CC BY
134
цо. Категория маски стала центральной для творчества Луиджи Пиранделло. Мы уже говорили о перцептуальной (воспринимающей) модели, которую усвоил мальчик из первой новеллы «Дублинцев» («Сестры»); эту модель можно считать эквивалентом тех внешних представлений, которые составляют маску в понимании Пиранделло, Герои новелл Пиранделло, как и герои «Дублинцев», погружены в мир скучной, бессмысленной, «мертвой» жизни («Свисток поезда», «Скамья под старым кипарисом», «Длинное платье» и другие3), но в этой жизни есть вспышки-озарения (или «елифании», пользуясь терминологией Джойса). «Озарение» не становится поворотным пунктом сюжета, ничего не меняет и не способно изменить (ср. «Скамья под старым кипарисом» Пиранделло и «Несчастный случай» Джойса). Освобождение от маски - чаще всего иллюзия («Личины» Джойса и «Тачка» Пиранделло). Для героя «Тачки» это вполне безобидный, даже комический поступок. Фэррингтон из «Личин» страшен в своей обыденной жестокости, толкающей его на самое отвратительное насилие - насилие над ребенком. Название этой новеллы Джойса («Counterparts») в дословном переводе означает «двойники», «дубликаты». Ассоциативный ряд Джойс-Достоевский не исчерпывается только названием. Фэррингтон представляет собой потомка человека из «подполья», современного наследника симптомов болезни. Но он уже более «внешний» человек, и страшен не раздвоением сути, а ее потерей и заменой на «личины» и «маски».
Тема одиночества достигает своего апогея в новелле «Несчастный случай». Мистер Даффи с помощью гордыни и равнодушия совершает двойное убийство: погибает женщина, которая его любила, и погибает он сам, его жизнь становится лишенной смысла. И когда он прозревает, уже слишком поздно. Город - то ли участник, то ли виновник событий: мистер Даффи встречается с миссис Синико, замужней женщиной, в Чепелизоде (пригород Дублина, где, по преданию, встречались Тристан и Изольда). Но их отношения - пародия на древнюю легенду; когда Даффи высокомерно отвергает любовь, поезд довершает дело смертью физической. Поезд - могильный червяк, город - кладбище, и люди в нем - мертвецы. «Одно существо полюбило его; а он отказал ей в жизни и счастье; он приговорил ее к позору, к постыдной смерти. Он знал, что простертые внизу у ограды существа наблюдают за ним и хотят, чтобы он ушел... За рекой он увидел товарный поезд, выползавший со станции Кингз-Бридж, словно червяк с огненной головой, ползущий сквозь тьму упорно и медленно» (с. 104).
Метафора города мертвых получает свое завершение в последней новелле «Дублинцев», которая так и называется - «Мертвые». Габриел Конрой, как и мистер Даффи, обладает многими чертами самого Джойса. Ему доступен момент истины, духовного прозрения. Но если Даффи переживает глубоко личную драму, то Габриел через личное видит масштаб трагедии, произошедшей со всей Ирландией. Конец новеллы - реквием по Ирландии, где заблудившиеся герои уже не имеют надежд на спасение, где живые и мертвые одинаково погребены под снегом: «...Снег шел по всей Ирландии... Его душа медленно меркла под шелест снега, и снег легко ложился по всему миру, приближая последний час, ложился легко на живых и мертвых» (с. 202). Паралич, появившийся в первой новелле как загадочное злое существо, раскрывает свою сущность: он - смерть.
Примечания
1 Джойс Дж. Статьи. Дневники. Письма. Беседы // Вопр. лит. 1984, № 4. С. 197,
2 Джойс Дж. Дублинцы //Джойс Дж. Собр. соч.: В 3 т.Т. 1. М., 1993. С. 7. Далее при ссылке на это издание в скобках указывается только номер страницы.
3 См.: Пиранделло Л. Избранные произведения. М., 1994.
Ч.А.Горбачевский
Челябинск
Трагедия нигилизма в «Бесах» Достоевского
Рубеж XIX - XX вв, - время вступления России в катастрофический период своей истории. Своеобразный гимн смутному времени сочиняет один из героев романа, фанатик, по определению Мережковского, «гениальнейший из русских революционеров» Петр Верхо-венский, призывающий к безграничному и беспощадному разрушению старого порядка.
Разрушение предстает одним из основных атрибутов Сгаврогина {С.Булгаков называл Ста-врогина не личностью, а «личиной небытия»), Кириллова, «политического провокатора» П.Верховенского и других «бесов».
Другой теоретик разрушения и создания рая земного путем принудительной уравниловки - Шигалев делает следующее «открытие», которое дает начало военной диктатуре: «Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом». Открытие Шигалева утверждает мысль о преемственности свободы и деспотизма, при которых шпионство, клевета, доносы стали бы обычным явлением и дополнили бы общую картину «равенства и полного послушания». Безграничная свобода и роковое раскрепощение личности в нигилизме рано или поздно, но неизбежно оборачиваются, по мнению Достоевского, свободой для одной десятой человечества и рабством для остальных девяти десятых того же человечества. Эту закономерность подтверждает и Ф.Степун, ставя знак равенства между шигалевщиной и ленинизмом: «Как и Шигалев, большевики начали с провозглашения полной свободы и пришли к безграничному деспотизму, начали с борьбы против смертной казни и кончили уничтожением буржуазии как класса». Об идеале революции -коммунизме - Достоевский писал так: «Коммунизм! нелепость! Ну можно ли, чтоб человек согласился ужиться в обществе, в котором у него отнята была бы не только вся личность, но даже и возможность инициативы доброго дела<...>. Учение «скотское». В подготовительных материалах к роману «Подросток» автор вкладывает в уста Версилова слова о торжестве коммунизма, как самой крайней точке удаления от Царствия Небесного.
В определенном смысле тема нигилизма перекликается с темой свободы и своеволия. «Обворожительный демон» и нигилист до мозга костей Ставрогин, отвергая Бога, заявляет самоволие, становится богом сам для себя. Но трагедия Ставрогина в том, что свободе своей он не находит точки приложения, свобода его «пуста, так как это свобода безразличия» (Мочульский). Подменяя Бога самим собой, Ставрогин обретает веру в дьявола и оказывается в беспредельной свободе «поту сторону добра и зла». Агония сверхчеловека Ставрогина, завершившего жизнь самоубийством, явилась грозным пророчеством «о надвигающейся на человечество космической катастрофе» и вместе с тем убедительным подтверждением невозможности осуществления свободы вне Бога. Ставрогин полагает, что Бог и свобода несовместимы, Он и пытается разрушить мир, созданный Богом. То же самое делают и другие, менее сильные герои романа, ложью, клеветой и пропагандой, распространяющими сомнение, цинизм, разврат и полное безверие.
Есть определенное сходство между членами тайного комитета и идеалом славянофилов - Соборностью. Общее здесь во внешней структуре: и в первом, и во втором случаях люди собираются вместе ради какого-то общего дела, но в первом случае для того, чтобы утвердить насилие и убийство (как ничто другое кровь сплачивает подобные организации), во втором - для свершения нравственного подвига и нравственного самоотречения. Смысл свободы нигилистов «исчерпывается безграничным притязанием на собственное право, отрицающее права других» (Лаут). Но по-настоящему любит свободу тот, кто утверждает ее для другого. Утверждает ли кто-то из «бесов» свободу для другого? Пожалуй, одна из немногих в романе, не относящаяся к «бесам», болезненная Марья Тимофеевна Лебядкина обладает большой духовной свободой. В основании ее свободы лежит сердечная любовь к людям и к природе. Безусловно, и к Богу она ближе, чем «бесы».
В нигилистической организации люди полностью лишены собственного мнения, что и удобно вождям: такими людьми можно безгранично повелевать. И в революциях почти всегда правит тираническое меньшинство, поэтому и свободы в революциях бывает меньше всего.
Противоположную Соборности проблему Легиона Вяч.Иванов относит «к непроницаемым тайнам Зла». Человечество, взяв за образец Легион, истощает онтологическое чувство личности, духовно ее обезличивает, методически убивает ее субстанциальное самоутверждение, а Соборность, напротив, представляет собой «такое соединение, где соединяющиеся личности достигают совершенного раскрытия и определения своей единственной, неповторимой и самобытной сущности, своей целокупной творческой сво-боды<„.>» (Вяч. Иванов). Соборность, безусловно, труднодостижимый идеал, тем более, если принять во внимание утверждение, что «в русском человеке нет общего согласия». Но ведь и легкого решения проблемы свободы не существует. Более того, «свобода есть главный источник трагизма жизни» (Бердяев). Многие русские мыслители сходятся во мнении, что верховная ступень человеческого общежития славян заключена не в организации, а единственно в Соборности, Организованные собрания «у наших» (так в романе «Бесы» именуются собрания будущих революционеров) предназначены для решения «революци-
онных» проблем по устранению врага и в лучшем случае смахивают на злую пародию на Соборность, хотя надо оговориться, что целью своей достижение Соборности «бесы» не ставили, а задачи их были вполне конкретны и отвечали запросам своего времени.
Весьма возможно, что первоначально и в нигилизме была своя истина, хотя бы в стремлении избавить Россию от бюрократического ига, протестовать против узкого и давящего мира. Но справедливо замечал Вл. Соловьев, что «первое дело разумной критики относительно какого-нибудь заблуждения - определить ту истину, которою оно держится и которою оно извращает». Так и нигилисты, не принимая существующее социальное зло, создали своё зло в попытке сотворения рая на земле после упразднения Бога и религии, упразднения веры в духовные первоосновы общества.
Явственное духовное тождество обнаруживается между русским черносотенством, имеющим много общего с нигилизмом, и русским большевизмом. Тождество здесь в бесчинстве разнузданности, ведущей к деспотизму. Самое страшное в революции - это святость насилия, разрешение крови по совести. Убийство с холодным сердцем, без эмоций и последующих раскаяний характеризует нигилиста как стойкого борца за «высокую» идею.
В подготовительных материалах к «Бесам» Достоевский много пишет о противоположных «бесовским» идеях Голубова (лицо, в романе не фигурирующее), основывающихся на смирении и самообладании, утверждении идеи царства Божьего и свободы внутри каждого человека. Несчастья же человеческие, по Голубову, происходят от несоблюдения Божеского закона, живым примером которого был Христос. Самые разнообразные уклонения от закона есть результат недостатка самообладания, а формулу счастья можно найти в словах: «Самообладание заключается в дисциплине, дисциплина в Церкви». Любая свобода начинается только с победы над самим собой. Достигается свобода через самостеснение. Самостеснение, по мысли Голубова, удерживает человека от свойственного ему стремления к крайностям. «В «самостеснении» человек должен руководствоваться опытом православия. Забота друг о друге (правоверие, т.е. православие) объединяет смирением и любовью».
Бунтарство и нигилизм русских очень часто являются результатом ложного морализма. Мыслят о справедливом устройстве, но заливают все кровью. Отсюда и «зло позволительно, если цель хороша» (Свидригайлов) нигилистов, революционеров и преступников.
Достоевский писал в статье «Злоба дня в Европе» о том, что нельзя построить общество исключительно на началах научных. Человек не может быть другим, чем устроила его природа, «человеку трудно и невозможно отказаться от безусловного права собственности, от семейства и от свободы <...> устроить так человека можно только страшным насилием и поставив над ним страшное шпионство и беспрерывный контроль самой деспотической власти». Разрешение этой проблемы Достоевский видит единственно в нравственной, христианской постановке вопроса. Нигилизм как основная сущность болезни русского духа должен быть преодолен этими же началами. А чтобы не обратиться в свое отрицание, свобода должна быть внутренне ограничена. Свобода не существует сама по себе, вне нравственности.
Нигилизм не может создать новое общество вместо уничтоженного старого по той причине, что он трактует убийство как необходимый шаг в деле революции. Если революция не может обойтись без убийства, то и революция сама по себе - ложный путь к созданию обновленного общества.
Убийство может показаться смелым нарушением внешнего бессмысленного закона, вызовом общественному предрассудку, но на самом деле это нарушение внутренней нравственной правды, грех, который может быть искуплен только внутренним нравственным подвигом самоотречения. Очевидно, что люди, одержимые идеей уничтожения себе неугодных, имеют мало шансов на внутренний нравственный подвиг, а точнее, не имеют никаких шансов, пока находятся в рабской зависимости у этой идеи, поскольку оправдание одного случая пролития крови неизбежно приведет к последующим подобным оправданиям.
Нигилизм революционно настроенных «бесов» оказался изнанкой положительных качеств русского народа. Нигилизм побеждает тогда, когда, утратив религию, русский интеллигент задается целью насильственно и по собственному плану вогнать человечество в «земной рай».
Опыт революции может оказаться полезным, если за революцией следует покаяние и самопросветление духовной воли народа. Только в этом случае нигилизм (поскольку именно он является основной болезнью русского духа), искажавший эту волю, будет преодолен.
