CC BY
360
© А.В. Синельников, 2004
ТЕРМИН «УГОЛОВНОЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ»
КАК ЗАКОНОДАТЕЛЬНАЯ КАТЕГОРИЯ И НАУЧНОЕ ПОНЯТИЕ
А.В. Синельников
Уголовно-процессуальный кодекс, вступивший в силу с 1 июля 2002 г., ознаменовал собой новый этап в развитии уголовного судопроизводства в РФ, существенно изменив его правовые основы. Обновление коснулось не только содержания нормативных предписаний соответствующей отрасли права, но и ее категориальной системы. Одной из наиболее примечательных особенностей в этом смысле стало активное использование законодателем термина «уголовное преследование», который после длительного перерыва вновь занял свое место в тексте норм УПК. Следует отметить, что данное понятие прошло достаточно длительную эволюцию в отечественном законодательстве и юридической науке, особенности которой, несомненно, сказались на его современной интерпретации. Проследим основные стадии в развитии понимания указанной категории.
Впервые термин «уголовное преследование» был использован в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г. (далее — УУС). Однако он был упомянут в тексте УУС лить однажды, в ст. 542, как представляется, в значении синонима понятия «судебное преследование», широко употреблявшегося законодателем в этом нормативном акте. Систематическое толкование УУС приводит к выводу, что термин «уголовное преследование» («судебное преследование») обозначало в нем деятельность, выражавшуюся в возбуждении уголовного судопроизводства и последующем процессуальном изобличении лиц, обвиняемых в совершении преступления.
Такая интерпретация вполне адекватна и пониманию соответствующего понятия в уголовно-процессуальной теории того периода, для которой оно являлось важнейшей научной категорией. Уголовное преследование рассматривалось ведущими российскими уче-ными-правоведами XIX — нач. XX в. в качестве одного из основных направлений уголовно-процессуальной деятельности, заключавшегося в практической реализации права го-
сударства (а в некоторых случаях и частного лица) на уголовный иск (обвинение) в отношении лица, совершившего преступление. Таким образом, уголовное преследование фактически отождествлялось с обвинением как процессуальной функцией. Вместе с тем в юридической науке указанного периода не было единства в определении содержания обвинения (уголовного преследования). В этом отношении можно выделить две принципиальных позиции: 1) понимание сущности уголовного преследования как процессуальной деятельности компетентных государственных органов (частных лиц), направленной на изобличение конкретного лица, обвиняемого в совершении преступления; 2) толкование данной категории в качестве уголовно-судебного производства, осуществляемого уполномоченными субъектами по факту преступного деяния в целях наказания виновного.
В соответствии с первой точкой зрения предъявление в установленном порядке уголовного иска (обвинения) к определенному лицу (предполагаемому виновнику преступления) означало возбуждение в отношении него уголовного преследования, которое должно было получить логическое завершение при обоснованном изобличении обвиняемого перед судом. В связи с этим весьма показательны следующие выводы известного учено-го-процессуалиста того времени И.Я. Фойниц-кого, который в своем труде «Курс уголовного судопроизводства» указывал: «Возбуждение уголовного преследования, по смыслу действующего законодательства, слагается из двух процессуальных актов: 1) предъявления обвинения суду и 2) его принятия судом. Каждое обвинение, предъявленное уполномоченным на то обвинителем компетентному суду и удовлетворяющее необходимым для того юридическим условиям (материальным и формальным), должно быть принято судом, и в результате такого принятия получается судебное определение о привлечении к суду данного лица в качестве обвиняемого. Поэтому
возбуждение преследования не следует смешивать с начатием дела в судебном порядке; начатие дела есть акт судебный, возбуждение преследования — акт обвинительный; иногда в уголовно-судебном порядке дело начинается и при отсутствии обвинения, напр. для исследования причины пожара...»1. Отождествляя уголовное преследование и обвинительную деятельность, автор обращал внимание на «расчленение обвинения на первоначальное и окончательное, или, по выражению нашего законодателя, на возбуждение судебного преследования и обличение обвиняемых перед судом»2.
Сходные суждения можно обнаружить и в работах другого видного ученого-право-веда XIX — нач. XX в. С.И. Викторского. Он, в частности, отмечал: «Возбуждение уголовного преследования — такой акт в процессе, которым доводится до сведения судебной власти о совершении преступного факта, указывается вероятный виновник сего деяния и предъявляется требование расследовать дело. Таким образом, возбуждение уголовного преследования, с одной стороны, не сливается с началом предварительного следствия, так как последнего по некоторым делам и не бывает и так как лица, ведущие предварительное следствие и возбуждающие уголовное преследование могут не совпадать; с другой стороны — возбуждение уголовного преследования не равносильно и простому заявлению о совершении преступления, ибо такое заявление еще не обязывает непременно начать расследование дела»3. Автор на основании действовавшего законодательства выделял следующие необходимые условия для уголовного иска и уголовного преследования: «наличность состава преступления (по крайней мере, внешнего состава)»; «наличность преступника (иначе приостановка или даже прекращение уголовного преследования)»; «наличность права наказания, то есть отсутствие таких обстоятельств как давность, помилование и т. д.»4.
Между тем, как указывалось, по соответствующему вопросу имелась и другая позиция. Так, Н.Н. Розин в своей работе «Уголовное судопроизводство» отмечал: «С того момента, когда в расследуемом событии устанавливаются черты преступного деяния, — напр., становится очевидным, что внезапная смерть является результатом чьих-то насильственных действий — появляется обвинение. Его первые шаги, ищущие, нащупывающие,
представляют те нити, которые должны связать его с определенным обвиняемым и влить образующееся процессуальное отношение в более или менее точные юридические формы (обвинение в определенном деянии определенного субъекта)»5. Кроме того, он, в отличие от С.И Викторского, указывает, что достаточное основание для возбуждения уголовного преследования образуют следующие фактические и юридические обстоятельства: «наличность события преступления, наличность в нем признаков преступного деяния, отсутствие условий, препятствующих возбуждению уголовного преследования (ст. ст. 16, 21, 22, 27 УУС)»6. Следовательно, уголовное преследование (обвинение) возникает в каждом случае начала производства по уголовному делу независимо от того имеются ли на тот момент данные о лице, совершившем преступление, или оно неизвестно. В целом аналогичное мнение отражено в работах К.Д. Анциферова7 и В.С. Случевского8.
Таким образом, в досоветской правовой доктрине утвердилась позиция, согласно которой уголовное преследование отождествлялось с обвинением как процессуальной функцией, однако имелись различные взгляды на его содержание.
Следующий этап развития в понимании термина «уголовное преследование» связан с реформой уголовно-процессуального законодательства и развитием юридической науки в советский период. Так, в Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР 1923 г., действовавшем в течение последующих 37 лет, рассматриваемое понятие являлось одной из наиболее важных законодательных категорий. При этом ему также придавалось достаточно широкое смысловое содержание. Например, ст. 9 указанного нормативного акта определяла обязанность прокурора возбуждать уголовное преследование перед судами и следственными органами по всякому совершившемуся и подлежащему наказанию преступлению. В ст. 4 УПК предусматривались случаи, когда уголовное преследование не подлежало возбуждению или его следовало прекратить. С учетом контекста иных статей УПК можно сделать вывод, что термин «уголовное преследование» использовался законодателем в значении «производство по уголовному делу».
Указанное понимание уголовного преследования было теоретически обосновано в трудах одного из основоположников науки
советского уголовного процесса М.А. Чельцо-ва, указывавшего, что уголовное преследование осуществляется с момента возбуждения уголовного дела не только в отношении конкретного лица, но и определенного факта9. Однако данный вариант толкования не быш в тот период единственным. Не менее известный ученый-процессуалист М.С. Строгович, основываясь на дореволюционной научной традиции, писал: «Уголовное преследование — это обвинение как уголовно-процессуальная функция, то есть обвинительная деятельность»10. По его мнению, содержание уголовного преследования образуют действия следственных органов и прокуратуры, заключающиеся в собирании доказательств, уличающих обвиняемого или устанавливающих отягчающие его вину обстоятельства, применение принудительных мер, обеспечивающих изобличение обвиняемого, а также действия, направленные на обоснование перед судом обвинения и необходимости применения заслуженного наказания11. Он, не соглашаясь с М.А. Чельцовым, писал: «Уголовное преследование может иметь место только в отношении определенного лица. Юридически и логически невозможно говорить о преследовании без указания определенного лица, которое преследуют, в отношении которого это преследование производится... Возбуждение уголовного дела производится в отношении факта, события, содержащего признаки преступления (in rem), тогда как возбуждение уголовного преследования производится в отношении лица, изобличаемого в совершении преступления (in personam)»12.
Принятый в 1960 г. новый УПК РСФСР уже не оперировал термином «уголовное преследование». Однако он использовался в некоторых более поздних нормативных актах и решениях высших судебных органов РФ. Так, в п. 2 ст. 1 Федерального закона «О прокуратуре РФ» от
17.11.1995 г. № 168-ФЗ уголовное преследование определено как одно из направлений ее деятельности. Упоминается указанный термин и в УК РФ 1996 г. (примечание к ст. 201). Достаточно часто рассматриваемое понятие встречается в международных договорах, подписанных и ратифицированных РФ, в том числе и соглашениях о правовой помощи. Активно пользовался им и Конституционный суд РФ при обосновании решений по вопросам конституционности тех или иных положений уголовно-процессуального зако-
на, например, в постановлениях от
28.11.1996 г. № 19 «По делу о проверке конституционности статьи 418 УПК РСФСР в связи запросом Каратузского суда Красноярского края»; от 27 июня 2000 г. № 11-П «По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 УПК РСФСР в связи с жалобой гражданина
В.И. Маслова»; от 14 января 2000 г. № 1-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений УПК РСФСР, регулирующих полномочия суда по возбуждению уголовного дела, в связи с жалобой гражданки И.П. Смирновой и запросом Верховного Суда Российской Федерации». Между тем относительная редкость употребления соответствующего термина в нормативных актах, а в ряде случаев непоследовательность его использования не давали достаточных оснований для однозначного вывода о позиции законодателя и Конституционного суда по поводу содержания категории «уголовное преследование». Это, в свою очередь, обусловило различные его интерпретации в теории. Рассмотрим основные из них.
А.М. Ларин обосновывал точку зрения, согласно которой уголовное преследование представляет собой уголовно-процессуальную деятельность, состоящую в формулировании и обосновании вывода о совершении конкретным лицом конкретного общественноопасного деяния, предусмотренного уголовным законом. Он допускал его осуществление как в форме обвинения, так и в форме подозрения. Ученый обращал внимание на то, что протокол задержания или постановление о применении меры пресечения до предъявления обвинения является первым документом, в котором формулируется и сообщается подозреваемому предположительный вывод о совершении данным лицом расследуемого преступления. «В этой части, — писал он, — постановление о применении меры пресечения или протокол задержания по своему назначению аналогичны постановлению о привлечении в качестве обвиняемого, они служат актами возбуждения уголовного преследования и обусловливают возникновение права на защиту»13.
Х.С. Таджиев, напротив, в духе учения М.С. Строговича отмечал, что между терминами «уголовное преследование» и «обвинение» нет разницы, а предмет, обозначаемый ими, один и тот же14.
120
А. В. Синельников. Термин «уголовное преследование» как законодательная категория
Н.А. Якубович полагал, что понятие «обвинение» уже термина «уголовное преследование», в который входят структурные элементы, связанные с поисковой деятельностью следователя и применением мер процессуального принуждения15. Сходную точку зрения высказывал В.С. Зеленецкий, различая в общей структуре уголовного преследования две частные функции: 1) функцию изобличения лица, совершившего преступление, в содержание которой им включалась деятельность по раскрытию преступления и розыску преступника, 2) функцию обвинения, заключающуюся в привлечении лица в качестве обвиняемого и доказывании его виновности16.
А.Б. Соловьев, исследуя проблему осуществления уголовного преследования в досудебных стадиях, определял его как деятельность специально уполномоченных на то законом должностных лиц в пределах их компетенции, направленную на обеспечение неотвратимости наказания за совершенное преступление и реализуемую при расследовании путем возбуждения уголовного дела против конкретного лица, его задержания, применения меры пресечения до предъявления обвинения, привлечения к уголовной ответственности, проведения следственных действий, ограничивающих конституционные права подозреваемых и обвиняемых, составления обвинительного заключения и передачи дела в суд для осуществления правосудия17. Аналогичную позицию занимал А.Г. Халиулин18.
Наиболее широкая трактовка категории «уголовное преследование» была обоснована В. Асановым, который рассматривал его как «многоаспектное явление, состоящее из деятельности управомоченных субъектов по обнаружению преступления, установлению лица, его совершившего, и преданию его суду с целью постановления справедливого приговора и назначения наказания». При этом указанный автор включал в содержание уголовного преследования помимо процессуального производства по уголовному делу также и оперативно-розыскную деятельность19.
Новый УПК РФ 2002 г. стал важнейшим этапом эволюции законодательного понимания термина «уголовное преследование». Он употребляется в нем как основополагающая и универсальная категория уголовно-процессуального закона, используемая при изложении его исходных положений. Указанное понятие выделено в название гл. 3 УПК. Впервые ему дано офици-
альное определение. Согласно п. 55 ст. 5 УПК, уголовное преследование — это процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления. Как следует из данной дефиниции, законодатель пошел по пути умеренно расширительного толкования рассматриваемого понятия, уклонившись от крайних точек зрения по поводу его интерпретации. Такое понимание уголовного преследования в наибольшей степени отражает приведенные концепции А.М. Ларина, А.Б. Соловьева и А.Г. Халиулина. Представляется, оно вполне оправданно и логично, поскольку позволяет сохранить за указанным термином самостоятельное смысловое значение, не тождественное уже имеющимся в арсенале науки и юридической техники понятиям «производство по уголовному делу», «расследование» и «обвинение», и тем самым дает возможность подчеркнуть еще не нашедшие категориального воплощения объективные закономерности уголовно-процессуальной деятельности. Однако, к сожалению, подход, который отражен в дефиниции, предусмотренной п. 55 ст. 5 УПК, не был реализован законодателем последовательно. Так, уже в определении сторон уголовного судопроизводства уголовное преследование отождествляется с обвинением (п. 45 ст. 5 УПК). Между тем, как вытекает из легального определения уголовного преследования, обвинение является лишь одной из форм его осуществления наряду с подозрением. Начало реализации уголовного преследования связывается законом не только с предъявлением обвинения, но и с возбуждением уголовного дела в отношении определенного лица, задержанием по подозрению в совершении преступления, применением меры пресечения до предъявления обвинения. Возможно, законодатель исходил в п. 45 ст. 5 УПК из широкой трактовки обвинения, включающей в себя и подозрение в совершении преступления, однако это вносит еще большую неопределенность в понятийную систему кодекса, так как в п. 22 ст. 5 УПК смысл термина «обвинение» интерпретируется узко: он определен как утверждение о совершении преступления определенным лицом деяния, запрещенного уголовным законом, выдвинутое в порядке, установленном УПК. И именно в этом значении употребляется во всех ста-
тьях уголовно-процессуального закона. Безусловно, указанную несогласованность норм-дефиниций необходимо устранить. Если взять за основу внутреннюю логику п. 55 ст. 5 уголовно-процессуального закона, то это можно сделать, указав в п. 45 ст. 5 УПК, что «сторонами являются участники уголовного судопроизводства, выполняющие на основе состязательности функцию уголовного преследования или защиты от него».
Кроме того, абсолютно не понятно, как должны соотноситься с исходным законодательным определением уголовного преследования положения ст. 21 УПК, носящей наименование «Обязанность осуществления уголовного преследования», в части второй которой указывается: «В каждом случае обнаружения признаков преступления прокурор, следователь, орган дознания, дознаватель принимают предусмотренные настоящим кодексом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления». Приведенная норма вполне закономерно отождествляется с вынесенной в наименование статьи обязанностью осуществлять уголовное преследование. Вместе с тем это противоречит его дефиниции, закрепленной в п. 55 ст. 5 УПК, так как ею не охватывается процессуальная деятельность по раскрытию преступления и обнаружению лица его совершившего. Таким образом, термин «уголовное преследование» использован в названии ст. 21 УПК в широком смысле, соответствующем значению понятия «производство по уголовному делу». В свете этого вполне обоснованным следует признать мнение А.П. Гуляева, который, комментируя соответствующие уголовно-процессуальные нормы, отмечает: «В п. 55 ст. 5 закреплено узкое понимание уголовного преследования, которое увязано с преследованием конкретного лица, подозреваемого или обвиняемого в совершении преступления. В науке есть и более широкое понимание этого выражения. И не только в науке: в ч. 2 ст. 21 выражено именно широкое понимание уголовного преследования, включающее в себя 1) изобличение лица или лиц, виновных в совершении преступления; 2) меры по установлению события преступления»20.
Представляется недопустимым, чтобы в нормативном акте один и тот же термин употреблялся с приданием ему разной семантической нагрузки, тем более если речь
идет об уголовно-процессуальном законе. Поэтому необходимо устранить указанное проявление непоследовательности при реализации избранного законодателем подхода к пониманию уголовного преследования. В частности, следует уточнить название ст. 21 УПК РФ и внести изменения в ее содержание. Однако для этого, видимо, нужно сначала определиться с тем, как в УПК должна именоваться уголовно-процессуальная деятельность прокурора, следователя, дознавателя, органа дознания, которая осуществляется ими, начиная с получения первичной информации о преступлении, вплоть до появления в уголовном деле таких процессуальных фигур, как подозреваемый и обвиняемый, поскольку, как уже подчеркивалось, понятием «уголовное преследование» данная деятельность не охватывается. Это важно не только применительно к ст. 21, но и для улучшения общей согласованности в понятийной системе УПК. Принимая во внимание, что указанная деятельность имеет направленность на создание условий для изобличения лица, совершившего преступление, и привлечения его к ответственности, выполняя в сущности обеспечительную функцию, думается, для ее обозначения в законе может быть использовано словосочетание «принятие мер к обеспечению уголовного преследования». Логично было бы дать данному термину определение в ст. 5 УПК. Его можно сформулировать так: «Принятие мер к обеспечению уголовного преследования — процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения с момента получения сообщения о преступлении в целях установления события преступления и лица, его совершившего».
Учитывая изложенное, ст. 21 УПК целесообразно дать следующее наименование — «Обязанность осуществлять уголовное преследование и принимать меры к его обеспечению». В ее содержании следует произвести следующие изменения. Во-первых, положения, предусмотренные в части второй, следует изложить в части первой, поскольку они являются исходными и наиболее общими для данной статьи. При этом необходимо дополнить их указанием на то, что принятие соответствующих мер в каждом случае обнаружения признаков преступления является именно обязанностью компетентных органов и должностных лиц, подобно тому как это было отражено в ст. 3 предшествовавшего УПК РСФСР 1960 г. В настоя-
122
А.В. Синельников. Термин «уголовное преследование» как законодательная категория
щее время в содержании ч. 2 ст. 21 понятие «обязанность» вообще отсутствует. И о том, что раскрытие преступления и изобличение лица, его совершившего, — процессуальный долг органов уголовного преследования, мы можем догадаться лишь благодаря названию статьи. На данный факт обоснованно обращает внимание А.Д. Бойков, отмечая, что в УПК обязанность осуществлять уголовное преследование сформулирована так, что выглядит, скорее, как право21. Предписания нынешней ч. 1 ст. 21 следует соответственно переместить в ч. 2.
Во-вторых, рассматриваемую статью УПК необходимо дополнить частью третьей, изложив ее в такой редакции: «Должностные лица, указанные в части второй, а также орган дознания в установленном настоящим кодексом порядке принимают меры к обеспечению уголовного преследования».
В-третьих, ч. 4 ст. 21 УПК целесообразно сформулировать таким образом: «Прокурор в случаях, предусмотренных ч. 4 ст. 20 настоящего кодекса, уполномочен осуществлять уголовное преследование и принимать меры к его обеспечению независимо от волеизъявления потерпевшего». Положения ч. 4 ст. 21 в действующей редакции следует структурно обособить в самостоятельную статью, поскольку они прямо не относятся к общему предмету регулирования ст. 21 УПК.
Итак, проведенный сравнительно-исторический анализ понимания термина «уголовное преследование» позволил выявить происхождение и обусловленность его современной законодательной интерпретации, а также обратить внимание на некоторую непоследовательность в ее воплощении. Более того, как установлено, общее семантическое значение, придаваемое указанному понятию в действующем УПК, позволяет отразить посредством него лишь часть процессуальной деятельности органов уголовного преследования, связанную с изобличением конкретного лица, являющегося подозреваемым или обвиняемым по уголовному делу. Другая ее неотъемлемая часть, заключающаяся в надлежащем правовом реагировании на сообщение о преступном деянии, установлении события преступления и лица, его совершившего, остается за рамками смыслового содержания категории «уголовное преследование». Как указывалось, данную деятельность с учетом ее характера и направленности можно обозначить при помощи термина «принятие мер к обеспечению уго-
ловного преследования». Представляется, было бы целесообразным включить его в категориальную систему действующего уголовно-процессуального закона.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Фойницкий И.Я. Курс уголовного судопроизводства. В 2 т. Т. 2. СПб., 1996. С. 10.
2 Там же. С.11.
3 Викторский С.И. Русский уголовный процесс. М., 1997. С. 235.
4 См.: Там же. С. 233.
5 Розин Н.Н. Уголовное судопроизводство. М., 1916. С. 448.
6 Там же. С. 468.
7 См.: Анциферов К.Д. Сборник статей и заметок по уголовному праву и судопроизводству. СПб., 1898. С. 397.
8 См.: Случевский В.С. Учебник уголовного процесса. СПб., 1913. С. 447.
9 См.: Чельцов М.А. Советский уголовный процесс. М., 1951. С. 88—89.
10 См.: Строгович М.С. Курс советского уголовного процесса. В 2 т. Т. 1. М., 1968. С. 194.
11 См.: Строгович М.С. Уголовное преследование в советском уголовном процессе. М., 1951. С. 65.
12 См.: Строгович М.С. Уголовный процесс: Учеб. М., 1946. С. 253.
13 См.: Ларин А.М. Расследование по уголовному делу: процессуальные функции. М., 1986.
С. 25—26.
14 См.: Таджиев Х.С. Прокурорский надзор и ведомственный контроль за расследованием преступлений. Ташкент, 1985. С. 27.
15 См.: Якубович Н.А. Процессуальные функции следователя // Проблемы предварительного следствия в уголовном судопроизводстве. М., 1980. С. 25.
16 См.: Зеленецкий В.С. Обвинительная функция в деятельности следователя // Законность и нравственность правоприменительной деятельности следственных органов МВД СССР. Волгоград, 1984. С. 85—89.
17 См.: Соловьев А.Б. Функция уголовного преследования в досудебных стадиях процесса // Прокуратура и правосудие в условиях судебно-правовой реформы. М., 1997. С. 144.
18 См.: Халиулин А.Г. Осуществление функции уголовного преследования прокуратурой России. Кемерово, 1997. С. 29.
19 См.: Асанов В. О содержании уголовного преследования // Уголовное право. 2000. № 4. С. 5.
20 См.: Гуляев А.П. Комментарий к ст. 5 УПК РФ // Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу РФ / Под общ. ред. В.В. Мозяко-ва. М., 2002. С. 39—40.
21 См.: Научно-практическая конференция «Правовая и криминологическая оценка нового УПК РФ» // Государство и право. 2002. № 9. С. 94.
