15АКТУАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ИНТЕЛЛИГЕНТОВЕДЕНИЯ
ББК 63.3(2)632-283.2
В. В. Комиссаров
СОВЕТСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ 1960—80-х гг. И ВЫЗОВЫ ПОСТИНДУСТРИАЛИЗМА*
История 1960—80-х гг. в современной литературе зачастую описывается через парадигму формирования «постиндустриального общества». Этот термин появился в работах Д. Рисмана в конце 1950-х гг. и был развит Д. Беллом в 1960-е гг. Другими авторами использовались синонимичные или схожие по значению понятия — постбуржуазное, посткапиталистическое, постпредпринимательское, пострыночное общества. В 1980-е гг. Е. Масуда, Дж. Нейсбит предложили и обосновали концепцию информационного общества, во многом обозначающую ту же стадию общественного развития. Все эти теории были объединены неким общим видением постиндустриализма. Материальные блага и уровень развития производительных сил перестают быть
© Комиссаров В. В., 2014
Комиссаров Владимир Вячеславович — кандидат исторических наук, доцент кафедры гуманитарных и социальных дисциплин Ивановской государственной сельскохозяйственной академии им. академика Д. К. Беляева. [email protected]
Работа подготовлена в рамках государственного задания Минобр-науки РФ на проведение научно-исследовательской работы № 33.526.2014/К «Российская интеллигенция и европейские интеллектуалы в изменяющейся социально-политической действительности ХХ — начала XXI в.: виртуальность и реальность».
критерием экономического прогресса. Вместо них привлекаются качественные показатели: технологическая вооруженность производства, роль и распределение информации, способность перестраиваться в соответствии с меняющимися условиями. Материальное производство отходит на второй план, его сменяют нематериальные товары (технологии, информация), которые становятся самостоятельными объектами купли-продажи. И, наконец, наука превращается в производительную силу общества.
Процесс перехода к постиндустриализму обозначается термином «постиндустриальный переход». Речь идет о том, что Э. Тоффлер определил как третью волну, понимая под первой волной возникновение аграрно-ремесленной цивилизации, а под второй — индустриализм. Третья волна в этом случае — становление постиндустриального общества. Современные российские авторы (С. Б. Переслегин, М. Калашников и др.) употребляют такой термин, как «постиндустриальный барьер», который они выделяют наряду с понятиями неолитического и индустриального барьера, также ими используется понятие постиндустриального перехода.
Большинство современных авторов, работающих в футуристическом жанре, полагают, что постиндустриальный переход будет весьма болезненным. Так, Сергей Переслегин отмечает: «Мы интерпретируем всё это (речь идет о кризисе современного западного общества. — В. К.) как приближение общества к постиндустриальному барьеру, и если этот барьер обладает теми же свойствами, что индустриальный и неолитический, мы обязаны предсказать вступление человечества в один из наиболее критических периодов его развития за всю его историю»1.
С ним солидарен и публицист Максим Калашников: «Наступает смертельно опасная пора: смена эпох, смена фаз развития. На смену кончающемуся индустриализму движется некая новая эра... Ясно, что системный кризис в США выльется в давно предсказанный коммунистами общемировой кризис капиталистической системы. Исторический опыт говорит, что накануне смены фаз история неминуемо взбесится. У точки перехода начинают происходить самые безумные и невероятные события. Эпидемии и климатические катаклизмы, войны и экономические кризисы, массовые психозы и катастрофы
почему-то начинаются одновременно, накладываясь друг на друга и усиливаясь от такого "наложения"»2.
С этой точкой зрения фактически соглашался и известнейший отечественный мыслитель А. С. Панарин, который подчеркивал следующий тезис: «Уникальность опыта нашего поколения состоит. в том, что оно присутствует при смене фаз мирового мегацикла. По-видимому, на наших глазах кончается фаза западного модерна и готова вступать в свои права новая альтернативная фаза»3.
Уже сейчас мы видим симптомы наступающего кризиса индустриализма. Уже упоминавшийся С. Б. Переслегин выделяет следующие критические признаки. В сфере производства растет норма эксплуатации и падает эффективность капитала. В сфере обучения снижается порог познавательной активности у детей и, как результат, резко падает грамотность. В познавательной области снижается производительность труда ученых. В управленческой области поток информации достиг такого уровня, что существующие органы власти не могут с ним справляться в режиме реального времени. По крайней мере, в трех видах деятельности из четырех (обучение, познание и управление) критические явления напрямую затрагивают различные отряды и группы интеллигенции.
В Советском Союзе понятие «постиндустриальное общество» не использовалось, если не считать критику «буржуазных социальных концепций». Например, очень известный в то время социолог и демограф Э. А. Араб-Оглы писал: «Концепция "послеиндустриального общества" во всех ее вариантах своим идеологическим острием, вне всякого сомнения, обращена против теории научного коммунизма. Она предлагает свою, немарксистскую интерпретацию общественного прогресса в целом и социальных последствий научно-технической революции в частности, пытается соблазнить общественное мнение различными "неокапиталистическими" альтернативами. И эта антимарксистская направленность отдельных вариантов прямо пропорциональна их теоретической убогости и претенциозности»4. Однако всё более нарастающие признаки приближения постиндустриализма потребовали от советского партийного и политического руководства соответствующей реакции. Данный вопрос был подробно
проанализирован Ю. П. Бокаревым. Исследователь отмечал: «В СССР происходившие на Западе перемены были своевременно подмечены. Однако дать им адекватную оценку и понять социально-экономические последствия советские обществоведы не смогли. Долгое время считалось, что перемены сводятся к расширению использования в промышленности научно-технических достижений, не менявших сути самого общественного устройства. Смысл постиндустриального развития истолковывался только как рост сферы услуг. В этом ключе была сформулирована теория "научно-технической революции", не выходившая за рамки концепции индустриального развития. Считалось, что социалистическое общество способно осуществить научно-техническую революцию гораздо успешнее, чем развитые западные страны. Однако на деле в научно-техническом и технологическом отношении СССР всё заметнее стал отставать от развитых западных стран. Парадоксально, что наиболее явственно эта технологическая отсталость обнаружилась в тот момент, когда по многим важным в индустриальную эпоху показателям... СССР опередил западные страны»5.
Сразу после смерти Сталина в СССР началась дискуссия о научно-технической революции (НТР). Она проходила на разных уровнях. Термин НТР впервые был публично озвучен в 1955 г., сначала президентом АН СССР А. Н. Несмеяновым на сессии академии, а затем Председателем Совета министров Н. А. Бул-ганиным на июльском пленуме ЦК КПСС. В полном объеме вопрос о НТР был поставлен на XXII съезде КПСС в 1961 г. В докладе Н. С. Хрущева «О программе КПСС» эта проблема поднималась как минимум в двух местах, правда, без использования самого термина НТР. В первом случае партийный лидер декларировал превращение науки в производительную силу общества и необходимость создания материально-технической базы коммунизма на основе современных технологий6. Второй раз вопрос о НТР возник в части поправок к проекту программы: «Центральный комитет поддерживает предложение о том, чтобы. сильнее подчеркнуть значение ускоренного технического про-гресса...»7 И опять термин НТР не употребляется, он прозвучал только в самом тексте программы. Причем использовался он в контексте критики современного капитализма. «Человечество
вступает в период научно-технического переворота, связанного с овладением ядерной энергией, освоением космоса, с развитием химии, автоматизации производства и другими крупнейшими достижениями науки и техники, — писали авторы партийной программы. — Но производственные отношения капитализма слишком узки для научно-технической революции»8.
В той же части программы, где говорилось о построении коммунизма, термин НТР заменялся понятием «научно-технический прогресс». «Максимальное ускорение научно-технического прогресса — важнейшая общенародная задача, требующая повседневной борьбы за сокращение сроков проектирования новых технических средств и освоения их на производстве», — такой сугубо утилитарный подход содержался в данном разделе9. Ю. П. Бокарев трактует подобное использование терминов как признание роли «западных стран в осуществлении революционных преобразований в экономике»10. Думается, ситуация несколько проще. Просто разделы программы КПСС готовили разные группы авторов, и специалисты-международники, писавшие о «кризисе капитализма», были лучше «подкованы» в современной терминологии.
Конечно, к началу 1970-х гг. термин НТР прочно завоевал место на страницах научной и учебной литературы. «Научно-технический прогресс» и «научно-техническая революция» больше не отождествлялись на понятийном пространстве. Однако трактовки НТР всё равно не выходили за рамки интенсификации индустриального производства, не затрагивали социальной структуры общества. В лучшем случае подчеркивалась роль автоматизации и компьютеризации производства. «Автоматизация и наука, органически взаимодействуя друг с другом, обусловливают в производстве коренной переворот, в ходе которого человек передает функции управления производством специальным автоматическим устройствам и приспособлениям и тем самым обеспечивает резкое повышение производственного процесса, — отмечали советские авторы первой половины 1970-х гг. и резюмировали: — В этом и заключена сущность современной научно-технической революции. Она определяет особенности научно-технического прогресса как относительно самостоятельного процесса научно-технической революции»11.
Ю. П. Бокарев сформулировал четыре недостатка советской теории НТР:
1. НТР должна инициировать формирование новых общественных отношений и появление новых общественных классов, что решительно противоречило марксистской концепции о бесклассовом обществе;
2. Скачкообразный характер НТР не соответствовал тезису о планомерности развития социалистического общества;
3. Использование теории НТР применительно к капиталистическим странам было затруднено из-за положения об общем кризисе капитализма и его скором крахе;
4. Концепция НТР выводила в качестве ведущей силы научно-техническую интеллигенцию, что было неприемлемо по причине декларируемого пролетарского характера КПСС и советского строя12.
Несмотря на все скрытые и явные противоречия, идеи НТР упали на благодатную почву. Они вызвали всплеск энтузиазма в среде интеллигенции. Более всего подкупала футуристическая направленность этой концепции. Примечательно, что еще при жизни Сталина, на рубеже 40—50-х гг. в научно-популярных журналах возрождаются футуристические разделы. Так, «Техника — молодежи» восстановила рубрику «Окно в будущее», существовавшую в журнале в 1930-е гг. и закрытую с началом войны. Раздел с таким же названием появился в журнале «Наука и жизнь». Редакция журнала «Знание — сила» вообще пошла на мистификацию. Один из номеров 1954 г. она датировала ноябрем 1974 года и укомплектовала вымышленными материалами о полете на Луну, стилизованными под производственные репортажи, информационные сообщения, интервью, технические отчеты13.
В литературе и кинематографе появляются новые персонажи. На смену шахтерам, передовикам, ткачихам приходят ученые и инженеры. Именно эта тематика принесла славу Даниилу Гранину. Можно вспомнить его ранние романы «Искатели» и «Иду на грозу». Поэтика научного поиска и драматизм технического творчества были отражены в таких кинокартинах 1960-х гг., как «9 дней одного года», «Иду на грозу» (экранизация романа Д. Гранина), «Им покоряется небо», «Укрощение огня» и др.
Всё это формирует и изменения массового сознания, делает научные и инженерные профессии привлекательными для молодежи.
В качестве иллюстрации можно привести воспоминания редактора издательства «Мир» Е. Г. Вансловой. В конце 1964 г. она вместе с А. Н. Стругацким была в одном из столичных вузов. «По широкой лестнице им навстречу буквально лавиной валила молодежь — веселая, радостная, неуправляемая, чуть с ног не сшибли.
— Вы кто такие?..
А ребята вмиг нашлись. У них был заготовлен ответ:
— Кто мы? Да мы же НТР!
И это была правда. Они катились вперед как научно-техническая революция, которую уже не остановить. И самый высокий, красивый и спортивный среди них напел популярную тогда песенку, которую все подхватили»14. Конечно, документальная достоверность данного эпизода несколько сомнительна, но он как нельзя лучше передает атмосферу и настроения эпохи.
Противоречивая и однобокая теория НТР не могла объяснить все сложности и проблемы формирования постиндустриализма. Но на первых порах уже сам факт признания роли знания был очень важен. С течением времени проблемы обострялись. «Советская политическая элита в своей массе верила в эти теоретические утверждения, — анализирует данную ситуацию Ю. П. Бокарев. — В противовес политической научная элита видела, как из года в год углубляется научно-технический разрыв между СССР и развитыми западными странами. Многие понимали, что преодолеть этот разрыв можно было только путем изменения идеологии и социальной политики. Но заявить об этом прямо ученые не могли»15.
Следует заметить, что появление концепции постиндустриализма привело к оценкам возможной трансформации социальной структуры нового общества. Важное звучание приобрел вопрос о будущем господствующем классе. В этих теоретических построениях интеллигенции отводилась особая роль. Примечательно, что эта проблема стала обсуждаться еще в 1930-х гг. Тогда американский обществовед Д. Бернхейм сделал вывод, что на поздних стадиях развития капитализма наряду с буржуазией и пролетариатом должен возникнуть новый класс, подобно тому
как в недрах позднего феодализма сформировалась буржуазия. И точно также как буржуазия стала господствующим классом новой капиталистической формации, этот гипотетический класс должен занять лидирующие позиции в той стадии, которая сменит капитализм (или индустриализм).
Вскоре появляются и другие вариации на тему «нового класса». В роли зародыша нового класса сам Д. Бернхейм рассматривал «управляющих» (руководителей производства, администраторов, чиновников), а югославский общественный деятель М. Джилас — государственную правящую бюрократию СССР и других государств марксистского социализма. Схожие с М. Джи-ласом идеи высказывал советский диссидент М. Восленский16. Иначе говоря, в качестве будущего доминирующего класса стали рассматриваться те группы, которые с точки зрения социально-профессионального подхода являются отрядами интеллигенции.
Данное веяние мировой социальной мысли нашло свое отражение и в советском обществоведении. В конце 1960-х гг. в марксистской философии начались дискуссии о переосмыслении социально-классовой структуры советского общества и об изменении пролетарского характера КПСС. Предполагалось, что профессиональные управленцы должны составить отдельную социальную группу, а коммунистическая партия приобрела общенародный, интерклассовый характер. Научно-техническая революция поставила вопрос о пересмотре роли и места интеллигенции. Так, ряд советских социологов декларировали возникновение в ходе НТР высокообразованной рабочей интеллигенции и, как следствие, формирование нового рабочего класса, а также новой категории управленцев17.
Идеи об интеллигенции как классе управляющих приобрели особое звучание у идеологов «Пражской весны». В одном из официальных советских изданий по этой тематике утверждалось: «.рабочий класс провозглашался силой "политически инертной", "неспособной возвыситься до понимания насущных задач общества в целом, вырываться из круга сугубо производственных, узкоматериальных интересов". В качестве единственной демократической и сознательной силы современного прогресса приверженцы "элитарных" теорий выдвигали интеллигенцию. Как утверждают И. Свитак и его единомышленники, руководящую
роль призвана играть. "свободная интеллигенция", не связанная с партией. Рабочий класс и рабочее движение добивались и добиваются наибольших успехов в том случае, если во главе движения стоит революционная интеллигенция»18. Естественно, что после таких оценок этой концепции надолго был приклеен ярлык ревизионизма. Также расценивались и все идеи об изменении роли интеллигенции в новых условиях. Именно по этой причине они не получили развития в советском обществоведении и фактически оказались под партийно-идеологическим запретом.
Следует заметить, что в послевоенном советском обществе интеллигенция играла специфическую и очень важную роль. Исследователь оппозиционного движения в Советском Союзе А. В. Шубин отмечал: «В СССР роль среднего класса играли интеллигенция, специалисты и служащие среднего звена. Они не обладали властью, но их труд носил более творческий характер, чем труд рабочих и колхозников. Они считали себя более компетентными, чем вышестоящие чиновники, что приводило к конфликтам, неудовлетворенности результатами своей работы, которая не могла в полной мере принести плоды в рамках бюрократической системы. Сохраняющиеся противоречия между "физиками и лириками", приглушенные общим антибюрократическим настроем, отражали неоднородность советского среднего класса. Одна часть средних слоев считала главным повышение эффективности производства. Эта тенденция, которую можно охарактеризовать как технократическую, ведет к образованию социального слоя технократии — научно-производственных руководителей, которые устанавливают собственный контроль над производством независимо от форм собственности. В СССР технократическая тенденция еще только формировалась и проявилась в полную силу в виде "революции менеджеров" времен Перестройки. Другая тенденция, связанная с отставанием гуманитарных начал (личностных, гражданских, демократических), была представлена той частью интеллигенции, которая стремилась вырваться из тесных авторитарно-индустриальных рамок современного общества»19.
Таким образом, важнейшим фактором, влиявшим как на жизнь советского общества, так и на интеллигенцию стала научно-техническая революция, сформировавшая особую популярность
научных профессий, специфическую духовную атмосферу. Всё это влияло на научную фантастику. Как отмечал исследователь творчества братьев Стругацких В. Кайтох, «советская интеллигенция была охвачена волной "научно-технического романтизма". Это выражалось в очаровании достижениями науки и цивилизации. Интеллигенция черпала в них веру в близкое построение коммунизма, была готова к жертвам»20. Научно-технический романтизм оказывал сильное влияние и на представителей советской фантастики. Вот как описывал Б. Н. Стругацкий реакцию сотрудников Пулковской обсерватории, где он тогда работал, на запуск первого искусственного спутника Земли: «Это был сплошной телячий восторг: песни, пляски, карнавалы, сатурналии. Наша компания в Пулкове сотворила целый фильм о спутнике — рисованный, с музыкой и стихами, записанными на лабораторный магнитофон МАГ-8, кажется. Работали над ним ночами, сгорая в пламени энтузиазма. Это было ощущение прорыва в будущее. Это было счастье»21.
Примечательно, что технологические успехи СССР рубежа 50—60-х гг. заметно повлияли и на западную интеллигенцию, даже на такую ее креативную группу, как писатели-фантасты. Американский историк фантастики Д. Кайл эмоционально писал по этому поводу: «Месяц спустя после лондонского конвента (съезда фантастов. — В. К.) случилось непредвиденное. Советы запустили Спутник, чем поразили самолюбие старого мира. В октябре 1957 г. в условиях секретности, в отличие от американской программы Авангард, СССР — но не американцы — начали Космический Век. Эта новость догнала писателей-фантастов, новость странная и удивительная, как и сама научная фантастика. Как научная фантастика отреагировала на всё это? Большинство писателей мудро кивали головами и выражали удовлетворение — так как часть из них оказалась права, но многие другие испытывали потерю»22.
Однако увеличение общественной роли интеллигенции, вызываемое как потребностями НТР, так и требованиями самого общества, во многом блокировалось правящим режимом. Ю. П. Бокарев фиксирует следующую ситуацию: «Руководство КПСС, стремясь сохранить рабочий состав партии, установило жесткий лимит на прием в члены КПСС научно-технической
интеллигенции. Тем самым путь в управление высококвалифицированным специалистам был перекрыт искусственным барье-ром»23. Это и другие ограничения побуждали советскую интеллигенцию реализовывать свои общественные потребности (включая потребность протеста) и социальные функции (в том числе и функцию социального прогноза) в альтернативных формах и видах деятельности, в том числе и в научно-фантастической литературе.
Примечания
1 Лазарчук А., Переслегин С. и др. Чайки над Кремлем. М., 2007. С. 472.
2 Калашников М. Крещение огнем : звезда пленительного риска. М.,
2009. С. 90, 184, 466.
3 Панарин А. С. Российская интеллигенция в мировых войнах и револю-
циях ХХ века. М., 1998. С. 13.
4 Араб-Оглы Э. А. В лабиринте пророчеств : социальное прогнозирова-
ние и идеологическая борьба. М., 1973. С. 67.
5 Бокарев Ю. П. СССР и становление постиндустриального общества на
Западе, 1970—1980-е годы. М., 2007. С. 4.
6 Материалы XXII съезда КПСС. М., 1962. С. 146.
7 Там же. С. 212.
8 Там же. С. 339.
9 Там же. С. 374.
10 Бокарев Ю. П. Указ. соч. С. 119.
11 Научно-технический прогресс и революция в военном деле. М., 1973. С. 22.
12 Бокарев Ю. П. Указ. соч. С. 118.
13 Знание — сила. 1954. № 10.
14 См.: СкаландисА. Братья Стругацкие. М., 2008. С. 289—290.
15 Бокарев Ю. П. Указ. соч. С. 120—121.
16 Восленский М.Номенклатура : господствующий класс Советского Союза. М., 2005.
17 Басманов И. Е. Коллектив и личность в условиях научно-технической революции // Научно-техническая революция и общественный прогресс. М., 1969. С. 187—224 ; Останин А. К. Влияние научно-технической революции на изменения социально-классовой структуры советского общества // Там же. С. 77—114.
18 К событиям в Чехословакии : факты, документы, свидетельства прессы и очевидцев. М., 1968. С. 35—36.
19 Шубин А. В. Диссиденты, неформалы и свобода в СССР. М., 2008. С. 33—34.
20 Кайтох В. Братья Стругацкие : очерк творчества // Стругацкий А. Н., Стругацкий Б. Н. Бессильные мира сего : сб. Донецк, 2003. С. 418.
21 Цит. по: Скаландис А. Указ. соч. С. 199.
22 Kyle D. A Pictorial History of Science Fiction. L. ; N. Y., 1976. Р. 146.
23 Бокарев Ю. П. Указ. соч. С. 125.
ББК 60.543.132.1
С. М. Усманов
ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ: ДИСКУССИИ О ПРОБЛЕМАХ И ТЕНДЕНЦИЯХ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ*
В современном мире интеллигенция представляет собой особый, очень специфический общественный слой. Ее искания, достижения, проблемы остаются предметом размышлений и исследовательских поисков, вызывая немало противоречивых и неоднозначных суждений, множество споров и научных дискуссий. Генезис интеллигенции как социального слоя со своей особой траекторией и уникальными функциями пока остается недостаточно проясненным как в отечественной, так и в зарубежной науке. Даже само понятие «интеллигенция» еще не приобрело необходимой устойчивости в гуманитарных исследованиях.
© Усманов С. М., 2014
Усманов Сергей Михайлович — доктор исторических наук, профессор кафедры новой, новейшей истории и международных отношений Ивановского государственного университета. [email protected]
Работа подготовлена в рамках государственного задания Минобр-науки РФ на проведение научно-исследовательской работы № 33.526.2014/К «Российская интеллигенция и европейские интеллектуалы в изменяющейся социально-политической действительности ХХ — начала XXI в.: виртуальность и реальность».
