CC BY
5DOI 10.47643/1815-1337_2021_7_141 УДК: 347.99
ЦИФРОВИЗАЦИЯ, СУДЕБНАЯ ДИСКРЕЦИЯ, ПРИРОДА ПРАВОСУДИЯ: ЕЩЕ РАЗ О ПРОБЛЕМЕ БАЛАНСА Digitalization, judicial discretion, the nature of justice: once again about the problem of balance
ГЛОБЕНКО Оксана Александровна,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры «Правовое обеспечение национальной безопасности»
Института комплексной безопасности и специального приборостроения «МИРЭА-Российский технологический университет»,
адвокат Адвокатской палаты г. Москвы.
119454, Россия, г. Москва, пр. Вернадского, 78.
E-mail: Lexy347@mail.ru;
GLOBENKO Oksana Aleksandrovna,
Candidate of Legal Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department "Legal Support of National Security "
of the Institute of Integrated Security and Special Instrumentation "MIREA-Russian Technological University",
lawyer of the Moscow Chamber of Lawyers.
78 Vernadsky Ave., Moscow, 119454, Russia.
E-mail: Lexy347@mail.ru
Краткая аннотация: Статья посвящена анализу перспектив цифровизации правосудия, критерия допустимости этого процесса на фоне возрастающей роли судебной дискреции, специфики правовой природы этого феномена в современной российской правовой действительности, проблеме терминологического аппарата.
Abstract: The article is devoted to the analysis of the prospects for the digitalization of justice, the criterion of the admissibility of this process against the background of the increasing role of judicial discretion, the specifics of the legal nature of this phenomenon in modern Russian legal reality, the problem of the terminological apparatus.
Ключевые слова: цифровизация, природа судейской деятельности, цифровизация судебной деятельности, цифровизация правосудия, судейская дискреция, критерий допустимости цифровизации.
Keywords: digitalization, the nature of judicial activity, digitalization of judicial activity, digitalization of justice, judicial discretion, criterion for the admissibility of digitalization.
Дата направления статьи в редакцию: 05.06.2021
Дата публикации статьи: 30.07.2021
В Апологии Сократа, представляющей сплетение мыслей великого философа в изложении Платона и, по словам Майера, манифест Аристокла, объявившего себя и учеников Сократа продолжателями его дела [1, С. 47], содержатся слова так точно определяющие существо правосудия: «... судья посажен не для того, чтобы творить суд пристрастно, но для того, чтобы судить справедливо. И присягал он не в том, что будет оказывать снисхождение кому ему заблагорассудится, а в том, что будет судить по законам» [1, С. 75].
Именно здесь заключен тот сакральный смысл нераздельности законности и справедливости, чей неразрывный союз определяет исключительность правосудной деятельности.
При всей сложности и многогранности современного права по структуре, содержанию, многовариативности иерархии источников и их множественности, справедливость как нравственное, этико-философское понятие не уступает ему по сложности интерпретации. Еще римская правовая цивилизация сформулировала принцип: «in fraudem legis facit, qui salvis verbis legis, sententiam ejus circumvenit» - тот обходит закон, кто, соблюдая его букву, действует не в духе закона [2, С. 14]. А дух закона определяется ничем иным, как целью справедливого его применения.
Повторимся - современное право сложно, по словам Б. Кардозы, возглавившего судебную систему США в 1932 году: «Если я ищу логической согласованности, внешней правильности в строении права, как далеко я могу зайти? В какой момент поиск должен быть остановлен перед каким-нибудь сомнительным (discrepant) обычаем, каким-либо соображением общего блага или моим собственным либо общими стандартами справедливости (justice) и морали? В эту странную смесь, которая каждый день варится в котле судов, все эти ингридиенты включаются в разных соотношениях. Я не собираюсь выяснять, допустимо ли вообще судьям готовить эту смесь. Я признаю созданное судьями право одним из действенных явлений жизни» [3, С. 10-11]. И бесспорно, это «живое право» создается на основании внутренних представлений о морали и справедливости, эта призма преломляет действие права, «очищает» и обновляет его, творит новое право. Без этого компонента право превратится в мертвую схоластическую конструкцию.
Нормы, как пишет И.С. Исаев, - «застывают в институциях и конструкциях. Их постоянство и стабильность определенно механистичны. Структура - олицетворенное, овеществленное знание, опыт, традиция, которые утверждаются априори. Конструирование же всегда технично и технологично. Правовая истина и справедливость выталкиваются позитивизмом в сферу философской метафизики.» [4, С. 361]. И потому, понимание современного права, правоприменения с позиций позитивизма сегодня можно квалифицировать как неоправданно узкое. Что как не стремление соединить право и справедливость - экспансия в современную судебную практику процессуальных и материальных доктрин: «поднятие корпоративной вуали», эстоппель, доктрина нечистых рук, асимметрии доказывания и других. Чем детерминировано их появление как не попыткой скорректировать действие законодательных конструкций, коррелировать их с принципом справедливости. Так судейская практика при-
дает дополнительный импульс эволюции права, определяет его вектор, находясь на «передовой» правоприменения, сталкиваясь с самыми острыми дилеммами, коллизиями, пробелами, архаичными конструкциями.
Один из видных компаративистов XX века Ж. Ламбер, определяя четыре матрицы права, одной из них называл судебную практику [5,
С.14].
Отойдя от позитивизма, необходимо признать, что соединение категорий права и справедливости, собственно и происходит в правосудии, иногда со значительным перевесом в пользу такой правовой «метафизики», именно в силу социальной ценности таких институтов судебной и квазисудебной власти, как: суд присяжных, мировая юстиция, служба пробации, медиативные институты и др.
В силу вышесказанного, в поле дискуссии о «цифровизации» судебной власти следует видеть два вектора эволюции, разграничение которых определяет критерий предела цифровизации.
Исходя из позитивисткого понимания права, возможно представить самый совершенный искусственный интеллект, наделенный автономией воли, соотносящий не только нормативно-правую основу, но и право-интерпретационную практику, но и в этом случае сложно представить искусственный интеллект, соотносящий принцип справедливости и целесообразности, оценивающий степень раскаяния и глубину психологического коррекционного воздействия судебного процесса на подсудимого, структуру его личности.
Стоит отойти от сугубо нормативистского понимания права и возникает целый ряд вопросов, сопряженных с соотношением позитивного права и определенного абсолюта, к которому содержательно стремится право, созданное государством.
Именно перманентное движение к эволюции, совершенствованию, «приспособлению» действующего права к пониманию справедливости приводит к появлению довольно экзотических конструкций в современном праве, рожденных судебной дискрецией, основанной на глубоком понимании потребностей современной практики и стремлением соединить его с принципом справедливости. Яркий пример тому - трансформация правовых, чаще процессуальных доктрин в принципы и нормы права, усиленная конвергенцией современных правовых систем, унификацией и гармонизацией многих институтов.
Вспомним процессуальную доктрину (ныне имеющую и материальную интерпретацию в сфере договорного права) - эстоппель. Как принцип международного публичного права, отражает идею справедливости ожиданий одного государства, вызванные вполне определенным поведением другого государства, точнее, согласно доктринальной позиции П. Спендера, «принцип препятствует государству, участвующему в рассмотрении дела международным судом, ссылаться ... на ситуацию, противоречащую четкому и недвусмысленному поведению, ранее совершенному и адресованному (прямо или косвенно) другому участвующему в деле государству». [6, С. 104]. Именно это, практически, «ощущение» справедливости, подчас определенное косвенно поведением стороны в процессе, способствовало столь успешной экспансии принципа практику Международного коммерческого арбитража, в национальные системы права. Не исключением стала и правовая система России, успешно им-плементировав доктрину в сферу арбитражного процесса, а затем и материального права. Осознание необходимости такого трансграничного рецептирования доступно искусственному интеллекту?
Эволюция многих институтов, предопределенная стремлением к целесообразности и справедливости, рождается именно в недрах судебной практики, при условии ее дискреционности. Достаточно проанализировать генезис коллективного субъекта в праве. Появление английских компаний связано с осмыслением на основе судебной практики целесообразности принципа ограниченной ответственности юридического лица. Затем злоупотребление эти принципом привело к формированию норм, ограничивающих появление «мыльных пузырей», а сегодня мы наблюдаем завершение почти двухвековой эволюции судебного, а затем и доктринального осмысления коллизии принципа ограниченной ответственности и стремления оградить частных лиц и государства от злоупотребления вышеназванным принципом в рамках доктрины «снятой корпоративной вуали». Именно такой судебный «эксперимент» привел к появлению «двойного теста», позволяющего отбраковать псевдоюридические лица, конструкции, создаваемые не с целью ограничения предпринимательских рисков, а с целью, например, уклонения от уплаты налогов. Наиболее очевидной эта нелегальная конструкция стала в рамках судопроизводства по делу 1898 г. «St. Louis Breweries v. Apthorpe», которое спровоцировало практику «поднятия корпоративной вуали». Важно подчеркнуть: осознание нелегальности подобной конструкции, формулирование «двойного теста» для ее выявления - достижение именно судебного правоприменения. Можно возразить, что произошло это в системе общего права, где суд - орган и правотворческий, но достаточно взглянуть на российскую судебную систему, тяготеющую к континентальному типу права: именно судебное правоприменение обеспечило грамотную и эффективную имплементацию вышеуказанных доктрин, спровоцировало их дальнейшее системное научное осмысление.
Итак, эти доктрины, одни из многих факторов, иллюстрирующих многогранность, сложность и глубину проблематики, детерминированной эволюцией современного права, что, несомненно, демонстрируют необходимость присутствия в процессе правосудия таких элементов как судебная дискреция, правоинтерпретационная роль судов, их роль в самосовершенствовании судебной системы. А это едва ли доступно, пусть самому совершенному, автономному интеллектуальному агенту.
И основная проблема, в этой связи, не анализе применения принципа справедливости, искусственный интеллект «обучаем», а в том, что принятие ряда решений требует соотнесения моральных и правовых норм, принципа справедливости и разумности. Самая острая в этом отношении проблема, как представляется, - самосовершенствование судебной системы в правовых позициях высших судебных инстанций, когда для принятия решения недостаточно анализа действующей нормативной базы, применения аналогии права, принципов, необходимо понимание последствий принятого решения, его соотнесения с перспективами дальнейшей эволюции института, понимание всех нюансов доктринальной интерпретации существа спорного института Достаточно проанализировать допущенную в правовой позиции Конституционного Суда РФ возмож-
ности допросить в апелляционной инстанции присяжных для выяснения нарушений, имевших место быть при вынесении вердикта без придания допрашиваемому присяжному статуса свидетеля, несмотря на формальное противоречие норме п. 1 ч. 3 ст. 56 УПК РФ (Постановление № 33-П «По делу о проверке конституционности пункта 1 части третьей статьи 56 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Р.А. Алиева» № 33-П от 07 июля 2020 г.), что иллюстрирует всю многогранность и сложность доктринальных позиций «за» и «против» такого решения, отражающих коллизию процессуальных положений, ставшую предметом острой научной дискуссии накануне принятия постановления Конституционным Судом РФ.
Правовая позиция высшей судебной инстанции может и предопределить дальнейший вектора развития практики. И эта практика имеет довольно длительный опыт в российской правовой системе, выступая эффективным корректирующим механизмом. Так, например, ещё постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 18.06. 2013 года № 3221/13 определило, что при рассмотрении судом требования акционера о взыскании с держателя реестра акционеров убытков, возникших у него в связи с незаконным списанием с его лицевого счета акций, срок исковой давности может исчисляться с момента, когда такой акционер перестал получать приглашения на общие собрания акционеров и дивиденды по акциям [7, С. 319]. И на сегодняшний день, несмотря на упразднение Высшего Арбитражного Суда РФ, многие из его правовых позиций продолжают действовать, доказывая прецедентный характер свой природы, появляются новые правовые позиции Верховного Суда РФ, меняющие направление эволюции судебной практики. Современная практика арбитражных судов, даже на уровне апелляционных судов, определяет развитие ряда институтов, достаточно вспомнить резонансное решение по включению криптовалюты в конкурсную массу: Арбитражный суд г. Москвы (дело №А 40-124668/2017) [8] отказал в удовлетворении требования о включении содержимого криптокошелька должника в конкурсную массу, ссылаясь на аргументацию ответчика о том, что криптовалюта не является объектом гражданских прав, однако суд апелляционной инстанции занял иную позицию, признав криптовалюту имуществом [9].
Особое значение имеют и многочисленные правовые позиции Верховного Суда РФ, выраженные в надзорной практике, по сути, уточняющие регламентацию сложных нюансных вопросов уголовно-процессуального правоприменения. И длительность этой практики позволяет ее считать важнейшим компонентом системы источников уголовного процесса. Но даже не этот аспект, а становящаяся все более популярной в процессуальной доктрине идея значимости судебной дискреции, актуализирующая вопрос о ее пределах, критерии допустимости, актуализируют вопрос о возможности цифровизации подобной категории судопроизводства.
А. Барак в своей знаковой монографии «Судейское усмотрение», исследует формальные и материальные источники судейского усмотрения, анализирует термины «судейский активизм» и «судейское самоограничение», поднимает вопрос о преемственности фундаментальных ценностей, которые определяют природу судейского усмотрения, исследует вопрос о балансе правотворчества законодательной власти и судейского усмотрения, критерия допустимости судебной дискреции [10]. Сложно представить, что в каждом конкретном деле подобные нюансы могут быть проанализированы искусственным интеллектом, к тому же, учтена, доктринально проанализированная необходимость новеллизации отдельного института посредством изменения вектора эволюции правоприменительной практики.
Еще одна неразрешимая проблема: специфика правовой природы суда присяжных, сам механизм которого, заложенный законодателем, предполагает свободу вердикта присяжного, и потенциальную свободу присяжного при оправдательном вердикте отдать приоритет морально-этической категории справедливости, а не формально-юридическому подходу. Суд присяжных и цифровизация правосудия в этом отношении - крайние взаимоисключающие антиподы.
Представляется, что подобные аспекты правосудия должны быть однозначно выведены из предполагаемой сферы применения искусственного интеллекта.
Тем не менее, цифровизация категорически необходима современной судебной системе, именно с тем, чтобы «разгрузить» судейский корпус, освободить его от рутинной работы для сосредоточения внимания именно на правосудной деятельности, вопросах дискреционного характера, правоинтерпретационной деятельности. В частности, свидетельство тому - успешная реализация системы ГАС «Правосудие», «Мой арбитр», модуль «Электронное правосудие», использование электронного документооборота.
Интересен опыт цифровизации и в зарубежных странах. Так, в германском уголовном процессе тенденции цифровизации системно исследованы Л.Н. Масленниковой, Т.Е. Сушиной по состоянию на 2020 год: в менее экономически развитых регионах используется электронный документооборот входящих документов, а в наиболее развитых регионах (Бавария, Гессен, Гамбург) - так же и рассылка электронных документов по защищенным каналам связи, в Баварии реализуется пилотный проект - «электронный интеграционный портал, упрощающий интерактивное электронное взаимодействие судов с правоохранительными органами», а в земле Гессен - электронная платежная система о взыскании судебных расходов [11, С. 217-218].
Есть и более смелые идеи. В Нью-Йорке продолжается эксперимент по использованию искусственного интеллекта в правосудии: «алгоритмы, разработанные на основании обширной базы данных по уже завершенным делам» рекомендуют судьям решение относительно меры пресечения (залог или содержание под стражей), сторонники подобной цифровизации говорят об излишней консервативности «человеческого интеллекта», а разработчики в основу алгоритма закладывают определенные критерии, которые вызывают сомнения в научном мире (программа использует для анализа архивные данные, которые, как считают ученые, не вполне полноценны в силу применения расового принципа), в открытом письме ученые Гарвардского, Принстонского, Массачусетского технологического университета (заметим, не только юристы), выразили опасения «в связи с неточностями, которые могут лежать в основе алгоритмов» [12].
А. Ж. Степанян и Т.С. Заплатина, исследуя правовую регламентацию роботов и искусственного интеллекта в странах Латинской Аме-
рики, хотя и признают за искусственным интеллектом обучаемость, «самостоятельность, самоадаптируемую реконфигурацию», но обращают внимание и на ряд проблем, возникающих при использовании искусственного интеллекта, в том числе, не только правового статуса, собственно, интеллектуального автономного агента, но и в сфере защиты прав человека: «... большое значение имеет обеспечение принципов равенства и недопущения дискриминации, например некоторые ИИ основаны на исходном коде, который учитывает различия расы и пола, что является неприемлемой алгоритмической структурной дискриминацией», приводят авторы и соответствующий негативный пример - дело «Государство против Лумис», в рамках которого заявитель указал на неправильное использование искусственным интеллектом гендерной оценки [13, С.131]. Нельзя не согласиться с авторами: важен «вопрос совместимости автономии ИИ с правами человека в части возможности причинения автономным роботом вреда человеку при его использовании в различных сферах общественной жизни, например, при отправлении правосудия ИИ-судьей. Отсутствие прогнозируемости в таких вопросах может нанести урон правам человека, в частности праву на справедливое судебное разбирательство». [13, С.135].
Еще раз вернемся к утверждению - «цифровизация крайне важна и перспективна в судебной деятельности», но не менее важен вопрос о пределах цифровизации, прогнозе «побочных эффектов» и их нейтрализации.
В этой связи, важна точность в терминологии: говоря о цифровизации, желательности и перспективности этого процесса, целесообразнее использовать понятие «цифровизация судебной деятельности». Большинство исследователей рассматривают категорию «судебная деятельность» как более широкую по отношению к отправлению правосудия, включающую не только процессуальную, но и организационную деятельность [14, С. 298-299], а ряд исследователей включает и контрольную деятельность [15, С.13]. Перспективность цифровизации целесообразно связывать с таким элементом судебной деятельности как организационная, избегая понятия «цифровизация правосудия».
Споры о допустимости цифровизации собственно правосудной деятельности актуализировали дискуссию вокруг презентации программы Х.Д. Аликперова «Электронные весы правосудия», определяющей вид и размер наказания при производстве по уголовному делу [16]. Бесспорно, программа - отражение современных потребностей общества, программа - результат колоссального труда», но не следует ли быть более «умеренным оптимистом», как называет себя Н.А. Крайнова в вопросе исследования цифровизации именно правосудия: «Не приведёт ли такой порядок к тому, что судьи утратят свои профессиональные юридические навыки, ведь в мыслительном процессе больше не будет необходимости, т.к. есть помощник в виде компьютерной программы, который возьмёт весь сложный мыслительный процесс на себя» [17, С. 36].
Нельзя отказываться от цифровизации, но важно верно определить границу «компетенции искусственного интеллекта» и «человеческого» в судебной деятельности.
Сторонники реализации программы, цитируя известное высказывание профессора Х. Д. Аликперова: «Необходимо превратить суды в храмы правосудия, в которых замолкает голос неправды и звучит лишь глас права» [16, С. 14]. Обращают внимание на весьма привлекательные аспекты программы, призванные «очищать ответственную процедуру назначения наказания от привычных шаблонов, разбитой колеи профессионального мышления, поспешного и поверхностного анализа»: «матрица назначения наказания» и «алгоритмы индивидуализации наказания». «Систематизацию знаний, заданных «весовыми параметрами», в значительной мере обеспечивает человекоцентристский подход .... человек выступает главным элементом, связанным с наказанием, в трёх своих сущностях:
1) уникальный «человеческий фактор» преступления;
2) потенциальная жертва;
3) объект криминологической профилактики и специального предупреждения». [18, С. 16-17].
Вместе с тем, еще раз хотелось бы напомнить, что правосудие - деятельность не только высокопрофессиональная, но определяющая вектор эволюции права, самосовершенствующаяся, а частично и пограничная с вопросами социологического, психологического и морального плана: институт пробации, суд присяжных, судопроизводство по делам несовершеннолетних (сможет ли искусственный интеллект оценить психологические нюансы поведения несовершеннолетнего подсудимого, степень его раскаяния, понять достаточно этого раскаяния и испуга для превенции, позволяющий применить норму об условном осуждении, или степень деформации правосознания и моральной сферы так вели ка, что требует реального отбывания наказания), сможет ли искусственный интеллект понять насущную необходимость восполнить пробел в праве в унисон с общими тенденциями его развития и применить новаторскую доктрину, как произошло в истории эволюции доктрины «поднятой корпоративной вуали». В современном правоприменении нет места стопроцентной буквальности толкования, правосудие - это не просто правоприменение, это и динамическое толкование, и самосовершенствование права, и в силу сложности, и многогранности регулируемых отношений, - высокая степень дискреции.
Профессор Д.А. Пашенцев и К.С. Новикова, анализируя введение в понятийный аппарат процессуальной науки категории «смарт-решение», отмечают: «Деятельность суда в процессе принятия решения основана на нормах процессуального законодательства, которыми закреплены такие принципы, как разумность, справедливость, равноправие .. судья руководствуется внутренним убеждением, которое зависит от его личности и условий ее формирования. Нравственная оценка дела пока (возможно, и в будущем) доступна только человеку как личности и не доступна роботу, даже функционирующему на основе искусственного интеллекта» [19, С. 200]. «Информатизация правосудия не отменяет установленные принципы судопроизводства, не меняет их содержательного наполнения» - справедливо резюмирует В.В. Голубцов [20, С. 381].
Часто сторонниками цифровизации правосудия цитируются нормы Национальной стратегии развития искусственного интеллекта до 2030 г., утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 10.10.2019 г. № 490 «О развитии искусственного интеллекта в Российской Федерации», но не следует забывать, что закрепленные в Разделе III Программы основные принципы развития и использования технологий ис-
кусственного интеллекта включают принцип защиты прав и свобод человека, а Раздел IV, определяющий основные направления развития и использования технологий искусственного интеллекта, одним из таковых называет автоматизацию рутинных производственных операций [21].
Европейская этическая хартия об использовании искусственного интеллекта в судебных системах и окружающих их реалиях 2018 г. так же предусматривает принцип соблюдения основных прав человека [22].
Возможно, но с предварительным прогнозом и нейтрализацией рисков, применить искусственный интеллект как экспериментальный проект в правосудии по некоторым категориям дел. Всегда будет сохраняться категория дел, не требующая столь тонкого применения нюансов правовой природы феномена правосудной деятельности. Это, в частности, приказное производство, где искусственный интеллект действительно помог бы ускорить разбирательство и объективно проанализировать нормативную базу и практику в ситуации отсутствия правового спора, не требующей элементов сакральности интеллектуально-нравственного и опытного компонента судейского мышления.
Интересно в этой связи исследование О. В. Грицай и Е. Н. Губиной, анализирующих использование искусственного интеллекта в исполнительном и приказном производстве. Аргументы авторов представляются весьма убедительными. Так, обосновывая допустимость использования искусственного интеллекта в приказном производстве, исследователи указывают: «приказное производство - предусматривает разрешение дела без явки в суд участников дела, без проведения судебного заседания, на основе представленных в суд документов, отражающих сущность требования», это значительная часть нагрузки мировых судей [23, С. 68]. Но и в этом случае авторы обращают внимание на необходимость серьезных предварительных исследований, позволяющих обеспечить «кибербезопасность, достоверность сведений в электронной форме, аутентичность данных и сведений в материалах дела» [23, С. 67].
Такой подход, действительно, позволил бы освободить мировых судей от рутинной работы и позволил бы сосредоточить внимание на производстве по делам, в основе которых лежит правовой спор и большее внимание уделить именно специфичности деятельности мирового судьи, призванного не только формально-юридически разрешить спор, но и устранить социальный конфликт. При этом не следует забывать о необходимости уравновешивания благ от процесса цифровизации и возможных рисков. Возможная ошибка искусственного интеллекта должна компенсироваться безусловной возможностью оспорить приказ в максимально комфортном режиме, если должник возражает против исполнения судебного приказа (объективно возможна, например, ошибка в персональных данных, возникшая до поступления материалов в суд, как в случае с ошибкой в данных о владельце транспортного средства, возникшим по техническим причинам) В частности, представляется целесообразным увеличение срока на подачу возражений должника относительно исполнения судебного приказа, предусмотренного ст. 128 ГПК РФ, до месяца.
Итак, категория дел, требующая анализа «правовой метафизики» - морали и справедливости, их баланса с формальными нормами права на фоне решений, определяющих вектор развития правоприменительной практики - сфера сугубо «человеческого интеллекта».
Цифровизация судебной деятельности - явление важное и несомненно прогрессивное, но положительный опыт возможен лишь при обоснованном и научном подходе, в первую очередь, к вопросу об определении критерия допустимости цифровизации и грамотном подходе к вопросу о понятийно-терминологическом аппарате, иными словами, мы можем говорить о цифровизации отдельных видов судебной деятельности, но не правосудия. Допустимость использования цифровизации в правосудии можно рассматривать лишь применительно к отдельным специфическим видам производства, приказного, в частности.
Интересно отметить, что Д.Г. Тальберг, настаивая на весьма скромных пределах судебного толкования в уголовном процессе в 1889 году, тем не менее признавал особую силу и авторитет, особую новаторскую природу «рЪшешя и опредЪлешя кассацюнныхъ департаментовъ Сената», и в то же время отмечал, что они нисколько не должны «ст"снять судъ въ изъяснеши истиннаго смысла закона» [24, С. 129-130]. Такое сложное многогранное понимание дискреции едва ли совместимо со статичностью, понимание этого, как мы видим, возникло еще в дореволюционный период развития процессуальной доктрины, а статичность неизбежна при привлечении искусственного интеллекта. Да, сторонники такового в правосудии могут возразить, что искусственный интеллект обучаем, но обратимся к словам Б. Кардозы, так точно описавшем специфику правовой природы правосудия: «Есть пробелы, требующие восполнения. Есть сомнения и двусмысленности, требующие разъяснения. Есть несправедливости и ошибки, которые нужно смягчать, если не удалось их избежать. О толковании часто говорится так, будто это поиск и выяснение значения, которое, каким бы неясным и скрытым оно ни было, все же существовало в уме законодателя изначально, реально и постижимо для других. Деятельность судьи и вправду иногда сводится к этому, но часто она сопряжена и с чем-то большим» [25, С. 12].
И пока право развивается, пока оно - живой эволюционизирующий феномен, самосовершенствующийся в ряде прогрессивных решений, пока существуют виды производств, требующих сочетания правовых и морально-нравственных аспектов, правосудие в узком смысле слова не может быть сферой искусственного интеллекта, но должно обеспечиваться, максимально освобожденное от рутинных операций, максимально цифровизованной судебной организационно-технической деятельностью.
Библиография:
1. Полное собрание творений Платона в 15 томах. Т.1: Евтифрон. Апология Сократа. Критон. Федон. Вступительное слово С. Жебелева. Перевод под редакцией С.А. Жебелева, А.П. Карсавина, Э.Л. Радлова. - Петербург: Academia, 1923. - 216 с.
2. Право в жизни и судьбе людей. - М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. - 176 с.
3. Кардозо Б. Природа судейского усмотрения. - М.: Статут, 2017. - 110 с.
4. Исаев И.А. Теневая сторона закона. Иррациональное в праве: монография. - М., 2017. - 368 с.
5. Эррера К. Сравнительное право и социальные науки. Некоторые мысли об Эдуарде Ламбере. // Вестник Университета им. О.Е. Кута-фина. - 2015. - №5. - С. 13-20.
6. Сметанин Н.В. Эстоппель, односторонние акты и молчаливое согласие государств в международном праве: в поисках соотношения. // Herald of the Euro-Asian Law Congress. - 2020. - №1. - С. 100- 107.
7. Корпоративные споры. Все позиции Высшего Арбитражного Суда РФ. Часть I - М., 2014. - 472 с.
8. Решение Арбитражного суда г. Москвы по делу № А40-124668/17-71-160 Ф от 24 октября 2017 г. // https://sudact.ru/arbitral/doc/20EHFIeHovUP/
9. Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 15.05.2018 N 09АП-16416/2018 по делу N А40-124668/2017 // http://www. consultant.ru/cons/cgi/online. cgi?req=doc&base=MARB&n=1444056#ePqxkbSnvJ6aWb95
10. Барак А. Судейское усмотрение. Пер. с англ. / Аарон Барак; Вступ. ст. М. В. Баглая. - М.: НОРМА, 1999. - 364 с.
11. Масленникова Л. Н., Сушина Т. Е. Опыт цифровизации уголовного судопроизводстваФедеративной Республики Германия и возможности его использования при цифровизации уголовного судопроизводства России. // Актуальные проблемы российского права. — 2020. — Т. 15. — № 6. — С. 214 — 224.
12. Хвостик Е. На помощь судьям призвали искусственный интеллект. // Коммерсантъ от 23.09.2020 г. //https ://www. kommersant. ru/doc/4502458
13. Степанян А. Ж., Заплатина Т. С. Правовое регулирование роботов и искусственного интеллекта в странах Латинской Америки, проблема прав человека и ИИ. // Lex Russica. - 2020. - № 7 (164). -Т. 73. - С. 127-136.
14. Шадрин Д.Н. Судебная деятельность: сущность, принципы. // Пробелы в российском законодательстве. - 2011. - № 5. - С. 298-302.
15. Кузнецов М. Ю. Реализация контрольной функции судебной власти в Российской Федерации: автореф. канд. юрид. наук. - М., 2007. -
27 с.
16. Аликперов ХД. Электронная система определения оптимальной меры наказания (постановка проблемы). // Криминология: вчера, сегодня, завтра. - 2018. - № 4 (51). - С. 13-22.
17. Крайнова Н.А. «Электронные весы правосудия»: цифровизация процессов или оцифровка задач? // Криминология: вчера, сегодня, завтра. - 2019. - № 1 (52) -. С. 35-38.
18. Грицай О.В., Губина Е.Н. Цифровизация как способ оптимизации механизма защиты гражданских прав в сфере гражданской юрисдикции. // Юридический вестник Самарского университета. - 2019. - Том 5. - № 2. - С. 64-68.
19. Пашенцев Д. А., Новикова К.С. Искусственный интеллект как субъект судебного толкования права. // Образование и право. - 2020. -№7. - С. 199- 202.
20. Голубцов В.В. Теория доказательств и цифровизация в гражданском судопроизводстве. // Пермский юридический альманах. - 2019. -№ 2. - С. 379-387.
21. Национальной стратегии развития искусственного интеллекта до 2030 г., утвержденной Указом Президента Российской Федерации от 10.10.2019 г. № 490 «О развитии искусственного интеллекта в Российской Федерации». // http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001 201910110003?in
22. Европейская этическая хартия об использовании искусственного интеллекта в судебных системах и окружающих их реалиях от 3-4 декабря 2018 г. (Страссбург). // URL: https://rm.coe.int/ru-ethical-charter-enversion-17-12-2018-mdl-06092019-2 /16809 860f4
23. Грицай О. В., Губина Е. Н. Цифровизация как способ оптимизации механизма защиты гражданских прав в сфере гражданской юрисдикции. // Юридический вестник Самарского университета. - 2019. - № 2. - Т. 5. - С. 64 - 68.
24. Д. Г. Русское уголовное судопроизводство. Пособие к лекциям. Том первый. - Киев, 1889. - 318 с.
25. Кардоза Б. Природа судейской деятельности. / Перевод с английского Saveliev, Batanov & Partners. - М.: Статут, 2017. - 110 с.
References (transliterated):
1. Polnoe sobranie tvorenij Platona v 15 tomah. T.I: Evtifron. Apologiya Sokrata. Kriton. Fedon. Vstupitel'noe slovo S. ZHebeleva. Perevod pod redakciej S.A. ZHebeleva, A.P. Karsavina, E.L. Radlova. - Peterburg: Academia, 1923. - 216 s.
2. Pravo v zhizni i sud'be lyudej. - M.: Norma: INFRA-M, 2011. - 176 s.
3. Kardozo B. Priroda sudejskogo usmotreniya. - M.: Statut, 2017. - 110 s.
4. Isaev I.A. Tenevaya storona zakona. Irracional'noe v prave: monografiya. - M., 2017. - 368 s.
5. Errera K. Sravnitel'noe pravo i social'nye nauki. Nekotorye mysli ob Eduarde Lambere. // Vestnik Universiteta im. O.E. Kutafina. - 2015. - №5.
- S. 13-20.
6. Smetanin N.V. Estoppel', odnostoronnie akty i molchalivoe soglasie gosudarstv v mezhdunarodnom prave: v poiskah sootnosheniya. // Herald of the Euro-Asian Law Congress. - 2020. - №1. - S. 100- 107.
7. Korporativnye spory. Vse pozicii Vysshego Arbitrazhnogo Suda RF. CHast' I - M., 2014. - 472 s.
8. Reshenie Arbitrazhnogo suda g. Moskvy po delu № A40-124668/17-71-160 F ot 24 oktyabrya 2017 g. // https://sudact.ru/arbitral/doc/20EHFIeHovUP/
9. Postanovlenie Devyatogo arbitrazhnogo apellyacionnogo suda ot 15.05.2018 N 09AP-16416/2018 po delu N A40-124668/2017 // http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=MARB&n=1444056#ePqxkbSnvJ6aWb95
10. Barak A. Sudejskoe usmotrenie. Per. s angl. / Aaron Barak; Vstup. st. M. V. Baglaya. - M.: NORMA, 1999. - 364 s.
11. Maslennikova L. N., Sushina T. E. Opyt cifrovizacii ugolovnogo sudoproizvodstvaFederativnoj Respubliki Germaniya i vozmozhnosti ego ispol'zovaniya pri cifrovizacii ugolovnogo sudoproizvodstva Rossii. // Aktual'nye problemy rossijskogo prava. — 2020. — T. 15. — № 6. — S. 214 — 224.
12. Hvostik E. Na pomoshch' sud'yam prizvali iskusstvennyj intellekt. // Kommersant" ot 23.09.2020 g. //https://www.kommersant.ru/doc/4502458
13. Stepanyan A. ZH., Zaplatina T. S. Pravovoe regulirovanie robotov i iskusstvennogo intellekta v stranah Latinskoj Ameriki, problema prav che-loveka i II. // Lex Russica. - 2020. - № 7 (164). -T. 73. - S. 127-136.
14. SHadrin D.N. Sudebnaya deyatel'nost': sushchnost', principy. // Probely v rossijskom zakonodatel'stve. - 2011. - № 5. - S. 298-302.
15. Kuznecov M. YU. Realizaciya kontrol'noj funkcii sudebnoj vlasti v Rossijskoj Federacii: avtoref. kand. yurid. nauk. - M., 2007. - 27 s.
16. Alikperov H.D. Elektronnaya sistema opredeleniya optimal'noj mery nakazaniya (postanovka problemy). // Kriminologiya: vchera, segodnya, zavtra. - 2018. - № 4 (51). - S. 13-22.
17. Krajnova N.A. «Elektronnye vesy pravosudiya»: cifrovizaciya processov ili ocifrovka zadach? // Kriminologiya: vchera, segodnya, zavtra. -2019. - № 1 (52) -. S. 35-38.
18. Gricaj O.V., Gubina E.N. Cifrovizaciya kak sposob optimizacii mekhanizma zashchity grazhdanskih prav v sfere grazhdanskoj yurisdikcii. // YUridicheskij vestnik Samarskogo universiteta. - 2019. - Tom 5. - № 2. - S. 64-68.
19. Pashencev D.A., Novikova K.S. Iskusstvennyj intellekt kak sub"ekt sudebnogo tolkovaniya prava. // Obrazovanie i pravo. - 2020. - №7. - S.
199- 202.
20. Golubcov V.V. Teoriya dokazatel'stv i cifrovizaciya v grazhdanskom sudoproizvodstve. // Permskij yuridicheskij al'manah. - 2019. - № 2. - S.
379-387.
21. Nacional'noj strategii razvitiya iskusstvennogo intellekta do 2030 g., utverzhdennoj Ukazom Prezidenta Rossijskoj Federacii ot 10.10.2019 g. № 490 «O razvitii iskusstvennogo intellekta v Rossijskoj Federacii». // http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001 201910110003?in
22. Evropejskaya eticheskaya hartiya ob ispol'zovanii iskusstvennogo intellekta v sudebnyh sistemah i okruzhayushchih ih realiyah ot 3-4 dek-abrya 2018 g. (Strassburg). // URL: https://rm.coe.int/ru-ethical-charter-enversion-17-12-2018-mdl-06092019-2 /16809 860f4
23. Gricaj O. V., Gubina E. N. Cifrovizaciya kak sposob optimizacii mekhanizma zashchity grazhdanskih prav v sfere grazhdanskoj yurisdikcii. // YUridicheskij vestnik Samarskogo universiteta. - 2019. - № 2. - T. 5. - S. 64 - 68.
24. D. G. Russkoe ugolovnoe sudoproizvodstvo. Posobie k lekciyam. Tom pervyj. - Kiev, 1889. - 318 s.
25. Kardoza B. Priroda sudejskoj deyatel'nosti. / Perevod s anglijskogo Saveliev, Batanov & Partners. - M.: Statut, 2017. - 110 s.
