CC BY
57© О.Г. Шильникова, 2009
ЖУРНАЛИСТИКА
ЦЕННОСТНО-ОЦЕНОЧНАЯ ПАРАДИГМА «УЧЕНОЙ» КРИТИКИ В ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИХ ЖУРНАЛАХ
30-40-х ГОДОВ XIX ВЕКА
О.Г. Шильникова
Примерно с конца XVIII столетия в России начала складываться устойчивая традиция, в соответствии с которой русская периодическая печать принимала самое активное участие в популяризации не только искусства, но и естественнонаучных и общегуманитарных знаний, поскольку все они воспринимались в качестве феномена, играющего значительную роль в общекультурном прогрессе.
На просветительство как важнейшее направление деятельности русской журналистики и одновременно ведущую тенденцию ее собственной эволюции указывают современные исследователи. «История русской журналистики показывает, что ее деятели, лучшие представители всегда ставили перед собой как основную задачу - просвещение народа. Традиция в этом отношении была заложена еще духовной публицистикой. Она была развита и продолжена, получила воплощение в практике лучших изданий России», - пишет Г.В. Жирков [6, с. 18; 7, с. 121122]. Он выявляет объективные и субъективные факторы, повлиявшие на становление этого качества. С одной стороны, в своей устремленности к просветительству журналистика сублимировала свои внутренние потенции как рода занятий, для которого процесс накопления, передачи, дифференциации знаний является смыслом профессиональной де-
ятельности. С другой - она шла навстречу потребностям, запросам читателей. Таким образом, именно просветительская функция во многом определила и прочность связи журналистики с аудиторией. Сказанное в полной мере относится и к журнальной отечественной периодике, на просветительские импульсы которой неоднократно указывали
А.И. Акопов, А.Г. Бочаров, Б.И. Есин, Е.А. Корнилов [1, с. 62-76; 3; 5] 1.
В процессе реализации просветительской миссии русский журнал варьировал свои типологические характеристики. В информационном поле примерно с начала XIX столетия появляются журналы отраслевые, искусствоведческие, формируется специальный тип изданий - научно-популярный журнал [9; 10]. Самое непосредственное участие принимали в этом процессе литературные журналы, недаром многие из них дополнительно позиционировали себя еще и как «ученые» [16, с. 32-42].
«Толстые» журналы не только публиковали на своих страницах статьи научно-популярного характера, но и почти одновременно взяли на себя функцию осмысления и оценки подобных сочинений (в том числе выходивших в книжном формате), что, как мы убедимся ниже, привело к их собственной типологической трансформации и структурной пе-
рестройке, а также в определенной мере повлияло на качественные характеристики журнальной литературной критики.
Так, уже в «Московском журнале» Н.М. Карамзина наряду с художественными произведениями рецензировались и аннотировались (или помещались переводные рецензии) книги по этнографии, истории, политике, философии. К примеру, книга Вайана «Путешествие г. Вайана во внутренние области Африки через мыс Доброй Надежды в 1780, 1781, 1782, 1783, 1784 и 1785 гг.» [12, ч. 1, кн. 1], «Путешествие младого Анахарсиса по Греции в середине четвертого века перед Рождеством Христовым» [там же, ч. 3, кн. 7], «О Ж.-Ж. Руссо» Луи Себастьена Мер-сье [там же, ч. 5, кн. 1], «Всеобщая и частная естественная история» Ж.-Л. Бюффона [там же, ч. 1, кн. 2] и др. Аудиторная функция подобных публикаций состояла в просвещении русской публики, и, соответственно, традиционный для критики этого периода критерий «пользы» оставался для Н.М. Карамзина главным. «Всякий россиянин, любящий просвещение своего отечества, должен радоваться, что сие полезное и в своем роде единственное сочинение переводится на русский язык», - писал он по поводу капитального труда французского естествоиспытателя и почетного члена Петербургской Академии Наук Жоржа Луи Бюффона, вышедшего в переводе С.Я. Румовского и И.И. Лепехина в 1789 году [там же, с. 241].
Внутрижурнальная функция «ученой» критики заключалась в формировании актуального для издателя, ценностно окрашенного журнального контекста. Сошлемся здесь на исследование, проведенное Ю.М. Лотманом. Он продемонстрировал, каким образом аннотации на два произведения революционной французской публицистики с весьма красноречивыми названиями - «Развалины, или размышления о революциях Империй» (1791) К.Ф. Вольнея и «О Ж.-Ж. Руссо» (1791) Л.-С. Мерсье, где автор «Общественного договора» интерпретировался как прямой предшественник революции, а также рецензии на парижские спектакли по популярнейшим пьесам революционной сцены («Исцеленный от дворянских предрассудков» Фабра д’Эглантина и драмы «Руссо в последние минуты своей жизни») и сочувственный отзыв
о «Жестокостях в монастырях» Ретифа де ла Бретона позволили Н.М. Карамзину сформировать ценностно окрашенный журнальный подтекст, который свидетельствовал о сочувственном отношении издателя к событиям французской революции. Выражать свои симпатии прямо в 1791 году было уже далеко не безопасно [11, с. 209-227].
В 30-40-е годы XIX века «толстый» журнал в России приобрел универсально-образовательную направленность, являясь для массы читателей своего рода «периодической энциклопедией». «Необходимость в ней вызывалась бедностью, «объективной и субъективной», нашей культуры - малой образованностью даже интеллигентного слоя, бедностью нашей ученой литературы, недостаточностью наших специальных журналов, научных популяризаций, библиотек, общедоступных лекций» [17, с. 303]. С таким объяснением просветительской направленности отечественных журналов трудно не согласиться. Однако главная причина, обусловившая формирование энциклопедизма, имеет, конечно, глубокие исторические основания, названные еще Н.А. Полевым и Н.И. Надеждиным. Это насущная потребность социальной и экономической сфер русского общества конца 20-х - начала 30-х годов в распространении просвещения и в росте образовательного уровня населения 2. Редактор «Московского телеграфа», одного из первых в России энциклопедических изданий, был твердо убежден, что цель журналистики -отражение главнейших тенденций развития действительности. Поэтому в статье «Взгляд на некоторые журналы и газеты русские» (1837) появление энциклопедизма он объяснял новым «общим направлением века»: «Все занятия литературные связаны в наше время с другими отраслями знаний, и это отразилось даже на русских периодических изданиях. Ни одно из них не может называться чисто литературным. Во многие входит политика, история, география и даже естествознание» [13, с. 60].
В силу всех названных факторов в 3040-е годы XIX века, когда «толстые» журналы, подчиняясь веяниям времени и наступлению позитивизма, начинают приобретать энциклопедический характер, диапазон книж-
ных новинок, с которыми редакция считала нужным знакомить публику, значительно расширился.
Так, в пушкинском «Современнике», в полном соответствии с предоставленной в цензуру программой, помимо «стихотворений всякого роду, повестей», редактор помещал также «статьи о нравах» и «статьи, касающиеся вообще искусств и наук». И это несмотря на то, что на титульном листе значилось - «литературный журнал»3. Научно-популярные статьи на страницах журнала относились не только к сфере гуманитарных наук, что было для русского журнала достаточно традиционно, но освещали также техническую и естественнонаучную проблематику. В первом томе были напечатаны обширная статья кн. П.Б. Козловского о «Парижском Математическом ежегоднике», с большим количеством статистических и экономических данных, а также статья самого Пушкина о сочинениях белорусского архиепископа Георгия Кониского, содержащая много сведений по истории Украины XVII века и ее борьбе с Польшей за свою независимость; во втором томе - статьи Пушкина о заседаниях Российской и Французской Академии наук, разбор
В. Золотницким книги «Статистическое описание Нахичеванской провинции»; в третьем -работа П.Б. Козловского «О надежде», посвященная теории вероятности, очерк Д. Давыдова о тактике ведения партизанской войны, статья В. Золотницкого «Государственная внешняя торговля 1835 года», пушкинский разбор рецензии, написанной военным историком В.Б. Броневским на «Историю пугачевского бунта».
О значении, которое придавал Пушкин научно-популярным публикациям в своем журнале, красноречиво свидетельствует пушкинская переписка с А.О. Ишимовой, В.Ф. Одоевским, П.А. Вяземским, В.А. Сухоруковым. Так, последнему в связи с изданием «Современника» он писал: «Вы знаете, что я сделался журналистом. <...> Итак, сделавшись собратом Булгарину и Полевому, обращаюсь к вам с удивительным бесстыдством и прошу у вас статей. В самом деле, пришлите-ка мне что-нибудь из ваших дельных, добросовестных, любопытных произведений». И хотя статьи В.А. Сухорукова в первых четырех томах
журнала так и не появились, показателен сам характер просьбы Пушкина. По поводу статьи П.Б. Козловского для первого тома, вышедшего в свет 11 апреля 1836 года, он с радостью сообщал П.А. Вяземскому: «Ура! наша взяла. Статья Козловского прошла благополучно; сейчас начинаю ее печатать». А накануне дуэли поэт просил напомнить Козловскому о заказанной ему для «Современника» на 1837 год статье о теории паровых машин [15, с. 402-433].
Научные и научно-популярные сочинения, став благодаря журналам достоянием не только специалистов, но и массы простых читателей, потребовали критического осмысления. В подавляющем большинстве энциклопедических журналов возникают библиографические отделы или рубрики, которые отпочковываются от собственно критических. «Почти во всех. журналах критика составляет особый от библиографии отдел», - констатировал В.Г. Белинский в обзоре «Взгляд на русскую литературу 1846 года» [2, т. III, с. 682]. Таким образом, в 40-е годы библиографические отделы (рубрики) уже приобрели устойчивый статус постоянной части «толстого» журнала как типа издания.
Содержание библиографических отделов не ограничивалось обзором художественных произведений и театральных новостей. Там помещалась информация о новых книгах из области искусствознания, все больше рецензировалось сочинений по различным отраслям науки и разнообразным сферам окружающей жизни - по истории и философии, естествознанию и сельскому хозяйству, образованию и воспитанию. А.Г. Бочаров, наряду с такими типологическими свойствами журнала, как более долгосрочное, по сравнению с газетой, влияние на аудиторию, аналитичность, концептуальность материалов, называет также обязательное наличие библиографии [3, с. 26-27].
Тогда же тенденцию к сосуществованию на одной печатной площади и под одной рубрикой разноплановых по тематике, по объектам анализа и по оценочным подходам аксиологических публикаций заметил Н.А. Полевой. Для него было очевидно, что это не случайное совпадение, и он попытался осмыслить данное внутрижурнальное явление теоретически, объяснив его с точки зрения тех об-
щих цивилизационных процессов, которые в России особенно интенсивно стали развиваться примерно с 30-х годов позапрошлого века. «.После утешения в Европе бурь политических, начались бури в науках, знаниях и литературе», - писал он в работе «Несколько слов
о современной русской критике» [13, с. 327]. Это привело к расширению ареала воздействия критики литературной и параллельно к образованию и быстрому укреплению «критики ученой». Последняя была обращена к многообразным явлениям самой действительности, к новым развивающимся сферам науки, то есть направлена на анализ и оценку внеэсте-тических объектов и внехудожественной области деятельности личности.
Н.А. Полевой справедливо полагал, что если журнал стремится быть органом влиятельным и иметь успех у читателей, он должен учитывать вектор движения общественного прогресса, сообразуя с ним не только содержание, но и структуру издания. Исходя из своих представлений о назначении печатного органа и из анализа особенностей исторического момента, он дал расширенное толкование предмета и сферы влияния критики, утверждая, что ей, как и журналу в целом, следует придать энциклопедический характер: «Разумея под именем критики суждения о произведениях литературных или вообще о предметах, излагаемых в современных книгах, мы не ограничиваем ее одною только словесностью, но придаем характер, если можно так сказать, энциклопедический. Того требует настоящее состояние европейского и нашего просвещения и образованности, когда ученые предметы становятся уже не чужды обширному кругу читателей, когда направление века не допускает уже прежней исключительности предметов - от поэта требуют мысли, и от ученого - философского воззрения на его занятие. Посредниками такой критики должны быть журналы в настоящее время», - писал Н.А. Полевой в 1842 году, обозревая современную журнальную критику в России [13, с. 326-327].
В своих суждениях и догадках Н.А. Полевой был не одинок. В том же 1842 году в первом номере «Отечественных записок» появилась «Речь о критике» В.Г. Белинского, где обобщенный подход к феномену современной
критики обосновывался уже не только в историческом, но и в философском, а также когнитивном ракурсе. «.Разум только тогда признает известную истину, учение или явление действительности, когда находит в них себя, как содержание в форме. Для этого ему только один путь и одно средство - разъединение идеи от формы, разложение элементов, образующих собою данную истину или данное явление. <...> Разум разрушает явление для того, чтобы оживить его для себя в новой красоте и новой жизни, если он найдет себя в нем. От процесса разлагающего разума умирают только такие явления, в которых разум не находит ничего своего и объявляет их только эмпирически существующими, но не действительными. Этот процесс и называется “критикою” [2, т. II, с. 347]. Очевидно, в сложной диалектике анализа и синтеза, этих универсальных мыслительных операций, обогащенных процедурой интериоризации полученного знания, и видел В.Г. Белинский одну из специфических особенностей работы критической рефлексии.
Вторая из выявленных им особенностей имеет аксиологические истоки, так как связана с личностной позицией критического субъекта, с тем, на каких ценностных основаниях должен базироваться критический акт. Нельзя ничего утверждать и отрицать на основании личного произвола, непосредственного чувства или индивидуального убеждения. В.Г. Белинский считал, что критиковать можно лишь «во имя общечеловеческого разума», особенно когда речь идет о явлениях истории, науки, искусства, нравственности. Отсюда рождается и еще одно определение: «Критиковать - значит искать и открывать в частном явлении общие законы разума, по которым и чрез которые оно могло быть, и определять степень живого, органического соотношения частного явления с его идеалом» [там же]. Здесь зафиксированы еще несколько мыслительных операций акта критической рефлексии - индукция, обобщение, абстрагирование и, наконец, сопоставление полученного результата с авторским идеалом. Следует подчеркнуть, что в своих рассуждениях В.Г. Белинский не дифференцировал критику по объекту ее анализа, а имел в виду самые общие законы механизма реализации критической мысли.
В историческом аспекте В.Г. Белинский связывал усиление в обществе потребности критического анализа всех областей действительности с рационалистическим духом нового времени, для которого была характерна возросшая потребность буквально все подвергать сомнению и проверке: «Дух анализа и исследования - дух нашего времени. Теперь все надлежит критике, даже сама критика. Наше время ничего не принимает безусловно, не верит авторитетам, отвергает предание», - писал он уже в самом начале статьи [2, т. II, с. 344].
Критика рассматривалась им как активная форма проявления общественной мысли и одновременно орудие, средство, помогающее разуму в сознательном постижении истины. Она есть «философское сознание эпохи» и «интеллектуальное сознание нашего общества». Другими словами, это рефлексия общества о себе самом как способ самопостижения и условие прогрессивного развития, а для отдельной личности - форма удовлетворения извечного стремления к познанию и пониманию окружающего мира. И в этом смысле критика любых объектов действительности и сфер умственного мира для В.Г. Белинского одинаково важна. «.В обширном значении критика есть то же, что “суждение”. Поэтому есть критика не только для произведений искусства и литературы, но и критика предметов наук, истории, нравственности и пр.» [там же, с. 348]. В свою очередь, журнал в представлении Белинского -это посредник между наукой, учеными и читателями. «Вот почему такое важное место, такое необходимое условие достоинства и существования журнала составляет критика и библиография, ученая и литературная», - резюмирует он [там же, т. I, с. 282].
Таким образом, Н.А. Полевой и В.Г. Белинский дали расширенное представление о феномене критики, сформулировали общие закономерности критической рефлексии, которые должны действовать при критическом рассмотрении любого объекта или явления, что и позволило теоретически обосновать необходимость присутствия «ученой» критики в составе журнала энциклопедического типа. Концентрация под одной библиографической рубрикой оценочных публикаций, посвященных как художественным, так и нехудожественным
книгам и произведениям, представлялась им вполне закономерной. Заметим, что дополнительным стимулом для такого объединения были их общие аудиторные функции - преимущественно информационная и отчасти просветительская.
В каком бы издании ни сотрудничал сам Белинский - в «Телескопе», в «Отечественных записках», в некрасовском «Современнике» - составление «ученой» критики и библиографии было неотъемлемой частью его повседневной журнальной работы. Под нею подразумевался разбор и оценка книг и статей по математике, медицине, сельскому хозяйству, философии, логике, политике, жизнеописанию исторических и религиозных деятелей и т. п. Терминологически Белинский обозначал этот пласт научных и научно-популярных изданий по-разному: «явления по части ученой литературы» (1840), «учено-беллетристические статьи» (1843), «статьи ученого содержания», «книги специального содержания» (1844), «книги, брошюры и статьи по специальным предметам» (1846). Однако он неоднократно подчеркивал, что в энциклопедическом журнале необходимо рецензировать не все научные сочинения, пусть даже имеющие высокий научный статус, а лишь те, что «всем доступны и полезны» и «могут возбуждать общий интерес». Таким образом, критик устанавливал зависимость между типом издания и принципами отбора научной литературы для рецензирования в библиографическом отделе.
Представление о том, как Белинскому виделись журнальные и аудиторные функции библиографических отделов, мы можем получить из характеристики, данной им библиографическому отделу «Отечественных записок» в обзоре «Русская литература в 1842 году» в пору сотрудничества в журнале А.А. Краевского: «.Библиографическая хроника в “Отечественных записках” всегда была живою современною летописью русской литературы; в ней не пропущено не одной книги, изданной в России на русском и иностранных языках, и потому полнотою она превосходит все подобные отделы в других журналах. В отделе “Иностранной литературы” редакция всегда старалась представить своим читателям по возможности полную картину современных литератур Франции,
Англии и Германии. В “Смеси” читатели наши находили подробный отчет о русской драматической литературе и много интересных оригинальных статей под рубрикою “Поездка в Китай”, которые будут продолжаться и в нынешнем году», - писал Белинский, подводя итоги деятельности издания за 1842 год [2, т. II, с. 475] (курсив наш. - О. Ш). Как мы видим, по сравнению с карамзинским периодом, функции библиографии мыслились более масштабно. Параметрами эффективности работы библиографического отдела в журнале были для Белинского постоянство и своевременность предоставляемых публике отчетов, а также широта охвата современного книжного пространства. Так, в обзоре «Русская литература в 1844 году» он с удовлетворением вновь подчеркивал, что «библиографическая хроника “Отечественных записок” постоянно и своевременно отдавала отчет публике» обо всех замечательных важностью содержания книгах, появившихся в прошедшем году [там же, с. 703].
Иное содержание и функциональное назначение «ученых» рецензий диктовали критику новые жанровые решения и другую, по сравнению с критикой литературной, систему оценочных координат.
Он сумел найти для критики «ученых сочинений» адекватные жанровые формы. Начиная с 1840 и по 1846 год Белинский обязательно включал краткий обзор и очень лаконичную оценочную характеристику новейших «ученых сочинений» в свои ежегодные литературно-критические обозрения, помещая их преимущественно в конце текста. Иногда эти обзоры приобретали форму простого перечисления, что не отменяло их ценности для читателей, так как и в этом случае аудитория получала библиографические списки специально отобранных, а значит, предварительно оцененных сочинений. Так, Белинский настойчиво включал в свои обозрения произведения А.И. Герцена. Он рекомендовал читателям «полные ума, чувства, оригинальности и остроумия» отрывки из «Записок одного молодого человека» (1842), «замечательные статьи» Искандера «Дилетантизм в науке», «Буддизм в науке», «По поводу одной драмы» (1843), «интересные и оригинальные» «Письма об изучении природы» (1846), «Но-
вые вариации на старые темы» и «Письма из Avenue Marigny» (1847).
Порою книги «ученого содержания» становились для В.Г. Белинского главным и единственным предметом разбора, среди них рецензия «Опыт системы нравственной философии», посвященная одноименной брошюре А. Дроздова (Телескоп. - 1836. - Ч. XXX. -№ 24), и переросший в статью отзыв о книге Фридриха Лоренца «Руководство к всеобщей истории» (Отечественные записки. - 1842. -Т. XXI. - № 4).
В текстах аксиологического типа свои оценочные посылы Белинский формулировал всегда эксплицитно и недвусмысленно. Так, достоинствами сочинения А. Дроздова он считал «верный взгляд на многие предметы, прекрасное, проникнутое чувством изложение идей, добросовестность в суждении», важность содержания, умение поднимать действительно интересные для многих читателей вопросы, бескорыстность труда автора, хорошо понимающего свой предмет и имеющего твердые нравственные основания, простоту и ясность его мышления. Среди недостатков - отсутствие строгой системы во взглядах и вследствие того некоторая внутренняя противоречивость умозаключений [2, т. I, с. 285-297].
Книга Ф. Лоренса, представлявшая собой изложение курса лекций по всеобщей истории, прочитанного профессором в Главном педагогическом институте, по мнению Белинского, могла быть полезна для гимназий, семинарий или для самообразования тех учащихся, кто не имел возможности поступить в университет. Поэтому в рецензии акцентирована мысль о современном европейском уровне знаний ученого и фактической достоверности книги. В то же время Белинский счел необходимым указать на «технические» погрешности научного аппарата, в частности на отсутствие выписок из греческих писателей на русский язык и не слишком качественный перевод авторского текста [2, т. II, с. 225-238]. По сходным параметрам, хотя и с некоторой долей иронии, оценивал В.Г. Белинский вышедшие в 1846 году два первых тома «Истории русской словесности, преимущественно древней» С.П. Шевырева (Современник. -
1847. - Т. 1, № 1. - Отд. III. - С. 53).
При оценке книг гуманитарного плана критик настаивал на важности передачи автором собственных реальных впечатлений от восприятия первичной реальности и обязательной увлекательности изложения. «Главная заслуга автора писем об Испании состоит в том, что он на все смотрел собственными глазами, не увлекаясь готовыми суждениями об Испании, рассеянными в книгах, журналах и газетах; вы чувствуете из его писем, что он сперва насмотрелся, наслышался, расспросил и изучил, и потом уже составил свое понятие о стране. Оттого взгляд его на нее нов, оригинален, и все заверяет читателя в его верности, в том, что он знакомится не с какою-нибудь фантастическою, а с действительно существующею страною», -писал критик в обозрении «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (Современник. -
1848. - Т. VIII. - № 3), имея в виду «Письма из Испании» В.П. Боткина, появившиеся в этом году на страницах «Современника» [2, т. III, с. 839-840].
В зависимости от особенностей рассматриваемой книги Белинский варьировал требования к «ученым сочинениям». Его могли интересовать характер непосредственного нравственного влияния книги на читателя, роль в развитии какой-либо области деятельности, способность оказать практическую помощь в конкретной сфере их повседневной жизни, например, в воспитании детей или ведении домашнего хозяйства и т. п.
Константными критериями были для Белинского степень популярности изложения научных знаний и их доступность для восприятия массовой журнальной аудиторией. В теоретической рефлексии по этому поводу он дифференцировал сугубо научные сочинения и литературу, предназначенную для «не посвященного в таинства науки» читателя, по двум значимым для журнала, как органа СМИ, параметрам - целям публикаций и качественному составу аудитории. Белинский хорошо понимал, что функции «ученых» сочинений, которые могут быть напечатаны не в «специально ученом издании», а в энциклопедическом журнале, предназначенном для широкой аудитории, не образовательные, но просветительские: «Смешно и думать, что б можно было следить по журнальным статьям за хо-
дом таких наук, как математика, астрономия, физика, химия, физиология, естествознание, особенно рассматриваемые исключительно с эмпирической точки зрения». Отсюда возникала, казалось бы, неразрешимая дилемма: «Чтобы сделать такую статью доступною для публики, читающей исключительно литературные журналы, надо упростить ее до такой степени, чтобы к ней не осталось никакого ученого содержания; а изложить ее для ученых - значит сделать ее недоступною для публики» [3, т. II, с. 477].
Выход из этой ситуации виделся Белинскому, во-первых, в усилении общегуманитарной и отчасти дидактической составляющей ученых сочинений, предназначенных для массового читателя: «Для всякого интересна биография такого человека, как, например, Г али-лей; но в ней великий ученый преимущественно должен быть изображен с его нравственной стороны, как человек, как мученик знания, дышавший религиозным благоговением к святости истины, которая составляет предмет науки. Такая биография будет иметь интерес общий, будет всем доступна и полезна. Биография же, имеющая своим предметом показать и оценить ученые заслуги великого человека, может иметь место только в специально ученых изданиях, где нет нужды разжижать и опошливать их строго научного содержания. А вот такие статьи, где Сократ представляется надувалою, по-настоящему не должны бы иметь места ни в каком журнале...» [там же].
Во-вторых, в использовании увлекательного стиля изложения, при сохранении принципа научности. Так, приветствуя появление в «Отечественных записках» и «Библиотеке для чтения» в 1846 году перевода знаменитого сочинения Александра Гумбольдта «Космос», Белинский отдает справедливость обоим журналам за их «поспешность познакомить русскую публику с произведением великого ученого, столь важным по предмету и написанным популярно». Однако он замечает, что едва ли оба журнала достигли своей цели, поскольку популярность изложения у самого автора «чисто немецкая», и потому она доступна только людям, специально занимающимся естественными науками и астрономией. По этой причине Белинский
считал, что гораздо полезнее перевода обоих журналов оказалась статья в «Северной пчеле» (1846. - № 175-180), где содержание книги разъяснялось лучше и доступнее [3, т. III, с. 681]. Таким образом, мы видим, по сути, что Белинский сформулировал основные принципы литературы, получившей позже название научно-популярной.
Очевидно, что при рассмотрении «ученых» книг критик исходил уже не из эстетической, а из социально-идеологической, утилитарно-прагматической либо морально-этической системы ценностных координат. Соответственно преобладающим в таких рецензиях и отзывах становился социально-публицистический дискурс.
Сохранялся ли в рефлексии «ученой» критики эстетический компонент оценки? Другими словами, изменялось ли в ней, по сравнению с рецензионными жанровыми формами, качественное содержание оценочно-прагматического дискурса?
У Белинского он, несомненно, присутствовал. На наш взгляд, наряду с расширенной интерпретацией самого феномена современной критики, это было обусловлено и особыми теоретическими воззрениями Белинского, сложившимися у него к сороковым годам и отчетливо проявившимися в работах о Гоголе и Пушкине. В первую очередь речь идет о разработке критиком концепции авторской субъективности и ее роли в создании истинно художественных творений, способных благотворно влиять на душу читателя. Величайшим успехом и шагом вперед со стороны Гоголя считал он то, что в «Мертвых душах» везде ощутимо проступает его субъективность: «Здесь мы разумеем. ту глубокую всеобъемлющую и гуманную субъективность, которая в художнике обнаруживает человека с горячим сердцем, симпатичною душою и духовно-личною самостию, - ту субъективность, которая не допускает его с апатическим равнодушием быть чуждым миру, им рисуемому, но заставляет его проводить через свою душу живу явления внешнего мира, а через то и в них вдыхать душу живу», - писал Белинский, подчеркивая, что «пафос субъективности» проявляется не в одних лирических отступлениях, но и в рассказе о самых прозаических предметах [2, т. II, с. 289].
Отсюда, разбирая уже упоминавшееся «Руководство к всеобщей истории» Фридриха Лоренса, кроме глубокой учености, Белинский в качестве положительного момента также отмечает «благородное, хотя и спокойное, сообразное с достоинством истории, одушевление», симпатию ко всему великому, доблестному, возвышающему душу. Именно благодаря субъективной заинтересованности своим предметом автор сумел воссоздать яркую, полную, образную картину исторической действительности, смог передать исторический колорит изображаемой эпохи и объяснить дух народа: «В этом отношении история Греции изложена г. Лоренцом превосходно, - писал Белинский. - Все части ее расположены с таким искусством, что в уме читателя впе-чатлевается полная картина возникновения, развития, упадка, взаимных отношений всех республик греческих; над всем носится дух целой Эллады во всей полноте и во всей обаятельной красоте своей. Автор вводит нас даже в семейные .тайны греческих обществ: говорит о жалованьи судьям, солдатам, о податях, о богатых поместьях афинских аристократов с золотыми и серебряными рудниками в Фракийском Херсонесе и на островах.» [там же, с. 236].
В данном случае для использования эстетических критериев при оценке исторического труда были и дополнительные веские основания. Они состояли в представлениях Белинского о том, что в 30-40-е годы «все сферы современного сознания», в том числе и эстетического, и художественного, испытывали мощное влияние исторического мышления. Поэтому сущность истории как науки он видел в том, чтобы «представить человечество как индивидуум, как личность и быть биографиею этой “идеальной личности”. Человечество именно - «идеальная личность: личность, потому что у него есть свое я, есть свое сознание, хотя и выговариваемое не одним, а многими лицами; есть свои возрасты, как у человека, есть развитие, движение вперед; идеальная - потому, что нельзя эмпирически доказать ее существования, указав неверующему пальцем и сказавши: “вот человечество - смотри!”» [там же, с. 228].
В обоих приведенных фрагментах Белинский приветствует показ всеобщего через
диалектический синтез конкретно-индивидуального и типического и воссоздание законченного «живого» образа происходящего. А это именно те новаторские принципы, которые были сформулированы им в качестве основных способов изображения действительности в реалистическом искусстве, то есть в художественных произведениях.
В этом же эстетическом ключе он говорит о «Письмах из Avenue Marigny» (1847) А.И. Герцена, в которых «так много живого, увлекательного, интересного, умного и верного, что нельзя не читать их с удовольствием, даже во многом не соглашаясь с автором» [2, т. III, с. 840], об увлекательности изложения в «Письмах об Испании» В.П. Боткина [там же] и даже о статье некоего А.В. «Табачная промышленность в России», «потому что автор сумел придать этой статье общий интерес и изложить ее с замечательной степенью литературного изящества» [там же, т. II, с. 623]. В некоторых случаях Белинский считал необходимым отметить такие эстетические аспекты «ученых» сочинений, как оформление книги или художественный уровень иллюстраций, влияющий на уровень ее восприятия читателями.
Очевидно, что определенные принципы своей эстетической парадигмы из области литературной критики В.Г. Белинский переносил в операционную сферу критики «ученой», и это не было особенностью его индивидуальной критической системы. Не будем забывать, что и в составе библиографического отдела (рубрики), и в пределах журнального контекста одного и того же печатного органа тексты «ученой» и литературной критики функционировали в одном смысловом пространстве и зачастую писались они одними и теми же сотрудниками. Отсюда, с одной стороны, структурно-содержательные контаминации между аксиологическим потенциалом ученой и литературной критики были не только закономерны, но и неизбежны. С другой - преобладающим в аксиологических текстах «ученой» критики был социально-публицистический дискурс, а собственно эстетические фрагменты аксиологического континуума вытеснялись на периферию, становясь второстепенными и для критика, и для читателя. В целом при рассмот-
рении «ученых» книг критик исходил уже не из эстетической, а из социально-идеологической, утилитарно-прагматической либо морально-этической системы ценностных координат. Соответственно, преобладающим в таких рецензиях и отзывах становился социально-публицистический дискурс. Одновременно наблюдалось и обратное влияние. Литературные рецензии, даже сосредоточенные в специальных библиографических отделах и рубриках, благодаря соседству с публикуемой там же «ученой» критикой, продолжали функционировать в плотном социальнопублицистическом контексте. Поэтому в литературной библиографической рецензии при сохранении ведущей роли оценочно-прагматического дискурса всегда присутствовал и социально-публицистический дискурс. И хотя в «малых» критических жанрах он зачастую не получал реального текстового воплощения, однако всегда хорошо реконструировался читателями с учетом общежурнальной политики и по рецензионному окружению в конкретном номере журнала.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 «.Журналистика, будучи одним из сильнейших факторов воздействия на культуру во всех ее проявлениях, сама представляет собой важный и своеобразный феномен культуры», - отмечал Е.А. Корнилов (см.: [8, с. 68]).
2 Подробнее о том, как понимали энциклопедизм Н.А. Полевой и Н.И. Надеждин, см.: [14, с. 218-222].
3 Об особенностях типологической характеристики пушкинского «Современника» см.: [4, с. 266-348].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Акопов, А. И. К вопросу о журнале как типе периодического издания / А. И. Акопов // Типология журналистики. Вопросы методологии и истории / под ред. Е. А. Корнилова. - Ростов н/Д : Изд-во Ростов. ун-та, 1987. - С. 62-76.
2. Белинский, В. Г Собр. соч. : в 3 т. / В. Г. Белинский. - М. : ОГИЗ, 1948.
3. Бочаров, А. Г. Основные принципы типологии современных советских журналов / А. Г. Бочаров // Вестн. МГУ. - Сер 11, Журналистика. -1973.- № 3. - С. 25-36.
4. Вацуро, В. Э. Сквозь «умственные плотины» : очерки о книгах и прессе пушкинской поры / В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон. - М. : Книга, 1986. -382 с.
5. Есин, Б. И. История русской журналистики XIX века / Б. И. Есин. - 2-е изд., испр. и доп. - М. : Аспект Пресс, 2003. - 288 с.
6. Жирков, Г. В. Просветительская функция журналистики: историко-типологический аспект / Г. В. Жирков // Средства массовой информации в современном мире. Петербургские чтения : материалы науч.-практ. конф. / под ред. В. И. Конькова. -СПб. : Роза мира, 2003. - 398 с.
7. Жирков, Г. В. Журналистика: исторические этюды и портреты / Г. В. Жирков. - СПб. : Роза мира, 2007. - 662 с.
8. Корнилов, Е. А. Журналистика на рубеже тысячелетий / Е. А. Корнилов. - Ростов н/Д : Дон. издат. дом, 1999. - 224 с.
9. Лазаревич, Э. Я. Научно-популярный журнал как тип издания / Э. Я. Лазаревич // Вестн. Моск. ун-та. - Сер. 10, Журналистика. - 1979. -№ 1. - С. 32-40.
10. Лазаревич, Э. Я. С веком наравне. Популяризация науки в России. Книга. Газета. Журнал / Э. Я. Лазаревич. - М. : Книга, 1984. - 383 с.
11. Лотман, Ю. М. Московский журнал / Ю. М. Лотман // Сотворение Карамзина. - М. : Книга, 1987. - С. 209-227.
12. Московский журнал. - 1791. - Ч. 1. - Кн. 2. -С. 236-247.
13. Полевой, Н. Литературная критика : статьи, рецензии 1825-1842 / Н. Полевой, Кс. Полевой. -Л. : Худож. лит., 1990. - 592 с.
14. Станько, А. И. Становление энциклопедизма в журналистике. «Торговое направление» и его оппоненты / А. И. Станько // История русской журналистики Х'УШ-ХК веков : учебник / под ред. Л. П. Громовой. - СПб. : Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003. - С. 218-222.
15. Степанов, Н. Л. «Современник». (Глава XVII) / Н. Л. Степанов // Очерки по истории русской журналистики и критики. - Т. 1: XVIII и первая половина ХК века. - Л. : Изд-во ЛГУ, 1950. - С. 403, 402-433.
16. Страшнов, С. Л. «Толстые» журналы и просветительство / С. Л. Страшнов // Вестн. Иван. гос. унта. - Серия «Филология». - 2001. - Вып. 1. - С. 32-42.
17. Троцкий, Л. Д. Судьба толстого журнала (1914-1922) / Л. Д. Троцкий // Троцкий Л. Д. Литература и революция. - М. : Политиздат, 1991. -
С. 298-307.
