CC BY
87
ФИЛОЛОГИЯ
Вестник Омского университета, 2003. №4. С. 78-81. © Омский государственный университет
УДК 016:882(092) Тютчев
ТРАДИЦИЯ ФИЛОСОФСКОГО ОСМЫСЛЕНИЯ ТВОРЧЕСТВА Ф.И. ТЮТЧЕВА (ОБЗОР МАТЕРИАЛОВ К СБОРНИКУ «Ф.И. ТЮТЧЕВ В РУССКОЙ ФИЛОСОФСКОЙ КРИТИКЕ»)
И.Л. Горынина
Омский государственный университет, кафедра русской и зарубежной литературы
644077, Омск, пр. Мира, 55а
Получена 10 сентября 2003 г.
In the article the writer analyses activities of Russian religious philosophers dedicated creativity Tutchevs F.I.
Незамеченная при жизни широкой читательской публикой поэзия Ф.И. Тютчева была воспринята истинными ценителями его творчества, к которым принадлежали Л.И. Толстой, A.A. Фет, И.С. Аксаков, И.С. Тургенев, как редкостный дар духовно-интеллектуальной глубины и мощи. Отсюда и интерес к нему целого ряда крупнейших философов: B.C. Соловьева и С.Л. Франка, Г.В. Флоровского и И.А. Ильина, П.А. Флоренского и Д.И. Чижевского, - усиленный стремлением определить глубинные истоки тютчевского гения. Однако из всего богатства философской критики о Тютчеве в научный оборот по-настоящему введена, пожалуй, лишь статья B.C. Соловьева. Большая часть дореволюционных работ критиков, среди которых такие основательные исследования, как статья С.Л. Франка «Космическое чувство в поэзии Ф.И. Тютчева», не переиздавались и практически недоступны читателю. Та же участь у наследия русского зарубежья: изданные малыми тиражами в эмигрантских журналах статьи о Тютчеве оказались рассеяны во времени и пространстве. Необходимость издания, аналогичного сборнику «A.C. Пушкин в русской философской критике», обусловлена также нарастающим интересом к проблеме единства поэтической личности Ф.И. Тютчева: поэта, гражданина, философа.
Сведение в единый сборник представлений и суждений русских мыслителей о личности и творчестве Ф.И. Тютчева даст возможность сравнения и осмысления стержневых принципов философского подхода к творчеству поэта, а значит, возможность новых прочтений тютчевской лирики. Настоящая статья представляет собой
начальную попытку систематизации материала.
Первый собственно философский анализ творчества поэта дан в знаменитой статье B.C. Соловьева «Поэзия Ф.И. Тютчева» 1895 года, приоритет которой в изучении внутреннего смысла тютчевской поэзии неоспорим. Поставленная философом задача «взять поэзию Тютчева по существу» [1, с. 106] послужила ключом к «драгоценному кладу» тютчевской поэзии. Важнейший тезис статьи - «Дело поэзии, как и искусства вообще, - не в том, чтобы "украшать действительность приятными вымыслами живого воображения", как говорилось в старинных этике-тах, а в том, чтобы воплощать в ощутительных образах тот самый высший смысл жизни, которому философ дает определение в разумных понятиях, который проповедуется моралистом и осуществляется историческим деятелем как идея добра» [1, с. 111]. Забегая вперед, укажем, что это утверждение получит дальнейшее развитие в эстетической концепции И.А. Ильина. B.C. Соловьев уникальность поэтического дара Тютчева видит в сознании поэтом «таинственной основы всякой жизни, - природной и человеческой, -основы, на которой зиждется и смысл космического процесса, и судьба человеческой души, и вся история человечества» [1, с. 112]. Соответственно этим трем направлениям автор выделяет в тютчевской лирике главные темы: хаоса как сущности мировой души и основы мироздания, жизни души в ее роковом раздвоении и судьбы России как живой души человечества. О значимости статьи B.C. Соловьева говорит тот факт, что спустя почти тридцать лет, в 1923 году, Г.В. Флоровский отозвался о ней как о «блестящем
художественном и философском комментарии к творчеству поэта», к которому «трудно что-либо прибавить» [2, с. 223].
В 1913 г. в журнале «Русская мысль» была опубликована статья С.Л. Франка «Космическое чувство в поэзии Тютчева», автор которой определил исследование B.C. Соловьева как «ценное начало в изучении духовного богатства поэзии Тютчева» [3, с. 9]. Но с истолкованием самого содержания лирики поэта С.Л. Франк не согласился, оценив его как слишком отвлеченное и тенденциозное. Принципиальную задачу исследования тютчевской поэзии С.Л. Франк определил как «уяснение содержания поэзии», которое «должно направляться не на построение из этого содержания философской системы, а лишь на уловление в нем схематических контур и граней целостного предметного чувства» [3, с. 9]. В поэзии Ф.И. Тютчева философ увидел «конкретную, художественную религиозную философию» [3, с. 13] и выстроил свою статью как проникновенное толкование своеобразия и глубины важнейших тютчевских образов: света и тьмы, хаоса и беспредельного, горнего и земного. Примечательно, что в известной статье 1937 г. «О задачах познания Пушкина» автор счел необходимым повторить часть мыслей о специфике подхода к поэтическому творчеству, высказанных им в статье о Тютчеве. Но сама эта статья не получила должного резонанса в отечественном тют-чеведении, в котором проблема космической или религиозной глубины тютчевской поэзии была заменена проблемой ее соответствия различным культурно-философским моделям. Перечислим здесь лишь несколько, на наш взгляд, актуальных и сегодня наблюдений С.Л. Франка: о пантеизме религиозного сознания Тютчева, о созвучии его поэтики с духовными созерцаниями Плотина, о сходстве духовного типа тютчевского гения с такими художниками-мыслителями, как Платон, Гете и Достоевский.
Традиция философского подхода к творчеству Ф.И. Тютчева была продолжена в русском зарубежье. Количество работ, написанных в русской эмиграции о Ф.И. Тютчеве, сравнительно не велико, но при этом необычайно высока степень востребованности его поэтического гения. В непосредственном опыте переживания русской трагедии и напряженных поисках выхода из нее на первый план выступает историософская мысль поэта.
Откликом на пятидесятилетие со дня смерти поэта стала статья Г.В. Флоровского «Исторические прозрения Ф.И. Тютчева» (1923 г.). Она представляет собой не только изложение историософских взглядов поэта, осознанных как важнейшее звено русской философской традиции, но
и диалог, спор о судьбах России и православия с собеседником, с которым можно рассуждать по существу обсуждаемого вопроса, несмотря на видимые расхождения. Своеобразие тютчевской мысли Г. Флоровский определяет как «православный империализм»: «Задача истории в осуществлении Империи. Как идея и принцип Империя бессмертна... Империя есть тот исторический предел, к которому Россия стремится. И если его не достигнет, то и погибнет... Весь смысл и основная тема русской истории для Тютчева есть собирание «Православного Царства» [2, с. 350]. Эту тютчевскую идею Империи Г. Флоровский отвергает, видя в ней попытку «заменить веру земным свершением». Тютчевской вере в «некоторую форму», «идею некой высшей внешней власти, пребывающей на земле» он противопоставляет задачу индивидуального духовного созидания: « О семи праведниках миру стояние, и о семи злодеях приходит погибель ему. В самих себе, каждый и все в круговом общении и поруке, должны мы напряжением творческой воли строить и созидать новую Россию... » [2, с. 343]. Об актуальности и важности тютчевского опыта историософского видения в наши дни говорится в работах Б.Н. Тарасова, в частности, в глубокой аналитической статье «Христианство и политика в историософии Ф.И. Тютчева» [4].
Особое место в традиции философского осмысления тютчевского творчества, без сомнения, занимают труды И.А. Ильина. Хотя в его наследии нет ни одной цельной статьи о творчестве поэта, в трудах философа среди русских лириков Ф.И. Тютчев по частоте упоминания идет вслед за A.C. Пушкиным. Но суть дела, разумеется, не в количественном показателе, а в том, чему служат и с какой целью приводятся И.А. Ильиным многочисленные тютчевские цитаты, в каких контекстах возникает имя Тютчева.
В качестве такого важнейшего контекста нужно назвать работы философа о России, ее природе, истории, культуре. Известные строки из стихотворений поэта приводятся в них как необходимые иллюстрации, но это попутное цитирование раскрывает особую глубину тютчевского образа России. В статье И.А. Ильина «Россия в русской поэзии» читаем: «От... земной России мы ныне оторваны... Но за нею скрыта, в ней таится, в ней живет - не внешнее, внутреннее, сокровенное, духовное начало, иное значение, иная красота, иной глас. Для этого - вечного и священного, Божьего - внешняя Россия есть как бы риза, через которую сияет эта духовная субстанция [5, т. 6, кн. 2, с. 206]. И далее следуют «Эти бедные селенья... », в которых наглядно выражена метафизичность мировосприятия Тютчева. Образ «земли родной» в этом стихотворении
80
И.Л. Горынина
предельно освобожден от конкретных бытовых, природных, исторических «привязок», но отчетливо обозначена православная сущность «наготы смиренной» «родного края». В комментарии И.А. Ильина слышится скрытый спор с суждением Г.В. Флоровского о том, что Тютчев «подходил к России извне, он был связан с нею узами крови и идей, но не истинным духовным родством... Он был не в силах создать живой образ России, как ни чуток он был к ее тайному очарованию» [2, с. 232]. Стихотворение «Эти бедные селенья...» Ильин цитирует в своих работах неоднократно, варьируя комментарий в частностях, но неизменно подчеркивая ориентированность тютчевского слова на духовные смыслы. Поэтическое освоение темы России у Тютчева, по убеждению философа, шло именно на этой глубине, как постижение духовных основ русской жизни и русской души.
Имя Тютчева неизменно возникает в рассуждениях И.А. Ильина о «великих и страшных традициях русского духа и русского искусства»: «Пушкин, Гоголь, Тютчев и Достоевский знали путь русской души и понимали ее задание. Русской душе от природы дана эта разверстая бездна, эти зовы "древнего" и "родимого" хаоса (Тютчев), эта "безглагольная речь" стихий (Баратынский) . Слабым - соблазн и гибель; сильным - задание и обет. И сильная русская душа всегда исходила от самого страшного и искала самого высокого и последнего... » [5, т. 6, кн. 2, с. 295]. Эта тема «задания души» как исполнения некоего высшего замысла явственно слышится в поздней тютчевской лирике. Устойчивый мотив труда одинокой души, по выражению самого поэта «жизни труд», предстает либо как ее (души) созидание в горниле страдания («Когда на то нет Божьего согласья...»), либо как борьба с миром или судьбой («Не легкий жребий...»). Осмысление смерти как последнего испытания и определенного итога этого труда возникает в целом ряде тютчевских поэтических некрологов: «Памяти В.А. Жуковского», «Memento», «Памяти М.К. Политковской».
В эстетической концепции И.А. Ильина, в заданной им глубине измерения искусства духовный мир тютчевской поэзии проявляется с удивительной рельефностью и отчетливостью. На наш взгляд, поразительны примеры созвучия эстетического видения философа и духовного склада тютчевского гения. Так, в книге «Основы художества» читаем: «Настоящее искусство не создает призраков и не играет ими. Оно утверждает сущее: «так есть»; или «внемлите, вот что обстоит в недрах бытия» [5, т. 6, кн. 1, с. 149]. Трудно избавиться от ощущения, что эти строки написаны не о Тютчеве конкретно, настолько созвучны они с самим духом тютчев-
ской поэзии, обликом автора-поэта, погруженного в «строгую утеху созерцанья», ясновидящего Матери-Природы, делящегося с нами («Смотри. .. ») чередой открывавшихся ему «Есть... », «Как...», «Еще...». По убеждению И.А. Ильина, «истинный художник не только жрец прекрасного, но жрец "мировых тайн", постигаемых им в сердечной глубине» [5, т. 6, кн. 1, с. 143]. «Художник есть прежде всего очевидец мировых тайн и духовных обстояний. Ибо: «есть некий час всемирного молчанья...» [5, т. 6, кн. 1, с. 145], и только в этом смысле он пророк: «И Державин, и Жуковский, и Пушкин... и Тютчев -выговаривали и выговорили, что художник имеет пророческое призвание; не потому, что он "предсказывает будущее"(хотя и это возможно), и не потому, что он "обличает порочность людей", а потому, что через него прорекает себя созданная Богом сущность мира и человека. Ей он и предстоит, как живой тайне Божией, ей он и служит, становясь ее "живым органом"(Тютчев)... » [5, т. 6, кн. 1, с. 55]. Отсюда вытекает у И.А. Ильина определение духовно-душевного склада гения: «Для того чтобы творить художественное искусство, недостаточно "таланта", как недостаточно и ума. Необходимо творческое созерцание» [5, т. 6, кн. 1, с. 91]. Именно Тютчев как никто другой в русской поэзии, по мысли И.А. Ильина, обладал этим даром: «Невозможно не преклониться перед силою его творческого созерцания. Почти вся его поэзия пропета оттуда, из таинственной стихии мира и человечества, из ее "древнего хаоса", и из ее "пылающей бездны". Он не только созерцал, но знал эту силу в себе и умел петь о муках и о восторгах созерцания» [5, т. 6, кн. 1, с. 92].
В статье «Одинокий художник» (позднее вошедшей в «Основы художества» под названием «Идея творческого акта») философ касается проблемы непризнания Тютчева современниками, полагая, что истинная причина неизвестности поэта широкому кругу читателей кроется не в самом художнике, не дорожившим своими творениями, а в том, что русской интеллигенции XIX в., все более удалявшейся от веры, оказалась недоступна религиозная глубина художественного акта поэта: «русская интеллигенция долго не имела органа для его метафизической лирики» [5, т. 6, с. 356]. Необходимо было обновление всей духовной обстановки в начале XX века, чтобы символисты «прочитали» Тютчева. В рамках данной статьи невозможно дать полный очерк воззрений И.А. Ильина на творчество поэта, но нам кажется, что и рассмотренный материал дает представление о важности и необходимости дальнейшего продолжения исследования темы «И.А. Ильин и Ф.И. Тютчев».
Из философов русского зарубежья, обращав-
шихся к творчеству Ф.И. Тютчева, следует назвать Д.И. Чижевского [6]. К сожалению, в нашем распоряжении пока есть всего лишь одна работа, имеющая отношение к поэзии Ф.И. Тютчева, - статья под названием «О платонизме в русской поэзии», напечатанная в журнале «Мосты» в 1965 г. Прослеживая отзвуки платонизма в русской поэзии, Д.И. Чижевский приводит стихотворение Тютчева «Проблеск», указывая на свойственную мироощущению поэта «резкую границу между земным бытием и "полетом к бессмертному" как границу между сном и явью» [6, с. 204]. Автор статьи лишь касается важного вопроса о влиянии символики платоновских «сказок» на структуру первозданных тютчевских образов «сна», «тени», «дыма», мимоходом замечая, что «в свои юношеские годы в Московском университете поэт имел случай внимательно заняться Платоном: увлечение преподавателя греческого языка В.И. Оболенского было даже предметом студенческих анекдотов» [6, с. 205]. От себя добавим, что в «Летописи жизни и творчества Ф.И. Тютчева» имеется указание на то, что в 1821 г. В.И. Оболенский гостил в доме Тютчевых [7].
Завершая наш начальный обзор, отметим прежде всего в выбранных нами работах русских философов живое и цельное отношение к творчеству гения русской поэзии. Оно свидетельствует о едином стержневом принципе, сохраняющемся в их подходе к художественному творчеству, несмотря на мировоззренческие различия. Этот принцип выражен в утверждении B.C. Соловьева, что «художественному чувству непосредственно открывается в форме ощутительной красоты то же совершенное содержание бытия, которое философией добывается как истины мышления» [1, с.111], в убеждении С.Л. Франка, что «между художником и мыслителем существует органическое духовное сродство» [4], в мысли И.А. Ильина о том, что «русская поэзия долго была представительницей русской религиозности, русской национальной философии и русского пророческого дара» [5, с. 227]. Говорить о концепции намечаемого сборника, думается, преждевременно, поскольку данная статья лишь первое приближение к теме, а исследование материала только начато.
[4] Тарасов Б.Н. Христианство и политика в историософии Ф.И. Тютчева // Москва. 2001. № 8. С. 180200.
[5] Ильин И.А. Сочинения: В 10 т. М., 1996.
[6] Чижевский Д.И. О платонизме в русской поэзии // Мосты. 1965. № 11. С. 198-205.
[7] Летопись жизни и творчества Ф.И. Тютчева: В 2 т. М., 1999. Т. 1. С. 47.
[1] Соловьев B.C. Литературная критика. М., 1990. 422 с.
[2] Флоровский Г.В. Из прошлого русской мысли. М., 1998. 432 с.
[3] Франк С. Л. Космическое чувство в поэзии Ф.И. Тютчева // Рус. мысль. 1913. Кн. 11. С. 1-31.
