CC BY
284
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 6. ЭКОНОМИКА. 2011. № 6
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ
А.В. Бузгалин1,
докт. экон. наук, профессор кафедры политической экономии экономического
ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова,
А.И. Колганов2,
докт. экон. наук, заведующий лабораторией по изучению рыночной экономики
экономического ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова
ТЕОРИЯ ПРЕДЕЛЬНОЙ ПОЛЕЗНОСТИ КАК СЛЕДСТВИЕ
ТРУДОВОЙ ТЕОРИИ СТОИМОСТИ?
В статье авторы показывают важность реактуализации трудовой теории стоимости как методологической основы понимания социальной природы, противоречий и пределов эволюции рыночной экономики. В своем исследовании они доказывают, что теории предельной полезности, факторов производства и предельной производительности, а также количественная теория денег могут быть представлены как модели фиктивного содержания превращенных форм экономической жизни, характерных для проявлений капиталистической системы.
Ключевые слова: стоимость, трудовая теория стоимости, теория предельной полезности, социальная природа, противоречия и пределы рыночной экономики.
Authors shows the importance of the reactualisation of the Labor Theory of Value as methodology for understanding of the nature, contradictions and limits of evolution of market economy. They argue, that theory of marginal utility, theory of factors of production and marginal productivity, quantitative theory of money can be represented as models of fictitious content of transformed forms of economic performance, typical for appearance of capitalist system
Key words: value, labor theory of value, theory of marginal utility, contradictions and limits of evolution of market economy.
Повсеместное господство теории предельной полезности стало основанием для отказа в теоретической и практической актуальности трудовой теории стоимости. Проблема кажется решенной раз и навсегда, однако авторы считают возможным и необходимым усомнится в этом. Причина непопулярности трудовой теории стоимости не в том, что строго и окончательно доказана ее теоретическая несостоятельность и практическая неплодотворность.
1 Бузгалин Александр Владимирович, e-mail: buzgalin@mail.ru
2 Колганов Андрей Иванович, e-mail: onaglo@mail.ru
Причина в другом — в объективной востребованности со стороны господствующих общественно-экономических сил иной научной парадигмы. Бизнесу в широком смысле этого слова (строже, на языке марксизма, следовало бы сказать — капиталу) и всем тем агентам общественной жизни, которые принимают устанавливаемые им «правила игры» (потребители, продавцы рабочей силы и т.п.), объективно необходимы прежде всего позитивные знания, позволяющие принимать наиболее эффективные с точки зрения рынка решения. Данную задачу и реализует мейнстрим современной экономической теории, выросший из теории предельной полезности. Трудовая теория стоимости эту задачу действительно непосредственно не решает. Она решает другие теоретические и практические проблемы.
Какие именно? На этот вопрос авторы уже отвечали в текстах об актуальности I тома «Капитала» К. Маркса для современной экономической теории и практики3.
В приведенном тексте делается акцент на других моментах.
Парадоксом (но только на первый взгляд) является то, что теорию предельной полезности можно вывести из трудовой теории стоимости, пройдя всю цепочку восхождения от абстрактного к конкретному4. Как это можно сделать, авторы и постараются показать ниже, указав на основные вехи длинной дороги, включающей все три тома «Капитала» (но не только). Эта дорога приведет к пониманию того, что на поверхности явлений стоимость в условиях зрелой, более того, вступающей в пору заката, капиталистической системы, может и должна проявляться исключительно в превращенной форме, создающей объективную видимость совершенного иного («превратного», «перевернутого») содержания. Истинным (в точном смысле слова) теоретическим отображением такого неслучайно сформированного «перевернутого» содержания и является теория предельной полезности. Более того, именно марксистская методология и теория позволяют показать, как и почему в ХХ в. сформировалась объективная необходимость широкого распространения именно маржиналистского подхода и видимость его истинности. Любопытно, что сам маржинализм, в отличие от марксизма, свое господствующее в последние десятилетия положение воспринимает как должное, некритически, не только не отвечая на вопрос о причинах своего доминирования, но даже и не ставя его.
3 См.: Бузгалин А.В., КолгановА.И. Пределы капитала. Ч. 1. М., 2009.
4 Среди ряда теорий, предлагающих модель взаимосвязи трудовой теории стоимости и теории предельной полезности, наиболее близки к предлагаемой в статье гипотезе разработки профессора А.В. Сорокина по проблемам теории общественного богатства.
Трудовая теория стоимости: несколько предварительных
замечаний
В нашей предыдущей статье5 был аргументирован вывод о том, что в рамках теории К. Маркса стоимость определяется как такое производственное отношение, в котором в продуктах труда обособленных производителей воплощается определенная мера общественно необходимого абстрактного труда. Эта мера проявляет себя в определенной пропорции обмена данного товара на другой и может быть выражена только в потребительной стоимости другого товара-эквивалента (в товарном производстве его роль играют деньги). Тем самым абстрактный труд оказывается чем-то существенно большим, нежели некоторые затраты труда вообще. И уж тем более он не является средними затратами труда на производство данного товара (отметим: последний подход наиболее типичен для авторов, сторонников математических методов анализа, и многих зарубежных авторов. Это не случайно. При таком подходе возникает возможность «сосчитать» абстрактный труд, а для данного круга ученых логика исследования подчас выглядит следующим образом: посмотрим, что именно можно сосчитать, и определим это как единственно поддающийся строгому научному познанию предмет).
Соответственно абстрактный труд как категория, которую ученый (впервые — К. Маркс) выводит путем исследования действительного процесса развертывания и разрешения (и воспроизведения) противоречий товарного производства, а не конструирует формально-логически как то, что поддается квантификации, определяется следующим образом. Это та практическая, самим реальным процессом товарных отношений порождаемая абстракция общественно необходимого труда, которая существует только как действительно сложившееся соотношение различных конкретных видов деятельности, при котором они получили общественное признание в процессе обмена. Итак, общественно необходимые затраты труда существуют как действительная, практическая абстракция — определенное соотношение конкретных видов работ, образующих сложившуюся в некоторый момент в общественном воспроизводстве (и, в частности, на рынке) систему пропорций. Обмененные в данных условиях товары будут равны по стоимости (пока абстрагируемся от отклонения цен от стоимости) и, следовательно, по общественно необходимым затратам труда. Но эти затраты аб-
5 См.: Бузгалин А.В., Колганов А.И. Трудовая теория стоимости: проблемы адекватной трактовки и реактуализации // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 6. Экономика. 2010. № 1. С. 94.
страктного общественного труда как были, так и останутся принципиально не измеряемы в часах рабочего времени — даже средних (хотя и тяготеют к последним, как вытекающим из сложившейся структуры производства и трудозатрат). И уж тем более они не равны никаким индивидуальным (или даже среднеотраслевым) затратам конкретных видов труда.
На все сказанное выше, к сожалению, не принято обращать внимание. Причем это характерно даже не столько для критиков, сколько для сторонников трудовой теории стоимости, особенно из числа тех, кто пытается взглянуть на нее сквозь призму проблемы соизмерения товаров, исчисления воплощенных в них трудозатрат. Подобное восприятие не случайно: для этих авторов экономическая теория, не дающая возможности сосчитать затраты, бесполезна.
Между тем, как уже давно показал К. Маркс и его многочисленные последователи, все намного сложнее. Логика «Капитала» приводит к тому, что в дальнейшем появляется нечто, вполне поддающееся квантификации, а именно — цены и их многочисленные производные. Но цены — это отнюдь не затраты абстрактного труда. Далее: польза и предназначение марксистской политической экономии вообще и трудовой теории стоимости состоит не в том, чтобы помогать бизнесу считать свои затраты и принимать наиболее эффективные решения о том, какой товар производить и по какой цене продавать — здесь марксизм малополезен (и потому, как уже отмечалось, малоинтересен для бизнесменов и их ученых собратьев). Трудовая теория стоимости как имманентная составляющая всей политико-экономической теории К. Маркса важна прежде всего тем, что позволяет показать генетическую основу товарного производства и рождаемого им капитализма, закономерности его генезиса, развития и заката, природу и противоречия общественных отношений в этой системе, а также исторические рамки этой системы.
При этом трудовая теория стоимости не конструируется К. Марксом как один из более или менее удобных способов исчисления и соизмерения затрат. Последнее наиболее типично для многих сторонников трудовой теории стоимости, особенно из числа тех, кто исходит в своей методологии либо из естественно-научных аналогий, либо из приоритета математических методов исследования, когда все то, что не квантифицируется, не существует. Теория К. Маркса принципиально иная. Перед этим ученым задача «сосчитать» стоимость не стоит в принципе. Более того, своей работой он показывает, что ее вообще не нужно и не правильно ставить, ибо сосчитать стоимость в принципе невозможно, что и доказывается в «Капита-
ле» (данный тезис авторы постарались аргументировать в своей упомянутой выше статье)6.
Еще существеннее другое. Воспроизведенный выше подход позволяет продвинуться по пути решения ряда актуальнейших проблем современности. Среди них, во-первых, анонсированное в начале статьи выведение теории предельной полезности из «Капитала» и показ того, что она является закономерно возникшим отображением господства тех превращенных форм, которые делают эту теорию истинной и практически востребованной (бизнесом). Во-вторых, раскрытие практической актуальности трудовой теории стоимости не столько как знания, позволяющего строить формальные модели исчисления трудозатрат и соразмерения продуктов в некоей абстрактной «экономике вообще», сколько как важнейшего слагаемого экономической теории товарного производства (рыночной экономики), позволяющей показать ее исторические границы и пути снятия, дав попутно критику «рыночноцентризма» нынешней экономической теории (в том числе, отчасти, и аналитического марксизма). Все это, в-третьих, позволяет несколько иначе взглянуть на известнейшее направление критики К. Маркса, связанное с так называемым противоречием между I и III томами «Капитала» и проблемой трансформации.
Поскольку о второй проблеме авторы уже кое-что написали, остановимся на первой. Это тем более уместно, что по мере ее решения будет возможность сформулировать и предпосылки для решения третьей проблемы.
6 Для критиков экономической теории К. Маркса этот вывод оказался кстати. Поскольку общепринятая в их среде (да и вообще господствующая вот уже более века в общественных науках) методология позитивизма с его акцентом на количественных методах анализа априори квалифицирует такую (делающую невозможной квантификацию) теорию бесплодной и бездоказательной, то марксистская политическая экономия с их точки зрения сама себя обрекла на «изгнание из храма».
«Классические» марксисты к этому отнеслись спокойно, понимая, что принципиальное различие методологий неоклассики и марксизма есть корень различий теоретических. Однако те из сторонников марксизма, кто не был способен противостоять методологии мейнстрима или был искренне убежден в ее истинности, оказались в очень сложном положении и предприняли попытку решить проблему путем «улучшения» марксизма вообще и трудовой теории стоимости в частности с помощью формализации и математизации марксовых выкладок.
Результат усилий последних оказался по большому счету печален, ибо они искали и ищут решение задачи, в принципе, не имеющей решения.
Заметим: если бы эту фразу когда-нибудь захотели и смогли прочесть те из сторонников аналитического марксизма, кого волнуют проблемы трудовой теории стоимости, то они бы, скорее всего, не удержались от скептической ухмылки. Периферийные (Россия ныне — задворки мировой экономической теории) авторы, почти не знакомые с очень давней и многомерной полемикой по сложнейшей проблеме, норовят одним махом разрубить гордиев узел.
Еще раз о трудовой теории стоимости и теории предельной полезности: методология исследования превращенных форм в фетишизированном мире
К. Маркс показал: трудовая теория стоимости является предельной, глубинной абстракцией системы экономических отношений товарного производства, развивающейся в отношения наемного труда и капитала. Вне системы категорий «Капитала», как теория «ценности вообще» она «не работает». Стоимость есть исторически конкретная категория.
По К. Марксу путь от категории стоимости до поверхности непосредственных экономических действий далек. Трудовая теория стоимости предполагает исследование двойственного характера труда, единства и противоположности стоимости и потребительной стоимости, формы стоимости, открывающей, в частности, дорогу к выведению денег.
Следующий важнейший этап исследования — деньги как мера стоимости. Именно в деньгах стоимость обретает свою адекватную форму и меру. Но здесь начинаются новые проблемы и тонкости.
Во-первых, анализ функции денег как меры стоимости позволяет вывести феномен цены — денежного выражения стоимости товара. Но цена как форма оказывается подвержена влиянию спроса и предложения, колебания которых обусловливают являющиеся правилом отклонения цен от стоимости. Так уже в I томе «Капитала» появляются категории спроса и предложения, их колебания и функциональные связи, которые (в отличие от движения самой стоимости) могут стать объектом моделирования. В принципе, в качестве иллюстрации К Маркс мог бы уже в 3 главе I тома «Капитала» описать и выделить кривые спроса и предложения и феномен равновесной цены. Выведение данных параметров в этом случае, естественно, будет иным, чем у маржиналистов, но сами феномены могут получить свое отображение.
Такой вывод и такое дополнение исследования К. Маркса уже давно не секрет для марксистов. Для представленной же статьи важен следующий вывод: стоимость имеет лишь косвенное выражение в цене. Более того, так как товарный фетишизм находит свое последовательное воплощение в фетишизме денег, то в товарно-денежном хозяйстве не может не развиваться фетишизм цены. Цена есть та форма стоимости, которая принципиально отлична от содержания и отчасти создает видимость иного содержания — такого, что стоимость (здесь правильнее было бы использовать другой русский аналог value/wert — «ценность») зависит от конъюнктуры рынка.
Эта видимость обусловлена не ошибочным теоретическим представлением о цене, а практикой, где единственно эмпирически данное бытие стоимости — цена — действительно зависит от соотношения спроса и предложения. Отражающий (в силу неслучайной приверженности позитивистской методологии) исключительно это эмпирически данное объективное положение дел ученый не только может, но и должен зафиксировать такую связь и постараться построить ту модель, которая адекватно отобразит функциональные связи, обусловливающие определенные параметры движения цен и влияющие на данные функции параметры. Так, в «Капитале» делается второй (первый, самый глубинный, — исследование формы стоимости) шаг к объяснению, почему и какая именно позитивная теория функционирования рынка может и должна быть создана адептами рыночной системы.
Во-вторых, деньги, выполняя функцию средства обмена, могут, как известно, быть замещены некоторым знаком денег-золота. Отсюда еще одна линия фетишизации и рождения форм, создающих видимость иного содержания отношения «стоимость», нежели то, что лежит в основе системы отношений товарного производства. Деньги как всего лишь мимолетный посредник обмена выполняют свою функцию не как золотой товар, имеющий реальную стоимость (овеществленный в золоте абстрактный общественный труд), а как всего лишь знак этого товара. Главное условие выполнения указанной функции — не качество, не субстанция этого знака (бумажные или иные заместители золота) как товара, имеющего стоимость — для денег-бумаги это как раз не играет существенной роли, — а его количественная определенность (как сказал бы Г. Гегель — «определенное количество»). Здесь важно «всего лишь» соответствие количества (номинала) денег в обращении сумме стоимостей товаров, включенных в данный воспроизводственный процесс. Отсюда не случайное выведение К. Марксом формулы количества денег в обращении. Более того, отсюда же вытекает объективная возможность возникновения количественной теории денег: для нее есть объективные основания, точно раскрытые К. Марксом (коротко охарактеризованы выше). Такая возможность превращается в действительность там и тогда, где и когда возникает объективная заинтересованность в этой теории. В результате на стыке либеральной монетарной политики и востребованной ею теории рождается «уравнение Фишера», сотворившего (возможно, не ведая) прямой плагиат.
Следующие шаги в развитии трудовой теории стоимости связаны с генезисом и развертыванием такого производственного отношения как «капитал». Статья не позволяет пересказать весь трехтомный труд К. Маркса. Поэтому отметим лишь несколько ключевых
пунктов хорошо известной серьезным теоретикам логики восхождения от абстрактного к конкретному.
Анализ денег и всеобщей формулы капитала создает предпосылку для выведения из трудовой теории стоимости нового важнейшего отношения создания наемным трудом и присвоения капиталом прибавочной стоимости — отношения эксплуатации. Здесь существенна двоякая теоретическая связь, отображающая реальную диалектику производственных отношений рыночной экономики.
С одной стороны, К. Маркс на основе анализа законов развития товарного отношения (в единстве стоимости и потребительной стоимости товара) строго выводит теоретически то, что в условиях генезиса капитализма происходило и происходит в массовом порядке практически: товар превращается в деньги, а деньги в капитал. Поэтому трудовая теория стоимости неизбежно и органично вырастает в теорию прибавочной стоимости.
С другой стороны, важнейшим теоретическим доказательством теории эксплуатации является именно трудовая теория стоимости в ее полной определенности, включая теорию двойственного характера труда, потребительной стоимости и стоимости, денег как товара особого рода и т.д.
Для доказательства факта совершения прибавочного труда и его присвоения капиталом, осуществляющихся в рамках соблюдения законов товарного производства, К. Маркс должен был раскрыть, во-первых, специфику стоимости товара «рабочая сила» (общественно необходимый абстрактный труд, затрачиваемый на воспроизводство этого специфического товара и овеществленный в нем) и потребительной стоимости данного товара (способность создавать в процессе труда стоимость, большую, чем его собственная). Во-вторых, К. Маркс мог и должен был использовать теорию двойственного характера труда для того, чтобы показать, как именно происходит одновременный процесс переноса стоимости постоянного капитала на конечный продукт и создание новой стоимости. Тем самым именно теория двойственного характера труда служит важнейшим основанием для доказательства неправомерности теории факторов производства, предельной производительности.
Раз возникнув, капитал обретает свои собственные новые законы движения, развивающие закономерности товарного производства. Деление капитала на постоянный и переменный, анализ воспроизводства капитала, выделение процесса обращения и деления капитала на основной и оборотный подводят К. Маркса вплотную к выведению закономерного превращения прибавочной стоимости в прибыль. Это один из интереснейших шагов в «Капитале», он особо важен для логики представленной статьи: здесь происходит
трансформация содержания (отношения создания прибавочной стоимости наемным трудом и присвоения ее капиталом) в форму (прибыль как продукт капитала), причем форму превращенную (в дальнейшем авторы будут использовать более точный термин — «превратную»; не только трансформирующую, но и как бы переворачивающую содержание форму).
Прибыль в теории К. Маркса становится той превратной формой, которая объективно создает видимость иного, чем действительное, содержания. Прибыль — это такая форма, которая создает объективную видимость того, что действительно происходит на поверхности явлений, а именно прибыль есть результат функционирования всего капитала, а не только наемного труда. К. Маркс доказывает, что эта видимость объективна, но она противоположна действительному содержательному процессу. Он показывает, как и почему происходит такое раздвоение объективного бытия на содержание и превратную форму. Указывает, что прибыль как превратная форма не только есть, «бытийствует», эмпирически дана, но и должна быть: в процессе воспроизводства, оборота капитала прибавочная стоимость действительно становится прибылью как результат функционирования всего капитала, хотя прибавочная стоимость как таковая создавалась и создается только наемным трудом.
Здесь вновь складывается та же ситуация, что и со стоимостью: прибавочная стоимость есть объективный реальный феномен, производственное отношение, но ее так же нельзя «пощупать», как и стоимость. Это та объективная реальность, которую можно «увидеть» только при помощи особого научного инструментария — метода восхождения от абстрактного к конкретному. Для пояснения напомним хорошо известную аналогию с микроскопом, без которого нельзя увидеть вирус или ген. Не вооруженный специальным инструментарием ученый «не видит» некоторых объектов и абсолютно честно и искренне заявляет, что их нет. Зато он без всякого инструментария видит то, что дано эмпирически, и столь же честно заявляет, что это есть. Так появляется витающая в абстракциях и не имеющая осязаемых практических доказательств генетика и столь практичное учение, как теория Лысенко.
Также и с прибавочной стоимостью и прибылью: первая содержательно-реальна, но доказательство этого требует использования метода восхождения от абстрактного к конкретному (впрочем, практика непосредственно доказывает и верность марксизма, но это происходит преимущественно тогда, когда возникают качественные изменения в том, что сейчас называют «рыночной экономикой»), вторая непосредственно эмпирически дана, но с точки зрения марксизма является превратной формой.
Вопрос о том, как доказать, что это только форма и к тому же превратная, будет рассмотрен позже. Сейчас же заметим, что теория превращения прибавочной стоимости в прибыль К. Маркса снова показывает основы возникновения и развития очередного теоретического блока мейнстрима: теории факторов производства, предельной производительности. Они могут возникнуть как отражение превратной формы — действительного процесса функционирования капитала, порождающего прибыль. Этот теоретический блок должен возникнуть, так как он адекватно отражает интересы тех, кто «заказывает музыку» в экономической науке.
Напомню также о теории заработной платы К. Маркса. Здесь автор «Капитала» раскрывает еще один аспект движения от содержания к превратным формам, показывая, как и почему стоимость и цена рабочей силы превращаются в заработную плату и как эта объективно существующая форма создает видимость превратного содержания — того, что наемный рабочий продает труд и получает за него плату. Превратная форма «зарплата» как бы (здесь значим термин-симулякр «как бы») вводит в заблуждение работника, работодателя и исследователя, формируя фиктивное содержание, когда кажется, что суть отношения наемного работника и капиталиста в следующем: первый продает товар «труд» в обмен на заработную плату — плату за этот труд. Следовательно, это всего лишь обмен эквивалентов и никакой эксплуатации здесь нет.
Сложность в данном случае состоит в том, что обмен товарами между капиталистом и рабочим — действительно обмен эквивалентов (это и показал, в частности, и К. Маркс). Но данная эквивалентность — не более чем реально существующая путаница, так как на самом деле продается не труд, а рабочая сила — особый товар, стоимость которого всегда меньше, чем та, что этот товар создает в процессе его потребления капиталом (в процессе труда, включающего не только необходимое, но и прибавочное время).
Так происходит серия продвижений на пути от стоимости к превратным формам рынка.
Едва ли не наиболее сложный шаг, весьма близкий к завершающей стадии трансформации, — формирование средней прибыли и цены производства. На протяжении всего ХХ в. и в настоящее время по этому поводу ведется напряженная полемика, связанная с так называемым противоречием между I и III томами «Капитала» (в зарубежной литературе — проблемой трансформации). Проведенный выше краткий экскурс в логику I отдела I тома «Капитала» напомнил, как указанная проблема решается в классическом марксизме: показав, что стоимость не есть средние затраты конкретного труда (труда в некоторой отрасли), под сомнение ставится само наличие расхождений в количественной определенности стоимости и цены
производства. Это просто теоретически разные и прямо не сопоставимые между собой феномены.
Сказанное в полной мере соотносится с так называемым «законом стоимости». Его часто трактуют так, что в условиях товарного производства продукты продаются и покупаются по стоимостям, которые равны средним общественно-нормальным затратам труда. Между тем закон стоимости отнюдь не предполагает, что товары продаются по их стоимости. Более того, данный закон предполагает, что товары, как правило, не продаются в соответствии с их стоимостью, что рыночные цены товаров обычно отклоняются от стоимостей, совершая колебания и лишь в среднем, в сумме этих колебаний, тяготея к стоимости.
Механизм формирования цен производства является конкретным механизмом отклонения цен от стоимости, не нарушающим в среднем тяготение общей суммы цен товаров к их стоимости, а лишь перераспределяющим затраты труда в результате межотраслевой конкуренции в зависимости от отраслевых различий в уровне органического строения капитала (есть и другие механизмы отклонения цен от стоимости, в частности механизм образования земельной ренты).
Следует заметить, что цена производства может быть представлена не только как нечто не равное стоимости, но и как частный случай стоимости. Закон стоимости действует и применительно к цене производства, если учитывать, что понятие общественно необходимых затрат труда в капиталистическом производстве приобретает более конкретную модификацию. Здесь общественно необходимыми признаются не просто средненормальные затраты труда, обеспечивающие соответствие спроса и предложения (т.е. равенство совокупных затрат труда на обмениваемые массы товаров), а такие затраты, при которых продажа товаров приносит равновеликие прибыли на авансированный капитал путем создания избытка предложения в отраслях с низким органическим строением капитала, и дефицита предложения — в отраслях с высоким органическим строением, при обеспечении лишь суммарного соответствия спроса и предложения на рынке.
Впрочем, так просто уйти от проблемы, обсуждаемой более столетия, конечно же, нельзя. Авторы лишь отметили возможный путь поиска ее решения. К тому же нельзя не отметить, что полемика по проблеме трансформации дала немало новых интересных теоретических разработок и позволила нащупать немало «узких мест» в теории товарного производства К. Маркса.
Это превращение интересно прежде всего тем, что оно выводит на первый план сложную и не решенную до конца в марксизме
проблему взаимосвязи законов содержания системы и механизмов функционирования ее превратных форм.
У авторов, к сожалению, на данный момент нет готового ответа на этот вызов (имеются только некоторые тексты, в которых содержится ряд гипотез). Однако у К. Маркса, при всей незавершенности III тома его основного труда, есть немало весьма продуктивных моментов, показывающих, как именно происходит такая трансформация стоимости в совокупность ее превратных форм, одной из которых и является цена производства. Затем следуют рыночная стоимость и рыночная цена. Далее К. Маркс остановился, не успев продолжить свою работу.
А через некоторое время господствующей стала теория предельной полезности, обретающая все новые и новые оттенки и аспекты.
Почему это произошло? С точки зрения марксизма — по вполне понятной причине. Зрелая рыночная экономика (можно сказать — капиталистическая система производственных отношений) в своем воспроизводстве порождает господство превратных форм. В этой системе, завершившей свой генезис и стабильно функционирующей на собственной основе, все ее основания ушли в глубину, не видны, скрыты многочисленными напластованиями воспроизводящих и множащих самих себя превратных форм. В результате таких многочисленных напластований и складывается объективная система некоторых механизмов функционирования рынка, где непосредственно взаимодействуют только отдельные субъекты, осуществляющие определенные трансакции, зависящие от их собственных решений и некоторых эмпирически данных параметров (например, количества денег в обращении и др.), эндо- и экзогенных для рынка. Ничего другого на поверхности устойчиво воспроизводимой рыночной экономики нет. Здесь стоимость предстает только как цена, причем цена, зависящая от параметров и отраслевой, и межотраслевой конкуренции, спроса и предложения; деньги — как всего лишь агрегат, их количество не должно превышать определенных объемов; прибавочная стоимость — только как прибыль (причем многократно перераспределяемая в силу многоплановых форм конкуренции); а наемный труд озабочен только максимизацией заработной платы (еще одна превратная форма).
В результате складываются необходимые и достаточные предпосылки для формулирования и признания всех основных слагаемых сегодняшней теории мейнстрима. Так, логика «Капитала» показывает причины и содержание тех превратных форм, которые могут и должны отображаться теориями авторов, кто сознательно или бессознательно исследует именно и только эти эмпирически данные формы. Более того, указанные авторы в силу своей методологии (позитивизма) должны теоретически объяснить эти (превратные)
формы как действительные. Последнее же возможно только в том случае, если теоретически будет отображено не истинное (скрытое), а лежащее на поверхности, адекватное (превратным) формам (фиктивное) содержание.
При этом субъективно экономисты мейнстрима вроде бы и не виноваты в том, что они ведут именно такие исследования7. Непосредственно здесь действует обратная описанной выше связь. Теоретики мейнстрима искренне считают, что они так работают не потому, что им за это платят, а им за это платят потому, что они создают полезные для практики знания (отсюда столь большая популярность методологии прагматизма).
Но дело в том, что эти экономисты правы: в условиях стабильно функционирующей экономики полезную для агентов рынка информацию, действительно адекватно отражающую практику, можно получить прежде всего на основе теоретического фундамента мейнстрима. Это действительное адекватное, научное отражение действительных механизмов функционирования превратных форм. Такие формы можно и нужно отражать именно при помощи указанного теоретического и методологического багажа. Иначе теоретик получит и передаст заказчику знание не о путях повышения прибыли, а об условиях отмирания капитала.
Другое дело, что для того чтобы правильно отражать механизмы функционирования превратных форм как таковых, как истины в последней инстанции, а не как мистификации (пусть и объективной), мейнстрим должен создавать мнимый теоретико-методологический фундамент. Подобный фундамент опять же точно и истинно отражает некоторое содержание, но это фиктивное, «наведенное» превратными формами содержание. Таким «наведенным» (превратными формами стабильно функционирующей на собственной основе рыночной экономики) содержанием-обманом и является теория предельной полезности.
Но подчеркнем еще раз: теория предельной полезности — не теоретическая фикция. Это теоретически истинное и практически полезное (для агентов рынка) отражение действительно существующего превратного содержания, созданного миром превратных форм, господствующих в экономической жизни рынка и определяющих основные механизмы и формы его функционирования.
7 Авторы выше заметили, что причина актуальности названного подхода мейн-стрима — в его методологии (позитивизме). Но причиной может быть и неспособность и нежелание экономистов исследовать что-либо, кроме эмпирически данных форм; или незаинтересованность в исследовании чего-либо большего, чем эти формы, в условиях когда господствующими экономическими субъектами (бизнесом; шире — агентами рынка, т.е. людьми как всего лишь продавцами или покупателями того или иного товара) востребованы и оплачены определенные исследования и объяснения. Но, возможно, это происходит в силу и первого, и второго, и третьего.
Дальше возникает следующий вопрос: как доказать, что формы функционирования рынка, исследуемые и отображаемые мейн-стримом, превратны, а содержание системы товарных отношений совсем иное (такое, как отображено в «Капитале»), что, в частности содержательно истинной является трудовая теория стоимости?
Вернемся к одному из ключевых положений, с которого авторы начали статью. Как при природных катаклизмах бури и землетрясения срывают многочисленные поверхностные напластования, обнажая коренную породу, так и в социально-экономической жизни генезис или слом определенных общественных систем обнажает их действительную природу. Приведем два примера: события 1917 и 1991 гг. В первом случае произошло (при всей сложности реальных исторических событий) разрушение именно коренных основ прежней системы. Были разрушены не только формы рынка, но и система отношений создания и присвоения стоимости путем товарного производства. Были разрушены наемный свободный труд и частный капитал. Во втором случае, в противоположность первому, создавали опять же не только формы рынка, но отношения обособленного производства товаров, наемного руда и частнокапиталистического присвоения. И в том и в другом варианте развития событий содержание процессов было предельно обнажено и оно подтвердило правомерность выделения именно системы производственных отношений как действительного содержания этой системы. Именно для понимания причин, природы, последствий, закономерности или случайности таких грандиозных сдвигов и нужна марксистская экономическая теория вообще и трудовая теория стоимости в частности. Для того же, чтобы успешно вести свой мелкий или крупный бизнес или выбрать оптимальный по соотношению цена—качество автомобиль, марксистская экономическая теория слишком сложна и многоаспектна.
Кроме того, не следует забывать и о том, что люди в экономике — не только агенты рынка (даже если экономика рыночная). Поскольку мир, в котором мы живем, это не просто рыночная экономика, а система производственных отношений капитализма, в ней действуют и более глубинные законы и процессы, обусловливающие более сложную, нежели подороже продать и подешевле купить, систему социальных интересов. И данные интересы, равно как и диалектический метод, позволяют обнажить более содержательные процессы, доказав, что исследования мейнстрима характеризуют именно и только превратные формы, создающие видимость наличия некоторого фиктивного, «наведенного» содержания, говорящего, что экономика — это взаимодействие преследующих свои эгоистические цели рациональных индивидов, а в основе ценности лежит исключительно предельная полезность.
Теория предельной полезности как продолжение логики «Капитала»
Всем хорошо известно, что в «Капитале» К. Маркс показал, как создается объективная видимость (она возникает, в частности, в процессе обращения капитала) того, что прибыль выступает порождением всего капитала. Эта прибыль формируется в результате конкуренции капиталов, которые, стремясь к максимизации нормы прибыли, формируют среднюю норму прибыли на равновеликие капиталы. Таким образом, для капиталиста нормой экономического поведения является максимизация прибыли и минимизация авансированного капитала, выступающего как издержки производства. Поскольку реализация как прибыли, так и величины издержек происходит через сферу обращения, для капиталиста здесь действует тот же императив, что и для любого агента рынка: подороже продать, подешевле купить.
Так, закономерности воспроизводства капитала на собственной основе формируют объективную видимость сведения капиталистической системы к процессам купли-продажи товаров. Процесс обращения капитала, межотраслевая и отраслевая конкуренция между ними превращает всех участвующих в нем агентов в одинаковых абстрактных субъектов, преследующих частные интересы максимизации своей выгоды и минимизации издержек. Такой частный интерес не случайно в этом процессе выглядит как единственный и универсальный. И такая видимость объективна: в процессе воспроизводства капитала на поверхности явлений других интересов у агентов действительно нет. В результате исследуемая экономическая система сама себя сводит к актам индивидуализированного взаимодействия рационально-эгоистических продавцов-покупателей, возвращая нас к тому простейшему бытию «рыночной экономики», с которого К. Маркс начинал «Капитал».
Но если у К. Маркса это возвращение опосредовано всем тем богатейшим и сложнейшим анализом, который содержится в трех томах его основного труда, то для экономиста, исследующего исключительно эмпирически данные факты экономической жизни, ситуация иная.
Для первого этот процесс воспроизводства капитала, сводящий в конце концов сам себя к простейшей абстракции рынка, есть подтверждение правомерности всей его предшествующей работы по «раскручиванию» системы категорий, характеризующих бытие, сущность, явление и действительность (как «продукт» воспроизводства сущности) товарно-капиталистической экономической системы. К. Маркс показывает и доказывает всем своим «Капиталом» (и, в частности, III томом), что указанная система категорий может и должна начинаться с факта бытия массы товаров и закан-
чиваться фактом бесконечного процесса их обращения, скрывая все свои основные законы в глубине и выставляя на поверхности лишь совокупность превратных форм, каковые он и выводит в процессе своего исследования.
Для второго существует исключительно и единственно поверхностный уровень капиталистической действительности (непосредственно эмпирически данный процесс обращения). Поскольку иная действительность такому экономисту не дана (для того, чтобы ее «увидеть», надо использовать метод восхождения от абстрактного к конкретному, исследуя процесс генезиса, развития и заката товарно-капиталистической экономики как исторически особой системы, но такая материя по определению закрыта для мейнстрима), а главным, диктуемым практикой вызовом его научной деятельности является необходимость теоретически обосновать факт рационального поведения частного индивида, ищущего фундаментальные основы для принятия на рынке эффективных решений, постольку такой экономист оказывается вынужден представить рыночную действительность an sich (взятую «в себе» и «для себя») как следствие неких фундаментальных закономерностей «экономики вообще».
Поэтому, во-первых, неявно, но главной и первой проблемой экономической теории мейнстрима оказывается исследование эффективного индивидуального выбора на рынке, и, соответственно, проблема формирования индивидуальных предпочтений. Отсюда закономерно вытекает следующий шаг: именно столкновения индивидуальных предпочтений объявляются основой формирования меновых пропорций. Так выводится (причем вполне логично) теоретическая конструкция, отражающая мнимое, но не случайно возникшее содержание рынка как экономического феномена — содержание, созданное господством описанных выше превратных форм и адекватно отображаемое исследователем, который в соответствие с непосредственными законами рыночной действительности (но не ее сущности) отображает ее формы как единственно действительные (но не превратные). Посему и то содержание, которое генерируют эти превратные формы, исследующий исключительно эмпирически данную действительность экономист принимает как действительное. Так формируются теоретические основы рынка, адекватно отражающие мнимое содержание той системы. Далее эта теория достаточно строго выводит из категорий, адекватно отражающих мнимое, «наведенное превратными формами» содержание, другие категории, эмпирически достоверно отображающие действительные механизмы функционирования превратных форм рынка и тем самым доказывает свою научную состоятельность.
Теория предельной полезности в превратной форме воспроизводит действительную закономерность рынка — продавцы и покупатели выходят на него с уже сложившимися индивидуальными трудозатратами, и стремление получить эквивалент этих трудозатрат и составляет основу их «индивидуальных предпочтений»8.
Правда, далее мейнстрим утверждает, что уже сама установившаяся в результате столкновения индивидуальных предпочтений равновесная цена определяет количество обмениваемых друг на друга товаров, т.е. объем реального спроса и предложения на рынке (хотя дело обстоит наоборот, при том, конечно, что сложившийся уровень цен влияет на последующие решения об объемах производства тех или иных товаров). Как это сочетается с либеральной свободой — подчинение экономических решений всех индивидов тем ценам, которые сформировались как независимый от каждого из них результат столкновения всей суммы индивидуальных предпочтений — мейнстрим не объясняет.
В заключение хотелось бы вернуться к проблеме фундаментальной значимости трудовой теории стоимости. Приведем в этой связи только одну ремарку, связанную с вопросом об исторических и теоретических границах рынка9. Марксова трудовая теория стоимости как часть общей теории товарного производства указывает на то, что последнее есть исторически и теоретически ограниченная система, имеющая свое начало и конец. Вот почему для того, чтобы понять закономерности генезиса, развития и заката системы отношений товарного производства и обмена, надо анализировать не функциональные связи спроса и предложения, а противоречие потребительной стоимости и стоимости, двойственный характер труда, лежащего в основе товара. Только такой анализ по-
8 Здесь, правда, есть два нюанса.
Первый — мейнстрим не ищет объективную основу цены: раз она следствие индивидуальных предпочтений, то именно в индивидуальных, субъективных стремлениях и следует обнаружить основу этих индивидуальных предпочтений. Данное утверждение тем более верно, что вполне соответствует либеральной догме об индивидуальной свободе на рынке.
Второй нюанс — природа предпочтений. Что такое субъективные желания? Желание получить за свой труд как можно больше чужого труда? Вряд ли. Труд — это удел наемных работников, и вспоминать об этом не стоит. И рынок создан для всеобщего счастья, и каждый рыночный агент стремится максимизировать свое удовольствие. Но ресурсы ограниченны. В итоге мы приходим к исходному пункту для теории предельной полезности.
9 В последние десятилетия развитие информационной революции, рост многообразия экономической жизни, развитие творческого содержания труда (человеческого и социального «капитала») и феномены ограниченно-рационального поведения, теоретико-методологическая критика микроэкономических оснований неоклассической теории и ряд других причин побудили экономистов, принадлежавших к мейнстриму, постепенно начать искать выходы за пределы прежней аксиоматики, что само по себе знаменательно.
кажет как, где и почему коллективный труд в рамках натурального хозяйства сменяется частным трудом обособленного производителя, действующего в условиях общественного разделения труда, а этот труд может смениться всеобщей творческой деятельностью homo creator.
Что касается соотношения трудовой теории стоимости и теории предельной полезности, то можно сделать следующий вывод: первая показывает глубинные основы отношений товарного производства, исторические и теоретические границы этой системы, ее природу, тогда как вторая выводится из первой через сложную цепочку опосредований и указывает на фиктивное (как бы «наведенное») содержание действительно существующих превращенных форм — определенных функциональных зависимостей в соотношении спроса, предложения и т.п. Соответственно теория К. Маркса нужна лишь для того, чтобы исследовать природу и границы товарной экономики; для анализа функциональных зависимостей спроса и предложения она действительно не нужна.
«Изюминка», однако, заключается в том, что нынешний рынок уже подошел к своим границам, и для того, чтобы понять, кто, как и почему действительно определяет не столько цены, сколько закономерности эволюции современного рынка, нужно анализировать прежде всего его сущность. И здесь оказывается востребован марксистский анализ проблем обособленности производителей (которая подрывается «рыночной властью» ТНК), типа и природы новой сетевой модели разделения труда и многого другого.
