CC BY
130
УДК 821.161.1-312.2
Н.Г. ЮРИНА
ТРАДИЦИИ РУССКОЙ АПОКАЛИПТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ XVIII ВЕКА В «КРАТКОЙ ПОВЕСТИ ОБ АНТИХРИСТЕ»
ВЛ. СОЛОВЬЕВА (СОЛОВЬЕВ И ЯВОРСКИЙ)
Ключевые слова: жанр апокалиптического повествования, литературная традиция, художественное своеобразие, идейный замысел.
Статья посвящена «Краткой повести об антихристе» В. С. Соловьева - произведению, совершенно не изученному во многих аспектах Автор рассматривает ее как апокалиптическое повествование, жанровую разновидность, восходящую в русской литературе к периоду древности. Особенности воплощения авторского замысла, художественная специфика произведения исследуются через сквозное сопоставление повести Соловьева с трактатом Стефана Яворского «Знамения пришествия антихристова и кончины мира», который, по мнению автора, является воплощением первой волны обостренного интереса к жанру апокалипсиса в отечественной словесности. В процессе сопоставления двух произведений особое внимание обращается на специфику жанра, художественное воплощение образа антихриста, характер апокалиптики, отражение в текстах авторского миросозерцания, библейской традиции и историко-литературного контекста. В результате исследования делается вывод о типологическом сходстве трактата Яворского и повести Соловьева, вызванном традицией церковного толкования Священного писания и общим пророческим пафосом.
N.G. YURINA
TRADITIONS OF RUSSIAN APOCALYPTICAL LITERATURE OF XVIII CENTURY IN «А SHORT STORY OF THE ANTI-CHRIST» BY VL. SOLYOVOV (SOLOVYOV AND YAVORSKY)
Keywords: genre of apocalyptic narration, literary tradition, artistic originality, Idea of the plot.
The article Is devoted to «А Short Story of the Anti-Christ» by V.S. Soloviev-a piece of literature that Is not perfectly studied in many aspects. The author considers it as an apocalyptical narration, genre variety that goes back to the old period of Russian literature. Peculiarities of the writer's message realization, artistic originality of the book are studied through the prevailing comparison of the story with the treatise of Stefan Yavorsky «The Signs of Antichrist Advent And the World Death», that in the author's opinion Is a bright realization of the first Interest to apocalypse genre In Russian literature. In the process of comparison of two books special attention is paid to the genre originality, artistic realization of antichrist, the character of apocalyptic, reflection of the writer's world-view,
The Bible tradition and historic-literary context In the text. Following the study the author makes a conclusion about typological resemblance Yavorsky' treatise and Solovyov's story produced by a tradition of ecclesiastical Interpretation of the Holy Scriptures and common prophetic pathos.
«Краткая повесть об антихристе», вошедшая в последнюю книгу Вл. Соловьева «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории», была задумана, как свидетельствуют письма автора, еще в середине 1890-х годов. В апреле 1896 г. Соловьев сообщает М.М. Стасюлевичу: «Занят нравственною философиею, пророками и антихристом...» [6, т. 1, с. 135]. В письме 1897 г. Н.А. Макшеевой он уточняет круг тех трудов, над которыми работает непосредственно: «...1) печатаю «Нравственную философию»; 2) готовлю к печати «Метафизику»; 3) idem «Эстетику»; 4) idem «Об Антихристе» [6, т. 2, с. 326].
На 26 февраля 1900 г. Соловьев запланировал чтение философской лекции о конце всемирной истории в зале Городской Думы. Взойдя на кафедру, известный философ, к удивлению слушателей, объявил, что говорить научно о предметах, упомянутых в программе, было бы частью неинтересно, частью непонятно, и поэтому он прочтет «рассказ о последних временах, плод воображения». Далее было изложено апокалиптическое пророчество, известное теперь как «Повесть об антихристе». В письме князю С.Н. Трубецкому, написанному на другой день после лекции, находим подтверждение того, что это публичное оглашение произведения было жестом заранее продуманным, отнюдь не импровизацией, своеобразным звеном в подготовке произведения к печати: «Вместо объявленной лекции о конце всемирной истории читал вчера в Городской Думе сочиненную мною «Краткую повесть об антихристе», где мои церковные воззре-
ния нашли свое окончательное выражение в сцене двойного соединения церквей: одного официального, произведенного антихристом... и другого, происшедшего тихою и темною ночью в уединенном и высоком месте чрез рукопожатие трех беглых государственных преступников (и отчасти воскресших покойников): старца Иоанна, папы Петра II и протестантского теолога профессора Эрнста Паули. Эта сцена с предшествовавшим проклятием антихристу, произнесенным папой Петром, кажется мне гениальным произведением... Остается факт, что в... недели Православия я публично и громогласно провозгласил мотивированное отречение от церкви и троекратную анафему грядущему антихристу. Сия честь не может быть у меня отнята» [4, с. 248-249].
Апокалиптические предсказания Соловьева произвели на публику ошеломляющее впечатление и вызвали ряд скептических и иронических отзывов. В язвительном тоне о них высказались Андреевич (псевдоним Е.А. Соловьева) в журнале «Жизнь», М. Чуносов в «Ежемесячных сочинениях», В.В. Розанов в «Мире искусства» и газете «Новое время». Н.Ф. Федоров в заметке «По поводу «Краткой повести об Антихристе»» писал: ««Краткая повесть об Антихристе» блестяще написана, но надо сознаться, не все то золото, что блестит... Во всем сочинении Соловьева есть только антихрист и его слуги, а Христа - нет, т. е. есть отрицательное, есть разрушение, но нет воссоздания» [10, с. 71-72]. Вместе с тем, будучи опубликованной, повесть способствовала появлению ряда подражаний в сфере массовой беллетристике и драматургии - поэма Е.Ф. Сосунова «Победа Христа над Антихристом», драматический этюд A.B. Северяка «Антихристово пришествие», поэма-мистерия В.М. Гаврилова «Антихрист» и др. Апокалиптическая литературная и философская традиция XX столетия (А. Белый и В.В. Розанов,
H.A. Бердяев и В.П. Свенцицкий, Д.А. Андреев и Г.П. Федотов и др.), очевидно, также формировалась с опорой на соловьевский текст.
«Краткая повесть об антихристе» B.C. Соловьева попала в сферу внимания российских ученых сравнительно недавно: в 90-е годы XX столетия, одновременно с переизданием ряда ключевых поэтических, прозаических, философских и критических работ мыслителя. При этом сразу же обозначилось несколько важнейших аспектов, более других интересующих исследователей: отражение философской концепции Соловьева в произведении (П.Ч. Бори «Новое прочтение “Трех разговоров” и повести об антихристе Вл. Соловьева, конфликт двух универсализмов», 1990), полемика с Л.Н. Толстым (Д.М. Магомедова «К проблеме Вл. Соловьев и Толстой», 2005), художественные переклички книги с литературой предшествующего и последующего периодов (М.Ф. Пьяных «О связи романа Е. Замятина “Мы” с “Краткой повестью об Антихристе” Вл. Соловьева», 1997; В.К. Кантор «“Антихрист” Владимира Соловьева и “Христос” Александра Блока», 2000), жанровая и художественная специфика произведения (Е.А. Тахо-Годи «Традиции “Трех разговоров” Вл. Соловьева в прозе Лосева», 2005). Совсем недавно было опубликовано интересное исследование С.Н. Носова («Лики творчества Владимира Соловьева», 2008), включающее публикацию «Краткой повести об антихристе». Здесь последнее произведение Соловьева рассматривается как свидетельство глубокого духовного перелома автора и рождения его нового миросозерцания.
Тем не менее совершенно очевидно, что повесть B.C. Соловьева изучена недостаточно: отсутствуют специальные исследования, рассматривающие философскую и художественную составляющие этого сочинения, слабо проанализированы особенности его жанра, разного рода традиции в произведении и т.д. Данная работа рассматривает «Краткую повесть об антихристе» как разновидность апокалиптического текста, сформировавшегося в русской литературе в ее древний период, и прослеживает преломление традиции отечественной апокалиптики
XVIII в. у Соловьева. По сути, этот аспект никогда не рассматривался в российском литературоведении. Некоторые подходы к нему наметил Митио Микосиба, затронувший в своей работе «Эсхатология Вл. Соловьева» (2005) отдельные переклички повести Соловьева с произведениями Яворского и Аввакума.
Русская культура в целом, как справедливо отметил Н.П. Франц, «имеет особую близость к группе апокалиптических идей» [12, с. 50]. Отечественная апокалиптическая традиция формируется, вероятно, в Х1-ХМ вв. в апокрифических памятниках («Видение апостола Павла», «Епистолия апостола Павла», «Хождение апостола Павла по мукам», «Откровения Мефодия Патарского», «Видение Андрея Юродивого», «Видение пророка Даниила» и др.). Первые переводные и оригинальные образцы русской апокалиптики («Слово святого Ипполита об антихристе», «Слово на пришествие Господине, на скончание мира и на пришествие Антихриста» Ефрема Сирина) основывались на библейской трактовке апокалипсиса. Эсхатологическая литература последующих веков («Сказание о двенадцати снах царя Шахаиши», «Послание сибирской братии», «Книга толкований» Аввакума, «Лествица к небеси» и др.) боле свободна в изложении конца земной истории и иной жизни.
Русский апокалипсис, обратил внимание еще С.Н. Булгаков, «имел двоякий характер, соответственно двойственности и самих апокалиптических пророчеств, - мрачный и светлый» [2, с. 249]. В первом случае апокалиптика принимала эсхатологическую окраску, предвещала скорый конец мира, иногда не без паники и духовного бегства от современности. Особенно ярко эта эсхатологическая паника, по мнению Булгакова, проявилась в русском расколе: «появление антихриста в лице императора Петра Великого, прекращение благодатного священства благодаря ереси, наконец, печать зверя, которая налагается на всех безбожным государством, таковы были свидетельства в глазах раскольников о конце мира, и это побуждало самых ревностных бежать в леса и там самосжигаться, огненное крещение предпочитая жизни под властью антихриста» [2, с. 249]. «Светлую» трактовку апокалипсиса Булгаков находил в легенде о граде Китеже, хотя и опустившемся на дно озера по смотрению Божию, но доступном очам достойных.
Следует заметить, что русская апокалиптическая литература неоднократно переживала периоды расцвета. Первым таким периодом можно считать конец XVII -начало XVIII вв. - эпоху формирования старообрядческой книжности и литературной полемики с ней. Именно здесь, несмотря на постоянное существование эсхатологических мотивов в древнерусской словесности, тема апокалипсиса становится ведущей. Соловьев положил начало второму «расцвету» апокалиптической литературы, вдумчивому осмыслению проблемы конца всемирной истории, вылившемуся позднее в оригинальные концепции апокалипсиса революции, апокалипсиса культуры, демонологии быта. Непосредственно к «Краткой повести об антихристе» Соловьева примыкала «Легенда о Великом инквизиторе» Ф.М. Достоевского, «Над могилой Па-зухина» К.Н. Леонтьева, рукопись Н.Ф. Федорова «Антихрист: четыре претендента», «Монах Самуил» С.М. Соловьева, стихотворения в прозе «Разговор», «Страшный суд», «Христос» И.С. Тургенева, «Страшный суд» и «Трубный глас» Д.С. Мережковского. Однако в отличие от произведения Соловьева, где конец человеческой истории - основной сюжет повествования либо жанровая специфика, либо общий авторский замысел приглушали эсхатологическое звучание в вышеперечисленных текстах, сводили его к отдельным апокалипсическим образам и мотивам.
Интересно проследить сходство и различия в воплощениях апокалиптической темы двух периодов обостренного интереса к ней в отечественной словесности конца XVII - начала XVIII и XIX вв. Взяв для сопоставления трактат Стефана Яворского «Знамения пришествия антихристова и кончины мира» (1703) и «Краткую повесть об антихристе» Соловьева, мы проанализиру-
ем, насколько близки авторские представления об антихристе, апокалиптика, замысел и библейская традиция. Рассмотрим также, насколько особенности эпохи и условия функционирования литературного творчества, а также своеобразие авторского мировоззрения повлияли на характер отражения конца человеческой истории в этих произведениях.
1. Жанровые отличия. Разумеется, сразу же бросаются в глаза отличия жанрового плана. Книга Яворского - богословский трактат, призванный опровергнуть раскольничье представление о конце мира и опирающийся на авторитет «писаний Божественных», произведений «отцов церкви», начиная с апостольских времен и до XVIII в. Повесть Соловьева - художественный текст, представленный в «Трех разговорах» как рукопись умершего монаха Пансофия, прочитанная господином Z. Сквозной сюжет соловьевской повести и традиционная катехизическая (вопросно-ответная) форма изложения книги Яворского, состоящей из 14 глав, - одно из главных различий произведений.
В целом повесть Соловьева - более насыщенное, сложное в жанровом отношении сочинение. Это и апокалиптическое повествование (черты этой жанровой разновидности определил Н.П. Франц [12, с. 43-44]), и сатира на антихриста, пожелавшего подменить собою Христа, и антиутопия, рисующая общество всеобщей сытости и социального благополучия, и богословская дискуссия.
В последнем отношении, пожалуй, можно найти общую черту двух текстов. Трактат Яворского, в целом соответствующий традиции догматического богословия XVII-XVIII вв., уже начиная с предисловия, полемизирует с раскольничьей концепцией антихриста (Г. Талицкий и др.). Эта полемика, идущая на протяжении всей книги, придавала ей, по словам A.C. Гришина и К.Г. Исупова, «необычный для богословского труда лирико-полемический тон» [1, с. 67]. Полемический элемент также чрезвычайно важен и для Соловьева, имеющего в виду сразу несколько явных и скрытых оппонентов. «Три разговора» направлены, с одной стороны, против толстовского учения, с другой, против идеи Ф. Ницше о сверхчеловеке, наконец, против экономической концепции К. Маркса. Давно отмечено, что первый из субъектов полемики - Л. Толстой - для Соловьева наиболее значим: не даром существуют черты сходства с автором «Воскресения» у отрицательного персонажа диалогов - князя, утверждающего «великий принцип непротивления злу насилием» и идею жизни как миссии. Соловьев трактует его как предтечу антихриста: «Генерал. Ну, не лично, не он лично: далеко кулику до Петрова дня! А все-таки на той линии. Как еще Богослова в писании сказано: вы слышали, детушки, что придет антихрист, а теперь много антихристов. Так вот из этих многих, из многих-то...» [8, с. 706].
Для Соловьева существует и ряд второстепенных объектов для полемики: и примитивная секта «дырмоляев» (предисловие книги), и декадентствую-щая интеллигенция, и неославянофилы, и просто рядовой обыватель, но, по выражению автора, «истинная задача полемики здесь не опровержение мнимой религии, а обнаружение действительного обмана».
Сходство между произведениями Яворского и Соловьева наблюдается также в трактовке главного образа, авторских изложениях и комментариях событий.
2. Образ антихриста. Яворский и Соловьев одинаково понимают сущность антихриста. Сравним:
Яворский Соловьев
«Слово это «антихрист» есть грече- «Он признал себя тем, чем в ское, сложено от «анти» и «Христос», то действительности был Христос. Но есть противник Христа. Всякого же про- это сознание своего высшего дос-тивника, гонителя, врага или супостата тоинства на деле определялось в
Христова можно назвать антихристом. И нем не как его нравственная обя-таковыми антихристами были... Симон- занность к Богу и миру, а как его волхв, Нерон, Максимиан... Магомет... право и преимущество перед други-эти были антихристами только аналоги- ми, и прежде всего перед Христом» чески или уподобительно. По своим [8, с. 740-741]. свойствам и по существу они, не будучи «Самолюбивое предпочтение себя антихристами, были только предтечами Христу будет оправдываться у этого антихриста» [13, с. 37-38]. человека еще таким рассуждением:
«Истинный антихрист есть изна- «Христос, проповедуя и в жизни своей чальный супостат и враг Христов, гони- проявляя нравственное добро, был тель великий, который придет при кон- исправителем человечества, я же чине мира» [13, с. 39]. призван быть благодетелем этого
«...не будет владетелем царства от- отчасти исправленного, отчасти неис-ца, или деда, или наследников, а лживым правленного человечества... Христос и лукавым похитителем» [13, с. 60]. принес меч, я принесу мир»» [8, с. 741].
Яворский обращает внимание, что антихрист будет воспринят иудеями вместо истинного Мессии, а сам будет рожден от жены грешной. Здесь же он отмечает: «... отцы святые научают, что антихрист будет иудеем и обрезанным, иудеи же некогда приняли за Мессию человека не иудеянина, даже не обрезанного [13, с. 47]. Автор «Краткой повести...» сообщает о своем герое следующее: «... происхождение его было покрыто глубоким мраком неизвестности. Мать его, особа снисходительного поведения, была отлично известна обоим земным полушариям, но слишком много разных лиц имели одинаковый повод считаться его отцами» [8, с. 745]. Соловьев дополнительно вводит эпизод бунта всей Палестины после того, как израильтяне, признавшие антихриста Мессией и «считавшие императора кровным и совершенным израильтянином, случайно обнаружили, что он даже не обрезан» [8, с. 760]. Таким образом, этот аспект биографии антихриста совпадает у Яворского и Соловьева.
Яворский пишет, что антихрист будет творить ложные чудеса (в том числе низводить огонь с небес), будет «великим чародеем и волхвом, и дьяволом, который в нем будет прибывать с юности» [13, с. 49]. Соловьев наделяет не антихриста свойством творить чудеса, а вводит образ мага Аполлония, «великого чародея», сводящего огонь с небес, соединившего «знания западной науки с восточной мистикой». Именно он производит «неведомые ароматы», позволяет услышать «ангельское пение», делает возможным «общение живых и мертвых». Сцена признания Дьяволом антихриста у Соловьева развернута в самостоятельный сюжет. 33-летний антихрист в сомнениях бросается с обрыва, на миг теряет сознание и вдруг, отброшенный назад, видит светящуюся фигуру с нестерпимо острым блеском в глазах. Странный бездушный голос говорит ему: «У меня нет другого сына, кроме тебя. Ты единственный, единородный, равный со мной... Как прежде мой дух родил тебя в красоте, так теперь он рождает тебя в силе» [8, с. 743]. Тут «острая ледяная струя вошла в него и наполнила все существо его», и он почувствовал небывалую силу, легкость и прилив вдохновения.
Яворский отмечает, что антихрист не сможет исповедовать Христа, а исповедующих будет люто мучить. Герой Соловьева также не может исповедовать Христа. И эта его особенность становится той самой «ахиллесовой пятой», по которой верующие открывают его личину. Автор повести вводит эпизод на вселенском соборе, когда глава православной церкви, старец Иоанн, требует от антихриста принародно исповедовать Христа: «С тем делалось что-то недоброе... Он совершенно потерял внутреннее равновесие, и все его мысли сосре-
доточились на том, чтобы не лишиться и наружного самообладания и не выдать себя прежде времени. Он делал нечеловеческие усилия, чтобы не броситься с диким воплем на говорившего и не начать грызть его зубами» [8, с. 754]. Только темное мастерство мага Аполлония спасает императора от разоблачения. После восстания еврейства антихрист, «потерял самообладание и издал указ, приговаривавший к смерти всех непокорных евреев и христиан. Многие тысячи и десятки тысяч, не успевших вооружиться, беспощадно избивались» [8, с. 760].
Известный знаток церковной традиции Г.П. Федотов писал, что «в церкви не существует единой, общеобязательной и во всем согласной традиции об антихристе» [11, с. 241]. Он выделил два главных направления в воплощении идеи антихриста: «преобладающее течение в церковном предании» (Ипполит, Кирилл Иерусалимский, Ефрем Сирин, Иоанн Дамаскин и др.) рассматривает антихриста «как лицемера и имитатора Христа», другое же склонно видеть в нем «чистое, беспримесное зло» (Ириней Лионский, Феодарит Киррский, Кипри-ан). Соловьев, на наш взгляд, синтезирует две традиции, но подчеркивает глубинный смысл первой: антихрист соблазнителен своей ложью, которая выдается за истину. Образ антихриста появляется на страницах произведения Вл. Соловьева как традиционный библейский символ итоговой исторической персонификации зла, но это прежде всего зло-обман, «последний соблазн». Сила соблазна, который несет в мир антихрист, у Соловьева в том, что он умело и эффективно использует личину «добра». Соловьевский антихрист верил в Добро, Бога, Мессию, «но любил он только одного себя». У писателя-философа, отличного знатока Библии и церковных традиций, это именно анти-Христос, не прошедший трех искушений Сына Божия хлебами, чудом и властью. У Яворского также прослеживается идея самозванства антихриста, но она не разворачивается, поэтому акценты смещаются иным образом: антихрист - крайнее воплощение мирового зла и обмана.
3. Апокалиптика. Яворский и Соловьев сходно рисуют события, предшествующие приходу антихриста. «Знамение, предшествующее пришествию антихристову, двоякое, - пишет Яворский, ссылаясь при этом на Златоуста и его четвертую беседу на второе послание св. Павла. - Первое - разорение и конец монаршества или самодержавия Римского. Второе - проповедь Евангелия во всем мире» [13, с. 41]. Соловьев делает временем действия не только эпоху падения Рима и безвластия в Европе вообще, вызванного рядом внешних и внутренних войн. Он усиливает элемент самозванства героя указанием на полную неспособность кого бы то ни было «спасти» мир от анархии: «Вскоре... должно было происходить в Берлине международное учредительное собрание союза европейских государств. Союз этот, установленный после ряда внешних и внутренних войн, связанных с освобождением от монгольского ига и значительно изменивших карту Европы, подвергался опасности от столкновений - теперь уже не между нациями, а между политическими и социальными партиями... Достигнутое с таким трудом европейское единство каждую минуту готово было опять распасться... Грядущий человек был выбран почти единогласно в пожизненные президенты Европейских Соединенных Штатов, когда же он явился на трибуне во всем блеске своей сверхчеловеческой юной красы и силы и с вдохновенным красноречием изложил свою универсальную программу... собрание в порыве энтузиазма без голосования решило воздать ему высшую почесть избранием в римские императоры» [8, с. 745]. Таким образом, антихрист у Соловьева не только похищает человеческую власть, но и возрождает былую славу римских императоров, подменяя при этом ее сущность. Он возглавляет союз европейских государств, становясь единодержавным пожизненным монархом.
Исполняется в повести Соловьева и второе существенное знамение, на которое указывает Яворский. Вторая (не апостольская) «проповедь Евангелия во всей вселенной», очевидно, предшествует воцарению антихриста, совпадает с периодом человеческих войн и нестабильности. На момент начала действия повести «христианство... нравственно подобралось и подтянулось», «людей, не соединенных с христианством никаким духовным интересам, более уже не числилось между христианами», «различные вероисповедания довольно равномерно уменьшились в своем составе», а противоречия между христианами «значительно смягчились». Очевидно, речь идет именно о новом состоянии христианской религии, когда папство получает приют в Петербурге, значительная часть англиканской церкви воссоединяется с католическою, русское православие - со староверами и сектантами «положительно-рели-гиозного направления». Католическая же церковь, по Соловьеву, сохраняет «ее международное, космополитическое значение», именно поэтому «религиозный вопрос», поднятый императором, был обращен «прежде всего по отношению к христианству».
По версии Яворского, антихрист «сядет на месте святом в церкви Иерусалимской и начнет себя выдавать за Бога». Престол его будет «в церкви Соломоновой», хотя «некоторые говорят, что в старом Риме» [13, с. 54]. Соловьев сочетает оба мнения: его антихрист также садится царствовать в Риме, но в начале четвертого года царствования, когда он пытается разрешить вопрос религиозный, переносит свою резиденцию в Иерусалим, превращая город в имперский [8, с. 749].
Наконец, за пришествием антихриста Яворский видит Страшный суд. То же - у Соловьева: «Между тем евреи бежали к Иерусалиму, в страхе и трепете взывая о спасении к Богу Израилеву. Когда святой город был уже у них на виду, небо распахнулось великой молнией от востока до запада, и они увидели Христа, сходящего к ним в царском одеянии и с язвами от гвоздей на распростертых руках» [8, с. 761].
Частные аспекты библейской легенды Яворский и Соловьев трактуют с вариациями. У Соловьева нет картины появления пророков Илии и Еноха, убитых антихристом. Яворский считает это событие одним из важных знамений, сопутствующих приходу антихриста. Зато эту миссию в «Краткой повести...» во многом выполняют папа Петр II (глава католиков) и старец Иоанн (пастырь православной церкви). Именно они обнаружили истинное лицо антихриста, предали его анафеме и поплатились за это жизнью - были убиты магом антихриста Аполлонием. Совпадение с библейским источником и трактатом Яворского, позволяющее соотносить образы двух пастырей с пророками Илией и Енохом, троякое: они «пророчествовали» три года - только в начале четвертого года царствования антихрист приглашает христиан объединиться на «вселенском соборе»; были брошенные непогребенными в Иерусалиме в назидание остальным и воскресли «вечером четвертого дня» (у Яворского - через 3, 5 дня); после их воскресения происходит «землетрясение великой силы».
Соловьев обходит вопрос о тайне имени антихриста и начертании особого знака на правой руке или челе его поклонников, что упоминается Яворским. Но он также, как и писатель XVIII столетия, ограничивает время царствования антихриста неполными четырьмя годами (Яворский пишет, что «не подобает антихристу по времени царствовать и проповедовать более, чем Христу, который три года с половиной проповедовал Евангелие во спасение наше» [13, с. 60]).
4. Идейный замысел, отражение в произведении своеобразия авторского мировоззрения. Обратим внимание на «личный» элемент, слабо выраженный в трактате Яворского, и чрезвычайно актуальный для Соловьева.
Последний не только внимателен к деталям повествования - предлагает развернутую предысторию основного действия, скрупулезно воссоздает психологический портрет своего героя, тщательно выписывает детали (это в определенной мере требовала сама художественная специфика текста), но и очень явно проявляет свое авторское присутствие. Уже введение повести в поле повествования «Трех разговоров» делается через комический прием, своеобразную игру слов:
«Политик. Да это уж не нашего ли знакомца Варсонофия произведение?
Г [-н] Ъ. Нет, этого звали еще изысканнее - Пансофий.
Политик. Пан Софий? Поляк?
Г [-н] Ъ. Нисколько. Из русских поповичей...» [8, с. 735].
Подобное ироническое комментирование событий автором (прием, чрезвычайно характерный для манеры Соловьева) наблюдается на протяжении всего текста, казалось бы, абсолютной трагической напряженности. Это проявляется, во-первых, в авторской характеристике персонажей: «Неофициальным вождем православных был старец Иоанн... Некоторые уверяли, что это воскрес Федор Кузьмич, то есть император Александр Первый, родившийся около трех веков до того. Другие шли дальше и утверждали, что это настоящий старец Иоанн, т.е. апостол Иоанн Богослов, никогда не умиравший и открыто явившийся в последние времена. Сам он ничего не говорил о своем происхождении... Теперь это был очень древний, но бодрый старик, с желтеющею и даже зеленеющею белизною кудрей и бороды, высокого роста, худой в теле, но с полными и слегка розоватыми щеками...» [8, с. 750]. Во-вторых, во введении «общих мест», явного абсурда или намеренно «научного» комментария при описании события, что заметно снижало его пафос. Когда маг Аполлоний «из подносимых ему кардиналами-дьяконами больших корзин» непрерывно бросал в воздух «загоравшиеся от прикосновения его руки великолепные римские свечи, ракеты и огненные фонтаны», и они превращались «в бесчисленные разноцветные листы с полными и безусловными индульгенциями на все грехи прошедшие, настоящие и будущие», некоторые злопыхатели видели на их месте «преотвратительных жаб и змей» (курсив наш. - Н.Ю.). В напряженнейшей сцене самоубийства антихриста и признания его Сатаной Соловьев, казалось бы, не к месту вводит чересчур «осовременненое» пояснение: «... и слышит не то внутри себя, не то снаружи какой-то странный голос, глухой, точно сдавленный, и вместе с тем отчетливый, металлический и совершенно бездушный, вроде как из фонографа» [8, с. 742]. Этот постоянная авторская ирония, разумеется, совершенно отсутствующая в стилистически едином тексте Яворского, придает повествованию легкость, раздваивает читательское впечатление.
Идейное сходство произведений Яворского и Соловьева очевидно: оба автора стремятся к разоблачению антихриста - высшего лицемера и обманщика. В предисловии к «Трем разговорам» последний пишет: «Показать заранее эту обманчивую личину, под которой скрывается злая бездна, было моим высшим замыслом, когда я писал эту книжку» [8, с. 643]. На протяжении всех «Трех разговоров» борьба с ложью - ключевая идея произведения, так что антихрист становится, по выражению В.В. Сербиенко, «высшим возможным идеологом-обманщиком» [5, с. 31]. Однако Соловьев расширяет идею ложного «добра», «добра-маски», делая ее ключевой при изложении всей историософской концепции.
Еще одно идейное отличие художественного произведения Соловьева, форма которого давала возможность включить в него сокровенные авторские идеи, - развертывание в повествовании концепции воссоединения церквей -
поздний отголосок философии «всеединства» и Вселенской Церкви 1880-х годов. Обратим внимание, что озвучивается эта соловьевская мечта в повести устами главы православной церкви, но возглавляет этот союз католик: «И заговорил оживший старец Иоанн: «Ну вот, детушки, мы и не расстались. И вот что я скажу вам теперь: пора исполнить последнюю молитву Христову об учениках Его, чтобы они были едино, как Он сам с Отцом - едино. Так для этого единства Христова почтим, детушки, возлюбленного брата нашего Петра. Пускай напоследях пасет овец Христовых. Так-то, брат!» И он обнял Петра. Тут подошел профессор Паули: «Tu est Petrus!» - обратился он к папе. -«Jetzt ist es ja grbndlich er wiesen und ausser jedem Zweifel gesetzt». - И он крепко сжал его руку своею правою, а левую подал старцу Иоанну со словами; «So also? Vflterchen - nun sind wir ja Eins in Christo». Так свершилось соединение церквей среди темной ночи на высоком и уединенном месте» [8, с. 759]. В этой последней реплике профессора Паули: «Итак, отцы, отныне мы едины во Христе» - все сокровенные мысли Соловьева. И несмотря на то, что автор выводил, по его словам, идею воссоединения церквей из «церковной истории и жизни», она явно вытекает из его мировидения, является художественной иллюстрацией его философской концепции. Очевидно, что церковное положение Яворского не давало ему возможности так явно проявлять авторское начало, воплощать собственные мысли при изложении сакральных страниц человеческой истории. Жанр, установка и замысел (полемика со старообрядцами) трактата требовали максимально точного следования библейской традиции, опоры на суждения известных «отцов церкви»: иначе произведение просто не достигло бы цели.
Повесть отражает наиболее значимые для мировоззрения Соловьева идеи. Во-первых, его историософию, рассматривающую человеческую историю как путь к неизменному соединению человечества с Богом. Во-вторых, его евроцентризм. По Соловьеву, только христианские народы могут выполнить это единение, воплотить назначение истории. Если же иные народы возьмут на себя миссию предводителя истории, то развитие ее может происходить лишь в антихристианском духе. Повествование явно отражает также несущественность футурологических целей для мироощущения позднего Соловьева. Конкретные факты исторического будущего не занимали философа, убежденного, как свидетельствует его последняя статья «По поводу последних событий», что «историческая драма сыграна, и остался еще один эпилог». Тема панмонголизма, чрезвычайно волнующая Соловьева в последние годы жизни, нашла воплощение во вступительной части повести. Глубокая его вера в доброе начало в человеке во многом определила развитие сюжета: в его повести зло вынуждено приспосабливаться к доброй природе человека. Наконец, эсхатологизм сознания Соловьева повлиял на выбор темы и отдельные моменты ее воплощения. Еще Е.Н. Трубецкой указал на то, что философ не верил в реальность иного, кроме эсхатологического, выхода из круга заблуждений человечества, о чем убедительно свидетельствовало его последнее произведение [9, с. 288].
5. Библейская традиция. При написании «Краткой повести об антихристе» Соловьев, как и Яворский, опирался на библейскую и на богословскую традицию в трактовке событий конца света. В предисловии к «Трем разговорам» он особо подчеркивает это обстоятельство: «Эта повесть... вызвала в обществе и в печати немало недоумений и перетолкований, главная причина которых очень проста: недостаточное знакомство у нас с показаниями Слова Божия и церковного предания об антихристе. Внутреннее значение антихриста как религиозного самозванца, «хищением», а не духовным подвигом до-
бывающего себе достоинства Сына Божия, связь его с лжепророком-тавматургом, обольщающим людей действительными и ложными чудесами, темное и специально греховное происхождение самого антихриста, действием злой силы приобретающего свое внешнее положение всемирного монарха, общий ход и конец его деятельности вместе с некоторыми частными чертами, характерными для его лжепророка, например «сведение огня с неба», убиение двух свидетелей Христовых, выставление их тел на улицах Иерусалима и т.д., -все это находится в Слове Божием и в древнейшем предании» [8, с. 641]. В то же время автор не отказывался от того, что для связи событий, наглядности рассказа использовал воображение и «исторические соображения».
Однако текст Соловьева, как отмечает Н.П. Франц, включен в более сложный контекст - библейский, церковный, историко-философский [12, с. 46-47]. В целом же он содержит значительный объем «личного», субъективного элемента, вызванного художественной его спецификой и авторской установкой на выражение собственного «я» при изложении столь неоднозначного в этическом аспекте материала. Вспомним, соловьевское изречение из статьи «Значение поэзии в стихотворениях Пушкина», которая создавалась параллельно повести: «Красоте подлежит и добро и зло, так как и то и другое существует; но вот чего вовсе не существует и что, значит, не может принять форму красоты, это - безразличие между добром и злом, так чтобы можно было считать их одно за другое... а потому и от настоящего объективного поэта требует, кроме созерцания, - нравственной оценки, внутреннего движения - симпатии или антипатии» [7, с. 253-254]. Такая «нравственная оценка» художественного материала, безусловно, присутствует в повести Соловьева.
6. Отражение особенностей эпохи и условий функционирования литературного творчества. Вследствие своего жанра, богословское сочинение Яворского не допускало активного авторского вмешательства в повествование. Голос эпохи чувствуется в нем прежде всего в полемическом элементе, содержащемся в трактате в скрытом виде. Напротив, читатели повести Соловьева говорили о «пророческом значении» ее для современников, ее созвучности апокалиптическим настроениям эпохи. В соловьевской трактовке конца истории действительно многое указывает на своеобразие общественных настроений и чаяний рубежа веков. «Краткая повесть об антихристе» чрезвычайно актуальная именно для конца XIX столетия. Ироническая обрисовка духа своего времени, когда, с одной стороны, «все как будто чем-то подернуто, тонким чем-то, неуловимым», «все какая-то тревога и как будто предчувствие какое-то зловещее», а с другой, - общее «явление ослабления зрения» и тоска по «пятидесятым годам», очень важна для Соловьева. В этой нестабильности и неустроенности, гремучем сочетании мистики и эпохального рационализма, веры в прогресс и окончательное торжество гуманизма - специфика духа его времени, который один из героев, Генерал, определяет так: «...это черт своим хвостом туман на свет Божий намахивает» [8, с. 735-736].
Кризис европеизма, идея панмонголизма и близкого конца света, общая неупорядоченность и пессимизм, вместе с тем списанное с русско-турецких войн представление последних человеческих катаклизмов - все это можно обнаружить в повести Соловьева. Через много лет после ее написания Г.П. Федотов в работе «Об антихристовом добре» (1926) скажет, что соловь-евский антихрист «стал образом каноническим», был «транспортирован из апокалипсиса в современный исторический план» [11, с. 238]. Более того, он назовет антихриста Соловьева «модернистическим образом» [11, с. 242] и тем впишет его в контекст художественных исканий эпохи.
Таким образом, при всем несходстве жанров, идейных установок, особенностей авторского мировоззрения, литературных и культурных эпох, когда были написаны тексты Яворского и Соловьева, между ними можно провести множество параллелей, вызванных традицией церковного толкования Священного писания. Ну и, конечно, общей чертой между произведениями является тот самый пророческий дух, который Соловьев передал русской культуре Серебряного века. «Краткая повесть об антихристе» - яркий образец апокалиптического текста конца XIX столетия, свидетельствующий о тех изменениях, которые произошли в отечественной апокалиптике за 200 лет. Проникновение художественного вымысла, авторского мировоззрения, эпохальных элементов (при общем следовании библейской традиции) - вот те черты, которые унаследовала от Соловьева русская апокалиптическая литература XX в. в лице В.Я. Брюсова, A.A. Блока, А. Белого, Л.Н. Андреева, Д.С. Мережковского, H.A. Бердяева, С.Н. Булгакова и др.
Литература
1. Антихрист (Из истории отечественной духовности): антология / сост. коммент. A.C. Гришина, К.Г. Исупова. М.: Высш. шк., 1995. 415 с.
2. Булгаков С.Н. Православие / С.Н. Булгаков. М.: Фолио, 2001. 480 с.
3. Микосиба М. Эсхатология Вл. Соловьева / М. Микосиба // Владимир Соловьев и культура Серебряного века. М.: Наука, 2005. С. 221-225.
4. Носов С.Н. Лики творчества Владимира Соловьева. С приложением «Краткой повести об Антихристе» / С.Н. Носов. СПб.: Дмитрий Буланин, 2008. 288 с.
5. Сербиненко В.В. Спор об антихристе: Вл. Соловьев и Г. Федотов / В.В. Сербиненко // Общественная мысль: исследования и публикации. Вып. II. М.: Наука, 1990. С. 29-40.
6. Соловьев Владимир. Письма Владимира Сергеевича Соловьева: в 3 т. / В. Соловьев. СПб.: Обществен, польза, 1908-1911. Т. 1-2.
7. Соловьев B.C. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина / B.C. Соловьев И Литературная критика. М.: Современник, 1990. С. 223-273.
8. Соловьев B.C. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории / B.C. Соловьев // Сочинения: в 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. С. 635-762.
9. Трубецкой Е.Н. Миросозерцание B.C. Соловьева: в 2 т. / Е.Н. Трубецкой. М.: Медиум, 1995. Т. 2. 624 с.
10. Федоров Н.Ф. По поводу «Краткой повести об Антихристе» / Н.Ф. Федоров И Собр. соч.: в 4 т. М.: Традиция, 1999. Т. 4. С. 67-74.
11. Федотов Г.П. Об антихристовом добре / Г.П. Федотов И Антихрист (Из истории отечественной духовности). С. 237-248.
12. Франц Н.П. Апокалиптические идеи у Фридриха Ницше и Владимира Соловьева / Н.П. Франц // Вопросы философии. 2002. № 2. С. 42-51.
13. Яворский С. Знамения пришествия антихристова и кончины мира / С. Яворский И Антихрист (Из истории отечественной духовности). М.: Высшая школа, 1995. С. 37-62.
ЮРИНА НАТАЛЬЯ ГЕННАДЬЕВНА - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, Мордовский государственный университет, Россия, Саранск (makarova-ng@yandex.ru).
YURINA NATALIA GENNADIEVNA - candidate of philological sciences, associate professor of Russian and World literatures Department, Mordovian State University, Russia, Saransk.
