CC BY
9ТЕРРОРИЗМ КАК УГРОЗА ЦИВИЛИЗАЦИИ НА ПЛАНЕТЕ (Реферативный обзор)
Ключевые слова: терроризм; борьба с терроризмом; контртеррористические операции; международное уголовное право.
Борьба с терроризмом принимает определенные универсальные формы в виде законодательных нововведений и укрепления международного сотрудничества. При этом практика деятельности государств, играющих ключевую роль в борьбе с международным терроризмом, показывает, что основные принципы стратегии этой борьбы повсеместно включают три концептуальных момента: принятие соответствующих нормативных правовых актов или пересмотр существующих, направленных на интенсификацию противодействия терроризму и ужесточение норм уголовного наказания; координацию антитеррористической деятельности национальных правоохранительных органов; пропагандистское обеспечение антитеррористических действий властей с привлечением возможно широкого круга СМИ.
Статья «"Терроризм" - чрезмерно расплывчатый термин для международного правового определения?» написана преподавателем права Университета Ливерпуля (University of Liverpool) (Великобритания) Р. Гвоздановой (2). В последние годы, пишет он, получили развитие национальные, региональные и международные меры противодействия терроризму, изменилось отношение государств к лицам, причастным к террористической деятельности. Тем не менее единого международного определения понятия «терроризм» не сформировалось. Некоторые специалисты считают его не имеющим смысла для правовых целей (Р. Бакстер (R. Baxter), К. Гирти (C. Gearty)), так как оно может ограничить государства в применении внутренних контртеррористических
мер, в защите прав человека. Другие опасаются противоречивости в развитии национального законодательства и проблем, взаимной правовой помощи, сложности в реализации контртеррористических конвенций, резолюций Генеральной Ассамблеи и Совета Безопасности ООН (Б. Соул (B. Saul), Р. Инглиш (R. English)).
Неопределенность, субъективность и политические разногласия в подходах к понятию терроризм объясняются исторически. «Царство террора» Якобинской революции связывается исключительно с насилием публичной власти. Во время гражданской войны в США понятие терроризм определялось ужасами самой войны. В 1970-е годы оно теоретически соотносилось с проблемой борьбы за свободу. Современное развитие понятия сопряжено с экономическими, социальными и политическими изменениями, с событиями 9 сентября 2001 г. в США, 7 июля 2005 г. в Великобритании.
Отсутствие единообразного определения терроризма объясняется наличием его квазиопределения. В международных конвенциях (к примеру, Международная конвенция о борьбе с бомбовым терроризмом 1999 г., Международная конвенция о борьбе с актами ядерного терроризма 2005 г. и др.), резолюциях Совета Безопасности ООН (например, резолюции № 1368, 2001 г., № 1373, 2001 г., № 1624, 2005 г.), в международной судебной практике (Специальный трибунал по Ливану), в национальном законодательстве (США, Великобритании, Австралии, Канады и Израиля) автор выделяет элементы понятия терроризм. Среди них: насилие или угроза насилия, причинение смерти и тяжкий вред здоровью человека, существенный вред имуществу, политические цели.
Попытки последних лет разрешить парадокс неопределенности не смогли преодолеть политизированность понятия «терроризм». Эффективное международное определение должно быть способно «обуздать» стремление государств самостоятельно выбирать лиц, рассматриваемых как террористы, а события - как террористические акты. Оно должно также определить форму текущего и будущего национального нормативного регулирования, доктринального понимания терроризма. Современное понимание терроризма США и Великобритании, выразившееся в парадигме «война с террором», обусловлено их потребностями в транснациональных контртеррористических операциях. Маловероятно, что добрая воля иных государств способна устранить политические цели использования данного понятия сверхдержавами (muscular states).
Статус государства «в состоянии войны с терроризмом» меняет его положение в международных отношениях. Вопросам национальной безопасности, в том числе предупредительным мерам по отношению к угрозам, отдается приоритет при формировании внутренней и внешней политики. Политические интервенции обосновываются стратегиями соответствующей (политической) оценки ситуаций, что открывает возможности для технических приемов, допустимых в экстремальной борьбе с террористическими угрозами. При принятии законодательных и исполнительных мер в отношении прав человека принимаются компромиссные решения. Они кажутся приемлемыми, если касаются прав и свобод подозреваемых в террористической деятельности.
Политика и практика контртеррористической деятельности некоторых государств (автор указывает на США и Великобританию (2, с. 318)) основывается на придании образу террориста расовых, этнических, национальных и религиозных характеристик. Опосредованно целями контртеррористической деятельности становятся этническая и религиозная идентичность «чуждых» государств. Вопросы борьбы с терроризмом сопрягаются, таким образом, с вопросами государственного суверенитета.
Исчерпывающе ясное, обязывающее определение терроризма может служить правовым ограничением, способным контролировать государства. Сильные государства не допустят ограничения собственной дискреции в одностороннем порядке решать, кто и чем представляет им угрозу, считает автор. Их намерения в таких условиях могут быть направлены лишь на простое решение - кто и когда становится врагом общества. Они выбирают политику гиперлегализма (hyper-legalism) - буквального и узкого толкования терминов, описывающих терроризм в международном праве, что делает их практически неэффективными.
В концепциях контртеррористической деятельности государств часто используется термин «война». Его нельзя отождествить с традиционным пониманием войны как экстраординарной с позиции современных достижений цивилизаций формы агрессивных отношений между государствами. В то же время речь идет о современной разновидности «боевых» операций.
Широкомасштабное использование летальных средств в контртеррористических операциях нельзя отнести к традиционным видам военных действий и, соответственно, нельзя в полной мере распространить на них соответствующие правовые нормы. Тем не менее использованием военной риторики обосновывается
применение более широкого круга внутригосударственных и транснациональных ответных мер, по сравнению с традиционным подходом уголовной юстиции. Оправдывается допустимость летальных средств независимо от степени вовлеченности (подозреваемых) лиц в террористическую деятельность и таким образом значительно расширяется число индивидов, становящихся «легитимными» целями. Сопутствующий этому вред, ненамеренные, но предсказуемые жертвы не сражающихся лиц при таких операциях не учитываются. Контекст войны «легитимизирует» в качестве враждебной цели не только тех, кто совершил террористические акты, но и тех, кто может их совершить. Власть в одностороннем порядке решает, что есть мера пропорционального ответа терроризму. Государства всегда будут сохранять возможность выбирать меры защиты от угроз национальной безопасности вплоть до применения летальных, в том числе военных средств.
Существуют серьезные противоречия в понимании того, кто может представлять террористическую угрозу. В современном мире эти угрозы стали ассоциироваться с источниками, не являющимися государствами, в том числе и отдельными индивидами. Однако возможно поощрение (стимулирование) террористических организаций государствами, а также их взаимная поддержка.
Право определять, что является источником террористической угрозы политически мотивировано. Агрессивные действия между государствами изложены в современном праве в терминах войны и самозащиты. Однако смешение таких категорий как «терроризм», «контртерроризм» и «военные действия» на уровне политического противостояния государств, очевидно, делает «террористами» тех, кто менее могущественен. Широкое понимание террористической угрозы отходит от системы международного права и приобретает географический и этнический контекст (исламский терроризм). Так представляется, что действия Запада обоснованные, оборонительные и обеспечивают безопасность, в то время как действия Востока провокационные, агрессивные и воодушевляют террор. Автор видит в этом отсутствие объективности, при явном политико-правовом преимуществе положения status quo.
Анализируя законодательство США, Великобритании и отчасти Австралии, Канады и Израиля, автор указывает на наличие в их правовых системах отраслевых нормативных актов, по-разному определяющих терроризм. Таким образом, и исполнительные, и
судебные органы способны в разных случаях понимать его по-своему, что делает «терроризм» крайне иллюзорным. Это также расширяет дискрецию.
Международная политика рассмотренных автором государств нацелена, по его мнению, на отстранение от правовых обязательств. Анализируя резолюции Совета Безопасности ООН, автор говорит об отсутствии в них определения терроризма. В то же время, резолюции существенно развили определение контртеррористических мер, в том числе многосторонних межгосударственных мероприятий и соглашений. Они имеют исключительное определяющее и санкционирующее значение.
В статье М. Аксеновой, научного сотрудника (постдокторанта) Центра повышения квалификации для международных судов, факультета права Университета Копенгагена (Centre of excellence for international courts, Faculty of law, University of Copenhagen) (Дания) «Концептуализируя терроризм: Международный преступный акт или средство внутригосударственного управления?» (1) рассматриваются вопросы отграничения преступления терроризм от преступлений против человечности, военных преступлений и геноцида. Автор отстаивает позицию, согласно которой преступление терроризм не является предметом международного уголовного права.
Вопрос: можно ли отнести терроризм к категории самостоятельных международных преступных деяний, является предметом спора. Защитники международного преследования терроризма отстаивают необходимость комплиментарного механизма для ситуаций, когда национальные средства не могут разрешить возникающих проблем (Б. Ван Гинкель (B. van Ginkel)). Культура нетерпимости к крайним формам насильственных актов унифицируется. Акты терроризма зачастую достигают степени общественной опасности, присущей международным преступлениям. Противники отнесения терроризма к предмету международного уголовного права указывают на отсутствие его определения в международном праве. Это делает невозможным соблюдение принципа легитимности, когда наказуемое деяние должно быть в достаточной мере определено правом. Отсутствие определения объясняется более глубокими проблемами.
Корни международного уголовного права - в ужасающих последствиях военных преступлений Второй мировой войны. Несмотря на существовавший идеологический подтекст (в позициях СССР, Великобритании, США и Франции), глубокая социальная
травма, нанесенная агрессивными амбициями нацистской Германии, позволила отделить зло от добра большинством стран мира и их населением. Появились устойчивые этические ценности, превалирующие над индивидуальными интересами государств. Таким образом, сформировался консенсус государств в отношении нетипичных для международного права отношений. Подобного не произошло с преступлением терроризм, которое все еще не приобрело собственной международной идентичности. В понимании терроризма отсутствует универсальное международное согласие и признание. Терроризм может быть средством управления (governance tool), используемым государствами во внутренней, муниципальной политике.
Тем не менее автор рассматривает терроризм, как серьезную транснациональную проблему. Она затрагивает множество государств, так же как проблемы отмывания денег или наркотрафика. Попытки конвенционного закрепления преступления терроризм не увенчались успехом до настоящего времени. Преступление не включено в Римский статут Международного уголовного суда. Терроризм по-разному определен в крайне ограниченном числе дел, рассмотренных международными трибуналами, что имеет частное межгосударственное значение. Наиболее полное его описание в статуте Специального трибунала по Ливану основывается на Уголовном кодексе Ливана, а не на международном праве. Фрагментированное описание в международных нормах посвящено отдельным вопросам сотрудничества государств, прежде всего в судебном преследовании терроризма.
Разница в понимании государствами преступления терроризм (в зависимости от национальных потребностей безопасности и муниципального управления) и разное видение мер противодействия является препятствием для международного консенсуса. Это отграничивает преступление терроризм от преступлений, элементы которых закреплены международным правом. Автор приводит в качестве примера преступление геноцид (1, с. 283). Только преступления, имеющие универсальное международное понимание, могут быть поддержаны механизмами национального принуждения, необходимыми для функционирования международной уголовной юстиции. В этом заключена также легитимность превалирования интересов международного сообщества над интересами отдельной нации. Исключительный символизм международного уголовного права - в универсальной моральной minima.
Д. Саймон (J Simon) в книге о том, как война с преступностью трансформировала американскую демократию и создала культуру страха, предложил разграничить «управление преступностью» (governing crime) и «управление посредством преступности» (governing through crime). Первый случай подразумевает борьбу с преступностью средствами уголовной юстиции. Второй - эксплуатирование вопросов преступности в качестве главного средства в стратегии регулирования других социальных институтов, таких как семья, школа или экономическая деятельность. Управление посредством преступности подразумевает также применение ее проблем для обоснования легитимности вмешательства в социальные сферы, которое объективно должно иметь иные мотивации. Таким путем государство благосостояния двигается в сторону карательного государства.
Проблемы терроризма относят к вопросам безопасности. Использование проблем преступности в социальном управлении может быть соотнесено с вопросами безопасности. М. Вальверде (M. Valverde) говорит об «управлении посредством вопросов безопасности» (governing through security), рассматривая сферы иммиграции, а также филантропии. В качестве примера подобной тенденции автор указывает на анонсированные правительством Франции меры - последствия террористической атаки на редакцию еженедельника «Шарли Эбдо» (Charlie Hebdo) 7 января 2015 г. Среди них - усиленная слежка, интенсификация противодействия радикализации, нищете и неравенству. В отсутствие возможности «нулевого риска» (zero risk) правительство определило алгоритм борьбы с терроризмом как «выявление, неотступность и соразмерные действия» (determination, perseverance and coherent action).
Понятия «быть в состоянии безопасности» (объективное состояние) и «осознавать состояние безопасности» (субъективное состояние) различные. Психологические факторы не всегда связаны с реальной угрозой. Обеспечение безопасности в виде мер превенции ее угрозам становится базовым алгоритмом в современных системах уголовной юстиции западных демократий. Высказываются мнения, что «новая пенология», фокусирующаяся на рисках через классифицирование опасных категорий лиц и управление ими, замещает «старую пенологию», ориентированную на индивидуализацию ответственности за совершенные (пресеченные) преступления (М. Филей (M. Feeley), Д. Саймон).
В международных отношениях некоторые государства также отходят от санкций, следующих за нарушениями, таких как ре-
прессалии. Они используют принудительные меры с целью предупреждения угроз. Резолюции Совета Безопасности ООН № 1267 от 15 октября 1999 г. и № 1989 от 17 июня 2011 г. говорят о превентивных принудительных мерах (ограничение пересечения государственных границ и блокирование имущественных активов), нацеленных на конкретных лиц, ассоциированных с определенными организациями.
Убедительные метафоры «война» и «жертва», используемые западными государствами в превентивной политике противодействия терроризму и соответственно в социальной политике, привели к изменению ценностей в экономической и общественной жизни, в индивидуальной самоидентификации. Общество приучается самоопределять себя в терминах «мы - страдающие жертвы» против «них - жестоких преступников». Общество должно быть готово к использованию проблем безопасности как формы управления. В борьбе с терроризмом существуют три уровня управления: государственный (основной, в сравнении с тем, что более низкие уровни управляются преимущественно через другие виды преступлений); уровень социальных сообществ; индивидуальный.
Экстраординарные меры борьбы с терроризмом (принудительные допросы, длительное задержание и бессрочное лишение свободы без предъявления обвинения или постановления суда, ограничение передвижения (Австралия, Великобритания), пытки и отказ в защите и процессуальных гарантиях (США)), по мнению многих граждан, повышают их личную защищенность.
У международного уголовного права и международного преследования терроризма разные цели. Нельзя исключить из политической повестки ряда государств стремление использовать вопросы терроризма по алгоритму «управление посредством вопросов безопасности». Это несовместимо с целями международного уголовного права - символа правосудия.
Международные уголовные суды автор рассматривает как институты показательного правосудия (exemplary justice). Такая показательность заключена как в материальной части - единообразии для государств элементов международных преступлений, так и в процессуальной части - справедливости и образцовости надлежащих процессуальных гарантий. Такие ценности не допускают использования проблем терроризма как средств управления.
Отсутствие международного согласия в отношении понимания терроризма основано на его идеологическом подтексте. Включаются вопросы политического противодействия государств. Ме-
ждународное уголовное право не может удовлетворять политические цели отдельных государств. Так как институты международной уголовной юстиции прямо зависят от общих ценностей международного сообщества, такие ценности должны быть исторически консенсуально сформированы. Единственный выход для обеспечения международной и локальной легитимности - в соблюдении принципов справедливости и легальности, основанном на позициях (вовлеченных) государств.
В статье А. Орра (Школа политических и социальных исследований Университета Монаша, Мельбурн, Австралия) «Формула терроризма» (4), рассматривается возможность отнесения терроризма к явлениям войны. В исследовании международного терроризма сложно соотнести между собой криминологические и военные аспекты. Использование слова «война» в борьбе с терроризмом вызывает неодобрение академических кругов, политиков и общества. Тем не менее все чаще высказываются аргументы в пользу рассмотрения терроризма в качестве акта войны, а не преступления (Д. Рапин (J. Rapin), А. Шмид (A. Schmid), Л. Вайн-берг (L. Weinberg), А. Педацур (A. Pedahzur), С. Хирш-Хойффлер (S. Hirsch-Hoeffler)) (цит. по: 4, с. 98-101).
Еще К. фон Клаузевиц говорил о том, что «война это продолжение политики другими средствами». Средства войны - средства принудительные. Проводя параллель с «новыми» формами современного терроризма, имеющего религиозную, этническую и т.п. мотивацию, автор утверждает, что терроризм - продолжение идеологического взаимодействия другими средствами.
Отмечено более ста определений терроризма, предлагаемых современными авторами. По мнению П. Дженкинс (P. Jenkins) определить терроризм легко, используя термины, допускающие включение большинства форм публичного насилия. Множество определений терроризма, его участников и их мотиваций делает взаимоприемлемое определение терроризма недостижимым (цит. по: 4, с. 105-108).
Терроризм может иметь разрушительные последствия на макроуровне, например, в случае использования оружия массового уничтожения (к примеру, биотерроризм). Он может затрагивать целые нации или даже поставить под угрозу все цивилизации на планете. Последствием «холодной войны» стала доступность технологий уничтожения многим ранее поддерживаемым сверхдержавами организациям и государствам. В то же время выразительным признаком террористической деятельности в современном
мире является ориентированность на микроуровень. В течение одного дня - 11 сентября 2001 г. - США был нанесен ущерб, сравнимый с последствиями полномасштабной войны.
А. Орр проводит различия между терроризмом, мятежами и конвенционными войнами, рассматривая их, тем не менее, как разновидности идеологического и политического насилия и, таким образом, войны. Он характеризует современный терроризм как военные действия малой интенсивности (low intensity warfare), это является важным для типологизации, несмотря на существенную смертельную опасность сражений разной интенсивности. Как показывает практика - борьба идет насмерть.
Идеологическое насилие как принудительный метод идеологической мотивации. Насилие в данном случае может включать и убеждение, хотя оно здесь не является элементом обязательным. Если рассматривать войну как продолжение политики другими средствами - термины «идеологическое насилие» и «война» становятся взаимозаменяемыми. Также в качестве заменяемых терминов могут рассматриваться - «мятеж» и «терроризм». Если считать терроризм идеологически и политически мотивированным насилием, сходным является утверждение, что терроризм - принудительный метод идеологической мотивации. Автор приводит формулу, данную Г. Бонне (G. Bonnet):
RW = G + P,
где:
RW - революционная война (Revolutionary War);
G - партизанская тактика (Guerrilla tactics);
P - политическое и психологическое воздействие (Political and Psychological activities).
Вводя в качестве дополнительных переменных физическую (кинетическую) интенсивность принуждения, психологический фактор, а также дискриминационный (выборочный) или недискриминационный подход к насилию, автор перечисляет составляющие абсолютной войны (absolute war), тотальной войны (total war), конвенционной войны (conventional war), мятежей и терроризма. Терроризм он рассматривает как форму насильственного физического и / или психологического идеологического принуждения недискриминационного характера малой степени интенсивности. Ориентация терроризма на страх в большей степени, чем на
физическое могущество, является его стратегией мультипликации силы в отличие от различных форм войны.
Д. Гудвин (J. Goodwin) сравнил многие определения терроризма, данные разными авторами, и выделил основные вопросы, требующие предварительного ответа. Первый - кто может совершать террористические акты? В отношении негосударственных образований ответ очевиден. Но есть ли такое явление, как «государственный терроризм» (state terrorism)? Д. Блэк (D. Black), А. Бергесен (A. Bergesen), О. Лизардо (O. Lizardo), Б. Хоффман (B. Hoffman) предполагают, что выражение «государственный терроризм» - это неверное применение терминов. По меньшей мере терроризм - это совершенно иной феномен. Консенсус по данному вопросу отсутствует, считает А. Орр.
Второй - кто является целью террористов? К. Карр (C. Carr), Б. Ганор (B. Ganor), Д. Блэк, А. Бергесен, О. Лизардо считают, что только гражданские лица могут быть жертвами. Цель - сломить волю гражданского населения поддерживать публичных лидеров или их политику. Тем не менее консенсус по данному вопросу также отсутствует.
Третий вопрос - должны ли террористические организации быть олицетворением террора и страха? Здесь также нет консенсуса. Бесспорно то, что терроризм - оружие слабого и в военном, и в политическом смысле. Это как «асимметричные боевые действия», использование относительных преимуществ против слабостей оппонента.
Главный довод к уголовно-правовой квалификации терроризма - противоправный (нелегальный) характер совершаемых действий. Их сущность - в третировании невинных ради политических целей. Большинство авторов рассматривает терроризм как преступление. Изначально выделяется противоправный характер терроризма и лишь затем политическая мотивация. Однако Орр считает, что терроризму как преступлению трудно дать определение, хотя он может быть отнесен к преступлениям и классифицирован таким образом.
Главное отличие терроризма от других видов преступлений - мотивация террористических актов. Преступление совершается в личных интересах преступника либо лиц, его окружающих. Преступный акт удовлетворяет интересы преступника за счет публичного блага или общественной справедливости. В отличие от такого понимания преступления, действия террориста - альтруистичны. Они совершаются в интересах группы или лица, ею руко-
водящего, с риском для собственной безопасности и свободы. Акт военных действий имеет своим намерением разрушить, изменить или повлиять на соотношение политических интересов сторон ради широко понимаемых социальных, религиозных или политических целей.
Некоторые авторы (К. Делоугери (K. Deloughery), Р. Кинг (R. King), В. Асал (V. Asal)) пытаются разграничить терроризм и преступления по мотивам ненависти (hate crimes). По их мнению, акты терроризма совершаются теми, кто находится ниже своих «врагов» в социоэкономическом отношении. Преступления же из ненависти совершаются, как считают они, напротив, в отношении более незащищенных слоев общества (4, с. 114).
Важным свидетельством явных противоречий, политизированности и запутанности в толковании терроризма автор называет стратегию целенаправленных убийств (targeted killings). Здесь очевидно смешены военный и уголовно-правовой подходы. Тем не менее целенаправленные убийства лежат в основе подхода западных государств к борьбе с терроризмом.
В заключение автор делает вывод, что идеологический «геном» терроризма мешает его определению в качестве преступления. Террористы совершают преступление per se, однако, в силу правовой оценки, а не в силу природы деяния. Корень терроризма заключен в акте войны. Терроризм - применение невыборочного принуждения малой интенсивности по идеологическим мотивам, сопровождаемое либо не сопровождаемое убеждением.
В статье «Терроризм как геноцид в эру слабеющих государств» (6) профессора проблем национальной безопасности Военно-морского колледжа (Naval war college) (Монтерей, Калифорния) К. Вайтсайда сопоставляются преступления терроризм и геноцид, анализируются действия организации «Исламское государство Ирака и Леванта» (ИГИЛ) (запрещенная в России террористическая организация) в Сирии, история военных действий США в Ираке, а также ряд межнациональных конфликтов.
Автор считает, что ученые и практики не решаются называть религиозные чистки международных террористических организаций геноцидом, объясняя это тем, что исторически только правительства государств имеют ресурсы, необходимые для методичного уничтожения этнических, расовых и религиозных групп в пределах государства. Можно ли квалифицировать действия террористических организаций в соответствии с правовой конструкцией преступления геноцид, и если да, то какую международную реакцию это
будет иметь? Подобное определение имеет значение при анализе применимости доктрины ООН «Ответственность по защите».
В качестве теоретической основы противодействия геноциду автор называет работы Р. Лемкина (Я. Ьешкт) послевоенных 4050-х годов прошлого столетия. Р. Лемкин рассматривал геноцид как преступление, совершаемое правительствами в отношении собственных граждан (с. 233). С. Сейдеман («5. Бтёвтап) в исследовании 2015 г. говорит о совершении актов геноцида преимущественно правительствами.
К. Вайтсайд сопоставляет подход Р. Лемкина с подготовленным в 2014 г. Канцелярией специальных советников ООН по предупреждению геноцида и по вопросам об ответственности по защите Руководством для анализа жестоких преступлений. Для установления риска геноцида отслеживаются следующие его семь признаков: 1) публичное оправдание геноцида; 2) способность вооруженных групп к его совершению; 3) политические мотивации к его совершению; 4) высказывания, принижающие лояльность (этнической и подобных) группы государству; 5) акты геноцида и массовые убийства; 6) свидетельства намерения уничтожить (этническую и подобную группу); 7) возможность событий, способных дать начало осуществлению планов по полному обеспечению компании геноцида.
Каковы особенности конвенционного закрепления преступления геноцид? Каждая конвенция устанавливает строгие ограничения собственного предмета и сферы применения. Р. Лемкин выступал за включение в Конвенцию ООН о предупреждении преступления геноцида и наказания за него 1948 г. понятия «культурный геноцид». Однако это не получило необходимой поддержки государств в связи с их озабоченностью вопросами государственного суверенитета. Массовые убийства социальных, экономических и политических групп не рассматриваются как геноцид. Даже в массовых убийствах в Камбодже не все видят преступление геноцид (Д. Дреннан (I. Бгвппап)). Автор указывает на важность определения границы, за которой убийства и другие злодеяния должны рассматриваться как геноцид. Намерение в совершении актов геноцида может скрываться. Установление такого намерения является наиболее сложной частью квалификации.
Главной проблемой автор называет то, что преступление геноцид проблематично распространить на лица, не на государство. В то же время такие последствия глобализации, как технологическое развитие, а также растущие взаимосвязи в международной системе позволили негосударственным объединениям приобрести
трансграничное могущество. Сильные негосударственные объединения используют недостатки международной системы, вторгаясь в слабые государства.
Особенностями ИГИЛ исследователь называет уникальный характер ее идеологии, а также открытое выражение (реализацию) своих намерений на протяжении длительного периода времени. Врагами ИГИЛ он называет многие группы лиц: американских и других, в том числе иракских христиан, представителей СМИ (пятой колонны), неверных шиитов и неверующих езидов, паломников иных религиозных направлений и др. (6, с. 235). Целью - их уничтожение. Массовые религиозные и этнические убийства автор квалифицирует как террористические действия. Они направлены на разрушение системы существующего государственного управления.
Уничтожение конкурирующих идеологий обозначается понятием «политицид» - истребление политически определяемых противников с целью захвата власти. Главное отличие действий террористических организаций от политицида он видит в намерении изменить религиозную демографию региона в идеологических и религиозных целях. Для придания данным действиям характера актов геноцида необходимо установить способность в реальной реализации такого плана.
Автор выделяет признаки геноцида в действиях современных террористических организаций. Формирование идентичности атакуемых групп достигается за счет использования в отношении них уничижительных терминов, целенаправленной интерпретации, критики, в том числе и искажений исторических и культурных фактов, указание на ложность религиозных и культурных обрядов. Унизительные фанатичные высказывания, негативная оценка культуры, оправдание актов геноцида, мотивация к уничтожению этнических групп и ссылка на их историческую неверность - являются частью признаков, содержащихся в Руководстве ООН для анализа жестоких преступлений.
Когда многие факторы сигнализируют о возможности геноцида, важным остается вопрос, имеет ли организация, не являющаяся государством, способность существенно повлиять на положение атакуемых групп? В какой степени опасность существует для выживших после террористических нападений? Позиция ООН заключается в том, что преступления должны быть массовыми. Если нет - совершаются преступления против человечности, а не геноцид (6, с. 241).
Чертами современных межэтнических и межрелигиозных конфликтов автор называет массовые убийства мужского населения, обращение его в иные религии, массовые похищения женщин, их изнасилования и обращение в сексуальное рабство, что свидетельствует о намерении разрушить определенные этнические и религиозные группы. О намерении совершить геноцид говорит также «механический» характер массовых убийств, уничтожение сдавшихся лиц и др. Уровень жестокости, массовость и количество подобных преступлений существенно возрастают, начиная с 2012 г.
Многие политики не считают верным рассматривать движение ИГИЛ как государство. В международной системе ИГИЛ не признан ни одним государством или международной организацией. В то же время ИГИЛ стремится к приобретению качеств государства в том виде, как оно описано М. Вебером (M. Weber) -объединения, удерживающего монополию легитимного осуществления силы на географически обособленной территории.
К. Вайтсайд отмечает, что в международной политике среди ее элиты прочным является понимание государств как основных игроков современной международной системы. Степень их исполнительной эффективности и ответственности не может сравниваться ни с одной международной организацией. Тем не менее автор считает, что способность негосударственной организации, обладающей могуществом, сопоставимым со многими слабыми государствами, совершать акты геноцида должна быть признана. В противном случае риск для их населения сохраняется, как показали события 2014 г.
Новые меры по борьбе с терроризмом в немецком законодательстве в контексте международного права. Статья юниор-профессора М. Пейандехса (5) начинается с анализа принятой Советом Безопасности ООН 24 сентября 2014 г. Резолюции 2178 (2014) об иностранных террористических бойцах, или «боевиках». И хотя события в Сирии и Ираке являлись предлогом для принятия данного документа, его действие куда шире. Резолюция обязывает страны-участницы принимать меры против лиц, желающих выехать за границу для совершения террористических актов, их подготовки или организации. Этим Резолюция не только дополняет существующие меры по борьбе с терроризмом, но и представляет собой очередной факт квазизаконодательной деятельности Совета Безопасности, поскольку предполагает создание мер и правовых рамок для борьбы с иностранными террористами и необходимость законодательных действий в Германии. Это подтверждается и тем, что на следующий
день после принятия Резолюции федеральный министр юстиции высказался за проверку немецкого уголовного права на предмет необходимости изменений в контексте упомянутой новой резолюции Совета Безопасности. Было высказано множество предложений: отмена немецкого гражданства для исламистов с двойным гражданством, маркировка в паспортах джихадистов, ужесточение уголовного права за симпатизирующие терроризму действия или обучение в заграничных лагерях.
Несмотря на некоторые противоречивые высказывания ряда политиков, резолюция не требует ужесточения немецкого права по борьбе с терроризмом. По мнению автора, изменения законодательства не могут быть обоснованы возросшим международным давлением, а должны быть исключительно ориентированы на принципы немецкой Конституции.
Автор описывает общую концепцию антитеррористического международного права. Она состоит из большого количества мультилатеральных конвенций и мер, помимо санкций, принятых Советом Безопасности ООН. Среди них большое значение имеет Резолюция 1373, которая обязывает государства преследовать методами уголовного права проведение, поддержку, финансирование террористических действий и бороться с ними.
Резолюция 2178 2014 г. строится на основе Резолюции 1373 и расширяет ее действие. Она призывает все государства к совместной работе и требует принятия мер по предотвращению переезда лиц из одного государства в другое для совершения или поддержки террористических действий. Эти общие положения оставляют самим государствам пространство для принятия решения. Но существуют и конкретные установки: государства обязаны предотвратить въезд, транзит, выезд, если достоверные данные позволяют в достаточной степени полагать, что лицо ставит перед собой цель совершения террористических действий. Даже попытка проезда должна быть уголовно наказуемой.
М. Пейандехс считает, что благодаря широте формулировок Резолюция 2178 дает возможность злоупотреблений. «Резолюция объявляет бой не только международному терроризму, но и любым его формам» - записано в преамбуле к ней. Таким образом, преследуется не какая-то конкретная форма терроризма или организация, т.е. сфера действия Резолюции безгранична.
Анализируя понятие «терроризм», автор подчеркивает его неточность, политизированность, невозможность описать юридическими средствами. Недаром немецкое уголовное право избегает
понятия «терроризм» как составляющее состава, а говорит о «тяжком угрожающем безопасности государства насилии» (§ 89 а и б, 91 УК ФРГ). Статьи о террористических объединениях (§ 129 а и след. УК ФРГ) определяют такие объединения через описание действий, которые те совершают, или цели, которые они преследуют.
В последние годы предпринимались попытки дать определение понятию «терроризм». Критериями служили тяжесть совершенных действий, люди как потенциальная цель нападений, желание запугать население и правительство и заставить следовать чему-либо.
Этому соответствует практика авторитарных режимов называть нежелательные объединения, например, оппозиционные движения, сепаратистские группировки, этнические или религиозные меньшинства террористами и отказывать им в легитимации. Отсутствие точных определений играет на руку авторитарным режимам и дает возможность принимать репрессивные меры против политических противников под предлогом борьбы с терроризмом. И даже многократно высказанная поддержка прав человека, прав беженцев и гуманитарного международного права не изменят этого.
По мнению М. Пейандехса, Резолюция 2178 удручает, подтверждая общие опасения по поводу законодательной деятельности Совета Безопасности. Устав ООН не содержит законодательной компетенции Совета Безопасности (ст. 25, 103). Автор, помимо вышеперечисленного, считает, что время всеобщей неуверенности в связи с событиями в Сирии и Ираке, - неподходящее для принятия такого рода глобальных актов. И хотя Совет Безопасности ООН этим актом демонстрирует свою сплоченность и волю к борьбе с терроризмом, это не оправдывает того, что права человека были проигнорированы.
Ученый предупреждает немецкого законодателя об опасности поспешного ужесточения уголовного права в связи с Резолюцией 2178. В Германии уже было ужесточено уголовное право после событий 2001 г., права и полномочия органов безопасности были расширены, при этом часть этого ужесточения была продиктована правом ЕС, а часть произведена по инициативе самой Германии под действием Резолюции 1373. При этом немецкий законодатель вышел за пределы того, к чему был обязан различными международными обязательствами.
В статье описываются нормы, регулирующие уголовно-правовую борьбу с терроризмом, - это § 129 а и б, запрещающие создание, членство, поддержку террористических организаций национального и интернационального уровня. Даже связь с дан-
ными организациями, а также вербовка различного рода в эти организации квалифицируются как уголовно наказуемые (§ 89 а и 129 а и след.). Автор сомневается в легитимности последнего и считает соответствующие нормы и расширение полномочий следственных органов неконституционными.
Нормы об отмывании денежных средств также были расширены в связи с борьбой с терроризмом.
При таком законодательном массиве, отмечает автор, очень сложно выявить какие-либо пробелы в немецком антитеррористическом законодательстве. Подготовка террористов в зарубежных центрах уже уголовно наказуема согласно § 89 а УК ФРГ, если она сопряжена с обучением насилию. А вербовка симпатизирующих лиц, хотя и не охватывается § 129 а и след. УК ФРГ, но и не запрещается упомянутыми резолюциями Совета Безопасности ООН. Если вербуются члены в террористические организации - это предусмотрено § 129 а УК ФРГ, а если она направлена на подготовку террористических актов - то и § 89 а УК ФРГ.
Резолюция 2178 только в одном аспекте шире чем немецкое уголовное право: попытка выезда за границу для совершения террористических актов ставится под уголовно-правовые санкции. По немецкому праву подготовительные действия - выезд (законодатель подразумевает выезд в другие страны, за границу) - наказуемы, только если умысел совершения насильственных террористических актов манифестирован. Категория «манифестации умысла» в параграфе 89 а УК ФРГ еще не прояснена окончательно, и, очевидно, требует дальнейшей научной обработки. Попытка как таковая не наказуема. С точки зрения Резолюции - это небольшой, по мнению автора, пробел. Обычно лица совершают еще какое-нибудь действие, например, учатся обращаться с оружием или входят или пытаются войти в контакт с террористической организацией и их действия, соответственно, могут быть квалифицированы по УК ФРГ.
Помимо уголовно-правовых механизмов борьбы с терроризмом, немецкое право в § 7 Закона о паспортах предусматривает возможность отказа в выдаче паспорта, если лицо собирается совершить деяние, предусмотренное § 89 а УК ФРГ, или иным образом угрожать интересам ФРГ, что включает и совершение преступлений за границей. Может быть запрещен выезд из страны согласно § 10 Закона о паспортах, абз. 2 § 46 Закона о месте жительства. Если такая опасность исходит от иностранцев, они могут быть высланы с запретом последующего въезда в страну. Гражда-
нину Германии въезд запрещен быть не может, но в дальнейшем может быть проведено расследование.
В заключение М. Пейандехс приходит к выводу, что реформа уголовного права в связи с Резолюцией 2178 не нужна. И хотя Резолюция устанавливает определенные обязательства, в переменах необходимости нет, так как немецкое уголовное право уже выполнило все требования данной Резолюции. Одним лишь ужесточением уголовного права нельзя предотвратить террористические акты, основная проблема - это найти соответствующих лиц и доказать умысел.
Символическое право, пишет автор, не предотвращает теракты, но портит правовое государство.
Профессор Д. Кугельман - руководитель отдела «публичное право» в школе полиции г. Мюнстера и один из немногих, кто высказывается за конституционность описанных мер по борьбе с терроризмом. В своей статье (3) он описывает такую меру по борьбе с терроризмом, как изъятие паспорта. Соответствующая норма, которая была включена в Закон о паспортах, вступила в силу 30 июня 2015 г. как новелла к Закону о паспортах. Цель данного предписания - предотвращение путешествий тех немецких граждан, против передвижений которых за пределы ФРГ имеются существенные основания. Основная цель этого нововведения - борьба с терроризмом. Запрет касается лиц, которые подозреваются в совершении или подготовке преступлений, связанных с террористическими действиями. У этих лиц изымается паспорт, им предоставляется замещающий паспорт документ, по которому нельзя путешествовать и покидать страну. Это связано с принятием Резолюции 2178 о борьбе с иностранными террористическими боевиками.
Данная законодательная новелла связана с изменениями в уголовном праве ФРГ, направленными на борьбу с терроризмом, а именно с описанными выше § 89 а и 129 а, к которым отсылает Закон о паспортах как к предпосылкам изъятия паспорта.
Автор пересказывает уже описанные дискуссии о конституционности данных норм и решение Верховного суда ФРГ. В отличие от двух предыдущих авторов он относится с большей лояльностью к замыслу законодателя, считая, что данные меры преследуют легитимную цель и являются одной из составляющих в системе мер национальной и международной борьбы с терроризмом. Шенгенское регулирование также допускает такое регулирование, проблема, однако, в том, что на границах не производится систематического контроля, и поэтому не может быть гарантировано, что незаконный выезд не состоится.
Список литературы
1. Aksenova M. Conceptualizing terrorism: International offence or domestic governance tool? // Journal of conflict & security law. - Oxford, 2015. - Vol. 20, N 2. -P. 277-299.
Аксенова М. Концептуализируя терроризм: Международный преступный акт или средство внутригосударственного управления?
2. Grozdanova R. «Terrorism» - too elusive a term for an international legal definition? // Netherlands international law review. - Cambridge, 2014. - Vol. 61, N 3. - P. 305-334.
Грозданова Р. «Терроризм» - чрезмерно расплывчатый термин для международного правового определения?
3. Kugelmann D. Der Entzug des Personhalausweises als Mittel der Terrorbekämpfung // Neue Zeitschrift für Verwaltungsrecht. - München, 2016. - H. 1/2. -S. 25-28.
Кугельман Д. Изъятие паспорта как средство по борьбе с терроризмом.
4. Orr A. A Formula of terrorism? // Journal of applied security research. - Lowell, 2015. - Vol. 10. - P. 97-120. - Mode of access: https://www.researchgate.net/ publication/276250324_A_Formula_of_Terrorism
Орр А. Формула терроризма?
5. Payandeh М. Globale Anti-Terrorgesetzgebung: Die deutsche Rechtsordnung im Sog des UN-Sicherheitsrats? // Zeitschrift für Rechtspolitik. - München, 2014. -Н. 8. - S. 241-245.
Пейандех М. Глобальное антитеррористическое законодательство: Немецкий правопорядок под влиянием Совета Безопасности ООН?
6. Whiteside C. A case for terrorism as genocide in an era of weakened states // Dynamics of asymmetric conflict. - Lowell, 2015. - Vol. 8, N. 3. - P. 232-250. Вайтсайд К. Терроризм как геноцид в эру слабеющих государств.
Т.В. Захаров, А.А. Рёрихт
