Труд как социокультурный и педагогический феномен в традиционном Русском мире: механизмы и факторы формирования этнокультурной идентичности личности Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 378.4(470.342)

ТРУД КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ И ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ФЕНОМЕН В ТРАДИЦИОННОМ РУССКОМ МИРЕ: МЕХАНИЗМЫ И ФАКТОРЫ ФОРМИРОВАНИЯ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ ЛИЧНОСТИ

© 2019 А. В. Репринцев

докт. пед. наук, профессор, кафедра психологии образования и социальной педагогики e-mail: reprintsev amail.ru

Курский государственный университет

В традиционной русской культуре на протяжении многих веков труд и трудовая деятельность выступали важнейшим фактором социализации детей и молодежи, освоения норм и ценностей общественной морали, формирования системы социальных отношений человека с внешним миром. Естественность социализации через труд обеспечивала формирование широкого спектра социальных качеств русского человека. В Русском мире труд рассматривался как важнейшая нравственная ценность и как мощный фактор социализации личности, формирования ее этнокультурной идентичности. Через совместный труд ребенок закономерно приходил к осознанию важнейших нравственных норм, прочно укорененных в традиционной русской культуре, формированию всей системы социальных отношений с окружающим миром. Опираясь на материалы этнографического бюро князя В. Тенишева, автор приводит характеристики традиционных качеств русского крестьянина, обращая особое внимание на развитие опыта социального взаимодействия в процессе труда, формирование общинно-коллективистской этики, освоение богатства и выразительности русского языка, закрепление в практической трудовой деятельности устойчивых нравственных ценностей, социальных установок, поведенческих стереотипов. Глобализация современной культуры, дистанцирование человека от традиционных видов и форм общественно-полезного труда в значительной мере осложняют процесс социализации детей и молодежи, обретения ими этнокультурной идентичности.

Ключевые слова: философия образования, социальное воспитание, этническая социализация, этнокультурная идентичность, общественно полезный труд, трудовая деятельность, диалектика социального и индивидуального, инкультурация личности.

Существование Русского мира прочно связано с содержанием и организацией трудовой деятельности людей. По сути, сам феномен Русского мира является продуктом труда русского человека, трудовой деятельности всего русского общества. Все, что накоплено Русским миром за тысячелетнюю историю, что стало основой материальной и духовной культуры русского народа, связано с трудом, сложившимся общественно-трудовым укладом жизни русских людей, особенностями ведения ими хозяйственной жизни, строительства трудовых отношений, обмена продуктами труда, понимания его роли в обеспечении воспроизводства человеческой жизни. Очень лаконично эту мысль сформулировал П.С. Гуревич: «Труд создал культуру» [Гуревич 1995: 31]. По его мнению, «генезис социального и культурного непосредственно связан со становлением человеческого труда, который и превращает человеческую жизнедеятельность в общественную. Человек же оказывается агентом культуры, общественным человеком» [Там же]. Действительно, без труда не может быть ничего: само существование человека предполагает огромный объем трудовой деятельности, связанной с рождением человека, заботой о нем, обеспечением условий для его развития, обретения самостоятельности и жизнеспособности, достижении социальной зрелости, обретении собственных навыков и опыта трудовой деятельности, позволяющих молодым людям войти в новый цикл воспроизводства человеческой

жизни. При этом помимо собственно физического труда, связанного с обеспечением жизни, созданием материальных условий, добыванием продуктов питания, жизнедеятельность человека предполагает еще и обширную и многообразную духовную деятельность («труд души»), связанную с проявлением заботы о других, эмоционально-нравственного отношения к ним.

Эти аспекты жизнедеятельности Русского мира очень прочно укоренились в культурном коде русского этноса, его духовной традиции, проявляясь в широком наборе пословиц и поговорок, фиксирующих важную роль труда человека в его социальном и личностном становлении, обретении широкого спектра функций и качеств социально зрелой личности. Метафоричный народный язык образно фиксирует связь социального статуса человека в Русском мире с мерой его вклада в общественное благополучие, мерой труда во благо других людей, использует трудовой критерий в оценке заслуг человека перед всем миром (общиной, обществом): «Под лежачий камень вода не течет», «Без труда не вытянешь и рыбку из пруда», «Лежа пищи не добудешь», «Терпение и труд все перетрут», «Кто от своего труда питается, тот каждый день причащается», «Мужик умирать собирайся, а земельку паши», «Что посеешь, то и пожнешь», «Умирать собирайся, а семена-то все в землю клади», «Что умолотишь, то и в засек положишь», «Кто не ленив пахать, тот будет богат», «На полатях лежать -ломтя не видать», «Ленивому всегда праздник», «Горька работа, да хлеб сладок», «У работящего в руках дело огнем горит», «По работе и работника (и мастера) знать», «Не пеняй на соседа, когда спишь до обеда», «Не печь кормит, а руки (а нивка)», «Кто рано встает, тому бог подает», «Хочешь есть калачи, так не сиди на печи!», «Лес сечь -не жалеть плеч», «Кто толчет, тот и хлеб печет», «Без дела жить - только небо коптить», «Добывай всяк своим горбом!», «Труд человека кормит, а лень портит» и др. [Даль 2012].

В русской лексике прочно закрепились устойчивые формы выражения отношения к трудолюбию, честному, добросовестному зарабатыванию денег, принесению общественной пользы, христианскому пониманию труда как единственно нравственному способу обеспечения благополучия семьи и каждого человека, негативизма в отношении к их антиподам, проявлений праздности и лени: «Трудовая денежка всегда крепка», «Трудовая денежка плотно лежит, чужая ребром торчит», «Даровой рубль дешев, наживной дорог», «Трудовая (праведная) денежка до веку живет (кормит, служит)», «Бог труды любит. Божья тварь богу и работает», «Пчела трудится - для бога свеча пригодится», «Не на себя пчела работает», «У работящего в руках дело огнем горит», «Нем, да свое ем; а речист, да не плечист - голодный сидит», «Добывай всяк своим горбом!», «Нет мошны, так есть спина», «Работай до поту, так и поешь в охоту», «Ешь хлеб в поте лица!», «Живи своим умом, а честь расти трудом», «Где труд, там и счастье», «К чему душа лежит, к тому и руки приложатся», «Железо ищи в руде, а счастье -в труде», «Для кого труд - радость, для того жизнь - счастье», «Всяк человек своего счастья кузнец» и др. [Там же].

Понимание роли труда в становлении человека основательно представлено в марксистской методологии и связано в первую очередь с работами Ф. Энгельса, которому принадлежит известная фраза «Труд создал самого человека» [Энгельс 1961: 486]. Именно труд является первоосновой, формирующей человеческое сознание, благодаря которому камень становится первым орудием труда, способствовавшим выделению человека из природной среды, появлению специфически человеческих видов и форм жизнедеятельности, породивших и всю человеческую культуру. И в этом творении культуры важнейшим моментом ее развития является момент сознательной постановки человеком цели своего труда: осмысленность трудовой деятельности, предвосхищение ее результатов, понимание ее смысла, выбор способов ее осуществления, приносимой трудом пользы - важнейшие этапы творения самого

человека, ставшего субъектом труда, его важнейшим актором, творцом формирующейся человеческой культуры [Булатников 2012]. По сути, становление всей социальности человека есть процесс творения себя посредством труда, осознания необходимости труда, перерастающего в реальные действия человека, его практическую деятельность [Булатников 2015].

«Выделывание себя в человека» (Н.Г. Чернышевский) самым тесным образом связано с трудовой деятельностью и свободой выбора личностью не только цели труда, но и средств ее - цели - достижения. Свобода и ответственность человека в том и проявляется, способен ли он сознательно ставить перед собой цели труда, находить адекватные средства их достижения, ориентироваться на социально одобряемые способы осуществления трудовой деятельности, нравственные нормы и ценности или стремится «жить за счет других», паразитировать, используя труд других людей для достижения собственного блага. Этот параметр позволяет дифференцировать людей по самому важному основанию - их нравственной ориентации «на себя» и «на других». Таким образом, человеческий труд оказывается прочно сопряжен с общественной моралью, с системой нравственных императивов, регулирующих поведение и отношения личности в социальной среде. Свобода выбора предполагает добровольное, сознательное принятие личностью общественно одобряемых способов труда, средств достижения его целей. Если же человек игнорирует сложившиеся нравственные нормы, сознательно их нарушает, откровенно паразитирует, живя за счет других людей, то и общество выражает свое негативное отношение к подобным проявлениям, осуждает подобный образ жизни. Общественная мораль в этом контексте предстает важнейшим регулятором отношения к труду входящих в жизнь поколений молодежи, формирования в сознании детей и молодежи установки на добросовестный общественно полезный труд.

Важным проявлением отношения личности к общественно значимому труду является состояние эмоционально-нравственной сферы, переживаемые человеком чувства: «в них проявляется строй всей души человеческой» (К.Д. Ушинский). Чувства выступают механизмом внутреннего субъективного опосредования, детерминации отношения личности к труду и социально-нравственному смыслу труда. В чувствах тесно переплетаются внутренние интенции личности и внешние обстоятельства; здесь человек ищет (и не всегда находит) внутренний компромисс между «хочу», «могу» и «надо»; здесь разрешается сложное внутреннее противоречие индивида между свободой и необходимостью; здесь, в сфере чувств, происходит борьба мотивов и осуществляется нравственный выбор. Как будет осуществлен этот выбор, кто победит -«человек общественный» или «человек индивидуальный» - спрогнозировать заранее невозможно. Но именно здесь, через этот выбор происходит дифференциация между альтруистом и эгоистом, между «Мальчишом-Кибальчишом» и «Мальчишом-Плохишом»; отношение личности к труду позволяет вполне определенно понять, в какой мере человек ориентирован на потребности и ценности социальной среды. Эмоциональная сфера оказывается тем «Рубиконом», переход через который определяет социальную позицию личности, ее отношение к окружающему миру и к себе самой. Аккумулируя весь предыдущий социальный опыт, чувства определяют позицию молодого человека, его мотивы и потребности, его отношение к смыслу (значению для меня) предполагаемого содержания и результатов труда. Если человек испытывает радость, удовольствие от принесения радости, пользы другим людям, если в нем живут мотивы альтруизма, бескорыстия, общественного служения, удовлетворения от помощи другим людям, тогда и его труд будет иметь высокую общественную значимость, признание окружающих его людей. Противоположные чувства - доминирование эгоистических установок и потребностей - не могут порождать высокий общественный статус человека и его признание в социальной

среде. Живя «для себя», руководствуясь исключительно личными эгоистическими мотивами, включаясь в труд лишь из соображений корысти, откровенной личной выгоды, давления социальной среды или внешнего принуждения, такой «работник» не только не получает признания от окружающих его людей, но и, как правило, становится социальным аутсайдером, отторгается другими людьми, имеет низкий социальный статус в сообществе. Принуждение само по себе уже делает труд человека несвободным. Значит, добровольное принятие целей труда, переживание личной ответственности за его результаты, осознанное включение в трудовую деятельность, общественно ценная мотивация труда делают труд человека социально значимым, доставляют ему радость от принесения социальной пользы. Именно такой, социально значимый труд порождает общественного человека, и именно в таком труде создается человеческая культура.

Для социального воспитания особенно важно обращать внимание на степень добровольности включения воспитанников в общественно полезный труд: свобода личности предполагает ее свободное волеизъявление - включаться в трудовую деятельность или отказаться от участия в ней. Это по сути и есть ситуация морального выбора (Л. Кольберг), проявляющая всю социальную и нравственную зрелость личности, ее готовность к осуществлению такого выбора, меру осознания внутренней необходимости в общественно полезном труде. Надо признать, что современная социокультурная ситуация оставляет все меньше предпосылок и возможностей для сознательного и добровольного включения личности в общественно полезный труд; отсутствие внешнего принуждения, деструкция общественной морали, девальвация традиционных ценностей, разрушение коллективистских основ социального бытия человека, глобализация культуры, технологизация современного производства, вытеснение ручного труда достижениями робототехники существенно изменяют содержание и характер трудовых отношений людей, их социально-нравственную основу. Труд перестает быть важнейшим элементом образа жизни человека, источником его материального благополучия и фактором общественного признания. Действительно, современному школьнику трудно ответить на вопрос: кого сегодня можно считать героем нашего времени? Едва ли, отвечая на этот вопрос, ребенок назовет выдающихся тружеников, своими руками создающих материальные ценности, - в поле его зрения скорее всего попадут звезды шоу-бизнеса, известные спортсмены, популярные артисты, - медийные персоны, живущие в лучах славы, улыбающиеся с обложек глянцевых журналов, эпатирующие публику своими откровенными интервью, гламурным блеском сценических костюмов, дорогими украшениями, нарочито демонстрируемой роскошью и праздным образом жизни. Опасность принятия этого бутафорского блеска за истинность подлинного человеческого бытия состоит в том, что ребенок, входя в социальную жизнь, должен научиться «отделять зерна от плевел», отчетливо понимать, что истинная ценность личности и ее признание непосредственно связаны с мерой вклада человека в общественное благо, с результатами его общественно необходимого труда, обретенным уровнем мастерства.

Труд всегда имеет двойственный характер: с одной стороны, труд ориентирован на удовлетворение общественных потребностей, а с другой - труд человека ориентирован на его личные потребности, обеспечивает не только витальные потребности личности, но и ее духовные запросы. Кузнец, производя своим трудом подковы, удовлетворяя спрос своих сограждан, получает за свой труд вознаграждение, которое обеспечивает ему возможность содержания жилища, кузницы, покупки продуктов питания, приобретения оборудования и материалов, реализации разнообразных духовных потребностей. Труд «для социума» не исключает труда кузнеца «для себя». В этой диалектической связи социального и индивидуального раскрывается

все духовное богатство индивида, вся система его жизненных ценностей, его социально-нравственное кредо. Обмен продуктами труда - исторически сложившийся способ социального взаимодействия, возникший в результате ряда этапов общественного разделения труда. Специализация видов труда позволила людям экономить время, обмениваясь продуктами своей трудовой деятельности: кузнец мог обмениваться результатами своего труда с ткачом, пекарем, сапожником, портным, не тратя свое время на производство ткани, выпечку хлеба, изготовление обуви, пошив одежды. Да и специализация трудовой деятельности позволяла достичь профессионального мастерства - акме - в соответствующем виде труда.

Специализация в конкретном виде труда способствовала накоплению мастерства, профессионализма, обретению признания личности в обществе, уважения согражданами за достигнутое совершенство результатов труда. Мастерство всегда очень высоко ценилось в русской культуре: признанные, авторитетные мастера получали право ставить авторское клеймо на своих работах, подтверждая тем самым высочайшее качество произведенного продукта. Такая персонифицированность качества труда, соотнесенность с конкретной личностью мастера служили нравственной гарантией добротности выполненной работы, ее соответствия высочайшим оценочным критериям. Каждый человек должен заниматься своим делом, соответствующим его способностям и обретенному профессиональному опыту. В русской культурной традиции занятие своим делом предполагает прежде всего способность человека к конкретной профессионально-трудовой деятельности, наличие в нем необходимых задатков, которые позволят человеку стать успешным в своей профессии.

Специализация трудовой деятельности людей в Русском мире способствовала появлению в каждой отрасли «общественного производства» признанных мастеров, авторитет которых в миру всегда был высок. Мастерство становилось предметом легенд, мифов, исторических преданий, передавалось из поколения в поколение как часть устной истории и национальной гордости. Именно такими мастерами в общественном сознании стали строители Покровского собора на Красной площади в Москве Барма и Постник, создавшие в 1554 г. уникальный памятник русского православного зодчества. Красота и изящество этого архитектурного шедевра оказались одним из самых ярких символов Русского мира, своеобразной его визитной карточкой. За красотой этого православного храма стоит труд его создателей, соорудивших Русское Чудо, подаривших русской культуре один из самых известных ее символов.

Мастеровые люди всегда были нравственными авторитетами в Русском мире, генераторами социальных идей, духовными пастырями, формировавшими общественное мнение, взывавшими к высшим духовно-нравственным ценностям и идеалам. Их труд ориентировался на принесение общественной пользы, на созидание красоты, на утверждение справедливости и равенства. Мастеровые люди выражали нравственную сущность Русского мира, вечную борьбу за торжество добра, поиск гармонии личного и общественного, бесконечного стремления к искуплению своей изначальной греховности. В византийской традиции, ставшей этической основой русского православия, «гарантией успеха считался не инструментарий, а мастерство самого ремесленника... Православное богословие по-своему поддерживало этот тезис, считая, что ремесленные орудия бесполезны, если отсутствует искусный мастер, способный преобразовать сырье в шедевр. Мастер и его навыки, таким образом, становились превыше всего» [Коваль 1994: 77]. Мастер своим трудом показывал миру (обществу) пример социального служения; его дар принадлежал всем, он жил и творил для людей, для их блага. Но и мир отвечал мастеру взаимностью, ценил его труд. Из этих отношений рождалась этика труда, система нравственных императивов и ценностей, регламентировавших поведение и

взаимодействие всех участников трудовой деятельности, способы обмена между ними продуктами труда.

Этика труда стала результатом сложных и весьма болезненных поисков социального компромисса, выход за пределы которого мог стать основанием для конфликта, роста напряженности, состояния неудовлетворенности результатами обмена продуктами труда. Моральные регулятивы оказались теми универсальными этическими границами, которые задавали рамки возможного поведения человека, совершаемых им обменных процедур, проведения торга. В этом обмене товарами и услугами всегда есть соблазн у каждой из сторон извлечь свою выгоду, некое финансовое или материальное преимущество. Значит, поведение каждой из сторон должно строиться на осознании и объективной оценке количества и качества произведенного мастером труда, вложенных им усилиях, затратах, определяющих стоимость продукта. Но и покупатель должен быть объективным, реалистичным в оценке того, что является предметом обмена. В русской культурной традиции важным фактором, определявшим отношения мастеровых людей и мира, была христианская мораль, осуждавшая ростовщичество, пропагандировавшая аскезу как проявление свободы человека. Правда, в условиях буржуазного мира едва ли возможно было построить гармоничный и справедливый мир, в котором «способности каждого человека были бы условием развития способностей всех». Да и аскеза имела разное понимание в различных социальных слоях. Далеко не все дворяне, будучи верующими людьми, вели при этом аскетичный образ жизни...

Как отмечает Э.М. Спирова, в православии «значительное место занимало уважение к труду. Оно благословляло стремление человека сделать этот мир более благоустроенным, соотнесённым и с мирскими потребностями человека. Вместе с тем православие настаивало на великодушии, укреплении достоинства человека. Стремление к своим материальным правам в ущерб другим считалось всё-таки постыдным» [Спирова 2017: 52]. Этический базис Русского мира регулировал всю палитру отношений между людьми, задавал нормативную базу отношений между людьми, строительства экономических отношений между ними. Да, в этих отношениях присутствовали значительные противоречия, ставшие причиной целого ряда масштабных социальных потрясений и конфликтов (крестьянских восстаний, бунтов, революций), но, носитель христианской морали, человек труда всегда понимал свой долг перед миром, добросовестно служил ему. Не случайно, размышляя о природе Русского мира и роли в его строительстве православия, известный русский философ В.С. Соловьев подчеркивал: «Бескорыстие - есть свобода духа от привязанности к особого рода материальным благам, именно к имущественным. Ясно, значит, что это есть особое выражение того же чувства человеческого достоинства; соответственно чему и противоположные этой добродетели пороки: скупость и корыстолюбие -сознаются как постыдные» [Соловьев 1998: 194]. Не случайно в классической русской литературе антиподы бескорыстия всегда предстают с явными признаками осуждения, негативизма. Как тут не вспомнить персонажей гоголевских «Мертвых душ» -Коробочку и Плюшкина, образы которых стали критерием скаредности, прижимистости, скупости. Да и главный «герой» не лишен этих черт, ибо прочно усвоил главный завет отца: «Береги копеечку! Все сможешь, все прошибешь копеечкой!».

Прижимистость, скупость, корыстолюбие, стремление к личному обогащению за счет других людей не были типичными чертами Русского мира и русского человека, скорее наоборот - были антиподами социально-типичного, качествами, которые общественное мнение осуждало, оценивало негативно, откровенно высмеивало. Но нельзя путать скупость с бережливостью, расчетливостью, смекалкой, - эти

проявлении скорее свидетельствовали о разумном начале в ведении хозяйственной, экономической жизни традиционной крестьянской семьи, сбалансированном ведении доходов и расходов. Труд взрослых членов семьи (да и детей) служил основным источником семейного благополучия и материального достатка. Размышляя о труде земледельца, Л. Н. Толстой отмечал: «Если много работаешь на других, не тяготись такой работой и не желай себе за нее похвалы, а знай, что труд твой, если ты, любя, делаешь его для других, полезнее всего для настоящего тебя, для души твоей» [Толстой 1993: 138]. По Толстому, человек живет одновременно жизнью телесной и жизнью духовной; для каждой из них существует свой закон: «Закон телесной жизни - труд. Закон духовной жизни - любовь. Если человек нарушил закон телесной жизни - закон труда, он неизбежно нарушит и духовный закон - закон любви» [Там же]. Забота о благополучии близких, о семье, о детях, любовь к близким материализовалась в конкретной деятельности человека, в поступках - в труде. Это в полной сере согласуется с этическими нормами христианской культуры: «По делам их узнаете их» (Мф 7:20). Дело, поступок, конкретный труд во благо ближних своих всегда был самым важным критерием оценки нравственной зрелости человека, проявлением его деятельной любви к ближним.

Физический труд в традиционной русской культуре органично сочетался с представлениями о долге, ответственности человека перед миром, перед близкими за результаты своего труда. Именно через труд человек обретал честь, достоинство, трудовую репутацию, определенный социальный статус в общественном мнении. «Работящий», «мастеровой», «рукастый» - наиболее характерные качественные характеристики русского человека и его отношения к труду. «По работе и работника знать», «Работа да руки - надежные в людях поруки» [Даль 2012: 209]. Традиционная крестьянская этика задавала вполне определенный набор личностных проявлений русского человека, вписывавшихся в образ покладистого, работящего труженика, живущего и терпеливо выполняющего весь круг привычных дел и забот во благо семьи и крестьянского мира. Отголоски этой этической системы и сегодня продолжают определять поведение человека в сельском социуме: нельзя отставать в обработке земли и полевых заботах от соседей - «люди осудят», «будут считать нас лентяями». Постоянная оглядка на общественную мораль, апелляция к общественному мнению выступала своеобразным регламентирующим механизмом, обеспечивавшим баланс между социальным и индивидуальным, общественным и личным. Боязнь осуждения со стороны мира, открытость, «прозрачность» личной жизни, зависимость от мира и общественного мнения стали эффективными регуляторами социального поведения и отношений человека с социальной средой. Необезличенность этих отношений, буквальная принадлежность к конкретному миру (общине) создавали особую социально-педагогическую ситуацию, когда каждый человек непременно задавал себе вопрос, а что скажет на тот или иной его поступок мир? Какой будет его реакция? Тем самым человек оказывался под негласным постоянным контролем общественного мнения, референтной социокультурной среды крестьянской общины. Такой морально-психологический «контроль» закреплял в сознании детей и юношества устойчивые формы социально одобряемого поведения, чувство долга, ответственности перед миром. В сознании взрослеющего (да и вполне взрослого) человека постоянно возникал вопрос: как я людям в глаза смотреть буду? Этот этический регулятив задавал границы долженствования в поведении, отношениях к другим, к труду, игнорирование которых неизбежно влекло осуждение со стороны социальной среды, вплоть до отвержения от мира.

Конечно, «возвращение» капитализма в Россию в 90-е гг. XX в. породило в сознании думающей и чувствующей части этноса вполне закономерные вопросы:

в какой мере идеология буржуазного общества сочетается с труженическим, коллективистским, солидарным характером Русского мира? Совпадает ли мораль буржуазного общества с традиционной моралью православия? Есть ли совпадающие точки в культурном коде Запада и Востока? Какими ценностно-смысловыми основами определяется отношение человека к труду в буржуазных культурах? Как повлияет буржуазная мораль на всю систему общественных отношений в Русском мире и отношение русского человека к труду? Вся эта вереница вопросов порождала и очень сложную ситуацию в организации социального воспитания детей и молодежи на рубеже XX и XXI вв. Действительно, Русский мир, привыкший к альтруизму, коллективистскому образу жизни, выстрадавший свою философию общинного социального бытия, за три десятилетия так и не адаптировался к англо-саксонской модели социального существования, не принял модель обособленного, индивидуализированного существования человека в системе социальных отношений, не смог изменить многовековую парадигму «один - за всех и все - за одного» на типично западную «каждый - сам за себя». Э.М. Спирова связывает эти различия с разным содержанием православной и протестантской этики, по-разному определяющих социальное положение человека в системе общественных отношений: «Протестантский этос зафиксировал огромные изменения в психике человека. В религиозных доктринах родилась новая концепция свободы. Люди не хотели больше повиноваться. Впервые в европейской истории стремление быть свободным стало восприниматься как благо для человека. Свобода оценивалась как святыня. Само собой понятно, что без идеи самостоятельного автономного индивида капитализм вряд ли возник бы. Протестантская этика позволила людям осознать ценность всякого накопления, которое служит подножием любому бизнесу» [Спирова 2017: 54]. Труд человека становится в буржуазном мире основой земного процветания, а конкуренция - закономерным механизмом приближения человека к жизненной цели, успеху. «Бог вовсе не назначает тебе жизненную судьбу. Напротив, он ждёт от тебя подвижничества, упорства. Всевышний определяет только своё земное предназначение - труд. Птица удачи в твоих руках. Преобразуй землю. Хочешь богатства - обрети его. Оплошал, Бог, разумеется, простит, но вовсе не оценит как благое деяние. Протестантизм открыл новую эру в истории Европы, а возможно, и всего мира. Он благословил жизненное процветание на основе земной жизни» [Там же: 56].

В Русском мире попечение о близких, забота о них, включенность человека в хозяйственную жизнь крестьянской общины зиждилась на добровольном и осознанном чувстве любви к ближним, творении добра, понимании своей органичной сопряженности с социальной средой [Данилевский 1995]. Внутренний голос совести, чувство долга и ответственности определяли поступки человека, его отношение к совместному труду. Сколько полотен русских мастеров запечатлело этот момент - совместный труд, приносящий радость и счастье. Назовем лишь некоторые: Г.Г. Мясоедов «Косцы (Страдная пора)», А.А. Пластов «Сенокос»; Н.Н. Дубовской «Жатва»; И.П. Похитонов «Жатва»; П.Н. Грузинский «Уборка хлеба», «Жатва»; Н.К. Пимоненко «Жатва на Украине»; К.Е. Маковский «Крестьянский обед в поле»; В.Е. Маковский «Крестьянские дети»; А.Г. Венецианов «На пашне», «На жатве»; Б.М. Кустодиев «Сенокос»; А.И. Морозов «Сельская бесплатная школа», «Отдых на сенокосе», «Стогование сена»; П.П. Кончаловский «С покоса», «Жатва»; С.В. Герасимов «Колхозный праздник»; Т.Н. Яблонская «Хлеб»; З.Е. Серебрякова «Жатва», «Беление холста», «Уборка хлеба»; Г.Х. Добровольская «Жатва»; И.И. Шишкин «Жатва» и многие другие. Что пытались отразить живописцы в своих полотнах? Конечно, особенности Русского мира, его солидарную, коллективную включенность в труд, труженические отношения и неустанную заботу о благополучии семьи и близких, радость совместного

труда. «В русской культуре аскетизм утвердился задолго до протестантского этоса. Он явился средством христианского освящения, для которого необходимо всякое внутреннее усилие, забота, попечение. Он был призван дать человеку возможность услышать голос совести и прояснить Божий образ» [Спирова 2017: 57].

Сострадательность русского человека, его тяга к сопереживанию не только близкому, но и дальнему, стремление к творению добра, милосердию, деятельному участию в судьбе другого человека были естественным и закономерным следствием православной этики, нравственной аскезы, в которой благополучие и счастье других людей было условием достижения личного счастья. «Православие прочно укоренено в идеалах добра, милосердия, человеческой душевности. Среднестатистический англичанин, чьи, казалось бы недавние, предки казнили голодных детей за украденные булки, вряд ли мог понять, почему сердобольные русские крестьяне потчевали чем Бог послал по арестантским трактам закоренелых преступников. Каторжникам несли еду, а за убийц молились. Не понять европейцу, отчего на Руси издревле почитались юродивые» [Там же: 59]. Европейцу невозможно объяснить и значение слова «жалость», «жалеть», его семантическую сопряженность с глаголом «любить» и существительным «любовь». Современный словарь синонимов предлагает целый ряд лексических эквивалентов к слову «жалость»: сожаление, сочувствие, сострадание; участие, печаль, милосердие, сострадательность, сердобольность, сочувственность, сантименты, соболезнование, участие, забота. С. М. Толстая подробно характеризует семантические значения слова «любовь» в русском языке, акцентируя внимание на древней славянской традиции интерпретировать его как «сострадание, жалость» [Толстая].

Почему так велико наше внимание к крестьянскому труду, жизни крестьянской общины как важнейшей социальной и культурной единицы Русского мира? Известно, что традиционная русская культура складывалась и развивалась как сельская культура, как культура «глубинки», провинции, в которой вплоть до середины XX столетия проживала большая часть населения России [Миронов 2003]. Именно здесь формировались и оттачивались традиционные черты русского человека: трудолюбие, острый ум, смекалка, расчетливость, способность к сопереживанию, состраданию, соучастию, образная и выразительная речь, альтруизм, бережное отношение к природе; именно здесь закреплялся особый уклад жизни сельского человека со всем набором норм организации быта, семейных отношений, взаимоотношений с окружающим Миром; именно здесь происходило закрепление форм и способов организации совместного труда и досуга, национального фольклора и традиционных праздников, обрядов и ритуалов. Погружаясь в эту атмосферу, человек естественным образом впитывал в себя сложившуюся культуру во всем многообразии ее проявлений; он получал одновременно и возможность вместе со взрослыми упражняться в ее осмыслении, использовании, совершенствовании; обретал опыт коллективного (совместного) восприятия, переживания и оценки ценностей и явлений культуры, что создавало уникальные педагогические возможности для колоссального духовного роста личности, ее нравственного и эстетического развития.

Н.Н. Зарубина, характеризуя крестьянский труд, пишет: «В дореволюционной России самым уважаемым и морально достойным считался труд земледельца, поскольку именно в нем наиболее ярко проявлялись все возможности, открываемые перед личностью трудом: зависимость судьбы человека от Божьей воли, покорность ей - и возможность проявить энергию и инициативу; единство с родной землей, близость к природе - и активное воздействие на нее; традиционная артельная и общинная работа -и сугубо индивидуальная ответственность за свое хозяйство. Время крестьянского труда не отделено от свободного времени и не противопоставляется всем другим измерениям

жизни земледельца, поэтому в нем наиболее ярко выражается идентичность личности. Сознание земледельца было в полном смысле этого слова космоцентрично [Панарин 2002] - он видел себя частью целого, осознавал свое место в мироздании и в обществе, свою ответственность и свое служение, "большое общество" со всеми его проблемами воспринималось сквозь призму земледельческого труда как его внешняя оболочка. В образе земледельца и земледельческого труда в дореволюционной России легко узнаваем традиционный архетип "пахаря"» [Зарубина 2003].

Сохранявшиеся до середины XIX в. крепостнические отношения существенно сдерживали миграцию сельского населения в города и, естественно, процесс слияния и взаимодействия культур различных регионов и этносов Российской империи. Отмена крепостного права и активно развивавшаяся миграция крестьянства коренным образом изменили социокультурную ситуацию: началось взаимопроникновение культур, их интеграция, ассимиляция; в общественном сознании закреплялись нормы, ценности, традиции, несшие в себе идеалы добра, красоты, справедливости, трудолюбия. Бурное развитие капитализма в России в XIX в. существенно изменило облик Русского мира и духовный мир русского человека. После отмены крепостного права значительная часть крестьянства вынуждена была перебраться в города, «стать пролетариями» - наемными рабочими, что принципиально изменило систему жизненных координат человека, механизмы его социализации и самоидентификации с Русским миром: «Труд наемного фабричного рабочего. долго считался источником моральной порчи народа, ибо люди отрывались от корней, не имели ничего, что было бы для них дорого и значимо, - ни близких людей, ни собственности, ни вдохновляющей родной природы, а значит, ничто не могло удержать их от дурных поступков, разврата, бунта, предательства. Даже религиозные и патриотические чувства "фабричных" ставились под сомнение, ибо постоянный контакт с бездушной машиной, зависимость от нее, а также и от произвола хозяев фабрики делали сознание рабочего социоцентричным - он осознавал себя не столько частью органичного и вечного природно-социального космоса, сколько "колесиком и винтиком" в механизме общества, который можно монтировать в соответствии с проектом ловкого инженера» [Там же].

Существенно изменились во второй половине XIX в. и механизмы социокультурной идентификации, социализация теперь предполагала интеграцию в новую, непривычную для русского человека среду: «Если для крестьянина труд на земле - основа самоидентификации и социализации личности, то для рабочего это просто условие физического существования, время труда для него четко отделено от свободного времени, в котором только и происходит его подлинная жизнь. К. Маркс в своей теории отчуждения совершенно справедливо раскрыл механизм "превращения самой жизни в средство к жизни" [Маркс 1974: 371]. Крестьянин-"пахарь" полностью сосредоточен на труде, в нем реализуется как член общества и как личность, все остальное имеет для него вторичное, подчиненное значение. Пролетарий, напротив, ищет возможность самореализации в свободное время, поэтому его интересы сосредоточены на увеличении этого времени путем изменения условий контракта с нанимателем, изменения трудового законодательства, вплоть до пересмотра самих основ общественного устроения. Кроме того, он не чужд стремления к расширению кругозора и поля социокультурных возможностей - в силу особенностей менталитета он интересуется жизнью "большого общества" и гораздо лучше, чем крестьянин, вовлекается в общественную и политическую жизнь» [Зарубина 2003].

Миграция сельского населения в города, крупные промышленные центры способствовала и переносу культуры, слиянию культуры городского и сельского населения. Вместе с тем нельзя забывать и о том, что города в большей мере испытывали влияние зарубежной культуры, которая нередко оказывала куда большее

влияние, чем культура собственного народа. Достаточно вспомнить, что традиционный «концентрический» тип русского города в петровскую эпоху стал заменяться на европейский тип, с четкой квартальной планировкой, получившей наиболее полное воплощение во второй половине XVIII века, во времена Екатерины II, когда императрицей были конфирмованы генеральные планы перепланировки почти всех российских городов «на европейский манер» [Милюков 1993: Т. 2: 297].

Изменения в облике российской провинции, в планировке городов и поселков продолжились в заметных изменениях физического облика русского человека, породили «цепную реакцию» изменений в образе жизни людей, в содержании и традиционных формах организации трудовой деятельности, в принципах строительства семьи, отношений с родственниками, с окружающей социальной средой. В России стремительно развивался капитализм. В крупных городах активно строились заводы, фабрики, поглощавшие значительные трудовые ресурсы, внедрявшие несправедливые формы распределения доходов, устанавливавшие самые жестокие формы эксплуатации человеческого труда. Крупный капитал диктовал условия существования человека, жестко ограничивая его свободу, делая прибыль важнейшим фактором организации производства. В этом нечеловеческом, «зверином» капитализме не оставалось места для традиционной сострадательной модели труда, проявлений любви к человеку, деятельной заботы о нем. Деньги становятся смыслом труда, задавая антагонистический характер отношений работника и работодателя. На этом фоне происходят процессы разрушения традиционной крестьянской общины, Русский мир стремительно рушится, утрачивая все формы солидарного, кооперированного труда, организации социальной жизни крестьянского социума. Как писал об этом времени В.В. Розанов, «везде русское население представляет собою темную глыбу, барахтающуюся и бессильную в чужих тенетах» [Розанов 2007: 131]. В строчках В.В. Розанова проскальзывает удивительная характеристика русского человека на рубеже XIX и XX вв., вытесняемого беспощадным капиталом из всех сфер общественной жизни и труда: «Ничего нет обыкновеннее, как встретить в России скромного, тихого человека, весь порок которого заключается в отсутствии нахальства и который не находит никакого приложения своим силам, способностям, нередко даже таланту, не говоря о готовности и прилежании. "Все места заняты", "все работы исполняются" людьми, которые умеют хорошо толкаться локтями. Это самое обычное зрелище; это зрелище везде на Руси. Везде русский отталкивается от дела, труда, должности, от заработка, капитала, первенствующего положения и даже от вторых ролей в профессии, производстве, торговле и оставляется на десятых ролях и в одиннадцатом положении. Везде он мало-помалу нисходит к роли "прислуги" и "раба"... незаметно, медленно, "само собою" и, в сущности, беспричинно, но непрерывно и неодолимо. Будущая роль "приказчика" и "на посылках мальчика" в своем же государстве, в своей родной земле, невольно вырисовывается для русских. Когда в то же время никто русским не отказывает ни в уме, ни в таланте. Но "все само собою так выходит"...» [Розанов 2007: 132].

Трудовая этика русского этноса формировалась на основе православной традиции, существенно отличаясь от отношения к труду в протестантизме. Если в протестантской этике труд стал сакральным средством будущего спасения, то в православии, определявшем социальные отношения в XIX и в начале XX столетия, главенствовали христианские заповеди, в соответствии с которыми труд и трудолюбие не фетишизировало деньги и время, не делало их предметом поклонения [Миронов 2003: Т. 2: 347]. По мнению Б.Н. Миронова, для крестьянства, составлявшего до революции основную часть населения страны, было характерно экономическое поведение, ориентированное не на накопление, а на удовлетворение элементарных потребностей [Там же: 314]: «...смысл жизни они в массе своей усматривали не в

накоплении собственности, не в увеличении власти и влияния с помощью богатства, а в спокойной и праведной жизни, которая одна только и могла обеспечить вечное спасение и добрую славу среди односельчан» [Миронов 2003: Т.2: 313].

Труд и трудовые отношения в России в конце XIX - начале XX в. являли собой очень противоречивую картину: с одной стороны, тяга к земле, к родовым корням, к традиционной земледельческой культуре требовала сопряженности человека с крестьянским миром, а с другой стороны, наступала индустриальная эра, в которой человек превращался в придаток машин, в «маленький винтик» большого промышленного производства. Изменения в характере труда неизбежно порождали изменения в механизмах социализации, в способах освоения детьми и молодежью системы социально-нравственных норм и ценностей национальной культуры. Изменения в социокультурной среде порождали неизбежные изменения и в механизмах и результатах социализации. Разрушался под натиском нового проекта «модерн» и традиционный крестьянский мир. Традиционная крестьянская община перестала быть фактором социального становления человека, новая буржуазная реальность перемалывала и выкорчевывала все прежние механизмы социализации, выбрасывая в самостоятельную социальную жизнь людей с деформированными представлениями о морали, долге, совести, чести, достоинстве, ответственности; единственным мерилом социальной успешности становились деньги. Не случайно в художественной литературе второй половины XIX - начала XX в. так часто появляется тема денег и бесчеловечной погони за ними: только в пьесах А. Н. Островского проблематика денег и борьбы за них становится одной из ведущих тем, нашедших воплощение почти во всех пьесах великого драматурга.

Важным социальным типажом в системе трудовых отношений в русской культуре XIX - начала XX в. стал купец. Купечество как одно из сословий официально оформилось в 1785 г. [Кунц]. «Жалованная грамота городам» определяла права и социальные привилегии, которыми наделялось «третье сословие», а также освобождалось от подушной подати, телесных наказаний, получало право беспрепятственного переезда из одной волости в другую («паспортная льгота»), а некоторые купеческие семьи освобождались от рекрутчины. Купечество не было однородным сословием - в нем оказались люди разного имущественного положения. Принадлежность к конкретной гильдии (а их было три) определялась имущественным цензом и размерами капитала. Каждый купец ежегодно платил гильдейский взнос, составлявший 1% от общего капитала. Тем самым размер взноса отражал статус купца, его финансовые и экономические возможности. Купцы по-разному позиционировали себя в обществе: часть из них смогла подняться над обыденностью, интеллектуально и духовно вырасти, обрести признание и уважение современников и потомков. Так, среди столичного купечества истинными патриотами и ревнителями национальной культуры зарекомендовали себя Бахрушины, Мамонтовы, Щукины, Рябушинские, Демидовы, Третьяковы, Солдатенковы. Эти люди многое сделали для развития культуры, образования, науки, стали основателями крупных предприятий, банков, занимались благотворительностью, содействовали просвещению, создали известные музеи, активно поддерживали талантливых художников, актеров, композиторов. Но это были лучшие представители купечества, его аристократия. Большая часть купечества прочно была связана с крестьянством и вела довольно консервативный, закрытый образ жизни, не чураясь обычной работы, оставаясь в быту экономными, рачительными крестьянами [Озеров 2001]. Основой этого образа жизни был богатый трудовой опыт, прочные навыки экономного хозяйствования, высокая религиозность, нежелание ввязываться в рискованные финансовые авантюры, осторожность в строительстве деловых отношений. Купечество сформировало вполне выразительную свою субкультуру,

в которой одним из важных нравственных элементов было «слово купца» - некий моральный обет, который был надежнее любых официальных договоров и соглашений. Купец твердо держал свое слово, оно было символом купеческой чести.

Особое внимание купечество уделяло воспитанию своих детей, заботе об их образовании и наследовании семейного дела. Е.В. Кунц так характеризует организацию семейного воспитания в купеческих семьях: «На протяжении XIX - в начале XX в. в основной массе купечества господствовал традиционный подход к воспитанию детей. В качестве важнейшего элемента воспитания в традиционном обществе выступало формирование четкого представления о необходимости соблюдения иерархии в отношениях детей и родителей, младших и старших. Важным условием любого воспитания является ориентация на образец. Поскольку большую роль в складывании мироощущения купечества играло православие, во многих купеческих семьях дети изучали жизнеописания канонических святых, материалы, повествующие о деятельности исторических и религиозных деятелей, в частности царя Петра I. Много внимания в процессе воспитания детей уделялось раннему приобщению к делу. В своих воспоминаниях московский купец Т.В. Прохоров писал: "Нас учили не для науки, а для того, чтобы не оставаться нам в беззаботной праздности". Купеческие семьи отдавали предпочтение домашнему воспитанию и образованию из опасения, что вне дома они будут лишены возможности осуществлять контроль над процессом формирования личности ребенка. Обучение детей поручалось приходящим учителям, которые преподавали свои предметы по программе, часто превышающей уровень среднего государственного учебного заведения. В качестве основных элементов воспитания продолжали рассматриваться страх и благочестие. Конечной целью воспитания в купеческих семьях считался успех на деловом поприще» [Кунц]. Купцы, как правило, стремились воспитать в своих детях способность «ценить деньги», заработанные своим трудом, а для этого своих чад они рано приобщали к семейному делу в качестве помощников, поручали ведение некоторых дел, элементарного учета товаров и финансов и т.д. [Лернер 2003]. Но главным средством воспитания в купеческих семьях оставался труд - он формировал не только необходимые «профессиональные» умения и навыки, но и купеческую мораль - систему ценностей, норм, нравственных представлений, на основе которых строились все отношения с внешним миром [Харсеева 2009].

Купечество оказалось тем социальным слоем, который усердно строил капитализм в России, внедрял современное производство и технологии. Часть купцов получали дворянские титулы, становились лидерами мощных производственных и финансовых кланов, в то время как другая часть купечества терпела экономические неудачи, разорялась, становясь городским мещанством [Банникова 2014]. Но отношение к труду, уважение трудом нажитого богатства в купеческой среде ценилось очень высоко. Уже во второй половине XIX - начале XX в. происходит консолидация делового мира в общероссийском масштабе. «В то время как водораздел между основной массой горожан и купеческой элитой увеличивался, грань между купечеством, дворянством и интеллигенцией, наоборот, стиралась. Представители купеческой "верхушки" уже перестали воспринимать себя частью "городского сословия", что отражалось и на семейных связях, переставших быть исключительно внутрисословными» [Обнорская 2015: 12]. Возраставшая социальная мобильность российского общества стремительно разрушала костную нединамичную сословную структуру, превращая ее в анахронизм [Миронов 2003: Т. 1]. Развитие капитализма в России стирало сословные различия, на смену сословиям приходят социальные классы: «На смену традиционному сословному делению приходит группировка общественных структур по социальным интересам: начинают складываться классы, что отражается и на самоидентификации купечества»

[Обнорская 2015: 10]. Тем не менее из купечества вышли многие известные российские промышленники, осуществившие индустриализацию России, создавшие крупнейшие отечественные заводы, фабрики, оснастившие их самыми современными на тот момент технологиями [Зарубина 1997]. Россия в конце XIX - начале XX в. стала одной из экономически развитых держав, обладавших развитой промышленностью, аграрным производством, что во многом предопределило отношение к нашей стране соперничавших с ней европейских государств и втягивание России в Первую мировую войну...

Размышляя о феномене труда в контексте российской истории и культуры, Н.Н. Зарубина пишет: «Труд является одной из важнейших ценностей человеческого общества, но в любой культуре он противоречив и парадоксален. Это и проклятье, наказание за грехи, тягостное ярмо, низводящее человека до "говорящего орудия", - и "тяжкое благо", важнейшая добродетель, источник материальных благ и морального совершенства, а в христианстве - практически единственный способ стать "соработником" Бога. Человек издавна мечтал освободить труд от его тягостных сторон, превратить в чистое творчество, раскрывающее созидательные потенции личности, и все попытки неизменно заканчивались провалом. Оказывается, труд-самореализация, труд-радость никак не возможен без труда-напряжения, труда - мучительных усилий, труда-мобилизации. Стремление избавиться от труда совсем, переложив его на "не-людей" (машины, автоматы, компьютеры и т. п.), в коммунистической утопии или в прожектах постмодерна неизбежно приводило к деградации человека и архаизации, а не прогрессу самого труда. Весь спектр противоречий и парадоксов труда, существующих в мировой культуре, присутствует и в культуре российской» [Зарубина 2003].

На этом фоне в начале XX века происходит стремительное разрушение всего традиционного уклада жизни Русского мира, рушится крестьянская община, весь многовековой образ жизни русского человека, привычный круг трудовых забот и дел. Крестьянин так и не стал хозяином своей земли в своей же стране [Аврех 1991]. Основная идея столыпинской аграрной реформы состояла в том, чтобы создать богатый слой крестьян-собственников земли, которые, пропитавшись идеологией частной собственности, станут верными адептами власти и не будут поддерживать революционных настроений в обществе [Сироткин 1991]. Идеология столыпинских реформ строилась с опорой не на традиционную крестьянскую общину, а на зажиточного крестьянина-собственника. Крестьянство, составлявшее три четверти населения России, фактически утрачивало связь с общиной и становилось разноликой массой, в которой были и зажиточные, и середняки, и бедняки, но исчезал сплоченный и консолидированный Русский мир. Обнищание, обострение социально-экономических противоречий в сельском мире вынуждало крестьян искать лучшей доли, перебираться в города, становясь простым рабочим людом.

Как же выглядели традиционные русские крестьяне в XIX в.? В какой степени каждодневный физический труд и образ жизни влиял на типичный облик крестьян? Любопытно в этом плане обращение к истории, к тому, что донесли до нас «преданья старины глубокой». Вот один из таких примеров.

В середине XIX в. в Петербурге жил удивительный представитель русской интеллектуальной элиты князь В.Н. Тенишев. Проявляя глубокий интерес к культуре и традициям русского этноса, понимая, что носителем национальной культуры является крестьянство, В.Н. Тенишев решил собрать исследовательский этнографический материал о всех сторонах крестьянского быта жителей России (а в селе в ту пору проживало более 80% всего населения). С этой целью он разработал обширную анкету, которую разослал по всем российским губерниям, уездам, волостям, деревням и хуторам. Несколько лет заполненные крестьянами анкеты шли обратно, на

петербургский адрес князя В. Н. Тенишева. Так появилось этнографическое бюро князя, уцелевшее в пожарищах двух мировых войн и трех революций, хранящееся сегодня в Музее этнографии в Петербурге. Собранные материалы совершенно иначе, чем традиционный учебник истории России, рисуют облик типичного русского человека, образ жизни русских людей, да и тот мир, в котором они жили. Сами крестьяне заполняли анкеты, отражая те реалии, в которых происходило формирование их этнокультурной идентичности, русского национального характера, закрепление социальных стереотипов, норм и ценностей Русского мира.

Вот несколько фрагментов из этнографического бюро князя В.Н. Тенишева... Во второй половине XIX в. физические природные данные людей характеризовались следующим образом: «Крестьяне - это сильные, крепкие, сухощавые, здоровые люди, в выражениях их глаз - энергия, ум, смелость. Мужиков с придурью, идиотов и полуидиотов нет. Женщины красивы. У них смелый, независимый взгляд, черты лица правильные, здоровый вид, как и у мужчин. Сила крестьян: во время луговых работ две девки или бабы могут унести копну сена не менее 15 пудов. Выносливостью и силою тем более отличаются мужчины, они свободно переносят грузы весом 10-12 пудов. Правда, встречаются и "мякони" - рыхлые натуры, но их немного. Другой корреспондент добавляет: из 200 семейств села Петракова Владимирского уезда близорукостью страдало одно; жару переносят хорошо, к холоду малочувствительны по причине регулярного закаливания с детства, в тридцатиградусный мороз мужчины ходили в тулупе нараспашку» [Симуш 1991: 16]. Как разительно отличаются от нас наши же предки, жившие всего 100-150 лет назад! А ведь в нас - их гены, но деформированные нашим неуважительным отношением к традициям, к каждодневному труду, к опыту предков, к национальным обычаям, существенно изменившимся рационом питания, малоподвижностью образа жизни, реалиями постиндустриальной цивилизации. Конечно, каждодневный труд делал русского человека физически крепким, выносливым, служил фактором физического тренажа, обеспечивавшего поддержание стабильной физической формы. Ежедневный труд был естественным средством физического развития человека, сам образ жизни диктовал необходимость включения каждого человека (и даже детей!) в активную трудовую деятельность. «Как потопаешь, так и полопаешь» - не просто ироничное выражение в адрес лентяя, а вполне реалистичная зависимость между объемом и качеством труда и его результатами. И даже сезонность традиционных трудовых крестьянских дел не предполагала «лежания на печи» - интенсивные весенне-летние полевые работы сменялись большим объемом домашних дел, которыми жители русской деревни занимались осенью и зимой.

Тенишевский архив рассказывает не только о физическом облике русских крестьян - носителях истинной русской культуры, составлявших основную массу населения России. В этнографическом бюро князя Тенишева собраны уникальные свидетельства органичного единения русского человека с природой, жившего в гармонии с окружающей природной средой, не допускавшего потребительского, варварского отношения к ней, бравшего от природы ровно столько, сколько необходимо для жизни, хорошо понимавшего, что природа - важнейший источник благополучия человека. Что значат все эти детали Тенишевского архива, характеризующие облик русского человека из XIX в., для дня сегодняшнего? В какой мере помогают понять, на каких идеях и образах строить социальное воспитание детей и молодежи, осуществлять подготовку к жизни и труду в условиях постиндустриальной цивилизации и рыночной экономики? Сохранение традиционной русской культуры предполагает восстановление прочной связи с прошлым, с традицией, со сложившимся опытом социального воспитания через совместный, коллективный, общественно

полезный труд. Только на этой основе возможно формирование подлинной нравственности личности, ее социальности, ценностного отношения к традициям и культуре Русского мира.

Труд стал по существу важнейшим видом деятельности, в котором происходило формирование всех важнейших качеств русского человека. Крестьянский общинный мир обладал в этом плане целым рядом неоспоримых преимуществ: высокой степенью социальной контактности, меньшей, чем в городах, анонимностью общения; человек как бы постоянно находится в условиях негласного нравственного контроля, регулировавшего поведение, задававшего стандарты поступков и отношений, закреплявшего навыки социального поведения в соответствии с принятыми нравственными нормами. Через совместный труд и досуг, через общение формировались в сознании молодежи вкусы, ценностные ориентации; через совместный труд ребенок осваивал систему критериев, с позиций которых воспринимал и оценивал все, что его окружало; и самое главное - он оказывался вовлечен в совместную деятельность, расширяющую и обогащающую его социальный опыт, горизонты понимания жизни, закреплявшую его нравственные привычки, навыки социального взаимодействия, сотрудничества и совместного труда. Главное достоинство трудовой деятельности - в естественности освоения культурного наследия предшествующих эпох, приобщении ребенка к традиции. Эта деятельность, в силу ее привычного, обыденного характера, не вызывала в ребенке «реакции отторжения», неприятия опыта предков, исключала традиционный конфликт «отцов и детей». Создавая, моделируя среду, в которой постоянно находился ребенок, Русский мир тем самым ваял обстоятельства личного бытия каждого ребенка, посредством их трудовая деятельность оказывала влияние на сознание ребенка, усвоение им всей системы жизненно необходимых социальных ценностей. Крестьянская община обладала целым рядом неоспоримых преимуществ: ее консервативность, неторопливость в осовременивании своего облика, меньшая развращенность достижениями цивилизации, труженическая атмосфера, общинный характер бытия, приближенность к реалиям земной жизни, к решению самых насущных человеческих проблем делали нравственное становление личности более естественным, близким к природе, к естеству человека.

Обратим внимание на проблему «отцов и детей», своеобразное отрицание молодежью культуры предков. В традиционной русской культуре существовал непреложный закон - послушания воле отца. Его нельзя было нарушить, он неукоснительно соблюдался всеми членами семьи. Отказ от исполнения воли отца неизбежно вел к тяжелым последствиям, вплоть до отчуждения от семьи. Сын не мог ослушаться отцовской воли, а наиболее сложные и ответственные решения принимались на семейном совете, где собирались все поколения семьи и принимали взвешенное решение. Так поступали и тогда, когда молодой юноша заявлял о своем намерении жениться; семейный совет обязательно учитывал историю противоположного рода, наличие в нем наследственных заболеваний, а уже только после обсуждения истории рода потенциальной избранницы принимал окончательное решение. Семья была заинтересована в том, чтобы в новом браке пересеклись здоровые ветви, поскольку в каждой семье нужны были рабочие, трудовые руки, семья таким образом заботилась о самосохранении, сбережении своего генетического потенциала! В принятии такого судьбоносного решения, конечно, важны были взаимные чувства молодых людей, но «проза жизни», необходимость обеспечения трудоспособности семьи, приема в семью активного и трудоспособного члена (чаще всего невестки) было важнее чувств. Выживание семьи лежало на чаше весов. Если же сын не соглашался с отказом в родительском благословлении, чаще всего он вынужден был покинуть семью, начинать

свою жизнь «с нуля», отселившись на хутор, не получив ни земли, ни крыши над головой. Такой «старт» в самостоятельную жизнь без земли, куска хлеба и крыши над головой означал полную нищету, отсутствие всяких перспектив на строительство собственного дома. Да и мир неодобрительно относился к «отказникам», нарушавшим вековой закон русской крестьянской общины. Конечно, рубеж XIX и XX вв. внес коррективы в эту традицию. Уход многих молодых парней в город, их поглощение крупными промышленными предприятиями в некоторой степени компенсировал отрыв от семьи, но в полной мере обеспечить молодую семью жильем, пропитанием и гарантированным будущим не мог. В классической литературе, посвященной этому периоду, содержится немало примеров сложных и беспросветных условий жизни молодежи в городе. Здесь уместно вспомнить не только романы А.М. Горького «Мать», «Жизнь Клима Самгина», пьесу «На дне» и др. произведения, но и роман М.А. Шолохова «Тихий Дон», и многие рассказы Л.Н. Андреева, наполненные скептицизмом, критическим анализом буржуазного мира. Горький неоднозначно относился к крестьянству, явно симпатизируя европейской культурной традиции: «Человек Запада ещё в раннем детстве, только что встав на задние лапы, видит всюду вокруг себя монументальные результаты труда его предков. Земля - в руках человека. Это впечатление всасывается ребёнком Запада и воспитывает в нём сознание ценности человека, уважение к его труду и чувство своей личной значительности как наследника чудес, труда и творчества предков. Такие мысли, такие чувства и оценки не могут возникнуть в душе русского крестьянина. Безграничная плоскость, на которой тесно сгрудились деревянные, крытые соломой деревни, имеет ядовитое свойство опустошать человека, высасывать его желания. Нигде вокруг не видно прочных следов труда и творчества» [Горький 1922].

Действительно, в западноевропейской культуре наследование семейных традиций, связанных с профилем семейного бизнеса, его технологическими секретами, наличием устойчивой клиентской базы - потребителей, передавалось от поколения к поколению: сын пекаря становился пекарем, продолжая дело деда и отца, как внукам и правнукам предстоит продолжить семейную трудовую эстафету. В русской семейной традиции каждое новое поколение детей начинает ваять свой профессионально-трудовой опыт «с нуля», чаще всего отказываясь от той профессиональной планиды, которой посвятили свою жизнь родители. Есть, конечно, семейные династии (военных, врачей, учителей, инженеров и т.д.), но они, скорее исключение из правила, чем правило. Понятно, что обретение профессионального опыта требует значительного времени для вхождения в профессию, адаптации в ней, достижения мастерства. В западноевропейской традиции ребенок с малых лет проходит адаптацию в профессии, постигает ее азы, секреты, что в определенном смысле экономит его время на освоение профессии и позволяет достичь уровня мастерства, высочайшего качества труда. Кроме того, его ответственность за результаты труда максимально персонифицирована - он не может снизить планку качества, поскольку в этом случае он рискует потерять клиентов и доход. Так что проблема «отцов и детей» имеет не только семейно-брачный аспект, но и не менее важный - профессионально-нравственный, профессионально-трудовой. Как тут не вспомнить известную фразу К. Маркса о том, что «обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди творят обстоятельства» [Маркс 1955: Т. 3: 37]: находясь с ранних лет с профессионально-трудовой среде, приобщаясь к конкретному ремеслу, ребенок неизбежно становится частью этой среды, осваивает все премудрости и тонкости трудовой деятельности, становится носителем профессионального опыта.

Русский мир кардинально изменился в начале XX в., именно тогда стал происходить отрыв русского человека от родовых корней. Размышляя о загадочном Русском мире, о феномене крестьянской культуры и его отражении в поэзии С. А. Есенина, известный российский философ, культуролог и этнограф П.И. Симуш

считает, что крестьянство представляет собой «коренную субстанцию» русской цивилизации, ему принадлежит авторство в развитии агрокультуры в Русском мире [Симуш 2008: 70]. Акцент на отношении к земле очень важен в понимании природы крестьянства и крестьянского труда. Россия всегда была аграрной страной, а ее культура - аграрной, крестьянской. Уход за землей, по словам Н.М. Карамзина, был «везде первым шагом человека к жизни гражданской, вселил в него привязанность к одному месту и к домашнему крову, дружество к соседу и, наконец, самую любовь к отечеству» [Карамзин 2012: Т.1: 25]. П.И. Симуш считает, что «бытие крестьянина -это священное Древо жизни и познания; вместе с имуществом он получил название "собь", т.е. особа, личность, которая наживала собность, собственность. Крестьян особо отличала привязанность к дому и к земле предков, что угадано Пушкиным в словах о двух чувствах. Никогда не забывал о месте рождения, о предках, деде и бабке Есенин. От своего крестьянского рода Есенин унаследовал способность жить в гармонии с природой, познавать единство природного мира и человека. У него было целостное мировоззрение, отправным пунктом которого была главная линия отношений: "Вселенная - природа - человек". Эта линия сочетается со второй линией: "человек -человеческая общность". Поэзия Есенина вобрала в себя отголоски древнего крестьянского культа природы. И все-таки не природа, а человек стоит в центре крестьянского мирочувствия, а сама природа, напротив, религиозно очеловечивается. Она втягивается в сферу метафизики сердца человека» [Симуш 2008: 70].

Природа в традиционной русской культуре была «не мастерской, а храмом», и отношение к ней было священным, сакральным. Русский земледельческий календарь изобилует примерами наблюдательности русского человека, прогнозировавшего урожай, особенности погоды на длительный срок, предпочтительные сроки проведения посевных работ, виды на урожай, - бесконечно большой перечень природных феноменов и примет, состояние которых позволяло предсказывать будущее, оптимально выстраивать отношения с природной средой: «Зоркий крестьянский глаз подмечал все, детальность наблюдений и, соответственно, примет поражает современного человека. ."Воронежские губернские ведомости" середины прошлого [XIX] века, опираясь на опыт местных крестьян, советовали, как, когда и какую рожь следует сеять» [Круглый год 1989: 9]. Авторы календаря приводят небольшой фрагмент этих рекомендаций, который поражает воображение современного выпускника университета, агронома: «Посев ржи следует соображать с посевом и урожаем гречки. Если гречка раннего посева родится хорошо, то и рожь должно сеять рано, и наоборот. <...> Рожь сеять должно в первой, во второй или в четвертой четверти августа месяца, смотря по погоде: ежели жаркое и сухое лето, то сеять рожь под соху, в начале сентября или в исходе августа; в дождливое холодное лето сеять рожь ранее в августе. Степную землю нужно засевать поздно, и тем позднее, чем обильнее на ней растет трава. Через сколько дней после Рождества Христова случится иней, через столько же дней после успения св. Анны (25 июля/7 августа) можно сеять озимый хлеб... Недозрелая рожь вовсе на семена не годится. На тяжелой или мокрой почве сеять, если возможно, старую рожь, рано, за неделю до Лаврентия (10/23 августа), пока земля суха и дни долги.» [Там же: 9-10].

Такой подробный прогноз и детальную инструкцию проведения посева ржи мог «разработать» лишь очень опытный агроном, глубоко знающий природу, особенности почвы, технологии ее обработки. Обратим внимание и на то, что весь цикл крестьянских трудовых забот в традиционном земледельческом календаре органично был увязан с православным церковным календарем. П.И. Симуш подчеркивает: «Русский хлебопашец неслучайно получил имя крестьянина, т.е. христианина. Крестьяне смотрели на жизнь в духе христианского вероучения. Крестьянский мир парадоксален. Первичное природное

в нем оказывается вторичным по отношению к духовному, ибо первичен дух. Забвение этого парадокса деятелями советской системы было губительным» [Симуш 2008: 71]. По мнению П.И. Симуша, тайна русского крестьянского мира состоит в его созидательности: «Парадоксально, почему-то все крестьянское, связанное с созиданием жизни, стали считать идиотизмом деревни, отвратительным, в то время как все связанное с потребительством и удушением условий жизни в городе превозносится как желанное и благородное. Торжествует не мораль созидания, а мораль потребительства. Людям нужно прежде всего дать справедливое осознание того, в чем заключается собственное счастье каждого человека. Оно органически связано с созидательностью, корни которой

- в крестьянском мире. Противоположностью созидательности крестьян стала потребительность дворянского сословия. Оно цепко держалось за крепостной режим, рабство крестьян, которое искалечило Россию. В полном гниении этого режима заключен основной корень русской революции, его ликвидация стала трагической историей мира» [Там же: 72-73].

Органическое единение русского человека с природной средой очень ярко проявилось в речевой культуре, развитии выразительного русского языка. Русский язык является важнейшим средством обретения этнокультурной идентичности для каждого ребенка: через него в сознание приходят смыслы, идеи, нормы, ценности, идеалы; через язык взрослые и дети обмениваются своими ощущениями, переживаниями, выражают испытываемые ими чувства. Язык очень точно отражает процессы, происходящие в сознании человека, фиксируя в конкретных лексических формах природные и социальные явления, процессы, состояния, выражая отношение человека к природной и социальной среде, к тому месту, где человек родился, обрел корни, реализовал свой природный потенциал и ушел в небытие. Уместно в этом контексте обратиться к размышлениям известного российского писателя и этнографа Владимира Личутина, обращающего внимание на органическую связь русского человека с землей, с тем местом, где он родился и вырос: «Наверное, нет большей тоски, чем тоска по земле. В воспоминаниях ты почему-то всегда молод и лежишь в июльской траве, запрокинув руки за голову, а взглядом утопая в сверкающем небе. Ты - травина, цветок, собрат среди бессчетных братьев, прорастающий на воле: на душе восторг, совершенно щенячий, и во всем теле праздник» [Личутин 1989: 28]. Сочный и образный язык, передаваясь из уст в уста, из поколения в поколение, обнаруживает удивительную живучесть, способность к самосохранению. В. Личутин в качестве примера перечисляет словарь, которым пользовался русский крестьянин для обозначения только одного понятия - снег - более 54 слов! Да каких! - Поэтичных, образных, эмоционально окрашенных! Он размышляет о снеге, его восприятии, порождаемых снегом эмоциональных состояниях в душе русского человека. Этнограф на примере этого явления показывает, как изменился русский язык, которым пользовался русский крестьянин, как обеднела наша речь в сравнении с богатством и выразительностью языка наших предков. Приведем этот фрагмент полностью.

«Мы мало задумываемся о снеге, как о чуде. В феврале снег серых тонов, пепельных, тени мелкие, изредка лишь блеснет сизый металлический отлив на отроге снеговой папахи. Еще строгость, полумрак, холод. Такой покров называют саваном, но он же и чист, как платье невесты; он гибелен для неудачливого путника, но он и спасенье для всего живого, спрятанного под пеленами. Это и смерть, и рождение, девственная чистота и сиротское унынье, радость предстоящего рождения и горесть предстоящей разлуки. Пожалуй, только небо несет в себе столько же образных, чувственных смыслов, как и снег. Когда снег живой, толстым ковром, в самой зрелости

- он тускл, с перламутровым блеском. Но в марте все наливается голубизною: и не чудо ли, когда снегу жить-то осталось с гулькин нос, он вдруг наполняется той радостью,

от которой светлеет самый угрюмый взгляд. Вы никогда не задумывались, отчего это снегу радостно умирать? Словно бы он не хочет заступать места под солнцем тому, что ждет своей очереди. Еще кругом белым-бело, но вот за копешкой в чистом поле на солнцепеке смахните натруску, и вы найдете вдруг яркую изумрудную зелень. Нет более благородного цвета и глубокого, чем цвет снега: он таит в себе такую изменчивость красок, такую игру оттенков, коим не перестаешь удивляться. Есть ли более странная картина, чем летящий снег, самовоплощение живого хаоса, смятения, необыкновенно влияющая на самый закоренелый, устойчивый характер. Не случайно снег сравнивается с бесами, ибо он принимает самые причудливые очертания, из его гущи вылепливаются невиданные прежде обличья, из-за этой вдруг проросшей от земли до неба стены нет-нет да и выглянет страшенное обличье, от коего впору закаменеть. Именно зимою злые духи вылезают на белый свет, бегают по полям и от холода дуют себе в кулак. А когда на русские равнины ложится первая предвесенняя слабая синева, из холодных глубин являются двенадцать сестер-лихорадок, и тогда нет от них спасения слабому человеку. Самые сложные настроения вызывает в нас летящий снег. Если он хлопьистый, густой, когда каждая пуховинка вроде бы сама по себе, четко прорисованная, со слабым шорохом сталкивается с подругою, то возникает чувство покоя, тихой грусти и ожидания грядущей радости; от завирухи же, метельного мрака падает в погибельную муть самая равнодушная к тягостям душа. Снег сам по себе вместилище многих чувств, он, пожалуй, наиболее живой из всего на миру, что не имеет крови и сердца. И не потому ли в народе столь широка образная череда слов, определяющих снег? Я отнюдь не хочу показаться многознайкой и перечислю лишь те, что в моей бедной памяти, а любой селянин из российской глуши, не особенно отглаженной цивилизацией, при желании еще во многом бы смог дополнить меня. Каким виделся снег русскому крестьянину? Падера, пороша, кура, заметь, заметель, пурга, курева, буран, снегопад, снеговей, завируха, поносуха, метель, веялица, метелица, погода (идет), лепехи (лепехи падают), вьюга, мокрядь, снеговерть, поземка, понось, поползуха, тащиха, понизовка, завитень, кутень, закутень, слякоть (сырой снег), перенова (свежий снег), завитуха, липуха, суметь, буево, перемет, перенос, сувои, завои, струи, заструги, забои, сугробы, наст, наракуй, снежура, чир, навесь, кухта, мухи, кидь, падь, крупа, пух, сечка...

Сколько отыскалось самых характерных сравнений, поэтических картинок для одушевленного снега из родного корневого русского словаря, кои нынче поставлены в убогое диалектное стойло, и откуда так нехотя выпускают их на волю наши многочисленные литературоведы и критики, чаще всего занозистые и самоуверенные охранители и охранники российской словесности. Создается такое впечатление, что стоит пропасть литературоведу, так народ русский единым днем замолчит и онемеет, напрочь позабыв речь... Роясь в курганах и захоронениях, находят вдруг осколки амфоры, старинного сосуда, а после стараются склеить их, чтобы вызволить из небытия крохотную частицу исчезнувшей жизни. Нам трудно понять нынче, каким был язык наших пращуров в их далекой языческой поре, когда солнце было главным богом; но каждое слово, долетевшее из темени преданий, есть осколок чуда. Не поленимся, наклонимся, подымем его из праха, оботрем о полы одежд и полюбопытствуем, прислонив к уху: и оно вдруг зазвенит, и открытая душа готовно отзовется на эти звуки, силясь понять...» [Личутин 1989: 94-96].

По мнению знатока и исследователя русской культуры В. В. Личутина, родство русского человека с землей нашло свое закрепление и в лексических формах, ибо: «исстари говорят: "пуповиной прирос", "корнями ушел в землю", "своя земля и в горсти мила", "хоть за батажок, да на свой бережок", "где родился, там и пригодился", "где гриб родился, там и погибнет", "в гостях хорошо, а дома лучше"... Не случайно же наши предки упорно утверждали, что все взято от земли и в нее же

обращается по смерти: кости - от камня, кровь - от морской воды, пот - от росы, жилы - от корней, волосы - от травы» [Личутин 1989: 94-95].

В процессе обретения растущим человеком социальной зрелости, всего комплекса социально-нравственных, трудовых и гражданских качеств важно чувство времени, переживание его быстротечности. Русский человек понимал суть времени, дорожил им, знал о его быстротечности, а потому так много трудился, хорошо понимая, что «летний день год кормит», а потому и трудился «не покладая рук». Труд во все времена и во всех социальных слоях Русского мира был важнейшим источником материального благополучия и общественного признания человека. Сущностью социального и нравственного становления личности ребенка в традиционной русской культуре было обретение входящим во взрослый мир юным человеком своей социально-трудовой ниши, гарантировавшей стабильное материальное и экономическое положение семьи. Результатом этого процесса (по сути - социализации) становилось достижение социальной и персональной идентичности личности -идентичности с социокультурной средой, жившей в единой, универсальной системе духовно-нравственных координат, видевших логику и цели своей жизнедеятельности в тех же параметрах и в тех же масштабах, какими их видели другие члены социальной среды - крестьянской общины, с которой идентифицировал себя молодой человек. А вот персональная идентичность уже предполагала «вариативность» возможных сфер профессионально-трудовой самореализации, соответствовавшей представлениям личности о самой себе и своему видению собственного будущего, но в контексте будущего своей семьи. Опять же будущее невозможно было прогнозировать и строить вне контекста трудовой деятельности, вне понимания ее содержания и меры ее успешности. В любом случае, русский человек не мог, планируя горизонты будущей жизни, выйти из системы трудовых отношений и связанных с ними нравственных обязательств, долга, ответственности. Каждый человек понимал, что буквально в его руках находится благополучие и физическое выживание семьи, что требовало от него каждодневного интенсивного труда, постоянной физической нагрузки. Так воспринимал и практически реализовывал свое понимание нравственного долга русский человек в традиционной русской культуре; так относился к своим трудовым обязанностям, зная, что всякое «послабление» себе в труде неизбежно приведет к экономическим проблемам в жизни всей семьи. Отсюда рождались мощная воля, способность к самопреодолению, феноменальное терпение, аскетичность образа жизни русского человека. Отсюда рождалась философская концепция русской жизни, в которой труд был всем - и смыслом, и ценностью, и содержанием, и радостью, и результатом. - Труд и был самой жизнью. Труд был тем основным видом деятельности, который и породил русскую культуру.

Говоря о специфических чертах русского человека, особенностях их проявления в трудовой деятельности, конечно, можно вспомнить и о том, что в лексике народа сохранились некоторые устойчивые выражения, в которых отражена определенная степень халатного отношения к труду, безответственности отдельных «мастеров», выполнявших свою работу «абы как», «тяп-ляп», «сикось-накось», «волей-неволей», «мало-помалу», полагаясь «на авось» и т.д. Но есть и более устойчивые выражения, которые в целом положительно характеризуют труд мастеровых людей: «мастера-плотники», «кузнецы-умельцы», «ткачихи-рукодельницы» и т.п. Труд стал для русского человека той универсальной категорией, в которой аккумулирован труд физический и труд душевный. Включаясь в совместный со взрослыми труд, видя, сколько труда вкладывают взрослые в благополучие семьи, какую ответственность несут на своих плечах, дети неизбежно начинают ценить труд, понимать его роль в жизни человека, уважать человека труда. «Дети размышляют о таких великих человеческих ценностях,

как труд, служение, творчество, мастерство, талант и т.п. Начинают осознавать, что скрытый духовно-нравственный потенциал любой деятельности в конечном счете определяется тем, что мы именуем трудом праведным, служением верным, доброй волей и высотой помыслов. Именно эти универсалии, возможно, обогатят мотивацию выбора будущей деятельности нынешних учеников» [Камкин 2008: 95].

К каким социально-педагогическим результатам приводило включение ребенка в трудовую деятельность и порождаемые на ее основе отношения? Пожалуй, главным таким результатом было появление в сознании растущего человека ощущения «мы» и прочно связанного с ним ощущения «наше». В этих ощущениях выражался очень важный морально-психологический момент обобществления, идентификации личности себя с определенной социокультурной, природной, материальной (вещной, предметной) средой. Причем понятие «наше» выходило далеко за рамки собственно личного - оно простиралось до масштабов малой родины, освоенного и присвоенного пространства, ставшего для ребенка «своим» - освоенным, присвоенным, персонифицированным, личным. «Мое» в этом контексте - это не указание на правовую принадлежность, а обозначение того пространства, которое стало родным, близким, отраженным в индивидуальном сознании личности. Этот важный психологический переход социального в личное, в индивидуальное присутствует в каждом человеке и ассоциируется с той социокультурной средой, в которой человек ощущал свое органичное родство с социумом, родство с культурой; в которой язык, социальные нормы, традиции и устная история, образ жизни и труд, рацион питания и отношение к земле, устройство жилища и отношение к «другим», к «чужим» были общими, одинаковыми, универсальными, типичными для всех. Для русского человека «мое» и «наше» неотделимы, неразделимы; внутренняя идентификация себя с «мы» позволяет человеку с гордостью говорить «Я - русский», «Я - гражданин России». Идентификация происходит на уровне эмоциональной сферы, на уровне интуитивного предчувствия своей этнокультурной принадлежности. И приходит к человеку ощущение своей собственной принадлежности к русскому этносу через эмоции - от восприятия колыбельной, от слушания сказки, от переживания за слезы матери, от сорадования, когда заразительно смеется отец, от совместного труда, от общих забот, от общих тревог и общих радостей. Эмоциональная сфера, степень ее развитости напрямую предопределяет то, каким станет взрослеющий человек, как ощутит в себе сопричастность к культуре, традициям, истории своих предков; как сможет рассмотреть сквозь призму близкого и понятного - своей семьи, сквозь малую родину -более масштабное и трудно воспринимаемое - большую Родину, свой этнос, свою национальную культуру и историю, а потом и еще более сложные феномены -общечеловеческое в культуре. Вектор постижения мира ребенком вполне выразителен: от близкого - к далекому, от простого - к сложному, от конкретного - к абстрактному; от наглядного - к образному. За всем этим стоит пробуждаемая чувством способность к обобщению, выявлению социально типичного, к постижению личностью общих универсалий культуры, ее архетипов, нормативов, образцов, которые задают всеобщие, вневременные основы социального бытия человека, формируют в его сознании устойчивые образцы социально одобряемых, общественно ценных способов и форм поведения и отношений к реалиям мира, к окружающей действительности, включая и себя самого. Только восприятие себя самого как части целого, как части этноса порождает ощущение внутренней принадлежности индивида к культуре народа, к обществу, в котором человек живет. И приходит такое ощущение через совместный, общественно полезный труд, через совместные заботы, через общую ответственность за тот мир, в котором будущему гражданину предстоит жить и трудиться. Вспомним, у В.И. Даля: гражданин - «член общины или народа.; гражданственность - состояние

гражданской общины; понятия и степень образования, необходимые для составления гражданского общества» [Даль 1991: 112].

В конечном счете, преимущественно через совместный труд, через общие заботы, через ощущение своей принадлежности к конкретной социальной среде рождается социальность взрослеющего человека, его этнокультурная идентичность, его жизненная позиция, вся система смысложизненных координат будущего гражданина. Как отмечают Б.З. Вульфов и В. Д. Иванов, социальность - это культура мышления и культура чувств, культура духовной жизни и культура поведения. Именно социальность не только отличает человека от животного, но и делает его Человеком; с этой точки зрения она выступает наиболее общим признаком общечеловеческого. Образование Человека - результат его социального воспроизводства - и есть творение и самотворение его социальности [Вульфов, Иванов 1999: 9]. Труд в традиционной русской культуре выступал важнейшим средством формирования социальности личности, облика и душевного строя русского человека. Конечно, Русский мир изменяется, меняется и образ жизни русских людей. Но за всеми этими изменениями очень важно сохранить пуповинное родство взрослеющего человека со своей национальной культурой, ее ценностями и нормами, традициями и опытом, переживаниями и заботами - с «русским духом», который делал русского человека русским: «Надо учиться заново быть русскими, любить и ценить свой народ, свою историю и культуру, уважать прошлое и моральный выбор отцов. Надо перестать заниматься переписыванием своей истории в угоду политической конъюнктуре. Надо ценить жизнь и понимать ее быстротечность. Надо уважать человеческую личность и ее право быть самой собой. Только в этом случае в самостоятельную взрослую жизнь выйдут действительно духовно богатые, интеллектуально состоятельные молодые люди, способные жить в демократическом гражданском обществе, строить свое будущее, опираясь на традиции и опыт своей национальной культуры» [Булатников 2012: 83].

Библиографический список

Аврех А.Я. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России. М.: Политиздат, 1991.

Банникова Е.В. Повседневная жизнь провинциального купечества. СПб., 2014.

440 с.

Белозерцев Е.П. Образ и смысл русской школы. Изд. 2-е. Курск: Мечта, 2013.

Булатников И.Е. «Кризис культуры» и его отражение в состоянии общественной морали: диалектика вечного и временного в социально-нравственном воспитании молодежи // Евразийский форум. 2012. С. 75-85.

Булатников, И.Е. Этические основы русского образования в философско-педагогической концепции Е.П. Белозерцева // Психолого-педагогический поиск. 2015. №1 (33). С. 110-133.

Булгаков С.Н. Православие и хозяйственная жизнь // Православие. Харьков: Фолио,

2001.

Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма // Вебер М. Избр. произведения. М.: Прогресс, 1990.

Вульфов Б.З., Иванов В.Д. Основы педагогики. М.: УРАО, 1999.

Горький А.М. О русском крестьянстве // Максимъ Горькш. О русскомъ крестьянства. Издательство И.П. Ладыжникова. Берлинъ, 1922. // http://rulife.ru/mode/article/68/

Гуревич П.С. Философия культуры. М.: Аспект пресс, 1995. 286 с.

Даль В. И. Пословицы русского народа. М.: Медиа Групп, 2012.

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1991. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. СПб., 1995.

Даренская В.Н. Православный трудовой этос в русской крестьянской культуре // Вестник славянских культур. 2014. № 3 (33). С. 68-76.

Зарубина Н.Н. Проклятое благо // Отечественные записки. 2003. №3 (12) / Архив номеров журнала «Отечественные записки» 2001-2014 годов [Сайт]. URL: http://www.strana-oz.ru/2003/3/proklyatoe-blago (дата обращения: 12.12.2018).

Зарубина Н.Н. Социокультурные основания предпринимательства и хозяйственной деятельности. М., 1997.

Камкин А.В. Программа «Истоки»: опыт и перспективы // Педагогика. 2008. № 9. С. 93-99.

Карамзин Н.М. История государства Российского: в 12 т. Т. 1. М.: ОЛМА Медиа Групп, 2012.

Коваль Т.Б. «Тяжкое благо». Христианская этика труда. Православие. Католицизм. Протестантизм. М., 1994.

Круглый год. Русский земледельческий календарь. М.: Правда, 1989. Кунц Е.В. Менталитет и культура сословий русского общества второй половины XVIII-XIX века. URL: https://history.wikireading.ru/398257

Лернер Л.А. Пространство повседневности русского купечества в XIX веке // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2003. №57. С. 204-210.

Личутин В. Душа неизъяснимая. Размышления о русском народе. М.: Современник,

1989.

Маркс К. Философско-экономические рукописи 1844 года // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 42. М.: ИПЛ, 1974.

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 3. М.: ИПЛ, 1955.

Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: в 3 т. М.: Прогресс, 1993. Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // Социологические исследования. 2001. № 10. С. 99-108.

Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.): в 2 т. 3-е изд., испр., доп. СПб.: Дмитрий Буланин, 2003.

Обнорская Н.В. Семейные связи купечества в XVIII - начале XX века (по материалам Ярославской губернии) // Вестник ЯрГУ. Серия Гуманитарные науки. 2015. № 1 (31). С. 9-12.

Озеров Ю.В. Курское купечество в середине XIX века. Курск: Маэстро-Принт,

2001.

Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. М., 2002. Пашков А.Г. Основные идеи общественно-педагогического движения трудовой школы XVIII - начала XX в. // Ярославский педагогический вестник. 2018. № 6 (105). С. 19-30.

Пашков А.Г., Репринцев А.В. Труд в системе средств социального развития личности. Курск: Издат. дом «ВИП», 2019. 428 с.

Репринцев А.В. Культурно-образовательная среда в становлении личности русского человека // Педагогика. 2015. №1. С. 88-96.

Репринцев А.В. Развитие теории социально-нравственного воспитания молодежи в исследованиях И.Е. Булатникова // Ученые записки. - Электронный научный журнал Курского государственного университета. 2018. № 2 (46). URL: http://www.scientific-notes.ru/pdf/051-019.pdf (дата обращения: 13.02.2019)

Репринцев А.В. Труд в системе факторов этнокультурной социализации современной молодежи: диалектика социального и индивидуального // Ярославский педагогический вестник. 2018. № 6 (105). С. 31-46.

Розанов В.В. Историческая роль Столыпина // Среднерусский вестник общественных наук. 2007. № 1(2). С. 130-133.

Симуш П.И. Мир таинственный. Размышления о крестьянстве. М.: Политиздат,

1991.

Симуш П.И. Поэтическая мудрость С.А. Есенина. М.: ИФ РАН, 2008. 231 с. Сироткин В.Г. Великие реформаторы России. М., 1991. Соловьёв В.С. Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1988. Т. 1. 892 с.

Спирова Э.М. Труд как источник культуры // Философская школа. 2017. №1. С. 52-61.

Толстая С.М. Лики любви в зеркале славянских языков. URL: http://www.ruslang.ru/doc/melchuk_festschrift2012/Tolstaja.pdf (дата обращения:

01.02.2019)

Толстой Л.Н. Путь жизни. М.: Высшая школа, 1993. 527 с. Харсеева Н.В. Московское купечество на рубеже XIX-XX веков: социокультурный анализ. Краснодар. 2009

Энгельс Ф. Диалектика природы // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 20. М.: ИПЛ, 1961.