CC BY
75
— Филология -----
УДК 882.09 А.И. Ощепкова
ТРАДИЦИИ ОБРЯДОВОЙ ПОЭЗИИ В ПОВЕСТИ АНДРЕЯ БЕЛОГО «СЕРЕБРЯНЫЙ ГОЛУБЬ»
Повесть Андрея Белого «Серебряный голубь» интерпретируется в фольклорном контексте, прежде всего, в соотнесении с обрядовой поэзией. Особое внимание уделяется анализу стилистической структуры повести, в которой реализуются основные принципы обрядовой поэтики. Доказывая ориентацию писателя на традицию обрядовой поэзии, автор статьи рассматривает художественную характеристику героев как актуальный мифологический контекст повести, важный для расшифровки ее символики.
Ключевые слова: Андрей Белый, обрядовая поэзия, фольклор, повесть, поэтика, традиция, стилистическая структура, вели-
чальная песня, корильная песня.
Символистские «тексты-мифы» осознанно ориентированы на поэтику фольклорно-мифологической традиции. Показателем этой ориентированности в повести Андрея Белого «Серебряный голубь» становится наличие заговорно-обрядового начала, перерастающего в синтез разнородных традиций фольклорного происхождения.
Белому-символисту особенно близка была идея ритуально-магического осмысления слова в фольклорной традиции. Возможность реализации такой функциональной направленности фольклорного слова виделась писателю не только в преломлении в собственном тексте гоголевского сказа, восходящего к фольклорной традиции, но и в обращении напрямую к самой народной традиции, понимаемой в данном случае достаточно широко. Речь идет о широком понимании народной традиции, включающей в себя: обращение А. Белого к теме русского сектанства, об использовании соответствующих сказовых элементов в речевой характеристике персонажей и, наконец, об освоении структурно-семантических составляющих жанров самой фольклорной традиции.
Писатель строит особую стилевую модель повести «Серебряный голубь», синтезируя на отдельных уровнях повествования и на уровне текста в целом определенные фольклорные жанры. Однако синтезирование направлено большей частью на использование стилистических составляющих этих жанров, поскольку за этим стоит осознание автором их рациональной направленности в имитации «чужого слова». Элементы заговорной, обрядовой и песенной поэзии вовлекаются А. Белым в общую структуру фольклорной стилизации, но в этом случае
ОщЕПКОВА Анна Игоревна - к. филол. н., доцент ФЛФ ЯГУ.
E-mail: [email protected]
уже ограничивающейся рамками речевой характеристики, приобретающей глубинный, структурообразующий смысл. Стилизация фольклорных жанров ориентирована в конечном счете на создание мифологического подтекста произведения. Для писателя важно создание такого текста, в котором миф получает функцию «языка», «шифра», проясняющего тайный смысл происходящего. В роли «языка-шифра» [1, с. 70], раскрывающего значение изображаемого, здесь выступают некоторые элементы заговорно-обрядовой песенной традиции.
Приступая к работе над «Серебряным голубем» в 1909 году, А. Белый сразу обозначил грандиозность своего замысла. В книге «Между двух революций» он так описывал возникновение замысла: «И там же, в Бобров-ке, я, наконец, по настоянию Гершензона, засел за первый роман, сразу же выявилось: материал к нему собран; типы давно отлежались в душе; мой обостренный интерес к религиозным искателям из интеллигенции и народа оказался разведкой писателя, прослеживающего в подоплеке исканий поднимающуюся тему хлыстовства; ...я имел беседы с хлыстами; я их изучал и по материалам (Пругавина, Бонч-Бруевича и других); но более всего интересовали меня многовидные метаморфозы хлыстовства; я услышал распутинский дух до появления на арене Распутина; я его сфантазировал в фигуре столяра; она - в деревенском прошлом Распутина» [2, с. 315]. А. Белый указывает на свой «обостренный интерес» к теме хлыстовства в русской народной культуре, определяя ее в качестве основной в своем произведении. Свой интерес к теме сектантства он объясняет, прежде всего, тем, что именно в хлыстовстве находит коренные, устойчивые черты русской жизни. Этим определяется внимание писателя к изданию А.С. Пругавина «Религиозные отщепенцы» [3], к животворной книге духоборцев, которую собрал и записал С.М. Бонч-Бруевич [4]. К материа-
лам А.С. Пругавина и С.М. Бонч-Бруевича А. Белый прибавляет свои наблюдения и впечатления над деревенской жизнью в Дедове и Бобровке.
А. Белый рассматривает хлыстовские явления не изолированно, а во взаимной связи с фольклорной традицией как с целостным культурным комплексом. Писатель, скорее всего, пришел к такому пониманию исходя из философских взглядов Н.А. Бердяева на природу русского сектантства. Н.А. Бердяев считал русское сектантство необыкновенно сложным и противоречивым явлением. По его мнению, многие противоречия в поляризованном русском народе, который как бы сконцентрировал в себе противоположности, объяснялись соединением христианской православной веры с языческой мифологией. В русской стихии, полагал философ, присутствовал, сохраняясь во времени, дионистический, экстатический элемент. А проявление склонности русских людей к оргиям с хороводами наблюдалось и в так называемых мистических сектах, например, в хлыстовстве.
Секта хлыстов, или христоверов, известна как одна из самых ранних сектантских общин, появившихся на Руси во второй половине семнадцатого столетия. Христо-верческое учение не было систематизировано. Однако представление о первостепенной важности внутренней, духовной работы в деле спасения доминировало в вероучении хлыстов. Существовал экстатический культ, благодаря чему падение во время молитвенного собрания превращались в «духовную баню». Христоверие оргиа-стично, экстатично. «Для хлыстов не важна причина ор-гийного экстаза, важно следствие, сама энергия экстаза. Хлысты ищут радости, блаженства на земле. Ищут они этого на путях коллективных экстазов, в коллективном действе накатывает на хлыстов дух» [5, с. 458]. Экстатическая огненность, коллективная форма экстаза были выделены философом в качестве главных, существенных черт хлыстовства.
Христоверческие искания блаженной радости осуществлялись в пространстве природного бытия. Хлысты верили в возможность «царства Божия» на земле, в связи с чем ими практиковался аскетический образ жизни. В хлыстовстве эсхатологические мотивы не получали широкого распространения. Характер мироощущения хлыстов, подчеркивающий тесную связь их с миром земного, коллективность духовного творчества сектантства были проявлением религиозного опыта, ориентированного на идущие исстари идеалы и традиции. Традиции русской народной религиозности соединяли в себя мир природный и мир божественный. Поэтому хлыстов, по мнению Н.А. Бердяева, трудно признать христианами. В его понимании хлыстовство есть реакция языческой народной стихии против вселенского Логоса. Исследование русской народной веры на основе изучения духовных стихов, истоки которых - еще в допетровской Руси, показало, что для народного религиозного миросозерцания была характерна сакрализация земли. С матерью-землей,
олицетворяющей собой Космос, вполне мог сливаться образ Богородицы. Понимание Бога в духе русской народной веры закреплялось фабулой христововерческого мифа. «По народной вере Христос-Саваоф, Творец, Дух Святой, Царь Небесный. Причем идея Христа - Законодателя, давшего «Голубиную книгу», по которой осуждается или спасается человеческий род, была наиболее привлекательной и устойчивой» [5, с. 16]. Становилось очевидным, что истоки хлыстовства в исконно русском язычестве.
В хлыстовстве, по всей видимости, А. Белого-символиста увлекала возможность опереться на национальную ритуальную поэзию. Склонность сектантов к ритуальным действам, к коллективным хороводам отмечают многие исследователи [3, 4, 5]. А. Белый считал необходимым рассматривать хлыстовские явления не изолированно, а во взаимной связи с фольклорной традицией как органически целое явление, так как в его пантеистическом представлении народные секты отражали «нутряную», живую природу русского народа.
Народная поэзия выработала множество способов и приемов оценки как изображаемых в ней явлений, так и самих фольклорных персонажей. Но есть в русском фольклоре жанры, которые являются прямыми параллелями с поставленной автором задачей в повести «Серебряный голубь». Речь идет о величальных и корильных песнях в обрядовой поэзии, которая А. Белому была актуальна в связи с темой хлыстовства. «Восхваляя или порицая человека, величальные и корильные песни устанавливают некий художественно-этический диапазон его «высоких» и «низких» качеств» [6, с. 10].
Величание - один из самых устойчивых жанров народной обрядовой поэзии. Поэтика его основана на принципе характеристики величаемого человека с помощью принадлежащих ему предметов. Круг этих предметов невелик: это богатое подворье, дорогая одежда, великолепные кони и т.п. Внешность героя величальной песни тоже изображается однотипно, как набор определенных черт, закрепленных постоянными эпитетами и сравнениями. Если персонаж величальной песни - «добрый молодец», то у него - длинные кудрявые волосы, белое, как снег, лицо, алые щеки, черные брови и усы и т.п. В величании по всей функции эти особенности человеческой внешности ничем не отличаются от предметов первого ряда. Их цель - создание идеализированного образа человека.
Устойчивость сравнений предметного мира величаний (и корильных песен) сохраняется и при переходе фольклора в литературу. Фольклорный образ не растворяется бесследно в литературном тексте. Напротив, он сохраняет вполне определенный семантический ореол, несущий всю парадигму его родовых значений и функций. Если же смысл и функция фольклорного образа или приема меняются, то его вещественная, предметная основа служит опознавательным знаком, неким сигналом, обращенным к художественной памяти читателя.
Обрядовая поэзия, по-видимому, привлекала внимание А. Белого как материал для усвоения фольклорного стиля. В связи с этим попытаемся выяснить, в какой мере поэтические особенности этого жанра отразились в стилистическом строе «Серебряного голубя».
Обратимся к тексту повести. В первой главе автор дает развернутый портрет Дарьяльского: «Поволока черных глаз, загорелое лицо с основательным носом, алые тонкие губы, опушенные усами, и шапка пепельных вьющихся кудрей» [6, с. 30]. Нетрудно заметить, что описание внешности «молодца» создается сходными эпитетами и сравнениями, характерными для величальной свадебной песни. Приведем два примера:
У тебя же, у молодца,
У тебя лицо белое!
У тебя брови черные,
Как у черного соболя,
У тебя щеки алые,
Поалей маку алого...
[8, с. 43]
Тут ходил, гулял молодец,
Он чесал буйну головушку.
Он чесал, приговаривал:
«Прилегайте, мои кудри,
К моему лицу белому,
Ко моим щекам румяным...
[8, с. 44]
В цветовом колорите очевидны параллели сопоставляемых портретов: в песне «щеки алые» - у Белого «губы алые», «кудри» песенного героя - «шапка. кудрей» Дарьяльского. Фольклорные реминисценции, иронически использованные в авторском «величании» силы и здоровья Дарьяльского, создают контрастный, двойной фон. С одной стороны, они напоминают о народном идеале человека, а с другой стороны, в силу его несовпадения с героем - обращают величание в его противоположность, в укор интеллигенту, поэту Дарьяльскому. То, что в фольклоре разведено по различным жанрам (похвала - в величаниях), в поэтике А. Белого синтезировано на принципиально ином стилистическом уровне. Рассмотренные выше портретные реалии вряд ли случайны в первой главе о Дарьяльском. Они опираются на искуснейшую систему мотивов и тончайших намеков, исподволь вводимых автором в повествование.
Автор настойчиво и многократно обращает внимание читателя на «шапку вьющихся пепельных кудрей» своего героя - деталь, отсылающую к фольклору и прямо указывающую на соотнесенность с фольклорной поэтикой. Характеризуя величальные портреты, Н.П. Колпакова пишет: «Но одна черта человеческой наружности упоминаемая величаниями, очень заметно выдвигалась, обыгрывалась. Этой чертой были волосы... Такое почитание волос - не случайность: в народных представлениях волосы являются показателем жизненной силы человека. Их буйный рост и завивания на голове молодца доказы-
вают его здоровье, силу» [9, с. 10]. Этот аспект дарья-ловской внешности А. Белый обыгрывает, в отличие от песни, несколько иронически. В самом начале повести возникает тема свадьбы: «как громом поразило сватовство его (Дарьяльского) за Катенькой Гуголевой, богатейшей баронессиной внучкой» [7, с. 29]. Упоминание о сватовстве как будто завуалировано и нейтрализовано посторонними деталями, однако вовсе не нейтрально. Оно воссоздает небольшую жанровую картинку, которая вводит читателя в атмосферу народных обрядов.
Свадебные мотивы впоследствии не раз возникнут в «Серебряном голубе». В народном свадебном обряде основные функции принадлежат дружке жениха, роль которого в повести пытается взять на себя Степан Иванов.
Дружка - один из самых активных участников свадебного обряда, излюбленный персонаж величальных и корильных песен. Это посредник между женихом и невестой, основной распорядитель на свадьбе, которого хвалят за «обходительность, веселый нрав, находчивость» [8, с. 31]. Удалая или буйная голова - обычные определения дружки в песне:
Ох, ты умная головушка,
Ты удалой добрый молодец!
Ты охоч по пирам ходить...
[8, с. 31]
Такие же свойства характера выделяет и Белый, создавая портрет Степана Иванова: «Степан Иванов был буйного нрава. просаживал деньгу, пил, бабился... орал песни под гармошку» [7, с. 151]. В этом повествовательном принципе находит отражение идея писателя об «искажении» природного человека, влекомого «дурными страстями». Сам же образ этого «природного человека» в стилевой структуре текста строится в немалой степени с помощью фольклорных реалий, которые как бы вносят в оценку персонажа народную точку зрения.
Для «Серебряного голубя» показательны также традиции корильных песен, одного из жанров обрядовой поэзии. «Главный принцип организации поэтического содержания корильных песен не такой, как в величальных песнях, если в песнях-величаниях последовательно проводится принцип идеализации, то в корильных
- принцип гротеска» [6, с. 56]. Говоря о различии этих принципов, Ю.Г Круглов исходит из противоположности основных функций величальных и корильных песен. Основная эстетическая функция корильных песен
- «осмеять человеческие пороки» [6, с. 57].
Персонажи корильных песен по своим моральным качествам резко противопоставлены героям песен величальных. Характерная черта корильных песен находит выражение в гротесковом стиле А. Белого, если говорить о его соотнесенности с народно-поэтическими традициями.
В «Серебряном голубе» наибольшее число реалий, характерных для корильных песен, обнаруживается в опи-
сании столяра Кудеярова. Здесь вновь как бы ненароком возникает тема свадьбы: Кудеяров выполняет функции свата. Дарьяльский и Кудеяров - антиподы по сути, их противопоставление намечено А.Белым в характеристике внешности. Если портрет Дарьялького писатель рисует на контрастном фоне его природной свежести, силы и здоровья, то в кудеяровской внешности дан страшный, гротескно-уродливый образ дряхлости: «Не лицо - баранья обглоданная кость; и притом не лицо, а пол-лица; .. .колченогий, хворый, бледный, нос, как у дятла, и все кашляет» [7, с. З8].
Черты ветхости и упадка доминируют в описании дома Кудеярова. У адресата корильной песни дом, если он упомянут, всегда покосившийся или бедный.
I) Как у нашего свата Криво стоит хата!
II) У нашего свата Худа, бедна хата
[8, с. 1З1]
Указанная реалия песенного происхождения подана в тексте Белого крупным планом: «Войди в столярову избу, всякая тебя там встретит дрянь; войди-ка на двор - ноги твои зачмокают на соломе, кое-где из-под ног навозная на тебя побрызгивает жижа. а войдешь в избу - наверняка грянешься со размаху лбом о косяк.» [7, с. 1З2].
В характеристике Кудеярова подробно разработаны два мотива, типичных для многих корильных песен: нищенство и воровство. В песне нищенство входит в сумму осмеиваемых отрицательных качеств героя:
Как Иван-то господин Да все по миру ходил...
Суму новую носил...
[8, с. 101]
У Белого этот мотив выступает как дополнение к описанию неоднозначного по сути персонажа: «Под дождем размытой дороге спускался столяр Кудеяров; он шел в заново сшитом зипуне, но на босу ногу; прилипчивая грязь и хлюпала, и чмокала у него меж пальцев, будто гороховый кисель. и тащился столяр, хворое лицо все хворее, кашляет.» [7, с. 1З5].
В отличие от возвышенной лексики песен - величаний, корильные песни строятся главным образом с помощью лексики «низкой», обусловленной выбором «самых заурядных бытовых предметов и явленной в качестве основы и детализации поэтического содержания» [8, с. 42]. Тот же принцип положен А. Белым в основу описания подчеркнуто бытового мира избы и подворья Кудеярова, изображенного как «выморочное пространство» в том его сущностном аспекте, о котором писал М.М. Бахтин в связи с типом героя по отношению к быту в классическом авантюрно-бытовом романе: «Быту здесь соответствует преисподняя, могила, где и солнце не светит, и звездного неба нет» [10, с. З51]. Пространство ко-рильных песен - изнанка просторно-праздничного мира песен величальных: здесь нет солнца, не сияют месяц
и звезды, вместо теремов и богатых дворов фигурирует печь и огород. Этому «изнаночному» пространству соответствует столь же заурядные предметные реалии: навоз, лопата, грязный передник, и т.п.
I) В огород заехали,
Пива бочку пропили,
Всю капусту полили...
II) Разбил горшки да корчаги Пустил калену стрелу,
Калену стрелу в кучу Казьму!
[10, с. 78]
Показательно, что А. Белый в описании избы и двора все же фиксирует предметы, обыгрываемые в корильных песнях: «лавки, посудину, тряпки; но и эту ты дрянь на примете удержишь, ей-ей; кочерга - и та уставится тебе в душу; .кое-где из-под ног навозная на тебя побрызгивает жижа, лишь гавканье порося до тупое пофырки-ванье кобылы раздавалось из-под гнилой подворотни.» [7, с. 133].
Следует отметить активную оценочную роль бранной лексики в корильных песнях. Именно с Кудеяровым связан такой мотив корильных песен, как сравнение ее адресата с дьяволом или чертом.
I) Хозяин водому
Что дьявол во аду!
[10, с. 101]
II) Его черты драли...
По кучам таскали,
Братом называли!
[10, с. 167]
Дарьяльский, уговаривая Матрену бежать с ним, пытается объяснить ей сущность столяра: «он - Дьявол, столяр замышляет меня погубить» [7, с.225].
Таким образом, можно утверждать, что художественная характеристика героев «Серебряного голубя» в значительной мере опирается на жанровые традиции величальных и корильных обрядовых песен. В стилистической структуре повести приемы величальной и корильной песенной поэтики претерпевают у А. Белого двойную трансформацию: с одной стороны, существенно расширяется их художественный диапазон от комического гротеска в эпизоде о Степане Иванове до «страшного» гротеска в описаниях столяра Кудеярова; с другой стороны, поэтика обрядовой песни ассимилируется в общем контексте сказовой манеры автора-повествователя, сохраняя при этом, правда, свои стилистические составляющие, которые в данном случае выступают как знак жанровой традиции фольклорного происхождения.
Л и т е р а т у р а
1. Минц З.Г. Поэтика русского символизма. - СПб., 2004.
- 726 с.
2. Белый Андрей. Меж двух революций. - М., 1994. - 460 с.
3. Пругаев А.С. Религиозные отщепенцы. - М., 1906. - 180 с.
4. Бонч-Бруевич С.М. Духоборцы. - СПб., 1909. - 200 с.
5. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии. -1990. - № 1-3. - С. 15-21.
6. Круглов Ю.Г. Обрядовая поэзия. - М., 1984. - 321 с.
7. Белый Андрей. Избранная проза. - М., 1990. - 489 с.
8. Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу : в 3 т. Т. 1. - М., 1995. - 325 с.
9. Колпакова Н.П. Народные песни. - Л., 1962. - 225 с.
10. Зеленин Д.К. Избранные труды: статьи. - Л., 1956. - 467 с.
11. Бахтин М.М. Эпос и роман. - СПб., 2000. - 532 с.
Работа выполнена в рамках гранта АВЦП «Развитие научного потенциала высшей школы 2009-2010 гг.» (проект 2.1.3 № 5451).
A.I. Oschepkova
Traditions of ceremonial poetry in “The silver dove” story of Andrey Bely
The story of Andrey Bely “The silver dove” is interpreted in context of folklore and mailnly, in terms of ceremonial poetry. Special attention is paid to analysis of stylistic structure of the story where the main principles of ceremonial poetics are implemented. Proving the fact that the writer is oriented at tradition of ceremonial poetry the author of the article considers the artistic profile of characters to be an actual mythological context of the story that is important for interpreting its symbolism.
Key-words: Andrey Bely, ceremonial poerty, folklore, story, poetics, tradition, stylistic structure, honoring song, upbraiding song.
