CC BY
127УДК 327
В.В. Андрианов,
кандидат политических наук, доцент, Финансовый университет при Правительстве РФ, Москва
ТРАНСФОРМАЦИЯ ЭНЕРГЕТИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ РОССИИ В ЭПОХУ САНКЦИЙ И ЭНЕРГОПЕРЕХОДА
V.V. Andrianov,
PhD in Political Science, Associate Professor, Financial University under the Government of the Russian Federation, Moscow
E-mail: vvandrianov@fa.ru
TRANSFORMATION OF RUSSIA'S ENERGY POLICY IN THE ERA OF SANCTIONS AND ENERGY TRANSITION
Аннотация. Санкционное давление со стороны коллективного Запада, оказываемое сегодня на Россию, ставит своей целью подрыв экономики РФ и ослабление позиций страны на международных рынках. Учитывая особую роль топливно-энергетического комплекса в экономике РФ, существенная часть санкций направлена на нарушение устойчивого функционирования нефтяной и газовой отраслей страны. Помимо прямых секторальных санкций, решению данной задачи служит так называемая зеленая политика Запада, которая, прикрываясь лозунгами о необходимости сохранения климата и окружающей среды, нацелена на выдавливание России с глобального углеводородного рынка. В сложившихся условиях возникает необходимость трансформации энергетической политики Российской Федерации. Требуется пересмотреть подходы к участию Россию в балансировании мирового рынка нефти, повысить надежность работы российского нефтегазового комплекса за счет создания системы хранилищ углеводородного сырья и обеспечить ускоренное развитие производств продукции высоких переделов на базе нефти и газа. Реализация данных мер требует принятия широкого комплекса мер государственной поддержки и стимулирования.
Ключевые слова: санкции, энергетическая политика, энергетический переход, мировой рынок нефти, ОПЕК, нефтехимия
Abstract. Sanctions pressure from the collective West on Russia today is aimed at undermining the Russian economy and weakening the country's position in international markets. Given the special role of the fuel and energy complex in the Russian economy, a significant part of the sanctions is aimed at disrupting the stable functioning of the country's oil and gas industries. In addition to direct sectoral sanctions, the so-called green policy of the West, which, under cover of slogans about the need to preserve the climate and the environment, is aimed at squeezing Russia out of the global hydrocarbon market, serves to solve this problem. In these circumstances, there is a need to transform the energy policy of the Russian Federation. It is necessary to reconsider approaches to Russia's participation in balancing the global oil market, to increase reliability of the Russian oil and gas complex by creating a system of hydrocarbon raw materials storage and to ensure accelerated development of oil and gas-based products of high value-added industries. The implementation of these measures requires the adoption of a wide range of measures of state support and incentives.
Key words: sanctions, energy policy, energy transition, world oil market, OPEC, petrochemicals.
Сегодня российский нефтегазовый комплекс испытывает на себе двойное негативное воздействие. С одной стороны, на фоне проведения специальной военной операции на Украине коллективный Запад усиливает санкционное давление на Россию. При этом ряд иностранных компаний,
даже в отсутствие официально принятых на государственном уровне ограничений, под влиянием западных политических кругов отказываются от сотрудничества с РФ в энергетической сфере.
С другой стороны, продолжается начатое ранее давление на нефтегазовый ком-
плекс России под псевдо-экологическими лозунгами. Якобы руководствуясь целями климатической политики, принятыми в ходе Конференции ООН по изменению климата (Париж, 2015), западный мир стремится позиционировать российские углеводороды как «грязные», не отвечающие «высоким зеленым стандартам». Цель такой стратегии — вытеснить Россию с мирового энергетического рынка, расчистив тем самым место для поставок углеводородов из США и политически зависимых от них стран.
Однако прогнозы о быстром осуществлении так называемого энергоперехода (отказе от ископаемого топлива в пользу альтернативных возобновляемых источников энергии) не состоятельны. Сегодня не существует ни финансово-экономической, ни технологической базы для ускоренного энергоперехода. Даже самые экзальтированные адепты зеленой энергетики понимают, что отказ от углеводородов произойдет не прямо завтра и не даже не послезавтра.
Обозначенный двойной вызов для топливно-энергетического комплекса РФ требует оперативного реагирования со стороны государства и компаний ТЭК, принятия мер по изменению энергетической политики страны и по обеспечению устойчивости функционирования отечественного нефтегазового комплекса.
Прогнозы пика потребления нефти
Прогнозы об относительно скором окончании эры нефти, а затем и эры газа в последнее время стали мейнстримом [1; 2]. Пандемия коронавируса, приведшая к резкому краткосрочному падению спроса на энергоресурсы, одновременно заставила ведущие аналитические центры пересмотреть в сторону понижения и долгосрочные прогнозы относительно потребления углеводородного сырья. В частности, Международное энергетическое агентство (МЭА) в своем очередном ежегодном прогнозе World Energy Outlook
(WEO-2021) представило три сценария развития событий. Первый из них учитывает существующую климатическую политику (The Stated Policies Scenario, STEPS); второй исходит из того, что все объявленные правительствами обязательства будут выполнены в срок (The Announced Pledges Scenario, APS); третий исходит из достижения углеродной нейтральности в энергетике к 2050 году (The Net Zero Emissions by 2050 Scenario, NZE). Согласно сценарию STEPS, мировой спрос на нефть достигает пика в 104 млн б/с в 2030-х годах, а затем постепенно снизится в последующие 20 лет. При втором сценарии максимальный спрос в 97 млн б/с будет достигнут уже во второй половине текущего десятилетия. По третьему сценарию предполагается, что пиковый спрос на нефть уже позади, а к 2030 году он упадет до 72 млн б/с1.
В свою очередь, компания ВР допускает и более радикальные варианты развития событий. Так, согласно сценариям Rapid и Net Zero, спрос на жидкое топливо никогда полностью не восстановится после падения, вызванного COVID-19. То есть, согласно обоим сценариям, пик спроса на нефть уже был пройден в 2019 году. А к 2030 году потребление жидких углеводородов в сценарии Rapid сократится до менее чем 55 барр/сут., в сценарии Net Zero — до примерно 30 млн барр/сут.2.
Гораздо более оптимистичен прогноз ОПЕК. Согласно World Oil Outlook-2020, к 2025 году спрос на нефть вырастет до 103,7 млн барр/сут., а к 2045 году он будет составлять 109,1 млн барр/сут., что на 9,4 млн барр/сут. больше, чем в 2019 году. Но и этот прогноз предполагает сокращение к 2045 году спроса на нефть в странах ОЭСР на примерно 13 млн барр/ сут. по сравнению с 2019 годом3. Иными словами, данный прогноз исходит из благоприятного для ОПЕК предположения о том, что темпы энергоперехода в странах, не входящих в ОЭСР, будут значительно ниже, чем в наиболее развитых государствах мира.
1 https://iea.blob.core.windows.net/assets/88dec0c7-3a11-4d3b-99dc-8323ebfb388b/ WorldEnergyOutlook2021.pdf.
2 https://www.bp.com/en/global/corporate/energy-economics/energy-outlook/demand-by-fuel/ oil.html.
3 https://woo.opec.org/
Конечно, оптимизм ОПЕК можно назвать ангажированным, отвечающим интересам стран-членов нефтяного картеля. Но с таким же успехом можно говорить и об ангажированности противоположных прогнозов, обосновывающих быстрый глобальный энергопереход и составленных в западных «мозговых трестах» или в компаниях, уже вложивших немалые суммы в «зеленую энергетику» и рассчитывающих на отдачу от инвестиций.
На фоне такого разнообразия прогнозов возникает вопрос о том, как по мере достижения и прохождения пиков нефтяного потребления будет трансформироваться глобальная нефтяная (и шире — энергетическая) политика, каких подвижек можно ожидать в этой сфере на горизонте ближайших десятилетий.
Стратегии монетизации запасов
Снижение роли углеводородного сырья в мировой экономике и политике, обусловленное энергопереходом, неизбежно будет порождать ряд разнонаправленных тенденций. Якобы приближающийся пик потребления нефти (а затем и газа) ставит ребром вопрос о необходимости наиболее эффективной монетизации углеводородного сырья, остающегося в недрах. Здесь ведущие производители нефти вынуждены решать непростое уравнение, в роли переменных в котором выступают время и деньги. То есть монетизация возможна как путем наращивания добычи и реализации нефти и газа (что приведет к резкому снижению цен на данные энергоресурсы), так и путем сдерживания роста предложения с целью поддержания приемлемых цен на углеводородное сырье на максимально длинном временном отрезке.
Соответственно, выбор одной из этих двух стратегий зависит от позиции крупнейших игроков нефтегазового рынка, которая, в свою очередь определяется широким набором факторов — объемами запасов УВС, себестоимостью добычи, зависимостью национального бюджета от нефтегазовых доходов и т.д. Не последнюю роль среди этих факторов играет и наличие воз-
4 https://tass.ru/interviews/5700631.
можностей ответного хода у соперников по «большой нефтяной игре», плавно переходящей в эндшпиль. Иначе говоря, страна, обладающая наиболее широким набором благоприятных факторов, имеет широкий оперативный и тактический простор для любых маневров и вольна навязывать своим оппонентам ход этой последней «битвы за нефть».
Данная мысль наглядно иллюстрируется перипетиями вокруг заключения обновленной сделки ОПЕК+ в 2020 году.
Три ключевых игрока этой сделки: Россия, Саудовская Аравия и США (не выступающие формальным участником этой сделки, но оказавшие влияние на ее заключение и параметры) являются бесспорными мировыми лидерами по размерам нефтяных ресурсов и объемам производства нефтяного сырья. Но при этом они обладают отнюдь не совпадающими наборами факторов, задающих параметры национальной энергетической политики.
Королевство Саудовская Аравия (КСА) традиционно располагает большими объемами так называемых резервных мощностей. В октябре 2018 году министр энергетики Саудовской Аравии Халед аль-Фалех в интервью ТАСС4 заявил о том, что Эр-Рияд способен увеличить свои производственные мощности до 13 млн баррелей в сутки. Он отметил, что страна инвестирует «десятки миллиардов долларов» в дополнительные мощности, которые использует только в ситуации недостатка предложения. И, по его словам, Саудовская Аравия является единственным в мире государством, которое может гибко реагировать на изменение спроса и предложения на рынке.
Помимо наличия резервных мощностей, плюсом Эр-Рияда в «последней битве за нефть» служит использование нефтяных хранилищ. Создание данных объектов явилось в свое время логичным ответом КСА на формирование нефтяных резервов в странах-членах Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), выступающих ведущими потребителями углеводородного сырья. Такие хранилища позволяют с минимальными издержками манипулировать рынком, воздействуя как
на страны-импортеры нефти, так и на других экспортеров-конкурентов (включая партнеров по ОПЕК и ОПЕК+).
По оценке директора по энергетическому направлению Института энергетики и финансов Алексея Громова, объем нефтяных хранилищ Саудовской Аравии составляют порядка 400 млн баррелей, уровень их заполнения по состоянию на весну 2020 года достигал 250 млн баррелей. Кроме того, существует категория плавучих хранилищ (по сути, танкеров) вместимостью 300 млн баррелей, из которых 160 млн баррелей в первом квартале 2020 года было заполнено [6]. Таким образом, нефтяной резерв Саудовской Аравии к моменту начала переговоров по обновлению сделки ОПЕК+ достигал 410 млн барр/ сут., что эквивалентно объемам добычи нефти в КСА на протяжении 30-40 суток. А при условии полного заполнения всех хранилищ данный показатель приближается к двум месяцам.
То, как разыгрываются эти две карты — наличие резервных мощностей и хранилищ, было наглядно продемонстрировано весной 2020 года. Указанные преимущества позволили Саудовской Аравии развязать «нефтяную войну» против России и других государств-экспортеров нефти. После того как Россия отказалась согласовать сокращение производства в рамках ОПЕК+ более чем на 1 млн барр/сут., государственная нефтяная корпорация Saudi Aramco объявила о беспрецедентных скидках на свою нефть (самых значительных за последние 20 лет), а также пригрозила увеличить производство более чем на 2 млн б/с [8].
И если в первые девять дней марта 2020 года королевство экспортировало только около 6,8 млн барр/сут., а экспорт за весь март составил 7,606 млн барр/сут., то в начале апреля он взлетел до 10,3 млн баррелей в сутки.5
Есть основания предположить, что данный рост был обеспечен не за счет ввода в эксплуатацию резервных мощностей, а путем реализации сырья, накопленного в нефтяных хранилищах. То есть задачу нефтяного шантажа Эр-Рияд решил
«малой кровью». Но это не означает, что в случае более затяжной ценовой войны Эр-Рияд не вбросил бы в игру свой главный козырь, раскупорив бездействующие продуктивные скважины.
Возможности долгосрочной «ценовой войны»
Смогла ли бы Россия вести долгосрочную ценовую войну с Саудовской Аравией, наращивая свою добычу и постоянно сбивая нефтяные цены? Казалось бы, этого и следовало ожидать. Еще несколько лет назад «железным аргументом» в пользу того, что долговременное снижение нефтяных котировок невозможно, был уровень нефтяных цен, необходимый для балансировки государственного бюджета КСА. Отмечалось, что для решения данной задачи котировки должны превышать 75-80 долларов за баррель, что больше, чем у других королевств Персидского залива (Катар, Кувейт, ОАЭ), но меньше, чем у большинства остальных членов ОПЕК [12]. И кризис на нефтяном рынке действительно не мог не отразиться на экономических показателях Королевства. Так, ВВП по ППС на душу населения сократился с 50,7 тыс. межд. долл./чел. в 2014 году до 48,6 тыс. межд. долл./чел. в 2019 году6. То есть существуют предпосылки (оставим в стороне вопрос о том — насколько основательные) для того, чтобы проверить на прочность экономику Саудовской Аравии в ходе «последней битвы за нефть». Можно было бы предположить, что в такой «войне на истощение» КСА сдастся раньше, чем другие страны-экспортеры нефти, включая Россию. Скорее всего — уже через месяц с небольшим, когда запасы в хранилищах истощатся, будет невозможно поддерживать рекордный уровень экспорта, а ввод в эксплуатацию резервных мощностей потребует дополнительных инвестиций в объеме «десятков миллиардов долларов» (по признанию саудовского министра), не окупаемых в условиях низких котировок.
Почему же Россия не приняла навязанные Эр-Риядом условия «нефтяной дуэли» и фактически согласилась на ус-
5 https://www.interfax.ru/world/703423.
6 https://ac.gov.rU/archive/files/publication/a/25125.pdf.
ловия Саудовской Аравии по заключению обновленной сделки ОПЕК+? Напомним, в соответствии с заключенным соглашением, страны-участницы ОПЕК+ взяли на себя обязательства снизить производство в общей сложности на 9,7 млн барр/сут. При этом для большинства стран-участниц сделки был установлен базовый уровень, равный объемам добычи в 2018 году, но для России и Саудовской Аравии он был определен в размере 11 млн барр/сут. К тому моменту добыча России действительно достигала данного уровня, тогда как Саудовская Аравия, как уже отмечалось, «нарисовала» ее путем выбрасывания на рынок запасов из нефтяных хранилищ.
Можно предположить, что Россия руководствовалась здесь разумным принципом о предпочтительности компромисса прямой конфронтации (худой мир лучше доброй войны), а также стремилась не допустить резкого ухудшения параметров своего внешнеторгового баланса и сокращения поступлений в бюджет в результате обвала (пусть и относительно краткосрочного) нефтяных котировок. Иными словами, не пошла на явные риски, сулившие в перспективе крупный выигрыш (заключение сделки ОПЕК+ на более выгодных для Москвы условиях). Компромисс, безусловно, это очень хорошо. Но он, как и добро, должен быть с кулаками. Перспективы «последней войны за нефть»
Стоит рассмотреть вопрос о том, насколько сам нефтегазовый комплекс РФ был бы готов к такой гипотетической «последней войне за нефть» — хотя бы для того, чтобы иметь ясный расклад на случай возникновения аналогичных ситуаций. В марте 2020 года, в преддверии нефтяной экспансии Эр-Рияда, министр энергетики РФ (ныне — заместитель председателя Правительства РФ) Александр Новак в интервью телеканалу «Россия-24» недвусмысленно дал понять, что нам есть чем ответить саудитам. Он отметил, что Россия в ближайшее время сможет увеличить добычу нефти на 250-300 тыс. барр/сут., в перспективе — на 500 тыс. барр/сут. по сравнению с имеющимся уровнем. Для справки, в феврале 2020 года РФ, по дан-
7 https://www.vedomosti.ru/business/ari araviya-soobschili.
ным ЦДУ ТЭК, производила 11,29 млн барр/сут.7.
Конечно, дополнительной добычи в 500 тыс. барр/сут. достаточно, чтобы обвалить нефтяные котировки, но недостаточно, чтобы вести долгосрочные «ценовые войны» с Саудовской Аравией и путем значительных скидок на российское сырье пытаться вытеснить саудитов с их традиционных рынков в Европе и АТР. Почему же Россия не обладает конкурентным преимуществом в виде достаточного объема резервных мощностей? Еще в 2016 году, в преддверии заключения соглашения сделки ОПЕК+, автор данной статьи пытался проанализировать, с какими технологическими возможностями и планами Россия выходит на переговоры с Саудовской Аравией.
«Коренные расхождения по цифрам выявились при подготовке главного отраслевого документа — Генеральной схемы развития нефтяной отрасли до 2035 года. Словно заранее договорившись с саудита-ми, правительство почему-то решило превратить кривую отечественной нефтедобычи в прямую линию™ Тем временем как планы нефтяных компаний представляют собой «горку», на которую планировалось забраться в течение ближайших трех лет, а потом долго катиться с нее вниз™ Иными словами, заложенный в «тучные годы» фундамент позволяет компаниям двигаться по нарастающей траектории в течение примерно трех лет, если им не подрежут крылья различные налоговые инициативы правительства. В дальнейшем же резервов для роста в любом случае не остается, нужны радикальные решения на правительственном уровне для поддержания добычи хотя бы на нынешнем уровне», — отмечалось в публикации 2016 года [4].
Базовый сценарий проекта Генеральной схемы развития нефтяной отрасли России на период до 2035 года (по состоянию на 9.12.2015) предполагал снижение добычи нефти в России с 527 млн тонн в 2014 году до 523 млн тонн (или примерно 10,5 млн барр/сут.) к 2035 году. Высокий сценарий, исходящий из полного исполнения лицензионных обязательств нефтяных
/2020/03/10/824808-rossiya-i-saudovskaya-
компаний и относительно благоприятных внешних условий, предполагал увеличение добычи к 2035 году до 551 млн тонн или около 11 млн барр/сут. Низкий сценарий и вовсе допускал сокращения добычи до 455 млн тонн (около 9,5 млн барр/сут).
В свою очередь, сценарий «Потенциал отрасли» (основанный на ресурсном потенциале России) допускал рост добычи к 2035 году до 627 млн барр/сут. или примерно 12,6 млн барр/сут.8. Оставим за скобками все перипетии подготовки и принятия генсхемы и вопрос о возможности построения точных отраслевых прогнозов. Но задумается о том, как влияет на переговорные позиции в ходе «последнего нефтяного передела» России тот факт, что в ее главном отраслевом стратегическом документе (пусть в его проекте) фигурируют столь скромные цифры.
В том же 2016 году активно обсуждался и так называемый стрес-сценарий, основанный на планах нефтяных компаний по вводу новых отраслей. В отличие от генсхемы, он предполагал рост добычи к 2019 году до 544 млн тонн в год, а потом неуклонное снижение производства до 310 млн тонн к 2035 году. При этом отмечалось, что стресс-сценарий возможен в условиях устойчивого сохранения неблагоприятных внешних (низкие мировые цены на нефть и санкции) и внутренних факторов (отсутствие прогресса в импорто-замещении, опережающая инфляция издержек в отрасли, отсутствие источников инвестиций) развития отрасли при ухудшении таможенно-тарифного и налогового регулирования в отрасли9.
По факту в 2019 году добыча нефти с газовым конденсатом составила рекордный в постсоветский период объем в 560,2 млн тонн, тем самым значительно превзойдя и показатели проекта генсхмы, и прогноз на основе планов нефтяных компаний. В ковидном 2020 году добыча ожидаемо уменьшилась до 512,8 млн тонн, тем самым попадая в диапазон между низким и базовым сценарием генсхемы. Напомним, что это стало результатом как не-
8 https://fief.ru/files/presentations/Gromov
9 Там же.
10 https://www.kommersant.ru/doc/4763122.
11 https://www.interfax.ru/business/830210.
благоприятной внешней конъюнктуры, так и добровольного сокращения производства в рамках обновленной сделки ОПЕК+. В 2021 году добыча увеличилась до 524 млн тонн.
Согласно одобренному Правительством РФ в мае 2021 года проекту Генеральной схемы развития нефтяной отрасли, в качестве наиболее вероятного определен «инерционный» сценарий, предполагающий рост добычи до 554 млн тонн к 2029 году и ее последующее сокращение до 471 млн (9,8 млн барр/сут) в 2035 году10. То есть основной прогноз итогового варианта генсхемы ближе к низкому, нежели чем в базовому сценарию промежуточной редакции генсхемы образца 2015 года. Пессимизм победил?
Иными словами, данный стратегический документ ориентируется скорее на прогнозы МЭА и ВР, чем ОПЕК. Возможно, это вполне разумно в условиях разворачивающегося энергоперехода и отражает стремление России приготовиться к наихудшему варианту развития событий и еще раз подчеркнуть необходимость глубокой диверсификации российской экономики. Но вспомним, что есть и другой прогноз — от ОПЕК, который предполагает рост спроса на нефть в среднесрочной перспективе. И именно на него будет равняться Саудовская Аравия, проводя агрессивную экспансионистскую политику на мировом нефтяном рынке, наращивая собственную добычу и вытесняя конкурентов (которые ведь сами официально признали неизбежность падения собственной добычи).
На фоне мощнейшего санкционного давления на Россию, предпринятого после начала специальной военной операции на Украине, Саудовская Аравия вновь сообщила о грядущем наращивании собственной нефтедобычи — с 9,2 млн б/с в 2021 году до 13 млн б/с к 2027 году, а также о потенциале увеличения добычи газа более чем на 50% к 2030 году11. Данное заявление еще раз свидетельствуют о неустойчивости формата ОПЕК+ и об угрозе развертывания торговых войн на углеводородных рынках по принципу «все против всех».
MSA,_17_03_2016,_fin._red._.pdf.
И здесь ключевой вопрос — надо ли России добровольно отрезать себе «пути к наступлению», не только принимая сценарий сокращения добычи как базовый, но и прилагая все усилия для его реализации. Иными словами, затягивая фискальную удавку на шее нефтяной отрасли (ведь ей, получается, расти не надо) и ограничивая развитие ресурсной базы для грядущей добычи (по факту — тех самых резервных мощностей, которые всегда могут быть относительно быстро введены в эксплуатацию).
Согласно опубликованному в 2016 году «Прогнозу развития энергетики мира и России», подготовленному Институтом энергетических исследований РАН и Аналитическим центром при Правительстве РФ, текущей ресурсной базы будет достаточно для обеспечения стабильно высокой добычи жидких углеводородов до 20202025 года, после чего понадобятся активные мероприятия, направленные на прирост запасов, и именно от их эффективности во многом будут зависеть перспективные уровни добычи. В Вероятном сценарии прирост извлекаемых запасов к 2040 году должен составить не менее 6 млрд тонн (около трети от текущего уровня российских извлекаемых запасов, или практически 100% от объемов коммерчески извлекаемых запасов сланцевой нефти в США). А согласно Благоприятному сценарии потребуется прирост запасов более чем на 10 млрд тонн за 25 лет. Это сравнимо с двумя сланцевыми революциями в США и эквивалентно совокупному росту запасов России за период с 1991 по 2015 год12.
Фискальный фактор энергетической политики
Но реализуемы ли эти сценарии, предполагающие отнюдь не экспансию России на мировых рынках с целью наиболее полной монетизации своих ресурсов, а хотя бы сохранение прежней доли на традиционных рынках? С точки зрения наличия ресурсной базы — вполне. По оценкам Минприроды, обеспеченность России запасами
нефти при существующем уровне ее добычи составляет 59 лет13, а объем неразведанных ресурсов на порядок больше. Но с точки зрения государственной стратегии и создания условия для дальнейшего развития отрасли ситуация видится не столь оптимистичной. Сегодня нефтяная отрасль служит главным источником доходов бюджета страны. По оценкам Минфина, доля НГК в доходной части федерального бюджета снизится с 40,8% в 2019 году до 35% в 2022 году. То есть и после данного снижения на них будет приходиться больше трети поступлений в казну14.
Однако, как отмечают эксперты Vygon Consulting, в последнее время налоговое регулирование нефтянки сводится к подкручиванию различных коэффициентов в целях пополнения казны. При этом отсутствует анализ проблем стратегического развития отрасли. С учетом значительного ухудшения ресурсной базы отрасли это может привести к серьезным проблемам для экономики страны и бюджета. Одновременно в других рентных секторах действующая налоговая система никак не изымает сверхдоходы от изменения рыночных условий [9].
К чему приводят эти издержки государственного регулирования? Не только к ухудшению инвестиционного климата в отечественном НГК, но и к явному ослаблению переговорных позиций России на пороге «последнего нефтяного передела».
Примечательно, что та же Саудовская Аравия, готовящаяся к обоим долгосрочным сценариям завершения нефтяной эры — как к коллективному регулированию нефтяного рынка (конечно, на своих условиях), так и к войне на выживание — создает благоприятные налоговые условия для дальнейшего поступательного развития своей нефтяной промышленности. В частности, в марте 2017 года Саудовская Аравия снизила для Saudi Aramco подоходный налог на добычу нефти с 85% до 50%15. И именно такая разумная политика позволяет саудитам надеяться на победу «в последней нефтяной войне». О чем они недвусмысленно заявляют.
12 https://ac.gov.rU/files/publication/a/10585.pdf.
13 https://www.rbc.ru/business/11/05/2021/609971fe9a7947e065f63cd4.
14 https://1prime.ru/state_regulation/20190919/830338839.html.
15 https://fedpress.ru/article/2339058.
«Спрос на нефть будет расти до 2030 года более чем на 1% в год, от 1 до 1,5%, может быть, больше. Некоторые считают, что после 2030 года он будет снижаться. По нашим расчетам, многие производители нефти исчезнут. Так, например, мы считаем, что Китай резко сократит добычу, если не исчезнет как производитель, уже через пять лет. И другие страны будут каждый день исчезать, как страны, производящие нефть. Через 19 лет производство нефти в России сильно сократится, если не исчезнет совсем, с ее 10 млн баррелей», — заявил наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед бен Сальман16.
В этой связи только укрепление нефтегазового комплекса России заставит Саудовскую Аравию и других игроков мирового углеводородного рынка рассматривать нашу страну не как заведомо проигравшего в «последней ценовой войне», а как потенциального партнера в процессе полной реконфигурации системы международной торговли углеводородным сырьем. А такая реконфигурация неизбежна в связи с агрессивной политикой Запада по отношению к большому числу стран-производителей энергетического сырья.
Необходимость укрепления ресурсного и добычного потенциала России особенно актуализируется на фоне резкого усиления санкционного давления на страну вследствие событий на Украине. Откровенные попытки полностью выдавить РФ с углеводородных рынков США и Западной Европы приведут не только к переориентации российского нефтяного и газового экспорта на новые рынки, преимущественно в странах АТР, но и к формированию новых политических союзов, основанных во многом на нефтегазовом факторе.
«Энергетическая связь, возникшая между Китаем, Россией и Саудовской Аравией, опирается на экономические интересы и развивает дружественную политику между странами, — отмечает, в частности, издание The Dallas Morning News. — Китай, крупнейший в мире импортер нефти, пытается стать самой крупной экономикой мира. Россия и Саудовская Аравия — глав-
ные поставщики нефти в Китай — стремятся увеличить экспорт. Саудовская Аравия и ее союзники по Персидскому заливу на протяжении десятилетий поддерживали экспорт нефти в долларах и одобряли его привилегированное положение в мире. Сегодня саудиты чувствуют угрозу со стороны Ирана в Йемене, Сирии и Ираке. Быстрый крах афганского правительства заставил Саудовскую Аравию и другие страны Персидского залива усомниться в надежности американских гарантий безопасности. Россия и Китай не скрывают своего желания вытеснить доллар, и уже проводят более половины своих энергетических сделок в других валютах. Если крупнейший в мире экспортер нефти (Саудовская Аравия) когда-нибудь решит вести свою торговлю по-другому, это может подорвать господство Америки на мировых финансовых рынках»17.
Иными словами, объемы и направления поставок нефти и газа в предстоящие годы будут определяться не чисто рыночными условиями (свободный нефтегазовый рынок фактически разрушен американскими санкциями) и не параметрами сделки ОПЕК+, а именно новыми глобальными политическими альянсами. И чтобы получить в таких альянсах лидирующие позиции, России необходимо нацеливаться не на постепенное сокращение добычи своего энергетического сырья, а на расширение ресурсной базы и создание новых производственных мощностей. Только в этом случае Россия может претендовать на ведущую роль в рамках создания новой евразийской энергетической цивилизации [5].
Система хранения нефти как фактор укрепления НГК
Еще одним фактором, ослабляющим стратегические позиции России, является отсутствие достаточных мощностей для хранения нефти — то есть того самого стратегического резерва, путем накопления или выбрасывания которого на рынок можно было бы воздействовать на параметры предложения и нефтяные котировки.
16 https://www.rbc.ru/politics/06/10/2018/5bb874519a79470e621edff9.
17 https://www.dallasnews.com/opinion/commentary/2022/03/13/the-us-must-bust-up-the-new-china-russia-saudi-axis-of-oil/
Как было показано выше, именно наличие такого «нефтяного оружия» позволило Эр-Рияду продавить свою точку зрения и заключить обновленное соглашение ОПЕК+ на выгодных для себя условиях.
«Анализируя динамику цены на нефть за несколько десятилетий, можно отметить, что она имела несколько взлетов и падений. Поэтому принятие решения по созданию больших объемов емкостей нефтяных хранилищ <™> с накоплением в них значительных стратегических запасов нефти (СЗН), в объемах не менее 10% от годового объема добычи в стране, могло бы поставить РФ в ряд стран, обладающих СЗН, влияющих на мировое производство и потребление нефти и ее цену», — отмечают эксперты Российского газового общества [10].
В проведенном РГО анализе отмечается, что сегодня Россия может участвовать в балансировке ситуации на мировом рынке только за счет сокращения собственной нефтедобычи. А это влечет за собой ряд негативных последствий, таких как безвозвратные потери сырья в ряде консервируемых скважин. А в случае создания собственной системы стратегического хранения нефти наша страна могла бы существенно снизить эти негативные эффекты. В будущем же данная система хранения могла бы выступать в роли одного из ведущих регуляторов баланса спроса и предложения на нефть, «аналогично роли США, движение стратегических и коммерческих запасов нефти в которых оказывает существенное влияние на складывающуюся на мировом рынке цену на нефть»18.
Сегодня, когда ряд зарубежных компаний по надуманным политическим мотивам отказывается от приобретения отдельных партий российской нефти, отсутствие системы хранилищ нефтяного сырья представляется серьезным стратегическим просчетом отечественного нефтегазового комплекса.
Если Россия нацелена на наиболее эффективную монетизацию своих нефтяных запасов в эпоху энергоперехода, то создание стратегического хранилищ нефти
стоит рассматривать как первоочередную задачу государственной энергетической политики.
Большая битва за нефтехимию
Следующим важным политико-экономическим решением России в нынешних условиях должно стать всемерное стимулирование развития нефтегазохимии.
Согласно прогнозу WEO-2019, если во втором десятилетии XXI века прирост нефтяного потребления обеспечил дорожный транспорт, то в следующем десятилетии 60% прироста придется на сектор нефтехимии, преимущественно за счет увеличения потребления пластиков (в первую очередь упаковочных материалов)19. И разразившаяся эпидемия коронавируса только упрочила эти прогнозы благодаря расширению потребления одноразовых пластиковых изделий (в связи с медицинскими требованиями) и упаковки (как следствие локдаунов и увеличения объемов онлайн-покупок и почтово-курьер-ской доставки приобретенных товаров). В соответствии со Стратегией развития химического и нефтехимического комплекса РФ на период до 2030 года, производство нефтехимической продукции в России должно возрасти с 35,7 млн тонн в 2015 году до 52,4 млн тонн к 2030 году в консервативном сценарии, до 73,2 млн тонн в реалистичном сценарии и до 94,4 млн тонн в инновационном сценарии20. То есть в наиболее благоприятном варианте рост составит порядка 80% за 15 лет. Что ж, цели более чем амбициозные.
Дополнительные предпосылки для развития отечественной нефтехимии возникают в связи с новыми пакетами санкций против России, принимаемыми коллективным Западом. Нашей стране предстоит решать давно назревшую задачу по масштабному импортозамещению, налаживанию выпуска высокотехнологичных товаров с высокой добавленной стоимостью. В современном мире основным сырьем для таких изделий выступают пластики и компо-
18 https://www.dallasnews.com/opinion/commentary/2022/03/13/the-us-must-bust-up-the-newchina-russia-saudi-axis-of-oil/
19 https://www.iea.org/reports/world-energy-outlook-2020.
20 https://docs.cntd.ru/document/420245722?marker=6560Ю.
зитные материалы, поэтому увеличение их производства в РФ — первостепенная задача в процессе формирования так называемого неоиндустриального сектора [3].
Но тут снова возникают вопросы, во-первых, о возможностях России вести масштабную конкурентную борьбу на глобальных рынках нефтехимии, а во-вторых, об адекватности имеющихся механизмов стимулирования развития отрасли поставленным задачам.
Сегодня именно рынок нефтехимии становится главной ареной борьбы за монетизацию углеводородных ресурсов. И пример агрессивной политики здесь демонстрирует все та же Саудовская Аравия. Так, правительство страны компенсирует Saudi Aramco поставки нефтепродуктов на внутренний рынок. Данная налоговая преференция позволяет компании развивать переработку и нефтехимию. Уже сегодня она более 40% своей выручки получает от газохимии и нефтепереработки. «Она развивает эти отрасли именно потому, что государство оставляет ей деньги на развитие. А ведь это отрасли, которые позволяют производить продукцию с высокой добавочной стоимостью. Следовательно, у наших оппонентов есть серьезный козырь в глобальной конкурентной борьбе», — отмечает доцент Финансового университета при правительстве РФ Леонид Крутаков21.
Результат государственной политики Саудовской Аравии в области стимулирования нефтегазохимии налицо: доля пластмасс и изделий из них в товарной структуре внешней торговли страны выросла с 2,4% в 2001 году до 7,1% в 2018 году, тогда как доля нефти и нефтепродуктов за аналогичный период сократилась с 88,3% до 78,6%22. То есть фактически происходит компенсация сокращающегося (в денежном выражении) экспорта сырья экспортом продукции высокого передела.
В Китае, являющемся крупнейшим в мире потребителем нефтехимической продукции и одновременно ведущим экспортером изделий из пластмасс и других химических товаров высоких переделов,
темпы роста данного сектора достигают 8,8% в год [11]. При этом, как отмечает председатель совета директоров «Татнефте-химинвест-холдинга» Рафинат Яруллин, на фоне растущей геополитической напряженность и торговых войн между США и Китаем увеличивается конкуренция на мировом рынке химической продукции. И один из наиболее перспективных рынков сбыта — Китай — активно прилагает усилия к переходу на полную независимость от внешних поставок в части базовой химии и полимеров23. Иными словами, России будет все труднее наращивать экспорт своей нефтехимической продукции, тем самым компенсируя возможное сокращение экспорта сырой нефти и газа.
Для повышения глобальной конкурентоспособности российской нефтегазо-химии нужен комплекс стимулирующих мер на государственном уровне. И руководство страны вполне осознает важность поставленной задачи. «Нужно активнее продвигать российскую нефтехимическую продукцию внутри страны, за рубежом, наращивать эффективность и объемы производства. Для этого в отрасли должны быть реализованы масштабные проекты с общим объемом инвестиций порядка 5 трлн рублей. Два крупнейших из них — Амурский ГПЗ и комплекс по переработке этансодержащего газа в районе морского порта Усть-Луга в Ленинградской области — реализуются уже сейчас при поддержке Внешэкономбанка России. А всего, кстати говоря, у нас таких 14 проектов, и на этих объектах в будущем должно быть сформировано порядка 17 тыс. высококвалифицированных и хорошо оплачиваемых рабочих мест», — завил Президент России Владимир Путин, открывая совещание по стратегическому развитию нефтегазо-химичской отрасли 1 декабря 2020 года в Тобольске.
Но, к сожалению, на практике российская политика в сфере поддержки нефтега-зохимии не всегда бывает последовательной. В качестве примера можно привести проект Восточной нефтехимической ком-
21 https://fedpress.ru/article/2339058.
22 https://ac.gov.ru/archive/files/publication/a/25125.pdf.
23 https://realnoevremya.ru/articles/212301-promyshlennoe-proizvodstvo-v-rossii-i-mire-v-usloviyah-pandemii-i-posle-nee.
пании, предлагавшийся к реализации ПАО «НК «Роснефть». Компанией были проанализированы целевые рынки, разработана концепция проекта, проведены переговоры с технологическими партнерами и инвесторами, а также осуществлены первичные инвестиции. Необходимые капиталовложения в проект оценивались экспертами в объеме до 1,5 трлн рублей. В связи с такой высокой капиталоемкостью реализация данного проекта напрямую зависела от стабильности и привлекательности фискального режима, поддержки государства в части строительства внешней и социальной инфраструктуры (газ, электроэнергия, жилье). На протяжении ряда лет «Роснефть» прилагала усилия для получения соответствующей поддержки на федеральном уровне. Однако ее инициативы не были поддержаны регулятором. Напротив, в Налоговый кодекс было внесено множество существенных изменений, негативно повлиявших на инвестиционные проекты в нефтепереработке и нефтехимии.
Отсутствие в стране стабильного налогового режима не позволили проекту ВНХК достичь уровня рентабельности, характерного для аналогичных проектов, осуществляемых в США и на Ближнем Востоке (IRR 25-30%). В результате создание нового нефтехимического комплекса на Дальнем Востоке России было признано нецелесообразным в текущих налоговых условиях. А ведь географическое расположение данного проекта и низкие логистические издержки обеспечили бы его высокую конкурентоспособность в регионе АТР и позволили бы ему стать реальным механизмом монетизации углеводородных запасов Востока России, даже в условиях разворачивающегося энергоперехода.
Зеленые баррели
Энергопереход ставит под вопрос еще одну аксиому, которая ранее казалась незыблемой. А именно — действие в нефтяной отрасли классического экономического закона о замыкающих издержках и поставщиках. Раньше механизм был достаточно прост: при снижении цен
на нефть с рынка уходили те производители, у которых себестоимость извлечения и транспортировки сырья наиболее высокая и в какой-то момент начинает превышать мировые котировки. И, наоборот, при повышении котировок на рынок выходят (или возвращаются) новые объемы, добытые на месторождениях и регионах с высокими издержками.
Конечно, это правило продолжает действовать и сейчас. Но по мере усиления акцентов на экологическую политику помимо цены углеводородов все большую роль будет играть размер их «углеродного следа», то есть объем парниковых газов, выброшенных в атмосферу в процессе добычи сырья и поставки его на рынок. Причем эту «зеленую карту» будут пытаться разыгрывать не только те поставщики, которые действительно добывают «чистые» (с наименьшим углеродным следом) баррели, но и те государства и компании, которые имеют высокие издержки производства. Тем самым они будут пытаться как-то компенсировать свое отставание за счет давления на конкурентов, объявляя их нефть и газ «недостаточно зелеными».
Это мы сегодня видим на примере США. Как известно, изначально добыча сланцевой нефти имела существенно большую себестоимость, чем сырье, добываемое в Саудовской Аравии и России. Безусловно, за счет совершенствования технологий, эффектов масштаба и обучения (и далеко не в последнюю очередь — за счет особенностей финансовой системы США и протекционистской политики со стороны властей страны) себестоимость добычи нефти в США в последние годы снижалась. Так, по оценкам Bloomberg, средние показатели безубыточности новых поставок американской нефти снизились с $56,50/барр в 2019 году до 45/барр к концу 2020 года24. Тем не менее, уровень себестоимости добычи в США по-прежнему существенно превышает показатели Саудовской Аравии и России, значительно снижая конкурентоспособность американского сырья. Конечно, в условиях, когда основной объем добычи в США служит для обеспечения внутренних потребностей, данный фактор не столь важен. Но после снятия эмбарго
24 https://about.bnef.com/blog/u-s-oil-drillers-break-even-costs-plunge-20-in-2020/
на экспорт нефти американские компании активно наращивают зарубежные поставки. А в рамках рассматриваемой нами гипотетической «последней битвы за нефть» США неизбежно будут стремится к максимальной монетизации своих углеводородных ресурсов. И если «зеленая политика» будет препятствовать поддержанию прежних объемов потребления углеводородного сырья внутри самих Штатов, то все большие потоки сланцевой нефти будут уходить за рубеж. И вот тут-то очень пригодятся псев-до-экологическая риторика и обвинения в адрес потенциальных конкурентов в недостаточной «чистоте» их баррелей.
Аналогичная схема вовсю отрабатывается в газовой сфере. США, как известно, строят планы по масштабным поставкам своего СПГ на европейский рынок и в связи с этим они заинтересованы в максимальном вытеснении из Европы главного конкурента в лице «Газпрома». Здесь все средства оказались хороши — от введения санкций и попыток сорвать реализацию проекта «Северный поток — 2» до объявления российских «газовых молекул недостаточно свободными» [7].
Нередко можно слышать, что себестоимость американского сланцевого газа — самая низкая в мире (в отличие от американской сланцевой нефти) и именно в этом его главное конкурентное преимущество. Но более подробный анализ показывает, что это преимущество — временное и отнюдь не столь фундаментальное, как кажется. «Растущая добыча даже на фоне увеличения спроса приводит к падению цен, и текущие котировки уже категорически не устраивают основных производителей газа. О проблемах (близость к банкротству) компании Chesapeake известно давно <...> Впрочем, и другие производители чувствуют себя, мягко говоря, неважно. Так, в декабре Chevron [2019 года. — ВА.], компания-супермейджор, заявила о списаниях в $11 млрд, около половины из которых пришлось на добычу сланцевого газа», — отмечает аналитик Информационно-аналитического центра RUPEC Александр Собко25. Иными словами, американская газовая экспансия (а впослед-
ствии и нефтяная) будет нуждаться в мощной политико-идеологической поддержке, одним из краеугольных камней которой будут попытки обвинить конкурирующие поставки в неэкологичности.
Какой ответ должна дать на это Россия? Во-первых, конечно, максимально снижать углеводородный след в нефтегазовом комплексе. И на достижение этой цели направлен целый ряд шагов государства и компаний по полной утилизации попутного нефтяного газа, снижению утечек метана, повышению надежности систем транспортировки углеводородного сырья и т.д. Во-вторых, необходимо широко использовать тезис о «чистоте русского барреля» при осуществлении энергетической политики, бить недобросовестных конкурентов их же оружием. Тем более что экологические издержки той же американской сланцевой революции уже стали притчей во языцех.
И в-третьих, конечно, надо дать зеленый свет нефтегазовым проектам, обеспечивающим производство тех самых «зеленых» баррелей. Один из них — проект «Восток Ойл», реализуемый ПАО «Роснефть». «Нефть проекта отличается уникально низким содержанием серы в 0,010,04%, что сопоставимо с требованием стандарта Евро-3 к дизельному топливу, — отметил глава «Роснефти» Игорь Сечин, выступая в панельной дискуссии на Петербургском международном экономической форуме в июне 2021 года. — То есть сырье для переработки уже на входе имеет характеристики, близкие к тем, что требуются на выходе. Такая нефть может существенно разгрузить или вообще исключить потребность в отдельных установках на НПЗ, значительно снизив тем самым парниковые выбросы. Уже на этапе проектирования «Восток Ойл» учитывает использование передовых технологий для охраны окружающей среды — от этапа бурения скважин до специализированного исполнения нефтепроводов и танкеров, которыми будет экспортироваться нефть. Проектными решениями предусматривается полная утилизация попутного нефтяного газа, что обеспечит проекту «углеродный
25 У сланцевой революции кончается дешевый газ. РИА Новости 23.01.2020 https://ria. ^/20200123/1563740979.^^1.
след» на 75% ниже, чем у других новых крупных нефтяных проектов в мире. Тем самым, есть все основания говорить о производстве в рамках данного проекта «зеленых баррелей» нефти».
О том, что зеленые баррели — альтернатива ВИЭ и водороду в рамках энергоперехода, говорят и видные международные эксперты. Так, экс-министр иностранных дел Австрии Карина Кнайсель отмечает в своей статье, опубликованной 5 июля 2021 года в издании Business New Europe: «Изменения неизбежны. Но нефтегазовая отрасль может сыграть решающую роль в этом процессе: у нее есть технологии, люди и множество идей, которые помогут в решении глобальных климатических задач. Более чистая нефть, добываемая на проектах с низким углеродным следом, таких как проект «Восток Ойл» компании «Роснефть», является одним из таких решений. Ожидается, что «зеленые» баррели нефти будут пользоваться большим спросом, учитывая низкие производственные затраты и связанные с этим логистические преимущества, и ведущие мировые трейдеры Trafigura и Vitol уже участвуют в этом проекте»26.
Таким образом, в процессе энергоперехода и в преддверии возможной «последней нефтяной войны» Россия не должна занимать изначально пораженческую позицию, отказываясь от дальнейшей борьбы за мировые углеводородные рынки. Наоборот, ей предстоит пересмотреть свою энергетическую дипломатию, выработать новые цели и подходы и, безусловно, создавать систему стимулов для тех проектов, которые позволят максимально монети-зировать отечественный нефтегазовый потенциал и, вместе с тем, стать основой для всей мировой энергетики в ближайшие десятилетия.
Список литературы
1. Chapman, I. The end of Peak Oil? Why this topic is still relevant despite recent denials // Energy Policy. — January 2014. — V. 64. — Fp. 93-101.
2. Madureira, N.L. Oil Reserves and Peak Oil. Key Concepts in Energy. — London: Springer International Publishing. 2014. — Pp. 125-126.
3. Айтжанова Г.О. Формирование неиндустриального сектора на базе нефтехимической отрасли// Наука о человеке: гуманитарные исследования. — 2019. — № 1. — С. 205-210.
4. Андрианов В.В. Заморозка добычи: крючок для России? // Нефть России. — 2016. — № 5-6. — С. 20-24.
5. Бушуев В.В., Мастепанов А.М., Первухин В.В., Шафраник Ю.К. Евразийская энергетическая цивилизация. К вопросу об «энергии будущего». — М.: ИЦ «Энергия», 2017 — 208 с.
6. Вадимова Е. От всякой напасти — свое спасение // Нефть и Капитал. — 24.04.2020. — Режим доступа: https://oilcapital.ru/article/ general/25-04-2020/tema-nedeli-ot-vsyakoy-na-pasti-svoe-spasenie.
7. Гривач А.И., Симонов К.В. Великая газовая игра: полвека борьбы США против Европы. — М.: Издательская группа «Точка», 2019. — 304 с.
8. Злобин А. Саудовская Аравия начала ценовую войну в ответ на срыв нефтяной сделки с Россией // Forbes. — 08.03.2020. — Режим доступа: https://www.forbes.ru/newsroom/bi-znes/394563-saudovskaya-araviya-nachala-cen-ovuyu-voynu-v-otvet-na-sryv-neftyanoy-sdel-ki-s.
9. Налоговая нагрузка в отраслях: операция «балансировка»// Исследование Vygon Consulting. — М., 2019, декабрь. — 37 с. — Режим доступа: https://vygon.consulting/upload/ iblock/269/vygon_consulting_tax_rent.pdf.
10. Самсонов Р., Хан С., Громов А., Митиогло А., Родичкин И., Сун Д. Государственный стратегический резерв // Нефтегазовая Вертикаль. — № 11.
11. Химическая промышленность Китая в 2019 году: краткий обзор // Официальный сайт Инжинирингового химико-технологического центра. — Режим доступа: https://ect-center. com/blog/chemistry-inchina-2019.
12. Эволюция мировых энергетических рынков и ее последствия дляРоссии / Подред. А.А. Макарова, Л.М. Григорьева, Т.А. Митровой. — М.: ИНЭИ РАН — Аналитический центр при Правительстве Российской Федерации, 2015. — 400 с.
26 Цит. по: https://www.gazeta.ru/comments/2021/07/05_a_13703018.shtml. 18 ВЕСТНИК ИНСТИТУТА МИРОВЫХ ЦИВИЛИЗАЦИЙ Том 13 № 2 (35) 2022
