CC BY
162
ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
УДК 7; 18:7.01
С.В. Ерохин
ТЕРМИН «НАУЧНОЕ ИСКУССТВО»
В ХУДОЖЕСТВЕННОМ И НАУЧНОМ ДИСКУРСАХ
В статье анализируется содержание термина «научное искусство», который получает все более широкое распространение в эстетике и искусствознании для обозначения трансдисциплинарной области, в пределах которой осуществляется синтез дискурсивного мышления и интуитивного суждения, предпринимаются многочисленные попытки адаптировать методы естественных и точных наук для создания научно обоснованного искусства, а методов искусства - для формирования новых научных теорий.
Актуальное искусство, научное искусство, наукоискусство, искусство исследования, сайенс арт.
The article analyzes the term “scientific art”, that is becoming popular in aesthetics and art criticism to identify the transdiscipli-nary area, that synthesizes discursive and intuitive thinking, as well as adapt the methods of natural and exact sciences for creating evidence-based art and the art methods - for formation of new scientific theories.
Actual art, scientific art, science-art, research art, science art.
В последнее время в русскоязычной искусствоведческой литературе все чаще можно встретить термин «научное искусство» (встречается также версии «наукоискусство» и «наукообразное искусство»). Чаще всего его используют в качестве синонима английского термина «science art», служащего для обозначения интенсивно развивающейся и институализирующейся трансдисциплинарной области, для которой характерен синтез дискурсивного мышления и интуитивного суждения, и в пределах которой предпринимаются многочисленные попытки адаптировать методы естественных и точных наук для создания научно-обоснованного искусства, а методы искусства - для формирования новых научных теорий.
Ранее мы уже обращались к анализу термина «научное искусство» и указывали, что одними из первых этот термин использовали культуролог и искусствовед Константин Борохов и художник Дмитрий Каварга [4]. Мы также неоднократно использовали понятие «научное искусство» в своих исследованиях [5, с. 149], [6, с. 357 - 361].
Следует признать, что далеко не все считают термин «научное искусство» удачным. Д.Х. Булатов, например, утверждает, что он не только не релевантен понятию «science art», но и идеологически искажает саму его суть, что определение «научное» выводит на первый план прикладную сторону феномена - функциональность и инструментальность, а это, в свою очередь, приводит к появлению многочисленных спекуляций на тему, находящую отражение в эстетизации научной деятельности, к неспособности отличить в пределах science art^ художественное содержание от художественных средств. Аналогичные недостатки исследователь усматривает в термине «наукообразное искусство» [3, с. 51 - 52]. По мнению Булатова, сложившаяся терминологическая проблема может быть решена с помощью использования понятий «искусство и наука» или «искусство
исследования» (близкий по значению термин «исследовательское искусство» использовал Дмитрий Каварга [12]).
Представляется, что первое понятие является чрезмерно широким. Используя конъюнкцию, оно включает в себя обе области: и искусство, и науку, а не область их «пересечения», которая, к тому же, далеко не вся представляет собой область научного искусства. Такое определение является неудачным еще и потому, что обозначаемый им феномен нельзя отнести ни к сфере искусства, ни к сфере науки. Фактически это признает и сам Булатов, когда, подчеркивая, что science art не принадлежит полностью ни искусству, ни науке, называет его «третьим образованием» и напоминает, что именно в междисциплинарных областях, именно «на пересечении» возникают «самые интересные новинки, новации и области проблематизации» [14].
Для Булатова очень важным является междисциплинарный (мы все-таки считаем более удачным термин «трансдисциплинарный») характер science artX в рамках которого каждая из составляющих (наука и искусство) привносит свои методы и стратегии работы с окружающим миром. Для научного искусства действительно характерен синтез методов и стратегий науки и искусства, однако при всем их отличии, и наука, и искусство имеют много общего, в первую очередь, значимость интуитивного суждения в процессе познания. Как писал в этой связи Д. С. Лихачев, поскольку познание невозможно без познающего, элемент искусства всегда есть и в науке [8, с. 9 - 35].
Второй термин - «искусство исследования» -может вызвать не меньше спекуляций, чем термин «научное искусство». Во-первых, английским вариантом этого термина был бы скорее «research art», а не «science art». Во-вторых, многие англоязычные дефиниции термина «исследование» («research») оп-
ределяет его через такие понятия как «study» и «investigation», которые на русский язык также могут переводиться как «исследование», и по этой причине без дополнительных пояснений переведенная на русский язык дефиниция может приобрести несколько тавтологичный характер. И, наконец, в-третьих, можно вспомнить, что, как утверждал Мартин Хайдеггер, именно состояние в исследовании превращает современную науку в «нечто в принципе иное, чем doctrina и scientia Средневековья или érctoxq^q греков». Исследованием же науку делают проект, строгость, методика и производство. Процесс исследования осуществляется посредством эксперимента (то есть сводится к «выдвижению и подтверждению правил и законов»), который при этом сам «впервые оказывается возможным там и только там, где познание природы уже превратилось в исследование». Безусловно, как подчеркивал Хайдеггер, уже Аристотель понял, что значит é^nstpía (experientia), но experimentum как «наблюдение, имеющее целью только познание», принципиально отличается от научного эксперимента, который «начинается с пола-гания в основу определенного закона» [16, с. 42 -44].
Небезынтересно, что анализируя особенности актуального искусства, австрийский художник, теоретик искусства и куратор четвертой московской Биеннале современного искусства (2011 г.) Петер Вай-бель, возглавляющий Центр искусства и медиатехнологий (ZKM) в Карлсруэ (Германия), также обращался к мыслям Аристотеля. Вспоминая, что в трактате «Никомахова этика» Аристотель четко разграничил episteme как «науку и познание» и techne как «практические навыки, ремесла и искусство», один из подпараграфов своей статьи «Медиаискусство и демократия» Вайбель обозначил как некое противопоставление techne и episteme: «TECHNE -
EPISTEMÉ» [1, с. 121 - 122]. В таком аспекте, трансдисциплинарная область научного искусства вполне может быть обозначена как «érnoxq^n xé^vn». Здесь вновь можно обратиться к Хайдеггеру, который писал, что в античности словом techne называли и технику, и «то раскрытие потаенного, которое выводит истину к сиянию явленности», и «про-из-ведение истины в красоту», и «“пойесис” изящных искусств» [16, с. 237], и что слова xé^vn и érctoxq^q «c самых ранних веков вплоть до эпохи Платона именуют знание в самом широком смысле», означая «умение ориентироваться, разбираться в чем-то» [16, с. 225].
Небезынтересно также, что слово «искусство», сформировавшееся в русском языке не без влияния латинского языка (как языка западноевропейской философии и науки), первоначально часто использовалось для пояснения латинского слова experientia (в подтверждение этого наблюдения В. В. Виноградов приводил слова Антиоха Кантемира из примечаний к переводу сочинения Фонтенелла «Разговоры о множестве миров» (1730): «Экспериэнциа. Искус, искусство, знание, полученное через частое повторение какого действ»). Семантическая же история слова в русском литературном языке начинается не ранее второй половины XVII в., развиваясь в течение XVIII
и XIX вв. за счет дифференциации значений и меняющихся форм соотношений с многочисленными кругами связанных слов и лексических рядов: искусный, искуситься и т. п., художество, мастерство и др. [2].
Еще одним способом образования русскоязычного термина является транслитерация английского. Этот способ часто используют для обозначения современных художественных практик. Именно так были образованы, например, таки термины как «поп-арт», «ленд-арт», «медиа-арт», «браузер-арт» и «код-арт». При этом, как подчеркивал Булатов, обычно такие адаптации не сопровождаются развернутым названием (здесь исследователь указывает на неправомочность сопоставления терминов «поп-арт» и «популярное искусство» или «медиа-арт» и «искусство средств»), так как в случае замены термина русскоязычным «аналогом» неизменно возникает «терминологическая кривизна».
С этим мнением трудно не согласиться, но в качестве русскоязычных аналогов таких понятий как «software art» или «net art» наиболее часто используют, соответственно, термины «программное искусство» и «сетевое искусство». И причина этого во многом заключается в том, что транслитерация этих терминов либо сложна, либо неоднозначна. В таком аспекте исходный английский термин «science art» и его сокращенный вариант «sci-art» оказываются весьма уязвимыми. Как следует записать их с помощью букв русского алфавита - «саенс арт», «сайенс арт», «сайнс арт»; «сци-арт», «сцай-арт», «сай-арт»? (Например, А.К. Игнатова, анализируя проблему арт-спонсорства и контекста восприятия scienceart-произведений, использует термин «сайенс-художник» [9, с. 230 - 231], а Д. А. Лавреньева, исследуя дефиниции и границы научного искусства, -термин «сайнсартист» [9, с. 202 - 203]). Существование проблемы признает и Булатов, указывая, что термин «сайенс арт» в русском написании «царапает» глаз, а «сай-арт» ассоциируется с «какой-то сайентологией». Добавим, что сегодня можно встретить даже русско-английский вариант термина - «нау-чарт».
Мы полностью согласны с Булатовым в том, что для объяснения новых явлений не следует вводить новые термины, если их можно объяснить уже имеющимися. Но все-таки отрадно сознавать, что в русском языке много незаимствованных (либо уже очень давно заимствованных) слов, а вместе с ними и художники вместо атистов, и ученые вместо саенти-стов (напомним, что английское слово scientist было предложено Уильямом Уивеллом в первой половине XIX в. именно по аналогии со словом artist [17]).
Во всяком случае, при подготовке Первой международной научно-практической конференции «Научное искусство», которая состоялась в апреле 2012 г. в Московском государственном университете им. М. В. Ломоносова, мы решили, что не стоит опасаться спекуляций относительно термина «научное искусство», что гораздо эффективнее применить его в пока еще совершенно непривычном смысле, но при этом постараться прийти к более или менее единому
мнению относительно сущности обозначаемого им явления.
Доклады участников конференции свидетельствуют в пользу того, что наше решение было правильным. Термин «научное искусство» приняли и использовали: канд. искусств. наук Л.С. Балашова (Университет Эссекса, Великобритания), канд. фи-лол. наук Н.Н. Гончарова (Институт языкознания РАН), канд. ист. наук И.Н. Захарченко (Московский гуманитарный ун-т), канд. филос. наук К.В. Ильин (СПб.), канд. филос. наук Ю.А. Исаева (Нижегородская медицинская академия), канд. филос. наук А. В. Колесников (Академия управления при Президенте Республики Беларусь), О.О. Комаров (Поволжская государственная социально-гуманитарная академия), Д.А. Лаврентьева (Российский государственный гуманитарный университет), канд. пед. наук И.А. Лескова (Волгоградский государственный социальнопедагогический университет), канд. физ.-мат. наук И.А. Нестеров (Московского государственный университет им.М.В. Ломоносова), д-р филос. наук Л.К. Нефедова (Омский государственный педагогический университет), канд. искусств. наук Г.А. Никич-Криличевский (Москва), канд. филол. наук С.П. Оробий (Благовещенский государственный педагогический университет), д-р техн. наук Ю.В. Подура-ев (Московский государственный технологический университет «Станкин»), канд. филол. наук Я.В. Пу-зыренко (Национальный университет биоресурсов и природопользования Украины), д-р ист. наук С.В. Рыбаков (Уральский федеральный университет), канд. пед. наук С.Н. Сиренко (Белорусский государственный университет), А.С. Смелый (Белгород), канд. ист. наук М.Ю. Спирина (Межрегиональный ин-т экономики и права, СПб), канд. пед. наук Е.Ч. Чирва (Криворожский национальный университет), д-р культурологии Е.В. Щербакова (Московский государственный областной социально-гуманитарный институт) и многие другие исследователи.
Д. А. Лаврентьева, например, рассматривает научное искусство как «высокотехнологичное искусство, которое базируется на актуальных научных идеях и использует технологичный инструментарий» [9, с. 202 - 203], Т.А. Зиновьева - как направление искусства, в состав которого входят формы, «порожденные наукой и ее практическим продолжением -технологиями» [9, с. 229 - 230], А.А. Чегодаев - как направление, представители которого используют «для создания художественных образов» новейшие «технологии и научные средства» [9, с. 214].
Л.С. Балашова прямо указывает, что «на текущий момент “научное искусство” фигурирует как общий термин», охватывающий как основные, так и гибридные направления, а его доминирующим принципом являются «научные эксперименты и технологические инновации» [9, с. 185 - 186].
Рассматривая проблемы сциентизма и антисциентизма в научном познании, Л.К. Нефедова отмечает, что в современных условиях вопрос о научности искусства уже не кажется парадоксальным, а дифференциация гносеологических парадигм на специфические сферы познания - религию, искусство, науку,
философию - требует глубокого переосмысления. Философ уверена, что введение термина «научное искусство» задает правильный вектор поиска границ, ограничений и смыслов в познавательных парадигмах, по крайней мере, на границе сфер науки и искусства [9, с. 86 - 88].
С мнением Л.К. Нефедовой трудно не согласиться: взаимная интеграция науки и искусства находит проявление не только (и не столько) в активном использовании в актуальном искусстве самых последних достижений науки и техники, но (и это, по нашему мнению, является определяющим) в изменении характера мышления представителей искусства и науки.
В рамках научного искусства художники постоянно расширяют эстетическое поле своих исследований на область науки, определяя тот установленный Я.В. Пузыренко факт, что «искусство все больше проникает в научную деятельность» [9, с. 91 - 92]. Но это расширение не является формальным. В его основе лежат глубокие изменения процесса художественного творчества, когда «научное искусство заимствует из арсенала науки вкус к исследовательскому поиску и умение формулировать актуальные вопросы» [9, с. 92 - 93], а «представители научного искусства знают, что такое логико-рационалистический алгоритм мышления» [9, с. 88 - 89].
Как указывал Б.В. Раушенбах, внелогический подход предоставляет учеными примерно столько же новых возможностей, сколько логический - художникам [10]. Не случайно, современная наука коренным образом трансформирует свою методологию, признавая фундаментальную роль интуитивного суждения наравне с логикой [15].
Вера в справедливость интуитивного суждения часто бывает поколеблена тем, что, говоря словами американского генетика Ф. Коллинза, возглавлявшего международный научно-исследовательский проект по расшифровке генома человека, научная «картина мира, сформировавшаяся в последние несколько десятилетий, в корне противоречит нашей интуиции» [7, с. 53]. Это утверждение ученый иллюстрирует замечанием выдающегося британского физика Э. Резерфорда о том, что «теория, которую невозможно объяснить бармену, скорее всего, никуда не годится», и с сожалением констатирует, что большинство современных научных теорий не удовлетворяют этому критерию. Выявленное Коллинзом противоречие во многом определяется тем, что современная наука все чаще имеет дело с уровнями, недоступными для непосредственной рецепции человеком, и с процессами, которые он даже не может себе представить. На эту особенность современной науки обращал внимание и Б. В. Раушенбах, отмечая, что обычно, читая студентам курс теоретической физики, лектор начинает его с предупреждения о полной бесперспективности попыток наглядно представить себе то, о чем в дальнейшем пойдет речь. Это входит в противоречие с тем, что «человеку свойственно стремление к наглядности», обусловленное тем, что «огромное большинство информа-
ции о внешнем мире мы получаем в результате анализа зрительной информации» [11].
В такой ситуации науке может быть чрезвычайно полезен за столетия накопленный искусством опыт по представлению в доступной для перцепции форме того, что не вызывает рецепторных ощущений. Более того, «делая невидимое видимым, научное искусство делает физическую реальность более “уютной” и “эргономичной”», а следовательно, «само научное искусство удивительным образом осознается как нечто близкое и родственное самой человеческой сущности, нечто, порождающее феномен новой гуманизации искусства» [9, с. 154 - 155]).
Важное значение имеет и то, что в рамках научного искусства «творческий акт, перестав быть актом знания, стал актом действия», которое «всегда предшествует знанию и является компонентом исследовательской программы поведения человека» [9,
с. 150 - 151]). Возможно, именно поэтому, предлагая платформу для «художественного поиска вариативных решений научных проблем», научное искусство привлекает сегодня все больше специалистов из различных областей знаний [9, с. 247 - 248].
Как небезосновательно указывает М.А. Солонен-ко (Московский архитектурный институт (Государственная академия) МАРХИ), «особое место среди методов и приемов научного искусства стали занимать в последние годы синергетические и когнитивные методы» [9, с. 164 - 165]. Не случайно темой прошедшей в Москве в июле 2012 г. выставки “Lexus Hybrid Art 2012” (кураторы Дарья Пархоменко и Катя Бочавар), многие из представленных на которой проектов обнаруживают себя в пространстве научного искусства (М. Бурцев «Нейросинергия», 2012; Дж. Маккормак «Эдем», 2000 - 2010; А. Майер-Брандис «В лаборатории тропосферы», 2010; группа “Reconnoitre” (Г. Бейли, Т. Корби, Дж. Маккензи) «Исследования Южного океана», 2009 - 2011 и др.), стала синергия.
Таким образом, анализ многочисленных опубликованных исследований свидетельствует в пользу того, что термин «научное искусство», предложенный нами для обозначения трансдисциплинарной области, формирующейся на границе науки и искусства, получает все более широкое распространение и находит признание среди все более широкого круга
исследователей - философов, историков и теоретиков искусства, филологов, представителей естественных и точных наук.
Литература
1. Вайбель, П. Мир - перезаписываемая программа? / П. Вайбель. - М., 2011.
2. Виноградов, В.В. Семнадцатитомный академический словарь современного русского литературного языка и его значение для советского языкознания / В. В. Виноградов // Вопросы языкознания. - 1966. - № 6. - C. 3 - 41.
3. Ерохин, С.В. Теория и практика научного искусства / С.В. Ерохин. - М., 2012.
4. Ерохин, С.В. Терминология актуальной эстетики и искусствознания: «научное искусство» / С.В. Ерохин // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - 2012. - № 1 (15): в 2 ч. - Ч. I. - С. 55 - 58.
5. Ерохин, С.В. Цифровое компьютерное искусство / С.В. Ерохин. - СПб., 2011.
6. Ерохин, С.В. Эстетика цифрового изобразительного искусства / С.В. Ерохин. - СПб., 2010.
7. Коллинз, Ф. Доказательство Бога: Аргументы ученого / Ф. Коллинз. - М., 2009.
8. Лихачев, Д.С. Очерки по философии художественного творчества / Д.С. Лихачев. - СПб., 1996.
9. Научное искусство: Тезисы I Межд. научно-практич. конференции МГУ им. М.В. Ломоносова, 04-05.04.2012 / под ред. В.В. Миронова. - М., 2012.
10. Раушенбах, Б.В. Математика и искусство / Б.В. Раушенбах // Языки науки - языки искусства / Ред.-сост. З.Е. Журавлева. - М.; Ижевск, 2004. - С. 430 - 434.
11. Раушенбах, Б.В. О логике триединости / Б.В. Раушенбах // Вопросы философии. - 1990. - № 11. - С. 166 -169.
12. Сырова, А. Дмитрий Каварга: «Интересна возможность синтезировать новизну» / А. Сырова // Арт-Хроника. - 2010. - Июль.
14. Фанайлова, Е. Научное искусство или искусствен-
ная наука / Е. Фанайлова [Радио Свобода] 06.12.2009. -URL: http://www.svobodanews.ru/content/article/1896558.
html
15. Фейнберг, Е.Л. Две культуры. Интуиция и логика в искусстве и науке / Е.Л. Фейнберг. - М., 2004.
16. Хайдеггер, М. Время и бытие: Статьи и выступления / М. Хайдеггер. - М., 1993.
17. Ross, S. Scientist: The Story of a Word / S. Ross // Annals of Science. - 1962. - № 18. - P. 65 - 85.
