание или пользование предметами внешнего мира, различные блага, составляющие общественное достояние, и т.п.» [13. С. 51-58].
По мнению Р. Д. Шарапова, популярные альтернативные теории объекта преступления, заявляемые в противовес классической теории общественных отношений, заключаются в признании в качестве таковых лишь структурных элементов общественного отношения - блага, ценностей, интересов или прав участников таких отношений [14. С. 43-50], и отказ от
классической теории, по мнению указанного автора, не мотивирован.
Вместе с тем фундаментальное мнение А. В. Наумова о том, что общественные отношения не могут быть признаны универсальной теорией объекта преступления и требуется возвращение к теории объекта как блага в рамках классической и социологической школы уголовного права [15. С. 179], является наиболее оптимальным в современных реалиях. Обоснованием такому выводу служит мнение, что в случае хищения, например, цифровых финансовых активов, объектом преступления действительно выступает не похищаемое имущество непосредственно (ему при этом может быть не причинено никакого вреда), а именно отношения, вытекающие из права собственности, т. е. права владения, пользования и распоряжения имуществом [16. С. 147].
Высказанные Г. П. Новоселовым представления об объекте во взаимосвязи с преступным вредом, который, по его мнению, заключается в лишении фактической возможности законного удовлетворения своих потребностей» [17. С. 133], также применимы к современным цифровым понятиям и определениям, воздействие на которые лишает возможности распоряжаться ими. При этом указанный автор придерживается теории консолидации понятия предмета и объекта преступления, так как, по его мнению, предмет преступления отдельно от связи с общественными отношениями не существует, и перечень объектов уголовно-правовой охраны, перечисленный в ст. 2 УК РФ, является социальными ценностями и благами.
Социальные интересы государства и личности, блага и ценности являются переменными составляющими любой эпохи. Цифровая эпоха характеризуется цифровыми ценностями, и это обстоятельство должно приниматься как данность, соответственно, в системе ценностей, поставленных под охрану уголовным законом, цифровые ценности должны быть включены в приоритет значимости. Таким образом, автор соглашается с универсальной позицией ряда ученых о том, что объект преступления - это охраняемые уголовным законом социально значимые ценности, интересы и блага, на которые посягает преступление и которым в результате его совершения причиняется или может быть причинен вред [18. С. 169].
Рассматривая цифровые финансовые активы, виртуальную валюту и криптовалюту в качестве претендентов на признание их социальными ценностями, стоит также обратиться к теории развития объекта преступления как интересов социальных субъектов, выдвинутой в XIX в. и реализованной в трудах Г. П. Новоселова, который, в частности, указывал, что преступление причиняет вред только людям и лицо, признанное потерпевшим, является объектом преступления.
В этой связи, отмечая, что цифровые финансовые активы и криптовалюта, являясь нематериальными и неосязаемыми составляющими, не претерпевают фактических изменений в своем содержании, а только имеет место изменение записи в коде и переход этих кодов с одного носителя на другой, в узком смысле
вред причиняется только людям (владельцам) этих цифровых активов. Однако более широкий взгляд на природу взаимоотношений виртуального сообщества показывает, что ущерб может быть причинен не одному конкретному лицу, а группе лиц - юридическому лицу, и в таком случае смысл теории объекта как личности утрачивается.
Таким образом, не отвергая ни классическую теорию объекта преступления как общественных отношений, ни теорию объекта - блага и социальной ценности, ни менее популярные теории - субъекта или нормы права как объектов, полагаем, что концепция цифрового объекта преступления состоит в большей степени из признаков социального блага и интересов. Однако закрепление такой теории возможно только в случае правового обоснования его ценности для субъектов общественных отношений и наличия уголовно-правовой нормы, ставящей под охрану цифровой денежный (виртуальный и криптовалютный) оборот.
Как отмечает З. Б. Соктоев, в последнее время сложилась порочная практика, когда юридически значимые изменения в предметной реальности игнорируются при уголовно-правовой квалификации преступлений с формальным составом [19. С. 306].
Так, например, приговором Петроградского районного суда г. Санкт-Петербурга действия двоих лиц, обвинявшихся в вымогательстве криптовалюты у потерпевшего, путем инсценировки его задержания сотрудниками ФСБ с угрозой применения пыток были переквалифицированы со ст. 163 УК РФ на ч. 3 ст. 161 УК РФ (как грабеж, совершенный в особо крупном размере), и указано, что в качестве обоснования особо крупного размера хищения судом учитываются только наличные денежные средства в сумме 5 млн руб., переданные потерпевшим, при этом относительно 55 млн руб., переданных злоумышленникам в виде криптовалюты суд указал, что поскольку крип-товалюта «не является средством платежа на территории Российской Федерации, ее нельзя признать объектом гражданских прав и предметом преступления»6. С этим мнением согласилась и апелляционная инстанция. Данный пример показывает, что хищение криптовалюты не рассматривается судами в качестве преступления.
Сложившаяся тенденция в судебной практике относительно уравнивания понятий объекта и предмета преступления основана на отсутствии четкого правового обоснования понятия цифровых активов и крип-товалют.
Федеральный закон от 31.07.2020 № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее - закон о ЦФА) не содержит определения криптовалюты, что приводит к фрагментации понятий в теории права и на практике, и самому обороту цифровой валюты в законе о ЦФА определена только одна норма (ст. 14), определяющая лишь организацию ее выпуска, обращения и запрет на распространение информации о предложении и (или) приеме в качестве средства платежа.
Цифровые финансовые активы и уж тем более криптовалюты как таковые не являются «ценностями», охраняемыми государством, собственно, как и не носят в настоящее время социальный характер, являясь по сути добровольным актом участия их приобретателя в виртуальном обороте.
Вместе с тем признание в законе о ЦФА таких активов в качестве предмета регулирования позволяет прийти к выводу, что аксиология цифрового объекта преступления, вызванная общественным к нему отношением, обязывает государство закрепить его в качестве социальной ценности и поставить в число охраняемых уголовным законом.
Значимость для общества является основополагающим критерием отнесения того или иного объекта к социальным ценностям, защищаемым государством. Как показало десятилетие использования криптова-лют и виртуальных активов в нашей стране, интерес к ним только возрастает, а волатильность курса крипто-валют зависит от политики мировых государств наравне с курсом национальных валют. И это даже пугает, поскольку фактически в мире существует параллельная финансовая система, неконтролируемая никем, но поддерживаемая криптосообществом.
Согласно отчету международной компании по криптовалютным платежам Triple A на октябрь 2021 г., в Российской Федерации криптовалютами владели 17 379 175 человек, или 11,91% населения страны7, и на текущий момент, согласно исследованиям, граждане Российской Федерации зарегистрировали свыше 10 млн криптовалютных кошельков и вывели на них свыше 10 трлн рублей8.
Таким образом бесспорная значимость виртуальных активов для общества (особенно прогрессивной его части) очевидна, теперь стоит задача разобраться с их значимостью для государства, насколько интересы общества совпадают с государственной политикой и насколько готов законодатель продвинуться в выборе: регламентировать уголовно-правовые запреты или уголовно-правовую охрану таких цифровых объектов посягательства.
По мнению автора, более продуктивным путем для государства было бы признать социальную ценность виртуальных активов и криптовалют, включив их в перечень объектов гражданских прав, что позволит справедливо отнести данные объекты к числу охраняемых уголовным законом. Такая позиция являлась более чем логичной, поскольку виртуальный мир уже существует, а потому доверие общества к государству, которое может защитить их ценности, возрастет моментально.
Влияние цифровых финансовых активов и крипто-валют на экономический оборот наглядно продемонстрировано в отчете Центрального банка России, в котором сообщается, что объем сделок российских граждан с криптовалютами, по некоторым оценкам, достигает 5 млрд долл. США в год. Российские граждане являются активными пользователями интернет-платформ, осуществляющих торговлю криптовалю-тами. Кроме того, Россия находится в числе лидеров по объему мировых майнинговых мощностей9.
Для включения цифрового объекта в перечень социально охраняемых государством ценностей необходимо также сформулировать его основные признаки, к которым в самом общем виде относятся: инте-грированность в экономическую деятельность; транс-граничность и экстерриториальность его оборота; адаптивность к изменяющейся цифровой реальности; латентность и зависимость от информационно-телекоммуникационных технологий.
Перечисленные признаки существуют сами по себе, независимо от воли государства, лишь на латент-ность может оказать влияние правоохранительная деятельность государства при наличии соответствующих познаний и практики.
Вместе с тем адаптивность цифровых объектов к изменяющейся цифровой реальности настолько высока, что в настоящее время уровень латентности можно снизить только с гиперлатентности до среднего его показателя.
Необходимость отнесения цифровых объектов преступления к социальным ценностям обусловлена еще и тем фактором, что отсутствие должной правовой регламентации влияет на национальную безопасность, так как невозможно предсказать влияние информационных технологий на функционирование экономической системы страны при безнадежно отстающих законодательных нормах.
Так, по мнению К. Н. Евдокимова, неконтролируемая технотронная преступность как новый вид высокотехнологичной преступности в силу самодетерминации вышла из-под контроля личности, общества и государства, представляя опасность практически для всех жизненно важных общественных отношений [20. С. 16].
Уже сейчас эмпирическое исследование судебной практики позволяет очертить круг посягательств на цифровой объект в зависимости от направленности умысла виновного, а также цели воздействия.
Понятие цифрового объекта посягательства неразрывно связано с термином «виртуальное имущество», которое существует лишь в виде кодов и информации на экране монитора или специальных электронных носителях, при этом очевидная материальная составляющая такого имущества признается практически всеми исследователями. Однако наблюдательная позиция со стороны науки на самостоятельное развитие этой отрасли является ошибочной.
Выделение исследуемых цифровых объектов в отдельную правовую категорию и определение понятия цифрового объекта преступления позволит установить уголовно-правовой режим цифровых преступлений как нового вида преступлений и классифицировать их, что в последующем неизбежно приведет к дифференциации самостоятельной модели цифровой уголовной ответственности, хотя в настоящее время аналоговая наука сопротивляется переменам.
Поэтому следует согласиться с мнением В.В. Хилюты о том, что сначала должна проводиться дифференциация различных объектов гражданских прав, прежде чем они будут включены в понятие «имущество» [21. С. 105], поскольку в настоящее время расширять данное понятие было бы не совсем
правильным ввиду отсутствия конкретизации отношения законодателя к виртуальным активам.
Кроме того, исследование цифрового объекта преступления в дальнейшем позволит избежать теоретических споров о многообъектности цифровых преступлений и категоричности определения таковых, поскольку мнение ряда авторов о том, что цифровые преступления всегда посягают на нормальное функционирование компьютерных сетей и систем, является не совсем обоснованным, так как информационная безопасность не всегда претерпевает какие-либо негативные изменения при совершении таких преступлений.
Структура охраняемых уголовным законом ценностей при включении в их число такого понятия, как цифровой объект, сохранит свою полноценность, при этом научное обоснование права на существование подобного объекта позволит исключить смешение таких понятий, как цифровые права, цифровая валюта, виртуальное имущество и другой криптовалютной терминологии, которая некоторыми исследователями не дифференцируется.
Для того чтобы уголовно-правовые меры были эффективными в борьбе с преступностью в сфере
оборота цифровых финансовых активов и криптова-люты, установление признаков состава преступления должно быть обеспечено законодательно, чтобы уголовный закон охватывал ситуации, когда преступление совершается с помощью информационно-коммуникационных технологий с любой другой территории независимо от того, где базируется та или иная технология.
Предлагаемая автором концепция цифрового объекта преступления в этой связи является своевременным и актуальным решением ряда проблем квалификации цифровых преступлений. Автором обосновывается определение цифрового объекта преступления в контексте исследованных классических теорий объекта преступления с учетом современных инновационных тенденций и необходимости актуализации доктрины уголовного права.
Таким образом, цифровой объект преступления - это социально значимые ценности и блага субъектов виртуальных имущественных отношений, складывающиеся в сфере оборота цифровых финансовых активов, виртуальной валюты и криптовалюты, подлежащие уголовно-правовой охране, на которые посягает виновное лицо, желая причинить ущерб их обладателю.
Примечания
1 Данные о состоянии преступности по итогам пяти месяцев 2021 года. URL: https://мвд.рф/news/item/24738876
2 Федеральный закон от 2 августа 2019 г. № 259-ФЗ «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // СПС КонсультантПлюс
3 Федеральный закон от 31 июля 2020 г. № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // СПС КонсультантПлюс
4 Указ Президента Российской Федерации от 09.05.2017 № 203 «О Стратегии развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 годы» // Президент России. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/41919
5 Отчет Европейской полицейской организации Europol Spotlight - Cryptocurrencies - Tracing the evolution of criminal finances. URL: https://www.europol.europa.eu/cms/sites/default/files/documents/Europol%20Spotlight%20-%20Cryptocurrencies%20-%20Tracing%20the% 20evolution%20of%20criminal%20finances.pdf
6 Приговор Петроградского районного суда г. Санкт-Петербурга от 30.06.2020 по делу №1-95/2020; апелляционное определение Санкт-Петербургского городского суда от 23.11.2020 № 22-5295/2020
7 Cryptocurrency across the world // Triple-A. URL: https://triple-a.io/crypto-ownership/?utm_source=ixbtcom
8 Как спецоперация влияет на криптовалюты в России в 2022 году: запреты и изменения с начала спецоперации // crypt-mining.net. 03.05.2022. URL: https://crypt-mining.net/news/kak-specoperacija-vlijaet-na-kriptovaljuty-v-rossii-v-2022
9 Криптовалюты: тренды, риски, меры. Доклад для общественных консультаций // Центробанк России. URL: https://cbr.ru/Content/Document/File/132241/Consultation_Paper_20012022.pdf
Список источников
1. Русскевич Е.А. Уголовное право и «цифровая преступность»: проблемы и решения. 2-е изд., перераб. и доп. М. : ИНФРА-М, 2022. 352 с.
2. Ефремова М.А. Уголовно-правовая охрана информационной безопасности : дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2017. 427 с.
3. Дремлюга Р.Г. Уголовно-правовая охрана цифровой экономики и информационного общества от киберпреступных посягательств: док-
трина, закон, правоприменение. М. : Юрлитинформ, 2022. 328 с.
4. Чупрова А.Ю. Уголовно-правовые механизмы регулирования отношений в сфере электронной коммерции : автореф. дис. ... д-ра юрид.
наук. М., 2015. 38 с.
5. Карцхия А. А. Гражданско-правовая модель регулирования цифровых технологий : дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2019. 394 с.
6. Кучина Я.О. Оборот криптовалюты как объект преступления и доктринальные ошибки его восприятия // Актуальные проблемы россий-
ского права. 2020. № 4. С. 118-127.
7. Залоило М.В., Пашенцев Д.А. Национальный правопорядок России в условиях цифровизации // Вестник Санкт-Петербургского универ-
ситета. Право. 2019. Т. 10, № 2. С. 196-209.
8. Карабанова Е.Н. Понятие объекта преступления в современном уголовном праве // Журнал российского права. 2018. № 6. С. 69-77.
9. Новоселов Г.П. Актуальные вопросы учения об объекте преступления: методологические аспекты : дис. ... д-ра юрид. наук. Екатерин-
бург, 2001. 260 с.
10. Трайнин А.Н. Учение о составе преступления. М. : Юрид. изд-во, 1946. 185 с.
11. Хилюта В.В. Преступления против оборота объектов гражданских прав: концептуально-теоретические основы моделирования : дис. ... д-ра юрид. наук. Минск, 2021. 595 с.
12. Немова М.И. Альтернативные средства расчета как предмет и средство совершения преступлений в сфере экономики : дис. ... канд. юрид. наук. М., 2020. 236 с.
13. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть общая. Тула : Автограф, 2001. Т. 1. 800 с.
14. Шарапов Р.Д. Альтернативные теории объекта преступления в современном уголовном праве России // Lex Russica. 2015. № 12. С. 43-50.
15. Наумов А.В. Российское уголовное право: Общая часть. Курс лекций : в 2 т. Т. 1. 3-е изд., перераб. и доп. М. : Юрид. лит., 2004. 496 с.
16. Наумов А.В. Российское уголовное право. Общая часть : курс лекций. М. : БЕК, 1996. 560 с.
17. Новоселов Г.П. Глава 6. Объект преступления // Уголовное право. Общая часть : учебник для вузов / М.И. Ковалев, И.Я. Козаченко, Т.В. Кондрашова, З.А. Незнамова и др.; отв. ред.: И.Я. Козаченко, З.А. Незнамова. М. : Норма ; Инфра-М, 1998. 516 с.
18. Уголовное право России. Части общая и особенная : учебник / В. А. Блинников, А.В. Бриллиантов, О. А. Вагин и др.; под ред. А.В. Брил-лиантова. 2-е изд., перераб. и доп. М. : Проспект, 2015. 1184 с.
19. Соктоев З.Б. Причинность в уголовном праве: теоретические и прикладные проблемы : дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2015. 408 с.
20. Евдокимов К.Н. Противодействие компьютерной преступности: теория, законодательство, практика : дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2022. 557 с.
21. Хилюта В.В. Хищение: системный кризис института и проблемы квалификации. М. : Юрлитинформ, 2021. 422 с.
References
1. Russkevich, E.A. (2022) Ugolovnoe pravo i "tsifrovaya prestupnost'": problemy i resheniya [Criminal Law and "Digital Crime": Problems and
solutions]. 2nd ed. Moscow: INFRA-M.
2. Efremova, M.A. (2017) Ugolovno-pravovaya okhrana informatsionnoy bezopasnosti [Criminal legal protection of information security]: Law Dr.
Diss. Moscow.
3. Dremlyuga, R.G. (2022) Ugolovno-pravovaya okhrana tsifrovoy ekonomiki i informatsionnogo obshchestva ot kiberprestupnykh posyagatel'stv:
doktrina, zakon, pravoprimenenie [Criminal Legal Protection of the Digital Economy and the Information Society from Cybercriminal Attacks: Doctrine, law, law enforcement]. Moscow: Yurlitinform.
4. Chuprova, A.Yu. (2015) Ugolovno-pravovye mekhanizmy regulirovaniya otnosheniy v sfere elektronnoy kommertsii [Criminal legal mechanisms
for regulating relations in the field of e-commerce]. Abstract of Law Dr. Diss. Moscow.
5. Kartskhiya, A.A. (2019) Grazhdansko-pravovaya model' regulirovaniya tsifrovykh tekhnologiy [Civil law model of regulation of digital
technologies]. Law Dr. Diss. Moscow.
6. Kuchina, Ya.O. (2020) Oborot kriptovalyuty kak ob"ekt prestupleniya i doktrinal'nye oshibki ego vospriyatiya [Cryptocurrency turnover as an
object of crime and doctrinal errors of its perception]. Aktual'nyeproblemy rossiyskogoprava. 4. pp. 118-127.
7. Zaloilo, M.V. & Pashentsev, D.A. (2019) Natsional'nyy pravoporyadok Rossii v usloviyakh tsifrovizatsii [National legal order in Russia in the
context of digitalization]. Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. Pravo. 2 (10). pp. 196-209.
8. Karabanova, E.N. (2018) Ponyatie ob"ekta prestupleniya v sovremennom ugolovnom prave [The concept of the object of crime in modern criminal
law]. Zhurnal rossiyskogo prava. 6. pp. 69-77.
9. Novoselov, G.P. (2001) Aktual'nye voprosy ucheniya ob ob "ekte prestupleniya: metodologicheskie aspekty [Topical issues of the doctrine of the
object of the crime: methodological aspects]. Law Dr. Diss. Yekaterinburg.
10. Traynin, A.N. (1946) Uchenie o sostave prestupleniya [The Doctrine of the Crime]. Moscow: Yurid. izd-vo.
11. Khilyuta, V.V. (2021) Prestupleniya protiv oborota ob "ektov grazhdanskikh prav: kontseptual 'no-teoreticheskie osnovy modelirovaniya [Crimes against the circulation of objects of civil rights: conceptual and theoretical foundations of modeling]. Law Dr. Diss. Minsk.
12. Nemova, M.I. (2020) Al 'ternativnye sredstva rascheta kak predmet i sredstvo soversheniya prestupleniy v sfere ekonomiki [Alternative means of calculation as a subject and means of committing crimes in the sphere of economics]. Law Cand. Diss. Moscow.
13. Tagantsev, N.S. (2001) Russkoe ugolovnoe pravo. Chast' obshchaya [Russian Criminal Law. The part is common]. Vol. 1. Tula: Avtograf.
14. Sharapov, R.D. (2015) Al'ternativnye teorii ob"ekta prestupleniya v sovremennom ugolovnom prave Rossii [Alternative theories of the object of crime in modern Russian criminal law]. Lex Russica. 12. pp. 43-50.
15. Naumov, A.V. (2004) Rossiyskoe ugolovnoe pravo: Obshchaya chast'. Kurs lektsiy [Russian Criminal Law: General part. Course of lectures]. Vol. 1. 3rd ed. Moscow: Yurid. lit.
16. Naumov, A.V. (1996) Rossiyskoe ugolovnoe pravo. Obshchaya chast': kurs lektsiy [Russian Criminal Law. General part: a course of lectures]. Moscow: BEK.
17. Kozachenko, I.Ya. & Neznamova, Z.A. (eds) (1998) Ugolovnoe pravo. Obshchaya chast' [Criminal Law. General part]. Moscow: Norma; Infra-M.
18. Brilliantov, A.V. (ed.) (2015) Ugolovnoe pravo Rossii. Chasti obshchaya i osobennaya [Criminal Law of Russia. Parts general and special]. 2nd ed. Moscow: Prospekt.
19. Soktoev, Z.B. (2015) Prichinnost' v ugolovnom prave: teoreticheskie i prikladnye problemy [Causality in criminal law: theoretical and applied problems]. Law Dr. Diss. Moscow.
20. Evdokimov, K.N. (2022) Protivodeystvie komp'yuternoy prestupnosti: teoriya, zakonodatel'stvo, praktika [Counteraction to computer crime: theory, legislation, practice]. Law Dr. Diss. Moscow.
21. Khilyuta, V.V. (2021) Khishchenie: sistemnyy krizis instituta iproblemy kvalifikatsii [Embezzlement: The systemic crisis of the institution and the problems of qualification]. Moscow: Yurlitinform.
Информация об авторе:
Долгиева М.М - канд. юрид. наук, прокурор Главного уголовно-судебного управления Генеральной прокуратуры Российской Федерации (Москва, Россия). E-mail: novator111@mail.ru
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
M.M. Dolgieva, Cand. Sci. (Law), prosecutor, Prosecutor General's Office of the Russian Federation (Moscow, Russian Federation). E-mail: novator111@mail.ru
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 30.07.2022; одобрена после рецензирования 29.09.2022; принята к публикации 28.10.2022.
The article was submitted 30.07.2022; approved after reviewing 29.09.2022; accepted for publication 28.10.2022.
