CC BY
66
Ш1Ш1ШШШ1ШШ1Ш1Ш1ШШШШШШШ1МШ1МШ1Ш1Ш1Ш1ШШ1МШШШ1Ш1Ш1
© 2014
Н. В. Позднякова
ТИП САМОЗВАНЦА XVIII СТОЛЕТИЯ ПО МАТЕРИАЛАМ СЛЕДСТВЕННОГО ДЕЛА
ЕМ. ПУГАЧЁВА
Автор статьи на материале вербализаторов концептов «Время», «Мятеж», «Семья», «Религия», «Война» из следственного дела Ем. Пугачёва рассматривает формирование нового типа самозванца XVIII столетия — выходца из казачьей среды.
Ключевые слова: Ем. Пугачёв, концепт «Время», концепт «Мятеж», концепт «Семья», концепт «Религия», концепт «Война», языковая личность
Российская история богата самозванцами. «У нас с лёгкой руки первого Лжедмитрия, — писал В. О. Ключевский, — самозванство стало хронической болезнью государства: с тех пор чуть не до конца XVIII века редкое царствование проходило без самозванца»1, большинство из которых были представителями высших сословий. Пугачёв же являлся выходцем из народных низов, что обусловило зарождение нового типа царского самозванства, своеобразие которого можно выявить через анализ лексики допросных речей. Он остался в нашей истории, в первую очередь, не только как самозванец, но и как бунтарь, поднявший на восстание огромные слои населения. Его обвиняли во всех смертных грехах: в жестокости, алчности, необузданности; пытались представить шпионом Франции или любого другого государства2. Сама Екатерина II хотела узнать, не является ли самозванство Пугачёва делом иностранных агентов. О жестоком Пугачёве писал и А. С. Пушкин в «Истории Пугачёва», который затем «породил» и способного на добрые дела Пугачёва в «Капитанской дочке».
По особенностям использования языковых единиц можно судить о многих качествах и способностях человека, о его жизненной позиции и месте в обществе. Анализ допросных речей Ем. Пугачёва позволяет ответить на целый ряд вопросов. Кем был на самом деле Пугачёв? Злодей, не ценивший человеческих жизней, или «царь-батюшка», «защитник своих земель и людей»3; как он относился к жене, детям; был ли способен на любовь и дружескую привязанность; чем он интересовался, что умел делать; каким был его характер; как он оценивал жизнь; как относился к смерти?
Наиболее ярко черты Пугачёва, выходца из народных низов, проявляются в вербализаторах концептов «Время», «Семья», «Самозванство», «Религия». Богатый материал для понимания языковой личности, а через неё — народной культуры дают языковые единицы, репрезентирующие концепты «Время» и «Мятеж», которые являются основными в следственном деле Ем. Пугачёва4. Приведём несколько ярких примеров.
Будучи православным христианином, Пугачёв оперирует привычными наименованиями религиозных праздников, которые возникли у восточных славян после принятия христианства, наложившись на языческий аграрный календарь5. Вербное воскресение празднуется за неделю перед Пасхой и отмечает вход господень в Иерусалим. После него наступает последняя неделя поста — Страстная, когда благословлялись сухоядение, покорность и размышления о грехах человеческих «ради страстей Христовых». Все дни Страстной недели назывались Великими6: именно в эти дни Христос претерпел страдания на кресте за грехи человеческие. Интересно, что для Пугачёва этот период времени (Вербная неделя — 18-24 марта, а Страстная — 25-30 марта 1773 г.) был тоже связан с физическими страданиями, т.к. он в это время содержался и допрашивался в тюрьме при Казанской губернской канцелярии: Спустя, как с него сняли тяжёлые кандалы и наручни, дня с три отвели его в острог, и имянно на Вербной неделе, где все колодники содержатца. На Страшной же недели Великаго поста стали его отпущать из острога для прошения милостыни по городу — за караулом одного солдата, — где он повсеместно и хаживал (СД № 3, л. 266, с. 152). Этот пример является ярчайшим показателем отношения к религии и религиозным праздникам и обрядам не только Пугачёва, но и среднестатистического обывателя XVIII в.7 Пользуясь тем, что по православной традиции во время Страстной недели все добропорядочные христиане должны были просить прощение и прощать, а в материальном виде это выражалось в раздаче милостыни, караульные заставляли заключённых попрошайничеством на Страстной неделе зарабатывать деньги отнюдь не для религиозных целей. Этот факт — подтверждение того, что Ем. Пугачёв являлся «типичным» представителем своей эпохи, а религия со своими обрядами и праздниками для многих носителей русского языка XVIII в. являлась традицией, более того — привычкой, которая мало влияла на формирование морального облика личности. Приведённый ниже отрывок подтверждает мысль о богохульном отношении Пугачёва к религиозным праздникам и обрядам: Ис которой станицы (Зимовейской — Н.П.) сего 772 года в Великой пост бежал за границу, в слободу Ветку, в коей жил недель пятнатцеть (СД П II, л. 2, с. 239).
Более интересен для понимания языковой личности Ем. Пугачёва таксон никогда. Являясь наречием времени с отрицательным оттенком, никогда используется Пугачёвым для оправдания своих действий/бездействий только в тех моментах биографии, которые тесно связаны с его самозванством и преступлениями против императрицы: Признаётся также, что угрызение сердце его никогда не покидало, что имел он намерение пасть с чистым раскаянием пред милосердною государынею и самодержицею и звал для того яицких казаков в Москву, говоря им, что ест ли его не примут на Москве за государя, то уже сам в руки отдастся. Винится, что все дерзновенныя оныя слова, о коих разные допросы явствуют, произнесённым им о ея величестве пред народом, справедливо на него показаны, и что он предаёт на мучение богу душу свою, а тело на все казни, предписанные законом по важности его преступления (СД № 2, л. 66 — 66 об., с. 125-126); ... он, Емелька, грамоте ни на каком языке
Позднякова Наталья Викторовна — кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Научно-исследовательской словарной лаборатории Магнитогорского государственного технического университета им. Г. И. Носова. E-mail: merkulovanv@bk.ru
1 Ключевский 3, 1987, 26.
2 См. Троицкий 1969; Шахмагонов 1990, 1991.
3 Андреев 1995, 53; Усенко 1995, 72.
4 См. подробнее Меркулова (Позднякова) 2006.
5 Шулежкова 2010, 148-152.
6 См. подробнее Фразеологический словарь старославянского языка 2011, 62-69.
7 Меркулова (Позднякова) 2005, 23-34.
Тип самозванца XVIII столетия по материалам следственного дела Ем. Пугачёва
123
ни читать, ни писать не умеет, и никогда не учился, потому что как он, Емелька, так и отец его, как выше он показал, были простые казаки (СД № 3, л. 231 об., с. 129). Тем самым Пугачёв пытается «обелить» себя, т.к., находясь под следствием, понимает, что может рассчитывать лишь на незначительные уступки со стороны императрицы (которая, кстати, также являлась самозванкой).
Ем. Пугачёв хорошо ориентировался во времени, сопоставлял и восстанавливал череду событий вплоть до каждого дня, что обнаруживается в различных показаниях разных отделений следственной комиссии. Несколько иная картина предстаёт перед нами при анализе таксонов, определяющих отношение самозванца к своим близким. Будучи отцом троих детей, Пугачёв путается в их возрасте. Ср.: Возвратясь из того похода в дом свой, жил я в своём доме четыре года, в которое время прижил с женою своего сына Трофима, коему от роду ныне 10 лет, и дочь Аграфену, оной ныне шестой год <...> и прижил меньшую свою дочь Христину, коей ныне четвёртой или пятой год (СД № 1, л. 101 об., с. 58-59); ... жену свою и упомянутого сына Трофима, и двух малолетных дочерей Аграфену и Крестину, коим от роду: Аграфене шестой, а Крестине четвертой год, а сыну десять лет или двенатцатой год, оставил в доме своём (СД № 3, л. 233-233 об., с. 130). Этот же период своей жизни Пугачёв в другом протоколе следственного дела определяет полутора годами: По приходе ис Прусии жил он в доме своём года с полтора, в кое время жена его родила сына Трофима (СД № 3, л. 321 об., с. 129). Более того, Пугачёв точно не помнит, когда умерли его родители, хотя для настоящего донского казака родители и дети являлись незыблемыми составляющими казачьих устоев: ... отец назад тому 12 лет умер, а мать 3 года (СД № 1, ЦГАДА. Ф. 6. Д. 663. Л. 1., с. 56) и И оные отец его и мать померли, а имянно: отец помер лет с пятнадцать, — а подлинно не помнит, — а мать его умерла тому ныне третий год, а имянно после побегу его, Емельки, з дому (СД № 3, л. 228 об., с. 127); Примечательно, что эта забывчивость бунтаря наблюдается только по отношению к своей семье. Такое отношение к близким может свидетельствовать об авантюрном складе характера Пугачёва, о его неспособности жить как должно для настоящего казака. Стоит добавить, что все дети Пугачёва и обе его жены были заключены в крепость Кексгольм в январе 1775 г., где и умерли. Таким образом, Пугачёв, проживая свою жизнь, предопределил трагическую судьбу близких. По данным следственного дела неясно, как Пугачёв относился к своим детям. И немудрено: женившись на 18-м году, он спустя неделю уже отправился в поход, дома бывал урывками, детей практически не видел, а значит, не успел к ним по-настоящему привязаться. Поэтому самозванец, рассказывая о последнем поражении, упоминает своих малолетних детей наряду с потерянными пушками: И на утренней заре было сражение, на котором я был разбит, потерял почти всех людей, пушки, двух малолетних дочерей и весь ограбленный мной багаж (СД № 1, л. 137 об., с. 102).
Вообще лексема пушка помогает понять не только взгляды Ем. Пугачёва на военное искусство, но и его этические, нравственные принципы. Наименование орудия обычно соседствует в речах Пугачёва со словом церковь 'место, здание, для христианского богослужения, храм, Божий храм'8, и это наводит на мысль о том, что божий храм для Лжепетра — обычный атрибут российской жизни XVIII в.: самозванец венчается в церкви со своей невестой (чего требовал русский обычай), и его не смущает то, что православная церковь осуждает двоежёнство: ведь у Пугачёва уже были жена и трое детей. Нисколько не колеблясь, Пугачёв позволил повстанцам убивать спрятавшихся в храме прихожан, а затем использовать церковь как огневую точку: ... а между тем ввезены были и в церковь пушки, как в удобное место, откуда б можно было выстрелами подкреплять свою толпу (СД № 1, л. 127 об., с. 87). Вообще, из речей Пугачёва можно заключить, что он верующий человек, но вера эта — привычный образ мышления, без «страха божьего», без истовости: И хотя <...> не время было мне явиться, однакож, видно, так бог велел; изо всех мест меня бог вынес. Пугачёв скорее убеждён в том, что он удачлив и ему часто везёт, а Бога поминает всуе: формулы бог велел, бог вынес входили в лексикон всякого русского мужика.
Самозванец отдавал себе отчёт в том, что вся его история закончится смертной казнью, поэтому, продолжая играть избранную им роль на допросах в Тайной канцелярии, он пытался хоть как-то смягчить свою участь, рассказывая о том, как уговаривал своих сообщников «очистить свои беззакония и грехи заслуженною казнию, нежели погибнуть без покаяния на степи как диким зверям» (СД № 2, л. 66, с. 126). О заслуженной смерти Пугачёв говорит не раз, но следующая цитата нам кажется более правдоподобной, реально отражающей намерения несостоявшегося самодержца: А шол на то: естьли удасться чем поживиться, или убиту быть на войне — вить все я заслужил смерть, — так лучше умереть на войне (СД № 1, л. 139, с. 104). Смерть в бою привлекательна для Ем. Пугачёва не только потому, что это славная смерть, но и потому, что она лёгкая, не мучительная. Конечно, Пугачёв не мог не бояться смерти, как и любой нормальный человек. Он знал о грозящих ему наказаниях, слышал, что «наряжается во все места команда сыскивать того человека, который называется государем» (СД № 1, л. 118, с. 76), приходил и в «великую робость», и пугался, но чаще всего даже во время допросов с пристрастием мог настоять «крепко в произнесённых <...> точных словах» (СД № 1, л. 108 об., с. 65).
Функционирование в следственном деле Ем. Пугачёва языковых единиц, репрезентирующих отношение к таким константным понятиям, как религия, семья, жизнь, смерть и др., позволяет увидеть в языковой личности Ем. Пугачёва типичного представителя казачества последней трети XVIII столетия, вобравшего в себя основные черты народной культуры, хотя, несомненно, это был человек яркий, решительный, самобытный, проявивший себя как прирождённый лидер, обладающий даром слова, как талантливый полководец и как бунтарь, способный бесстрашно идти к своей цели, часто проявляя жестокость к близким и пренебрегая христианскими этическими нормами.
ЛИТЕРАТУРА
Андреев И. 1995: Самозванство и самозванцы на Руси // Знание — сила. 8, 46-56.
Даль В. И. 1991: Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 4. М.
СД 1997: Емельян Пугачёв на следствии: сб. документов и материалов / отв. исполнитель Р. В. Овчинников. М.
Ключевский В. О. 1987: Сочинения: в 9 т. Т. 3. М.
Меркулова (Позднякова) 2005: Названия религиозных праздников и обрядов как один из фрагментов фразеосемантического поля «Время» в следственном деле Емельяна Пугачёва // «Благословенны первые шаги»: сб. работ молодых исследователей. Вып. 6 / С. Г. Шулежкова (ред.). М.
8 Даль 4, 1991, 573.
124
СТАРОСТИНА
Меркулова (Позднякова) Н.В. 2006: Вербализаторы концептов «Время» и «Мятеж» в следственном деле Емельяна Пугачёва как материал для воссоздания языковой личности последней трети XVIII века: дис. ... канд. филол. наук. Магнитогорск.
Осипова А. А. 2012: Концепты «Жизнь» и «Смерть» в художественной картине мира В. П. Астафьева: монография. М.
Троицкий С.М. 1969: Самозванцы в России XVII-XVIII вв. // Вопросы истории. 3, 134—147.
Усенко О. 1995: Самозванство на Руси: норма или патология? // Родина. 1, 53-58; 2, 69-73.
Фразеологический словарь старославянского языка 2011: свыше 500 ед. / С. Г. Шулежкова, М. А. Коротенко, Л. Н. Мишина, А. А. Осипова, А. Н. Михин [и др.] (сост.); С. Г. Шулежкова (отв. ред.). М.
Шулежкова С. Г. 2010: К истории формирования концепта «Праздник» у восточных славян // Фразеология, познание и культура: сб. докладов 2-й М.-н. науч. конф.: в 2 т. Т. 2. Дискурсивные и дидактические проблемы фразеологии / отв. ред. Н. Ф. Алефиренко. Белгород.
Шахмагонов Ф.Н. 1990: Прикажете ли вещать? // Военно-исторический журнал. 11, 91-95.
Шахмагонов Ф.Н. 1991: Главное свойство правды: Е. Пугачёв — разрушитель или герой? // Человек и закон. 3-4, 80-90.
TYPE PRETENDER XVIII CENTURY ACCORDING TO THE MATERIALS OF THE INVESTIGATION OF THE CASE
E. PUGACHEV
N. V. Pozdnyakova
The author of the article on the material of verbalization concepts of ''Time'', ''Rebellion'', ''Family'', ''Religion'', ''War'' from the investigation file E. Pugachev considers the formation of a new type pretender in XVIII century — Cossack by birth.
Key words: E. Pugachev, the concept "Time", the concept "Rebellion", the concept "Family", the concept "Religion", the concept "War", linguistic personality
© 2014
Е. В. Старостина
СПЕЦИФИКА ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ РОССИЯН РАЗНОГО ВОЗРАСТА (по материалам ассоциативных словарей)
Настоящее исследование посвящено сопоставительному изучению ассоциативных полей, полученных от испытуемых разного возраста в ходе ассоциативных экспериментов, а также на основе анализа ассоциативных словарей.
Ключевые слова: вербальные ассоциации, ассоциативный эксперимент, ассоциативный словарь
Одним из наиболее эффективных путей изучения языкового сознания является метод исследования вербальных ассоциативных реакций. Эффективность данного подхода доказана многочисленными работами (см. труды Н. В. Уфимцевой, Ю. Н. Караулова, Е. Ф. Тарасова и др.). Как отмечает Е. Ф. Тарасов, ассоциативное поле (экспериментально создаваемый артефакт) можно поставить в один ряд с такими формами фиксации общенационального словаря, как академические грамматики и толковые словари1.
Предметом настоящего исследования является возрастная динамика языкового сознания носителей русского языка. Возрастная динамика ассоциативных полей достаточно хорошо изучена у таких групп испытуемых, как дети и молодёжь студенческого возраста, и лишь некоторые работы посвящены анализу ассоциаций взрослых носителей языка (например, работы Т. М. Рогожниковой, И. Л. Гарбар). Основной причиной этого является отсутствие ассоциативных словарей, содержащих реакции представителей старшего поколения. Существует несколько детских ассоциативных словарей (например, Русский ассоциативный словарь школьников)2, а наиболее известный и представительный Русский ассоциативный словарь3 в основном содержит реакции испытуемых студенческого возраста.
Материалом данного исследования является база данных ассоциаций носителей русского языка в возрасте от 17 до 55 лет, собранная нами путём проведения свободных ассоциативных экспериментов. Объём базы составляет 979 анкет, в которых содержится 48950 реакций на 100 стимулов. Для сопоставления мы использовали данные Русского ассоциативного словаря школьников, включающего реакции детей 1-11 классов.
Задача, которая решается в работе, — это выявление различий в степени стереотипности ассоциаций у разных возрастных групп испытуемых. Стереотипность разными исследователями понимается по-разному и вычисляется разными способами. Нами стереотипность ответов понимается как процент наиболее частотных реакций. Вычисляется она путём сложения частот главных ассоциатов, т.е. реакций, доля которых составляет более 5% (способ вычисления стереотипности, предложенный В. Е. Гольдиным)4.
Существуют данные о том, что общность ответов испытуемых (т.е. стереотипность их реакций) является показателем речевой зрелости5. Следовательно, можно предположить, что реакции старших возрастных групп испытуемых будут более стереотипными. Исследование показало, что уровень стереотипности в разных ассоциативных полях меняется по-разному.
Старостина Евгения Владимировна — кандидат филологических наук, доцент кафедры теории, истории языка и прикладной лингвистики Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского. E-mail: Sev79@list.ru
1 Тарасов 2000, 24.
2 Гольдин, Сдобнова, Мартьянов 2011.
3 Караулов, Черкасова, Уфимцева 2002.
4 Гольдин, Сдобнова 2008.
5 Горошко 2001.
