CC BY
81
УДК 831.161.1.0.
ББК 83.3 (2Рос=Рус)6
Лебедева С.Н.
ТЕМА «СЛОМА ПОВСЕДНЕВНОСТИ» В ПРОЗЕ КРЕСТЬЯНСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ 1920-х ГОДОВ
Lebedeva S.N.
THEME OF “THE BREAKING OF EVERYDAY LIFE” IN PROSE OF PEASANT
WRITERS IN 1920
Ключевые слова: крестьянские писатели, русская деревня, революционные
преобразования, сознание крестьян, М.Я. Карпов.
Key words: peasant writers, Russian village, revolutionary transformations, consciousness of peasants, Karpov M. Y.
Аннотация
Статья посвящена проблеме художественного осмысления в прозе крестьянских писателей 1920-х годов темы деформации национального сознания русского крестьянина как следствия революционных преобразований в деревне. Рассмотрены отдельные произведения М.Я. Карпова в обозначенном аспекте.
Abstract
The article deals with the problem of the artistic interpretation of deformation of the national consciousness of Russian peasants as the consequences of revolutionary transformations in village. The separate works of Karpov M.Y. are considered in the denoted aspect.
Крестьянские писатели первых двух послеоктябрьских десятилетий стремились раскрыть «человеческое» содержание исторических процессов, показать их воздействие на характеры людей, обозначить соотношение событий с национальными традициями, с исторически сложившимися особенностями мировосприятия - национальным характером. «Слом повседневности» - таким периодом в истории русского народа, по словам Н.Н. Козловой, были 1920-1930 годы. Переворачивалась жизнь всех социальных групп, но наиболее радикальные изменения претерпел быт крестьян - они «переставали быть крестьянами»1. Трагические деформации сознания русского мужика, жителя деревни, запечатлел в своих произведениях крестьянский писатель Михаил Яковлевич Карпов (1898-1937). С конца 1930-х годов, после ареста и расстрела М.Я. Карпова, о нем не упоминают критики, не переиздаются его произведения2.
Первый сборник рассказов М. Карпова «Апрельские прели» вышел в Ленинграде в 1925 году, через год - книга прозы «О зайце и людях». До середины 30-х годов были изданы многочисленные рассказы, повести «Молодая кровь», «Редакторское кресло», «Палисадник», романы «Карбуш», «Пятая любовь», «Справедливый судья», «Лишенцы», «Непокорный» и другие. Все произведения тематически близки - автор обращается к событиям гражданской войны и жизни послеоктябрьской деревни, концептуальной
1 Козлова, Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи / Н.Н. Козлова. - М., 1996. - С. 15.
2 См. о жизни и творчестве М.Я. Карпова: Лебедева С.Н. Проза забытых русских писателей 1920-х годов: Художественное осмысление крестьянской темы: Монография. - Тольятти, 2009. - 166 с.
доминантой текстов является событие, показанное через ощущения, осознание его участником или свидетелем.
Герой ранних рассказов М. Карпова - человек экстравертированного поведения, его образ складывается не столько из описания внутреннего мира, психологического состояния, сколько из внешних характеристик, практических действий: поступки санитарки Валентины Кленовцевой и военкома Краснова из рассказа «Приключения зайца», белого офицера Евгения Николаевича и большевика Павла из «Палисадника», участие в событиях партизан Микиты и Захара, героев рассказа «Земля утянула». В первых двух произведениях персонажи показаны как уже сложившиеся личности, мировоззрение которых устоялось, они последовательны в поступках, действуют без колебаний, порой жестоко - по законам революционного времени (Краснов, Евгений Николаевич). А крестьяне Микита и Захар («Земля утянула») сомневаются в справедливости происходящего и необходимости своего участия в событиях - они мобилизованы Колчаком для борьбы с красными, но бегут из отряда, не желая воевать: «Сеял бы таперя, а не дурака валял...»1 , - говорит Захар. «Темного» крестьянина образумил сознательный Андрей, в недавнем прошлом рабочий, а сейчас солдат: «.Сеял бы! Неча этим заниматься: к красным надо. Там деревни жгут.». Вопрос Захара «А как же дом?» остался без ответа, он вынужден был подчиниться Андрею, бежать к красным -война продолжалась.
Текст построен на контрапункте: жизнь - смерть. Пробуждающаяся весенняя природа, «улыбающиеся звезды» [57], в лесу «запахи смолы, разбухших почек и прошлогодних листьев. Поют ручьи.Из глубокого провала неба сыплется перезвонный дождь песен жаворонков» [53], «.хочется жить - стволу, сучьям и только что родившимся листьям» [55] - всё это проявление естественной жизни. Убийство Андреем, Микитой и Захаром часового (перед побегом из отряда белогвардейцев), упавшего «головой на землю», разрушило гармонию природного мира: «заплакала сова», «испугалась ночная мгла, стыдливо кутались звезды в белесое.»; «.страшно, темно стало в бору. Жутко.» [ 58]. Персонификация природы, восходящая к фольклорному антропоморфизму, придает образам символический смысл, подчеркивает драматизм развития событий. В этом рассказе, а также в других («Палисадник», «Первомайские бомбы», «Последний свисток») для изображения событий первых лет советской власти использован прием разорванного действия, смещения плоскостей, введены элементы рубленой прозы. Карпов к середине 1920-х годов мог ориентироваться на замечательные примеры подобного типа повествований - орнаментально-сказовую прозу Б. Пильняка, А. Неверова, Л. Сейфуллиной, М. Шолохова, Л. Леонова, И. Бабеля, И. Касаткина. Непредсказуемость, хаос, абсурдность реальной жизни требовали адекватных приемов для воспроизведения -«история, осевшая в психике человека предполагала огромное разнообразие типов»2. В прозе о деревне послеоктябрьского периода сформировалась особая типология героев: большевик-пролетарий, верный революционному долгу; крестьяне, не признавшие советскую власть; герой, колеблющийся в своих классовых симпатиях. В той или иной мере эти персонажи выявляли разные грани народного характера. Вместе с тем писатели обращали внимание читателей на новое явление в советской деревне - тип крестьянского лидера, безоговорочно принявшего идею революции (М. Шолохов, Д. Фурманов, Л. Леонов, А. Фадеев и другие).
Система персонажей романа М. Карпова «Пятая любовь» (1926) свидетельствует о значительном расширении рамок обозначенной типологии героев. Отметим, что обращение писателя во второй половине 1920-х годов к жанру романа было не случайным и соответствовало проявившейся тенденции в литературном процессе тех лет. По
1 Карпов, М.Я. О зайце и людях / М.Я. Карпов. - Л., 1926. - С. 57. - Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием страниц в скобках.
2 Белая, Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы 20-х годов / Г.А. Белая. - М., 1977. - С. 79.
справедливому замечанию современного исследователя Г.С. Зайцевой, «крестьянский роман начал отсчет с середины 20-х годов ХХ в. и достиг своего взлета на рубеже второго и третьего десятилетия. Он активно существовал в крестьянской прозе вопреки теоретическим прогнозам формалистов и вульгарных социологов о неизбежности конца этого жанра»1. Советским читателям необходимы были художественные эпические тексты о социально-исторических преобразованиях в городе и деревне, о человеке в контексте времени - во всем разнообразии поступков, ощущений, в процессе его духовного роста или разрушения, трансформации сознания. Крестьянские писатели В. Ряховский, И. Трусов, К. Горбунов, А. Тверяк, П. Замойский, А. Дорогойченко, П. Романов, И. Макаров, М. Карпов, И. Шухов охотно пробовали свои силы в жанре романа, и в десятилетие между гражданской войной и коллективизацией именно они стали первыми в советской литературе летописцами социальных, исторических, ментальных перемен в деревне.
Основные персонажи романа «Пятая любовь» выявляют доминантные черты народного характера, особенности крестьянского мироощущения: образ деревенского мудреца и чудака («ученый» и доморощенный «философ» Макар Матвеев), «некрасовская» женщина (Ганя Матвеева), эмоциональная, страстная женщина (Алена Малинина), хранитель патриархальных традиций (Матвей Медведев). Внимание автора обращено на новое явление послеоктябрьской эпохи - тип крестьянского «вожака», утверждающего идеи революции в деревенской жизни. Это главный герой романа Сергей Медведев - крестьянин, участник гражданской войны, демобилизованный по ранению красный командир, получивший образование в городе и вернувшийся в деревню. Намерения у молодого человека самые лучшие - помочь односельчанам научиться жить в новой действительности, при советской власти. Сергей Медведев с воодушевлением начал работу в должности председателя сельсовета, но «старые корни» препятствовали реализации задуманного. Медведев испытывает острые противоречия между долгом партийца и желаниями обычного крестьянского парня: «Скажем, по разуму я партийный, а в душе обыкновенный. Только корни во мне такие, старые. »2.
Глава тридцатая третьей части романа важна для понимания авторской концепции человека во времени. Начало главы - лирическое описание изобилия глушинской ярмарки-выставки на городской площади: «И чего только нет на выставке! - глаз разбегается! С какого конца зайти, с какого переулка - бог весть: то ли с того, где овощь разная - вилки капусты по пуду, арбузы величины неохватной; то ли со скотных павильонов да с птичников, - все манит мужика своей отборностью и пестрой чехардой путается в голове, кружит хмелем.» [215]. Одним словом, «ярмарка утверждала хозяйственный подъем», явившись подтверждением успехов новой экономической политики. Вместе с тем Карпов показал разное отношение крестьян, участников выставки, к происходящему - от восторга Савохина и других, получивших премию за результаты труда, до озлобленного неприятия: «Кто премьи получил?», - кричит уязвленный («не дали премии!») бедняк-крестьянин в чайной. И сам отвечает: «Первеющие живоглоты. Взяла их революция? Ни хрена не взяла.» [224].
Автор делает акцент на том, что этот «белобрысый» мужик мыслит всё еще категориями революционного и военного времени («. а где ты был, скажи, в революцию?... Копнись, война - пойдешь на защиту.?») [224]. Ему не до мирного труда на земле - судя по всему, мужик не очень утруждает себя работой и бедность свою объясняет происками «мировой буржуазии» [224]. По убеждению писателя, поведение озлобленного крестьянина - проявление искажения сознания, отравленного идеей обостряющейся классовой борьбы. Это подтверждает и восприятие ярмарочных событий непримиримого к «кулацким проявлениям» селькора Василия Ельникова. Крестьянин-бедняк Ельников и председатель исполкома Гришин по-разному относятся к
1 Зайцева Г.С. М. Горький и крестьянские писатели начала ХХ века / Г.С. Зайцева. - Горький, 1985. - С. 93.
2 Карпов М.Я. Пятая любовь / М.Я. Карпов. - М., 1931. - С. 236. - Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием страниц в скобках.
выставленным на ярмарке экспонатам - примерам достижений НЭП: Гришин при закрытии выставки «от имени советской власти пожал честную мозолистую руку наиболее отличившегося крестьянина Алексея Степановича Савохина»[223]. Реакция Ельникова на действия Гришина подчеркнута мимикой и жестом: он «передернулся и чуть не крикнул: не жми кулацкую лапу (курсив автора - Л.С.), но сдержался и, сплюнув, опустился на скамейку» [223]. И все же большинство крестьян доброжелательно и трезво относятся к переменам в деревне в период новой экономической политики: «Я вот премии не получил, а не плачу, - вступил в разговор с недовольным белобрысым мужиком другой крестьянин. - Стараться буду и получу вдругорядь. Каждому стараться надо. А то - на языки-то мы мастера, а коснись дела - у нас и руки-крюки.» [224]. Сельскими жителями новая экономическая политика была принята с надеждой, но мечте о сытой жизни, как показал Карпов, противостоит реальность - нищая деревня, убогий быт - на это в романе указывает множество деталей: «Сергей вышел на развалившийся двор, подошел к телеге, на которой спал Матвей.» [84]; «Ужин Васьки - тюря с огурцами.» [156] и другие. Мужики недовольны обманом революции: землю отдали, а хлеб продотряды забирают, налогами давят: «Всё с нашего брата дерут. Мужик, что овечка с золотой шерсткой: стриги, кому не лень. » [104]; «не дают зажиточному крестьянину ходу, а середняка разоряют» [258].
Карпову удалось в романе высветить в нэповской, доколхозной деревне характерное противоречие между социалистической и «собственнической» позицией, коллективистским и индивидуалистическим восприятием событий. «Чертовская штука нэп.. .»[152], - признается идеологически «подкованный» Сергей далекой от политики Нине. В форме несобственно-прямой речи автор передает отношение героя к новой экономической политике: «Он бы всех спекулянтов скрутил, всех под ноготок. Так говорило его нутро, но холодный рассудок и особенно статья Ленина «О продналоге» разубеждали, заставляли думать обратное. Надо сказать, нэп Сергей воспринял туго, недоволен был» [152]. Наиболее комфортно чувствует себя в новых условиях «кулак» Алексей Савохин, главный оппонент Сергея Медведева: «Новую политику открыли -хорошо сделали, теперь бы подешевле товар да налогов поменьше» [17]. Савохин показан писателем как неоднозначная, многосторонняя личность. Умный, предприимчивый хозяин, умеющий трудиться, не жалея себя, он вместе с тем - «мироед» в восприятии многих односельчан. В нем объединены контрастные качества: добропорядочный глава семейства, он способен совершить преступление из-за измены любовницы; скупой и одновременно щедрый - готов подарить крестнику Сергею дом: «хотел доброе дело сделать, доказать свою любовь, а его выгоняют. Где же дружба после этого?» [191]. Критики не случайно упрекали и даже обвиняли Карпова в том, что образ кулака Савохина - самый живой из всех персонажей: «Большую тщательность проявил Карпов в обрисовке образа кулака. Вообще отрицательные или полуотрицательные типы удаются автору гораздо лучше»1. Действительно, поступки Савохина психологически мотивированы, писатель показывает движение его чувств, нюансы переживаний - через внутренние монологи, элементы сказового повествования, детали портрета, авторские оценки, пейзажные зарисовки.
Одна из важнейших проблем романа - конфликт отцов и детей2. Карпов показал, как исторические события ломают устоявшиеся привычки и патриархальные традиции в крестьянской семье, как трансформируется сознание людей разных поколений. Сергей Медведев, молодой человек, называет прежний образ жизни крестьян («отцов») «жизнью
1 Касаткин, И.М. // ОР ИМЛИ РАН, ф.21, оп.1, ед.хр. 37. - С. 162.
2 По утверждению исследователей, «советская деревня 20-х годов по своему возрастному составу была молодой: в 1926 г. более 50% крестьянского населения составляли люди в возрасте до 25 лет» (Булавин, М.В.
О закрытии храмов на Среднем Урале / М.В. Булавин // Известия Уральского госуниверситета. Серия 2. Гуманитарные науки. Вып. 13. - Екатеринбург, 2007. - С. 160.)
самотеком»: «Надо жить по-иному. В смысле организованности» [102]. Автор рисует в романе быт нескольких крестьянских семей - многодетного бедняка Матвея Медведева, середняка Яфима Малинина - у него взрослая дочь Алена, семью «кулака-мироеда» Алексея Савохина. Отношение отцов к происходящему в деревне противоречиво: они приветствуют получение земли, обретение свободы в ведении хозяйства (хотя и жалуются на непомерные налоги), но при этом резонно осуждают детей, для которых общественная, партийная работа важнее крестьянского труда.
«Дома встретил Сергея хмурый отец. Он глядел на него исподлобья и тяжело сопел.
- В волости задержался., - оправдывающее бросил Сергей.
- В волости? А конопли, небось, не сходишь поглядеть - намокли али нет?
- Взял бы да сходил. - И к Аганьке: сходи, Ганя, к Яфиму Малинину, скажи, чтоб ячейку и комсомол собирал. На собрание.
- Э-эх, ребята!..- с горечью вздохнул Матвей, - Всё собрания, всё бестолочь.. От Бога отреклись, на отца наплевать. Когда по хозяйству будете? С ума сошли!
- Не сошли, не сухотись!
- Да как не сухотиться, дьявол вас заешь, а? Что будешь зиму делать: лодыря гонять?.. Работнички!..» [ 234].
Драматично воспринимают старшие отчуждение детей от религиозной веры -нравственной основы крестьянской жизни. На упрек Сергея в непонимании «политики партии» Матвей ответил: «Кормит-поит тебя партия? Я вот всё молчу, а сейчас прямо скажу: от Бога не надо отрекаться. А ты лба не перекрестишь. Нехорошо» [85]. Впоследствии причины всех жизненных потрясений сына Матвей видит в том, что «родителя не слушался, в Бога не верил.» [290].
Молодые герои Карпова, отказавшись от Бога, верят в большевистские идеи -иконы в их домах заменены портретами Ленина1, они не хотят жить в соответствии с устоявшимися традициями, высмеивают патриархальные обряды и православные Таинства. Алена и Василий Ельников при вступлении в брак отказываются от венчания в церкви: «К венцу я не поеду. В волости запишемся и больше ничего.», - заявила Алена жениху. И получила гневную отповедь матери: «На всю деревню срам! Как людям на глаза покажешься?» [202]. При этом Яфим, отец Алены, допускает отказ от венчания: «Наша программа супротив попов.» [262], а Сергей Медведев категоричен: «Комсомольцам недопустимо венчание» [269]. Для молодых важнее было участие в новой жизни - с комсомольскими ячейками, собраниями, советскими праздниками, приобщением к учебе, чтению, городской культуре. Молодые герои «Пятой любви» Ганя, Алена, Василий Ельников стремятся к общественной работе в деревне: «Я слышала о комсомоле, - говорит Алена Малинина, - а что это за штука - не знаю. В него, значит, и девкам можно?». На возражения отца Алены («не бабье дело!») Сергей поучительно отвечает: «А почему бы и не бабье? Это дело, дядя Яфим! Старые привычки надо изживать» [75].
Карпов показал в романе, как болезненно крестьяне «рвали связи с прошлым», пытались разобраться в современной политике и самостоятельно решить жизненно важные вопросы: «Сергей. раскладывает тузы кулацкого хозяйства и бьёт их козырными шестерками хозяйства советского, а мужики и рот разинули. И ни одного заковыристого слова, которое бы непонятным было. Одно слово - без утайки: где хорошо и где плохо. Завсегда надо так. А то нашпиговывают мужика красными словами, а о непорядках - ни-ни, боятся: думают, не поймет мужик. за дураков считают» [101]. На заседаниях деревенской партячейки обсуждались вопросы «за какие-такие грехи из коммунистов вышвырнули некоторых партийцев?», «о международной революции», «о налогах в
1 Любопытно в этой связи документальное свидетельство - письмо крестьянина Василия Смирнова (декабрь 1924 года) И.М. Касаткину: « <...> По-видимому, и в деревне начинает религия шататься <...>. Не будет ли возможности послать мне хоть два портрета вождей революции, вместо образов, а то у меня как -то пусто в хате» ( РГАЛИ, ф.246, оп.1, ед.хр. 117. - С. 3].
пользу воздушного флота», «можно ли кумунистам лишнюю землю прикарманивать?» и т.д. Отметим, что массовые сцены в «Пятой любви», в сравнении с ранними рассказами Карпова, стали более многоплановыми, характеры четче обрисованы, индивидуализированы, усилилась конкретность авторского восприятия, оценок: писатель наделяет фамилиями и часто именами участников полилога, нередко одним-двумя штрихами характеризует персонажей, использует другие формы психологического анализа - от сказового слова до символики образов, деталей, ситуаций: «Ячейка была в полном составе: Яшка Горластый - он же Яков Веников, Яфим Малинин, Гришка Тишин, Прокофий Михеев, Иван Несмелов. И выбывшие собрались. Тут тебе Семен Грачев, Микита Мочалин... У Семена Грачева большие рыжие усы, оставшиеся от германской войны. Перед тем, как что-либо сказать, он подкрутит их, прокашляется и вначале говорит вкрадчиво, чтобы потом разгореться» [ 100].
Массовые сцены в произведении - совместная работа крестьян на земле, скопление народа на выставке-ярмарке, собрания деревенской партячейки, любительский спектакль, свадьба Алены и Василия - передают воодушевление участников, отражают искренний интерес к происходящему. Но нередко настроение людей резко меняется, проявляется враждебность, готовность к насилию и даже к убийству - в «карнавальной» действительности человеческая жизнь теряет свою ценность. Причина этого, как показал М. Карпов, в классовой ненависти, мести, проявившихся в период разрушения старых социальных порядков, в нарушении нравственных принципов, утрате ощущения греха, отсутствии боязни «страшного суда» - «антропологическом сдвиге», по справедливому определению Н.Н. Козловой.
Отметим появление в тексте мотива ярмарочной площади1 - обязательного атрибута социально-исторического «карнавала» с кипением страстей, конфликтами, перевоплощением, игрой. Площадь у Карпова - это и возможность самовыразиться, высказаться «массовому» человеку - крестьянину Макару Медведеву. Более того, ситуация «карнавальной площади» способствует проявлению в персонаже инакомыслия, несогласия с реальностью - даже в такой форме, как представление землякам содержания «научного трактата». Образ Макара комичен и драматичен одновременно (в этом проявляется карнавальность сознания героя) - для односельчан он «чудак», «дурак», «странный человек» (герой во многом предвосхищает «чудиков» В. Шукшина). Для представителей власти Макар подозрительная личность - его речи полны загадок, непонятны и потому политически неблагонадежны: «Милиция уже известила ГПУ, что какой-то белогвардеец под видом проповеди говорил контрреволюционную речь и наклеил на доску противосоветскую прокламацию. Будто бы он не одну листовку раздал.» [220].
Кульминация «карнавала» в романе - свадьба Василия Ельникова и Алены, автор подробно описывает эпизоды свадебного обряда («.мать настояла, чтобы свадьба была, как у добрых людей: с песнями и воплями невесты, с «запоем», с дружками, дарами и горным»). Веселое хмельное застолье, пляски, споры перетекают в скандал. Заканчивается праздник трагически: «В темноте - ругань, визг. Из сеней - драка перекатилась на двор, со двора - на улицу. На улице кричали: дра-ка-а! На драку сбежалась чуть ли не вся деревня. Пошли в ход дубовые колья: ломали Васькин же частокол. Не одному саданули в бок и не одному помяли череп. Дрались, не зная за что - каждый заступался за своего. Кто-то притащил ведро студеной воды и вылил его на Ваську. Васька не шелохнулся: он был мертв» [287]. Финал события был предопределен началом «карнавального» свадебного обряда, его извращением: отец Алены, «кумунист» Яфим Малинин, благословлял молодых, держа в руках не православную икону, а портрет Ленина: «Из толстой рамы, из мишуры извилистой, отливающей багрянцем поддельного золота, смотрели веселые прищурые глаза.» [288]. Персонажей это забавляет, но Карпов
1 См. об образе «карнавальной площади»: Меньшикова, Е.Р. Гротескное сознание: явление советской культуры / Е.Р. Меньшикова. - СПб., 2009. - 296 с.
показал, что «карнавальные переворачивания» не смешны, а страшны, поскольку снимают моральные и нравственные запреты, опасны «жестокой готовностью веселящихся к убийству»1.
Писатель использует в романе элементы повествовательной формы, часто встречающиеся в его ранних произведениях - письма, дневниковые записи, воспоминания героев (это характерно для прозы начала 1920-х годов в целом). Письма Сергея Медведева являются важным элементом композиции романа, что подчеркнуто в тексте графически, намеренной маркированностью. Вместе с тем в письмах проявляются новые смыслы-концепты (или их нюансы) в отношении персонажей к происходящему. Эпистолярная форма способствует также выявлению авторского сознания, пониманию авторской концепции событий - писатель не дистанцируется от героя-повествователя, автора писем, который предельно открыт, правдив, искренен в своих сомнениях, оценках, характеристиках.
В письмах Медведева к фронтовому другу обнаруживается неоднозначность отношения Сергея к событиям: понимание необходимости преобразований в деревне и сомнение в оправданности насильственного, болезненного для крестьян отторжения от привычных, устоявшихся принципов жизни: «. Мне казалось, что я люблю деревню, а сейчас вот ненавижу, впору схватить котомку и драть к чертовой матери из этой проклятой трущобы. Про нашего брата крестьянина и не говори: болото такое, что через него сто лет до социализма не доскачешь. С виду-то на этом болоте цветочки советские, а вступи сюда социалистической лапой, так ухнешь в собственнические тартарары. Наследство в нас сильно, прадедушкины корни. Я вот коммунист, революционер, а лишь коснулся своей полосы, так во мне сразу и заговорили прапрадедушки. Спрашиваешь, что я сделал? Ничего. Думал - переверну, да бюрократизм, сонливость. В былое время не так бы повернул, а теперь мужик в рваных портках и. мелкобуржуазный элемент. Будто крестьяне виноваты, что у них не общественное хозяйство. Плохо, брат. Ругаю мужиков,
а, ей-богу, жалко, душа болит. Такая уж несуразная жизнь.» [161].
Особое место в произведении занимают воспоминания молодой учительницы Нины Михайловны, дочери убитого красноармейцами священнослужителя, сумевшей не только достойно пережить жизненные потрясения, но и сохранить искренность, доброту, душевную чистоту. История Нины обозначила в романе проблему ответственности за содеянное: «Нина смотрела в передний угол, на распятие и черные лики икон. Вспоминала детство, церковь в их селе - такая веселая и уютная, служба отца, как он учил молиться, не забывать Бога, - а она забыла Бога, забыла всё - не за это ли наказана? Всё потеряла: веру в Бога, любимого человека, родителей.» [355]. Ключевое слово фрагмента -«забыла», оно не случайно повторяется несколько раз: Нина Михайловна приходит к пониманию, что утрата родовой, духовной памяти может лишить человека будущего, завести в тупик.
Итак, жизнь крестьян в романе «Пятая любовь» показана, как клубок противоречий
- социальных, общественных, личностных, интимных. Многие конфликты лишь заявлены и не получают развязки в произведении. Примечательно, что роман имеет открытый финал - главный герой вынужден уехать из родной деревни, он в начале нового периода своей жизни, и последние фразы повествования не обещают легкой судьбы Сергею Медведеву: «Тяжело тощей Гнедухе, дорога скрипучая - тяжела морозная дорога: под полозьями снег, что песок...»[357]. «Тяжело.» - семантическая доминанта не только финальных фраз романа, но и всего произведения.
О судьбе советской деревни Карпов продолжил размышления в романе «Непокорный» (1928). Роман состоит из трех частей - «Твердый закал», «Распутье», «Смерть - рождение», хронология событий - период с 1917 года по 1927 год. Революция, гражданская война, продразверстка, голод, нэп и его завершение - писатель показывает, как жители деревни
1 Бахтин, М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. -М., 1990. - С.163.
Вязовки переживают эти и другие этапы «движения к коммунизму»1. События показаны через судьбы главного героя Степана и его родных - отца, бедняка Тимофея Северцева, потерявшего здоровье и жизнь в борьбе с белыми, рано умершей матери Евгении, дяди Михея, братьев и сестер.
Стенька Северцев изображен в процессе взросления: в начале произведения ребенок, затем подросток - просто Стенька, в конце романа - состоявшийся молодой человек, Степан Тимофеевич Северцев. Автору важно было показать, под воздействием каких факторов шло становление характера персонажа, что повлияло на формирование его мировоззрения, как осуществлялась эволюция сознания героя. Революция и гражданская война провоцировали агрессию в деревне - события в Вязовке разворачиваются под лозунгом «Греха нет и свобода!» [22]. Нормой становятся поджоги, убийства, избиение, погромы. Карпов отображает борьбу за советскую власть крестьян-большевиков и сопротивление «кулаков-белогвардейцев» через восприятие подростка Стеньки - уже тогда начинает формироваться характер «непокорного», осуществляется его «закал» - в действиях персонажа проявляются озлобленность, агрессивная решительность. Желание отомстить возникает в результате пережитых утрат и потрясений: умер отец, подвергнута публичной порке мать как жена большевика (вскоре тоже умерла), расстреляны многие односельчане. Игры деревенской детворы отражают реальные события, дети играют «во взрослую» войну: «Соберемся, и будет полк, а я атаман., - говорил Стенька другу. -Иди, набирай наших, пусть делают ружья.» [23]. Такие развлечения свидетельствует об ущербности, искажении сознания детей, вовлеченных в кровавые действия взрослых.
Созданный писателем образ деревни начала 1920-х годов драматичен. Гражданская война, самоистребление народа, как показывает Карпов, в деревне продолжались долгие годы2, сосед боролся с соседом, отец с сыном, брат с братом. Егор Воронов убил сына Петьку, объяснив это классовыми противоречиями: «Ты кумунист, и от тебя грех. Прогневался бог. Такого сына мало проклясть.» [141]; сын кулака Толстоносова «разоблачил» отца: «Артель - покрышка моего тятьки, он сам говорил! И меня подбивал разделиться для виду, чтобы не говорили о его богатстве. Но я не намерен батрачить на своего отца.» [325]. В советской деревне упразднена важнейшая норма крестьянской общины - уважение и почитание представителей старшего поколения, обесценена роль стариков как хранителей нравственно-этических традиций. «Чаще о стариках вспоминать надо, а то забыли указы стариков, вот и нажили беды, - объясняет Гаврила Вершинин. -Коли бы слушали стариков, так и войны братской не было бы, родимые!» [100]. «Биологизация» человеческой нравственности в период революционных преобразований стимулирует низшие формы активности - в романе отчаянные, жестокие драки становятся закономерным атрибутом праздников: «Веселый праздник Покров, буйный, недаром престольный: каждый год драки» [152]. Столь же обычно и буднично самогоноварение и беспробудное пьянство в деревне: «Сбесились с самогонки. Здесь не Вязовка, а пьяный рай», - пишет Стенька брату Николаю [157]. Имеет место и самосуд: растерзан толпой «белогвардеец и кулак» Ероха Карюхин.
В главе десятой «Художник» (3 часть) автор обращается к острой проблеме послереволюционной деревни - отношение мужика к труду на земле. В крестьянской общине это был важнейший нравственно-этический критерий крестьянского мировоззрения -православная вера и труд занимали центральное место в шкале ценностей русского мужика. В советское время отношение крестьян к труду изменилось. В семье бедняков Северцевых взрослые мужчины - Степан и его дядя, большевик Михаил - не отличались трудолюбием,
1 Карпов, М.Я. Непокорный / М.Я. Карпов. - М., 1930. - С. 93. - Далее ссылки на это издание даны в тексте с указанием страниц в скобках.
2 «Гражданская война не кончается с прекращением обстановки войны., - пишет очевидец событий тех лет И.З. Штейнберг. - Люди, отравленные ненавистью, расходятся в разные стороны, взаимная ненависть их продолжает отравлять их общую родину, дальнейшие поколения» (Штейнберг, И.З. Нравственный лик революции / И.З. Штейнберг. - Берлин, 1923. - С. 53).
крестьянский труд для них стал в тягость: «Нет хуже зимней молотьбы. Убежать хочется в клуб от проклятой работы. Сердце болит - комсомольская работа стоит» [266]. Аграфена, тетя Степана и жена Михея, осуждает такое отношение к труду, для нее занятия мужа («свои похождения рассказывать в клубе») и племянника («хочу быть поэтом.», «картину нарисовать хочу.») - проявление лени, безответственности. «Лоботрясы», «бездельники», «лентяи» - Аграфена не скрывает своего гнева, пытается образумить мужа и племянника, вернуть их к исконным обязанностям крестьянина. Карпов с сожалением пишет об утрате мужиком потребности в труде, потере уважения к крестьянскому труду - важных составляющих самосознания крестьянства. Позиция писателя выявлена несобственно-прямой осуждающей речью Аграфены: «Ох, не охочи мужики Северцевы до работы!... Северцевы последнее проживают, у Северцевых хозяина нет» [267]. Подчеркнем - речь идет о мужчинах младшего поколения, старшие в семье - дед, родители Стеньки при жизни трудились не жалея себя, столетний дед хотел еще не просто пожить, а «годков пять поработать» [197]. Карпов подчеркивает, что в крестьянской семье Северцевых нарушен принцип преемственности - передачи трудовых навыков из поколения в поколение. Это подтверждает и характер Васьки, подрастающего сына Михея - он «на работу ленивее отца со Стенькой, ему тоже только бы и торчать в клубе» [268]. Новые ощущения, навеянные революцией, освобождение от патриархальной общинной морали, отказ от традиционных ценностей - всё это проявило в молодых людях новые желания, неожиданные способности. Привычная крестьянская жизнь казалась Стеньке тяжким бременем: «Переживать скучное лето и нудную страду, работать впустую.». В романе немного эпизодов, изображающих крестьянский труд,
- чаще они даны через восприятие главного героя и, в основном, безрадостны. Работая на домашнем дворе, на пашне, в лесу, Стенька испытывает тоску, скуку: «<.> В поле скукота -работай-работай, а толку ни на грош., в полях - тоска.» [260]. Стенька трудится только для пищи, а не для «хлеба насущного», как это было долгие годы в крестьянской среде. «Хлеб наш насущный» - это не только еда, но и знак заботы Спасителя, духовная помощь верующему. Писатель показал, что вместе с религиозной верой ушло и отношение к полевым работам как творческому, одухотворенному процессу, создающему особую психологическую атмосферу, эмоциональный подъем, ощущение радости общинного труда.
Необходимо отдать должное автору романа - ему удалось отобразить социальное расслоение деревни середины и второй половины 1920-х годов, времени расцвета и начала вытеснения нэпа. В этот период болезненным для властей был вопрос о кулаке - кого из крестьян причислять к кулачеству? Зажиточный, старательный крестьянин, имеющий работников, является кулаком-эксплуататором? Кулак - враг советской власти? Где грань между середняком и кулаком? В целом писатель показал, что мировосприятие крестьян в послереволюционной деревне определялось комплексом противоречивых факторов. Прежде всего, это неприятие большинством мужиков частного капитала при нэпе, сопротивление этому, растерянность, беспомощность (наивное, потребительское поведение), озлобленность (люмпенский аспект сознания - «нездоровое» отношение к чужим доходам). Вместе с тем в сознании части крестьян (старшего поколения) сохранились традиционные императивы, характерные для деревенской жизни и определяемые вековыми общинными устоями. Жить и работать «в миру» было привычнее и понятнее, чем в «кооперативном товариществе» Степана Северцева, - хотя по сути организованная им коммуна была общинной формой хозяйства, противостоящей частному капиталу. Писателю удалось передать нелегкий процесс осознания крестьянами невозможности традиционного общинного образа жизни в контексте новых исторических и социально-психологических реалий и одновременно - туманность, зыбкость представлений о будущем деревни.
Библиографический список
1. Бахтин, М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. - М., 1990. - 543 с.
2. Белая, Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы 20-х годов / Г.А. Белая. - М., 1977. - 234 с.
3. Карпов, М.Я. О зайце и людях/ М.Я. Карпов. - Л., 1926. - 76 с.
4. Карпов, М.Я. Пятая любовь / М.Я. Карпов. - М., 1931. - 356 с.
5. Карпов, М.Я. Непокорный / М.Я. Карпов. - Л., 1930. - 327 с.
6. Козлова, Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи / Н.Н. Козлова. - М., 1996. - 215 с.
7. Меньшикова, Е.Р. Гротескное сознание: явление советской культуры / Е.Р. Меньшикова. - СПб, 2009. - 296 с.
8. Касаткин И.М. // ОР ИМЛИ РАН, ф.21, оп.1, ед.хр.37.
