CC BY
60
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
157
УДК 82.09 (045) Е.А. Подшивалова
ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ И ЖАНРОВЫЕ МОДЕЛИ В РОМАНЕ Д.П. БОР-РАМЕНСКОГО «РАМЕНЬЕ»*
Объектом исследования является первый роман Д.П. Бор-Раменского «Раменье», который выстроен по законам складывавшегося в 1930-е гг. соцреалистического канона. Показано, как в характере изображения системы образов и в принципах развития сюжета воплощены черты «позитивной» эстетики. Прослежены культурно-генетические корни персонажей, типологически восходящих к народному театру (комедии положений) и социально-бытовому очерку.
Ключевые слова: Д.П. Бор-Раменский, роман «Раменье», соцреалистический канон, позитивная эстетика, народный театр (комедия положений), социально-бытовой очерк.
Первый роман Д.П. Бор-Раменского «Раменье» вышел в свет в 1940 г. Время его создания пришлось на то страшное десятилетие, когда под звуки «Марша энтузиастов» и стоны невинных жертв сталинизма ковалась победа социализма в отдельно взятой стране. Участник гражданской войны и активный деятель Сарапульского отделения Всероссийского общества крестьянских писателей (ВОКП), Бор-Раменский по складу своего мировоззрения был человеком новой постреволюционной генерации. С начала 1930-х гг., со времени перестройки литературно-художественных организаций, он состоял в Союзе писателей СССР и безусловно знал все документы Первого съезда советских писателей, где были определены положения нового, провозглашенного в 1934 г. метода - социалистического реализма. Как участника ВОКП его не могли не коснуться литературные баталии второй половины 1920-х гг. Произведения Бор-Раменского этого периода («Никиткино сражение», «Черемша», «Тревожная ночь» и др.) посвящены социально значимым темам - событиям гражданской войны в Прикамье, строительству социалистического государства (восстановлению промышленности, организации колхозов, формированию нового человека). И в разработке этих тем Д.П. Бор-Раменский проявил себя отнюдь не попутчиком, а писателем, ориентированным на прокламируемую Пролеткультом и РАППом позитивную эстетику с ее концепцией жизни как борьбы, с требованием классовой дифференциации персонажей, с отнесением идеала общественного устройства в будущее, с готовностью к жертве ради этого будущего и с вытеснением познавательной функции искусства верой в будущий идеал [1; 2; 3; 6; 8; 9]. Эти принципы и стали основой нормативного искусства социалистического реализма. Существовавшая в последнем жесткая дифференциация жанров привела к тому, что во главу жанровой иерархии были выдвинуты эпические произведения. Отсюда актуализация романа и национального эпоса в искусстве 1930-х гг. Д.П. Бор-Раменский, опробовав перо в малых эпических формах, в 1932 г. обратился к большой - к роману. Жанровая эволюция в его творческом пути совпала с «социальным заказом» эпохи. Эпический размах первому роману писателя «Раменье» (1932-1940) должна была придать тема социальной перестройки деревни, которая воплощалась одновременно как перестройка страны и человека. Однако характер разработки этой темы в обозначенной автором жанровой модели (роман) ставит перед исследователем вопрос об эстетической идентификации данного жанра.
В «Раменье» в соответствии с требованиями соцреализма первична идея. Ей подчинено развитие сюжета и расстановка персонажей. Поскольку колхозное строительство изображается автором как разворачивающаяся в деревне классовая борьба, персонажи разведены по разным социально-политическим группам. Одну из них составляют бедняки: Степан Зева и его жена Анфисья, пастух Лянко Воронцов, председатель Рябиновского сельсовета Михайло Бушуев, его друг Федор Полозков, направленный в колхоз студент техникума комсомолец Петр Сорокин, Федорка. Другая группа персонажей - зажиточные мужики, бывшие белогвардейцы, сектанты-голбешники: Зиновий и Аграфена Тя-котевы, Федул Шерстобитов, Илья Диев, старец Анкудин, Евлалия. Изображение персонажей построе-
* Статья подготовлена в рамках гранта Президиума УроРАН «Литературные стратегии и индивидуально-художественные практики пермских литератур в общероссийском социокультурном контексте XIX - первой половины XX вв.» (проект 3 12-И-6-2021).
158 Е.А. Подшивалова
2013. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
но автором на социальном контрасте. Если у Степана дырявые сараи и покосившаяся изба с обвисшей крышей, против окон которой «расползлась по улице липкая грязь» (С. 3)1, то у Зиновия в избе пахнет «маслом и поджаренными яровыми оладьями» (С. 8). Социальный контраст проявляется и в портретных характеристиках героев. У Аграфены круглое румяное лицо, «как наполненное спелым соком яблоко. Боры матерчатого кафтана глубоко впились в жирные бока» (С. 3). У Анфисьи «Серое лицо осунулось, и вокруг рта легли скорбные морщины. Даже заплатанный зипун обвис на тощем теле, как на суковатом коле» (С. 5). Социальный контраст обуславливает и антиномичные определения ролевого поведения героев: Аграфена в тексте представлена богомолкой, а Федорка - богохулкой.
Герой-бедняк равен своей изначальной характеристике. Герой-кулак, голбешник раздвоен: в нем разведены сущность и кажимость. Анкудин в среде старообрядцев играет роль старца. Но его внешность противоречит этому статусу: «Белая длинная рубаха с гарусным пояском плотно облегала его крепкую фигуру, которая стойко держалась под напором лет. В черной широкой бороде хотя и пробивалась седина, но в завитках волос сказывалась неизжитая мужская сила» (С. 136). Зиновий, наблюдая над тем, как ловко святой старец управляется с лошадями, прозревает в нем преступника: «А шибко ладно ты правишь, брат Анкудин (...) Эдак-от ездок раньше у нас был годов тридцать назад. Звали Анисим-конокрад. Вот был вострый человек!.. Лошадь, как молния в его руках несется. В Сибирь за убийство сослали.» (С. 13). Эта двойственность оборачивается самоотчуждением героя, вплоть до утраты имени. Анкудина звали когда-то Анисим, Евлалию - Евдокией. Со сменой имени герои утратили свою прежнюю судьбу, но не социальную роль. Анкудин из убийцы стал почитаемым голбешниками старцем, Евлалия из крестьянской девушки превратилась в проповедницу. Но их социальная функция осталась прежней - они враги революционного нового. Лянко уговаривает Евдокию остаться в деревне, в колхозе, но на его слова «Ответа не последовало. Евдокия скрылась за банями» (С. 179).
В наименованиях героев, как и в портретных характеристиках, проявляется их социальный статус. У бедняков кроме имени имеется кличка: Степана прозвали Зевой за широкий рот, пастуха Анд-рияна Воронцова в деревне кличут Вороненком и чаще всего неполным, уменьшительным именем Лянко. Старообрядцы именуют друг друга уважительно по имени и отчеству: «Чего ворожишь, Зиновий Антипович?» - обращается к Тякотеву Федул Шерстобитов. Социальная дифференциация персонажей определяет и их политическую позицию. Бедняки являются стихийными либо сознательными коммунарами. Михайло Бушуев - председатель сельсовета, Лянко Воронцов - организатор коммуны на хуторе и образцового социалистического хозяйства. Зажиточные мужики - противники революционных преобразований. Это либо бывшие белогвардейцы (Родион), либо старообрядцы (Тякотевы, Анкудин).
Социальная дифференциация героев в произведении определяет характер развития сюжета, построенного на основании идеи непрекращающейся классовой борьбы. Образовавшееся в период создания колхоза в Раменье классовое противостояние уходит корнями в прошлое гражданской войны. Родион и Лянко связаны друг с другом памятью о преступлении и чувством мести. Родион во время гражданской войны убил отца Воронцова. И когда последний везет первого к начальнику милиции в сельсовет, чтобы осудить его за совершенное убийство Бушуева, отодвинутый в прошлое опыт гражданской войны для героев снова становится остро переживаемым настоящим: «.выехали за околицу, Родиону припомнился такой же вечер в 1918 году. Их белогвардейская разведка производила в деревне расправу. Выводили тогда в этот лес приговоренных к расстрелу. Также издали доносился плач и также угрюмо молчали темные сосны» (С. 41). Так в произведении воплощается сталинская идея о том, что строительство социализма должно сопровождаться ожесточением классовой борьбы, что позволило проводить сепаратистскую политику в обществе и определило драматизм исторической жизни в раннюю советскую эпоху.
Идея перманентной классовой войны направляет и дальнейшее движение событий. Если в первой части произведения местный бедняк, председатель сельсовета Михаил Бушуев, павший от пули кулака, стал строительной жертвой колхоза, то далее такой же жертвой оказывается направленный из города в колхоз комсомолец Петр Сорокин. Но он повержен уже не односельчанином-кулаком, а Лукой Ерыпа-ловым - участником белого подполья, которым руководит более изощренный и страшный враг - многоликий Анемподист-Антон Шульц-Домбровский-Бруган (аналог мифологического Змея Горыныча).
1 Бор-Раменский Д.П. Раменье. Ижевск, 1940. Здесь и далее страницы указаны по этому изданию.
Таким образом, для автора классовое расслоение героев является не стихийной междоусобной войной, а обретает форму политического противостояния, победа в котором предопределена и закреплена за приверженцами новой жизни. Причем следует отметить, что вылазки врагов и их разрушительные действия численно возрастают по мере развития сюжета. Они нацелены на причинение вреда колхозу и коммуне Воронцова (участники белогвардейской организации крадут снопы хлеба с жнивья, поджигают лес около отруба, где коммунары строят дома), на уничтожение отдельных наиболее активных героев (в частности Воронцов получает пулю от скрывающихся в лесах голбешников).
Произведение о строительстве социализма в деревне развивает и тему перековки человека, которая позволяет типологически соотнести его с романом воспитания. Автор показывает, что участие в социальных преобразованиях меняет статус героев, делает их полноправными членами общества: «Каждый чувствовал себя нужным и каждый старался делать так, чтобы порадовались остальные товарищи» (С. 245). Записавшийся в колхоз житель деревни мыслится как строительный материал: «Надо принять человека и надо его обрабатывать, чтобы он стал советский, колхозный человек» (С. 93).
«Обработка» коснулась крестьян-частников, к примеру, Савелия Телегина, к которому колхозники долгое время испытывали недоверие. Участие в общей земледельческой работе заставило его поменять отношение к коллективному труду: «Тяжелые думы мучили мужика. Он много раз передумал свое отношение к колхозу (...) Он был готов целовать потную морду колхозного сивка» (С. 237). Преобразование связано не только с изменением социальной роли героя (единоличник стал колхозником), оно проявилось и во внешнем облике персонажа: «Днем в правление к Степану пришел Савелий. Это был совсем другой мужик. На впалых щеках выступила черная борода. Усталые глаза были наполнены покорной грустью» (С. 238).
Жанровые черты романа воспитания угадываются в истории Мишки Переката. Мальчишка-беспризорник, подобранный в городе Сабирзяном и Андрияном, в итоге становится полноправным членом коммуны, способным выполнять разнообразные виды работы и отвечать за жизнеобеспечение нового поселения. Однако перерождение героя изображается только как смена его социальных ролей, а не как психологический процесс самопреодоления. «Внутренний» человек в Мишке так и не проявлен. И хотя в тексте приведена его клятва, свидетельствующая о совершенном выборе, о пересмотре ценностей: «Стерва буду!... Клянусь, Перекат не будет больше вором.» (С. 248), - но самый процесс душевного кризиса, приведшего к такому итогу, не показан. Герой оказывается изначально «готовым» к социализации, к служению обществу. Его деятельность героизирована в произведении. Он защищает коммуну «Джунгли» от агрессивных вылазок врагов, мастерит для детей колхозников игрушки. Героизация Мишки проявлена в оценке, которую дает герою на открытии колхозной детской площадки дедушка Илья: «Это у нас есть такой богатырь (...) Михайло Перекат (...) Для вас мастерил (...) Вот вы и играйте да растите дружными колхозниками)» (С. 281).
Новая социальная роль человека, который из жертвы общественного устройства становится хозяином мира, продемонстрирована на примере поведения Дарьи. В коммуне Воронцова она «впервые за всю свою жизнь» выступила на общем собрании, проявив заботу о состоянии хозяйства: «Хлев надо. А вдруг неровен час - звирь наскочит. Обездолит тогда» (С. 255). Образчик хозяйского поведения в коммуне демонстрирует и Мишка: «Мишка говорил как взрослый, с такой же хозяйственной расстановкой, как это делала Татьяна» (С. 316-317).
Новая социальная роль хозяина жизни позволяет героям обрести полное имя: Лянко Воронок, став организатором коммуны «Джунгли», именуется Воронцов Андриян, Мишка - Михайло Перекатом.
Процесс перековки человека осуществляется параллельно с преобразованием деревни. Если в начале произведения она имеет неприглядный вид, покосившиеся дома бедняков изображаются на фоне ненастной погоды, то в конце романа колхоз Краснораменье описывается в пору сбора богатого урожая. Сбор урожая, подобно рождению колхоза, изображается как победа нового социального строя, новой идеологии и государственной политики. Автор и здесь опирается на положения позитивной эстетики, декларировавшей концепцию жизни как борьбы. Борьба за урожай принесла Крас-нораменцам не только победу, но и награду: «МТС вашему колхозу послала в качестве премии трактор (...) Политотдел передает переходящее красное знамя» (С. 338).
Процессом перековки человека и преобразования деревни в романе, как то и определено требованиями соцреализма, руководят представители партии, комсомола и рабочего класса. Наиболее наглядно это продемонстрировано описанием деятельности Петра Сорокина, невзрачность которого
2013. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
(лицо, усеянное веснушками, мягкая улыбка, ровный неокрепший голос) компенсировалась «глазами, полными комсомольского задора» (С. 264), что и определило его авторитетную роль среди раменцев. Приехав в колхоз и еще не успев познакомиться с людьми, он начинает готовить выпуск стенгазеты «Молния с полей», которая вдохновляет колхозников на трудовые подвиги. Сорокин организует высылку из деревни кулаков, инициирует создание клуба в доме, освобожденном от семьи кулака-голбешника Тита, собирает молодежь в комсомольскую ячейку. Комсомольская ячейка проводит далее в деревне сепаратистскую политику своего вожака - «предлагает исключить из колхоза Тита, Дениса и Савелия Телегина» (С. 222), которые по сути являются середняками и не определившимися. Таким образом, действия Сорокина и его приверженцев разжигают классовую борьбу. Результатом оказывается окончательная дифференциация населения: одновременно в деревне проходят два собрания: в доме Аграфены - строят планы борьбы с колхозом голбешники, в клубе - комсомольцы «обсуждают план «великих работ» (С. 211).
Шефом промартели «Джунгли» является работающий на заводе техник Иван Харитонович. Он придумывает имя коммуне Воронцова, он подает идеи, позволяющие организовать и развивать хозяйство (предлагает построить на реке плотину, заняться народным промыслом). Иван Харитонович поддерживает коммуну материальными средствами и техническими устройствами, которые заводча-не сооружают для крестьян.
Будущее в представлении героев связано с колхозом и коммуной. Они достигаются завоеванием. Колхоз организован путем победы бедняков в борьбе с кулаками-сектантами. Воронцов строит коммуну, начиная с возведения дома. В сценах домостроительства он подобен былинному богатырю, который в одиночку занимается мирообустройством. В короткий срок, благодаря нечеловеческому напряжению физических сил, он сооружает дом, который знаменует победу Воронцова над когда-то жившим на хуторе старцем-отшельником.
Будущее для героев является воплощенной утопией. В произведении представлено два типа утопии - Беловодье и по сути реализованный в опыте персонажей «Четвертый сон Веры Павловны». В качестве близкой Бор-Раменскому по времени литературной параллели следует упомянуть и произведение А. Чаянова «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии». Образы утопии, существующей в представлениях героев, социально дифференцированы. О Беловодье говорит старец Анкудин, направляя Евлалию на путь паломницы. О Беловодье он упоминает наряду с традиционными крестьянскими мифологическими топосами - Китежом, Татанией, озером Лове, которые связывает с религиозной идеей: «.место называемое Беловодье и озеро Лове, а на нем 100 островов, а на них горы, а в горах живут о Христе подражатели христовой церкви.» (С. 170).
Поскольку религия мыслится героями произведения как мракобесие, коммуна Воронцова и колхоз «Краснораменье» смоделированы по образцу известных социальных утопий, изображающих устройство общественной жизни как фаланстер. В описаниях колхоза и промартели угадываются прежде всего футуристические проекты Чернышевского, который в образе идеального общественного устройства соединил коллективный труд, благоденствие, просвещение, реализацию природных задатков человека. Об этом свидетельствуют следующие примеры: «Площадка около длинного дома была чисто выметена. Пестрело цветами несколько клумб, огороженных гнутыми ивовыми прутьями. В широком коридоре висели гирлянды из пихтовых веток, над крыльцом красовался новый флаг» (С. 311); «По жнивью лежали ряды снопов. Оставшийся небольшой участок ржи таял от дружной работы десяти жнецов» (С. 312); «Мы регулярно слушали по радио московские лекции и сами в плановом порядке работали над агротехникой. Каждый знает агроминимум» (С. 314). Как и в произведении А. Чаянова, жители утопической коммуны Д.П. Бор-Раменского занимаются не только земледелием, но и национальными ремеслами - в частности гончарным делом, производством лыж, саней, посуды и т.д.: «Лыжа не выйдет, так палка к щетке будет (.) Теперь у нас вся посуда своего изделия, а это в продажу пойдет.» (С. 322). В фаланстере человек не имеет национальности. Коммуну Воронцова жители деревни воспринимают как «интернационал», ибо там поселились русские, татарин, удмуртка, украинка.
Социальная утопия реализуется и в строе жизни колхоза «Краснораменье». Коллективный труд здесь формирует настроение социального оптимизма: «Люди возвращались с полей большими группами с песнями. В улице становилось шумно, радостно» (С. 337). Воплощенная социальная утопия фактически воспроизводит в тексте произведения знаменитую сталинскую формулу «Жить стало лучше, жить стало веселее!», политически зарядившую, как известно, атмосферу «Съезда победите-
лей». Бор-Раменский не только образно, но и вербально ее повторяет: «Хлеба теперь вдоволь. По-другому живем, веселее» (С. 343), - кричат краснораменские бабы, зазывая промколхозниц в гости. Бывшие бедняки Яшка Кулик и Давыдков Егор написали в правление колхоза заявление: «Получив по двести пятьдесят пудов хлеба, просим нас вычеркнуть из списков бедноты.» (С. 345).
Соцреалистический канон с его прокламированием социальной мифологии, которая определила характер развития сюжета в производственном романе, романе о колхозном строительстве, в кинофильмах сталинской эпохи, предрешает развязку событий и в произведении Бор-Раменского. Роман «Раменье» заканчивается символической картиной выезда коммунаров на лодках из затерявшейся в лесах речушки на простор широкого пруда. Они везут в город на продажу изделия своей промартели. Но автор показывает это не как событие, знаменующее достижения частного человеческого коллектива. В соответствии с требованиями новой эстетики финал произведения героизирован. Событие наделяется значением вселенского масштаба, выводится из топографических координат в координаты мироздания; картина обретает визуальность и кинематографичность: вереница лодок выезжает на простор широкого пруда, над ними в небе появляется аэроплан, над головной лодкой герои развертывают красный флаг с лозунгом «Промколхоз "Джунгли" - свои продукты на колхозный базар!» и высоким голосом начинают выводить песню «Широка страна моя родная.», а по берегу пруда «три милиционера с большой серой собакой» ведут плененного врага трудящихся - высокого человека с военной выправкой, наклонившего лысеющую голову. Как в кинофильмах сталинской эпохи в финал произведения вплетается песня, передающая пафос изображенной картины.
Рассмотрев произведение Д.П. Бор-Раменского как образец искусства соцреализма, следует обратить внимание на тот факт, что авторское жанровое определение - «роман» - утрачивает здесь свои классические признаки. По справедливому замечанию О.Э. Мандельштама, мерой романа является человеческая биография: «Отличие романа от повести, хроники, мемуаров или другой прозаической формы заключается в том, что роман - композиционно замкнутое, протяженное и законченное в себе повествование о судьбе отдельного лица или группы лиц» [7. С. 271]. Человек, переживший в начале ХХ в. две войны и несколько революций утратил не только личную, но и социальную биографию: «Ныне европейцы выброшены из своих биографий как шары из бильярдных луз» (Там же. С. 275). Соцреалистическая мифология 1930-х гг. моделирует коллективную судьбу советского человека на основании его социальной принадлежности. Понятия судьбы как тайны человеческой жизни, как самообретения человека здесь нет. В результате из романа исчезает его традиционное смысловое наполнение. То, что обозначено романом, является по сути социальным мифом. И это коренным образом меняет принципы изображения человека. Он утрачивает духовную составляющую. Объектом описания оказывается лишь «внешний» человек с набором его социальных ролей. Художественное познание его психологии оказывается невостребованным. Персонажи обретают статичность, дотекстовую заданность, они не могут поменять или отменить вмененную им роль. Это позволяет типологически отнести героев «Раменья», как и любого соцреалистического романа, к образам народной драмы, в частности, комедии положений, где нет характеров, но человек проявлен как функция. Типологическое единство героев советской комедиографии и театра Петрушки было отмечено учеными неоднократно [10; 11]. За вычетом комедийного содержания нетрудно проследить аналогии в принципах изображения героев комедии дель арте и соцреалистического романа. И там, и там персонажи не только статичны и равны своей социальной (она же отождествляется с эстетической) функции, но и мыслят свой опыт универсальным; каждый из героев обладает влиянием на круг связанных с ним образов; бытовой план жизни они ставят в один ряд с идеологическим. Все эти принципы изображения по сути дела в неизмененном виде входят в соцреалистический канон.
Но Д.П. Бор-Раменский, подобно многим его современникам, не был слепым адептом нового режима, полностью подчинившим ему свое художественное творчество. В романе «Раменье» чувствуется знание того жизненного материала, с которым автор имел дело. Реальный, не сводимый к социальной функции человек проявлен в произведении более всего через речевую характеристику -через то, как он именует свою одежду, утварь, домашние постройки. Речь персонажей оказывается их этнографической метой. И в этом смысле Д.П. Бор-Раменский отражает в своем произведении опыт натуральной школы - принципы изображения человека, разработанные в социально-бытовом очерке. Внешность и характер человека в очерках В. Даля, «Записках охотника» И.Тургенева отражают черты природного и социального мира, в которых он рожден и живет. У Бор-Раменского социальный детерминизм в изображении героя превалирует над этнографическим, что делает его проводником
2013. Вып. 4 ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ
официальных ценностей ранней советской эпохи. Но очевидная искренность веры в социалистический идеал приводила к необходимости деформации рационального эстетического построения, к необходимости «оживления» «кукольного» театра сталинской реальности, где кукловод определял расстановку фигур и их роли. Сделать это писатель, усвоивший законы нормативного искусства, мог только через включение этнолингвистического элемента в регламентированный язык эпохи.
Роман «Раменье», безусловно, определил место Д.П. Бор-Раменского в литературе соцреализма [5]. Автор его двигался в ногу с официальными советскими писателями, потому, как и они, воплощая новый канон, использовал изобразительные возможности, разработанные в более ранних культурных моделях, но наполнял их идейным содержанием, востребованным эпохой. Такая стратегия обеспечивала жизнеспособность нормативного искусства, по крайней мере - в локальном историческом времени [4].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Богданов А.А. О пролетарской культуре. 1904-1924. М.; Л., 1924.
2. Буржуазные тенденции в современной литературе. Доклады в коммунистической академии. М., 1930.
3. Вопросы культуры при диктатуре пролетариата. М.; Л., 1925.
4. Гройс Б. Утопия и обмен (Стиль Сталин. О новом. Статьи). М., 1993.
5. Евстафьев В.А. Творчество Д.П. Бор-Раменского. Ижевск, 1964.
6. Луначарский А.В. Основы позитивной эстетики. М., 2011.
7. Мандельштам О.Э. Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. Стихи и проза 1921-29 гг. М., 1990.
8. О советской литературе. М., 1934.
9. Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991.
10. Чебанова О. «Клоп» Маяковского и комедия дель арте. URL: http://lit.1september.ru/2002/19/9.htm
11. Щеглов Ю. Конструктивный балаган Николая Эрдмана // НЛО. № 33 (5 / 198). С. 118-160.
Поступила в редакцию 07.10.13
E.A. Podshivalova
Typology of characters and genre models in the novel "Ramenye" by D.P. Bor-Ramensky
The target of the research is the novel "Ramenye", the first novel by D.P. Bor-Ramensky which obeys the laws of socialist realism (which was about to emerge in 1930-s). The paper reveals the way collection of characters and unraveling of the plot's peculiarities reflect certain features of "positive" esthetics. The paper also observes both cultural and genetic backgrounds of the characters typologically related to situation comedy and realist fiction.
Keywords: D.P. Bor-Ramensky, the novel "Ramenye", canons of socialist realism, positive esthetics, situation comedy, realist fiction.
Подшивалова Елена Алексеевна, Podshivalova E.A., doctor of philology, professor
д°кг°р филологических гаук профессор Udmurt State University
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Russia, Izhevsk, Universitetskaya st., 1/2
426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 2) E-mail: podshlena1@mail.ru E-mail: podshlena1@mail.ru
